Страница:
жизни его отчетливо делится на отрезки, отличающиеся один от другого,
кажется, всем - местом действия, кругом общения, характером занятий,
требованиями к его личности, внутренним содержанием деятельности (но полного
разрыва с прошлым никогда нет, и рядом с главной линией всегда видны
необрываемые пути прежних дел, связей, мыслей).
Назавтра по прибытии в Якутск телеграф принес известие о нападении
японцев на Порт-Артур, и Колчак телеграфировал Академии просьбу об
отчислении своем в Морское ведомство, морские же инстанции просил о
направлении в район боевых действий. ИАН не соглашалась, пришлось добиваться
своего через президента, великого князя Константина Константиновича. Пока
суть да дело, Колчак с невестой перебрались в Иркутск, где в местном
географическом обществе он сделал доклад "О современном положении Русской
полярной экспедиции". Предварительный отчет о своей экспедиции написал и
отправил в ИАН12, остальные дела, включая поездку в Петербург,
поручил Оленину.
Свой успех, свою победу он, можно сказать, сложил к ногам невесты, и в
условиях начавшейся войны свадьбу решили далее не откладывать - 5 марта 1904
г. Александр Васильевич Колчак и Софья Федоровна Омирова обвенчались в
Иркутске, откуда через несколько дней и разъехались.
В Порт-Артуре Колчак служил сначала на кораблях: вахтенным начальником
на крейсере "Аскольд", артиллерийским офицером на минном заградителе "Амур",
командиром эскадренного миноносца "Сердитый". На поставленной им к югу от
Порт-Артура минной банке подорвался и погиб японский крейсер "Такасаго". В
ноябре, после тяжелой пневмонии, перешел на сухопутный фронт. Командовал
батареей морских орудий (47 и 120 мм) в вооруженном секторе Скалистых гор.
Награжден орденом Святой Анны IV степени с надписью "За храбрость". В момент
сдачи крепости (20 декабря) еле держался на ногах и вновь угодил в госпиталь
- не столько из-за ранения, сколько из-за суставного ревматизма в очень
тяжелой форме: Север подорвал его здоровье13.
Попал в плен. Начав поправляться, был перевезен в Японию. Война еще
шла, Мукден был позади, Цусима - впереди, русские офицеры рассматривались
как достойный уважения противник. "В Нагасаки партия наших больных и раненых
получила очень великодушное предложение японского правительства, переданное
французским консулом, о том, что правительство Японии предоставляет нам
возможность пользоваться, где мы захотим, водами и лечебными учреждениями
Японии или же, если мы не желаем оставаться в Японии, вернуться на родину
без всяких условий. Мы все предпочли вернуться домой"14.
В апреле-июне 1905 г. Колчак проделал путь через Америку в Петербург.
За отличие под Порт-Артуром он был пожалован золотой саблей с надписью "За
храбрость" и орденом Святого Станислава II степени с мечами. Врачи признали
его совершенным инвалидом и отправили лечиться на воды; лишь через полгода
он смог вернуться в распоряжение ИАН.
До мая 1906 г. приводил в порядок и обрабатывал экспедиционные
материалы. РПЭ доставила столь богатые научные данные, что для их разработки
понадобились многолетние усилия и русских и иностранных ученых. Подготовка
общего научного отчета о работах РПЭ была разделена между Бирулей и
Колчаком, который взял на себя его вторую половину, но не успел завершить
труд. Не довел он до печати и монографию о картографических работах РПЭ.
Главным научным трудом А.В. Колчака стала его книга "Лед Карского и
Сибирского морей"15, в основе своей написанная во время зимовок
на Таймыре и Новосибирских островах.
10 января 1906 г. на объединенном заседании двух отделений
Императорского Русского Географического общества Колчак сделал сообщение об
экспедиции на остров Беннетта16, а 30 января Совет ИРГО (в
присутствии П.П. Семенова-Тян-Шанского, М.А. Рыкачева, Ф.Н. Чернышева, Н.Я.
Цингера, В.И. Ламанского, Н.И. Веселовского, Ю.М. Шокальского, Ф.И.
Щербатского) присудил ему "за необыкновенный и важный географический подвиг,
совершение которого сопряжено с трудом и опасностью", высшую награду ИРГО -
Большую золотую Константиновскую медаль.
За этим последовал новый поворот в судьбе.
Революция пятого года, можно сказать, не коснулась Колчака (да он ее и
не наблюдал). "Я этому делу не придавал большого значения. Я считал, что это
есть выражение негодования народа за проигранную войну, и считал, что
главная задача, военная, заключается в том, чтобы воссоздать вооруженную
силу государства. Я считал своей обязанностью и долгом работать над тем,
чтобы исправить то, что нас привело к таким позорным последствиям... у нас
настолько не обращалось внимания на живую подготовку во флоте, что это было
главной причиной нашего поражения... Я считал, что вина не сверху, а вина
была наша - мы ничего не делали"17.
Офицерский состав флота пришел в состояние упадка и деморализации.
Многие погибли. Значительная часть офицеров ушла в отставку, не видя в
будущем "ничего светлого для флота"; "осталось их на службе очень немного, и
по большей части это молодежь, обязанная платить за полученное образование";
заграничные плавания прекратились, время пребывания в море сократилось
донельзя, и соблазны берега усилили свое развращающее действие"; "при
недостатке офицеров вообще приходилось много еще увольнять по суду, что было
очень прискорбно"18.
Колчак оказался в узком кругу тех морских офицеров, которые взяли на
себя задачу воссоздания и научной реорганизации русского военного флота. В
январе 1906 г. он один из четверых основателей и председатель
полуофициального офицерского Санкт-Петербургского Морского кружка. Вместе с
другими его членами разработал записку о создании Морского Генерального
штаба (МГШ) как органа, ведающего специальной подготовкой флота к войне. МГШ
создан в апреле 1906-го, Колчак назначен в него в числе первых двенадцати
офицеров, выбранных из всего русского флота. Заведовал в МГШ Отделением
русской статистики.
МГШ, изучив совместно с сухопутным Генштабом общую военно-политическую
обстановку, пришел к выводу: Германия начнет войну в 1915 г. и России
придется выступить против нее. Исходя из этого, МГШ разработал
военно-судостроительную программу (с опорой на линейный флот), одним из
главных составителей которой опять-таки был Колчак. Как докладчик и эксперт,
он пытался продвинуть эту программу в Государственной Думе.
Член думской Комиссии по государственной обороне Н.В. Савич вспоминал,
что в МГШ "собралось все то лучшее из молодежи, что смогли выделить
уцелевшие остатки боевого флота. Тут кипела жизнь, работала мысль,
закладывался фундамент возрождения флота, вырабатывалось понимание значения
морской силы, законов ее развития и бытия. Вот с этими-то элементами
Морского ведомства нам и пришлось впервые столкнуться в ноябре 1907 года.
Морское министерство умело, когда нужно, показать товар лицом, пустить пыль
в глаза. Действительно, первое впечатление от этих встреч было подкупающим.
И среди этой образованной, убежденной, знающей свое ремесло молодежи
особенно ярко выделялся молодой, невысокого роста офицер. Его сухое, с
резкими чертами лицо дышало энергией, его громкий мужественный голос, манера
говорить, держаться, вся внешность выявляли отличительные черты его
духовного склада, волю, настойчивость в достижении, умение распоряжаться,
приказывать, вести за собой других, брать на себя ответственность. Его
товарищи по штабу окружали его исключительным уважением, я бы сказал даже,
преклонением; его начальство относилось к нему с особым доверием. По крайней
мере во все для ведомства тяжелые минуты - а таких ему пришлось тогда
пережить много - начальство всегда выдвигало на первый план этого человека
как лучшего среди штабных офицеров оратора, как общепризнанного авторитета в
разбиравшихся вопросах... Колчак был страстным защитником скорейшего
возрождения флота, он буквально сгорал от нетерпения увидеть начало этого
процесса, он вкладывал в создание морской силы всю свою душу, всего себя
целиком, был в этом вопросе фанатиком"19.
Продвинуть программу, однако, не удалось. Дума склонилась к тому, чтобы
все средства, могущие быть выкроенными для обороны, отдать армии - не флоту.
Решение можно понять. При ограниченности возможностей приходилось выбирать.
Армия была раздета и плохо вооружена. Армия и флот соперничали в борьбе за
ассигнования. Концепция совместного развития и взаимодействия сухопутных и
морских сил отсутствовала. При традиционно сухопутном характере русской
стратегии приоритетная помощь армии выглядела более весомо. Наконец, не было
доверия к Морскому ведомству, где по-прежнему царили бюрократизм и рутина.
Офицеры МГШ производили свежее впечатление, но высшие чины в большинстве
своем относились свысока к этим "младотуркам", как они именовали
реформаторов. Возникало опасение: если выделить флоту средства, не уйдут ли
они на кормление береговых и тыловых бюрократических структур?
"Весною 1908 года Колчак проиграл бой в Государственной Думе. Но он
сделал свое дело. Он внес горячую свежую струю в ведомство, его мысли стали
достоянием многих, его знания просветили среду его сослуживцев и внесли
определенность и ясность в вопрос реорганизации флота"20.
Была в Морском ведомстве структура, при всех переменах остающаяся на
высоте, - Главное гидрографическое управление, во главе с А.С. Вилькицким. В
1907-1908 гг. там готовилась комплексная морская экспедиция, получившая, по
ведомственной принадлежности, довольно скромное название - Гидрографическая
экспедиция Северного Ледовитого океана (ГЭ СЛО). Задача ГЭ СЛО заключалась в
изучении северных и северо-восточных морей с целью освоения Северного
морского пути: потребность в нем остро ощущалась после Цусимы. По
предложению Вилькицкого Колчак разработал один из проектов этой экспедиции и
в начале 1907 г. участвовал в заседаниях Совещания по вопросу об открытии
Северного морского пути. Выработка общего плана и программы ГЭ СЛО и выбор
типа судов для нее (два дублирующих друг друга стальных судна, рассчитанных
более на сжатие, чем на продвижение во льдах) осуществлялись при самом
активном, а подчас и решающем участии Колчака. Ледокольные транспорты
большого радиуса действия "Вайгач" и "Таймыр" строились на Невском
судостроительном заводе в 1908-1909 гг., наблюдающими за их постройкой были
Колчак и его товарищ по РПЭ Ф.А. Матисен. Проектирование ГЭ СЛО, инженерные
разработки, поездки на заводы Колчак сначала совмещал с основной работой в
МГШ. Когда военно-судостроительная программа, казалось, безнадежно увязла в
бюрократической трясине, он попросил отчислить себя от МГШ (1908) и почти
всецело отдался делу ГЭ СЛО (впрочем, участвовал в работе комиссии при МГШ
по составлению нового свода боевых сигналов).
В чине капитана 2-го ранга Колчак в мае 1908 г. стал командиром
спущенного на воду "Вайгача". Будучи, как и "Таймыр", судном военным
(имелось пушечное и пулеметное вооружение), "Вайгач" был оборудован
специально для картографических работ. Вообще же ГЭ СЛО получила самое
современное по тем временам оснащение для жизни в Арктике и проведения там
научных исследований. В числе прочего корабли были оснащены
радиотелеграфными установками, что позволяло им держаться в некотором
отдалении друг от друга, ведя взаимодополняющие исследования. Весь экипаж
экспедиции состоял из военных моряков (от командира до матроса -
добровольцы). На всех офицеров возлагались научные обязанности, судовые
врачи одновременно были биологами-натуралистами.
В октябре 1909 г. суда вышли из Петербурга, в июле 1910-го прибыли во
Владивосток - основную базу ГЭ СЛО. В августе-октябре, из-за краткости
оставшейся навигации, совершили лишь плавание в Берингово и Чукотское моря.
Главная задача - освоиться с условиями работы в Арктике - была решена с
успехом в значительной степени благодаря Колчаку: он обладал тогда среди
всех участников экспедиции наибольшим полярным опытом и умел этим опытом
делиться.
Год плавания во главе исследовательского судна, год нового участия в
коллективном творческом труде. Регулярные метеорологические и
гидрографические наблюдения. На всех якорных стоянках - замеры течений.
Змейковые подъемы метеорографов в Атлантике, Красном море, Индийском океане.
Гидрографические станции в акваториях всех четырех океанов. Сборы морской и
береговой фауны и флоры. При каждом удобном случае - гидробиологическое
траление, драгирование, планктонные уловы. Океанографический разрез
Берингова пролива, впервые выполненный "Вайгачом" и в том же плавании им
повторенный (сам Колчак больше всего и занимался океанографией). Отработка
умения парного плавания исследовательских судов: взаимодействие,
подстраховка. Тесный научный круг на борту "Вайгача", включающий вахтенных
начальников и судового врача: Г.А. Клодта фон Юргенсбурга, Б.А. Нольде, А.Н.
Минина, Г.Л. Брусилова (вскоре погибшего в самостоятельной экспедиции), К.К.
Неупокоева, Н.А. Гельшерта, Э.А. Арнгольда - все эти имена остались в
истории арктических исследований.
В конце 1910 г. Колчак уехал в Петербург, но многое основополагающее
для ГЭ СЛО, этой наиболее результативной русской арктической
экспедиции21, он успел сделать.
("Колчак-Полярный", - представит его Анне Васильевне С.Н. Тимирев при
их первой встрече, и это будет звучать примерно так же, как
"Потемкин-Таврический" или "Семенов-Тян-Шанский".)
(Еще несколько слов о причастности А.В. Колчака к исследованию Арктики.
В мае 1912 г. он заседает в комиссии, рассматривавшей план экспедиции Г.Я.
Седова к Северному полюсу, критикует существенные недостатки плана и, по
сути дела, выступает против престижной гонки к полюсу, в пользу
практического освоения доступных для плавания морей. В 1918-1919 гг. создает
при своем правительстве Дирекцию маяков и лоций и Комитет Северного морского
пути. Под властью Омского правительства в 1919 г. организованы Карская
экспедиция, исследования в низовьях Оби и Енисея, отправлено судно к устью
Колымы. Освоение Арктики до конца жизни Колчака оставалось предметом его
интересов и забот.)
Не без сомнений прочел Колчак во Владивостоке телеграмму морского
министра С.А. Воеводского и начальника МГШ светлейшего князя А.А. Ливена -
просьбу вернуться в Морской Генеральный штаб. И все же: "У меня опять
явилась надежда, что, может быть, удастся дело направить"22.
Почти полтора года - второй период работы Колчака в МГШ. В этот же
период он прочел на дополнительном курсе Военно-морского отдела Николаевской
морской академии цикл лекций об организации военно-морского командования,
вылившийся в книгу "Служба Генерального штаба" (1912). В МГШ Колчак был
теперь начальником Первого оперативного отдела, другими словами, заведовал
Балтийским, то есть основным, театром и, таким образом, ведал всей
подготовкой флота к войне. Участвовал в маневрах Балтфлота. Стал
специалистом в области боевых стрельб и в особенности минного дела, к
которому тогда относили и использование торпед. Занимался военным
судостроением - разрабатывал, в частности, детали нового типа крейсеров
(таких, как "Кинбурн").
Движение за обновление флота, недавно слабое, теперь широко
распространилось. Выступая против подражания чужому флоту, хотя бы и
британскому, новаторы полагали, что России нужны корабли более быстроходные
и маневренные, с более мощным вооружением, а также новые типы судов.
Выполнение программы перевооружения ВМФ задержалось в конечном счете
примерно на два года (именно этот "мертвый период" Колчак и использовал для
ГЭ СЛО), но в 1914-1915 гг. уже стали вводиться в строй корабли новых типов
- эсминцы типа "Новик", первые русские линкоры типа "Севастополь", строились
крейсеры типа "Исмаил" ("сверхдредноуты"), и в 1914-1917 гг. Колчак уже
использовал в боевой обстановке новейшие русские корабли. В боевой
подготовке флота и его моральном состоянии также наметился перелом, особенно
ощутимый на Балтике, где флотом командовал Н.О. фон Эссен.
"Главную задачу я выполнил... теперь остается только следить
технически, чтобы налаженное дело шло дальше" - так оценивал ситуацию
Колчак. И вместе с тем нисколько себе не противоречил: "Меня самого очень
тяготило пребывание на берегу, я чувствовал себя усталым, и мне хотелось
отдохнуть в обычной строевой службе..."23
C весны 1912 г. он в Балтийском флоте - у Эссена. Командовал эсминцами
("Уссурийцем", затем "Пограничником"), потом служил в Либаве, где была база
Минной дивизии. В Либаве до начала войны оставалась и его семья: жена, сын,
дочь. С декабря 1913-го он капитан 1-го ранга. После начала войны -
флаг-капитан по оперативной части там же (на борту броненосного крейсера
"Рюрик").
С весны 1914 г. сосредоточился на ускоренной подготовке флота к боевым
операциям. Уточнил и развил стратегические идеи защиты Балтийского моря,
предложенные ранее в МГШ А.Н. Щегловым. Разработал первое боевое задание
флоту - закрыть сильным минным полем вход в Финский залив: та самая
минно-артиллерийская позиция Порккала-удд-остров Нарген, которую полностью с
успехом (но не так блестяще быстро) повторят моряки-краснофлотцы в 1941 г. В
последние часы перед войной убедил Эссена приступить к выполнению этой
задачи. "Мы решили ставить [минное поле] все равно, не ожидая приказания из
Петрограда. Но как раз в момент, когда подняли сигнал: "Начать постановку
заграждений", когда показались дымы заградителей и флот снялся и вышел в
море на их прикрытие - в этот момент мы получили радио, условную телеграмму
из Морского штаба: "Молния" - "Ставьте минные заграждения"... Через
несколько часов была получена телеграмма с объявлением войны... На "Рюрике",
в штабе нашего флота, был громадный подъем и известие о войне было встречено
с громадным энтузиазмом и радостью. Офицеры и команды все с восторгом
работали, и вообще начало войны было одним из самых счастливых и лучших дней
моей службы"24.
"Эту войну я не только предвидел, но и желал как единственное средство
решения германо-славянского вопроса, получившего в этот период большую
остроту благодаря балканским событиям"25.
Первые месяцы, неожиданные удачи. Перевес, конечно, на стороне
германского флота, но он опасливо сосредоточен против Англии. Можно
укреплять русские позиции, брошенные на произвол судьбы: Моонзундские
острова, Або-Оландский район, устье Финского залива. Оперативную зону можно
расширить, вынеся активные действия флота далеко в море - и даже к
германским берегам. Не преодолеть, к несчастью, старые предрассудки
российских стратегов, осторожность и безответственность морского начальства
в Ставке, паническое настроение командования 6-й армии, которой поначалу
подчиняется Балтфлот. Колчак то в одной части флота, то в другой.
Разрабатывает планы и оперативные задания. Самые решительные намерения не
удается отстоять: верхи одержимы своего рода самогипнозом - idee fixe о
вражеском десанте против Петрограда продолжает ими владеть, смелость Эссена
кажется им рискованной. Входящими в строй дредноутами, все более меняющими
соотношение сил на Балтийском театре, не разрешено пользоваться без личного
(каждый раз!) высочайшего разрешения. Ограниченными силами флот под
командованием Эссена (идут последние месяцы его жизни) все же переходит к
активным действиям, вырывает инициативу из рук противника. Колчак - в
операциях, им самим разработанных. Пробирается с боевыми судами через лед.
Ищет встречи с противником в открытом море. Темными ночами, в дурную погоду
участвует в заградительных походах - в планомерном минировании
неприятельских берегов, в постановке мин у захваченной немцами Либавы.
Приняв во временное командование группу из четырех миноносцев, в конце
февраля 1915 г. закрывает двумя сотнями мин Данцигскую бухту. Это была самая
трудная операция - не только по военным обстоятельствам, но и по условиям
плавания кораблей со слабым корпусом во льдах: тут вновь пригодился полярный
опыт Колчака.
В сентябре 1915 г. Колчак вступает в командование, сначала временное,
Минной дивизией; одновременно в его подчинение переходят все морские силы,
оперирующие в Рижском заливе. Позже со всей дивизией он переходит туда, в
Рижский залив. Но эти последние события происходят, так сказать, уже на
глазах у Анны Васильевны...
Жизнь и деятельность А.В. Колчака не является темой данной вводной
статьи26, и некоторые сведения из его биографии, доведенные до
1915 г., помещены здесь в расчете на читателя, который захочет прочесть
книгу как целое - последовательно и не торопясь. Воспоминания Анны
Ва-сильевны, непосредственно следующие за вводной статьей, и примечания,
сопровождающие их, подведут - уже с ее стороны - к тому же 1915 г. и к тому
же Балтийскому театру - к точке встречи А.В. Тимирeвой и А.В. Колчака во
времени и пространстве. Дальше проследить за их судьбой на фоне людей и
событий предстоит по примечаниям, которым редакторы-составители стремились
придать некоторое единство в рамках всего тома. Голос комментаторов не может
не включиться в происходящий на страницах этой книги многослойный диалог.
Вводная статья и комментарии, однако, даже в малой степени не
претендуют на всесторонность и законченность, особенно в том, что касается
каких-либо оценок. Мы, например, обходим общие взгляды Колчака на войну
(война - "одно из неизменных проявлений общественной жизни", она одна из
"наиболее частых форм человеческой деятельности, в которой агенты разрушения
и уничтожения переплетаются и сливаются с агентами творчества и развития, с
прогрессом, культурой и цивилизацией"27), переходящие в
настоящую, как он сам пишет, "апологию войны"; не разбираем его политических
симпатий и антипатий, не комментируем его отношение к демократии - как к
западной, так и к российской.
Может быть, следовало больше остановиться на том, что отрывало Колчака
от некоторых болей и бед тогдашней России, развернуто и с привлечением новых
документов охарактеризовать колчаковский режим в Сибири, включая и
непривлекательные его стороны (коррупцию, террор, политиканство и т.д.). Но
все это слишком далеко увело бы от того, что является стержневым в
публикуемом материале: от знакомства с личностями (а если глубже - то с
парной личностью) наших героев, с их неповторимой (и внутренне нераздельной)
судьбой.
Психологические аспекты нам более близки, нежели политические.
В связи с этим, нарушая хронологическую последовательность, забежим
вперед и приведем свидетельства двух авторов, относящиеся к последнему,
омскому периоду жизни Колчака.
Сначала слово барону А.П. Будбергу, нарисовавшему портрет "этого
вспыльчивого идеалиста, полярного мечтателя и жизненного младенца".
"Несомненно, очень нервный, порывистый, но искренний человек; острые и
неглупые глаза, в губах что-то горькое и странное; важности никакой;
напротив - озабоченность, подавленность ответственностью и иногда бурный
протест против происходящего"; "жалко смотреть на несчастного адмирала,
помыкаемого разными советчиками и докладчиками; он жадно ищет лучшего
решения, но своего у него нет, и он болтается по воле тех, кто сумел
приобрести его доверие... жалко адмирала, когда ему приходится докладывать
тяжелую и грозную правду: он то вспыхивает негодованием, гремит и требует
действия, то как-то и тухнет, то закипает и грозит всех расстрелять, то
никнет и жалуется на отсутствие дельных людей, честных помощников... вырвать
у него решение очень легко, но нет никакой уверенности в том, что оно не
будет изменено через полчаса докладом кого-либо из ближайшего антуража...
скверно то, что этот ребенок уже избалован и, несомненно, уже начинает
отвыкать слушать неприятные вещи...
Вечером адмирал разговорился на политические темы и выказал свою
детскую искренность, полное непонимание жизни и исторической обстановки и
чистое увлечение мечтой о восстановлении великой и единой России; он смотрит
на свое положение как на посланный небом подвиг и непоколебимо убежден, что
ему или тому, кто его заменит, удастся вернуть России все ее величие и славу
и возвратить все отпавшие и отторженные от нас земли.
Он с восторгом рассказал случай с отказом принять предложение помощи
Маннергейма только потому, что надо было поступиться и признать
независимость Финляндии; когда же я ему высказал, что не было ли такое
решение крупной военной и государственной ошибкой, то он весь вспыхнул,
страшно огорчился и ответил, что идеею великой, неделимой России он не
поступится никогда и ни за какие минутные выгоды. Несомненно, что это его
credo"28.
Несколько выдержек из дневника Н.В. Устрялова за 1919 г.:
"Омск, 19 апреля (Великая Суббота)... Вчера в два часа дня был в
соборе. Торжественная служба в присутствии Верховного правителя, министров и
"чинов до четвертого класса включительно". Прошел удачно и стал напротив
этих особ, совсем недалеко от Адмирала. Всматривался, как и все, в его лицо.
Физиономия не совсем русского человека. Интересные черты. Худой, сухой
кажется, всем - местом действия, кругом общения, характером занятий,
требованиями к его личности, внутренним содержанием деятельности (но полного
разрыва с прошлым никогда нет, и рядом с главной линией всегда видны
необрываемые пути прежних дел, связей, мыслей).
Назавтра по прибытии в Якутск телеграф принес известие о нападении
японцев на Порт-Артур, и Колчак телеграфировал Академии просьбу об
отчислении своем в Морское ведомство, морские же инстанции просил о
направлении в район боевых действий. ИАН не соглашалась, пришлось добиваться
своего через президента, великого князя Константина Константиновича. Пока
суть да дело, Колчак с невестой перебрались в Иркутск, где в местном
географическом обществе он сделал доклад "О современном положении Русской
полярной экспедиции". Предварительный отчет о своей экспедиции написал и
отправил в ИАН12, остальные дела, включая поездку в Петербург,
поручил Оленину.
Свой успех, свою победу он, можно сказать, сложил к ногам невесты, и в
условиях начавшейся войны свадьбу решили далее не откладывать - 5 марта 1904
г. Александр Васильевич Колчак и Софья Федоровна Омирова обвенчались в
Иркутске, откуда через несколько дней и разъехались.
В Порт-Артуре Колчак служил сначала на кораблях: вахтенным начальником
на крейсере "Аскольд", артиллерийским офицером на минном заградителе "Амур",
командиром эскадренного миноносца "Сердитый". На поставленной им к югу от
Порт-Артура минной банке подорвался и погиб японский крейсер "Такасаго". В
ноябре, после тяжелой пневмонии, перешел на сухопутный фронт. Командовал
батареей морских орудий (47 и 120 мм) в вооруженном секторе Скалистых гор.
Награжден орденом Святой Анны IV степени с надписью "За храбрость". В момент
сдачи крепости (20 декабря) еле держался на ногах и вновь угодил в госпиталь
- не столько из-за ранения, сколько из-за суставного ревматизма в очень
тяжелой форме: Север подорвал его здоровье13.
Попал в плен. Начав поправляться, был перевезен в Японию. Война еще
шла, Мукден был позади, Цусима - впереди, русские офицеры рассматривались
как достойный уважения противник. "В Нагасаки партия наших больных и раненых
получила очень великодушное предложение японского правительства, переданное
французским консулом, о том, что правительство Японии предоставляет нам
возможность пользоваться, где мы захотим, водами и лечебными учреждениями
Японии или же, если мы не желаем оставаться в Японии, вернуться на родину
без всяких условий. Мы все предпочли вернуться домой"14.
В апреле-июне 1905 г. Колчак проделал путь через Америку в Петербург.
За отличие под Порт-Артуром он был пожалован золотой саблей с надписью "За
храбрость" и орденом Святого Станислава II степени с мечами. Врачи признали
его совершенным инвалидом и отправили лечиться на воды; лишь через полгода
он смог вернуться в распоряжение ИАН.
До мая 1906 г. приводил в порядок и обрабатывал экспедиционные
материалы. РПЭ доставила столь богатые научные данные, что для их разработки
понадобились многолетние усилия и русских и иностранных ученых. Подготовка
общего научного отчета о работах РПЭ была разделена между Бирулей и
Колчаком, который взял на себя его вторую половину, но не успел завершить
труд. Не довел он до печати и монографию о картографических работах РПЭ.
Главным научным трудом А.В. Колчака стала его книга "Лед Карского и
Сибирского морей"15, в основе своей написанная во время зимовок
на Таймыре и Новосибирских островах.
10 января 1906 г. на объединенном заседании двух отделений
Императорского Русского Географического общества Колчак сделал сообщение об
экспедиции на остров Беннетта16, а 30 января Совет ИРГО (в
присутствии П.П. Семенова-Тян-Шанского, М.А. Рыкачева, Ф.Н. Чернышева, Н.Я.
Цингера, В.И. Ламанского, Н.И. Веселовского, Ю.М. Шокальского, Ф.И.
Щербатского) присудил ему "за необыкновенный и важный географический подвиг,
совершение которого сопряжено с трудом и опасностью", высшую награду ИРГО -
Большую золотую Константиновскую медаль.
За этим последовал новый поворот в судьбе.
Революция пятого года, можно сказать, не коснулась Колчака (да он ее и
не наблюдал). "Я этому делу не придавал большого значения. Я считал, что это
есть выражение негодования народа за проигранную войну, и считал, что
главная задача, военная, заключается в том, чтобы воссоздать вооруженную
силу государства. Я считал своей обязанностью и долгом работать над тем,
чтобы исправить то, что нас привело к таким позорным последствиям... у нас
настолько не обращалось внимания на живую подготовку во флоте, что это было
главной причиной нашего поражения... Я считал, что вина не сверху, а вина
была наша - мы ничего не делали"17.
Офицерский состав флота пришел в состояние упадка и деморализации.
Многие погибли. Значительная часть офицеров ушла в отставку, не видя в
будущем "ничего светлого для флота"; "осталось их на службе очень немного, и
по большей части это молодежь, обязанная платить за полученное образование";
заграничные плавания прекратились, время пребывания в море сократилось
донельзя, и соблазны берега усилили свое развращающее действие"; "при
недостатке офицеров вообще приходилось много еще увольнять по суду, что было
очень прискорбно"18.
Колчак оказался в узком кругу тех морских офицеров, которые взяли на
себя задачу воссоздания и научной реорганизации русского военного флота. В
январе 1906 г. он один из четверых основателей и председатель
полуофициального офицерского Санкт-Петербургского Морского кружка. Вместе с
другими его членами разработал записку о создании Морского Генерального
штаба (МГШ) как органа, ведающего специальной подготовкой флота к войне. МГШ
создан в апреле 1906-го, Колчак назначен в него в числе первых двенадцати
офицеров, выбранных из всего русского флота. Заведовал в МГШ Отделением
русской статистики.
МГШ, изучив совместно с сухопутным Генштабом общую военно-политическую
обстановку, пришел к выводу: Германия начнет войну в 1915 г. и России
придется выступить против нее. Исходя из этого, МГШ разработал
военно-судостроительную программу (с опорой на линейный флот), одним из
главных составителей которой опять-таки был Колчак. Как докладчик и эксперт,
он пытался продвинуть эту программу в Государственной Думе.
Член думской Комиссии по государственной обороне Н.В. Савич вспоминал,
что в МГШ "собралось все то лучшее из молодежи, что смогли выделить
уцелевшие остатки боевого флота. Тут кипела жизнь, работала мысль,
закладывался фундамент возрождения флота, вырабатывалось понимание значения
морской силы, законов ее развития и бытия. Вот с этими-то элементами
Морского ведомства нам и пришлось впервые столкнуться в ноябре 1907 года.
Морское министерство умело, когда нужно, показать товар лицом, пустить пыль
в глаза. Действительно, первое впечатление от этих встреч было подкупающим.
И среди этой образованной, убежденной, знающей свое ремесло молодежи
особенно ярко выделялся молодой, невысокого роста офицер. Его сухое, с
резкими чертами лицо дышало энергией, его громкий мужественный голос, манера
говорить, держаться, вся внешность выявляли отличительные черты его
духовного склада, волю, настойчивость в достижении, умение распоряжаться,
приказывать, вести за собой других, брать на себя ответственность. Его
товарищи по штабу окружали его исключительным уважением, я бы сказал даже,
преклонением; его начальство относилось к нему с особым доверием. По крайней
мере во все для ведомства тяжелые минуты - а таких ему пришлось тогда
пережить много - начальство всегда выдвигало на первый план этого человека
как лучшего среди штабных офицеров оратора, как общепризнанного авторитета в
разбиравшихся вопросах... Колчак был страстным защитником скорейшего
возрождения флота, он буквально сгорал от нетерпения увидеть начало этого
процесса, он вкладывал в создание морской силы всю свою душу, всего себя
целиком, был в этом вопросе фанатиком"19.
Продвинуть программу, однако, не удалось. Дума склонилась к тому, чтобы
все средства, могущие быть выкроенными для обороны, отдать армии - не флоту.
Решение можно понять. При ограниченности возможностей приходилось выбирать.
Армия была раздета и плохо вооружена. Армия и флот соперничали в борьбе за
ассигнования. Концепция совместного развития и взаимодействия сухопутных и
морских сил отсутствовала. При традиционно сухопутном характере русской
стратегии приоритетная помощь армии выглядела более весомо. Наконец, не было
доверия к Морскому ведомству, где по-прежнему царили бюрократизм и рутина.
Офицеры МГШ производили свежее впечатление, но высшие чины в большинстве
своем относились свысока к этим "младотуркам", как они именовали
реформаторов. Возникало опасение: если выделить флоту средства, не уйдут ли
они на кормление береговых и тыловых бюрократических структур?
"Весною 1908 года Колчак проиграл бой в Государственной Думе. Но он
сделал свое дело. Он внес горячую свежую струю в ведомство, его мысли стали
достоянием многих, его знания просветили среду его сослуживцев и внесли
определенность и ясность в вопрос реорганизации флота"20.
Была в Морском ведомстве структура, при всех переменах остающаяся на
высоте, - Главное гидрографическое управление, во главе с А.С. Вилькицким. В
1907-1908 гг. там готовилась комплексная морская экспедиция, получившая, по
ведомственной принадлежности, довольно скромное название - Гидрографическая
экспедиция Северного Ледовитого океана (ГЭ СЛО). Задача ГЭ СЛО заключалась в
изучении северных и северо-восточных морей с целью освоения Северного
морского пути: потребность в нем остро ощущалась после Цусимы. По
предложению Вилькицкого Колчак разработал один из проектов этой экспедиции и
в начале 1907 г. участвовал в заседаниях Совещания по вопросу об открытии
Северного морского пути. Выработка общего плана и программы ГЭ СЛО и выбор
типа судов для нее (два дублирующих друг друга стальных судна, рассчитанных
более на сжатие, чем на продвижение во льдах) осуществлялись при самом
активном, а подчас и решающем участии Колчака. Ледокольные транспорты
большого радиуса действия "Вайгач" и "Таймыр" строились на Невском
судостроительном заводе в 1908-1909 гг., наблюдающими за их постройкой были
Колчак и его товарищ по РПЭ Ф.А. Матисен. Проектирование ГЭ СЛО, инженерные
разработки, поездки на заводы Колчак сначала совмещал с основной работой в
МГШ. Когда военно-судостроительная программа, казалось, безнадежно увязла в
бюрократической трясине, он попросил отчислить себя от МГШ (1908) и почти
всецело отдался делу ГЭ СЛО (впрочем, участвовал в работе комиссии при МГШ
по составлению нового свода боевых сигналов).
В чине капитана 2-го ранга Колчак в мае 1908 г. стал командиром
спущенного на воду "Вайгача". Будучи, как и "Таймыр", судном военным
(имелось пушечное и пулеметное вооружение), "Вайгач" был оборудован
специально для картографических работ. Вообще же ГЭ СЛО получила самое
современное по тем временам оснащение для жизни в Арктике и проведения там
научных исследований. В числе прочего корабли были оснащены
радиотелеграфными установками, что позволяло им держаться в некотором
отдалении друг от друга, ведя взаимодополняющие исследования. Весь экипаж
экспедиции состоял из военных моряков (от командира до матроса -
добровольцы). На всех офицеров возлагались научные обязанности, судовые
врачи одновременно были биологами-натуралистами.
В октябре 1909 г. суда вышли из Петербурга, в июле 1910-го прибыли во
Владивосток - основную базу ГЭ СЛО. В августе-октябре, из-за краткости
оставшейся навигации, совершили лишь плавание в Берингово и Чукотское моря.
Главная задача - освоиться с условиями работы в Арктике - была решена с
успехом в значительной степени благодаря Колчаку: он обладал тогда среди
всех участников экспедиции наибольшим полярным опытом и умел этим опытом
делиться.
Год плавания во главе исследовательского судна, год нового участия в
коллективном творческом труде. Регулярные метеорологические и
гидрографические наблюдения. На всех якорных стоянках - замеры течений.
Змейковые подъемы метеорографов в Атлантике, Красном море, Индийском океане.
Гидрографические станции в акваториях всех четырех океанов. Сборы морской и
береговой фауны и флоры. При каждом удобном случае - гидробиологическое
траление, драгирование, планктонные уловы. Океанографический разрез
Берингова пролива, впервые выполненный "Вайгачом" и в том же плавании им
повторенный (сам Колчак больше всего и занимался океанографией). Отработка
умения парного плавания исследовательских судов: взаимодействие,
подстраховка. Тесный научный круг на борту "Вайгача", включающий вахтенных
начальников и судового врача: Г.А. Клодта фон Юргенсбурга, Б.А. Нольде, А.Н.
Минина, Г.Л. Брусилова (вскоре погибшего в самостоятельной экспедиции), К.К.
Неупокоева, Н.А. Гельшерта, Э.А. Арнгольда - все эти имена остались в
истории арктических исследований.
В конце 1910 г. Колчак уехал в Петербург, но многое основополагающее
для ГЭ СЛО, этой наиболее результативной русской арктической
экспедиции21, он успел сделать.
("Колчак-Полярный", - представит его Анне Васильевне С.Н. Тимирев при
их первой встрече, и это будет звучать примерно так же, как
"Потемкин-Таврический" или "Семенов-Тян-Шанский".)
(Еще несколько слов о причастности А.В. Колчака к исследованию Арктики.
В мае 1912 г. он заседает в комиссии, рассматривавшей план экспедиции Г.Я.
Седова к Северному полюсу, критикует существенные недостатки плана и, по
сути дела, выступает против престижной гонки к полюсу, в пользу
практического освоения доступных для плавания морей. В 1918-1919 гг. создает
при своем правительстве Дирекцию маяков и лоций и Комитет Северного морского
пути. Под властью Омского правительства в 1919 г. организованы Карская
экспедиция, исследования в низовьях Оби и Енисея, отправлено судно к устью
Колымы. Освоение Арктики до конца жизни Колчака оставалось предметом его
интересов и забот.)
Не без сомнений прочел Колчак во Владивостоке телеграмму морского
министра С.А. Воеводского и начальника МГШ светлейшего князя А.А. Ливена -
просьбу вернуться в Морской Генеральный штаб. И все же: "У меня опять
явилась надежда, что, может быть, удастся дело направить"22.
Почти полтора года - второй период работы Колчака в МГШ. В этот же
период он прочел на дополнительном курсе Военно-морского отдела Николаевской
морской академии цикл лекций об организации военно-морского командования,
вылившийся в книгу "Служба Генерального штаба" (1912). В МГШ Колчак был
теперь начальником Первого оперативного отдела, другими словами, заведовал
Балтийским, то есть основным, театром и, таким образом, ведал всей
подготовкой флота к войне. Участвовал в маневрах Балтфлота. Стал
специалистом в области боевых стрельб и в особенности минного дела, к
которому тогда относили и использование торпед. Занимался военным
судостроением - разрабатывал, в частности, детали нового типа крейсеров
(таких, как "Кинбурн").
Движение за обновление флота, недавно слабое, теперь широко
распространилось. Выступая против подражания чужому флоту, хотя бы и
британскому, новаторы полагали, что России нужны корабли более быстроходные
и маневренные, с более мощным вооружением, а также новые типы судов.
Выполнение программы перевооружения ВМФ задержалось в конечном счете
примерно на два года (именно этот "мертвый период" Колчак и использовал для
ГЭ СЛО), но в 1914-1915 гг. уже стали вводиться в строй корабли новых типов
- эсминцы типа "Новик", первые русские линкоры типа "Севастополь", строились
крейсеры типа "Исмаил" ("сверхдредноуты"), и в 1914-1917 гг. Колчак уже
использовал в боевой обстановке новейшие русские корабли. В боевой
подготовке флота и его моральном состоянии также наметился перелом, особенно
ощутимый на Балтике, где флотом командовал Н.О. фон Эссен.
"Главную задачу я выполнил... теперь остается только следить
технически, чтобы налаженное дело шло дальше" - так оценивал ситуацию
Колчак. И вместе с тем нисколько себе не противоречил: "Меня самого очень
тяготило пребывание на берегу, я чувствовал себя усталым, и мне хотелось
отдохнуть в обычной строевой службе..."23
C весны 1912 г. он в Балтийском флоте - у Эссена. Командовал эсминцами
("Уссурийцем", затем "Пограничником"), потом служил в Либаве, где была база
Минной дивизии. В Либаве до начала войны оставалась и его семья: жена, сын,
дочь. С декабря 1913-го он капитан 1-го ранга. После начала войны -
флаг-капитан по оперативной части там же (на борту броненосного крейсера
"Рюрик").
С весны 1914 г. сосредоточился на ускоренной подготовке флота к боевым
операциям. Уточнил и развил стратегические идеи защиты Балтийского моря,
предложенные ранее в МГШ А.Н. Щегловым. Разработал первое боевое задание
флоту - закрыть сильным минным полем вход в Финский залив: та самая
минно-артиллерийская позиция Порккала-удд-остров Нарген, которую полностью с
успехом (но не так блестяще быстро) повторят моряки-краснофлотцы в 1941 г. В
последние часы перед войной убедил Эссена приступить к выполнению этой
задачи. "Мы решили ставить [минное поле] все равно, не ожидая приказания из
Петрограда. Но как раз в момент, когда подняли сигнал: "Начать постановку
заграждений", когда показались дымы заградителей и флот снялся и вышел в
море на их прикрытие - в этот момент мы получили радио, условную телеграмму
из Морского штаба: "Молния" - "Ставьте минные заграждения"... Через
несколько часов была получена телеграмма с объявлением войны... На "Рюрике",
в штабе нашего флота, был громадный подъем и известие о войне было встречено
с громадным энтузиазмом и радостью. Офицеры и команды все с восторгом
работали, и вообще начало войны было одним из самых счастливых и лучших дней
моей службы"24.
"Эту войну я не только предвидел, но и желал как единственное средство
решения германо-славянского вопроса, получившего в этот период большую
остроту благодаря балканским событиям"25.
Первые месяцы, неожиданные удачи. Перевес, конечно, на стороне
германского флота, но он опасливо сосредоточен против Англии. Можно
укреплять русские позиции, брошенные на произвол судьбы: Моонзундские
острова, Або-Оландский район, устье Финского залива. Оперативную зону можно
расширить, вынеся активные действия флота далеко в море - и даже к
германским берегам. Не преодолеть, к несчастью, старые предрассудки
российских стратегов, осторожность и безответственность морского начальства
в Ставке, паническое настроение командования 6-й армии, которой поначалу
подчиняется Балтфлот. Колчак то в одной части флота, то в другой.
Разрабатывает планы и оперативные задания. Самые решительные намерения не
удается отстоять: верхи одержимы своего рода самогипнозом - idee fixe о
вражеском десанте против Петрограда продолжает ими владеть, смелость Эссена
кажется им рискованной. Входящими в строй дредноутами, все более меняющими
соотношение сил на Балтийском театре, не разрешено пользоваться без личного
(каждый раз!) высочайшего разрешения. Ограниченными силами флот под
командованием Эссена (идут последние месяцы его жизни) все же переходит к
активным действиям, вырывает инициативу из рук противника. Колчак - в
операциях, им самим разработанных. Пробирается с боевыми судами через лед.
Ищет встречи с противником в открытом море. Темными ночами, в дурную погоду
участвует в заградительных походах - в планомерном минировании
неприятельских берегов, в постановке мин у захваченной немцами Либавы.
Приняв во временное командование группу из четырех миноносцев, в конце
февраля 1915 г. закрывает двумя сотнями мин Данцигскую бухту. Это была самая
трудная операция - не только по военным обстоятельствам, но и по условиям
плавания кораблей со слабым корпусом во льдах: тут вновь пригодился полярный
опыт Колчака.
В сентябре 1915 г. Колчак вступает в командование, сначала временное,
Минной дивизией; одновременно в его подчинение переходят все морские силы,
оперирующие в Рижском заливе. Позже со всей дивизией он переходит туда, в
Рижский залив. Но эти последние события происходят, так сказать, уже на
глазах у Анны Васильевны...
Жизнь и деятельность А.В. Колчака не является темой данной вводной
статьи26, и некоторые сведения из его биографии, доведенные до
1915 г., помещены здесь в расчете на читателя, который захочет прочесть
книгу как целое - последовательно и не торопясь. Воспоминания Анны
Ва-сильевны, непосредственно следующие за вводной статьей, и примечания,
сопровождающие их, подведут - уже с ее стороны - к тому же 1915 г. и к тому
же Балтийскому театру - к точке встречи А.В. Тимирeвой и А.В. Колчака во
времени и пространстве. Дальше проследить за их судьбой на фоне людей и
событий предстоит по примечаниям, которым редакторы-составители стремились
придать некоторое единство в рамках всего тома. Голос комментаторов не может
не включиться в происходящий на страницах этой книги многослойный диалог.
Вводная статья и комментарии, однако, даже в малой степени не
претендуют на всесторонность и законченность, особенно в том, что касается
каких-либо оценок. Мы, например, обходим общие взгляды Колчака на войну
(война - "одно из неизменных проявлений общественной жизни", она одна из
"наиболее частых форм человеческой деятельности, в которой агенты разрушения
и уничтожения переплетаются и сливаются с агентами творчества и развития, с
прогрессом, культурой и цивилизацией"27), переходящие в
настоящую, как он сам пишет, "апологию войны"; не разбираем его политических
симпатий и антипатий, не комментируем его отношение к демократии - как к
западной, так и к российской.
Может быть, следовало больше остановиться на том, что отрывало Колчака
от некоторых болей и бед тогдашней России, развернуто и с привлечением новых
документов охарактеризовать колчаковский режим в Сибири, включая и
непривлекательные его стороны (коррупцию, террор, политиканство и т.д.). Но
все это слишком далеко увело бы от того, что является стержневым в
публикуемом материале: от знакомства с личностями (а если глубже - то с
парной личностью) наших героев, с их неповторимой (и внутренне нераздельной)
судьбой.
Психологические аспекты нам более близки, нежели политические.
В связи с этим, нарушая хронологическую последовательность, забежим
вперед и приведем свидетельства двух авторов, относящиеся к последнему,
омскому периоду жизни Колчака.
Сначала слово барону А.П. Будбергу, нарисовавшему портрет "этого
вспыльчивого идеалиста, полярного мечтателя и жизненного младенца".
"Несомненно, очень нервный, порывистый, но искренний человек; острые и
неглупые глаза, в губах что-то горькое и странное; важности никакой;
напротив - озабоченность, подавленность ответственностью и иногда бурный
протест против происходящего"; "жалко смотреть на несчастного адмирала,
помыкаемого разными советчиками и докладчиками; он жадно ищет лучшего
решения, но своего у него нет, и он болтается по воле тех, кто сумел
приобрести его доверие... жалко адмирала, когда ему приходится докладывать
тяжелую и грозную правду: он то вспыхивает негодованием, гремит и требует
действия, то как-то и тухнет, то закипает и грозит всех расстрелять, то
никнет и жалуется на отсутствие дельных людей, честных помощников... вырвать
у него решение очень легко, но нет никакой уверенности в том, что оно не
будет изменено через полчаса докладом кого-либо из ближайшего антуража...
скверно то, что этот ребенок уже избалован и, несомненно, уже начинает
отвыкать слушать неприятные вещи...
Вечером адмирал разговорился на политические темы и выказал свою
детскую искренность, полное непонимание жизни и исторической обстановки и
чистое увлечение мечтой о восстановлении великой и единой России; он смотрит
на свое положение как на посланный небом подвиг и непоколебимо убежден, что
ему или тому, кто его заменит, удастся вернуть России все ее величие и славу
и возвратить все отпавшие и отторженные от нас земли.
Он с восторгом рассказал случай с отказом принять предложение помощи
Маннергейма только потому, что надо было поступиться и признать
независимость Финляндии; когда же я ему высказал, что не было ли такое
решение крупной военной и государственной ошибкой, то он весь вспыхнул,
страшно огорчился и ответил, что идеею великой, неделимой России он не
поступится никогда и ни за какие минутные выгоды. Несомненно, что это его
credo"28.
Несколько выдержек из дневника Н.В. Устрялова за 1919 г.:
"Омск, 19 апреля (Великая Суббота)... Вчера в два часа дня был в
соборе. Торжественная служба в присутствии Верховного правителя, министров и
"чинов до четвертого класса включительно". Прошел удачно и стал напротив
этих особ, совсем недалеко от Адмирала. Всматривался, как и все, в его лицо.
Физиономия не совсем русского человека. Интересные черты. Худой, сухой