Страница:
которую я называл и называю своим божеством, которой поклонялся в буквальном
смысле слова, дороже которой у меня не было и нет ничего, что я не мог
допустить мысли, чтобы я оказался бы в своих глазах ее недостойным. Это не
метафора и не фраза. Ваши слова, сказанные Вами при отъезде моем на
юг4, те слова, которые Вы мне повторяете в нежных письмах Ваших,
были и есть для меня не только величайшим счастьем, но и тяжким
обязательством оправдать их действием или поступками. Только тогда я мог бы
сказать их Вам открыто, когда сознавал бы за собой силу действия, а не слова
или чувства. Не знаю, можно ли понять меня. Я писал Вам об этом в дни
несчастья, обрушившегося на меня в октябре5. Я не могу допустить
мысли, чтобы Вы, мое божество, могли бы сказать эти слова кому-либо
недостойному Вас, как я это понимаю. Я не хочу связывать даже представление
о Вас с тем, что я называю недостойным: слабость, <неразумность>, незнание,
неумение, ошибка, неудача и даже несчастье.
Не стоит разбираться - это все в моих глазах детали - сущность одна - в
успехе или неуспехе. Не оправдывать же себя перед Вами "неизбежной
случайностью на море" или "независящими обстоятельствами". Вот почему я
думал, что я должен был уйти от Вас в дни октябрьского несчастья, почему я
решил, что Вы отвернетесь от меня после разрушения моих задач и планов в
апреле. В октябре Вы не оставили меня, две-три фразы Ваши сделали для меня
то, что никто не делал для меня [в] жизни, но теперь я вообразил, что Вы
отвернулись от меня. Я справился немедленно, как вступил на палубу корабля,
со своим отчаянием в военном деле. В часы горя и отчаяния я не привык падать
духом - я только делаюсь действительно жестоким и бессердечным, но эти слова
к Вам не могут быть применимы. Я работал очень много за это время, стараясь
найти в работе забвение, и мне удалось многое до сих пор выполнить и в
оперативном и политическом смысле. И до сего дня мне удалось в течение 3-х
месяцев удержать флот от позорного развала и создать ему имя части,
сохранившей известную дисциплину и организацию. Сегодня на флоте создалась
анархия, и я вторично обратился к правительству с указанием на необходимость
моей смены6.
За 11 месяцев моего командования я выполнил главную задачу - я
осуществил полное господство на море, ликвидировав деятельность даже
неприятельских подлодок. Но больше я не хочу думать о флоте.
Только о Вас, Анна Васильевна, мое божество, мое счастье, моя
бесконечно дорогая и любимая, я хочу думать о Вас, как это делал каждую
минуту своего командования.
Я не знаю, что будет через час, но я буду, пока существую, думать о
моей звезде, о луче света и тепла - о Вас, Анна Васильевна. Как хотел бы я
увидеть Вас еще раз, поцеловать ручки Ваши.
д. 2, лл. 47-50
____________
1 О своем приезде в Петроград во второй половине апреля 1917 г. Колчак
рассказал во время допроса (см.: Допрос Колчака, с. 56-61). Прежде всего он
явился с докладом на дом к болевшему в то время военному и морскому министру
А.И. Гучкову (тот поднял вопрос о переводе Колчака на пост командующего
Балтфлотом), затем посетил М.В. Родзянко и Г.В. Плеханова, во второй
половине дня 20 апреля присутствовал на заседании Совета министров,
собравшегося дома у Гучкова (обсуждались военные вопросы; на этом же
заседании Львовым и Керенским было отвергнуто предложение генерала Л.Г.
Корнилова о подавлении силой проходившей в тот день демонстрации войск
Петроградского гарнизона). Вечером того же дня Колчак уехал в Псков, на
совет командующих армиями, ненадолго вернулся в Петроград для совещания
представителей армии и флота у Гучкова, после чего окончательно отбыл в
Севастополь.
2 Речь идет о вынужденном отказе от проведения десантной операции по
захвату Босфора и Константинополя.
3 Милюков, Павел Николаевич (1859-1943) - историк, лидер кадетской
партии, министр иностранных дел в первом составе Временного правительства.
За два дня до упоминаемого Колчаком заседании Совета министров обратился к
союзным державам с нотой (текст ее был единогласно утвержден правительством)
о твердом желании Временного правительства довести войну до полной победы и
о верности Временного правительства союзническим договорам. В связи с
реакцией на эту ноту внутри страны Милюков 2 (15) мая вынужден был уйти в
отставку. Демонстрация Петроградского гарнизона против Временного
правительства в связи с нотой Милюкова проходила как раз в то время, когда
Колчак находился на его заседании.
По воспоминаниям А.И. Деникина, в апреле Милюков неоднократно пытался
убедить М.В. Алексеева провести десантную операцию по овладению Босфором
(см.: Очерки русской смуты. Т. 1, вып. 1, с. 252-253).
4 Имеется в виду эпизод в Катринентале (Ревель), о котором пишет в
своих воспоминаниях Анна Васильевна (см. ФВ, с. 28(77 по кн.) наст. изд.).
5 "Октябрьское несчастье" (гибель "Императрицы Марии") Колчак
вспоминает в письмах No 4 и 18. О письме Колчака после гибели корабля см. ФВ
и письма Тимиревой к Колчаку No 1 и 2.
6 С середины мая на Черноморском флоте усилились антиофицерские
настроения и нежелание участвовать в опасных боевых операциях, был выбран
новый Севастопольский Совет с преобладанием солдат гарнизона, начались
самовольные аресты, низко упала производительность труда портовых рабочих.
Как отметил несколько позже Колчак в своей беседе для печати ("Утро России",
11 июня 1917), сначала флот лишился трехсот человек "самых благоразумных,
честных и владеющих ораторскими способностями" (черноморская делегация), а
около 1 июня на съезд Советов рабочих и солдатских депутатов вновь уехали
"лучшие силы черноморцев". Как раз в это время, 27 мая, на Черноморский флот
прибыли "депутаты Балтфлота", представлявшие "Кронштадтскую республику",
Гельсингфорс и т.д. "Вид у них был разбойничий - с лохматыми волосами,
фуражками набекрень, - все они почему-то носили темные очки" (С м и р н о в
М.И. Указ. соч., с. 24); поселились они в хороших гостиницах и тратили много
денег. В те же дни приехали и направленные из центра большевики.
"Севастополь должен стать Кронштадтом Юга", - напутствовал Я.М. Свердлов
Ю.П. Гавена и других (Революция в Крыму. Историческая библиотека Истпарта ОК
Крыма, No 1. Симферополь, 1922, с. 5). Начались неподконтрольные
севастопольским властям митинги, на которых заявлялось, что Черноморский
флот ничего для революции не сделал, что Колчак - крупный землевладелец Юга,
лично заинтересованный в захвате проливов (на самом деле недвижимости не
имели ни Колчак, ни его жена), что офицеры Черноморского флота готовят
контрреволюционный заговор и т.д. Офицеров стали вытеснять из судовых
комитетов, получила распространение большевистская литература, ЦВИК потерял
прежнее свое влияние. В этих условиях Колчак и поднял вновь вопрос о своей
отставке.
No 20
[Не ранее 12 июня 1917 г.] [Датируется по содержанию.]
Глубокоуважаемая Анна Васильевна.
Сегодня получил письмо Ваше от 12 июня в ответ на давно посланное 1
июня мое письмо. К сожалению, ответа на письмо мое от 6 июня я не имею.
Я уехал по вызову 7 июня1 и приехал в Петроград 10-го, и
если только я ждал чего-либо, то только письма Вашего. Моя деятельность и
работа в Черном море окончена [Далее зачеркнуто: без результатов.], но я
попробую ее начать [Далее зачеркнуто: с другого конца.] вновь, как ни дико
это Вам покажется. Все случившееся со мной мне было известно еще при первом
желании в 1/2 мая отказаться от своей деятельности2. Я уступил
тогда просьбе [Далее зачеркнуто: Александра Федоровича.] Керенского, хотя
знал, что при создавшейся обстановке я бессилен бороться с директивами,
преподанными в отношении меня извне. Вероятно, я уеду далеко и надолго. Я
затрудняюсь сейчас говорить определенно, т[ак] к[ак] окончательное решение
должно последовать через несколько дней3. Конечно, мне будет
оказано противодействие, но я об этом не особенно беспокоюсь. Единственное
желание, которое я бы хотел видеть исполненным, - это повидать Вас перед
отъездом. Но если бы даже это и оказалось невыполнимым, у меня останется
надежда увидеть Вас впоследствии - когда и где - говорить, конечно, не
приходится.
Ваше письмо справедливо в отношении меня, но я так страдал, видя гибель
своего дела, дела, с которым я связывал Вас, Анна Васильевна, что [Фраза не
дописана. ] Верю в Вас, Анна Васильевна, помогите моему неверию. Вы знаете,
как я смотрю на Вас, какое значение придаю я каждому слову Вашему. Почему же
Вы находите горькую насмешку в моих словах о счастье? Ведь Вы не причастны к
тому, что случилось со мной, к тому, что я пережил за последние 2 месяца. Но
все лучшее, все светлое было у меня несомненно связано с Вами. Своей
преднамеренной холодностью я просто прикрывал, может быть, величайшие
страдания при мысли, что потеряю Вас, что Вы отвернетесь от меня хотя бы в
силу неумолимого закона горя побежденным, а я не могу не признать себя
побежденным в отношении всех своих намерений.
д. 1, лл. 34-36
_________
1 Отъезду Колчака предшествовал ряд митингов в Севастополе, все больше
накалявших страсти против офицеров. 5 июля несколько офицеров было
арестовано, и активная часть 15-тысячной толпы требовала отобрать оружие у
остальных. В 9 часов утра 6 июля в помещении цирка открылось экстренное
делегатское собрание. Колчак приехал туда с намерением выступить, но покинул
собрание после того, как председатель отказался дать ему слово. Собрание
постановило отобрать у офицеров не только огнестрельное, но и холодное
оружие, о чем в 3 часа дня была разослана радиограмма по судам и полкам. На
Черноморском флоте это был первый случай самовольного использования
радиотелеграфа матросами. Собрав команду флагманского судна "Георгий
Победоносец", Колчак последний раз попытался воздействовать на матросов,
сказав, что георгиевское оружие у него не отбирали даже в японском плену.
Когда члены судового комитета все же пришли к нему с требованием сдачи
оружия, он прогнал их, вышел на палубу, бросил свой кортик в море, затем
телеграфировал Временному правительству о своей отставке. Ночью была
получена телеграмма за подписями кн. Львова и Керенского.
"Временное правительство требует:
1) немедленного подчинения Черноморского флота законной власти,
2) приказывает адмиралу Колчаку и капитану Смирнову, допустившим явный
бунт, немедленно выехать в Петроград для личного доклада,
3) временное командование Черноморским флотом принять адмиралу Лукину,
с возложением обязанностей начальника штаба временно на лицо по его
усмотрению,
4) адмиралу Лукину немедленно выполнить непреклонную волю Временного
правительства,
5) возвратить оружие офицерам в день получения сего повеления.
Восстановить деятельность должностных лиц и комитетов в законных формах.
Чинов, которые осмелятся не подчиняться сему поведению, немедленно
арестовать, как изменников отечеству и революции, и предать суду. Об
исполнении сего телеграфно донести в 24 часа.
Напомнить командам, что до сих пор Черноморский флот считался всей
страной оплотом свободы и Революции"
(П л а т о н о в А.П. Черноморский флот в революции 1917 г. и адмирал
Колчак. Л., 1925, с. 90-91).
Столь резкий поворот событий несколько умерил страсти, оружие офицерам
было возвращено уже 7 июня, но развал Черноморского флота продолжался при
новых командующих, первым из которых оказался следующий по старшинству за
Колчаком - контр-адмирал В.К. Лукин. Некоторые подробности этих событий
зафиксированы в протоколах допроса Колчака (см.: Допрос Колчака, с. 80).
Сдача дел Лукину состоялась еще до ответа Временного правительства. До
отъезда Колчака по радиотелеграфу был передан его последний приказ.
"Считаю постановление делегатского собрания об отобрании оружия у
офицеров позорящим команду, офицеров, флот и меня. Считаю, что ни я один, ни
офицеры ничем не вызвали подозрений в своей искренности и существовании тех
или иных интересов, помимо интересов русской военной силы. Призываю
офицеров, во избежание возможных эксцессов, добровольно подчиниться
требованиям команд и отдать им все оружие. Отдаю и я свою георгиевскую
саблю, заслуженную мною при обороне Порт-Артура. В нанесении мне и офицерам
оскорбления не считаю возможным винить вверенный мне Черноморский флот, ибо
знаю, что безумное поведение навеяно заезжими агитаторами. Оставаться на
посту командующего флотом считаю вредным и с полным спокойствием ожидаю
решения правительства" ("Утро России", 9 июня 1917 г., с. 3).
В ночь на 8 июня Колчак и Смирнов беспрепятственно выехали курьерским
поездом в Петроград. Собравшиеся на вокзале офицеры устроили Колчаку овацию,
но он был крайне подавлен и оскорблен тем обвинением, которое содержалось в
"повелении" Временного правительства.
13 июня Колчак был вызван вместе со Смирновым на заседание Временного
правительства для доклада о событиях на Черноморском флоте, где они оба
выступили против правительственной политики, способствующей разложению
вооруженных сил страны. На Черноморский флот была отправлена комиссия А.С.
Зарудного.
2 Это было в дни отставки военного и морского министра А.И. Гучкова (30
апреля), решения Петросовета и Комитета Государственной Думы об образовании
коалиционного Временного правительства (1 мая) и отставки министра
иностранных дел П.Н. Милюкова (2 мая). По вступлении Керенского в должность
военного и морского министра Колчак 12 мая обратился к нему с просьбой
освободить его от командования Черноморским флотом. Тот попросил подождать
своего приезда в Севастополь. Во время посещения Керенским 17 мая
Севастополя (см. письмо No 12 и примеч. к нему) Колчак в разговоре с
Керенским возвращался к этому вопросу, однако официально своей просьбы не
повторял.
3 Имеются в виду переговоры о поездке Колчака в США во главе
специальной военной миссии. Свое согласие на эту поездку Колчак
действительно дал через несколько дней - 17 июня (см. письмо No 21 и примеч.
к нему). Отъезд, однако, оказался отложенным еще более чем на месяц; мотивы
этой задержки, со стороны Временного правительства и со стороны самого
Колчака, были весьма различны (см. об этом ниже).
No 21
[Не ранее 17 июня 1917 г.]
[Датируется по содержанию.]
В субботу 17-го я имел совершенно секретный и весьма важный разговор с
послом С[оединенных] Ш[татов] С[еверной] Америки Root'ом1 и
адмиралом USN [United States Navy (англ.) - Военно-морской флот Соединенных
Штатов [Америки].] Glenon'[ом]2, результатом которого было
решение мое принять участие в предполагаемых операциях Американского
флота3. Делу был придан сразу весьма решительный характер, и я
ухожу в ближайшем будущем в Нью-Йорк. Итак, я оказался в положении, близком
к кондотьеру, предложившему чужой стране свой военный опыт, знания и, в
случае надобности, голову и жизнь в придачу. Вопросы все решены, и что
делать - для меня не представляет сомнений.
Я ухожу далеко и, вероятно, надолго; говорить о дальнейшем, конечно, не
приходится [Далее перечеркнуто: но, оставляя в ближайшем будущем свою
родину, свою работу, которая теперь оказалась невыполнимой, я не испытываю
ни особенного сожаления, ни тем более горя. Я хотел вести свой флот по пути
славы и чести, я хотел дать родине вооруженную силу, как я ее понимаю, для
решения тех задач, которые так или иначе рано или поздно будут решены, но
бессильное и глупое правительство и обезумевший - дикий - (далее зачеркнуто:
и лишенный подобия) неспособный выйти из психологии рабов народ этого не
захотели. Мне нет места здесь - во время великой войны, и я хочу служить
родине своей так, как я могу, т.е. принимая участие в войне, а не [в] пошлой
болтовне, которой все заняты.], тем более в письме. Мое желание видеть Вас,
Анна Васильевна, перед отъездом, полагаю, Вам понятно без лишних слов и
уверений. Признаете ли Вы это возможным или нет - я не знаю4.
д. 1, л. 37
__________
1 Рут, Элиу (1845-1937), в прошлом военный министр (1899-1904) и гос.
секретарь США (1905-1909), - активный сторонник участия США в войне на
стороне стран Согласия. Лауреат Нобелевской премии мира (1912). В июне-июле
1917 г. возглавил специальную американскую миссию в России.
2 Военная миссия адмирала Дж.Г. Глэнона (Гленнона, 1857-1927) состояла
при миссии Э.Рута; 7 июня 1917 г. прибыла в Севастополь, чтобы изучить
постановку минного дела и методы борьбы с подводными лодками, но из-за
отставки Колчака вынуждена была менее чем через сутки уехать. В Севастополе
Глэнон успел побывать на кораблях, подводных лодках и батареях береговой
охраны; выступил на делегатском собрании матросов, солдат и рабочих, призвав
их вести войну до победного конца. По распоряжению Глэнона, его вагон был
прицеплен к тому же поезду, которым Колчак отбыл из Севастополя (см.
"Крымский вестник", 9 июня 1917 г.). В Петрограде свидание Колчака с Рутом и
Глэноном состоялось в Зимнем дворце.
3 Глэнон сообщил о предполагаемых активных действиях американского
флота в Средиземном море, включающих десантную операцию против Дарданелл.
Колчак должен был поделиться опытом, накопленным в ходе подготовки
Босфорской операции. Официально американская миссия обратилась к Временному
правительству с просьбой командировать Колчака в США для сообщения сведений
по минному делу и борьбе с подводными лодками. 27-28 июня премьер-министром
Временного правительства Г.Е. Львовым и управляющим Морским министерством
В.И. Лебедевым было принято решение, не подлежащее огласке в печати, о
посылке Колчака во главе русской морской миссии в Америку для передачи
"американскому флоту опыта нашей морской войны, в частности минной войны и
борьбы с подводными лодками" (ГА РФ, ф. 1779, оп. 1, д. 500, лл. 1-3). 4
июля А.Ф. Керенский дал санкцию на осуществление миссии Колчака в США,
утвердив ее состав.
4 В это время А.В. Тимирева еще находилась в Ревеле.
No 22
24 июня
Сегодня неделя, как я послал письмо Вам. Ревель кажется так близок от
Петрограда - одна ночь, - а ответа от Вас нет. Каждый день я жду от Вас
письма. Ответ на мое письмо от 6 июня я до сих пор не получил, и это меня
очень заботит и огорчает. Вы, вероятно, послали его в Севастополь...
Дела мои идут медленно, но все-таки в предпринятом направлении.
Правительство "принципиально" выразило согласие, признав полную
невозможность где-либо применить меня и моего начальника штаба1.
Мне нет места на родине, которой я служил почти 25 лет, и вот, дойдя до
предела, который мне могла дать служба, я нахожусь теперь в положении
кондотьера и предлагаю свои военные знания, опыт и способности чужому флоту.
Я не ожидал, что за границей я имею ценность, большую, чем мог предполагать.
И вот теперь я действительно холодно и спокойно смотрю на свое положение и
начал или, вернее, продолжаю работу, но для другого уже флота. По существу,
моя задача здесь окончена - моя мечта рухнула на месте работы и моего флота,
но она переносится на другой флот, на другой, чуждый для меня народ. Моя
мечта, я знаю, имеет вечное и неизменное значение - возможно, что я не
осуществлю ее, но я могу жить только с нею и только во имя ее. Вы знаете ее,
вероятно. Моя родина оказалась несостоятельной осуществить эту мечту; ее
пробовала реализовать великая морская держава, и главные деятели ее
отказались от нее с величайшим страданием, которое дает сознание
невыполненных великих планов... Быть может, лучи высшего счастья, доступного
на земле, - счастья военного успеха и удачи - осветят чужой флаг, который
будет тогда для меня таким же близким и родным, как тот, который теперь уже
стал для меня воспоминанием. Вас я соединил с этой мечтой, и я буду думать о
Вас и в будущем, поскольку буду жить и работать для нее; она достойна Вас, и
я думаю, что Вы не будете в претензии за это. Она очень удалилась от меня, и
я чувствую, что с нею и Вы стали так же далеки от меня, как года два тому
назад, когда я не знал еще хорошо, как взяться за ее осуществление...
Увидеть Вас перед уходом - вот о чем я думаю эти дни, думаю с большим
страхом, что это невозможно, не смея ни просить, ни надеяться. Возможно, что
увидеть Вас мне не удастся, может быть, это будет и лучше, ибо пережить
второй раз отчаяние [На этом текст обрывается.]
д. 1, лл. 38-41
_____________
1 Имеется в виду М.И. Смирнов. А.И. Деникин в "Очерках русской смуты"
(т. 1, вып. 2, гл. ХVIII) вписывает устранение Колчака в общую картину
изгнания старшего командного состава из армии и флота весной - летом 1917 г.
и анализирует результаты этого массового увольнения, осуществленного
Временным правительством.
No 23
[Не ранее 28 июня 1917 г.]
[Датируется по сопоставлению с предыдущими письмами.]
Глубокоуважаемая, милая Анна Васильевна.
Позвольте поговорить немного с Вами - мне так хочется сегодня это
сделать, хотя прошло всего три дня со времени Вашего отъезда и я мысленно
живу пока воспоминаниями о Вашем пребывании в Петрограде [Далее - чистые
полстраницы.].
Вы не будете очень недовольны за настоящее письмо, мне так хочется
говорить с Вами, хотя прошло всего несколько дней, как Вы уехали в Ревель.
Благополучно ли Вы доехали до дома и не очень ли было неудобно в дороге в
непосредственной близости товарищей, забравшихся в вагон перед отходом
поезда?
Вчера я сделал визит Марии Ильиничне1 и довольно долго
беседовал с ней о текущих событиях, главным образом о нашем
наступлении2. Вчера были получены известия, что сын Марии
Ильиничны, служащий в Семеновском полку3, ранен во время
последних операций, но подробности неизвестны, и Мария Ильинична вчера об
этом осведомлена не была.
Мои дела с отъездом тянутся очень медленно - правительство формально
уведомило меня об отправке меня во главе специальной военно-морской миссии в
Америку, но вопрос о составе миссии все еще не решен4.
Тавастшерна после свидания с женой5, видимо, колеблется оставить
ее, и я не уверен, что он поедет со мной. Я понимаю его и не настаиваю, хотя
он очень нужен для моей работы.
Являлась ко мне делегация офицерского союза с фронта и поднесла оружие
с крайне лестной надписью6. Я очень тронут таким отношением к
моим настоящим деяниям и заслугам офицеров фронта, но я в душе предпочел бы,
чтобы оснований, вызвавших это внимание, не существовало бы вовсе.
Сегодня я имел продолжительную беседу с председателем комиссии,
посланной в Севастополь для расследования происшедших там событий, - А.С.
Зарудным и выслушал истинно философскую историческую критику этого скверного
дела7. Как я ожидал, мнение истинного юриста сводится к тому, что
сущность севастопольской истории в сравнении с делом великого исторического
переворота ничего не стоит. Важен только факт моего ухода, безотносительно к
причинам, его вызвавшим, и что ко мне может и должно быть предъявлено
[требование] о "героическом самопожертвовании" и возвращении к командованию
флотом Черного моря, т[ак] к[ак] препятствий для этого, кроме исходящих от
меня, в сущности, нет. Вот это философия - я понимаю - Владимир
Вадимович8 только ученик в этой области. С чего взяли, что ко мне
могут предъявлять какие-то героические требования там, где я никаких
элементов героизма не усматриваю. По совести говоря, "грабящий героизм"
никогда не привлекал меня, и я сомневаюсь даже в существовании такого
понятия. Только одна известная причина могла бы подвигнуть меня на такой
поступок, который иногда в моих глазах кажется просто нелепостью. Вы знаете
ее - но ведь на это сейчас никто же и не пойдет, тем более что остается <1
нрзб> всего три месяца. Но довольно философии.
Господи, как я думал все <1 нрзб> о Вас. Ваш милый, обожаемый образ все
время передо мной. Только Вы своим приездом дали мне спокойствие и
уверенность в будущем, и только Ваше [Фраза не дописана. Далее прочерк во
всю страницу.]
Все это не имеет серьезного военного значения. Лично для меня только
Вы, Ваш приезд явился компенсацией за все пережитое, создав душевное
спокойствие и веру в будущее. Только Вы одна и можете это сделать. Все дни
эти я думаю о Вас, как всегда, и Ваш обожаемый и бескон[ечно] милый образ
так ясно и отчетливо находится передо мной. Я боюсь с каким-то почти
суеверным чувством думать о том, что, может быть, я еще раз перед отъездом
увижу Вас, я не смею просить ни у судьбы, ни тем более у Вас об этом.
Примите мое обожание и поклонение.
Целую ручки Ваши.
А. Колчак
д. 1, лл. 41 об.-45
__________
1 Плеске (урожденная Сафонова), Мария Ильинична - тетка Анны
Васильевны, родная сестра ее отца (см. также примеч. 14 к ФВ).
2 18 июня началось наступление русских войск на Юго-Западном фронте,
7-9 июля - на Северном, Западном и Румынском фронтах. Главные успехи были
достигнуты поначалу армиями Юго-Западного фронта, однако 6 июля германские
войска перешли в контрнаступление, продолжавшееся до 21 июля и отбросившее
русских далеко за исходные позиции.
3 Плеске, Дмитрий Эдуардович (1895-?) - с января 1917 г. - подпоручик
Семеновского полка; в полк прибыл в 1916 г. прапорщиком (из Пажеского
корпуса).
4 Несмотря на ультимативные нотки, содержавшиеся в официальном
предложении Э. Рута и Дж.Г. Глэнона, обращенном к Временному правительству,
российские власти не торопились с отправкой миссии. Первоначально в ее
смысле слова, дороже которой у меня не было и нет ничего, что я не мог
допустить мысли, чтобы я оказался бы в своих глазах ее недостойным. Это не
метафора и не фраза. Ваши слова, сказанные Вами при отъезде моем на
юг4, те слова, которые Вы мне повторяете в нежных письмах Ваших,
были и есть для меня не только величайшим счастьем, но и тяжким
обязательством оправдать их действием или поступками. Только тогда я мог бы
сказать их Вам открыто, когда сознавал бы за собой силу действия, а не слова
или чувства. Не знаю, можно ли понять меня. Я писал Вам об этом в дни
несчастья, обрушившегося на меня в октябре5. Я не могу допустить
мысли, чтобы Вы, мое божество, могли бы сказать эти слова кому-либо
недостойному Вас, как я это понимаю. Я не хочу связывать даже представление
о Вас с тем, что я называю недостойным: слабость, <неразумность>, незнание,
неумение, ошибка, неудача и даже несчастье.
Не стоит разбираться - это все в моих глазах детали - сущность одна - в
успехе или неуспехе. Не оправдывать же себя перед Вами "неизбежной
случайностью на море" или "независящими обстоятельствами". Вот почему я
думал, что я должен был уйти от Вас в дни октябрьского несчастья, почему я
решил, что Вы отвернетесь от меня после разрушения моих задач и планов в
апреле. В октябре Вы не оставили меня, две-три фразы Ваши сделали для меня
то, что никто не делал для меня [в] жизни, но теперь я вообразил, что Вы
отвернулись от меня. Я справился немедленно, как вступил на палубу корабля,
со своим отчаянием в военном деле. В часы горя и отчаяния я не привык падать
духом - я только делаюсь действительно жестоким и бессердечным, но эти слова
к Вам не могут быть применимы. Я работал очень много за это время, стараясь
найти в работе забвение, и мне удалось многое до сих пор выполнить и в
оперативном и политическом смысле. И до сего дня мне удалось в течение 3-х
месяцев удержать флот от позорного развала и создать ему имя части,
сохранившей известную дисциплину и организацию. Сегодня на флоте создалась
анархия, и я вторично обратился к правительству с указанием на необходимость
моей смены6.
За 11 месяцев моего командования я выполнил главную задачу - я
осуществил полное господство на море, ликвидировав деятельность даже
неприятельских подлодок. Но больше я не хочу думать о флоте.
Только о Вас, Анна Васильевна, мое божество, мое счастье, моя
бесконечно дорогая и любимая, я хочу думать о Вас, как это делал каждую
минуту своего командования.
Я не знаю, что будет через час, но я буду, пока существую, думать о
моей звезде, о луче света и тепла - о Вас, Анна Васильевна. Как хотел бы я
увидеть Вас еще раз, поцеловать ручки Ваши.
д. 2, лл. 47-50
____________
1 О своем приезде в Петроград во второй половине апреля 1917 г. Колчак
рассказал во время допроса (см.: Допрос Колчака, с. 56-61). Прежде всего он
явился с докладом на дом к болевшему в то время военному и морскому министру
А.И. Гучкову (тот поднял вопрос о переводе Колчака на пост командующего
Балтфлотом), затем посетил М.В. Родзянко и Г.В. Плеханова, во второй
половине дня 20 апреля присутствовал на заседании Совета министров,
собравшегося дома у Гучкова (обсуждались военные вопросы; на этом же
заседании Львовым и Керенским было отвергнуто предложение генерала Л.Г.
Корнилова о подавлении силой проходившей в тот день демонстрации войск
Петроградского гарнизона). Вечером того же дня Колчак уехал в Псков, на
совет командующих армиями, ненадолго вернулся в Петроград для совещания
представителей армии и флота у Гучкова, после чего окончательно отбыл в
Севастополь.
2 Речь идет о вынужденном отказе от проведения десантной операции по
захвату Босфора и Константинополя.
3 Милюков, Павел Николаевич (1859-1943) - историк, лидер кадетской
партии, министр иностранных дел в первом составе Временного правительства.
За два дня до упоминаемого Колчаком заседании Совета министров обратился к
союзным державам с нотой (текст ее был единогласно утвержден правительством)
о твердом желании Временного правительства довести войну до полной победы и
о верности Временного правительства союзническим договорам. В связи с
реакцией на эту ноту внутри страны Милюков 2 (15) мая вынужден был уйти в
отставку. Демонстрация Петроградского гарнизона против Временного
правительства в связи с нотой Милюкова проходила как раз в то время, когда
Колчак находился на его заседании.
По воспоминаниям А.И. Деникина, в апреле Милюков неоднократно пытался
убедить М.В. Алексеева провести десантную операцию по овладению Босфором
(см.: Очерки русской смуты. Т. 1, вып. 1, с. 252-253).
4 Имеется в виду эпизод в Катринентале (Ревель), о котором пишет в
своих воспоминаниях Анна Васильевна (см. ФВ, с. 28(77 по кн.) наст. изд.).
5 "Октябрьское несчастье" (гибель "Императрицы Марии") Колчак
вспоминает в письмах No 4 и 18. О письме Колчака после гибели корабля см. ФВ
и письма Тимиревой к Колчаку No 1 и 2.
6 С середины мая на Черноморском флоте усилились антиофицерские
настроения и нежелание участвовать в опасных боевых операциях, был выбран
новый Севастопольский Совет с преобладанием солдат гарнизона, начались
самовольные аресты, низко упала производительность труда портовых рабочих.
Как отметил несколько позже Колчак в своей беседе для печати ("Утро России",
11 июня 1917), сначала флот лишился трехсот человек "самых благоразумных,
честных и владеющих ораторскими способностями" (черноморская делегация), а
около 1 июня на съезд Советов рабочих и солдатских депутатов вновь уехали
"лучшие силы черноморцев". Как раз в это время, 27 мая, на Черноморский флот
прибыли "депутаты Балтфлота", представлявшие "Кронштадтскую республику",
Гельсингфорс и т.д. "Вид у них был разбойничий - с лохматыми волосами,
фуражками набекрень, - все они почему-то носили темные очки" (С м и р н о в
М.И. Указ. соч., с. 24); поселились они в хороших гостиницах и тратили много
денег. В те же дни приехали и направленные из центра большевики.
"Севастополь должен стать Кронштадтом Юга", - напутствовал Я.М. Свердлов
Ю.П. Гавена и других (Революция в Крыму. Историческая библиотека Истпарта ОК
Крыма, No 1. Симферополь, 1922, с. 5). Начались неподконтрольные
севастопольским властям митинги, на которых заявлялось, что Черноморский
флот ничего для революции не сделал, что Колчак - крупный землевладелец Юга,
лично заинтересованный в захвате проливов (на самом деле недвижимости не
имели ни Колчак, ни его жена), что офицеры Черноморского флота готовят
контрреволюционный заговор и т.д. Офицеров стали вытеснять из судовых
комитетов, получила распространение большевистская литература, ЦВИК потерял
прежнее свое влияние. В этих условиях Колчак и поднял вновь вопрос о своей
отставке.
No 20
[Не ранее 12 июня 1917 г.] [Датируется по содержанию.]
Глубокоуважаемая Анна Васильевна.
Сегодня получил письмо Ваше от 12 июня в ответ на давно посланное 1
июня мое письмо. К сожалению, ответа на письмо мое от 6 июня я не имею.
Я уехал по вызову 7 июня1 и приехал в Петроград 10-го, и
если только я ждал чего-либо, то только письма Вашего. Моя деятельность и
работа в Черном море окончена [Далее зачеркнуто: без результатов.], но я
попробую ее начать [Далее зачеркнуто: с другого конца.] вновь, как ни дико
это Вам покажется. Все случившееся со мной мне было известно еще при первом
желании в 1/2 мая отказаться от своей деятельности2. Я уступил
тогда просьбе [Далее зачеркнуто: Александра Федоровича.] Керенского, хотя
знал, что при создавшейся обстановке я бессилен бороться с директивами,
преподанными в отношении меня извне. Вероятно, я уеду далеко и надолго. Я
затрудняюсь сейчас говорить определенно, т[ак] к[ак] окончательное решение
должно последовать через несколько дней3. Конечно, мне будет
оказано противодействие, но я об этом не особенно беспокоюсь. Единственное
желание, которое я бы хотел видеть исполненным, - это повидать Вас перед
отъездом. Но если бы даже это и оказалось невыполнимым, у меня останется
надежда увидеть Вас впоследствии - когда и где - говорить, конечно, не
приходится.
Ваше письмо справедливо в отношении меня, но я так страдал, видя гибель
своего дела, дела, с которым я связывал Вас, Анна Васильевна, что [Фраза не
дописана. ] Верю в Вас, Анна Васильевна, помогите моему неверию. Вы знаете,
как я смотрю на Вас, какое значение придаю я каждому слову Вашему. Почему же
Вы находите горькую насмешку в моих словах о счастье? Ведь Вы не причастны к
тому, что случилось со мной, к тому, что я пережил за последние 2 месяца. Но
все лучшее, все светлое было у меня несомненно связано с Вами. Своей
преднамеренной холодностью я просто прикрывал, может быть, величайшие
страдания при мысли, что потеряю Вас, что Вы отвернетесь от меня хотя бы в
силу неумолимого закона горя побежденным, а я не могу не признать себя
побежденным в отношении всех своих намерений.
д. 1, лл. 34-36
_________
1 Отъезду Колчака предшествовал ряд митингов в Севастополе, все больше
накалявших страсти против офицеров. 5 июля несколько офицеров было
арестовано, и активная часть 15-тысячной толпы требовала отобрать оружие у
остальных. В 9 часов утра 6 июля в помещении цирка открылось экстренное
делегатское собрание. Колчак приехал туда с намерением выступить, но покинул
собрание после того, как председатель отказался дать ему слово. Собрание
постановило отобрать у офицеров не только огнестрельное, но и холодное
оружие, о чем в 3 часа дня была разослана радиограмма по судам и полкам. На
Черноморском флоте это был первый случай самовольного использования
радиотелеграфа матросами. Собрав команду флагманского судна "Георгий
Победоносец", Колчак последний раз попытался воздействовать на матросов,
сказав, что георгиевское оружие у него не отбирали даже в японском плену.
Когда члены судового комитета все же пришли к нему с требованием сдачи
оружия, он прогнал их, вышел на палубу, бросил свой кортик в море, затем
телеграфировал Временному правительству о своей отставке. Ночью была
получена телеграмма за подписями кн. Львова и Керенского.
"Временное правительство требует:
1) немедленного подчинения Черноморского флота законной власти,
2) приказывает адмиралу Колчаку и капитану Смирнову, допустившим явный
бунт, немедленно выехать в Петроград для личного доклада,
3) временное командование Черноморским флотом принять адмиралу Лукину,
с возложением обязанностей начальника штаба временно на лицо по его
усмотрению,
4) адмиралу Лукину немедленно выполнить непреклонную волю Временного
правительства,
5) возвратить оружие офицерам в день получения сего повеления.
Восстановить деятельность должностных лиц и комитетов в законных формах.
Чинов, которые осмелятся не подчиняться сему поведению, немедленно
арестовать, как изменников отечеству и революции, и предать суду. Об
исполнении сего телеграфно донести в 24 часа.
Напомнить командам, что до сих пор Черноморский флот считался всей
страной оплотом свободы и Революции"
(П л а т о н о в А.П. Черноморский флот в революции 1917 г. и адмирал
Колчак. Л., 1925, с. 90-91).
Столь резкий поворот событий несколько умерил страсти, оружие офицерам
было возвращено уже 7 июня, но развал Черноморского флота продолжался при
новых командующих, первым из которых оказался следующий по старшинству за
Колчаком - контр-адмирал В.К. Лукин. Некоторые подробности этих событий
зафиксированы в протоколах допроса Колчака (см.: Допрос Колчака, с. 80).
Сдача дел Лукину состоялась еще до ответа Временного правительства. До
отъезда Колчака по радиотелеграфу был передан его последний приказ.
"Считаю постановление делегатского собрания об отобрании оружия у
офицеров позорящим команду, офицеров, флот и меня. Считаю, что ни я один, ни
офицеры ничем не вызвали подозрений в своей искренности и существовании тех
или иных интересов, помимо интересов русской военной силы. Призываю
офицеров, во избежание возможных эксцессов, добровольно подчиниться
требованиям команд и отдать им все оружие. Отдаю и я свою георгиевскую
саблю, заслуженную мною при обороне Порт-Артура. В нанесении мне и офицерам
оскорбления не считаю возможным винить вверенный мне Черноморский флот, ибо
знаю, что безумное поведение навеяно заезжими агитаторами. Оставаться на
посту командующего флотом считаю вредным и с полным спокойствием ожидаю
решения правительства" ("Утро России", 9 июня 1917 г., с. 3).
В ночь на 8 июня Колчак и Смирнов беспрепятственно выехали курьерским
поездом в Петроград. Собравшиеся на вокзале офицеры устроили Колчаку овацию,
но он был крайне подавлен и оскорблен тем обвинением, которое содержалось в
"повелении" Временного правительства.
13 июня Колчак был вызван вместе со Смирновым на заседание Временного
правительства для доклада о событиях на Черноморском флоте, где они оба
выступили против правительственной политики, способствующей разложению
вооруженных сил страны. На Черноморский флот была отправлена комиссия А.С.
Зарудного.
2 Это было в дни отставки военного и морского министра А.И. Гучкова (30
апреля), решения Петросовета и Комитета Государственной Думы об образовании
коалиционного Временного правительства (1 мая) и отставки министра
иностранных дел П.Н. Милюкова (2 мая). По вступлении Керенского в должность
военного и морского министра Колчак 12 мая обратился к нему с просьбой
освободить его от командования Черноморским флотом. Тот попросил подождать
своего приезда в Севастополь. Во время посещения Керенским 17 мая
Севастополя (см. письмо No 12 и примеч. к нему) Колчак в разговоре с
Керенским возвращался к этому вопросу, однако официально своей просьбы не
повторял.
3 Имеются в виду переговоры о поездке Колчака в США во главе
специальной военной миссии. Свое согласие на эту поездку Колчак
действительно дал через несколько дней - 17 июня (см. письмо No 21 и примеч.
к нему). Отъезд, однако, оказался отложенным еще более чем на месяц; мотивы
этой задержки, со стороны Временного правительства и со стороны самого
Колчака, были весьма различны (см. об этом ниже).
No 21
[Не ранее 17 июня 1917 г.]
[Датируется по содержанию.]
В субботу 17-го я имел совершенно секретный и весьма важный разговор с
послом С[оединенных] Ш[татов] С[еверной] Америки Root'ом1 и
адмиралом USN [United States Navy (англ.) - Военно-морской флот Соединенных
Штатов [Америки].] Glenon'[ом]2, результатом которого было
решение мое принять участие в предполагаемых операциях Американского
флота3. Делу был придан сразу весьма решительный характер, и я
ухожу в ближайшем будущем в Нью-Йорк. Итак, я оказался в положении, близком
к кондотьеру, предложившему чужой стране свой военный опыт, знания и, в
случае надобности, голову и жизнь в придачу. Вопросы все решены, и что
делать - для меня не представляет сомнений.
Я ухожу далеко и, вероятно, надолго; говорить о дальнейшем, конечно, не
приходится [Далее перечеркнуто: но, оставляя в ближайшем будущем свою
родину, свою работу, которая теперь оказалась невыполнимой, я не испытываю
ни особенного сожаления, ни тем более горя. Я хотел вести свой флот по пути
славы и чести, я хотел дать родине вооруженную силу, как я ее понимаю, для
решения тех задач, которые так или иначе рано или поздно будут решены, но
бессильное и глупое правительство и обезумевший - дикий - (далее зачеркнуто:
и лишенный подобия) неспособный выйти из психологии рабов народ этого не
захотели. Мне нет места здесь - во время великой войны, и я хочу служить
родине своей так, как я могу, т.е. принимая участие в войне, а не [в] пошлой
болтовне, которой все заняты.], тем более в письме. Мое желание видеть Вас,
Анна Васильевна, перед отъездом, полагаю, Вам понятно без лишних слов и
уверений. Признаете ли Вы это возможным или нет - я не знаю4.
д. 1, л. 37
__________
1 Рут, Элиу (1845-1937), в прошлом военный министр (1899-1904) и гос.
секретарь США (1905-1909), - активный сторонник участия США в войне на
стороне стран Согласия. Лауреат Нобелевской премии мира (1912). В июне-июле
1917 г. возглавил специальную американскую миссию в России.
2 Военная миссия адмирала Дж.Г. Глэнона (Гленнона, 1857-1927) состояла
при миссии Э.Рута; 7 июня 1917 г. прибыла в Севастополь, чтобы изучить
постановку минного дела и методы борьбы с подводными лодками, но из-за
отставки Колчака вынуждена была менее чем через сутки уехать. В Севастополе
Глэнон успел побывать на кораблях, подводных лодках и батареях береговой
охраны; выступил на делегатском собрании матросов, солдат и рабочих, призвав
их вести войну до победного конца. По распоряжению Глэнона, его вагон был
прицеплен к тому же поезду, которым Колчак отбыл из Севастополя (см.
"Крымский вестник", 9 июня 1917 г.). В Петрограде свидание Колчака с Рутом и
Глэноном состоялось в Зимнем дворце.
3 Глэнон сообщил о предполагаемых активных действиях американского
флота в Средиземном море, включающих десантную операцию против Дарданелл.
Колчак должен был поделиться опытом, накопленным в ходе подготовки
Босфорской операции. Официально американская миссия обратилась к Временному
правительству с просьбой командировать Колчака в США для сообщения сведений
по минному делу и борьбе с подводными лодками. 27-28 июня премьер-министром
Временного правительства Г.Е. Львовым и управляющим Морским министерством
В.И. Лебедевым было принято решение, не подлежащее огласке в печати, о
посылке Колчака во главе русской морской миссии в Америку для передачи
"американскому флоту опыта нашей морской войны, в частности минной войны и
борьбы с подводными лодками" (ГА РФ, ф. 1779, оп. 1, д. 500, лл. 1-3). 4
июля А.Ф. Керенский дал санкцию на осуществление миссии Колчака в США,
утвердив ее состав.
4 В это время А.В. Тимирева еще находилась в Ревеле.
No 22
24 июня
Сегодня неделя, как я послал письмо Вам. Ревель кажется так близок от
Петрограда - одна ночь, - а ответа от Вас нет. Каждый день я жду от Вас
письма. Ответ на мое письмо от 6 июня я до сих пор не получил, и это меня
очень заботит и огорчает. Вы, вероятно, послали его в Севастополь...
Дела мои идут медленно, но все-таки в предпринятом направлении.
Правительство "принципиально" выразило согласие, признав полную
невозможность где-либо применить меня и моего начальника штаба1.
Мне нет места на родине, которой я служил почти 25 лет, и вот, дойдя до
предела, который мне могла дать служба, я нахожусь теперь в положении
кондотьера и предлагаю свои военные знания, опыт и способности чужому флоту.
Я не ожидал, что за границей я имею ценность, большую, чем мог предполагать.
И вот теперь я действительно холодно и спокойно смотрю на свое положение и
начал или, вернее, продолжаю работу, но для другого уже флота. По существу,
моя задача здесь окончена - моя мечта рухнула на месте работы и моего флота,
но она переносится на другой флот, на другой, чуждый для меня народ. Моя
мечта, я знаю, имеет вечное и неизменное значение - возможно, что я не
осуществлю ее, но я могу жить только с нею и только во имя ее. Вы знаете ее,
вероятно. Моя родина оказалась несостоятельной осуществить эту мечту; ее
пробовала реализовать великая морская держава, и главные деятели ее
отказались от нее с величайшим страданием, которое дает сознание
невыполненных великих планов... Быть может, лучи высшего счастья, доступного
на земле, - счастья военного успеха и удачи - осветят чужой флаг, который
будет тогда для меня таким же близким и родным, как тот, который теперь уже
стал для меня воспоминанием. Вас я соединил с этой мечтой, и я буду думать о
Вас и в будущем, поскольку буду жить и работать для нее; она достойна Вас, и
я думаю, что Вы не будете в претензии за это. Она очень удалилась от меня, и
я чувствую, что с нею и Вы стали так же далеки от меня, как года два тому
назад, когда я не знал еще хорошо, как взяться за ее осуществление...
Увидеть Вас перед уходом - вот о чем я думаю эти дни, думаю с большим
страхом, что это невозможно, не смея ни просить, ни надеяться. Возможно, что
увидеть Вас мне не удастся, может быть, это будет и лучше, ибо пережить
второй раз отчаяние [На этом текст обрывается.]
д. 1, лл. 38-41
_____________
1 Имеется в виду М.И. Смирнов. А.И. Деникин в "Очерках русской смуты"
(т. 1, вып. 2, гл. ХVIII) вписывает устранение Колчака в общую картину
изгнания старшего командного состава из армии и флота весной - летом 1917 г.
и анализирует результаты этого массового увольнения, осуществленного
Временным правительством.
No 23
[Не ранее 28 июня 1917 г.]
[Датируется по сопоставлению с предыдущими письмами.]
Глубокоуважаемая, милая Анна Васильевна.
Позвольте поговорить немного с Вами - мне так хочется сегодня это
сделать, хотя прошло всего три дня со времени Вашего отъезда и я мысленно
живу пока воспоминаниями о Вашем пребывании в Петрограде [Далее - чистые
полстраницы.].
Вы не будете очень недовольны за настоящее письмо, мне так хочется
говорить с Вами, хотя прошло всего несколько дней, как Вы уехали в Ревель.
Благополучно ли Вы доехали до дома и не очень ли было неудобно в дороге в
непосредственной близости товарищей, забравшихся в вагон перед отходом
поезда?
Вчера я сделал визит Марии Ильиничне1 и довольно долго
беседовал с ней о текущих событиях, главным образом о нашем
наступлении2. Вчера были получены известия, что сын Марии
Ильиничны, служащий в Семеновском полку3, ранен во время
последних операций, но подробности неизвестны, и Мария Ильинична вчера об
этом осведомлена не была.
Мои дела с отъездом тянутся очень медленно - правительство формально
уведомило меня об отправке меня во главе специальной военно-морской миссии в
Америку, но вопрос о составе миссии все еще не решен4.
Тавастшерна после свидания с женой5, видимо, колеблется оставить
ее, и я не уверен, что он поедет со мной. Я понимаю его и не настаиваю, хотя
он очень нужен для моей работы.
Являлась ко мне делегация офицерского союза с фронта и поднесла оружие
с крайне лестной надписью6. Я очень тронут таким отношением к
моим настоящим деяниям и заслугам офицеров фронта, но я в душе предпочел бы,
чтобы оснований, вызвавших это внимание, не существовало бы вовсе.
Сегодня я имел продолжительную беседу с председателем комиссии,
посланной в Севастополь для расследования происшедших там событий, - А.С.
Зарудным и выслушал истинно философскую историческую критику этого скверного
дела7. Как я ожидал, мнение истинного юриста сводится к тому, что
сущность севастопольской истории в сравнении с делом великого исторического
переворота ничего не стоит. Важен только факт моего ухода, безотносительно к
причинам, его вызвавшим, и что ко мне может и должно быть предъявлено
[требование] о "героическом самопожертвовании" и возвращении к командованию
флотом Черного моря, т[ак] к[ак] препятствий для этого, кроме исходящих от
меня, в сущности, нет. Вот это философия - я понимаю - Владимир
Вадимович8 только ученик в этой области. С чего взяли, что ко мне
могут предъявлять какие-то героические требования там, где я никаких
элементов героизма не усматриваю. По совести говоря, "грабящий героизм"
никогда не привлекал меня, и я сомневаюсь даже в существовании такого
понятия. Только одна известная причина могла бы подвигнуть меня на такой
поступок, который иногда в моих глазах кажется просто нелепостью. Вы знаете
ее - но ведь на это сейчас никто же и не пойдет, тем более что остается <1
нрзб> всего три месяца. Но довольно философии.
Господи, как я думал все <1 нрзб> о Вас. Ваш милый, обожаемый образ все
время передо мной. Только Вы своим приездом дали мне спокойствие и
уверенность в будущем, и только Ваше [Фраза не дописана. Далее прочерк во
всю страницу.]
Все это не имеет серьезного военного значения. Лично для меня только
Вы, Ваш приезд явился компенсацией за все пережитое, создав душевное
спокойствие и веру в будущее. Только Вы одна и можете это сделать. Все дни
эти я думаю о Вас, как всегда, и Ваш обожаемый и бескон[ечно] милый образ
так ясно и отчетливо находится передо мной. Я боюсь с каким-то почти
суеверным чувством думать о том, что, может быть, я еще раз перед отъездом
увижу Вас, я не смею просить ни у судьбы, ни тем более у Вас об этом.
Примите мое обожание и поклонение.
Целую ручки Ваши.
А. Колчак
д. 1, лл. 41 об.-45
__________
1 Плеске (урожденная Сафонова), Мария Ильинична - тетка Анны
Васильевны, родная сестра ее отца (см. также примеч. 14 к ФВ).
2 18 июня началось наступление русских войск на Юго-Западном фронте,
7-9 июля - на Северном, Западном и Румынском фронтах. Главные успехи были
достигнуты поначалу армиями Юго-Западного фронта, однако 6 июля германские
войска перешли в контрнаступление, продолжавшееся до 21 июля и отбросившее
русских далеко за исходные позиции.
3 Плеске, Дмитрий Эдуардович (1895-?) - с января 1917 г. - подпоручик
Семеновского полка; в полк прибыл в 1916 г. прапорщиком (из Пажеского
корпуса).
4 Несмотря на ультимативные нотки, содержавшиеся в официальном
предложении Э. Рута и Дж.Г. Глэнона, обращенном к Временному правительству,
российские власти не торопились с отправкой миссии. Первоначально в ее