Страница:
в систему, вместо того чтобы противостоять ей. Настоящую сопротивляемость
человеку дает как раз счастливое детство. Жизнь в разумной и любящей семье,
условия любви, понимания и человечности как бы витаминизируют душу, сообщают
ей запас прочности, дающий выстоять в трудных условиях. Человек со
счастливым детством обретает духовные ориентиры, помогающие ему всегда
сохранять свои лицо и достоинство. Я не раз находил подтверждение
справедливости этих слов, как правило, на примере людей - увы! - старшего
поколения, тех, чье детство пришлось на мирные докатастрофические времена
России. Бывали, конечно, исключения, но они - исключения из правил.
Сестра Анны Васильевны, Елена, прекрасно выразила в небольшом эссе
фундаментальную роль детства, родителей или, говоря вообще, корней в
становлении личности. Думаю, что Анна Васильевна если бы и не подписалась
под этими словами, то уж по крайней мере согласилась с ними, и поэтому
нахожу их в высшей степени подходящими для завершения настоящих заметок;
приведу этот короткий текст целиком.
Отец посадил меня перед собой на седло. Копыта мягко стукали о землю,
звонко о камень. Я держалась обеими руками за луку. Перед лукой в такт
движению двигалась шея гнедой лошади, гриву шевелило ветром, пахло солнцем и
лошадиным потом, и ветер гнал седые волны по склонам холма и по далеко внизу
уходившей ковыльной степи. Когда мы въехали на вершину, перед нами открылся
и - огромный, белый - встал Эльбрус.
В белизне вечных снегов он стоял, как видение, и синее небо уходило
вверх.
Отец сказал: "Гляди и запомни. Может быть, ты уже никогда не увидишь
такой красоты".
Через всю жизнь я пронесла услышанный тогда - пяти лет - неуловимый
ухом ритм, ритм соединения прекрасной белой неподвижности Эльбруса и
спокойного движения колышущейся степи.
Он живет во мне неистребимо, как дыхание, как биение сердца, пока оно -
мое живое сердце - бьется во мне.
ПЕРЕЧЕНЬ ИМЕН
Аксельрод Елизавета Григорьевна (1912-1981) - художник, жена Е.Л.
Лифшица и мать А.Е. Лифшица.
Андаева Раиса Германовна (1936) - искусствовед, преподаватель Пермского
Университета.
Антонова Вера Семеновна (1886-1983) - соседка по дому, друг семьи Анны
Васильевны, работала дворником.
Басманова Марина Павловна - художник.
Бирштейн Вадим Яковлевич (1939) - микробиолог, участник правозащитного
движения в брежневско-андроповские времена.
Бирштейн Макс Авадьевич (1915) - художник, друг Володи Тимирева,
ездивший вместе с ним в экспедиции на Каспий и участвовавший в выставках
сделанных там работ.
Вайнонен Василий Иванович (1898-1964) - балетмейстер, постановщик
балетных спектаклей в лучших музыкальных театрах страны, друг Анны
Васильевны.
Волконский Андрей Михайлович (1933) - пианист, композитор, создатель и
руководитель ансамбля "Мадригал"; в настоящее время живет в Италии.
Величанский Александр Леонидович (1940-1990) - поэт. В доперестроечные
времена практически не публиковался в России - только Твардовский в "Новом
мире" в 1969 г. опубликовал несколько его стихотворений. После 1989 г.
публикации пошли одна за другой.
Гедикян Владимир Михайлович (1929) - художник.
Гедикян Тамара Павловна (1929) - жена В.М. Гедикяна.
Гернет Нина Владимировна (1902-1982) - детская писательница, подруга
Елены Васильевны Сафоновой.
Гефтер Михаил Яковлевич (1918-1995) - историк, общественный деятель.
Глебова Людмила Николаевна (1917-1990) - художник, сестра Т.Н.
Глебовой.
Глебова Татьяна Николаевна (1900-1985) - художник, жена В.В.
Стерлигова.
Горжевская Елизавета Давидовна (1941) - жена А.Величанского, ныне
работник издательства "Прогресс".
Грановская Наталья Юрьевна (1938) - жена В.В. Троицкого, инженер-химик.
Дмитриев Владимир Владимирович (1900-1948) - художник театра, большой
друг Анны Васильевны.
Дулов Александр Андреевич (1931) - химик, популярный автор и
исполнитель песен на гитаре.
Житков Борис Степанович (1882-1938) - писатель, сотрудничал и дружил с
Е.В. Сафоновой и с семьей Анны Васильевны.
Зубарева Людмила Николаевна (1939) - моя жена.
Калинина Фаина Степановна (1925) - балерина Новосибирского театра оперы
и балета, ныне пенсионер.
Капнист Мария Ростиславовна (1914-1994) - киноактриса, большой друг
Анны Васильевны, познакомилась с ней в заключении.
Кашкаров Юрий Данилович (1937-1995) - журналист, в последние годы был
гл. редактором "Нового журнала", издаваемого в США.
Книпер Всеволод Константинович (1888-1942) - муж Анны Васильевны,
инженер-путеец.
Кривошеин Игорь Александрович (1890-1986) - сын известного русского
политического деятеля А.В. Кривошеина, герой Французского Сопротивления во
времена Второй мировой войны; умер во Франции.
Кривошеин Никита Игоревич (1934) - сын И.А. и Н.А. Кривошеиных,
переводчик, в настоящее время живет во Франции.
Кривошеина Нина Алексеевна (1895-1981) - в девичестве Мещерская, автор
книги "Четыре третьих нашей жизни", дружила с Анной Васильевной; умерла во
Франции.
Кругликов Вячеслав Иванович (1930) - журналист-фотограф, муж Н.Н.
Татарской.
Лазарева-Станищева Марина Сергеевна (1918) - художник, внучка академика
архитектуры Ф.О. Шехтеля.
Лазуко Альбина Кузминична (1938) - искусствовед, работает в Русском
музее С.-Петербурга.
Лимчер Ксения Федоровна (1898-1973) - друг Анны Васильевны.
Линк Кирилл Павлович (1924-1983) - мальчишкой был частым гостем в доме
Анны Васильевны, ему покровительствовал Володя Тимирев; воевал, служил
шофером у Василия Сталина; строитель.
Линк Павел Фердинандович (1900-1938) - отец К.П. Линка, шофер
посольства Германии; расстрелян в 1938 г. якобы за шпионаж в пользу
Германии.
Лифшиц Андрей Ефимович (1937-1989) - сын Е.Г. Аксельрод и Е.Л. Лифшица,
инженер горного машиностроения; погиб в Израиле.
Лифшиц Виктория Георгиевна (1945) - жена А.Е. Лифшица, в настоящее
время живет в Израиле.
Лифшиц Ефим Львович (1909-1983) - художник, муж Е.Г. Аксельрод и отец
А.Е.Лифшица.
Малютин Владимир Михайлович (1937) - он же "Кит", инженер; в настоящее
время работает в области медицинского страхования.
Мейлах Михаил Борисович (1941) - литературовед, специалист по советской
литературе 20-30-х годов; был арестован и осужден КГБ в 1981 г. за
распространение т.н. "антисоветской" литературы, отбывал наказание под
Пермью.
Меньшов Валерий Владимирович (1938) - он же "Жук", кино- и
телеоператор.
Михайлова Анна Евгеньевна (1931) - дальняя родственница Сафоновых по
линии Варвары Ивановны Сафоновой.
Некрасов Виктор Платонович (1911-1992) - писатель, вынужден был
покинуть СССР в 1974 г.; умер во Франции.
Ольшевская Ольга Павловна (1936) - биолог, преподаватель, в 1989 г.
приняла послушание в Свято-Амвросиевском Казанском женском монастыре
(Шамординской пустыни).
Ольшевский Иван Алексеевич (1965) - сын О.П. Ольшевской,
предприниматель.
Пешкова (Татарская) Наталья Никитична (1925) - журналист, дочь Н.Ф.
Пешкова; в детстве часто и подолгу жила в семье Анны Васильевны,
впоследствии стала ее большим другом.
Пешков Никита Федорович (1887-1938) - морской офицер, старпом на
"Варяге", знаком с Анной Васильевной со времен ее свадьбы в 1911 г.; помог
Анне Васильевне с устройством на работу в РУСКАПА
(русско-канадско-английское пассажирское агентство); в 1925 г. был арестован
и осужден за контрреволюционную деятельность (три года отбывал на Соловках,
затем был лишен права проживать в центральных и пограничных городах). Умер
от туберкулеза.
Пешкова Екатерина Павловна (1876-1965) - общественный деятель, жена
А.М.Горького.
Писарев Леонид Алексеевич (1938) - художник.
Рогинская Ирина Николаевна (1915-1977) - дружила с Володей Тимиревым и
Анной Васильевной.
Сафонова (Вышнеградская) Варвара Ивановна (1863-1921) - мать Анны
Васильевны.
Сафонов Василий Ильич (1852-1918) - отец Анны Васльевны, известный
русский музыкальный деятель, один из основателей Московской консерватории.
Сафонов Василий Ильич (1967) - мой сын, программист.
Сафонова Елена Васильевна (1902-1980) - сестра Анны Васильевны,
художник; ею выполнены иллюстрации к книгам "Что я видел" Б.С. Житкова,
"Доктор Айболит" К.И. Чуковского и др.
Сафонов Иван Васильевич (1891-1955) - брат Анны Васильевны, скрипач.
Сафонов Илья Васильевич (1887-1931) - брат Анны Васильевны,
виолончелист.
Сафонова Ольга Васильевна (1899-1942) - сестра Анны Васильевны,
художник, моя мать.
Севрюгин Владимир Алексеевич (1940) - преподаватель, журналист.
Севрюгина Ольга Ивановна (1946) - жена В.А. Севрюгина.
Середнякова Евгения Захаровна (1892-1966) - жена М.А. Середнякова, мать
Е.М. Шапошниковой и бабушка Н.В. Шапошниковой.
Середняков Михаил Алексеевич (1890-1966) - юрист, муж Е.З.
Шапошниковой, отец Е.М. Шапошниковой, дед Н.В. Шапошниковой.
Синицына Валентина Георгиевна (1930) - одна из жилиц коммуналки, где я
неудачно вил свое первое семейное гнездо.
Смородский Кирилл Александрович (1898-1942) - художник, мой отец.
Сорокина Ирина Васильевна (1945) - жена Л.А. Писарева.
Стужина Эмилия Павловна (1931-1973) - востоковед, заведовала
краеведческим музеем г. Рыбинска, преподаватель МГУ, переводчица литературы
с китайского, большой друг Анны Васильевны.
Стерлигов Владимир Васильевич (1904-1973) - художник, в 60-70-е годы
был одним из лидеров Ленинградского художнического авангарда.
Сулержицкий Дмитрий Леопольдович (1903-1968) - сын сподвижника
Станиславского по созданию МХАТ.
Сулержицкая Мария Николаевна (1905-1987) - жена Д.Л. Сулержицкого; оба
- друзья Анны Васильевны.
Татарская Наталия Никитична (см.: Пешкова Н.Н.)
Тимирев Владимир Сергеевич (1914-1938) - сын А.В. Книпер, художник. В
1938 г. расстрелян якобы за шпионаж в пользу Германии.
Тихомирова Мария Ильинична (1960) - моя дочь, медицинская сестра.
Троицкий Вадим Владимирович (1935) - виолончелист, кум Анны Васильевны
по крещению М.И. Тихомировой.
Филипьева Наталья Николаевна (1905-1965) - двоюродная сестра Анны
Васильевны по линии матери, мать О.П. Ольшевской.
Черкасова Мария Валентиновна (1938) - биолог, журналист.
Хлебникова Ольга Николаевна (1892-1966) - деревенская учительница,
работавшая в прикалужской деревне в 60-х.
Шапошников Вадим Боpисович (1916-1982) - журналист, друг Володи
Тимирева.
Шапошникова Елена Михайловна (1918-1981) - дочь М.А. и Е.З.
Середняковых, жена В.Б. Шапошникова, мать Н.В. Шапошниковой.
Шапошникова Наталья Вадимовна (1937) - дочь В.Б. и Е.М. Шапошниковых,
переводчица с фр. языка.
Шестаков Николай Яковлевич (1894-1974) - писатель, друг Анны
Васильевны.
Шестакова Надежда Владимировна (1896-1981) - преподаватель, переводчик
с англ. языка, жена Н.Я. Шестакова, друг Анны Васильевны.
Шипунов Сергей (1937) - биолог, зав. лаб. экологии РАН.
Шлыкова Нина Михайловна (1900-1970) - подруга моей матери, О.В.
Сафоновой, преподаватель игры на фортепиано.
Шутов Дмитрий Илларионович (1909-1986) - актер МХАТ.
Эрбштейн Борис Михайлович (1902-1966) - художник, работал с В.Э.
Мейерхольдом, многократно репрессирован, друг Анны Васильевны.
Юдина Мария Вениаминовна (1899-1970) - известная пианистка и педагог,
частый гость Плющихинской квартиры.
Юрьева Нина Дмитриевна (1898) - преподаватель музыки, соседка нашей
семьи по квартире на Фурштадской ул. в Ленинграде.
Яньков Владимир Юрьевич (1927) - преподаватель программирования в МИНХ;
ветеран дома на Плющихе.
РАССКАЗЫ И СТИХИ РАЗНЫХ ЛЕТ
Творчество составляло основу атмосферы жизни семьи Сафоновых, и многие
из детей оказывались заражены этой атмосферой на всю жизнь, продолжая более
или менее всерьез, а то и профессионально заниматься искусством в зрелые
годы. Не была исключением и Анна Васильевна, хотя она и не стала
профессиональным художником, музыкантом или писателем - обстоятельства ее
жизни складывались чаще всего неблагоприятно для проявления творческой
активности. Тем не менее полученный в детстве заряд сказался: обращение к
бумаге - или вполне адресное, или чтобы высказаться перед безымянным
слушателем - зачастую давало выход переполнявшим ее чувствам и мыслям. Не
Бог весть как велик объем написанного Анной Васильевной, если не считать ее
мемуарных записок, - несколько беллетризованных историй из ее разнообразного
опыта, записки о друзьях и стихи, которых, пожалуй, больше всего; ниже все
это предлагается Вашему вниманию именно в упомянутом порядке. Рассказы не
требуют особых комментариев, поскольку кое-какие необходимые пояснения
содержат и сами в себе, во-первых, а во-вторых, это не просто описание
реальных событий, а все-таки скорее литературные произведения; порядок их
представления: "Спектакль NoЗабавный случай¤", "Как я был в Японии",
"Самозванка" и "Кармен". Далее следуют мемуарные записки "О Володе
Дмитриеве", выдающемся художнике театра и большом друге Анны Васильевны, и,
наконец, несколько избранных стихотворений. Вообще, стихов написано довольно
много. По времени написания они располагаются в ряд от 1915 до 1971 г., а
тематически их можно сгруппировать в такие блоки: "Черная страна" - так
назвала этот блок сама Анна Васильевна, - объединяет стихотворения о
лагерной жизни в Казахстане; стихи, посвященные сыну, стихотворные
впечатления от разных городов, а также не группирующиеся по определенным
темам стихи. Отбор стихотворений для настоящей публикации определялся,
во-первых, небесспорным вкусом составителей, а во-вторых, их желанием дать
читателю по возможности более полное представление обо всех периодах
творчества Анны Васильевны и о разнообразии волновавших ее тем.
Стихотворения даны в хронологическом порядке, за исключением "Застольная" и
"Седьмое февраля", которыми было решено завершить стихотворный раздел.
Первые два стихотворения написаны в период знакомства Анны Васильевны с А.В.
Колчаком, и внимательному читателю будет нетрудно найти параллели в тексте
воспоминаний и в стихах. Стихотворение, датированное 26-27-м годом,
написано, скорее всего, в Тарусе. "Малоярославец", 38-й год, - не обманувшее
предчувствие скорого ареста. Далее идет серия стихов из цикла "Черная
страна", написанного в период с 1938 по 1946 г. - после ареста в
Малоярославце и до освобождения из Карлага. Некоторые стихи этого цикла
свидетельствуют о способности Анны Васильевны видеть прекрасное даже в самых
тяжелых ситуациях; примером тому "Облака раскинули крылья...", "Какая
нежность беспредельная..." и "Бык". "Передо мной не в маршальском
мундире..." - удивительный пример того, когда жертва не просто размышляет о
палаче, а размышляет, я бы даже сказал, с налетом жалости, как бы и не
ощущая себя жертвой, а значит, и не будучи таковой! И это в 47-м, когда
победившая в страшной войне страна припухала от голода и в то же время по
воле владельца маршальского мундира готовилась к другой, которая, начнись
она, была бы пострашней уже отгремевшей. Два стихотворения - "Зима" и "Ох,
вспомним мы тебя, унылый город..." - это зарисовки впечатлений от городов
Рыбинска и Енисейска. Дальше представлена серия стихов, импульсом к
написанию которых (1964-1967) служили чаще всего впечатления от разных мест
и ситуаций; здесь есть и владимирско-суздальские места, и подмосковное
местечко платформа "Зеленоградская", и дорожные летучие мысли и т.д. И тут
же - незарастающий след: воспоминание о ссыльной жизни. "Больница... Ночь...
Не спится мне..." - объяснять нечего! "Застольная" - это плач матери по
сыну, когда она, лишенная свободы, еще надеялась, что он жив, пускай тоже в
неволе (на самом деле Оди Тимирева уже пять лет не было в живых - его
расстреляли вскоре после ареста в 1938-м). И наконец, "Седьмое февраля" -
день расстрела Александра Васильевича Колчака.
СПЕКТАКЛЬ "ЗАБАВНЫЙ СЛУЧАЙ"
Просоленная степь, прошитая железнодорожной ниткой, кучка саманных
бараков, огород и парк у пруда, куда вход заключенным воспрещен, хотя каждое
дерево посажено их руками, - Бурминское отделение Карлага. Посредине клуб -
просторное здание, тоже саманное и тоже протекающее в дождь, как и все
остальные бараки. Там бывает кино и действует драматический кружок. Актеры -
заключенные, режиссер и художник - тоже. На репетиции приходят после дня
работы, кто где. А день - от зари до зари. Казалось бы, сил хватит только
дойти до своей койки, свалиться, как мешок, и спать, спать.
Но на репетиции, на спектакле можно забыть на это время обо всем, что
не театр, готовить праздник - а это действительно праздник для многих. Наша
публика - заключенные тоже. Публика очень чуткая, прямо сказать - умная
публика. Я - художник, могу бывать во всех бараках, мужских и женских.
Обхожу их после каждого спектакля и каждый раз ухожу с чувством
удовлетворения от того, как нужно и важно для этих людей то дело, которое мы
делаем с таким трудом, с таким напряжением и радостью. Потому что поставить
спектакль - дело нешуточное. На сцене несколько рам, обтянутых соломенными
матами, - и все. Были две колонны, но в морозы за неимением топлива они
погибли в печке начальника КВЧ. Мир их праху. Теперь начальник у нас другой,
и память о нем другая. Он-то входил в интересы кружка, что можно было
достать - достанет. Надо помочь - поможет сам. За это свойство вольнонаемные
его презирали: "Когда можно кого угодно из зеков заставить, глупо работать
самому". Точки зрения разные - мы хорошо к нему относились.
Режиссер - Анна Лацис; она в родстве с писателем и всеми известными
Лацисами. Небольшого роста, с латышскими большими серыми глазами. Режиссер
она и в прошлом, до лагеря. Ставила она когда-то и где-то "Забавный случай"
Гольдони, решила поставить и здесь. Классика - возражений нет. Шесть
действующих лиц: две женщины, четверо мужчин. Жанина - Фира Лейзерова,
Констанция - Мария Капнист, соперница по сцене и по Гольдони. Где-то теперь
Фира? А Капнист нашла в театре свою дорогу: снимается в кино и посейчас.
Пленный французский офицер - Павлик Пастухов, его слуга - Чичко. Отец Жанины
- забыла его фамилию, прекрасный актер. Отец Констанции - некий Вася,
личность неопределенная, с воровским налетом.
Костюмы? Два кафтана из байки в костюмерной. Золотое шитье из обрезков
латуни: выпросили в ремонтной мастерской. Картонные шляпы сами клеили. Шляпа
Констанции из пастушеского бриля, плели эту шляпу из соломы. Костюм из
лиловой и розовой марли - распороли две пачки. Фижмы, подборы скреплены
цветами.
Парики? Нашлась у нас парикмахерша в прошлом - поволжская колонистка
Нина Вернер. Я ее уговорила, обещав, что на афише и перед спектаклем будет
объявлено: парики и костюмы - Нина Вернер, - клюнула. Достали пакли, завили
локоны на палках, парики вышли хоть куда. Напудрили мукой или мелом, не
помню. Несмотря на сопротивление актрис, они, когда посмотрели, как выглядят
со сцены, - надели. Жабо - собирали по баракам марлевые накидки. Декорации?
Дали нам всякую рвань для обтяжки щитов, выкрасили чем Бог послал. Я
вырезала из картона какие-то барочные узоры под резьбу, расписала глиной,
мелом и сажей, набила на табуретки, столы и карнизы (со стороны фаса). По
бокам сцены поставили зеленые ящики с апельсиновыми деревцами. Деревца -
палки с просверленными дырками, куда вставлены ветки аруи - ползучей туи:
единственная зелень зимой. Она вьется по каменным склонам сопок. Я их
постригла до круглой формы, а апельсины вырезала из крупной моркови. Вышло
красиво. Это оформление. А спектакль вышел веселый. За всей бедностью наших
средств его держала на высоте полная отдача актеров хороших и средних,
опытный режиссер и та творческая атмосфера работы всех без исключения
участников, которую не часто встретишь и в профессиональном театре.
КАК Я БЫЛ В ЯПОНИИ
Кладовая стройчасти: получаю краску и олифу; я - маляр. Кладовщик
Николай Алексеевич, суровый старик, - с виду вылитый Никола Угодник. У меня
с ним постоянные контры из-за неоформленных требований - никак не могу
осилить эту премудрость. Неожиданно в разговоре он сказал: "Вот когда я был
в Японии..."
- Да когда же вы были в Японии, Николай Алексеевич?
- А в плену. Я под Мукденом ранен был, сознание потерял. А очнулся -
тихо. Кругом мертвые лежат, много нас тогда положили. Я в бой за знаменщиком
шел: гляжу, а он рядом лежит и знамя наше полковое тут же. А наших нет -
отступили. Нам все говорят, что японцы раненых добивают, мучают - очень мы
этого боялись. Однако надо сказать, что потом они с нами очень даже нежно
обращались. Что делать? Крови я много потерял, слабый. Ну, все-таки кое-как
достал пакет, перевязал ногу, а потом ползком, ползком подобрался к знамени,
снял с древка да в шинель на грудь под подкладку и спрятал. Лежу, жду, что
будет. Ну, вижу: идут японские санитары, подбирают раненых. Я застонал,
подошли, взяли на носилки, даром, что русский, - и в госпиталь. Шинельку,
конечно, вместе с обмундированием в каптерку, а меня на койку. Конечно,
говорить по-ихнему я не умел, но скажу: очень меня хорошо лечили, врачи не
хуже наших. Выписался я из госпиталя, выдали мне одежу и шинелку, смотрю -
знамя на месте, не заметили. А меня в плен, в Японию. А там как кому повезет
- кто в казармы, а кого, значит, на работу к японским хозяевам, мужчины-то
японские все на войне: кому работать? Попал я к одному старику в работники.
Хороший такой старик, православный, между прочим, и по-русски немного
говорил. Он ко мне очень был добрый, ну, прямо сказать, меня любил, только
все удивлялся - жара такая, а я в шинелке и на работе и дома. "Ты бы снял".
- "Нет, - говорю, - меня чего-то знобит; верно, крови много потерял". А
подкладку я аккуратно зашил, ничего не видно. Как кончу я работу, мы с
хозяином, он мне про свое, я про свое - дом, жена, хозяйство. Ну будто
соседи, будто и войны никакой нет. Однако скучал я очень, все-то чужое, все
не как у нас. Ну, он это видел, конечно. Вот раз приходит и говорит мне:
"Домой хочешь?" - "Кто, - говорю, - домой не хочет. Ты, - говорю, - человек
хороший, не обижаешь, всем доволен. А дом - он дом и есть". - "Ну, так
завтра в порту французский пароход углем грузят. Просись на работу". Больше
ничего не сказал. Прошусь, значит, на работу к своим: наши, пленные,
уголь-то грузили. Взяли меня. Я говорю своим: "Вы меня не ищите, а спросят
на поверке - упал в воду, и дело с концом". - "Ладно". Вот я с тачкой-то
вместе - в трюм. А сверху на меня уголь, уголь. Расшибся я немного, ну
ничего, пробрался к вентилятору, дышу. Долго мне показалось, да и страшно:
завалят углем, вот и конец. Однако слышу - тихо стало, и уголь больше не
сыплется, погрузку кончили. Стою у вентилятора по пояс в угле, жду.
Пароход-то французский, наш, значит, - вроде как союзный. Долго ли, коротко
ли, слышу я, пошел пароход. Все-таки я сразу не вылез - мало ли что бывает:
ведь пленный я, русский, беглый. Как на меня посмотрят? Только как вышел
пароход в открытое море, откопался я, да по кучам, по кучам и вылез. Черный,
грязный, черт чертом. Увидали меня матросы - что за человек? Ну, я, конечно,
их язык не понимаю. "Русский я, русский, - говорю, - солдат, пленный. Они
меня к капитану. Капитан у них мосье Леруа - век не забуду, не выдал. Велел
он меня накормить, переодеть, все как полагается. Он по-русски немного знал,
хлопает меня по плечу: "Карош, карош солдат". Однако шинелки своей я не
отдал. И подумайте: ведь он крюку из-за меня дал. Ему в Шанхай, а он меня во
Владивосток предоставил, к своим, к русским! Господи, к своим попал! Ну,
являюсь я в штаб. Так и так, рядовой такого-то полка, ранен под Мукденом,
был в плену, бежал. Где мой полк? Говорят: от полка не много осталось, а
знамя потеряно и донжик и, значит, расформировать. Полк - в Харбине. А
знамя-то у меня. Полковнику моему телеграмму - нашлось знамя: сохранил и
доставил рядовой такой-то из японского плена. И еду я сам в Харбин, а на
вокзале меня встречают с музыкой, ну, не меня - знамя, конечно. Я древко
приготовил, знамя набил, стою с ним на площадке. Поезд подходит, что тут
было! Командир меня перед строем поцеловал, сто рублей от себя дал и к
Георгию представил. Шутка сказать, полк расформировать! И пошел я обратно в
свой полк. А тут скоро и война кончилась. Вот как я был в Японии. Вам
сколько охры? Три кило? А почему бухгалтер требование не подписал?
- Николай Алексеевич, да его в конторе нет, а меня срочно посылают пол
красить. Я же потом оформлю, когда он придет.
- Вечно вот так с вами, а я потом отвечай!.. В последний раз.
САМОЗВАНКА
Двадцать второй год. Бутырка, Пугачевская башня: так ее зовут, потому
что будто бы сидел в ней Пугачев перед казнью - не ручаюсь за достоверность
этой легенды.
Башня круглая, с винтовой лестницей посредине, а камеры на каждом этаже
расположены секторами. Весна дружная, теплая, солнце заливает их светом,
через решетки окон из нижнего этажа слышно, как поют в два голоса "Уж ты сад
ли, мой сад" и "Потеряла я колечко". Поют хорошо, голоса звонкие, верные,
молодые. Меня два дня, как привели сюда, никого не знаю, все смутно и
непонятно. В камере нас пять женщин самых разных категорий, ничего
человеку дает как раз счастливое детство. Жизнь в разумной и любящей семье,
условия любви, понимания и человечности как бы витаминизируют душу, сообщают
ей запас прочности, дающий выстоять в трудных условиях. Человек со
счастливым детством обретает духовные ориентиры, помогающие ему всегда
сохранять свои лицо и достоинство. Я не раз находил подтверждение
справедливости этих слов, как правило, на примере людей - увы! - старшего
поколения, тех, чье детство пришлось на мирные докатастрофические времена
России. Бывали, конечно, исключения, но они - исключения из правил.
Сестра Анны Васильевны, Елена, прекрасно выразила в небольшом эссе
фундаментальную роль детства, родителей или, говоря вообще, корней в
становлении личности. Думаю, что Анна Васильевна если бы и не подписалась
под этими словами, то уж по крайней мере согласилась с ними, и поэтому
нахожу их в высшей степени подходящими для завершения настоящих заметок;
приведу этот короткий текст целиком.
Отец посадил меня перед собой на седло. Копыта мягко стукали о землю,
звонко о камень. Я держалась обеими руками за луку. Перед лукой в такт
движению двигалась шея гнедой лошади, гриву шевелило ветром, пахло солнцем и
лошадиным потом, и ветер гнал седые волны по склонам холма и по далеко внизу
уходившей ковыльной степи. Когда мы въехали на вершину, перед нами открылся
и - огромный, белый - встал Эльбрус.
В белизне вечных снегов он стоял, как видение, и синее небо уходило
вверх.
Отец сказал: "Гляди и запомни. Может быть, ты уже никогда не увидишь
такой красоты".
Через всю жизнь я пронесла услышанный тогда - пяти лет - неуловимый
ухом ритм, ритм соединения прекрасной белой неподвижности Эльбруса и
спокойного движения колышущейся степи.
Он живет во мне неистребимо, как дыхание, как биение сердца, пока оно -
мое живое сердце - бьется во мне.
ПЕРЕЧЕНЬ ИМЕН
Аксельрод Елизавета Григорьевна (1912-1981) - художник, жена Е.Л.
Лифшица и мать А.Е. Лифшица.
Андаева Раиса Германовна (1936) - искусствовед, преподаватель Пермского
Университета.
Антонова Вера Семеновна (1886-1983) - соседка по дому, друг семьи Анны
Васильевны, работала дворником.
Басманова Марина Павловна - художник.
Бирштейн Вадим Яковлевич (1939) - микробиолог, участник правозащитного
движения в брежневско-андроповские времена.
Бирштейн Макс Авадьевич (1915) - художник, друг Володи Тимирева,
ездивший вместе с ним в экспедиции на Каспий и участвовавший в выставках
сделанных там работ.
Вайнонен Василий Иванович (1898-1964) - балетмейстер, постановщик
балетных спектаклей в лучших музыкальных театрах страны, друг Анны
Васильевны.
Волконский Андрей Михайлович (1933) - пианист, композитор, создатель и
руководитель ансамбля "Мадригал"; в настоящее время живет в Италии.
Величанский Александр Леонидович (1940-1990) - поэт. В доперестроечные
времена практически не публиковался в России - только Твардовский в "Новом
мире" в 1969 г. опубликовал несколько его стихотворений. После 1989 г.
публикации пошли одна за другой.
Гедикян Владимир Михайлович (1929) - художник.
Гедикян Тамара Павловна (1929) - жена В.М. Гедикяна.
Гернет Нина Владимировна (1902-1982) - детская писательница, подруга
Елены Васильевны Сафоновой.
Гефтер Михаил Яковлевич (1918-1995) - историк, общественный деятель.
Глебова Людмила Николаевна (1917-1990) - художник, сестра Т.Н.
Глебовой.
Глебова Татьяна Николаевна (1900-1985) - художник, жена В.В.
Стерлигова.
Горжевская Елизавета Давидовна (1941) - жена А.Величанского, ныне
работник издательства "Прогресс".
Грановская Наталья Юрьевна (1938) - жена В.В. Троицкого, инженер-химик.
Дмитриев Владимир Владимирович (1900-1948) - художник театра, большой
друг Анны Васильевны.
Дулов Александр Андреевич (1931) - химик, популярный автор и
исполнитель песен на гитаре.
Житков Борис Степанович (1882-1938) - писатель, сотрудничал и дружил с
Е.В. Сафоновой и с семьей Анны Васильевны.
Зубарева Людмила Николаевна (1939) - моя жена.
Калинина Фаина Степановна (1925) - балерина Новосибирского театра оперы
и балета, ныне пенсионер.
Капнист Мария Ростиславовна (1914-1994) - киноактриса, большой друг
Анны Васильевны, познакомилась с ней в заключении.
Кашкаров Юрий Данилович (1937-1995) - журналист, в последние годы был
гл. редактором "Нового журнала", издаваемого в США.
Книпер Всеволод Константинович (1888-1942) - муж Анны Васильевны,
инженер-путеец.
Кривошеин Игорь Александрович (1890-1986) - сын известного русского
политического деятеля А.В. Кривошеина, герой Французского Сопротивления во
времена Второй мировой войны; умер во Франции.
Кривошеин Никита Игоревич (1934) - сын И.А. и Н.А. Кривошеиных,
переводчик, в настоящее время живет во Франции.
Кривошеина Нина Алексеевна (1895-1981) - в девичестве Мещерская, автор
книги "Четыре третьих нашей жизни", дружила с Анной Васильевной; умерла во
Франции.
Кругликов Вячеслав Иванович (1930) - журналист-фотограф, муж Н.Н.
Татарской.
Лазарева-Станищева Марина Сергеевна (1918) - художник, внучка академика
архитектуры Ф.О. Шехтеля.
Лазуко Альбина Кузминична (1938) - искусствовед, работает в Русском
музее С.-Петербурга.
Лимчер Ксения Федоровна (1898-1973) - друг Анны Васильевны.
Линк Кирилл Павлович (1924-1983) - мальчишкой был частым гостем в доме
Анны Васильевны, ему покровительствовал Володя Тимирев; воевал, служил
шофером у Василия Сталина; строитель.
Линк Павел Фердинандович (1900-1938) - отец К.П. Линка, шофер
посольства Германии; расстрелян в 1938 г. якобы за шпионаж в пользу
Германии.
Лифшиц Андрей Ефимович (1937-1989) - сын Е.Г. Аксельрод и Е.Л. Лифшица,
инженер горного машиностроения; погиб в Израиле.
Лифшиц Виктория Георгиевна (1945) - жена А.Е. Лифшица, в настоящее
время живет в Израиле.
Лифшиц Ефим Львович (1909-1983) - художник, муж Е.Г. Аксельрод и отец
А.Е.Лифшица.
Малютин Владимир Михайлович (1937) - он же "Кит", инженер; в настоящее
время работает в области медицинского страхования.
Мейлах Михаил Борисович (1941) - литературовед, специалист по советской
литературе 20-30-х годов; был арестован и осужден КГБ в 1981 г. за
распространение т.н. "антисоветской" литературы, отбывал наказание под
Пермью.
Меньшов Валерий Владимирович (1938) - он же "Жук", кино- и
телеоператор.
Михайлова Анна Евгеньевна (1931) - дальняя родственница Сафоновых по
линии Варвары Ивановны Сафоновой.
Некрасов Виктор Платонович (1911-1992) - писатель, вынужден был
покинуть СССР в 1974 г.; умер во Франции.
Ольшевская Ольга Павловна (1936) - биолог, преподаватель, в 1989 г.
приняла послушание в Свято-Амвросиевском Казанском женском монастыре
(Шамординской пустыни).
Ольшевский Иван Алексеевич (1965) - сын О.П. Ольшевской,
предприниматель.
Пешкова (Татарская) Наталья Никитична (1925) - журналист, дочь Н.Ф.
Пешкова; в детстве часто и подолгу жила в семье Анны Васильевны,
впоследствии стала ее большим другом.
Пешков Никита Федорович (1887-1938) - морской офицер, старпом на
"Варяге", знаком с Анной Васильевной со времен ее свадьбы в 1911 г.; помог
Анне Васильевне с устройством на работу в РУСКАПА
(русско-канадско-английское пассажирское агентство); в 1925 г. был арестован
и осужден за контрреволюционную деятельность (три года отбывал на Соловках,
затем был лишен права проживать в центральных и пограничных городах). Умер
от туберкулеза.
Пешкова Екатерина Павловна (1876-1965) - общественный деятель, жена
А.М.Горького.
Писарев Леонид Алексеевич (1938) - художник.
Рогинская Ирина Николаевна (1915-1977) - дружила с Володей Тимиревым и
Анной Васильевной.
Сафонова (Вышнеградская) Варвара Ивановна (1863-1921) - мать Анны
Васильевны.
Сафонов Василий Ильич (1852-1918) - отец Анны Васльевны, известный
русский музыкальный деятель, один из основателей Московской консерватории.
Сафонов Василий Ильич (1967) - мой сын, программист.
Сафонова Елена Васильевна (1902-1980) - сестра Анны Васильевны,
художник; ею выполнены иллюстрации к книгам "Что я видел" Б.С. Житкова,
"Доктор Айболит" К.И. Чуковского и др.
Сафонов Иван Васильевич (1891-1955) - брат Анны Васильевны, скрипач.
Сафонов Илья Васильевич (1887-1931) - брат Анны Васильевны,
виолончелист.
Сафонова Ольга Васильевна (1899-1942) - сестра Анны Васильевны,
художник, моя мать.
Севрюгин Владимир Алексеевич (1940) - преподаватель, журналист.
Севрюгина Ольга Ивановна (1946) - жена В.А. Севрюгина.
Середнякова Евгения Захаровна (1892-1966) - жена М.А. Середнякова, мать
Е.М. Шапошниковой и бабушка Н.В. Шапошниковой.
Середняков Михаил Алексеевич (1890-1966) - юрист, муж Е.З.
Шапошниковой, отец Е.М. Шапошниковой, дед Н.В. Шапошниковой.
Синицына Валентина Георгиевна (1930) - одна из жилиц коммуналки, где я
неудачно вил свое первое семейное гнездо.
Смородский Кирилл Александрович (1898-1942) - художник, мой отец.
Сорокина Ирина Васильевна (1945) - жена Л.А. Писарева.
Стужина Эмилия Павловна (1931-1973) - востоковед, заведовала
краеведческим музеем г. Рыбинска, преподаватель МГУ, переводчица литературы
с китайского, большой друг Анны Васильевны.
Стерлигов Владимир Васильевич (1904-1973) - художник, в 60-70-е годы
был одним из лидеров Ленинградского художнического авангарда.
Сулержицкий Дмитрий Леопольдович (1903-1968) - сын сподвижника
Станиславского по созданию МХАТ.
Сулержицкая Мария Николаевна (1905-1987) - жена Д.Л. Сулержицкого; оба
- друзья Анны Васильевны.
Татарская Наталия Никитична (см.: Пешкова Н.Н.)
Тимирев Владимир Сергеевич (1914-1938) - сын А.В. Книпер, художник. В
1938 г. расстрелян якобы за шпионаж в пользу Германии.
Тихомирова Мария Ильинична (1960) - моя дочь, медицинская сестра.
Троицкий Вадим Владимирович (1935) - виолончелист, кум Анны Васильевны
по крещению М.И. Тихомировой.
Филипьева Наталья Николаевна (1905-1965) - двоюродная сестра Анны
Васильевны по линии матери, мать О.П. Ольшевской.
Черкасова Мария Валентиновна (1938) - биолог, журналист.
Хлебникова Ольга Николаевна (1892-1966) - деревенская учительница,
работавшая в прикалужской деревне в 60-х.
Шапошников Вадим Боpисович (1916-1982) - журналист, друг Володи
Тимирева.
Шапошникова Елена Михайловна (1918-1981) - дочь М.А. и Е.З.
Середняковых, жена В.Б. Шапошникова, мать Н.В. Шапошниковой.
Шапошникова Наталья Вадимовна (1937) - дочь В.Б. и Е.М. Шапошниковых,
переводчица с фр. языка.
Шестаков Николай Яковлевич (1894-1974) - писатель, друг Анны
Васильевны.
Шестакова Надежда Владимировна (1896-1981) - преподаватель, переводчик
с англ. языка, жена Н.Я. Шестакова, друг Анны Васильевны.
Шипунов Сергей (1937) - биолог, зав. лаб. экологии РАН.
Шлыкова Нина Михайловна (1900-1970) - подруга моей матери, О.В.
Сафоновой, преподаватель игры на фортепиано.
Шутов Дмитрий Илларионович (1909-1986) - актер МХАТ.
Эрбштейн Борис Михайлович (1902-1966) - художник, работал с В.Э.
Мейерхольдом, многократно репрессирован, друг Анны Васильевны.
Юдина Мария Вениаминовна (1899-1970) - известная пианистка и педагог,
частый гость Плющихинской квартиры.
Юрьева Нина Дмитриевна (1898) - преподаватель музыки, соседка нашей
семьи по квартире на Фурштадской ул. в Ленинграде.
Яньков Владимир Юрьевич (1927) - преподаватель программирования в МИНХ;
ветеран дома на Плющихе.
РАССКАЗЫ И СТИХИ РАЗНЫХ ЛЕТ
Творчество составляло основу атмосферы жизни семьи Сафоновых, и многие
из детей оказывались заражены этой атмосферой на всю жизнь, продолжая более
или менее всерьез, а то и профессионально заниматься искусством в зрелые
годы. Не была исключением и Анна Васильевна, хотя она и не стала
профессиональным художником, музыкантом или писателем - обстоятельства ее
жизни складывались чаще всего неблагоприятно для проявления творческой
активности. Тем не менее полученный в детстве заряд сказался: обращение к
бумаге - или вполне адресное, или чтобы высказаться перед безымянным
слушателем - зачастую давало выход переполнявшим ее чувствам и мыслям. Не
Бог весть как велик объем написанного Анной Васильевной, если не считать ее
мемуарных записок, - несколько беллетризованных историй из ее разнообразного
опыта, записки о друзьях и стихи, которых, пожалуй, больше всего; ниже все
это предлагается Вашему вниманию именно в упомянутом порядке. Рассказы не
требуют особых комментариев, поскольку кое-какие необходимые пояснения
содержат и сами в себе, во-первых, а во-вторых, это не просто описание
реальных событий, а все-таки скорее литературные произведения; порядок их
представления: "Спектакль NoЗабавный случай¤", "Как я был в Японии",
"Самозванка" и "Кармен". Далее следуют мемуарные записки "О Володе
Дмитриеве", выдающемся художнике театра и большом друге Анны Васильевны, и,
наконец, несколько избранных стихотворений. Вообще, стихов написано довольно
много. По времени написания они располагаются в ряд от 1915 до 1971 г., а
тематически их можно сгруппировать в такие блоки: "Черная страна" - так
назвала этот блок сама Анна Васильевна, - объединяет стихотворения о
лагерной жизни в Казахстане; стихи, посвященные сыну, стихотворные
впечатления от разных городов, а также не группирующиеся по определенным
темам стихи. Отбор стихотворений для настоящей публикации определялся,
во-первых, небесспорным вкусом составителей, а во-вторых, их желанием дать
читателю по возможности более полное представление обо всех периодах
творчества Анны Васильевны и о разнообразии волновавших ее тем.
Стихотворения даны в хронологическом порядке, за исключением "Застольная" и
"Седьмое февраля", которыми было решено завершить стихотворный раздел.
Первые два стихотворения написаны в период знакомства Анны Васильевны с А.В.
Колчаком, и внимательному читателю будет нетрудно найти параллели в тексте
воспоминаний и в стихах. Стихотворение, датированное 26-27-м годом,
написано, скорее всего, в Тарусе. "Малоярославец", 38-й год, - не обманувшее
предчувствие скорого ареста. Далее идет серия стихов из цикла "Черная
страна", написанного в период с 1938 по 1946 г. - после ареста в
Малоярославце и до освобождения из Карлага. Некоторые стихи этого цикла
свидетельствуют о способности Анны Васильевны видеть прекрасное даже в самых
тяжелых ситуациях; примером тому "Облака раскинули крылья...", "Какая
нежность беспредельная..." и "Бык". "Передо мной не в маршальском
мундире..." - удивительный пример того, когда жертва не просто размышляет о
палаче, а размышляет, я бы даже сказал, с налетом жалости, как бы и не
ощущая себя жертвой, а значит, и не будучи таковой! И это в 47-м, когда
победившая в страшной войне страна припухала от голода и в то же время по
воле владельца маршальского мундира готовилась к другой, которая, начнись
она, была бы пострашней уже отгремевшей. Два стихотворения - "Зима" и "Ох,
вспомним мы тебя, унылый город..." - это зарисовки впечатлений от городов
Рыбинска и Енисейска. Дальше представлена серия стихов, импульсом к
написанию которых (1964-1967) служили чаще всего впечатления от разных мест
и ситуаций; здесь есть и владимирско-суздальские места, и подмосковное
местечко платформа "Зеленоградская", и дорожные летучие мысли и т.д. И тут
же - незарастающий след: воспоминание о ссыльной жизни. "Больница... Ночь...
Не спится мне..." - объяснять нечего! "Застольная" - это плач матери по
сыну, когда она, лишенная свободы, еще надеялась, что он жив, пускай тоже в
неволе (на самом деле Оди Тимирева уже пять лет не было в живых - его
расстреляли вскоре после ареста в 1938-м). И наконец, "Седьмое февраля" -
день расстрела Александра Васильевича Колчака.
СПЕКТАКЛЬ "ЗАБАВНЫЙ СЛУЧАЙ"
Просоленная степь, прошитая железнодорожной ниткой, кучка саманных
бараков, огород и парк у пруда, куда вход заключенным воспрещен, хотя каждое
дерево посажено их руками, - Бурминское отделение Карлага. Посредине клуб -
просторное здание, тоже саманное и тоже протекающее в дождь, как и все
остальные бараки. Там бывает кино и действует драматический кружок. Актеры -
заключенные, режиссер и художник - тоже. На репетиции приходят после дня
работы, кто где. А день - от зари до зари. Казалось бы, сил хватит только
дойти до своей койки, свалиться, как мешок, и спать, спать.
Но на репетиции, на спектакле можно забыть на это время обо всем, что
не театр, готовить праздник - а это действительно праздник для многих. Наша
публика - заключенные тоже. Публика очень чуткая, прямо сказать - умная
публика. Я - художник, могу бывать во всех бараках, мужских и женских.
Обхожу их после каждого спектакля и каждый раз ухожу с чувством
удовлетворения от того, как нужно и важно для этих людей то дело, которое мы
делаем с таким трудом, с таким напряжением и радостью. Потому что поставить
спектакль - дело нешуточное. На сцене несколько рам, обтянутых соломенными
матами, - и все. Были две колонны, но в морозы за неимением топлива они
погибли в печке начальника КВЧ. Мир их праху. Теперь начальник у нас другой,
и память о нем другая. Он-то входил в интересы кружка, что можно было
достать - достанет. Надо помочь - поможет сам. За это свойство вольнонаемные
его презирали: "Когда можно кого угодно из зеков заставить, глупо работать
самому". Точки зрения разные - мы хорошо к нему относились.
Режиссер - Анна Лацис; она в родстве с писателем и всеми известными
Лацисами. Небольшого роста, с латышскими большими серыми глазами. Режиссер
она и в прошлом, до лагеря. Ставила она когда-то и где-то "Забавный случай"
Гольдони, решила поставить и здесь. Классика - возражений нет. Шесть
действующих лиц: две женщины, четверо мужчин. Жанина - Фира Лейзерова,
Констанция - Мария Капнист, соперница по сцене и по Гольдони. Где-то теперь
Фира? А Капнист нашла в театре свою дорогу: снимается в кино и посейчас.
Пленный французский офицер - Павлик Пастухов, его слуга - Чичко. Отец Жанины
- забыла его фамилию, прекрасный актер. Отец Констанции - некий Вася,
личность неопределенная, с воровским налетом.
Костюмы? Два кафтана из байки в костюмерной. Золотое шитье из обрезков
латуни: выпросили в ремонтной мастерской. Картонные шляпы сами клеили. Шляпа
Констанции из пастушеского бриля, плели эту шляпу из соломы. Костюм из
лиловой и розовой марли - распороли две пачки. Фижмы, подборы скреплены
цветами.
Парики? Нашлась у нас парикмахерша в прошлом - поволжская колонистка
Нина Вернер. Я ее уговорила, обещав, что на афише и перед спектаклем будет
объявлено: парики и костюмы - Нина Вернер, - клюнула. Достали пакли, завили
локоны на палках, парики вышли хоть куда. Напудрили мукой или мелом, не
помню. Несмотря на сопротивление актрис, они, когда посмотрели, как выглядят
со сцены, - надели. Жабо - собирали по баракам марлевые накидки. Декорации?
Дали нам всякую рвань для обтяжки щитов, выкрасили чем Бог послал. Я
вырезала из картона какие-то барочные узоры под резьбу, расписала глиной,
мелом и сажей, набила на табуретки, столы и карнизы (со стороны фаса). По
бокам сцены поставили зеленые ящики с апельсиновыми деревцами. Деревца -
палки с просверленными дырками, куда вставлены ветки аруи - ползучей туи:
единственная зелень зимой. Она вьется по каменным склонам сопок. Я их
постригла до круглой формы, а апельсины вырезала из крупной моркови. Вышло
красиво. Это оформление. А спектакль вышел веселый. За всей бедностью наших
средств его держала на высоте полная отдача актеров хороших и средних,
опытный режиссер и та творческая атмосфера работы всех без исключения
участников, которую не часто встретишь и в профессиональном театре.
КАК Я БЫЛ В ЯПОНИИ
Кладовая стройчасти: получаю краску и олифу; я - маляр. Кладовщик
Николай Алексеевич, суровый старик, - с виду вылитый Никола Угодник. У меня
с ним постоянные контры из-за неоформленных требований - никак не могу
осилить эту премудрость. Неожиданно в разговоре он сказал: "Вот когда я был
в Японии..."
- Да когда же вы были в Японии, Николай Алексеевич?
- А в плену. Я под Мукденом ранен был, сознание потерял. А очнулся -
тихо. Кругом мертвые лежат, много нас тогда положили. Я в бой за знаменщиком
шел: гляжу, а он рядом лежит и знамя наше полковое тут же. А наших нет -
отступили. Нам все говорят, что японцы раненых добивают, мучают - очень мы
этого боялись. Однако надо сказать, что потом они с нами очень даже нежно
обращались. Что делать? Крови я много потерял, слабый. Ну, все-таки кое-как
достал пакет, перевязал ногу, а потом ползком, ползком подобрался к знамени,
снял с древка да в шинель на грудь под подкладку и спрятал. Лежу, жду, что
будет. Ну, вижу: идут японские санитары, подбирают раненых. Я застонал,
подошли, взяли на носилки, даром, что русский, - и в госпиталь. Шинельку,
конечно, вместе с обмундированием в каптерку, а меня на койку. Конечно,
говорить по-ихнему я не умел, но скажу: очень меня хорошо лечили, врачи не
хуже наших. Выписался я из госпиталя, выдали мне одежу и шинелку, смотрю -
знамя на месте, не заметили. А меня в плен, в Японию. А там как кому повезет
- кто в казармы, а кого, значит, на работу к японским хозяевам, мужчины-то
японские все на войне: кому работать? Попал я к одному старику в работники.
Хороший такой старик, православный, между прочим, и по-русски немного
говорил. Он ко мне очень был добрый, ну, прямо сказать, меня любил, только
все удивлялся - жара такая, а я в шинелке и на работе и дома. "Ты бы снял".
- "Нет, - говорю, - меня чего-то знобит; верно, крови много потерял". А
подкладку я аккуратно зашил, ничего не видно. Как кончу я работу, мы с
хозяином, он мне про свое, я про свое - дом, жена, хозяйство. Ну будто
соседи, будто и войны никакой нет. Однако скучал я очень, все-то чужое, все
не как у нас. Ну, он это видел, конечно. Вот раз приходит и говорит мне:
"Домой хочешь?" - "Кто, - говорю, - домой не хочет. Ты, - говорю, - человек
хороший, не обижаешь, всем доволен. А дом - он дом и есть". - "Ну, так
завтра в порту французский пароход углем грузят. Просись на работу". Больше
ничего не сказал. Прошусь, значит, на работу к своим: наши, пленные,
уголь-то грузили. Взяли меня. Я говорю своим: "Вы меня не ищите, а спросят
на поверке - упал в воду, и дело с концом". - "Ладно". Вот я с тачкой-то
вместе - в трюм. А сверху на меня уголь, уголь. Расшибся я немного, ну
ничего, пробрался к вентилятору, дышу. Долго мне показалось, да и страшно:
завалят углем, вот и конец. Однако слышу - тихо стало, и уголь больше не
сыплется, погрузку кончили. Стою у вентилятора по пояс в угле, жду.
Пароход-то французский, наш, значит, - вроде как союзный. Долго ли, коротко
ли, слышу я, пошел пароход. Все-таки я сразу не вылез - мало ли что бывает:
ведь пленный я, русский, беглый. Как на меня посмотрят? Только как вышел
пароход в открытое море, откопался я, да по кучам, по кучам и вылез. Черный,
грязный, черт чертом. Увидали меня матросы - что за человек? Ну, я, конечно,
их язык не понимаю. "Русский я, русский, - говорю, - солдат, пленный. Они
меня к капитану. Капитан у них мосье Леруа - век не забуду, не выдал. Велел
он меня накормить, переодеть, все как полагается. Он по-русски немного знал,
хлопает меня по плечу: "Карош, карош солдат". Однако шинелки своей я не
отдал. И подумайте: ведь он крюку из-за меня дал. Ему в Шанхай, а он меня во
Владивосток предоставил, к своим, к русским! Господи, к своим попал! Ну,
являюсь я в штаб. Так и так, рядовой такого-то полка, ранен под Мукденом,
был в плену, бежал. Где мой полк? Говорят: от полка не много осталось, а
знамя потеряно и донжик и, значит, расформировать. Полк - в Харбине. А
знамя-то у меня. Полковнику моему телеграмму - нашлось знамя: сохранил и
доставил рядовой такой-то из японского плена. И еду я сам в Харбин, а на
вокзале меня встречают с музыкой, ну, не меня - знамя, конечно. Я древко
приготовил, знамя набил, стою с ним на площадке. Поезд подходит, что тут
было! Командир меня перед строем поцеловал, сто рублей от себя дал и к
Георгию представил. Шутка сказать, полк расформировать! И пошел я обратно в
свой полк. А тут скоро и война кончилась. Вот как я был в Японии. Вам
сколько охры? Три кило? А почему бухгалтер требование не подписал?
- Николай Алексеевич, да его в конторе нет, а меня срочно посылают пол
красить. Я же потом оформлю, когда он придет.
- Вечно вот так с вами, а я потом отвечай!.. В последний раз.
САМОЗВАНКА
Двадцать второй год. Бутырка, Пугачевская башня: так ее зовут, потому
что будто бы сидел в ней Пугачев перед казнью - не ручаюсь за достоверность
этой легенды.
Башня круглая, с винтовой лестницей посредине, а камеры на каждом этаже
расположены секторами. Весна дружная, теплая, солнце заливает их светом,
через решетки окон из нижнего этажа слышно, как поют в два голоса "Уж ты сад
ли, мой сад" и "Потеряла я колечко". Поют хорошо, голоса звонкие, верные,
молодые. Меня два дня, как привели сюда, никого не знаю, все смутно и
непонятно. В камере нас пять женщин самых разных категорий, ничего