Страница:
Моя милая, дорогая, обожаемая Анна Васильевна.
Я смотрю на Ваши последние фотографические изображения, которые стоят
передо мной. Это Ваш снимок, где Вы сидите на окне, кажется, в
Гельсингфорском Kemp Hotel'е, и другой, где Вы сняты, по-видимому, в Ревеле
около какой-то странного стиля <2 нрзб> для прогулки с ручками, спрятанными
в карманы, и почему-то закрытыми глазками, но фотография, несмотря на малое
увеличение, передает Вашу милую, никогда не забываемую улыбку, с которой у
меня всегда связаны представления об утренней заре, о каком-то светлом
счастье и радости жизни, которое я всегда испытывал, и находясь вблизи Вас,
и думая о Вас с первых дней нашего знакомства. Я говорил сегодня в обществе
весьма серьезных людей о великой военной идее, о ее вечном значении, о
бессилии идеологии социализма в сравнении с этой вечной истиной, истиной
борьбы <3 нрзб> и вытекающих из нее самопожертвования, презрения к жизни во
имя великого дела, o конечной цели жизни - славе военной, ореоле
выполненного обязательства и долга перед своей Родиной. И Ваш милый,
обожаемый образ все время был перед моими глазами - Ваша никогда не
забываемая улыбка, Ваш голос, Ваши розовые ручки для меня являются символом
высшей награды, которую может дать жизнь за выполнение величайшей задачи,
выполнение военной идеи, долга и обязательств, посылаемых суровой и
непреклонной природой войны... Только война могла показать мне Вас в таком
близком желании и в то же время недоступном, как идеал поклонения... Как
тяжело и в то же время хорошо думать о Вас как о чем-то самом близком и в то
же время удаленном, как звезда, счастье, как [о] божестве, милостиво
оказавшем свое внимание и остающемся чем-то недосягаемым; как о
воплотившейся мечте, остающейся несбыточной и нереальной, как всякая мечта.
Господи, как Вы прелестны на Ваших маленьких изображениях, стоящих передо
мною теперь. Последняя фотография Ваша так хорошо передает Вашу милую
незабываемую улыбку, с которой у меня соединяется представление о высшем
счастье, которое может дать жизнь, о счастье, которое может явиться наградой
только за великие подвиги. Как далек я от них, как ничтожно кажется все
сделанное мною перед этим счастьем, перед этой наградой. Но разве не
прекрасна война, если она дает такую радость, как поклонение Вам, как мечту
о Вас, может быть, даже и несбыточную... Вот о чем я думал, говоря сегодня в
обществе военных людей свою апологию войне, высказывая веру в нее, с
чувством глубокой благодарности ей, что она в лице Вашем дала мне награду за
всю тяжесть, за все страдания, за все горести, с ней связанные, ибо война,
как сказал ее один великий философ, суть область страданий и лишений
физических и моральных по преимуществу. "Находите ли Вы компенсацию за все
это или Вы чувствуете горечь разочарования в Вашем служении военной идее и
войне?" - спросили сегодня меня. Служение идее никогда не дает конечного
удовлетворения, но в личной жизни - я вспомнил Вас, Ваши слова, Ваши письма,
Ваши розовые ручки, часы, когда Вы были вблизи меня, - и я ответил: да,
война дала мне полную компенсацию, дала счастье и радость, о которой я до
нее не имел представления. Милая, обожаемая моя Анна Васильевна, Вы вся
такое счастье, что одна мысль о Вас, надежда Вас увидеть, услышать Ваш
голос, все воспоминания о Вас, о часах, проведенных с Вами, дают такое
непередаваемое чувство светлой радости, что все будущее кажется каким-то
хорошим и все мрачное и тяжелое отходит куда-то в сторону. Правда, тяжело
думать о расстоянии, которое на днях увеличится на тысячи миль, о времени,
когда я Вас снова увижу, но я хочу верить в Вас, Анна Васильевна, верить как
в божество, которое когда-нибудь снизойдет до меня и даст мне счастье своей
близости, как это было в июне и июле в Петрограде и в прошлом году в Ревеле.
Вы писали мне о вере - да разве я могу не верить в свое божество, без
которого у меня нет даже представлений о счастье и радости жизни; ведь без
веры нет и надежды увидеть Вас, такой милой, обожаемой, ласковой, как
божество, с Вашей розовой улыбкой и ручками. Но я боюсь, что надоел Вам
изложениями своих воспоминаний о Вас. Я хотел бы думать, что Вы не осудите и
не поставите мне в вину это письмо. Ведь только глубокое обожание и
поклонение Анне Васильевне как светлому божеству я ничего [иного] не хотел
высказать.
Г[осподь] Бог рад будет сохранить и благословить Анну Васильевну, мое
светлое счастье и радость.
д. 1, лл. 55 об.-58
No 27
[Ранее 30/17 августа 1917 г.]
[Датируется по следующему письму.]
Сегодня я перечитал все письма Ваши, полученные мною после моего
отъезда за границу. У меня нет теперь другого удовольствия, нет забвения,
как остаться одному и перед Вашими фотографиями перечитывать Ваши письма и
смотреть на них, вспоминая те немногие дни, когда я был близко от Вас.
Как-то забывается тогда действительность, так противоречащая всему тому, что
я привык соединять с думами и мечтами о Вас. Иногда я исписываю несколько
листков бумаги и бросаю их затем в камин - по большей части это не имеющие
значения слова, с которыми я обращаюсь к Вам, чаще я ничего не пишу, а
только смотрю на Ваши карточки и Ваши письма и забываю на некоторое время,
где я нахожусь и что ждет меня в моей странной для самого себя жизни. И,
думая о Вас, я временами испытываю какое-то странное состояние, где мне
кажется прошлое каким-то сном, особенно в отношении Вас. Да верно ли я забыл
когда-нибудь Анну Васильевну, неужели это правда, а не моя собственная
фантазия о ней, что я был около нее, говорил с нею, целовал ее милые розовые
ручки, слышал ее голос. Неужели не сон сад Ревельского Собрания, белые ночи
в Петрограде, может быть, ничего подобного не было.
Но передо мной стоит портрет Анны Васильевны, с ее милой прелестной
улыбкой, лежат ее письма, с такими же милыми ласковыми словами, и когда
читаешь их и вспоминаешь Анну Васильевну, то всегда кажется, что совершенно
недостоин этого счастья, что эти слова являются наградой незаслуженной, и
возникает боязнь за их утрату и сомнения.
д. 1, лл. 59-60
No 281
Ss. "Gloncestershire"2 30/17 августа 1917 г.
Ирландское море
Милая, дорогая моя Анна Васильевна
Вчера утром я уехал с миссией из Лондона в Glasgow, считая невозможным
ждать далее телеграмм из Петрограда, имея сведения о крайне трудном теперь
сообщении с Америкой и желая воспользоваться любезностью Адмиралтейства,
предложившего мне совершить переход через океан на вспомогательном крейсере.
"Gloncestershire" - это океанский пароход компании Bibby Line, бывший
ранее на Ост-Индской линии, относительно сильно теперь вооруженный и во
время войны исполняющий обязанности дозорной и крейсерской службы в Северном
Атлантическом океане. За две недели Лондон порядочно надоел, хотя я все
время уезжал из него, и я уехал в Glasgow с надеждой поскорее уйти в океан и
заняться кое-какими подготовительными работами для американского флота. В
Glasgow мы прибыли в 71/2 p.[m]. [p.[m]. - post meridiem - пополудни
(лат.).], а в 9 h[our] крейсер уже шел вниз по Clyde'у. Выход в океан по
северную сторону Ирландии оказался заблокированным немецкими подлодками,
утопившими там за последние дни 5 пароходов, и Адмиралтейство указало на
путь к югу. Пошли на юг Ирландским морем. Продолжавшийся три дня шторм со
скверной осенней погодой почти стих, но холод и дождь продолжались. Ночью
получили приказание идти в Ливерпуль, а не в океан - немцы перетопили
несколько пароходов и на южном выходе. Здесь я наглядно убедился, что
подводная война серьезнее, чем мы думали, и немцы, перенеся последнее время
работу своих подлодок на океанские подходы к Англии, создали серьезные
затруднения для морских сообщений. Ирландское море совершенно пустынно. Где
раньше встречались десятки пароходов, теперь мы видели только два да
несколько тральщиков, несущих свою дозорную службу.
Ливерпуль
Около 7 h[our] вечера пришли на рейд. Второй после Лондона торговый
порт кажется почти пустым - куда исчезли огромные трансатлантические liner'ы
[Лайнеры (англ.) - пароходы, совершающие регулярные рейсы.], сотни пароходов
и парусников - видимо, они направляются в другие порты или их нет
просто-напросто: большинство занято военными перевозками, часть потоплена...
Торгового движения, не говоря о пассажирском, в сущности, нет - все
сообщения имеют военные цели и обслуживают только потребности войны.
Получили приказание идти в океан с конвоем миноносцев, а пока ждать.
Из России пришли отвратительные известия3. Не умею сказать,
как тяжело думать об этом при сознании бессилия если не помочь, то хоть
участвовать лично в текущих событиях на своей Родине.
На ходу у SO [У юго-восточных (SO - зюйд-ост, юго-восток).] берегов
Ирландии 31/18 августа
Утром снялись и пошли в море целым отрядом. С нами идет огромный
океанский liner "Carmonia" с больными и ранеными канадскими войсками,
отправляющимися на родину, малый крейсер "Isis", большой крейсер
"Donegall"4 и 4 истребителя. Дождь, мгла и свежий W-й [Западный
(W - вест, запад).] ветер; пройдя вдоль берегов о[стро]ва Anglesey, прошли
каналом Св. Георгия к ирландскому берегу и теперь идем на юг вдоль него.
Вечером после обеда я долго ходил по палубе, думая о нашем флоте, о Вас
и о темном неизвестном будущем. Ночь мглистая, временами дождь, временами
проглядывает полная луна, и тогда делается совсем светло и показываются
очертания ирландского берега. Странно быть в море, не принимая участия в
походе, в сигналах и маневрировании, но что поделать.
Милая Анна Васильевна, что делаете Вы в этот вечер? Вы, вероятно, еще в
деревне5, и у Вас также наступает осень, возможно, что и погода
такая же, как здесь. Как хочется иногда повидать Вас; писем от Вас в Англии
я не получил - это показатель, как скоро они доходят. Ведь я провел в
Лондоне 15 дней. Когда я получу письма Ваши в Америке? Eсли даже сегодня они
пришли в Лондон, то не ранее как дней через 20 я могу надеяться прочесть их
в Вашингтоне. Остается вспоминать прошлое, дни, когда я Вас видел, мечтать о
тех, которые "когда-нибудь, может быть", и настанут. Но что можно придумать
при выходе из Ирландского моря в океан? Иногда кажется, что Ваше пребывание
в Петрограде в конце июня и в июле было только сном, а не действительностью.
Да по существу, важно ли это... А вот действительность, совсем не похожая на
сон. Мои мечты о Вас были прерваны командиром, который подошел ко мне и
лично передал только что полученную радио; дозорное судно сообщает флоту,
что в канале погибает пароход, взорванный не то подлодкой, не то
наткнувшийся на мину заграждения, поставленную подлодкой же. Надо идти
спать. Спокойной ночи, Анна Васильевна.
Атлантический океан 2 сентября/20 августа
Вчера было довольно свежо, но за ночь стихло. Остается только большая
океанская зыбь, идущая с северо-запада, на которой довольно спокойно и судам
и миноносцам. Мы спустились довольно далеко к югу, в сторону от обычных
путей через океан, во избежание встреч с подлодками. Мин здесь уже нет -
глубины более 2000 сажен. Я начал составлять записку о реорганизации флота -
но кому ее подать и кто будет осуществлять эту новую организацию? Не в
проектированный же присяжным поверенным6 "высший морской совет" с
доверенными из матросов 2-й ст[атьи] с революционным цензом, основанным на
разряде неисправимо дерзкого поведения7.
Присматриваясь к жизни на этом вспомогательном крейсере, испытываешь
боль за позорное состояние нашего флота. Хочется не думать о том, о чем
думал всю жизнь.
Около трех часов миноносцы оставили нас и ушли обратно. Погода к вечеру
несколько ухудшилась; небо покрылось облаками, по горизонту мгла, ветер
свежеет, и временами дождь.
3 сентября/21 августа
Ночью крейсера "Donegall" и "Isis" отделились, и теперь мы идем только
с одной "Carmonia" - мы уже далеко в океане, и встреча с подлодкой может
быть только случайной и маловероятной. Сегодня прекрасное, солнечное, тихое
и теплое утро и огромная зыбь, идущая с запада. Один за другим, без конца
идут огромные отлогие голубые валы, движимые силой инерции колебательного
движения. Когда-то я много думал о теории волнения и вел наблюдения над его
элементами; теперь я смотрю на него довольно равнодушно, хотя зыбь весьма
величественная. Огромная "Carmonia" наклоняется вся между двумя соседними
вершинами и временами уходит до палубы полубака в воду, а высота ее носовой
части не меньше 30-35 футов. За день видели на горизонте только один
пароход.
4 сентября/22 августа
Сегодня утром получена отвратительная радио. Нами оставлена
Рига8. Неужели же это не доказательство полной несостоятельности
того, что не имеет, в сущности, названия, но почему-то называется
"правительством". Позора Юго-Западного фронта было недостаточно, неужели
мало нового на Северном фронте. Больше всего заботит меня вопрос о флоте и
Рижском заливе. С падением Риги все крайне осложняется и будущее кажется
совершенно безнадежным. Два года тому назад я работал в Рижском заливе и,
вернувшись в Гельсингфорс, увидел Вас. Это был один из хороших периодов моей
жизни. Рижский залив, Минная дивизия, совместные операции с сухопутными
войсками9, Радко-Дмитриев, Непенин, наконец, возвращение и
встреча с Вами, с милой, обожаемой Анной Васильевной.
Так неужели же Рижский залив в руках неприятеля? Весь ужас, что
средства теперь в несколько раз сильнее, чем были тогда...10 Но
что говорить об этом посредине Атлантического океана. Надо поговорить о
чем-нибудь другом.
Позвольте рассказать Вам об угре, о common ell [Обыкновенный угорь
(англ.).]. Я прочел сегодня под влиянием известия о падении Риги сообщение o
метаморфозах угря и думаю, что Вам они неизвестны. Помимо того что угорь
бывает в маринованном виде, он является одной из самых удивительных рыб, нам
знакомых. Прежде всего, его родиной является Атлантический океан, точнее,
часть его, заключенная в треугольнике: о[стро]ва Фарерские, Бермудские и
Азорские. Мы как раз проходим это место с глубинами 2000-2500 саж[ен]. Но
это еще ничто, а удивительно, что эта рыба размножается и появляется на
огромной океанской глубине более 1000 сажен, т.е. в обстановке полного
мрака, температуры около 0( и давления примерно в тонну на один квадратный
дюйм [В рукописи: 1 п д.]. Для чего такие условия понадобились природе,
чтобы создать обыкновенного угря, я, конечно, не берусь объяснить.
Появившись в такой симпатичной обстановке в совершенно невероятном виде, эта
рыба постепенно переселяется в верхние слои океана и затем направляется в
моря и пресноводные реки и озера; приняв уже обычную форму, угорь забирается
во внутренние части материков, переползая по суше значительные пространства,
и затем отправляется обратным путем для размножения и смерти на океанскую
глубину. Не правда ли, удивительное явление: существо в течение жизни меняет
условия существования от океанской глубины до пребывания чуть ли не на
земной поверхности. Вы не сердитесь на меня за этот вздор, который я пишу
Вам? Сейчас новая радио о занятии Риги немцами и воздушной бомбардировке
немецкими аэропланами Чатама11: они убили там 107 человек и
ранили более 80 - это уже довольно серьезно. Французы сообщают о том, что их
летчики выгрузили на неприятельской территории 15 тонн взрывчатых веществ, а
мы, мы отдали Ригу во славу германской агентуры и ее пособников, управляющих
Россией.
Я только что вернулся с палубы. Сегодня чудесный летний день (вернее,
вечер), зыбь улеглась, безоблачное небо и почти полная луна. Я думал о Вас,
о Черном море, где я также на походах ходил по палубе своего корабля, о
Рижском заливе, о встречах с Вами в Гельсингфорсе. Все изменилось, только
милый, ласкающий образ Ваш остался неизменным; таким же бесконечно дорогим,
как раньше, так и теперь он так ясно представляется мне в эту тихую лунную
ночь в океане. Неужели Вы были так близко от меня, ездили и ходили со мной
целые часы и я был около Вас, держал и целовал ручки Ваши; а сегодня я
подсчитал расстояние, отделяющее Вас от меня, - около 3000 миль, но оно
увеличивается с каждым оборотом винта и в Вашингтоне будет около 4500 миль
по прямому направлению, а если взять действительный путь, то получится более
5000 миль. Вот уже месяц, как я получил последнее письмо Ваше.
Надо окончить это письмо; завтра - начну другое, а то оно примет
размеры, которые удивят, пожалуй, Владимира Вадимовича.
Спокойной ночи и до свидания, моя милая, бесконечно дорогая Анна
Васильевна.
Целую обожаемые ручки Ваши, насколько это мыслимо сейчас.
Господь Бог сохранит и благословит Вас.
А. Колчак
ф. Р-341, оп. 1, д. 52а ч. II, лл. 1-6 об.
__________
1 Единственное из публикуемых писем Колчака, о котором с уверенностью
можно сказать, что оно дошло до адресата. Вероятно, отобрано у А.В.
Тимиревой при ее аресте в 1920 г. и оказалось в фонде Политцентра.
2 В списках британских военных кораблей - "Gloncester".
3 "Отвратительным известием" для Колчака могло стать сообщение об
отсрочке решительного выступления Л.Г. Корнилова. Возможно, Колчак имеет
также в виду конфликт в Гельсингфорсе, где накануне, 16(29) августа,
правительственными русскими войсками было занято здание сейма; за месяц до
того сейм объявил себя носителем верховной власти в Финляндии, был распущен
Временным правительством, но теперь вновь попытался собрать заседание.
Известно, что отделение Финляндии Колчак переживал очень болезненно. К тому
же события разворачивались в городе, с которым у него многое было связано.
4 Принадлежал к классу броненосных крейсеров.
5 См. примеч. 1 к письму No 2.
6 Присяжный поверенный - имеется в виду Керенский А.Ф.
7 В русском флоте для производства в определенный чин и назначения на
какую-либо должность необходимо было наличие соответствующего ценза
(подобного стажу безупречной службы). Морской ценз в русском ВМФ определялся
продолжительностью времени, проведенного офицером на корабле, что являлось
условием продвижения по службе. Так, для получения чина мичмана требовалось
совершить в звании гардемарина не менее четырех плаваний, в том числе
одного, продолжавшегося не менее четырех месяцев. Для производства в
вице-адмиралы необходимо было, чтобы контр-адмирал совершал в должности
начальника отряда или эскадры 12-месячное внутреннее плавание или
24-месячное заграничное. Колчак хочет сказать, что теперь, при Керенском,
условием назначения на высшие должности стало нечто противоположное, и
прежде всего систематическое нарушение флотской дисциплины.
8 Рига занята германскими войсками 21 августа.
9 С сентября 1915 г. Колчак командовал Минной дивизией (с перерывом в
конце 1915), затем - всеми морскими силами в Рижском заливе. Разработал и
осуществил совместно с командующими 12-й армией Р.Д. Радко-Дмитриевым
операцию по срыву германского наступления (1915) на Ригу; произвел десант в
тылу противника на Рижском побережье.
10 Колчак имеет в виду военно-техническую мощь Балтфлота в 1917 г.
сравнительно с 1915 г.
11 Чатам - город (в графстве Кент) и военно-морская база Великобритании
(верфи Адмиралтейства).
No 29
Вашингтон 12 октября/29 сентября 1917 г.
Милая, дорогая Анна Васильевна,
Вот уже два месяца, как я нахожусь в Соединенных Штатах, а вализа
первый раз идет только на <днях>, поэтому Вы получите, вероятно, разные
письма, которые я не решался отправить почтой.
Я писал Вам, что мои надежды на участие в известной Вам
операции1 не оправдались. Обсуждение этого вопроса в Вашингтоне
выяснило неосуществимость такого предприятия из-за недостатка тоннажа. Кроме
того, англичане с Джеллико2, озабоченные снабжением
Великобритании, решительно против этой операции, т[ак] к[ак] выделить для
нее несколько сот пароходов теперь невозможно. Мои дела поэтому
заканчиваются, и я чувствую необходимость вернуться в Россию, хотя
совершенно не знаю, что буду там делать. Россия фактически перестала
воевать, так смотрят на нее все союзники, и единственное их требование -
которое они нам предъявляют - это незаключение сепаратного мира. На будущей
неделе я предполагаю уехать с миссией из Вашингтона и направиться домой via
[Через (лат.).] Тихий океан. Неопределенность положения вещей в Швеции и
Финляндии и нежелательность обратиться к содействию Англии для обратного
путешествия вызывают признать более удобным путь через Дальний Восток. Navy
Departament [Морской департамент (англ.).] предложил, кроме того, посетить
С[ан]-Франциско и Педжет-Саунд, и мне не хочется отказываться от этого
предложения, а т[ак] к[ак] мы попадем на берега Тихого океана, то путь на
Владивосток является естественным. Итак, я не участвую в войне, я не буду
говорить Вам, насколько тяжело это для меня, да это и бесполезно, т[ак]
к[ак] до прибытия в Россию все равно изменить это положение невозможно. В
крайнем случае можно будет обратиться к английскому флоту, где у меня есть
некоторые знакомства. Могу сказать только, что пребывание за границей очень
тягостно ввиду того, что мы справедливо заслужили везде сомнение в своей
способности не только вести войну, но даже справиться со своими внутренними
делами. Англичане относятся к нам совершенно отрицательно, в Америке смотрят
на нас лучше, но, повторяю, я не могу отделаться от чувства неловкости,
когда бываю в форме русского офицера... Последние дни я стал временами
входить в состояние какой-то прострации - слабое утешение доставило только
известие о бунте команд в Германском флоте3. Правда, это не то,
что у нас, но нечто в этом же стиле, и немцы со своей системой развращения и
разложения вооруженной силы своих врагов попались сами на принятых приемах
использования пропаганды социализма для этой цели... Милая Анна Васильевна,
не сердитесь на это письмо - оно невольно отражает мое состояние, а
последнее в высшей степени неважно. Не знаю, что скажу я Вам при встрече, -
мое пребывание в Америке есть форма политической ссылки, и вряд ли мое
появление в России будет приятно некоторым лицам из состава настоящего
правительства4. Но там видно будет! Последние события на рижском
фронте5 уже являются серьезной угрозой для южного берега Финского
залива - остаетесь ли Вы на зиму в Ревеле или уедете оттуда, я думаю, что
вряд ли в Ревеле оставаться будет возможно. Теперь наступила уже осень, и
скоро военные операции в Балтике и Прибалтийском крае должны будут
приостановиться. Едва ли немцы будут в состоянии теперь развить большие
операции, тем более что англичане усиливают все время свою деятельность на
Западном фронте. Во всяком случае, мы не можем рассчитывать на какой-нибудь
успех ни на море, ни на суше, и наша военная будущность зависит от
способности немцев продолжить активное ведение войны на нашей территории. В
Америке считают, что окончание войны не будет ранее конца будущего лета -
конечно, сказать трудно, но, видимо, зимняя кампания неизбежна, а для нас, в
частности для флота, зима - это время внутреннего разложения, если есть чему
разлагаться... Но я верю, что мои мечты рано или поздно сбудутся - может
быть, мне не придется в них участвовать как деятелю, но без осуществления их
наша Родина не может быть мыслима как великая независимая держава. Как
близко началось выполнение моих планов и как далеко оно представляется
теперь, и так же далеко милая, дорогая Анна Васильевна, с которой я
последнее время так привык связывать свои военные задачи, принявшие теперь
действительную форму нелепой химеры.
До свидания, дорогая моя, обожаемая Анна Васильевна.
Господь Бог сохранит и благословит Вас и избавит от всяких испытаний.
Целую Ваши милые ручки, как всегда с глубоким обожанием и преданностью.
А. Колчак6
ф. Р-5844, оп. 1, д. 9, лл. 1-2; машинописная копия.
___________
1 Имеется в виду Дарданелльская операция - операция по захвату
Константинополя с помощью американских войск и флота (см.: Допрос Колчака,
с. 84, 96).
2 Джеллико, Джон Рашуорт, см. примеч. 6 к письму No 24.
3 Имеется в виду революционное движение в германском флоте, охватившее
в августе 1917 г. 12 военных судов.
4 См. примеч. 6 к письму No 22.
5 Очевидно, имеется в виду занятие 21 августа 1917 г. германскими
войсками Риги и последующее овладение рижским плацдармом.
6 На письме имeется помета: выписка найдена в бывшем Министерстве
иностранных дел.
No 30
[Не ранее ноября 1917 г.]
[Датируется по времени прибытия Колчака в Японию (начало ноября 1917).]
В эти дни ожидания, которое временами становилось
невыносимым1, я часто ездил в Токио и бродил по самым отдаленным
японским кварталам. Заходя в лавки со старым хламом, задавшись целью найти
старинный японский клинок работы знаменитейшей старинной фамилии оружейников
старой Японии Майошин2. Фамилия Майошин ведет начало с ХII
столетия, и в феодальные периоды Камакура и Асикага3 она
поставляла свои клинки сиогунам и даймиогам4, и каждый уважающий
себя самурай5, когда приходилось прибегнуть к
хара-кири6, проделывал эту операцию инструментом работы Майошин.
Клинки Майошин, действительно, - сама поэзия, они изумительно уравновешены и
как-то подходят к руке, они сварные (в то время сталь выделывалась очень
небольшими пластинками), с железным мягким основанием, великолепно
полирующимся, с наваренным стальным лезвием, принимающим остроту бритвы, с
Я смотрю на Ваши последние фотографические изображения, которые стоят
передо мной. Это Ваш снимок, где Вы сидите на окне, кажется, в
Гельсингфорском Kemp Hotel'е, и другой, где Вы сняты, по-видимому, в Ревеле
около какой-то странного стиля <2 нрзб> для прогулки с ручками, спрятанными
в карманы, и почему-то закрытыми глазками, но фотография, несмотря на малое
увеличение, передает Вашу милую, никогда не забываемую улыбку, с которой у
меня всегда связаны представления об утренней заре, о каком-то светлом
счастье и радости жизни, которое я всегда испытывал, и находясь вблизи Вас,
и думая о Вас с первых дней нашего знакомства. Я говорил сегодня в обществе
весьма серьезных людей о великой военной идее, о ее вечном значении, о
бессилии идеологии социализма в сравнении с этой вечной истиной, истиной
борьбы <3 нрзб> и вытекающих из нее самопожертвования, презрения к жизни во
имя великого дела, o конечной цели жизни - славе военной, ореоле
выполненного обязательства и долга перед своей Родиной. И Ваш милый,
обожаемый образ все время был перед моими глазами - Ваша никогда не
забываемая улыбка, Ваш голос, Ваши розовые ручки для меня являются символом
высшей награды, которую может дать жизнь за выполнение величайшей задачи,
выполнение военной идеи, долга и обязательств, посылаемых суровой и
непреклонной природой войны... Только война могла показать мне Вас в таком
близком желании и в то же время недоступном, как идеал поклонения... Как
тяжело и в то же время хорошо думать о Вас как о чем-то самом близком и в то
же время удаленном, как звезда, счастье, как [о] божестве, милостиво
оказавшем свое внимание и остающемся чем-то недосягаемым; как о
воплотившейся мечте, остающейся несбыточной и нереальной, как всякая мечта.
Господи, как Вы прелестны на Ваших маленьких изображениях, стоящих передо
мною теперь. Последняя фотография Ваша так хорошо передает Вашу милую
незабываемую улыбку, с которой у меня соединяется представление о высшем
счастье, которое может дать жизнь, о счастье, которое может явиться наградой
только за великие подвиги. Как далек я от них, как ничтожно кажется все
сделанное мною перед этим счастьем, перед этой наградой. Но разве не
прекрасна война, если она дает такую радость, как поклонение Вам, как мечту
о Вас, может быть, даже и несбыточную... Вот о чем я думал, говоря сегодня в
обществе военных людей свою апологию войне, высказывая веру в нее, с
чувством глубокой благодарности ей, что она в лице Вашем дала мне награду за
всю тяжесть, за все страдания, за все горести, с ней связанные, ибо война,
как сказал ее один великий философ, суть область страданий и лишений
физических и моральных по преимуществу. "Находите ли Вы компенсацию за все
это или Вы чувствуете горечь разочарования в Вашем служении военной идее и
войне?" - спросили сегодня меня. Служение идее никогда не дает конечного
удовлетворения, но в личной жизни - я вспомнил Вас, Ваши слова, Ваши письма,
Ваши розовые ручки, часы, когда Вы были вблизи меня, - и я ответил: да,
война дала мне полную компенсацию, дала счастье и радость, о которой я до
нее не имел представления. Милая, обожаемая моя Анна Васильевна, Вы вся
такое счастье, что одна мысль о Вас, надежда Вас увидеть, услышать Ваш
голос, все воспоминания о Вас, о часах, проведенных с Вами, дают такое
непередаваемое чувство светлой радости, что все будущее кажется каким-то
хорошим и все мрачное и тяжелое отходит куда-то в сторону. Правда, тяжело
думать о расстоянии, которое на днях увеличится на тысячи миль, о времени,
когда я Вас снова увижу, но я хочу верить в Вас, Анна Васильевна, верить как
в божество, которое когда-нибудь снизойдет до меня и даст мне счастье своей
близости, как это было в июне и июле в Петрограде и в прошлом году в Ревеле.
Вы писали мне о вере - да разве я могу не верить в свое божество, без
которого у меня нет даже представлений о счастье и радости жизни; ведь без
веры нет и надежды увидеть Вас, такой милой, обожаемой, ласковой, как
божество, с Вашей розовой улыбкой и ручками. Но я боюсь, что надоел Вам
изложениями своих воспоминаний о Вас. Я хотел бы думать, что Вы не осудите и
не поставите мне в вину это письмо. Ведь только глубокое обожание и
поклонение Анне Васильевне как светлому божеству я ничего [иного] не хотел
высказать.
Г[осподь] Бог рад будет сохранить и благословить Анну Васильевну, мое
светлое счастье и радость.
д. 1, лл. 55 об.-58
No 27
[Ранее 30/17 августа 1917 г.]
[Датируется по следующему письму.]
Сегодня я перечитал все письма Ваши, полученные мною после моего
отъезда за границу. У меня нет теперь другого удовольствия, нет забвения,
как остаться одному и перед Вашими фотографиями перечитывать Ваши письма и
смотреть на них, вспоминая те немногие дни, когда я был близко от Вас.
Как-то забывается тогда действительность, так противоречащая всему тому, что
я привык соединять с думами и мечтами о Вас. Иногда я исписываю несколько
листков бумаги и бросаю их затем в камин - по большей части это не имеющие
значения слова, с которыми я обращаюсь к Вам, чаще я ничего не пишу, а
только смотрю на Ваши карточки и Ваши письма и забываю на некоторое время,
где я нахожусь и что ждет меня в моей странной для самого себя жизни. И,
думая о Вас, я временами испытываю какое-то странное состояние, где мне
кажется прошлое каким-то сном, особенно в отношении Вас. Да верно ли я забыл
когда-нибудь Анну Васильевну, неужели это правда, а не моя собственная
фантазия о ней, что я был около нее, говорил с нею, целовал ее милые розовые
ручки, слышал ее голос. Неужели не сон сад Ревельского Собрания, белые ночи
в Петрограде, может быть, ничего подобного не было.
Но передо мной стоит портрет Анны Васильевны, с ее милой прелестной
улыбкой, лежат ее письма, с такими же милыми ласковыми словами, и когда
читаешь их и вспоминаешь Анну Васильевну, то всегда кажется, что совершенно
недостоин этого счастья, что эти слова являются наградой незаслуженной, и
возникает боязнь за их утрату и сомнения.
д. 1, лл. 59-60
No 281
Ss. "Gloncestershire"2 30/17 августа 1917 г.
Ирландское море
Милая, дорогая моя Анна Васильевна
Вчера утром я уехал с миссией из Лондона в Glasgow, считая невозможным
ждать далее телеграмм из Петрограда, имея сведения о крайне трудном теперь
сообщении с Америкой и желая воспользоваться любезностью Адмиралтейства,
предложившего мне совершить переход через океан на вспомогательном крейсере.
"Gloncestershire" - это океанский пароход компании Bibby Line, бывший
ранее на Ост-Индской линии, относительно сильно теперь вооруженный и во
время войны исполняющий обязанности дозорной и крейсерской службы в Северном
Атлантическом океане. За две недели Лондон порядочно надоел, хотя я все
время уезжал из него, и я уехал в Glasgow с надеждой поскорее уйти в океан и
заняться кое-какими подготовительными работами для американского флота. В
Glasgow мы прибыли в 71/2 p.[m]. [p.[m]. - post meridiem - пополудни
(лат.).], а в 9 h[our] крейсер уже шел вниз по Clyde'у. Выход в океан по
северную сторону Ирландии оказался заблокированным немецкими подлодками,
утопившими там за последние дни 5 пароходов, и Адмиралтейство указало на
путь к югу. Пошли на юг Ирландским морем. Продолжавшийся три дня шторм со
скверной осенней погодой почти стих, но холод и дождь продолжались. Ночью
получили приказание идти в Ливерпуль, а не в океан - немцы перетопили
несколько пароходов и на южном выходе. Здесь я наглядно убедился, что
подводная война серьезнее, чем мы думали, и немцы, перенеся последнее время
работу своих подлодок на океанские подходы к Англии, создали серьезные
затруднения для морских сообщений. Ирландское море совершенно пустынно. Где
раньше встречались десятки пароходов, теперь мы видели только два да
несколько тральщиков, несущих свою дозорную службу.
Ливерпуль
Около 7 h[our] вечера пришли на рейд. Второй после Лондона торговый
порт кажется почти пустым - куда исчезли огромные трансатлантические liner'ы
[Лайнеры (англ.) - пароходы, совершающие регулярные рейсы.], сотни пароходов
и парусников - видимо, они направляются в другие порты или их нет
просто-напросто: большинство занято военными перевозками, часть потоплена...
Торгового движения, не говоря о пассажирском, в сущности, нет - все
сообщения имеют военные цели и обслуживают только потребности войны.
Получили приказание идти в океан с конвоем миноносцев, а пока ждать.
Из России пришли отвратительные известия3. Не умею сказать,
как тяжело думать об этом при сознании бессилия если не помочь, то хоть
участвовать лично в текущих событиях на своей Родине.
На ходу у SO [У юго-восточных (SO - зюйд-ост, юго-восток).] берегов
Ирландии 31/18 августа
Утром снялись и пошли в море целым отрядом. С нами идет огромный
океанский liner "Carmonia" с больными и ранеными канадскими войсками,
отправляющимися на родину, малый крейсер "Isis", большой крейсер
"Donegall"4 и 4 истребителя. Дождь, мгла и свежий W-й [Западный
(W - вест, запад).] ветер; пройдя вдоль берегов о[стро]ва Anglesey, прошли
каналом Св. Георгия к ирландскому берегу и теперь идем на юг вдоль него.
Вечером после обеда я долго ходил по палубе, думая о нашем флоте, о Вас
и о темном неизвестном будущем. Ночь мглистая, временами дождь, временами
проглядывает полная луна, и тогда делается совсем светло и показываются
очертания ирландского берега. Странно быть в море, не принимая участия в
походе, в сигналах и маневрировании, но что поделать.
Милая Анна Васильевна, что делаете Вы в этот вечер? Вы, вероятно, еще в
деревне5, и у Вас также наступает осень, возможно, что и погода
такая же, как здесь. Как хочется иногда повидать Вас; писем от Вас в Англии
я не получил - это показатель, как скоро они доходят. Ведь я провел в
Лондоне 15 дней. Когда я получу письма Ваши в Америке? Eсли даже сегодня они
пришли в Лондон, то не ранее как дней через 20 я могу надеяться прочесть их
в Вашингтоне. Остается вспоминать прошлое, дни, когда я Вас видел, мечтать о
тех, которые "когда-нибудь, может быть", и настанут. Но что можно придумать
при выходе из Ирландского моря в океан? Иногда кажется, что Ваше пребывание
в Петрограде в конце июня и в июле было только сном, а не действительностью.
Да по существу, важно ли это... А вот действительность, совсем не похожая на
сон. Мои мечты о Вас были прерваны командиром, который подошел ко мне и
лично передал только что полученную радио; дозорное судно сообщает флоту,
что в канале погибает пароход, взорванный не то подлодкой, не то
наткнувшийся на мину заграждения, поставленную подлодкой же. Надо идти
спать. Спокойной ночи, Анна Васильевна.
Атлантический океан 2 сентября/20 августа
Вчера было довольно свежо, но за ночь стихло. Остается только большая
океанская зыбь, идущая с северо-запада, на которой довольно спокойно и судам
и миноносцам. Мы спустились довольно далеко к югу, в сторону от обычных
путей через океан, во избежание встреч с подлодками. Мин здесь уже нет -
глубины более 2000 сажен. Я начал составлять записку о реорганизации флота -
но кому ее подать и кто будет осуществлять эту новую организацию? Не в
проектированный же присяжным поверенным6 "высший морской совет" с
доверенными из матросов 2-й ст[атьи] с революционным цензом, основанным на
разряде неисправимо дерзкого поведения7.
Присматриваясь к жизни на этом вспомогательном крейсере, испытываешь
боль за позорное состояние нашего флота. Хочется не думать о том, о чем
думал всю жизнь.
Около трех часов миноносцы оставили нас и ушли обратно. Погода к вечеру
несколько ухудшилась; небо покрылось облаками, по горизонту мгла, ветер
свежеет, и временами дождь.
3 сентября/21 августа
Ночью крейсера "Donegall" и "Isis" отделились, и теперь мы идем только
с одной "Carmonia" - мы уже далеко в океане, и встреча с подлодкой может
быть только случайной и маловероятной. Сегодня прекрасное, солнечное, тихое
и теплое утро и огромная зыбь, идущая с запада. Один за другим, без конца
идут огромные отлогие голубые валы, движимые силой инерции колебательного
движения. Когда-то я много думал о теории волнения и вел наблюдения над его
элементами; теперь я смотрю на него довольно равнодушно, хотя зыбь весьма
величественная. Огромная "Carmonia" наклоняется вся между двумя соседними
вершинами и временами уходит до палубы полубака в воду, а высота ее носовой
части не меньше 30-35 футов. За день видели на горизонте только один
пароход.
4 сентября/22 августа
Сегодня утром получена отвратительная радио. Нами оставлена
Рига8. Неужели же это не доказательство полной несостоятельности
того, что не имеет, в сущности, названия, но почему-то называется
"правительством". Позора Юго-Западного фронта было недостаточно, неужели
мало нового на Северном фронте. Больше всего заботит меня вопрос о флоте и
Рижском заливе. С падением Риги все крайне осложняется и будущее кажется
совершенно безнадежным. Два года тому назад я работал в Рижском заливе и,
вернувшись в Гельсингфорс, увидел Вас. Это был один из хороших периодов моей
жизни. Рижский залив, Минная дивизия, совместные операции с сухопутными
войсками9, Радко-Дмитриев, Непенин, наконец, возвращение и
встреча с Вами, с милой, обожаемой Анной Васильевной.
Так неужели же Рижский залив в руках неприятеля? Весь ужас, что
средства теперь в несколько раз сильнее, чем были тогда...10 Но
что говорить об этом посредине Атлантического океана. Надо поговорить о
чем-нибудь другом.
Позвольте рассказать Вам об угре, о common ell [Обыкновенный угорь
(англ.).]. Я прочел сегодня под влиянием известия о падении Риги сообщение o
метаморфозах угря и думаю, что Вам они неизвестны. Помимо того что угорь
бывает в маринованном виде, он является одной из самых удивительных рыб, нам
знакомых. Прежде всего, его родиной является Атлантический океан, точнее,
часть его, заключенная в треугольнике: о[стро]ва Фарерские, Бермудские и
Азорские. Мы как раз проходим это место с глубинами 2000-2500 саж[ен]. Но
это еще ничто, а удивительно, что эта рыба размножается и появляется на
огромной океанской глубине более 1000 сажен, т.е. в обстановке полного
мрака, температуры около 0( и давления примерно в тонну на один квадратный
дюйм [В рукописи: 1 п д.]. Для чего такие условия понадобились природе,
чтобы создать обыкновенного угря, я, конечно, не берусь объяснить.
Появившись в такой симпатичной обстановке в совершенно невероятном виде, эта
рыба постепенно переселяется в верхние слои океана и затем направляется в
моря и пресноводные реки и озера; приняв уже обычную форму, угорь забирается
во внутренние части материков, переползая по суше значительные пространства,
и затем отправляется обратным путем для размножения и смерти на океанскую
глубину. Не правда ли, удивительное явление: существо в течение жизни меняет
условия существования от океанской глубины до пребывания чуть ли не на
земной поверхности. Вы не сердитесь на меня за этот вздор, который я пишу
Вам? Сейчас новая радио о занятии Риги немцами и воздушной бомбардировке
немецкими аэропланами Чатама11: они убили там 107 человек и
ранили более 80 - это уже довольно серьезно. Французы сообщают о том, что их
летчики выгрузили на неприятельской территории 15 тонн взрывчатых веществ, а
мы, мы отдали Ригу во славу германской агентуры и ее пособников, управляющих
Россией.
Я только что вернулся с палубы. Сегодня чудесный летний день (вернее,
вечер), зыбь улеглась, безоблачное небо и почти полная луна. Я думал о Вас,
о Черном море, где я также на походах ходил по палубе своего корабля, о
Рижском заливе, о встречах с Вами в Гельсингфорсе. Все изменилось, только
милый, ласкающий образ Ваш остался неизменным; таким же бесконечно дорогим,
как раньше, так и теперь он так ясно представляется мне в эту тихую лунную
ночь в океане. Неужели Вы были так близко от меня, ездили и ходили со мной
целые часы и я был около Вас, держал и целовал ручки Ваши; а сегодня я
подсчитал расстояние, отделяющее Вас от меня, - около 3000 миль, но оно
увеличивается с каждым оборотом винта и в Вашингтоне будет около 4500 миль
по прямому направлению, а если взять действительный путь, то получится более
5000 миль. Вот уже месяц, как я получил последнее письмо Ваше.
Надо окончить это письмо; завтра - начну другое, а то оно примет
размеры, которые удивят, пожалуй, Владимира Вадимовича.
Спокойной ночи и до свидания, моя милая, бесконечно дорогая Анна
Васильевна.
Целую обожаемые ручки Ваши, насколько это мыслимо сейчас.
Господь Бог сохранит и благословит Вас.
А. Колчак
ф. Р-341, оп. 1, д. 52а ч. II, лл. 1-6 об.
__________
1 Единственное из публикуемых писем Колчака, о котором с уверенностью
можно сказать, что оно дошло до адресата. Вероятно, отобрано у А.В.
Тимиревой при ее аресте в 1920 г. и оказалось в фонде Политцентра.
2 В списках британских военных кораблей - "Gloncester".
3 "Отвратительным известием" для Колчака могло стать сообщение об
отсрочке решительного выступления Л.Г. Корнилова. Возможно, Колчак имеет
также в виду конфликт в Гельсингфорсе, где накануне, 16(29) августа,
правительственными русскими войсками было занято здание сейма; за месяц до
того сейм объявил себя носителем верховной власти в Финляндии, был распущен
Временным правительством, но теперь вновь попытался собрать заседание.
Известно, что отделение Финляндии Колчак переживал очень болезненно. К тому
же события разворачивались в городе, с которым у него многое было связано.
4 Принадлежал к классу броненосных крейсеров.
5 См. примеч. 1 к письму No 2.
6 Присяжный поверенный - имеется в виду Керенский А.Ф.
7 В русском флоте для производства в определенный чин и назначения на
какую-либо должность необходимо было наличие соответствующего ценза
(подобного стажу безупречной службы). Морской ценз в русском ВМФ определялся
продолжительностью времени, проведенного офицером на корабле, что являлось
условием продвижения по службе. Так, для получения чина мичмана требовалось
совершить в звании гардемарина не менее четырех плаваний, в том числе
одного, продолжавшегося не менее четырех месяцев. Для производства в
вице-адмиралы необходимо было, чтобы контр-адмирал совершал в должности
начальника отряда или эскадры 12-месячное внутреннее плавание или
24-месячное заграничное. Колчак хочет сказать, что теперь, при Керенском,
условием назначения на высшие должности стало нечто противоположное, и
прежде всего систематическое нарушение флотской дисциплины.
8 Рига занята германскими войсками 21 августа.
9 С сентября 1915 г. Колчак командовал Минной дивизией (с перерывом в
конце 1915), затем - всеми морскими силами в Рижском заливе. Разработал и
осуществил совместно с командующими 12-й армией Р.Д. Радко-Дмитриевым
операцию по срыву германского наступления (1915) на Ригу; произвел десант в
тылу противника на Рижском побережье.
10 Колчак имеет в виду военно-техническую мощь Балтфлота в 1917 г.
сравнительно с 1915 г.
11 Чатам - город (в графстве Кент) и военно-морская база Великобритании
(верфи Адмиралтейства).
No 29
Вашингтон 12 октября/29 сентября 1917 г.
Милая, дорогая Анна Васильевна,
Вот уже два месяца, как я нахожусь в Соединенных Штатах, а вализа
первый раз идет только на <днях>, поэтому Вы получите, вероятно, разные
письма, которые я не решался отправить почтой.
Я писал Вам, что мои надежды на участие в известной Вам
операции1 не оправдались. Обсуждение этого вопроса в Вашингтоне
выяснило неосуществимость такого предприятия из-за недостатка тоннажа. Кроме
того, англичане с Джеллико2, озабоченные снабжением
Великобритании, решительно против этой операции, т[ак] к[ак] выделить для
нее несколько сот пароходов теперь невозможно. Мои дела поэтому
заканчиваются, и я чувствую необходимость вернуться в Россию, хотя
совершенно не знаю, что буду там делать. Россия фактически перестала
воевать, так смотрят на нее все союзники, и единственное их требование -
которое они нам предъявляют - это незаключение сепаратного мира. На будущей
неделе я предполагаю уехать с миссией из Вашингтона и направиться домой via
[Через (лат.).] Тихий океан. Неопределенность положения вещей в Швеции и
Финляндии и нежелательность обратиться к содействию Англии для обратного
путешествия вызывают признать более удобным путь через Дальний Восток. Navy
Departament [Морской департамент (англ.).] предложил, кроме того, посетить
С[ан]-Франциско и Педжет-Саунд, и мне не хочется отказываться от этого
предложения, а т[ак] к[ак] мы попадем на берега Тихого океана, то путь на
Владивосток является естественным. Итак, я не участвую в войне, я не буду
говорить Вам, насколько тяжело это для меня, да это и бесполезно, т[ак]
к[ак] до прибытия в Россию все равно изменить это положение невозможно. В
крайнем случае можно будет обратиться к английскому флоту, где у меня есть
некоторые знакомства. Могу сказать только, что пребывание за границей очень
тягостно ввиду того, что мы справедливо заслужили везде сомнение в своей
способности не только вести войну, но даже справиться со своими внутренними
делами. Англичане относятся к нам совершенно отрицательно, в Америке смотрят
на нас лучше, но, повторяю, я не могу отделаться от чувства неловкости,
когда бываю в форме русского офицера... Последние дни я стал временами
входить в состояние какой-то прострации - слабое утешение доставило только
известие о бунте команд в Германском флоте3. Правда, это не то,
что у нас, но нечто в этом же стиле, и немцы со своей системой развращения и
разложения вооруженной силы своих врагов попались сами на принятых приемах
использования пропаганды социализма для этой цели... Милая Анна Васильевна,
не сердитесь на это письмо - оно невольно отражает мое состояние, а
последнее в высшей степени неважно. Не знаю, что скажу я Вам при встрече, -
мое пребывание в Америке есть форма политической ссылки, и вряд ли мое
появление в России будет приятно некоторым лицам из состава настоящего
правительства4. Но там видно будет! Последние события на рижском
фронте5 уже являются серьезной угрозой для южного берега Финского
залива - остаетесь ли Вы на зиму в Ревеле или уедете оттуда, я думаю, что
вряд ли в Ревеле оставаться будет возможно. Теперь наступила уже осень, и
скоро военные операции в Балтике и Прибалтийском крае должны будут
приостановиться. Едва ли немцы будут в состоянии теперь развить большие
операции, тем более что англичане усиливают все время свою деятельность на
Западном фронте. Во всяком случае, мы не можем рассчитывать на какой-нибудь
успех ни на море, ни на суше, и наша военная будущность зависит от
способности немцев продолжить активное ведение войны на нашей территории. В
Америке считают, что окончание войны не будет ранее конца будущего лета -
конечно, сказать трудно, но, видимо, зимняя кампания неизбежна, а для нас, в
частности для флота, зима - это время внутреннего разложения, если есть чему
разлагаться... Но я верю, что мои мечты рано или поздно сбудутся - может
быть, мне не придется в них участвовать как деятелю, но без осуществления их
наша Родина не может быть мыслима как великая независимая держава. Как
близко началось выполнение моих планов и как далеко оно представляется
теперь, и так же далеко милая, дорогая Анна Васильевна, с которой я
последнее время так привык связывать свои военные задачи, принявшие теперь
действительную форму нелепой химеры.
До свидания, дорогая моя, обожаемая Анна Васильевна.
Господь Бог сохранит и благословит Вас и избавит от всяких испытаний.
Целую Ваши милые ручки, как всегда с глубоким обожанием и преданностью.
А. Колчак6
ф. Р-5844, оп. 1, д. 9, лл. 1-2; машинописная копия.
___________
1 Имеется в виду Дарданелльская операция - операция по захвату
Константинополя с помощью американских войск и флота (см.: Допрос Колчака,
с. 84, 96).
2 Джеллико, Джон Рашуорт, см. примеч. 6 к письму No 24.
3 Имеется в виду революционное движение в германском флоте, охватившее
в августе 1917 г. 12 военных судов.
4 См. примеч. 6 к письму No 22.
5 Очевидно, имеется в виду занятие 21 августа 1917 г. германскими
войсками Риги и последующее овладение рижским плацдармом.
6 На письме имeется помета: выписка найдена в бывшем Министерстве
иностранных дел.
No 30
[Не ранее ноября 1917 г.]
[Датируется по времени прибытия Колчака в Японию (начало ноября 1917).]
В эти дни ожидания, которое временами становилось
невыносимым1, я часто ездил в Токио и бродил по самым отдаленным
японским кварталам. Заходя в лавки со старым хламом, задавшись целью найти
старинный японский клинок работы знаменитейшей старинной фамилии оружейников
старой Японии Майошин2. Фамилия Майошин ведет начало с ХII
столетия, и в феодальные периоды Камакура и Асикага3 она
поставляла свои клинки сиогунам и даймиогам4, и каждый уважающий
себя самурай5, когда приходилось прибегнуть к
хара-кири6, проделывал эту операцию инструментом работы Майошин.
Клинки Майошин, действительно, - сама поэзия, они изумительно уравновешены и
как-то подходят к руке, они сварные (в то время сталь выделывалась очень
небольшими пластинками), с железным мягким основанием, великолепно
полирующимся, с наваренным стальным лезвием, принимающим остроту бритвы, с