Демилль Нельсон. В никуда

   Марк Гудман глубоко погрузился в невеселые мысли.
   – По-вашему, на этого свидетеля можно положиться?
   – Думаю, что да. Но отдаю себе отчет, что американский суд присяжных может посчитать его показания недостаточными.
   – А где сейчас этот свидетель? – небрежно спросил Джон.
   – Вероятно, спит, – ответил я. – Он крестьянин.
   Билл, которому и до этого приходилось испытывать на себе мое остроумие, раздраженно спросил:
   – Спит где! В своей деревне?
   – Вероятно. Мы не посчитали разумным тащить его сюда. – Я покосился на Билла и Джона. – А Сьюзан сочла неразумным вышибать ему мозги.
   Никто, включая Карла, не изобразил возмущения или удивления – и на том спасибо. Но никто и не прокомментировал.
   – Вы с Полом спрятали вещественные доказательства? – спросил военный атташе.
   – Да.
   – Где?
   – Если я отвечу на ваш вопрос, они перестанут считаться спрятанными.
   Полковник Гудман добродушно улыбнулся.
   – Их нет необходимости больше прятать.
   Сьюзан промолчала.
   – Это место поблизости? – продолжал настаивать Марк.
   – Нет, – ответила она. – Мы предполагали, что после того, как приедем из Лаокая, у нас возникнут проблемы с полицией.
   – Таким образом, вы спрятали эти вещи в Лаокае рядом с Банхин?
   – В окрестностях.
   Билла неприятно удивил отказ его бывшей подружки сотрудничать. И если Иган, как я предполагал, был его начальником, свое следующее назначение он получит в Исландию – следить с берега за перемещением русских кораблей.
   – Сьюзан, ответь нам, где ты спрятала улики! – резко потребовал он.
   Она пригвоздила его взглядом, который он наверняка испытывал и до этого.
   – Мне не нравится твой тон.
   Билл заговорил мягче:
   – Сьюзан, опиши нам, пожалуйста, тайник, где хранятся личные вещи лейтенанта Хайнса.
   – Позже.
   – Сьюзан...
   Но его перебил Джон Иган и адресовал вопрос мне:
   – Вы скрываете улики по делу об убийстве?
   – Всего лишь прячу.
   – С какой целью?
   – Мы в недружественной стране, Джон. Я скрыл улики в надежном месте.
   – Которое вы нам сейчас откроете.
   – Ради чего? Вам нет смысла о них тревожиться.
   – Вы нам скажете, где вы их спрятали, – повторил он, не обращая внимания на мои слова.
   – Почему? Кто вы такой?
   Иган посмотрел на Карла.
   – Это приказ, Пол, – сказал тот.
   – Хорошо. Я вам скажу. Только позже и наедине.
   Карл остался доволен, что единственный из всей компании сохранил надо мной власть и единственный будет обладателем ценной информации.
   – Отлично, – промолвил он. – Поговорим потом.
   Все как будто не возражали. Марк Гудман повернулся к Карлу.
   – Вы, полковник, опытный, профессиональный следователь. Каково ваше мнение по поводу этих вещественных доказательств? Необходимо ли дальнейшее расследование? Предъявление обвинений? Или дело следует закрыть?
   Карл пожевал нижнюю губу.
   – Необходимо принять во внимание фактор давности и специфику свидетеля. Он может казаться надежным и достоверным, но я бы не стал рассматривать его в качестве свидетеля до тех пор, пока его слова не подтвердят другие показания. И хотя бы одна веская вещественная улика. В этом смысле армейский реестр явно недостаточен. Если бы я вел дело, я бы его закрыл.
   – Карл, это неправда, – возразил я. – Вы сами это прекрасно понимаете. Просто считаете, что в данной ситуации это единственное, на что вы способны. Допросите подозреваемого.
   – Этого не будет, – поспешил возмутиться Иган. – Ни здесь, ни в другом месте. Мы забываем о самом главном: это... это дело может погубить жизнь и политическую карьеру достойного человека, заслуженного ветерана, мужа, отца и самоотверженного общественного деятеля. Американскому обществу больше не нужны скандалы и охота на ведьм. К тому же имеются международные соображения. Я закрываю это дело и считаю дальнейшее обсуждение бессмысленным.
   Полковник Гудман немного подумал и спросил:
   – Я хотел бы знать, как каждый, кто обладает настоящей информацией, намерен с ней обойтись? Джон?
   – Забыть и считать, что этого собрания никогда не было.
   – Билл?
   – Точно так же.
   – Полковник Хеллман? Это ведь ваше дело.
   – Расследование было неофициальным. Официальным оно никогда не станет. Будем считать, что дело закрыто.
   Мне послышался вздох облегчения.
   – Пол?
   – Я хотел бы переговорить с подозреваемым.
   Гудман намеревался что-то сказать, но передумал и обратился к Сьюзан:
   – Мисс Уэбер?
   – У меня нет никакого опыта в правоохранительных или следственных делах, и я не представляю, что такое достаточная или косвенная улика, надежный или ненадежный свидетель. Но я знаю, что некий пехотный капитан совершил четыре убийства и кражу. И тот единственный капитан, который, по нашему мнению, мог совершить все эти преступления, проживает сейчас в гостевых комнатах этого здания. Здравый смысл подсказывает, что с ним необходимо поговорить. Он может рассказать, где находился в тот день. Возможно, получил отпуск, лечился в госпитале или был в компании десятка друзей. Надо копнуть немного глубже. И не исключено, мы останемся довольны тем, что узнали. А возможно, придется копать еще глубже.
   Снова воцарилось неловкое молчание. Первым заговорил я:
   – Поймите, я сам не уверен, что убийца – Эдвард Блейк. Более того, хотел бы убедиться в обратном. Сьюзан права: мы ничего не теряем, если переговорим с этим человеком.
   – Так вы желаете, – повернулся ко мне Иган, – чтобы я поднялся наверх, вытащил из постели вице-президента США и заставил спуститься сюда, чтобы он ответил на вопросы о своем возможном участии в этом преступлении?
   – А почему бы и нет?
   – Потому что на его месте я послал бы вас подальше.
   – Мне это говорили десятки раз. И получали повестки в суд.
   – Вы в своем уме?
   – Спросите у Карла.
   Иган не стал тревожить вопросом Хеллмана и продолжал говорить со мной:
   – Если вы такой законник, то не забывайте, что у вас нет права допрашивать людей, и уж тем более вице-президента страны.
   – Добровольные допросы практикуются повсеместно, Джон, – возразил я. – Следует только спросить, готов ли человек отвечать на наши вопросы. Если он отказывается, у вас возникают маленькие подозрения и вы приносите ему такую маленькую повесточку.
   – Что за херня?
   Военные редко ругаются.
   – Следите за своим языком, – одернул его полковник Гудман.
   – Господи! – всплеснул руками Иган. – В голове не укладывается.
   Джон Иган был среди нас тем, кому поручили самую грязную работу. И он рисковал потерять больше остальных за исключением, разумеется, самого Эдварда Блейка. Если он являлся резидентом ЦРУ и планировал операцию, то в случае успеха вместе с Биллом был бы гостем на инаугурационном балу нового президента и в неофициальной обстановке называл его Эдди.
   У Вашингтона своя система награждений и наказаний: если я выяснил, что ты поступил неправедно, я тебя не наказываю, а прошу поощрения. Но лично я и правоохранительная система действовали иначе.
   – Мы с вами, Карл, – заговорил я, – присягали служить закону. Мы на довольствии у государства. Рассматриваемое убийство совершено в то время, когда подозреваемый служил в армии. Как вы считаете, у нас есть право попросить Эдварда Блейка добровольно ответить на наши вопросы?
   Карлу очень хотелось покачать головой, но профессиональный долг вынуждал его кивнуть. Со стороны показалось, что у него свело шею.
   – Это подведомственный вопрос, – наконец произнес он.
   – Вы из ФБР? – спросил я Игана.
   – Нет, – ответил тот.
   – Кто представляет в посольстве ФБР?
   – Какая разница? – вспыхнул Иган. – Вы мне осточертели, Пол.
   – Выставляетесь перед Сьюзан? – спросил Билл.
   Прежде чем я успел послать его подальше, в разговор вступила сама Сьюзан:
   – У него свербит с тех самых пор, как он узнал правду. Так что можете ему верить.
   Я соскользнул с посольского стола.
   – Иду наверх искать Эдварда Блейка.
   Иган встал на моем пути.
   – Только попробуй поднимись на одну ступеньку, и с тобой покончено, парень.
   – Джон, не вынуждайте меня вас бить.
   Но тут поднялся наш председательствующий полковник Гудман.
   – Прекратите вы оба. – Он посмотрел в мою сторону. – Пол, если я попрошу вице-президента присоединиться к нам, вы дадите мне слово, что сочтете расследование завершенным?
   Теперь понятно, почему военная разведка на плохом счету. Но я не дурак и ответил:
   – Разумеется.
   – И обещаете считать все, что услышали сегодня вечером, секретной информацией без срока давности?
   – Да.
   – А вашу поездку во Вьетнам считать туризмом и не более?
   – Конечно! – Я заметил, что Билл и Джон переглянулись. Они не протестовали, чтобы я взял верх. Это означало, что они меня уже похоронили.
   Полковник Гудман направился к двери.
   – Попрошу сотрудника секретной службы переговорить с вице-президентом.
   Карл наклонился ко мне.
   – Пол, вы еще можете передумать.
   – Хочу лично встретиться с В-П, – ответил я. – Взять автограф для своего племянника.
   Сьюзан встала, подошла и тихо спросила:
   – Ты бы вызвался добровольцем на опасное дело в свой последний день во Вьетнаме?
   – Нет. Но я подчиняюсь приказам. Мой последний приказ – найти убийцу.
   – Но мне показалось, Карл был бы не против, если бы ты прекратил расследование.
   – Черт с ним, с Карлом. Ты как?
   – Я на твоей стороне. Поступай, как считаешь нужным.
   Вернулся Гудман и объявил:
   – Вице-президент встретится с нами. – А меня предупредил особо: – У вас десять минут. Держитесь вежливо и уважительно.
   – Слушаюсь, сэр.
   – Не выдвигайте никаких обвинений. Представьте факты. Если вице-президент пожелает сделать заявление, он его сделает. Если нет, это его право.
   – Слушаюсь, сэр. Я всегда так поступаю.
   – Отлично.
   Дверь отворилась, все поспешно вскочили, но это оказался всего лишь мой приятель Скотт Ромни. Он обвел всех взглядом, сурово, как ему показалось, посмотрел на меня и вышел.
   Через несколько минут в посольский кабинет вошел вице-президент Эдвард Блейк. Он оказался почти такого же роста и телосложения, как я, но не такой симпатичный. На нем были брюки, белая рубашка без галстука и нелепое кимоно.
   Эдвард Блейк не казался раздраженным, нервным, озадаченным или лично напуганным – только профессионально озабоченным.
   – Добрый вечер, – сказал он. – Возникли проблемы?
   Полковник Гудман прокашлялся.
   – Нет, сэр... ничего в этом роде. Позвольте вам представить собравшихся.
   Первой он назвал Сьюзан Уэбер и объяснил, что она проживает в Сайгоне и является другом семьи Куинн. Затем очередь дошла до Билла Стенли и Карла Хеллмана.
   – Билл приехал из Сайгона. Он друг Сьюзан и коллега Джона, которого вы знаете. Полковник Хеллман служит в армии и только что из столичного округа. – Самое интересное он оставил напоследок: – А это Пол Бреннер. Тоже друг мисс Уэбер и коллега полковника Хеллмана.
   Я пожал руку будущему президенту.
   – Ага, я знаю, кто вы такой, – улыбнулся он. – Моя жена с вами разговаривала.
   – Так точно, сэр.
   – Из-за вас я лишился десяти долларов.
   Гораздо больше, Эд.
   – Так точно, сэр. Ваша супруга мне сообщила.
   В-П шутливо рассказал о своем пари остальным, и все вежливо рассмеялись.
   – А вы вместе с ним путешествовали, – повернулся он к Сьюзан.
   – Верно, сэр.
   – Друзья Пата и Энн – мои друзья.
   Блейк обвел глазами кабинет.
   – Очень рад со всеми познакомиться.
   Не спеши, Эд.
   Полковник Гудман обратился к В-П:
   – Дело не совсем общественное, сэр... можно просить вас уделить нам несколько минут вашего времени? Возникли кое-какие важные обстоятельства, которые следует довести до вашего сведения.
   Я изучал лицо вице-президента. Мне с самого начала не давал покоя вопрос: знает ли он сам про свои дела? В каком-то смысле это не имело значения, если только он не принимал участия в сокрытии преступления. Но я склонялся к мысли, что пока ему ничего не говорили и он не знал, что прошлое вернулось. Сначала ведется расследование, а потом боссу сообщают, что есть хорошие и плохие новости. Плохие новости: мы знаем, что вы совершили. Хорошие новости: мы в состоянии вам помочь.
   Гудман пригласил В-П в кресло, в котором недавно нежился Карл. Блейк сел и положил ногу на ногу. Все тоже сели, кроме меня. А я оперся задницей о край стола.
   – Сэр, – начал военный атташе, – это связано с тем, почему во Вьетнам приехал Пол Бреннер. И почему здесь полковник Хеллман.
   Блейк посмотрел на нас обоих, но ничего не сказал.
   – Могу вас заверить, сэр, – продолжал Гудман, – все, что здесь будет сказано, останется достоянием ограниченной группы людей, большинство из которых присутствуют в этом кабинете... и будет считаться конфиденциальной информацией.
   – О'кей, – откликнулся вице-президент, – вы меня успокоили и заинтриговали. Переходите к делу.
   – Хорошо, сэр. Говорить, наверное, будет мистер Бреннер. Это была его идея пригласить вас сюда.
   – Вперед, Пол, – подбодрил меня вице-президент.
   – Слушаюсь, сэр. Мой долг сообщить вам, что полковник Хеллман и я работаем в Управлении уголовных расследований сухопутных войск.
   Моя реплика не вызвала у Блейка никакой реакции. Может быть, до него еще не дошло?
   Когда речь идет об убийстве, следователя всегда интересуют два основополагающих вводных вопроса, и я задал первый:
   – Вы знаете человека по имени Уильям Хайнс?
   Это застало его врасплох, выражение лица совершенно изменилось, и я готов был поклясться, что с лица сбежала вся краска. Перемену заметили все и пришли к одному и тому же выводу.
   – М-м-м... нет... как вы сказали?
   – Уильям Хайнс. Лейтенант Уильям Хайнс.
   – Ах да... мы служили с ним во Вьетнаме.
   – Именно так, сэр. – И я задал второй вопрос: – Когда вы в последний раз видели его живым?
   – Живым? Да-да, конечно... Он погиб в бою.
   – Когда вы в последний раз видели его живым?
   – Так... дайте подумать... новогоднее наступление началось в конце января... значит, через несколько дней. Он пропал без вести. Наш штаб захватили. Я думаю... четвертого или пятого февраля шестьдесят восьмого года.
   Он отреагировал так, как обычно реагируют все, и спросил:
   – А почему вас это интересует?
   Как правило, на это я говорю: "Вопросы задаю я, вы на них отвечаете". Но я не настолько крутой и поэтому сообщил:
   – Сэр, Управлению уголовных расследований стало известно, что лейтенант Уильям Хайнс убит в помещении казначейства в Цитадели Куангчи седьмого – или примерно седьмого – февраля шестьдесят восьмого года. У нас есть веские основания полагать, что его убил капитан американской армии. Мы располагаем вещественными доказательствами и показаниями свидетеля и в настоящее время устанавливаем личность преступника.
   Он начал приходить в себя, но выглядел потрясенным.
   – Господи... вы уверены?
   – Да, сэр, мы уверены, что его убил капитан американских сухопутных сил.
   – Боже... – Блейк ни на кого не смотрел и от меня отводил глаза. – Это было ужасное время. Я служил в группе американских военных советников. Нас заперли в Цитадели, и мы сражались, чтобы спасти свои жизни. Примерно двадцать американских офицеров и унтер-офицеров^[111].
   – Восемь офицеров и девять унтер-офицеров в соответствии со служебным списком группы, – уточнил я.
   – Вы так считаете? Ну, все равно. Я думаю, в живых из нас осталось всего лишь семь. – Он решил, что неплохо бы переменить тему разговора: – Пат Куинн говорил мне, что вы воевали во Вьетнаме...
   – Да, сэр, как и вы – в шестьдесят восьмом, в составе Первой воздушно-кавалерийской. Я был рядовым четвертой роты первого батальона восьмого воздушно-кавалерийского полка и в то время находился в окрестностях Куангчи.
   – Вот как? – Он изобразил улыбку. – Что же вы, ребята, торчали в окрестностях, когда нам так не хватало вас в городе?
   – В городе казалось слишком опасно, – улыбнулся я в ответ.
   Вице-президент рассмеялся.
   – Что ж, если вспомню что-нибудь полезное для вас, Пол... и для вас, Карл, непременно с вами свяжусь. – Он поднялся.
   – Сэр, – сказал я ему, – вы бы не хотели поговорить со мной наедине?
   – О чем?
   – Об этом случае.
   – Я ничего о нем не знаю. Но я подумаю. – Он направился к двери.
   В этот момент я иногда сообщаю свидетелю, что он является подозреваемым. Но в таком случае ему полагается зачитать его права, а я никогда не могу отыскать в своем бумажнике нужной маленькой карточки.
   – Я уже упоминал, сэр, – обратился я к Эдварду Блейку, – что мы располагаем свидетелем убийства. И я его допросил. – Я не потрудился уточнить, что свидетель – вражеский солдат: пусть решит, что кто-то из своих. – Он лежал, раненный, на втором этаже казначейства и через отверстие в полу видел, как американский пехотный капитан убил не только лейтенанта, но еще трех вьетнамцев, забрал ценности и скрылся.
   Блейк снова смертельно побледнел. Он никак не думал, что ему придется выслушивать свидетельские показания по этому делу, – считал, что прикончил всех свидетелей до единого. Я заметил, как у него затряслись колени и задрожала лежащая на ручке двери рука.
   – Было много случаев, – заговорил он, – когда после многих лет появлялись свидетели, но потом выяснялось, что у них не все в порядке с головой. Или они просто лгали. Уверен, вы тоже с этим сталкивались.
   – Да, сэр, поэтому нам и требуется ваша помощь.
   – Прошу прощения, ничем не могу вам помочь. Желаю успеха в расследовании. – Он уже собрался уходить, однако вспомнил о хороших манерах и повернулся к Сьюзан. – Мисс Уэбер, рад был с вами познакомиться. Доброй ночи, джентльмены.
   Он открыл дверь, но вдруг сделал нечто очень странное: повернулся, подошел ко мне и пожал руку. И только после этого вышел.
   Сьюзан и Карл одновременно потянулись за сигаретами и закурили.
   Я подошел к бару и приготовил себе виски со льдом. В кабинете царило неловкое молчание. Я посмотрел на лица собравшихся и понял: никто из них не сомневался, что Уильям Блейк убил во время ограбления женщину и троих мужчин, один из которых был его товарищем по оружию. И это не укладывалось в голове полковника Гудмана, Хеллмана и моей.
   Первым заговорил военный атташе:
   – Неужели вы не сумете найти в своем сердце великодушия на этот раз отпустить Блейка?
   Я не ответил.
   – Во время войны я был молодым лейтенантом, – продолжал он. – Не жду, что каждый поймет, что там творилось в то время. Но вы, я и полковник Хеллман можем понять. Никому из нас не хочется давать ответ за то безумство.
   Я снова промолчал.
   – Дело не в том, чтобы установить: виновен – невиновен, – подхватил Карл. – Дело даже не в правосудии или морали. Дело в прошлом. Я вам говорил, его тени простираются отсюда до самого дома. В то время нас, солдат, коллективно поносили и оплевывали, и мы никому не обязаны давать объяснений в своих действиях и снова откровенничать по поводу войны. Если на ком-нибудь лежит вина – это общая вина. Если у кого-то есть заслуги, честь воздается среди нас. Мы навеки связаны кровью и кошмаром. Говорю вам, мой друг, все это не имеет или почти не имеет отношения к Эдварду Блейку. В той или иной степени каждый из нас – такой же Эдвард Блейк.
   Я глубоко вздохнул и промолчал.
   – Пол, – начал Билл, – Эдвард Блейк будет первым президентом США из ветеранов. Разве вы этого не хотите?
   – Заткни-ка ты свою пасть, Билл, – ответил я.
   В кабинете стало еще тише.
   – Даже если бы я попался на вашу наживку, – продолжал я, – а не исключено, что я на нее попался, – дело еще в вашем честолюбии, в вашем вранье, в вашем обмане и во всей этой вашей туфте. У Эдварда Блейка еще может возникнуть в жизни неприятный момент, а у вас – неудачи в карьере. – Я поставил стакан на стол и пошел к двери, но на полдороге остановился. – Я же говорил, Карл, что вам нужен другой человек. – И повернулся к Сьюзан: – Пошли отсюда.

Глава 50

   На следующий день в двенадцать утра посольская машина отвезла нас со Сьюзан в аэропорт Нойбай, что к северу от Ханоя. Во время двадцатиминутной поездки мы почти не разговаривали.
   До самого терминала нас сопровождали посольские охранники. Мы прошли службу безопасности аэропорта, я зарегистрировался, и мы отправились прямо в дипломатический салон.
   Мой багаж остался у мистера Уена и полковника Манга, поэтому я путешествовал налегке: только то, что на мне, бумажник, паспорт, авиабилет и дипломатический пропуск.
   Сьюзан была в красивом темно-зеленом платье, которое ей одолжила Энн Куинн. А я – в грязных джинсах, но чистых трусах и отвратительно розовой рубашке гольф. И то и другое мне подарила супруга посла и при этом заметила, что не возражает, если больше никогда не увидит ни меня, ни трусы, ни рубашку. Сувенир из Вьетнама.
   Дипломатический салон, несмотря на название, оказался убогой комнатенкой. Но поскольку в ту субботу летело мало дипломатов и их родственников, нам вполне хватило места.
   Посольские ребята все время находились с нами, что было совсем неплохой мыслью.
   Мы со Сьюзан переночевали на раздвижном диване в гостиной. Гостевые комнаты наверху занимали семейство Блейк и парни из спецслужб, которые почему-то не пожелали видеть нас рядом. Мы, хотя устали и совершенно вымотались, все-таки занялись любовью, понимая, что, может быть, вместе в последний раз.
   Наутро я получил в комнате для завтрака свою яичницу. Мы со Сьюзан ели, когда к нам заглянула Энн Куинн и сообщила, что Блейки и посол рано утром уехали в посольство и она тоже вскоре отправится вслед за мужем. Мы выразили сожаление, что не повидались с ними, но Энн обещала передать от нас прощальный привет. Мы поблагодарили ее за гостеприимство и великолепный прием накануне, а она не предложила погостить подольше. Я думаю, понимала, что вышло что-то не так.
   И вот теперь мы стояли в дипломатическом салоне и смотрели в большое панорамное окно на взлетную полосу и набухшее тяжелыми облаками серое небо. Взлетов было больше, чем посадок, как на курорте в конце сезона, и я решил, что это вьетнамская диаспора разлетается после праздника в страны своей ссылки.
   Мне взяли билет на рейс авиакомпании "Эр Франс" до Парижа, где меня должны были встретить и передать билет на другой самолет, до международного аэропорта Даллеса. Не самый ближний путь домой, но зато первый международный рейс из Ханоя, на который удалось достать место. А я уже и так загостился во Вьетнаме.
   Из аэропорта Даллеса, где началось мое путешествие, до Фоллз-Черч недалеко на такси. Но скорее всего меня там встретят и обо мне позаботятся. Так или иначе, я ехал домой и, как и в прошлые два раза, не понимал своих чувств.
   Я бы настоял, чтобы Сьюзан улетела со мной, но она сама захотела задержаться в Ханое; давно жила во Вьетнаме – надо было многое доделать: по жизни, по работе и, наверное, по своему заданию. А меня, как и в прошлые два раза, не пришлось долго уговаривать выметаться из Вьетнама, и сборы оказались недолгими.
   В дипломатическом салоне была белая дверь, которая, как сообщила мне Сьюзан, вела прямо на летное поле, где меня подберет машина и доставит к самолету. Рейс отправлялся через двадцать минут.
   Мы с ней так и не сели, не стали ничего пить, даже кофе, просто стояли у белой двери, которая открывалась прямо в Фоллз-Черч, что в штате Виргиния.
   – У нас около десяти минут, – проговорила она. – Тебе дадут знать, когда пора.
   Я кивнул.
   – Я не буду плакать, – сказала Сьюзан.
   Я снова кивнул.
   Мы посмотрели друг на друга. Ни одному из нас в голову не приходили нужные слова. А времени оставалось мало.
   Наконец Сьюзан улыбнулась.
   – Прекрасные получились две недели. Правда?
   Я тоже улыбнулся.
   – Надо будет как-нибудь повторить, – предложила она.
   – Во второй раз всегда не так забавно.
   – Скорее всего. Но у нас не осталось ни одной фотографии. Даже с острова Пирамида.
   Я не ответил.
   В салон просачивалась тихая мелодия. Кто-то играл на пианино "Пусть все так и будет". Мы стояли и молча слушали.
   – Спасибо за воскресенье в Сайгоне, – поблагодарил я.
   – Эй, за тобой экскурсия по Вашингтону, – вспомнила Сьюзан.
   – В любое время.
   Она кивнула.
   – Я уезжаю примерно через неделю.
   – И куда ты собираешься?
   Она пожала плечами:
   – Видимо, в Ленокс. Затем в Нью-Йорк – узнать, работаю я в корпорации или уже нет. А потом... хотела бы получить какую-нибудь работу за рубежом. Наверное, моя судьба жить за границей.
   – Только выбери место получше.
   – Я сохранила книгу со списком самых ужасных для жизни мест.
   Я улыбнулся и спросил:
   – Будешь скучать по Вьетнаму?
   – Ужасно. Но настало время уезжать.
   – Настало.
   Сьюзан кивнула.
   – Помнишь, Пол, в баре "Апокалипсис сегодня" я разревелась?
   – Да.
   – У меня возникло ужасное чувство... приступ тоски по дому... В каком-то смысле причиной был ты. И я задумалась, что мне делать дальше. Мне с самой первой минуты было трудно тебе лгать.
   – Я знаю. Я видел.
   – Неужели? Я рада.
   – Давай забудем эту сторону поездки. А все остальное было очень интересно.
   Сьюзан рассмеялась, потом посерьезнела.
   – Я не расплачусь. Ты этого не любишь.