Страница:
Оно подняло ножищу, чтобы раздавить беспомощно извивавшуюся на льду Молли, расплющить ее, как пустую алюминиевую банку.
Вещи подобного рода заставляют меня проявлять совершенно безрассудное, самоубийственное рыцарство. Я бросился к Пугалу, на бегу перехватив посох обеими руками, уперся его концом в неровность на льду и на манер прыгуна с шестом взвился в воздух, целясь ногами в спину чудища. Удар вышел вполне сильный, но я слишком устал, чтобы попасть именно туда, куда хотел. В результате Пугало лишь пошатнулось, я отлетел от него и грянулся о лед.
Все же я подарил Черити пару секунд, достаточных, чтобы подняться и наброситься на Пугало с мечом, заставив его переключить внимание с дочери на нее.
Прежде чем я успел встать, Пугало двинуло меня ногой – вполсилы и не очень точно. Даже так оно отшвырнуло меня на добрых десять футов, сломав при этом, вполне возможно, ребро или два. Боль была такая, что я даже вздохнуть не мог, не то что крикнуть.
Пугало повернулось к Черити, и из обрубка руки мгновенно выросли новые побеги. Длинные – уже не пальцы, но щупальца, – они молниеносно протянулись на десять футов, что разделяли их, и обмотались вокруг ее левого запястья. Пугало свирепо встряхнуло Черити. Она вскрикнула, и меч выпал из ее руки. Новые щупальца схватили ее за горло и подняли в воздух. Раны чудовища затягивались на глазах. Другой рукой Пугало схватило Молли и точно также подняло, держа их с Черити лицом к лицу. Вид у гадкой твари при этом был почти сладострастный.
– Ну вот, – почти нежно прошептало Пугало беспомощно бьющейся в его хватке Черити. – Посмотри на нее. Смотри, как будет умирать твоя дочь.
Глаза Черити наполнились ужасом. Лицо побагровело. Молли лежала безжизненно, но и ее лицо начинало темнеть: обеим не хватало воздуха.
– Ничего, это недолго, – продолжало Пугало. – Ты не в силах помочь ей, смертная женщина. Ты не в силах помешать мне.
Нет, все-таки это был фетч – тварь, одаренная способностью и энергией принимать не иллюзорную, а подлинную, материальную форму того символа ужаса, которого смертные называют Пугалом, и это помогало ему черпать уйму энергии – достаточно, во всяком случае, чтобы нейтрализовать самую сильную мою магию. Вот для чего он мучил Молли и ее мать – чтобы насытиться их страхом.
Я тупо смотрел на все это, пока мозг мой силился найти выход, а легкие – просто вздохнуть. Я пытался найти в себе хоть каплю энергии, чтобы сделать хоть что-то, что угодно, чтобы помочь им, – и не нашел ни капли.
Я лежал на боку, слишком изможденный, чтобы бояться, чтобы ненавидеть, чтобы хотя бы злиться. Все, на что меня хватало, – это не опускать головы и не засыпать. Лишенный энергии или эмоций, необходимых в качестве топлива для заклятий, я с таким же успехом мог быть одной из замороженных статуй в саду-тюрьме Мэб.
Черити попыталась лягнуть Пугало – безрезультатно. Тот продолжал довольно урчать, и мне показалось, эта чертова гадина сделалась на пару дюймов выше. Огненная бабочка Лилии порхала у меня над головой, повиснув на мгновение перед глазами.
И тут до меня дошло.
Во мне шевельнулась слабая, но все-таки надежда.
Фетч черпал энергию из страха.
А у меня его не осталось. Я просто слишком устал, чтобы бояться.
Ну да, конечно. Потому я и того фетча в гостинице замочил с такой легкостью. Всего за пару минут до того я собрал весь свой страх и израсходовал его на перенацеливающее заклятие. При встрече с той тварью в темном коридоре страха у меня не оставалось ни капли – только злость. Лишенный подпитки моего страха фетч не мог разрушить мою магию, и я швырял и валял его как хотел.
И другого фетча, Баки, я обезглавил, не испытывая страха. Слишком быстро тогда все произошло. Я действовал чисто рефлекторно, прежде чем в дело успели вмешаться всякие дурацкие эмоции. Я просто не успел испугаться, потому и одолел этого фетча.
Я бы ни за что не нашел бреши в обороне фетчей, не исчерпай я всех своих сил, физических и духовных. Все, чего мне стоило бояться, – это самого страха. Я вдруг понял, что мог бы одолеть этого громилу, имей я достаточно энергии для одного-единственного заклятия. Я проделал это уже дважды. Бог троицу любит.
Бабочка плясала в воздухе перед моим лицом.
Секунду я смотрел на нее, а в мозгу у меня брезжила догадка. Я разразился слабым, но неподдельным смехом.
– Лилия! Ах ты хитрюга, обманщица, умница!
Я поднял левую руку раскрытой ладонью вверх, и бабочка опустилась на нее. На мгновение она вспыхнула еще ярче, а потом моя воля осторожно коснулась ее. Она распалась на огненные струйки, словно всосавшиеся в мою сожженную ладонь. Огонь разлился по моему телу счастливым летним теплом и наполнил меня своей брызжущей жизненной энергией. Энергия встретилась с крошечной искоркой теплившейся во мне надежды, и сплав их умножился в размерах, захлестнув меня с головой.
Я вдруг понял, что стою, разведя руки, запрокинув лицо к огромной серебряной луне. Солнечный свет словно струился из меня, отгоняя зимнюю стужу. Сам Арктис-Тор, исполинский форт из черного льда, застонал, возмущенный этим горячим, ярким светом.
Я опустил взгляд и увидел, что фетч потрясенно смотрит на меня. Его пальцы-щупальца разжались, Молли с Черити упали к его ногам и лежали там, слабо шевелясь.
– Ты… ты не можешь, – потрясенно пробормотало Пугало. – Ты… это невозможно.
Я взмахнул рукой, прошептал заклинание – мой жезл взмыл с земли, куда я его уронил, и влетел в мою протянутую руку. Резные руны на его поверхности вспыхнули жаром тысячи июлей, готовым вырваться на волю.
– Ты ведь любишь кинозлодеев, правда? – Я поднял жезл; летний огонь окутал мою руку жарким сиянием. Я раздвинул губы в довольной, недоброй ухмылке. – А такого не видел?
Руны на жезле сияли ало-золотым светом.
– Как насчет позабавиться с огнем, а, Пугало?
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
ГЛАВА СОРОКОВАЯ
Вещи подобного рода заставляют меня проявлять совершенно безрассудное, самоубийственное рыцарство. Я бросился к Пугалу, на бегу перехватив посох обеими руками, уперся его концом в неровность на льду и на манер прыгуна с шестом взвился в воздух, целясь ногами в спину чудища. Удар вышел вполне сильный, но я слишком устал, чтобы попасть именно туда, куда хотел. В результате Пугало лишь пошатнулось, я отлетел от него и грянулся о лед.
Все же я подарил Черити пару секунд, достаточных, чтобы подняться и наброситься на Пугало с мечом, заставив его переключить внимание с дочери на нее.
Прежде чем я успел встать, Пугало двинуло меня ногой – вполсилы и не очень точно. Даже так оно отшвырнуло меня на добрых десять футов, сломав при этом, вполне возможно, ребро или два. Боль была такая, что я даже вздохнуть не мог, не то что крикнуть.
Пугало повернулось к Черити, и из обрубка руки мгновенно выросли новые побеги. Длинные – уже не пальцы, но щупальца, – они молниеносно протянулись на десять футов, что разделяли их, и обмотались вокруг ее левого запястья. Пугало свирепо встряхнуло Черити. Она вскрикнула, и меч выпал из ее руки. Новые щупальца схватили ее за горло и подняли в воздух. Раны чудовища затягивались на глазах. Другой рукой Пугало схватило Молли и точно также подняло, держа их с Черити лицом к лицу. Вид у гадкой твари при этом был почти сладострастный.
– Ну вот, – почти нежно прошептало Пугало беспомощно бьющейся в его хватке Черити. – Посмотри на нее. Смотри, как будет умирать твоя дочь.
Глаза Черити наполнились ужасом. Лицо побагровело. Молли лежала безжизненно, но и ее лицо начинало темнеть: обеим не хватало воздуха.
– Ничего, это недолго, – продолжало Пугало. – Ты не в силах помочь ей, смертная женщина. Ты не в силах помешать мне.
Нет, все-таки это был фетч – тварь, одаренная способностью и энергией принимать не иллюзорную, а подлинную, материальную форму того символа ужаса, которого смертные называют Пугалом, и это помогало ему черпать уйму энергии – достаточно, во всяком случае, чтобы нейтрализовать самую сильную мою магию. Вот для чего он мучил Молли и ее мать – чтобы насытиться их страхом.
Я тупо смотрел на все это, пока мозг мой силился найти выход, а легкие – просто вздохнуть. Я пытался найти в себе хоть каплю энергии, чтобы сделать хоть что-то, что угодно, чтобы помочь им, – и не нашел ни капли.
Я лежал на боку, слишком изможденный, чтобы бояться, чтобы ненавидеть, чтобы хотя бы злиться. Все, на что меня хватало, – это не опускать головы и не засыпать. Лишенный энергии или эмоций, необходимых в качестве топлива для заклятий, я с таким же успехом мог быть одной из замороженных статуй в саду-тюрьме Мэб.
Черити попыталась лягнуть Пугало – безрезультатно. Тот продолжал довольно урчать, и мне показалось, эта чертова гадина сделалась на пару дюймов выше. Огненная бабочка Лилии порхала у меня над головой, повиснув на мгновение перед глазами.
И тут до меня дошло.
Во мне шевельнулась слабая, но все-таки надежда.
Фетч черпал энергию из страха.
А у меня его не осталось. Я просто слишком устал, чтобы бояться.
Ну да, конечно. Потому я и того фетча в гостинице замочил с такой легкостью. Всего за пару минут до того я собрал весь свой страх и израсходовал его на перенацеливающее заклятие. При встрече с той тварью в темном коридоре страха у меня не оставалось ни капли – только злость. Лишенный подпитки моего страха фетч не мог разрушить мою магию, и я швырял и валял его как хотел.
И другого фетча, Баки, я обезглавил, не испытывая страха. Слишком быстро тогда все произошло. Я действовал чисто рефлекторно, прежде чем в дело успели вмешаться всякие дурацкие эмоции. Я просто не успел испугаться, потому и одолел этого фетча.
Я бы ни за что не нашел бреши в обороне фетчей, не исчерпай я всех своих сил, физических и духовных. Все, чего мне стоило бояться, – это самого страха. Я вдруг понял, что мог бы одолеть этого громилу, имей я достаточно энергии для одного-единственного заклятия. Я проделал это уже дважды. Бог троицу любит.
Бабочка плясала в воздухе перед моим лицом.
Секунду я смотрел на нее, а в мозгу у меня брезжила догадка. Я разразился слабым, но неподдельным смехом.
– Лилия! Ах ты хитрюга, обманщица, умница!
Я поднял левую руку раскрытой ладонью вверх, и бабочка опустилась на нее. На мгновение она вспыхнула еще ярче, а потом моя воля осторожно коснулась ее. Она распалась на огненные струйки, словно всосавшиеся в мою сожженную ладонь. Огонь разлился по моему телу счастливым летним теплом и наполнил меня своей брызжущей жизненной энергией. Энергия встретилась с крошечной искоркой теплившейся во мне надежды, и сплав их умножился в размерах, захлестнув меня с головой.
Я вдруг понял, что стою, разведя руки, запрокинув лицо к огромной серебряной луне. Солнечный свет словно струился из меня, отгоняя зимнюю стужу. Сам Арктис-Тор, исполинский форт из черного льда, застонал, возмущенный этим горячим, ярким светом.
Я опустил взгляд и увидел, что фетч потрясенно смотрит на меня. Его пальцы-щупальца разжались, Молли с Черити упали к его ногам и лежали там, слабо шевелясь.
– Ты… ты не можешь, – потрясенно пробормотало Пугало. – Ты… это невозможно.
Я взмахнул рукой, прошептал заклинание – мой жезл взмыл с земли, куда я его уронил, и влетел в мою протянутую руку. Резные руны на его поверхности вспыхнули жаром тысячи июлей, готовым вырваться на волю.
– Ты ведь любишь кинозлодеев, правда? – Я поднял жезл; летний огонь окутал мою руку жарким сиянием. Я раздвинул губы в довольной, недоброй ухмылке. – А такого не видел?
Руны на жезле сияли ало-золотым светом.
– Как насчет позабавиться с огнем, а, Пугало?
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Пугало издало пронзительный, закладывающий уши скрежет – как накачанный стероидами кузнечик – и прянуло в сторону, пытаясь укрыться от меня за замерзшим фонтаном. Я знал уже, как быстро могут двигаться фетчи, и не пытался подстрелить его на бегу. Вместо этого я дождался, пока он отойдет подальше от Молли и Черити, укроется за ледяным куполом фонтана и остановится. А потом одним огненным разрядом снес к чертовой матери две трети этого купола.
Золотая струя летней энергии пронзила лед и ударила в Пугало. Она застигла фетча врасплох – огненная пика сожгла ему то, что у человека было бы бедром, и верхнюю часть ноги. Пугало издало металлический рев, полный боли и злобы, ударилось о белую мраморную статую трех сестер, отлетело от нее, и ему пришлось схватиться за ногу одной из статуй, чтобы не сорваться с края балкона.
Но он кричал не один. На меня навалился вдруг целый ураган звуков, таких громких, что барабанные перепонки пронзила острая боль. Арктис-Тор снова вздрогнул, и черный лед застонал низко-низко, на грани инфразвука. Внизу, во дворе, продолжали визжать как безумные другие фетчи.
Сотрясение поверхности сбило меня с ног, и я полетел спиной вперед на изваянный изо льда розовый куст, ощетинившийся длинными шипами. Лед оказался на удивление крепким и не раскрошился под моей тяжестью. Я ощутил острую боль в оцарапанной лодыжке, но заговоренная кожа куртки защитила меня от других повреждений. Не прошло и секунды, как я снова был на ногах, приготовившись к следующему выстрелу.
Однако за эту секунду Пугало успело стремительно сменить направление. Двигаясь на трех конечностях, оно быстро – ни дать ни взять раненый паук – устремилось к Молли и Черити. На этот раз я не мог позволить себе тянуть время с прицеливанием. Я выпустил огненную струю, целясь между Пугалом и лежавшими на льду женщинами, но фетч успел увернуться, и огонь лишь опалил несколько побегов-щупалец. Пугало метнулось к Молли. Черити лежала рядом с ней совершенно неподвижно.
Но только до тех пор, пока Пугало не оказалось в пределах досягаемости ее меча. Тогда Черити перекатилась, и меч ее, описав дугу параллельно земле, полоснул по здоровой ноге Пугала, вспоров ее от бедра до колена. Фетч отпрянул, пытаясь увернуться от меча. Черити преследовала его, держась слишком близко к чертовой твари, чтобы позволить мне выстрелить еще раз. Подпрыгивая на оставшихся конечностях, Пугало пыталось добраться до края балкона.
– Черити! – крикнул я. – Ложись!
Жена Майкла мгновенно упала, открыв мне линию огня.
Фетч дернулся, тело его как-то странно исказилось, и он прыгнул с края. Уже в прыжке он преобразился. За спиной его развернулись огромные складчатые крылья, а еще через долю секунды и он весь превратился в одну из тех чудовищных летучих мышей размером с дельтаплан, которых я уже видел раз в Небывальщине. Хлопая крыльями в попытках набрать высоту, он устремился прочь от башни, и колдовская луна заливала его своим безумным серебряным светом.
Идеальная мишень.
Я еще раз накачал в жезл заряд летнего огня. Я чувствовал, что запас его подходит к концу, но упусти я фетча в этот раз, и другой такой возможности мне не представится. Ну и еще. Эта гадина мучила жену и дочь моего друга, едва не убила их у меня на глазах, так что теперь должна за это ответить.
Поэтому я разрядил в него жезл – на сей раз с такой силой, что огонь высветил горные склоны в пяти или даже десяти милях от башни, а падавший с неба снег громко шипел, касаясь раскаленной струи. Достигнув фетча, заряд расцвел исполинским огненным цветком, и ударная волна взрыва раздробила все ледяные розовые кусты на балконе.
То, что устремилось с неба к безжалостному горному склону, уже трудно было назвать фетчем или чем-либо другим. Разбрасывая искры, оставляя за собой дымный след, он врезался в гранитный склон с такой силой, что с вершины сорвалась лавина, похоронившая его под толщей камней и льда.
Я торжествующе потряс в воздухе посохом.
– Ну? – заорал я. – Кто следующий?
На мгновение во дворе под нами воцарилась абсолютная тишина, а потом темная масса фетчей отпрянула от подножия башни, спасаясь бегством.
– Гарри! – услышал я напряженный голос Черити.
Уходя с линии огня, жена Майкла рухнула на ледяной пол, сделавшийся скользким от моих выстрелов, и теперь инерция медленно, но неумолимо тащила ее к краю балкона. Я повернулся, чтобы броситься ей на помощь, но капля рассудка, остававшаяся еще в моей усталой голове, подсказала мне, что я лишь повторю ошибку, из-за которой Черити оказалась в таком отчаянном положении. Поэтому я опустился на карачки и пополз вперед, вытянув перед собой посох. Когда я подобрался к Черити достаточно близко, чтобы она смогла дотянуться до посоха, ноги ее уже свисали с края почти до колен. Она крепко схватилась за один конец посоха, а я держался за другой, остановив ее скольжение к краю. Очень медленно, очень осторожно я начал пятиться назад. А потом черный лед парапета снова застыл, словно и не таял только что, и я осторожно оттащил Черити от края, лишив возможности поупражняться в прыжках без парашюта.
Как только она оказалась в безопасности, мы оба повернулись и посмотрели на Молли. Девушка лежала неподвижно, но дышала. Я перекатился на спину и лежал, приходя в себя. Черити поднялась и подошла к дочери. Я не пошел за ней. Не думаю, чтобы ей хотелось делиться со мной этим моментом.
Я ждал, на всякий случай оглядываясь по сторонам. Черити опустилась на колени и обняла дочь, прижимая к себе, как маленькую, покачивая и приговаривая что-то вполголоса. С минуту мне казалось, что ужас и боль довели Молли до состояния, откуда уже нет возврата. Но потом она вздрогнула, открыла глаза и тихо заплакала, прижавшись к матери.
Услышав за спиной стон, я резко повернулся, держа наготове жезл.
Изваяние распятого мужчины снова застонало. Хотя он все еще висел на ветвях, жар моих выстрелов растопил ледяные наручники на его левой руке, и она безжизненно свисала, раскачиваясь на ветру. Я никогда еще не видел человеческой плоти, истерзанной столь ужасно. Его пальцы, кисти, запястья промерзли до кости, но кровь еще струилась по жилам, причиняя, должно быть, ужасную боль. И еще я увидел, что вся рука его покрыта шрамами. Шрамами от ожогов. Шрамами от порезов. Шрамами от чудовищных ударов и сросшихся абы как переломов.
Ну, меня тоже ранили, и не раз. Но одной этой руке несчастного досталось больше, чем всему моему телу.
Почти против воли я встал и подошел к дереву. Волосы мужчины свисали на лицо бесформенными космами, клочками лишайника. Одни пряди сохранили свой светло-каштановый цвет, другие поседели, третьи вообще превратились в белый хрупкий лед. Борода его в этом отношении мало чем отличалась от шевелюры. Лицо – та часть лица, которую я разглядел под волосами, – казалось совершенно опустошенным, и мне почудилось, что гримасы боли так долго искажали его, что сами начали причинять боль, хотя в отличие от руки шрамов на нем я не видел. Глаза были открыты, но белые зрачки, казалось, не видят ничего.
Я узнал его.
– Ллойд Слейт, – прошептал я. – Зимний Рыцарь.
В последний раз я видел Слейта после битвы на холме Каменного Стола, места, где династии фейри устраивают свои разборки. Ну, занимаются дипломатией, то есть мочат всех, кто принадлежит к команде соперника. Слейт представлял собой угрозу обществу. И еще какую. Наркоман, насильник, тип без стыда и совести. В конце битвы он прикончил женщину, с которой мы могли бы подружиться.
Он пошевелился и всхлипнул.
– Кто здесь?
– Дрезден, – откликнулся я.
Слейт открыл рот, и из него вырвался истерический смешок.
– Ты здесь. Слава Богу, ты здесь. Я так давно здесь торчу… – Он склонил голову набок, выставив сонную артерию. – Освободи меня. Давай же, ну!
– Освободить? – не понял я.
– От этого, – всхлипнул Слейт. – От этого кошмара. Убей меня. Убей меня. Убей меня. Бога ради, Дрезден, убей меня.
Та часть моей души, что размякла, ослабла от происходящего, с радостью исполнила бы его просьбу. Но другая – более жесткая, более темная – часть меня, напротив, хотела посмотреть, не придумаю ли я чего-нибудь такого, чтобы усугубить его страдания. Я так и стоял, глядя на него и взвешивая возможности. Минут через десять он снова потерял сознание.
Откуда-то справа послышался невыразимо прекрасный голос, хрипловатый и шелковистый одновременно.
– Ты не понимаешь сути его наказания.
Я повернулся к замерзшему фонтану. Точнее, к тому, что от него осталось. Сохранилась примерно треть ледяного купола, зато теперь я смог разглядеть заключенную в него статую – нет, не статую, а женщину-сидхе, высокую, неестественно прекрасную. Вернее сказать, она была бы прекрасной при других обстоятельствах. Сейчас же ее алые волосы, освободившись от поддерживавшего их льда, прилипли к голове. Глаза ввалились и горели слишком ярко, словно у нее был жар. Она стояла спокойно; из-подо льда, служившего ей единственным одеянием, виднелись одна нога, голова, плечо и рука. Что-то неестественное чудилось в ее спокойствии, словно она не ощущала неудобства, физического или иного, от ледяного плена. Казалось, она смотрит на происходящее с терпеливой иронией – а может, считала подобные тривиальности недостойными своего внимания. Леанансидхе, одна из старейших и наиболее влиятельных сидхе при дворе Зимней Королевы. А также моя крестная.
– Леа, – выдохнул я. – Блин-тарарам, что с вами?
– Мэб, – коротко ответила она.
– В прошлый Хэллоуин, – пробормотал я, – она говорила, что заключила вас в тюрьму. Так она держит вас здесь? Вот так?
– Разумеется. – В ее взгляде мелькнуло что-то очень неприятное. – Ты не понимаешь истинной сути его наказания.
Я покосился на Зимнего Рыцаря.
– Э… Чего?
– Слейт, – мурлыкнула она и тоже скосила глаза в его сторону. Лед не позволял ей повернуть голову. – Конечно, ему больно. Но боль может причинить кто угодно. Боль причиняют несчастные случаи. Боль – естественная составляющая вселенной, так что вряд ли Повелительница Воздуха и Тьмы стала бы ограничиваться ею в качестве наказания. Нет, она терзает его добротой.
С минуту я, хмурясь, смотрел на Слейта, потом помрачнел, представив себе это.
– Она оставляет его висеть вот так. А потом приходит и избавляет его, да?
Моя крестная улыбнулась и даже мурлыкнула от удовольствия.
– Она исцеляет его раны и унимает терзающую его боль. Она возвращает ему зрение, и первое, что он видит, – это лицо той, кто избавляет его от страданий. Она сама, своими руками, ухаживает за ним, согревает, кормит, очищает от грязи. А потом ведет его к себе в павильон. Бедняга. Он знает, что, проснувшись, снова будет висеть, слепой, на дереве – и все, что ему останется, это ждать ее возвращения.
Я тряхнул головой.
– Думаете, он из-за этого и страдает? Из-за того, что в нее влюбился?
Леа улыбнулась.
– Любовь, – пробормотала она. – Может, да, а может и нет. Но желание – о да. Ты недооцениваешь самые простые вещи, мой крестник. – Глаза ее засияли. – Когда тебе дают пищу и тепло. Когда к тебе прикасаются. Чистят, заботятся – и желают. И снова, и снова, прогоняя через боль и экстаз. Разум смертного не выдерживает такого. Ну, не сразу. Но постепенно. Как вода подтачивает камень. – Ее сияющие безумным блеском глаза уставились на меня, и в голосе зазвучали предостерегающие нотки. – Это медленное совращение. Преображение, только крошечными шажками.
На мгновение кожа на моей левой руке отчаянно зачесалась. Здоровая кожа, знак Ласкиэли.
– Да, – прошипела Леа. – Мэб, видишь ли, терпелива. Ей не нужно спешить. И когда падут последние стены его рассудка и он будет с радостью ожидать возвращения на дерево, она уничтожит его. Заменит другим. Он живет до тех пор, пока сопротивляется. – Она зажмурилась на мгновение. – Вот мудрость, которую тебе следует запомнить, дитя мое.
– Леа, – спросил я, – что случилось с вами? Давно ли вы так?
– Сила, которой я обладала, сделала меня слишком дерзкой. Мне казалось, я смогу преодолеть то, что неотвратимо для нас всех. Глупо, конечно. Миледи Королева Мэб дала мне понять ошибку, которую я совершила.
– И она держала вас взаперти в персональном айсберге больше года? – Я покачал головой. – Крестная, да у вас такой вид, будто вы с дерева безумного свалились, пересчитав при этом все ветки.
Она снова открыла глаза, горящие, безумные как черт знает что. И рассмеялась. Тихим, негромким смехом, ни капельки не напоминавшим смех смертельно опасной заклинательницы-сидхе, которую я помнил со времен, когда еще водительских прав не получил.
– Безумное дерево, – прошептала она, и глаза ее снова закрылись. – Да.
Я услышал на лестнице топот тяжелых башмаков, и на балкон выбежал Томас с залитым светящейся зеленой кровью мечом.
– Гарри!
– Я здесь, – откликнулся я, помахав ему рукой. Он бросил взгляд на Молли и Черити, потом поспешил ко мне. Комок страха шевельнулся у меня внутри. – Где Мёрфи?
– Успокойся, – выдохнул он. – Она внизу, охраняет вход. Девочка в порядке?
– Дышит. – Я понизил голос. – Меня больше беспокоит ее рассудок. По крайней мере она плачет. Это добрый знак. Что там творится?
– Нам нужно уходить, – сказал Томас. – Быстро.
– Почему?
– Что-то надвигается.
– Всегда что-нибудь, да надвигается, – возразил я. – Ты поконкретнее можешь?
Он стиснул зубы и мотнул головой.
– С прошлого года… Эрлкёнига… у меня… интуиция, что ли? А может, просто инстинкты. Я ощущаю в воздухе больше, чем прежде. Мне кажется, к нам спешит Дикая Охота. И еще много всякого спешит.
Стоило ему произнести это, как я услышал принесенный с ветром долгий, печальный, голодный зов рога.
Я поднялся на край фонтана и вгляделся в ночь. Было слишком темно, чтобы разглядеть что-нибудь, но на мгновение мне показалось, что я увидел вдалеке отблеск лунного света на том странном металле, из которого фейри делают свои доспехи и оружие.
Еще один рог протрубил – зычный, басистый, раскатистый, только этот послышался со стороны, противоположной первому. На протяжении следующих секунд к ним присоединилось еще несколько таких же, потом добавились барабаны, а потом до нас донесся и нарастающий рев и рык – со всех сторон. В горах на восток от Арктис-Тора одна из снежных вершин скрылась в приближающейся черной туче. Я огляделся по сторонам – тень накрыла еще несколько вершин. Звуки рогов и крики делались все громче.
– Блин-тарарам, – выдохнул я и повернулся к крестной. – Это та энергия, которую я использовал здесь. Это она причиной, да?
– Разумеется, – подтвердила Леа.
– Срань господня! – поперхнулся Томас, подскочив как напуганная кошка, когда то, что он считал всего лишь статуей, шевельнулось и заговорило.
– Томас, это моя крестная, Леа, – представил я ее. – Леа, это То…
– Я знаю, кто это, – пробормотала моя крестная. – Я знаю, что это. И я знаю, чей он. – Взгляд ее снова уперся в меня. – Ты призвал силы Лета сюда, в Арктис-Тор, в самое сердце Зимы. Когда ты это сделал, все Зимние ощутили боль. А теперь они спешат убить тебя.
Теперь поперхнулся уже я.
– Э… Сколько их?
Безумный блеск снова появился в ее глазах.
– Ну как же, детка. Все Зимние. Все наши.
Блин.
– Черити, – крикнул я. – Уходим!
Черити кивнула и встала, поддерживая Молли. Хорошо, девчонка могла уже двигаться. Оставайся она без сознания, могу себе представить, каково бы нам пришлось спускать ее с башни. Молли вместе с матерью скрылись на лестнице.
– Томас, – сказал я. – Сможешь срубить хоть часть этого льда, не повредив ее?
Томас облизнул губы.
– Думаешь, это удачная мысль? Разве не она хотела превратить тебя в собаку?
– В гончую, – уточнила Леа, шаря по всем сторонам безумным взглядом. – Это совсем другое дело.
– Она была маминой подругой, – тихо шепнул я Томасу.
– Мой папаша тоже был маминым другом, – возразил он. – И ты знаешь, чем это кончилось.
Леа издала внезапный задыхающийся звук.
Я нахмурился и посмотрел на нее. Глаза ее едва не вылезали из орбит, а лицо исказилось от боли. Губы шевелились. Звериный рык вырывался из горла каждую секунду или две. Пальцы свободной руки скрючились. Потом она вдруг обмякла, а когда снова посмотрела на меня, глаза ее сделались прежними: на треть похотливыми, на треть по-кошачьи бесстрастными, на треть безжалостно-хищными.
– Детка, – произнесла она слабым голосом. – Ты не должен освобождать меня.
Я в замешательстве уставился на нее.
– Почему?
Она стиснула зубы.
– Мне нельзя еще доверять, – произнесла она наконец. – Еще не время. Я не смогу исполнить обещания, данного твоей матери, если ты освободишь меня сейчас. Уходи.
– Доверять? – не понял я.
– Не время, – произнесла она, и голос ее снова зазвенел от напряжения. – Я не могу долго удерживаться от… – Она поежилась и опустила голову. Когда через несколько секунд снова посмотрела на меня, безумие вернулось в ее глаза.
– Погоди, – прохрипела она. – Я передумала. Освободи меня.
Мы с Томасом переглянулись и опасливо отступили на шаг.
Лицо Леа перекосилось от злости, и она испустила вой, от которого с карниза посыпались сосульки.
– Освободи меня!
– Что здесь, черт подери, происходит? – спросил меня Томас.
– Э-э-э… – протянул я. – Расскажу после того, как выберемся из этой задницы.
Томас кивнул, и мы поспешили к лестнице. На бегу я оглянулся. Фонтан уже восстанавливал свою форму, вода превращалась в лед. Тонкий слой его уже покрыл мою крестную. Я поежился, отвел глаза от нее и уперся взглядом точнехонько в несчастного Ллойда Слейта. Ноги сами собой ускорили шаг.
А потом, уже выбегая на лестницу, на одно короткое мгновение мне показалось, что я увидел еще кое-что. Луч лунного света, прорезавшись сквозь облака, упал на изваяние трех женщин-сидхе, и в этом неверном свете я увидел, как одна из статуй шевельнулась. Она повернула голову мне вслед, и белый мрамор ее глаз внезапно окрасился в изумрудный цвет – в точности как глаза Мэб.
Не просто как у нее.
Это и были ее глаза.
Статуя подмигнула мне.
Гул приближавшихся фейри нарастал, напомнив мне, что проверять это некогда. Я поежился и побежал по лестнице вслед за Томасом, оставив балкон, его пленников и – возможно – его хозяйку за спиной. Мне стоило сосредоточиться на том, как нам добраться до проделанной Лилией прорехи целыми и невредимыми, поэтому я выбросил на время из головы все вопросы.
Через несколько минут мы уже брели вчетвером по колено в снегу, и я тратил последние капли энергии бабочки на то, чтобы не дать нам погибнуть от переохлаждения.
Я возглавил отряд и поспешил к месту перехода, а кошмарная симфония криков и воплей надвигалась на нас со всех сторон.
Золотая струя летней энергии пронзила лед и ударила в Пугало. Она застигла фетча врасплох – огненная пика сожгла ему то, что у человека было бы бедром, и верхнюю часть ноги. Пугало издало металлический рев, полный боли и злобы, ударилось о белую мраморную статую трех сестер, отлетело от нее, и ему пришлось схватиться за ногу одной из статуй, чтобы не сорваться с края балкона.
Но он кричал не один. На меня навалился вдруг целый ураган звуков, таких громких, что барабанные перепонки пронзила острая боль. Арктис-Тор снова вздрогнул, и черный лед застонал низко-низко, на грани инфразвука. Внизу, во дворе, продолжали визжать как безумные другие фетчи.
Сотрясение поверхности сбило меня с ног, и я полетел спиной вперед на изваянный изо льда розовый куст, ощетинившийся длинными шипами. Лед оказался на удивление крепким и не раскрошился под моей тяжестью. Я ощутил острую боль в оцарапанной лодыжке, но заговоренная кожа куртки защитила меня от других повреждений. Не прошло и секунды, как я снова был на ногах, приготовившись к следующему выстрелу.
Однако за эту секунду Пугало успело стремительно сменить направление. Двигаясь на трех конечностях, оно быстро – ни дать ни взять раненый паук – устремилось к Молли и Черити. На этот раз я не мог позволить себе тянуть время с прицеливанием. Я выпустил огненную струю, целясь между Пугалом и лежавшими на льду женщинами, но фетч успел увернуться, и огонь лишь опалил несколько побегов-щупалец. Пугало метнулось к Молли. Черити лежала рядом с ней совершенно неподвижно.
Но только до тех пор, пока Пугало не оказалось в пределах досягаемости ее меча. Тогда Черити перекатилась, и меч ее, описав дугу параллельно земле, полоснул по здоровой ноге Пугала, вспоров ее от бедра до колена. Фетч отпрянул, пытаясь увернуться от меча. Черити преследовала его, держась слишком близко к чертовой твари, чтобы позволить мне выстрелить еще раз. Подпрыгивая на оставшихся конечностях, Пугало пыталось добраться до края балкона.
– Черити! – крикнул я. – Ложись!
Жена Майкла мгновенно упала, открыв мне линию огня.
Фетч дернулся, тело его как-то странно исказилось, и он прыгнул с края. Уже в прыжке он преобразился. За спиной его развернулись огромные складчатые крылья, а еще через долю секунды и он весь превратился в одну из тех чудовищных летучих мышей размером с дельтаплан, которых я уже видел раз в Небывальщине. Хлопая крыльями в попытках набрать высоту, он устремился прочь от башни, и колдовская луна заливала его своим безумным серебряным светом.
Идеальная мишень.
Я еще раз накачал в жезл заряд летнего огня. Я чувствовал, что запас его подходит к концу, но упусти я фетча в этот раз, и другой такой возможности мне не представится. Ну и еще. Эта гадина мучила жену и дочь моего друга, едва не убила их у меня на глазах, так что теперь должна за это ответить.
Поэтому я разрядил в него жезл – на сей раз с такой силой, что огонь высветил горные склоны в пяти или даже десяти милях от башни, а падавший с неба снег громко шипел, касаясь раскаленной струи. Достигнув фетча, заряд расцвел исполинским огненным цветком, и ударная волна взрыва раздробила все ледяные розовые кусты на балконе.
То, что устремилось с неба к безжалостному горному склону, уже трудно было назвать фетчем или чем-либо другим. Разбрасывая искры, оставляя за собой дымный след, он врезался в гранитный склон с такой силой, что с вершины сорвалась лавина, похоронившая его под толщей камней и льда.
Я торжествующе потряс в воздухе посохом.
– Ну? – заорал я. – Кто следующий?
На мгновение во дворе под нами воцарилась абсолютная тишина, а потом темная масса фетчей отпрянула от подножия башни, спасаясь бегством.
– Гарри! – услышал я напряженный голос Черити.
Уходя с линии огня, жена Майкла рухнула на ледяной пол, сделавшийся скользким от моих выстрелов, и теперь инерция медленно, но неумолимо тащила ее к краю балкона. Я повернулся, чтобы броситься ей на помощь, но капля рассудка, остававшаяся еще в моей усталой голове, подсказала мне, что я лишь повторю ошибку, из-за которой Черити оказалась в таком отчаянном положении. Поэтому я опустился на карачки и пополз вперед, вытянув перед собой посох. Когда я подобрался к Черити достаточно близко, чтобы она смогла дотянуться до посоха, ноги ее уже свисали с края почти до колен. Она крепко схватилась за один конец посоха, а я держался за другой, остановив ее скольжение к краю. Очень медленно, очень осторожно я начал пятиться назад. А потом черный лед парапета снова застыл, словно и не таял только что, и я осторожно оттащил Черити от края, лишив возможности поупражняться в прыжках без парашюта.
Как только она оказалась в безопасности, мы оба повернулись и посмотрели на Молли. Девушка лежала неподвижно, но дышала. Я перекатился на спину и лежал, приходя в себя. Черити поднялась и подошла к дочери. Я не пошел за ней. Не думаю, чтобы ей хотелось делиться со мной этим моментом.
Я ждал, на всякий случай оглядываясь по сторонам. Черити опустилась на колени и обняла дочь, прижимая к себе, как маленькую, покачивая и приговаривая что-то вполголоса. С минуту мне казалось, что ужас и боль довели Молли до состояния, откуда уже нет возврата. Но потом она вздрогнула, открыла глаза и тихо заплакала, прижавшись к матери.
Услышав за спиной стон, я резко повернулся, держа наготове жезл.
Изваяние распятого мужчины снова застонало. Хотя он все еще висел на ветвях, жар моих выстрелов растопил ледяные наручники на его левой руке, и она безжизненно свисала, раскачиваясь на ветру. Я никогда еще не видел человеческой плоти, истерзанной столь ужасно. Его пальцы, кисти, запястья промерзли до кости, но кровь еще струилась по жилам, причиняя, должно быть, ужасную боль. И еще я увидел, что вся рука его покрыта шрамами. Шрамами от ожогов. Шрамами от порезов. Шрамами от чудовищных ударов и сросшихся абы как переломов.
Ну, меня тоже ранили, и не раз. Но одной этой руке несчастного досталось больше, чем всему моему телу.
Почти против воли я встал и подошел к дереву. Волосы мужчины свисали на лицо бесформенными космами, клочками лишайника. Одни пряди сохранили свой светло-каштановый цвет, другие поседели, третьи вообще превратились в белый хрупкий лед. Борода его в этом отношении мало чем отличалась от шевелюры. Лицо – та часть лица, которую я разглядел под волосами, – казалось совершенно опустошенным, и мне почудилось, что гримасы боли так долго искажали его, что сами начали причинять боль, хотя в отличие от руки шрамов на нем я не видел. Глаза были открыты, но белые зрачки, казалось, не видят ничего.
Я узнал его.
– Ллойд Слейт, – прошептал я. – Зимний Рыцарь.
В последний раз я видел Слейта после битвы на холме Каменного Стола, места, где династии фейри устраивают свои разборки. Ну, занимаются дипломатией, то есть мочат всех, кто принадлежит к команде соперника. Слейт представлял собой угрозу обществу. И еще какую. Наркоман, насильник, тип без стыда и совести. В конце битвы он прикончил женщину, с которой мы могли бы подружиться.
Он пошевелился и всхлипнул.
– Кто здесь?
– Дрезден, – откликнулся я.
Слейт открыл рот, и из него вырвался истерический смешок.
– Ты здесь. Слава Богу, ты здесь. Я так давно здесь торчу… – Он склонил голову набок, выставив сонную артерию. – Освободи меня. Давай же, ну!
– Освободить? – не понял я.
– От этого, – всхлипнул Слейт. – От этого кошмара. Убей меня. Убей меня. Убей меня. Бога ради, Дрезден, убей меня.
Та часть моей души, что размякла, ослабла от происходящего, с радостью исполнила бы его просьбу. Но другая – более жесткая, более темная – часть меня, напротив, хотела посмотреть, не придумаю ли я чего-нибудь такого, чтобы усугубить его страдания. Я так и стоял, глядя на него и взвешивая возможности. Минут через десять он снова потерял сознание.
Откуда-то справа послышался невыразимо прекрасный голос, хрипловатый и шелковистый одновременно.
– Ты не понимаешь сути его наказания.
Я повернулся к замерзшему фонтану. Точнее, к тому, что от него осталось. Сохранилась примерно треть ледяного купола, зато теперь я смог разглядеть заключенную в него статую – нет, не статую, а женщину-сидхе, высокую, неестественно прекрасную. Вернее сказать, она была бы прекрасной при других обстоятельствах. Сейчас же ее алые волосы, освободившись от поддерживавшего их льда, прилипли к голове. Глаза ввалились и горели слишком ярко, словно у нее был жар. Она стояла спокойно; из-подо льда, служившего ей единственным одеянием, виднелись одна нога, голова, плечо и рука. Что-то неестественное чудилось в ее спокойствии, словно она не ощущала неудобства, физического или иного, от ледяного плена. Казалось, она смотрит на происходящее с терпеливой иронией – а может, считала подобные тривиальности недостойными своего внимания. Леанансидхе, одна из старейших и наиболее влиятельных сидхе при дворе Зимней Королевы. А также моя крестная.
– Леа, – выдохнул я. – Блин-тарарам, что с вами?
– Мэб, – коротко ответила она.
– В прошлый Хэллоуин, – пробормотал я, – она говорила, что заключила вас в тюрьму. Так она держит вас здесь? Вот так?
– Разумеется. – В ее взгляде мелькнуло что-то очень неприятное. – Ты не понимаешь истинной сути его наказания.
Я покосился на Зимнего Рыцаря.
– Э… Чего?
– Слейт, – мурлыкнула она и тоже скосила глаза в его сторону. Лед не позволял ей повернуть голову. – Конечно, ему больно. Но боль может причинить кто угодно. Боль причиняют несчастные случаи. Боль – естественная составляющая вселенной, так что вряд ли Повелительница Воздуха и Тьмы стала бы ограничиваться ею в качестве наказания. Нет, она терзает его добротой.
С минуту я, хмурясь, смотрел на Слейта, потом помрачнел, представив себе это.
– Она оставляет его висеть вот так. А потом приходит и избавляет его, да?
Моя крестная улыбнулась и даже мурлыкнула от удовольствия.
– Она исцеляет его раны и унимает терзающую его боль. Она возвращает ему зрение, и первое, что он видит, – это лицо той, кто избавляет его от страданий. Она сама, своими руками, ухаживает за ним, согревает, кормит, очищает от грязи. А потом ведет его к себе в павильон. Бедняга. Он знает, что, проснувшись, снова будет висеть, слепой, на дереве – и все, что ему останется, это ждать ее возвращения.
Я тряхнул головой.
– Думаете, он из-за этого и страдает? Из-за того, что в нее влюбился?
Леа улыбнулась.
– Любовь, – пробормотала она. – Может, да, а может и нет. Но желание – о да. Ты недооцениваешь самые простые вещи, мой крестник. – Глаза ее засияли. – Когда тебе дают пищу и тепло. Когда к тебе прикасаются. Чистят, заботятся – и желают. И снова, и снова, прогоняя через боль и экстаз. Разум смертного не выдерживает такого. Ну, не сразу. Но постепенно. Как вода подтачивает камень. – Ее сияющие безумным блеском глаза уставились на меня, и в голосе зазвучали предостерегающие нотки. – Это медленное совращение. Преображение, только крошечными шажками.
На мгновение кожа на моей левой руке отчаянно зачесалась. Здоровая кожа, знак Ласкиэли.
– Да, – прошипела Леа. – Мэб, видишь ли, терпелива. Ей не нужно спешить. И когда падут последние стены его рассудка и он будет с радостью ожидать возвращения на дерево, она уничтожит его. Заменит другим. Он живет до тех пор, пока сопротивляется. – Она зажмурилась на мгновение. – Вот мудрость, которую тебе следует запомнить, дитя мое.
– Леа, – спросил я, – что случилось с вами? Давно ли вы так?
– Сила, которой я обладала, сделала меня слишком дерзкой. Мне казалось, я смогу преодолеть то, что неотвратимо для нас всех. Глупо, конечно. Миледи Королева Мэб дала мне понять ошибку, которую я совершила.
– И она держала вас взаперти в персональном айсберге больше года? – Я покачал головой. – Крестная, да у вас такой вид, будто вы с дерева безумного свалились, пересчитав при этом все ветки.
Она снова открыла глаза, горящие, безумные как черт знает что. И рассмеялась. Тихим, негромким смехом, ни капельки не напоминавшим смех смертельно опасной заклинательницы-сидхе, которую я помнил со времен, когда еще водительских прав не получил.
– Безумное дерево, – прошептала она, и глаза ее снова закрылись. – Да.
Я услышал на лестнице топот тяжелых башмаков, и на балкон выбежал Томас с залитым светящейся зеленой кровью мечом.
– Гарри!
– Я здесь, – откликнулся я, помахав ему рукой. Он бросил взгляд на Молли и Черити, потом поспешил ко мне. Комок страха шевельнулся у меня внутри. – Где Мёрфи?
– Успокойся, – выдохнул он. – Она внизу, охраняет вход. Девочка в порядке?
– Дышит. – Я понизил голос. – Меня больше беспокоит ее рассудок. По крайней мере она плачет. Это добрый знак. Что там творится?
– Нам нужно уходить, – сказал Томас. – Быстро.
– Почему?
– Что-то надвигается.
– Всегда что-нибудь, да надвигается, – возразил я. – Ты поконкретнее можешь?
Он стиснул зубы и мотнул головой.
– С прошлого года… Эрлкёнига… у меня… интуиция, что ли? А может, просто инстинкты. Я ощущаю в воздухе больше, чем прежде. Мне кажется, к нам спешит Дикая Охота. И еще много всякого спешит.
Стоило ему произнести это, как я услышал принесенный с ветром долгий, печальный, голодный зов рога.
Я поднялся на край фонтана и вгляделся в ночь. Было слишком темно, чтобы разглядеть что-нибудь, но на мгновение мне показалось, что я увидел вдалеке отблеск лунного света на том странном металле, из которого фейри делают свои доспехи и оружие.
Еще один рог протрубил – зычный, басистый, раскатистый, только этот послышался со стороны, противоположной первому. На протяжении следующих секунд к ним присоединилось еще несколько таких же, потом добавились барабаны, а потом до нас донесся и нарастающий рев и рык – со всех сторон. В горах на восток от Арктис-Тора одна из снежных вершин скрылась в приближающейся черной туче. Я огляделся по сторонам – тень накрыла еще несколько вершин. Звуки рогов и крики делались все громче.
– Блин-тарарам, – выдохнул я и повернулся к крестной. – Это та энергия, которую я использовал здесь. Это она причиной, да?
– Разумеется, – подтвердила Леа.
– Срань господня! – поперхнулся Томас, подскочив как напуганная кошка, когда то, что он считал всего лишь статуей, шевельнулось и заговорило.
– Томас, это моя крестная, Леа, – представил я ее. – Леа, это То…
– Я знаю, кто это, – пробормотала моя крестная. – Я знаю, что это. И я знаю, чей он. – Взгляд ее снова уперся в меня. – Ты призвал силы Лета сюда, в Арктис-Тор, в самое сердце Зимы. Когда ты это сделал, все Зимние ощутили боль. А теперь они спешат убить тебя.
Теперь поперхнулся уже я.
– Э… Сколько их?
Безумный блеск снова появился в ее глазах.
– Ну как же, детка. Все Зимние. Все наши.
Блин.
– Черити, – крикнул я. – Уходим!
Черити кивнула и встала, поддерживая Молли. Хорошо, девчонка могла уже двигаться. Оставайся она без сознания, могу себе представить, каково бы нам пришлось спускать ее с башни. Молли вместе с матерью скрылись на лестнице.
– Томас, – сказал я. – Сможешь срубить хоть часть этого льда, не повредив ее?
Томас облизнул губы.
– Думаешь, это удачная мысль? Разве не она хотела превратить тебя в собаку?
– В гончую, – уточнила Леа, шаря по всем сторонам безумным взглядом. – Это совсем другое дело.
– Она была маминой подругой, – тихо шепнул я Томасу.
– Мой папаша тоже был маминым другом, – возразил он. – И ты знаешь, чем это кончилось.
Леа издала внезапный задыхающийся звук.
Я нахмурился и посмотрел на нее. Глаза ее едва не вылезали из орбит, а лицо исказилось от боли. Губы шевелились. Звериный рык вырывался из горла каждую секунду или две. Пальцы свободной руки скрючились. Потом она вдруг обмякла, а когда снова посмотрела на меня, глаза ее сделались прежними: на треть похотливыми, на треть по-кошачьи бесстрастными, на треть безжалостно-хищными.
– Детка, – произнесла она слабым голосом. – Ты не должен освобождать меня.
Я в замешательстве уставился на нее.
– Почему?
Она стиснула зубы.
– Мне нельзя еще доверять, – произнесла она наконец. – Еще не время. Я не смогу исполнить обещания, данного твоей матери, если ты освободишь меня сейчас. Уходи.
– Доверять? – не понял я.
– Не время, – произнесла она, и голос ее снова зазвенел от напряжения. – Я не могу долго удерживаться от… – Она поежилась и опустила голову. Когда через несколько секунд снова посмотрела на меня, безумие вернулось в ее глаза.
– Погоди, – прохрипела она. – Я передумала. Освободи меня.
Мы с Томасом переглянулись и опасливо отступили на шаг.
Лицо Леа перекосилось от злости, и она испустила вой, от которого с карниза посыпались сосульки.
– Освободи меня!
– Что здесь, черт подери, происходит? – спросил меня Томас.
– Э-э-э… – протянул я. – Расскажу после того, как выберемся из этой задницы.
Томас кивнул, и мы поспешили к лестнице. На бегу я оглянулся. Фонтан уже восстанавливал свою форму, вода превращалась в лед. Тонкий слой его уже покрыл мою крестную. Я поежился, отвел глаза от нее и уперся взглядом точнехонько в несчастного Ллойда Слейта. Ноги сами собой ускорили шаг.
А потом, уже выбегая на лестницу, на одно короткое мгновение мне показалось, что я увидел еще кое-что. Луч лунного света, прорезавшись сквозь облака, упал на изваяние трех женщин-сидхе, и в этом неверном свете я увидел, как одна из статуй шевельнулась. Она повернула голову мне вслед, и белый мрамор ее глаз внезапно окрасился в изумрудный цвет – в точности как глаза Мэб.
Не просто как у нее.
Это и были ее глаза.
Статуя подмигнула мне.
Гул приближавшихся фейри нарастал, напомнив мне, что проверять это некогда. Я поежился и побежал по лестнице вслед за Томасом, оставив балкон, его пленников и – возможно – его хозяйку за спиной. Мне стоило сосредоточиться на том, как нам добраться до проделанной Лилией прорехи целыми и невредимыми, поэтому я выбросил на время из головы все вопросы.
Через несколько минут мы уже брели вчетвером по колено в снегу, и я тратил последние капли энергии бабочки на то, чтобы не дать нам погибнуть от переохлаждения.
Я возглавил отряд и поспешил к месту перехода, а кошмарная симфония криков и воплей надвигалась на нас со всех сторон.
ГЛАВА СОРОКОВАЯ
Защищенные доброй магией Лета, мы бежали из Арктис-Тора. Ветер завывал громче, вздымая все более густые клубы тумана, снега и льда. А за этим завыванием, пока еще слабо, но с каждой минутой все яснее слышались крики тварей, обитателей холода и мрака. Дробь барабанов и рев рогов, диких, свирепых, наводящих ужас, не имеющий никакого отношения к разумной мысли, зато напрямую связанный с инстинктами.
И рев личного охотничьего рога Эрлкёнига – уж его не спутаешь ни с чем.
Я переглянулся с Томасом, и тот поморщился.
– Быстрее, быстрее! – скомандовал он.
И рев личного охотничьего рога Эрлкёнига – уж его не спутаешь ни с чем.
Я переглянулся с Томасом, и тот поморщился.
– Быстрее, быстрее! – скомандовал он.