Сьюзан перевела, и Тран Ван Вин пристально посмотрел на меня. Затем ответил.
   – Он говорит, – сказала мне Сьюзан, – что до сих пор не понимает, что послужило причиной убийства.
   Я не собирался сдаваться так легко. Мы рисковали жизнью, добираясь сюда, убили по дороге четырех человек. Нельзя, чтобы все это пропало впустую.
   – Возможно, я плохо помню текст письма или перевод не совсем точен. Не могли бы вы рассказать еще раз, что помните из тех событий.
   Вин тяжело вздохнул и промолчал. Вероятно, он не хотел вспоминать о войне.
   – Мистер Вин, – продолжал я, – никому не нравится снова переживать те ужасные дни. Но вот я приехал и навестил места, где воевал, – Куангчи и долину Ашау. А потом рассказал обо всем этой даме, и мне стало легче. Прошу вас, вспомните те давние события, и вам тоже станет легче.
   Сьюзан перевела, вьетнамец ответил, и она повернулась ко мне.
   – Он не хочет об этом говорить.
   Что-то здесь было не так.
   – Ты точно переводишь? – спросил я у нее.
   Сьюзан промолчала.
   – Что, черт возьми, происходит?
   Она подняла на меня глаза.
   – Пол, тебе лучше не знать.
   У меня по спине пробежали мурашки.
   – Черт побери, я хочу это знать!
   – Пол, мы проделали долгий путь, обнаружили Тран Ван Вина живым. Теперь нам надо выяснить, нет ли у него каких-нибудь других военных сувениров. Потом мы уедем в Ханой и напишем отчет.
   Я покосился на вьетнамца. Тот понял, что его гости поругались. Я поднял со стола бумажник и показал Вину.
   – Сувенир? – Это слово во Вьетнаме понимали все. – Сувенир de guerre[104]? Дай-уй сувенир? Сувениры капитана? Трунг-уй. Сувениры лейтенанта? – Я показал на плетеный сундучок. – Много еще сувениров? Бьет?
   Вин кивнул, встал и пошел к коробке.
   Я повернулся к Сьюзан.
   – Ты понимаешь, в чем тут дело?
   – Да.
   – Ты видела подлинный перевод письма?
   – Да.
   – Лживая сука.
   – Да.
   Вьетнамец вернулся с несколькими предметами в руках. Я взглянул на то, что он разложил на столе. Американские военные часы с давным-давно остановившейся секундной стрелкой. Пластмассовая фляга, которой Вин мог бы пользоваться до сих пор, если бы в каком-то другом бою ее не пробил осколок, золотое обручальное кольцо, медальоны военнослужащих и холщовый планшет с бумагами.
   На внутренней стороне кольца была выгравирована надпись: "Уилл и Фрэн, 1/15/67" – почти за год до смерти Хайнса.
   Я открыл холщовый планшет – в нем оказались письма: от Фрэн, от родителей, от других людей. Я отложил их в сторону и нашел незаконченное, на котором стояла дата: 3 февраля 1968 года.
   В письме говорилось:
   Дорогая Фрэн!
   Не знаю, удастся ли мне закончить это письмо. Ты уже в курсе, что вьетконговцы и северовьетнамская армия наступают по всей стране и даже здесь, в Цитадели в Куангчи. Штаб военных советников попал под обстрел артиллерии. У нас много раненых, которые не могут получить медицинской помоши. Южновьетнамские солдаты бегут, и советникам приходится сражаться, чтобы спасти свои жизни. Вот она, спокойная работенка... Понимаю, что мое письмо звучит пессимистически. Даже не знаю, дойдет ли оно до тебя, но все-таки надеюсь, что дойдет, и хочу, чтобы ты знала...
   На этом все обрывалось. Я положил бумагу на стол.
   Там же, в холщовом планшете, обнаружилась записная книжка – типично офицерский блокнотец с радиочастотами, позывными, кодами и фамилиями тех, с кем осуществлялась связь во вьетнамской армии. Некоторые странички лейтенант Хайнс использовал в качестве дневника. Я перелистал блокнот. Там были записи о погоде, о встречах, мысли о войне.
   Мое внимание приковала дата – 15 января: "Капитана Б. обожают ст. офицеры, но не такие, как я. Постоянные шуры-муры на черном рынке и каждую ночь в борделе".
   Я закрыл дневник. Судя по всему, этот капитан Б. получал удовольствие от войны. По крайней мере до Тета.
   Я посмотрел на Вина. Показал на вещи на столе, затем на себя. Он кивнул. Я перевел взгляд на Сьюзан.
   – Родные Хайнса захотят получить вот это. И еще они захотят узнать, как умер лейтенант Уильям.
   – Ты же знаешь, как он умер, – ответила она. – Убит в бою.
   – Извини, его убили.
   – Им ни к чему об этом знать.
   – Я не могу говорить за родных Хайнса. Но меня направили сюда, чтобы я выяснил, кто убил лейтенанта.
   – Нет. Тебя направили не за этим. Тебе поручили выяснить, жив ли еще свидетель преступления. Он жив. Тебя просили разузнать, есть ли у него военные сувениры. Они у него есть. Ты должен был попытаться их взять. Он их отдает. В Вашингтоне знают имя убийцы – того, кто изображен на фотографиях. А нам с тобой ни к чему его знать. Тебе ни к чему.
   – Ошибаешься. – Я посмотрел на сложенный лист желтой бумаги, последний сувенир из сундучка Тран Ван Вина. И развернул лист. Список личного состава, напечатан под старую копирку, но текст вполне различим. Первая строка гласила: "Состав американских военных советников в г. Куангчи, Южный Вьетнам. 3 января 1968 г.".
   Я пробежал список глазами. В группе американских военных советников значилось шестнадцать человек – все офицеры и старшие сержанты. Работенка не слишком опасная, пока что-нибудь не пойдет шиворот-навыворот, как в Куангчи во время новогоднего наступления.
   Командовали группой подполковник Уолтер Дженкинс и старший офицер майор Стюарт Биллингс. Следующий по званию был единственный в группе капитан, а далее следовала череда лейтенантов, среди которых был и наш Уильям Хайнс. Капитана звали Эдвард Ф. Блейк.
   Я пододвинул к себе фотоальбом и долго вглядывался в одну из фотографий – ту, где капитан был в галстуке. Затем посмотрел на Сьюзан.
   – Вице-президент Соединенных Штатов Эдвард Блейк.
   Она закурила и ничего не ответила.
   Эх, пропустить бы сейчас стаканчик виски.
   Эдвард Блейк – капитан Б.
   Вице-президент Блейк был в пяти минутах от того, чтобы на следующих выборах стать очередным президентом страны. Вот только у него была проблема: он убил человека.
   Тран Ван Вин сидел очень тихо, но мне почудилось, что у него появились нехорошие предчувствия. И очень спокойно, абсолютно нормальным тоном, чтобы не испугать вьетнамца, я спросил у Сьюзан:
   – Как по-твоему, наш хозяин узнал вице-президента Эдварда Блейка?
   – В этом-то весь вопрос, – ответила она и закурила.
   – Телевизионный прием здесь не очень хороший, – заметил я.
   – Мы это обсуждали в Штатах. Там хотели выслушать мое мнение.
   – И каково же твое мнение?
   – Мое мнение таково: во Вьетнаме каждый способен узнать президента, а может быть, и вице-президента США, потому что их фотографии публикуют газеты. Как во всякой коммунистической стране, газеты здесь дешевые и общедоступные, а население все поголовно грамотное. Вот что я сказала в Вашингтоне.
   И еще: новости крайне политизированы – много внимания уделяется тому, что происходит в Вашингтоне. Люди информированы даже в таких местах, как Банхин. А вице-президент Блейк, как ты, вероятно, знаешь, в свою бытность сенатором состоял в Комитете по международным связям и Комиссии по розыскам пропавших без вести. И в связи с этим несколько раз приезжал во Вьетнам. Он личный друг нашего посла в Ханое Патрика Куинна. – Сьюзан покосилась на Тран Ван Вина. – Могут возникнуть проблемы, особенно если Блейк станет президентом США. – Она подняла на меня глаза. – А ты как считаешь?
   Я представил, как Тран Ван Вин сидит на местном рынке, покуривает и читает здешнюю "Правду". Вдруг замечает в газете фотографию Блейка, и в его голове звенит колокольчик. Не может быть... Или все-таки может? Братцы! Президент Империалистических Штатов Америки – тот самый малый, о котором я вам рассказывал. Тот, что завалил лейтенанта в Куангчи.
   Ну и что из этого следует? Пойдет докладывать о странном совпадении местным властям. А коли так, что произойдет потом? Вот в чем вопрос.
   – О чем ты думаешь, Пол? – спросила меня Сьюзан.
   – Не понимаю, почему в Вашингтоне так разнервничались и почему Эдвард Блейк потерял сон, если он, конечно, в курсе того, что здесь происходит, в том числе задания Пола Бреннера. Шансы за то, что наш хозяин кого-то опознает, очень невелики.
   – Лучше перестраховаться, чем потом пожалеть, – ответила она.
   – Тебе станет легче, если ты убьешь этого человека?
   Сьюзан не ответила.
   – Фотографии показались ему знакомыми. Сейчас он не назовет имени. Но не исключено, что когда-нибудь оно всплывет у него в голове. Например, прочитает в газете о приезде вице-президента США. Кстати, Эдвард Блейк как раз сейчас с официальным визитом в Ханое.
   – Какое совпадение! – отозвался я. – Он понял, что у него проблемы, и поэтому явился сюда?
   – Не знаю... Думаю, пока он не в курсе. Помощники сообщат ему, когда мы прибудем в Ханой. Но это моя догадка.
   – Значит, мы даже не знаем намерений тех, кто нас послал? Что они собираются делать: прикрывать Блейка или шантажировать его?
   Она опять не ответила и продолжила:
   – В сельских районах газеты выходят раз в неделю. Значит, фоторепортаж о визите Блейка попадет в следующую. Вьетнамцы любят сопровождать современные снимки фотографиями военных лет и сообщать, чем занимался человек во время войны. И теперь напишут, что Эдвард Блейк в шестьдесят восьмом году воевал под Куангчи, но с тех пор стал другом Вьетнама. Им нравятся такие штучки. – Она посмотрела на меня в упор. – Ну так как ты считаешь, что произойдет дальше? Наш приятель увидит два снимка рядом, сопоставит все и поймет, что капитан Блейк и вице-президент Блейк – один и тот же человек.
   – Я, по-твоему, защищаю его жизнь?
   Сьюзан промолчала.
   – Выходит, – продолжал я, – этот человек прошел десять лет ада только ради того, чтобы ты ухлопала его в собственном доме? И все потому, что он может когда-нибудь кого-то вспомнить?
   Пока гости говорили по-английски, мистер Вин продолжал курить. Он, наверное, считал нас невоспитанными людьми, но был достаточно вежлив, чтобы не сказать об этом в лицо. А я гадал, сумел ли он расслышать в нашей речи имя Блейка.
   – Он мог, пока мы говорили, разобрать фамилию вице-президента? – спросил я у Сьюзан.
   – Нет, – ответила она. – По-вьетнамски оно пишется и произносится по-другому. Без значков тона он его не поймет. Но реестр военнослужащих лучше забрать, чтобы наш приятель не сравнил написание фамилии в газете и в списке. И еще: ему запомнится наш приезд сюда и... этот фотоальбом.
   Я смотрел на Сьюзан и думал: любил ли я ее по-прежнему? Да, но это пройдет. Верил ли? Никогда этим не грешил. Злился? Злился, но был под впечатлением ее профессионализма. Она оказалась хороша. И вот еще что: собиралась ли она совершить насилие? Этот вопрос она как раз и решала.
   Сьюзан сделала несколько затяжек и сказала:
   – Как жаль, что ты так чертовски разболтался.
   – Мне за это платят. И за это называют сыщиком.
   Она улыбнулась и, вспомнив, что мы совершенно забыли о хозяине, принялась с ним о чем-то болтать. Может быть, спрашивала, где он достал свой земляной пол. Угостила еще одной сигаретой и, вытащив из кармана счет из мотеля, что-то записала на обороте, наверное, они обменялись кулинарными рецептами. Но оказалось, что это адрес его родственника в Дьенбьенфу.
   – Вот сюда надо выслать письмо мистера Вина.
   – Зачем? – спросил я. – Ведь его все равно укокошат. Ты или кто-нибудь другой.
   Сьюзан промолчала.
   Тран Ван Вин улыбнулся мне.
   – Давай выбираться отсюда, пока не началась кутерьма, – предложил я.
   – Мы в безопасности, – отозвалась она. – Ты не поверишь: наш хозяин – секретарь деревенской партийной ячейки. – Она кивнула на плакат с изображением Хо Ши Мина. – Солдаты сюда не явятся, если он сам их не позовет.
   Я посмотрел на дядюшку Хо. Мне, как всегда, везет: угодил в гости к самому главному здешнему комми. И он не отказался сотрудничать. Если бы Сьюзан правильно перевела мои вопросы о том дне, когда Вин видел, как капитал Блейк убил лейтенанта Хайн-са, он бы ответил.
   – Parlez-vous francais?[105] – спросил я его.
   Вьетнамец покачал головой.
   – Ну хотя бы немного. Un peu?[106]
   Он не ответил.
   – Пожалуй, Пол, нам пора, – заявила Сьюзан. – Пока он что-то не почуял.
   – Я еще не закончил.
   – Брось.
   – Ответь мне, почему так важно прикрыть этого Эдварда Блейка?
   – Ты мало читаешь газеты. Так я тебе скажу. У Эдварда Блейка здесь большие связи. Он завел в правительстве Ханоя много друзей – новых людей, которые хотят с нами дружить. Эдвард Блейк занимается бухтой Камрань, торговлей и нефтью. Плюс к тому он будет сопротивляться Китаю.
   – Ну и что? Он же совершил убийство!
   – Кому какое дело? Блейк готовится стать следующим президентом страны. Он нравится людям, нравится военным, нравится интеллигенции, нравится бизнесменам. И готова поспорить, десять минут назад он нравился тебе.
   Так оно и было. Герой войны, и все такое. Он нравился даже моей матери. Смазливый на физиономию.
   – Хорошо, – обратился я к Сьюзан, – давай предположим, что у Эдварда Блейка была веская военная причина покончить с лейтенантом Хайнсом. А теперь спроси у Вина, только без обмана, что он видел в тот день. Ну, спрашивай.
   – Мы никогда не узнаем причины, – ответила она. – К тому же причина несущественна и мистер Вин ее не знает. – Она поднялась. – Пошли.
   – Зато ты ее знаешь. Скажи мне.
   Сьюзан двинулась к задней стене – туда, где со стеной сходился скат крыши. И оказалась к пистолету гораздо ближе, чем я.
   – Я не хочу, чтобы ты знал. Ты и так слишком много знаешь.
   Вьетнамец пытался понять, что происходит, и переводил глаза с меня на нее.
   Я поднялся. Сьюзан понимала, что я догадался, куда она шла, и сказала:
   – Пол... я тебя люблю. Поэтому не хочу тебе больше ничего говорить. И никому не упомяну, что ты узнал, что тот капитан – Блейк.
   – Зато я упомяну, – оборвал я ее. – А теперь спрашивай его или рассказывай то, что знаешь сама.
   – Ни то ни другое. – Она несколько секунд колебалась. – Давай ключи.
   Я вынул из кармана ключи и бросил ей.
   Сьюзан поймала их на лету и что-то сказала Вину. Тот оглянулся на меня, а она в это время достала из-под кровли пистолет и спрятала за спиной. Я прикидывал, услышат в деревне выстрел или нет. Или два выстрела.
   – Я убивал за свою страну и делал много других дурных вещей, – сказал я ей. – Слышала когда-нибудь поговорку: "Я скорее предам родину, чем друга"? Было время, когда я в это не верил. Но сейчас сомневаюсь – не знаю, как бы поступил. Вот доживешь до моих лет, Сьюзан, оглянешься на сегодняшний день и, может быть, что-то поймешь.
   Мы смотрели друг на друга. Я заметил, что у Сьюзан глаза на мокром месте – дурной симптом для здоровья мистера Вина. И для моего тоже.
   Вьетнамец уже стоял и оглядывался на нас. Сьюзан что-то ему сказала, и он принялся собирать со стола вещи. Я хотел его остановить, но передумал. По разным причинам, не последняя из которых – пистолет.
   Вин отдал ей фотоальбом, и она положила его в карман стеганой куртки. Затем – холщовый планшет с письмами, список американских военных советников в Куангчи, медальоны, бумажник, свадебное кольцо и часы. Сьюзан все это тоже распихала по карманам.
   К этому времени Тран Ван Вин понял, что мы с ней в чем-то не согласны. Но, вежливый человек, он не позволил себе встревать в размолвку двух разнополых белых.
   А мисс Уэбер тем временем продумывала свой следующий шаг: ведь можно было уйти тихо или нашуметь. Надо было как-то приглушить звук выстрела, и она, наверное, ломала голову, как это сделать. Я слабо представлял, чтобы Сьюзан убила Тран Ван Вина или своего нового любовника, но в этот момент вспомнил, как она не моргнув глазом разнесла головы двум солдатам. Она подошла к рюкзаку и достала шкурку, которую подарили ей горцы. Так вот чем она воспользуется вместо глушителя! Я повернулся к ней, но Сьюзан не смотрела мне в глаза. Плохой признак!
   Она колебалась довольно долго, но наконец приняла решение и сунула пистолет за пояс за спиной, да так, что Тран Ван Вин не понял, что только что могло случиться, и с поклоном протянула ему шкурку. Он ответил на поклон. Сьюзан посмотрела на меня.
   – Ты идешь со мной?
   – Если я пойду, то отниму у тебя оружие и улики. Ты это прекрасно знаешь.
   Она вздохнула:
   – Ну, тогда извини. – И ушла.
   А я остался бог знает где, в гостях у секретаря партийной организации, который не говорил ни по-английски, ни по-французски. А моя новая подружка рвала отсюда когти и забрала с собой пистолет и ключи от мотоцикла. Но могло быть и хуже.
   Я покрутил пальцем у виска.
   – Дамочка не в себе.
   Он улыбнулся и кивнул.
   – Сегодня будут еще автобусы?
   – Э?
   Я посмотрел на часы – было почти три. Дьенбьенфу в тридцати километрах. По равнине я прохожу быстрым шагом шесть или семь километров в час. Значит, в городе буду не раньше восьми. Или надо искать попутку.
   – Сам ан... Спасибо. Merci beaucoup. Прекрасный чай, – поблагодарил я Вина. Мы пожали друг другу руки и посмотрели в глаза. Старый ветеран десять раз пережил ад. Бедный крестьянин, он был коммунистом старой закалки – бескорыстным и абсолютно лишним. Если его не угробит Вашингтон, могут угробить новые ханойские товарищи. У меня с Вином было много общего.
   Я снял с руки часы прекрасной швейцарской марки и подал ему. Вин неохотно взял и поклонился.
   А я взял рюкзак и вышел из дома Транов. Миновал холмы, могильники и снова оказался в деревне Банхин.
   На меня пялились не так, как час назад. А если и пялились, я этого не замечал.
   Подведем итог: несмотря на всю свою браваду и сарказм, я все еще любил мисс Стерву. У меня сжималось все внутри и ныло сердце: я вспоминал ужин на крыше "Рекса", поезд в Нячанг, "Гранд-отель", остров Пирамида, дорогу в Хюэ, канун Тета, долину Ашау, Кесанг и Куангчи. Если бы пришлось все это повторить, я бы повторил вместе с ней.
   А теперь это дело с Эдвардом Блейком. Я не понял его с налета, но анализировать был не готов. Знал точно одно: некие влиятельные круги использовали письмо в роли толкача и влезли в это дело. Или все произошло наоборот: письмо привлекло внимание сначала ЦРУ или ФБР, а Управление уголовных расследований послужило только фасадом. И Пол Бреннер побрел странствовать, как Дон Кихот, по полям и весям со своей мисс Санчо Панса, у которой были и реальная власть, и мозги. Кое-что из этого я понял давно, только ничего не предпринимал.
   Ясно одно: кое-кто в Вашингтоне договорился до настоящей паранойи, на что там большие мастера. А Эдвард Блейк, судя по опросам, теперь впереди всех – симпатичный герой войны, красавица жена, дети, деньги, друзья в высших сферах. Любого, кто осмелится угрожать его грядущему президентству, разорвут на куски.
   Хотя кто ему может грозить – особенно если прихлопнут Вина и прихлопнут меня? Сьюзан в итоге не решилась нажать на курок. Надо будет отправить ей благодарственную открытку.
   На площади я взглянул на памятник погибшим. Эта война – вьетнамская война, американская война – продолжала убивать.
   Я вышел на дорогу и оглянулся: может быть, будет попутка? Шел последний день Тета, однако люди явно решили растянуть праздник на выходные и никто не собирался уезжать.
   Я двинулся на юг, в сторону Дьенбьенфу. Миновал военный пост и заметил, что джип исчез.
   Через полкилометра услышал за спиной рокот мощного мотоцикла, но продолжал идти. Она остановилась рядом, и мы посмотрели друг на друга.
   – Зачем тебя понесло в Дьенбьенфу? Я же тебе сказала, как надо добираться до Ханоя. Никогда меня не слушаешь. Нужно двигаться в Лаокай. Я как раз туда еду. Прыгай.
   – Спасибо. Я уж лучше поползу. Но поползу туда, куда сам хочу, – ответил я и продолжал идти.
   – Я не буду за тобой гнаться, – позвала Сьюзан. – И упрашивать не собираюсь. Поехали или больше никогда меня не увидишь.
   Все это мы уже проходили на шоссе № 6. Но теперь я был непреклонен. Махнул рукой, давая понять, что слышал, но не остановился.
   Мотоцикл развернулся, и звук мотора затих вдали. Но через десять минут послышался снова. Сьюзан остановилась подле меня.
   – Пол, последний шанс.
   – Обещаешь?
   – Я испугалась, что тебя кто-нибудь подвезет и я тебя потеряю.
   Я продолжал идти, а она держалась рядом, то прибавляя газа, то притормаживая.
   – Если хочешь, веди сам.
   Я не ответил.
   – Тебе надо ехать в Ханой и в воскресенье улетать из Вьетнама. Если я не доставлю тебя в столицу, у меня будут неприятности.
   – А я решил, что тебе приказали меня убить.
   – Не смеши меня. Садись. Пора домой.
   – Как-нибудь попаду домой без тебя. Дважды удавалось.
   – Пол, пожалуйста.
   – Иди к черту.
   – Не говори так. Поехали.
   Мы стояли на грязной дороге и смотрели друг на друга.
   – Я в самом деле не хочу, чтобы ты была рядом.
   – Хочешь.
   – Все кончено.
   – Хороша благодарность за то, что я не убила ни Вина, ни тебя.
   – Премного признателен.
   – Не возражаешь, если я закурю?
   – Да хоть вся сгори.
   Сьюзан щелкнула зажигалкой.
   – Ну хорошо, слушай: в письме Тран Ван Вин говорит, что он лежал раненый на втором этаже казначейства в Цитадели Куангчи и смотрел вниз. Он увидел, как в здание вошли двое мужчин и женщина, открыли стенной сейф и начали вытаскивать мешки. Все трое были гражданскими, и Вин – в то время сержант Вин – рассудил так: они либо грабители, либо служащие, которым поручили перепрятать ценности в надежное место. Вин заметил, что они открывали некоторые мешки. В них было золото, американская валюта, драгоценности. – Сьюзан затянулась. – Понимаешь, куда это все приведет? Ты по-прежнему туда хочешь?
   – Я здесь именно за этим. Никогда меня не слушаешь!
   Она улыбнулась и продолжала:
   – Его рассказ подтверждается фактом, что во время боя в Куангчи из казначейства города пропали ценности. Я проверяла: об этом написано в учебниках истории.
   – Говори до конца.
   – Сержант Вин пишет, что несколько часов назад у него кончились патроны, поэтому он просто лежал и смотрел. Через несколько минут в здание вошел лейтенант – Хайнс – и стал о чем-то разговаривать с гражданскими. Судя по всему, он получил задание содействовать гражданским в спасении содержимого сейфа. Но внезапно вскинул винтовку и убил мужчин. Женщина умоляла о пощаде, но и ей он выстрелил в голову. В это время появился капитан Блейк. Он начал ругаться с лейтенантом. Хайнс попытался вскинуть винтовку, но не успел – Блейк первым выстрелил в него из пистолета. Затем капитан спрятал ценности обратно в сейф и ушел. Ценности пропали позднее. – Сьюзан отшвырнула сигарету. – Вот что там произошло. И вот о чем пишет Тран Ван Вин своему брату.
   Я пристально посмотрел на нее.
   – Мне кажется, ты поменяла американцев местами.
   На ее лице появилось подобие улыбки.
   – Не исключено, что ты прав. Но так наша история звучит красивее.
   – Значит, Эдвард Блейк, – начал я, – хладнокровно убил четырех человек и украл ценности. И этот человек собирается стать нашим президентом?
   – Пол, мы все совершаем ошибки. Особенно во время войны. Сама я не стану голосовать за Блейка, но стране он принесет пользу.
   – Только не моей стране. Ну все, разбежались.
   Она заехала вперед и встала передо мной.
   – Мне нравятся люди, которые стоят за правое дело.
   Я не ответил.
   – Теперь ты знаешь тайну. Ты сумеешь ее сохранить?
   – Не собираюсь.
   – Ты ничего не сумеешь доказать.
   – Попробую.
   – Ты совершаешь большую ошибку.
   Я остановился и оглянулся – вокруг не было ни единой души.
   – Отличное место, чтобы меня убить.
   – Неплохое, – усмехнулась Сьюзан. Достала "кольт", умело крутанула на пальце и протянула мне рукояткой вперед. – Ты тоже можешь избавиться от меня.
   Я взял пистолет и как можно дальше забросил в рисовые посадки.
   – У меня есть еще. Два.
   – Сьюзан, ты ненормальная.
   – Я же тебе говорила, вся моя семья сумасшедшая.
   – Сумасшедшая ты.
   – Ну и что из того? Я от этого еще интереснее. А себя ты считаешь вполне нормальным?
   – Сьюзан, у меня нет никакого желания здесь с тобой спорить...
   – Ты меня любишь?
   – Конечно.
   – Хочешь, чтобы я тебе помогла вышибить Блейка из администрации?
   – Он приносит пользу стране, – напомнил я ей. – Только не моей стране.
   – Поехали. У меня кончается бензин, а ты слишком стар, чтобы путешествовать пешком.
   – Я пехотинец.
   – Какой войны? Гражданской или с испанцами? Садись. Разберешься со мной в Ханое. Отшлепаешь как следует.
   Я улыбнулся. Сьюзан развернула "БМВ" вокруг меня и протянула мне руку. Я протянул ей свою, и она потянула меня к мотоциклу. Я устроился на седле, и мы поехали мимо Банхин на север, к Лаокаю.
   Прекрасный исход, если бы я поверил хотя бы половине из того, что она мне наговорила.

Глава 45

   Мы тряслись по шоссе № 12 – грязной однополосной дороге, которая шла по правому берегу реки На.
   Небо закрывали низкие темные облака, которые, казалось, не собирались рассеиваться до самой весны. Я не видел ни одного солнечного дня с тех пор, как мы миновали перевал Хайван по дороге в Хюэ.
   Если верить, что погода влияет на цивилизацию, можно разделить страну на два Вьетнама: солнечный, шумный, улыбчивый на юге и серый, тихий и мрачный на севере. Остается только гадать, который победил в войне?