Белаш Александр Маркович. Кибер-вождь (Война кукол - 3)

   Кристалл отпустил его, взяв коробочку из ладони.
   - О'к,босс.
   Хиллари заложил руки в карманы.
   - Пока вы не пройдете вакцинацию, о зачислении в проект и не мечтайте. Отчет о процедуре я приму у тебя, Кристалл. До встречи.
   - Так, - оглядел Кристалл свою команду, когда Хиллари ушел, - кто первый?
   - Э, а почему я-то? - попятился Керамик, на которого упал взгляд вожака. - Я уступаю место даме. Охра, плиз!
   - Привет! - окрысилась Охра. - Крис,'ввали-ка эту дрянь ему!..
   - Анилин, поди сюда.
   - Нет уж, я после Охры.
   Охра заорала, отступая в угол и сжимая кулаки:
   - Я сейчас кого-то двину в рыло!
   - Ну-ка, двое, взяли Анилина. Открыть порт.
   - Да! - вопил Анилин, пока его ловили и крутили. - Если не Robocop, так и издеваться можно! Бей того, кто послабей?! Садисты вы!! Гадьи кишки! Сэйсиды недорезанные!!. А...
   "Блок" инсталлировался, Анилин повис на руках приятелей.
   - Насчет паралича он не соврал, - с интересом пробормотал Кристалл. Поглядим, как отходняк закончится,.
   Чара после визита Хиллари и свиданья с дочерями не знала, куда себя деть. Все ее понятия об "Антикибере" смеша- лись, перепутались и стянулись в такой узел, что и мечом не разрубишь. Верить? Не верить? Человек в подобной ситуации кидался бы на стены, рывками мышц отвлекая ум от неразрешимой задачи.
   Находившись по камере, она присела на корточки, слов-но в такой позе легче думать.
   Хармон - враг, лютый враг, истребитель. И вдруг - такое превращение!.. Почему? И что за этим кроется?.. Неясно, все будто в тумане.
   Но факт - один, неоспоримый, - что он не тронул ее, Чару. Она не могла активировать "Взрыв", и, пользуясь этим, Хармон ждал от нее... Чего? Чтобы она ему поверила? Ведь он мог овладеть ее сознанием через стенд, который - под рукой.
   Но он пошел на разговор с ней! Да, с позиции победителя, однако - без грубого насилия.
   И - Фердинанд. Не может быть, чтоб Фердинанд от них отрекся!! Что его ЦФ-6 была со смертельным подвохом, что он отказался вернуть своим девочкам полноту разума. Это немыслимо! Иначе - он им не отец. Если Хармон вновь явится, надо добиться свидания с Фердинандом во что бы то ни стало!
   Она не знала, что происходило в минувшие сутки вне ее камеры номер 15 ни о теракте Фосфора, ни о захвате Детей Сумерек, ни о том, что Гаст по Сети заказал себе гитару, чтоб в воскресенье (пока босс отъедет в Город) просочиться в изолятор к Фанку и умолять - если понадобится, то и на коленях, - чтобы тот исполнил что-нибудь с Тринадцатого Диска.
   Зрение открылось, распахнув перед Энриком громадный простор стадиона схему, собранную из живых, одновременно вздрагивающих лиц-точек. Громовые пульсации ритма отзывались в покрывающем трибуны слое людей то вспышками тысяч протянутых к Пророку белых ладоней, то полями вскинутых рук, то возникало необъятное содружественное движение, когда они вставали на его призыв.
   - Бог есть! - как камень, бросал Энрик в чашу одинокий крик.
   - И он восторжествует здесь!! - ревел стадион.
   - Друг - свят!
   - А я - чист!!! - от звучного эха трепетало небо. И так три, пять, восемь, двадцать, сорок раз подряд, до упоения; стадион стал частью Энрика, послушной, неотрывной.
   Уже сбросивший ангельские одежды и сменивший вереницу других фантастических костюмов, Энрик взметнулся ввысь, на самый верх сценической конструкции - почти нагой, божественный, живая статуя, и в нем, как в фокусе, ЭДодились восторг, обожание, страсть и экстаз тех, кто ждал бго, верил в него, уповал на него и Друга в этом гигантском, злом, мятежном Городе. Энрик вытянулся струной - и медленно, плавно стал опускать воздетые руки, становящиеся крыльями ночной птицы.
   - Ночь, - шепнул он всем; свет померк, сгустился вокруг него в медно-желтый, ритмично полыхающий факел. Стадион тихо, длинно взвыл, немея, - и стих, обратившись в слух. Изгиб напряженного тела, крадущиеся па, по-змеиному хищный поворот головы - Ночь пришла, тьма расплывалась волнами от сцены, расстилая в воздухе дорогу Ночного Охотника, самой грозной ипостаси Друга.
   Свет сжимался, образуя огненное ядро, обтекающее струями вьющегося пламени.
   - Я знаю...
   Простертая рука обвела застывшее людское море.
   - ...они здесь - нечистые духом. Они притаились. Они рядом.
   Синие глаза блеснули над предплечьем, высматривая добычу.
   - Они умышляют. Они получили приказ от своих подлых начальников. Я их вижу. У них дрожат руки. Колотится сердце. Немеет язык. Они смотрят на свои пальцы... Что это?! - расширив глаза, Энрик с ужасом поднес ладонь к лицу; пальцы свело судорогой. - Это Я ими овладеваю. Нет спасения. Милость и жизнь в Моей руке.
   Энрик скованно, мучительно извивался на залитой светом площадке лифта палач и жертва в одном лице. На дальней трибуне кто-то со сдавленным воплем упал на колени, пытаясь разжать скрюченные пальцы.
   - Их дух грязен! Им нестерпимо среди чистых! Боль. Грязь души жжет их изнутри...
   Другой парень на другой трибуне, далеко от первого, сумел вынуть газовую гранату - но выронил. Или отбросил, как будто она обжигала?..
   - Я дарую прощение, пока не поздно. Спасение во Мне. Я прихожу, чтобы карать или прощать. Время почти иссякло...
   Лифт плыл в ореоле огня, как шаровая молния.
   - Покажите их всем! Дайте слышать их голос! На половине экранов возникли сцены - "стойкие", быстро пробравшись вдоль рядов к тем, кого корчило, хватали и разоружали их; одной девице так свело руки, что еле удалось отнять у нее зажигательный патрон - она выгибалась и стонала, временами вскрикивая.
   - Горе тому, кто в роковой час не раскроет мне свое серде - Светящийся Пророк царил над заколдованным стадионом; проектор делал его фигуру гигантской.
   - Хочешь ли ты прощения? - Энрик простер руку к дарню, дергавшемуся в захвате "стойких".
   - Да! Да! Да! - бился парень. - Прости!! Я все скажу!..
   - Кайся, нечистый духом. Кайся предо Мной.
   - Кажется, у нас проблемы, - оператор "политички" не оглядывался, но ощущал, что люди, из-за его спины глядящие в экраны, чувствуют себя подавленно.
   - Этого никто не мог предвидеть, - нарушил кто-то тягостное молчание.
   - Массовый гипноз, переходящий в психоз, - подсказал другой версию для завтрашних оправданий. - Энрик манипулирует сознанием людей, и вот...
   - Кто их арестует?
   - Видимо, сэйсиды.
   - Настоящее свинство!.. Свяжитесь с ними... И с полицией. По-любому надо обработать этих... кающихся. Версия выбора - фанатики, подражатели Фосфора. Неуправляемые сектанты. Или это - продуманная провокация Пророка. Или маятник чувств зашкалил - от любви до ненависти. Развивайте в интервью именно эти темы.
   - Меня беспокоит другое. Он что-то знал заранее. Откуда? Осведомители в Департаменте?.. Вот что следовало бы выяснить.
   - Откуда? - кисло усмехнулся старший офицер. - Он же Пророк!..
   - Ну, конечно, а Хармон - Принц Мрака. Не смешно.
   - У нас нет данных о наличии у Энрика экстрасенсорных свойств.
   - М-да? Зато они есть у варлокеров. На глазах у всех Энрик совершил чудо; вам этого мало?.. Теперь стадион солидарен со своим волхвом - короче, все отменяется. Мы уже вставились.
   Сотрудники "политички" нервно заспорили, обмениваясь ЧЗДишними и запоздалыми колкостями, - а стадион вновь Рцвел лучами, и Энрик в полете улыбкой Бога и жестом рас-нутых рук намекнул, что пора его восславить.
   И ликующий тысячеголосый хор возгласил:
   - Бог есть!!!
   - И он восторжествует здесь, - уверенно ответил Энрик.
   * * *
   Простая овальная комната без окон. Один ее конец рг номерно освещен сверху, и там, на разнообразных стеллаж затянутых черным и красным бархатом, расставлены 6oшие, удивительно прозрачные, причудливых форм и ярк окрасок кристаллы; бочкообразные рубины цвета голубин крови и тлеющих углей, густо-синие сапфиры с мерцающи в их глубине звездами, октаэдры ярко-алой шпинели; на этажерках и подставках утвердились в ряд колонки бериллов с рными площадками, словно гамма всех цветов: голубые, синие, розовые, оранжевые, бледно-желтые, янтарные, зеленые всех оттенков, молочно-белые, едва уловимого цвет оконного стекла и вовсе бесцветные. Отдельно стоит аристократ, ярко-зеленый с пробегающей внутри синевой - изумруд. Рядом крупные полногранные призмы топазов со скошенными верхними площадками - розовые, винно-желтые, густо-голубые, сиреневые, зеленовато-голубые, естественной-и мягкой окраски, чистой воды, такие большие, что кажут ненатуральными, как столбики разноцветного стекла, свет, отражающийся в их гранях особым образом, говорит их благородном происхождении. Полыхает оранжевым п менем гиацинт, переходя от золотого до красно-коричнево Черный кварц - морион, дымчатый, траурно подчеркив переходы черного и белого. Здесь и аметисты: бледно-сиреневые и ярко-лиловые, лавандовые и пурпурные, неравномерно прокрашенные по длине. Светят стеклянным блеском огромные друзы горного хрусталя, полыхает радужным сиянием царь всех самоцветов - бриллиант, тут и там отбрасывают снопы искр гигантские кристаллы двойника алмаза - циркона.
   На другом конце комнаты - изящный белый стул, на котором сидит один-единственный человек с бледным неподвижным лицом - в черном, наглухо застегнутом костюме и без лацканов на воротничке-стойке.
   Свет в комнате медленно гаснет. Человек в черном плотно закрывает глаза; веки смыкаются, и он застывает в оцепенении.
   Лучи лазеров, установленных на потолке, перебегают с кристалла на кристалл, зажигая и активируя их. Вспыхивают радугой бриллианты, им вторят мощной нотой цирконы, меняя цвет и рассыпая лучи света. Мощным крещендо солируют рубины, в их густой цвет вливает свою трель нежная шпинель. Как нарастающая мелодия, загораются бериллы, возвышая свой цвет на октаву; их тему подхватывают и продолжают топазы. Александрит меняет цвет с глубинно-синего до красно-фиолетового и обратно; то вспыхивают, то гаснут, понижаясь в тоне, аметисты. Изумруд, аккомпанируя хору бериллов, то блестит яркой зеленью, то синева разрастается в нем, и он становится черным, когда солируют рубины. Бриллианты, как скрипки, ведут основную мелодию при любой смене цвета, порождая новые цвета, не снижая блеска. Им, как виолончель, на более низкой ноте сопутствуют цирконы, выбрасывая снопы пламени.
   В полном безмолвии разыгрывается эта партитура цвета. Лучи озаряют и выхватывают камень за камнем, свет исходит из глубины кристаллов, порождая пляску огня.
   Человек в черном, крепко зажмурившись и откинув голову, словно уходит в себя.
   Принц Мрака Ротриа слушает Симфонию Тишины.
   Это было ужасное воскресенье...
   Эрла извелась со вчерашнего дня. Она видела снятую издали, смутную, колеблющуюся сцену на крыше "столба" - Хиллари падает, террорист бросается к нему, потом бежит к флаеру... В ту минуту она, кажется, отчаянно закричала, вцепившись себе в волосы, - но Хил встал, кинулся следом... флаер взлетел.
   И с тех пор - ни весточки, лишь несмолкающий галдеж в телевизоре, домыслы и версии одна другой глупей и вздорней. Покоя не было - Эрла спала не раздеваясь, обрывочным сном, то и дело растрепанно вскидываясь с подушки; было не до еды, не до работы, не до звонков - ни до чего на уме был упавший на крыше Хиллари. Она послала к дьяволу Лотуса, явившегося с последними хлипоманскими новостями и похвальбой об успешной продаже ее картин. Из дома ни ногой - у подножия томится орава репортеров, готовых затарахтеть в микрофоны: "Вот она, знаменитая подружка Хармона, который..." Паразиты!
   Творческие люди не умеют поддерживать порядок ни в доме, ни в своем уме. Большая квартира-студия Эрлы всегда напоминала гибрид музея с лавкой старьевщика и кухней хозяйки-растяпы; теперь беспорядок вторгался к ней в мысли, и ощущать себя ненужной, позабытой, неприкаянной было сейчас особенно мучительно - как можно вынести, когда тебя, сходящую с ума, живую и страдающую, вычеркнули из списка?!
   Промаявшись ночь в полусне, Эрла вместо завтрака на глоталась воды из-под крана, умылась кое-как - и позабылг утереться. Сосредоточенно тыча пальцами, настроила трэк на автоответ: "Оставьте ваше сообщение в записи". Но стало еще хуже - тишина угнетала, одиночество и неизвестность сжимали виски.
   Кэннан, Кэннан.
   Когда-то в прошлом Хиллари подселил ей на время своего приятеля; она согласилась - порой у нее жили подолгу друзья и знакомые друзей. Она и не заметила, как автор обозрени стал ее желанным собеседником. Ну, педант. Ну, немножко зануда и слишком уж вежлив. Зато какой багажник на плеча! И спорить с ним было одно удовольствие. Спохватиться успела - вслед за Кэннаном проникли в дом и иллюстраторы, и копиисты, которые оттерли прежних друзей в сторонку.
   - Ты это сделал нарочно? - спросила она Хила, раскуси к его лукавство.
   - Да, - улыбнулся глазами Хил. - Надо было, чтоб ты обновила свои знакомства. Ты недовольна?
   - Нет... пожалуй, нет...
   - Кэннан, мне плохо! - Эрла чуть не плакала в трэк. Приезжай, пожалуйста!
   - Сейчас же еду к тебе. Эрла, не откажи в маленькой просьбе...
   - Что? - всхлипнула она.
   - Прими душ. Обещаешь? Я привезу молотый кофе. Или лучше - чай? Он тоже натуральный. С настоящим сахаром. Есть сливки.
   У Эрлы отлегло от сердца. Есть, есть один человек в Городе, который не пропадает неизвестно где неделями, не вваливается за полночь с компашкой неизвестных и обкуренных людей, а является, когда его позовут. Да, надо чем-нибудь заняться - чем-то простым и бытовым. Действительно, вымыться, растереть кожу до горячей красноты.
   Верный Кэн как домой возвратился - вошел привычно: "Здравствуй", сухо коснулся ее лба губами, куртку на вешалку, пакет на кухоньку; водогрейка радостно засвистела паром на его прикосновение. Эрла с привычной спешкой привела в порядок волосы, посмотрелась в зеркало - Господи, и это модная художница! Глаза опухли, рот прикушен...
   Пришлось наколоть льда и приложить к векам, чтобы спал отек. Кэннан не тот человек, при ком нельзя заниматься собой, - не возникает ни неловкости, ни панибратства. Эрла всегда хотела иметь брата вроде Кэннана - надежного и правильного.
   - Я не встреваю в его дела, - говорила Эрла, принюхиваясь к желто-коричневой пене над дымящей чернотой кофе. - Киберы, системы, сети - мне все это далеко, как ньягонская алгебра. Но чтобы так демонстративно не встревать в мои дела!.. Кэн, я его видела последний раз месяц назад, десятого апреля. Лотус - и тот чаще появляется.
   Кэннан задумчиво помешивал жиденький - дно видно. - чай. В его запасе знаний было мало данных о любви взрослых людей. Он смог бы внести коррективы в подростковую влюбленность, но как быть с двумя сильными, вполне сложившимися личностями, которые хоть и сблизились, но никак не могут стать настоящей парой? Дел у обоих - больше, чем можно поднять. Каждый вкладывает весь свой пыл в профессию - что, друг для друга ничего не остается, кроме усталос-'та?.. А попытаться их уговорить вдвоем отправиться в круиз, на Пасифиду или на Талассу - тотчас же схватятся: "У меня поисковая программа не дописана! Я как раз хотела рисовать борцов, Лотус обещал меня сводить к ним!.."
   И кофе на Эрлу не влияет - глаза остались неживыми, бедными.
   - А после вчерашнего? Что, трудно было позвонить! мне?.. Но не говори ему, что я сказала. Я не буду рада, если они прибежит, послушав тебя. Человек сам должен понять... Да, у него проблемы! А у меня их нет? И он - в числе моих проблем. Может, ты пока у меня останешься, Кэн? А то я чувствую - опять Лотус примчится с докладом, как они Файри спасают, а у меня сил нет его выпроваживать.
   - Как твои картины? Я читал о выставке в газетах и в Сети...
   - Блеск, - невесело вздохнула Эрла. - Все хвалят. Даже туанцы. Я видела твой отзыв, спасибо... Так ты поживешь со мной немного? Какие-то ценители с КонТуа собирались тут прийти, визитку вон прислали - смотри, может, включишься, грохнешь им две-три статейки на заказ...
   Отпив чаю, Кэннан изучил продолговатую полоску шелковистой розовой пластмассы. Без перевода - знают, что Эрла понимает их язык.
   - ...а мне как-то не в радость, - продолжала Эрла, уныло глядя в небо за окном.
   - Он придет.
   - Когда?.. Только не подговаривай его. Пусть сам. Я хочу, хочу узнать, нужна я ему или нет.
   - Эрла, он - я отвечаю за свои слова - планировал приехать в день, когда началась "война кукол". И вдруг посыпалось подряд одно за другим; ты же знаешь.
   - Да; флаер, "харикэн", погром в квартире... Разве мне это безразлично? Что я, не понимаю, как он себя чувствует? И вчера... как это в голову ему пришло?! Зачем?! Ведь он же знал, что я это увижу, - и молчок, как нарочно. Вот что меня бесит, Кэн. Да уже и не бесит, я выдохлась. Лягу, и пусть через меня переступают, пусть хоть все вынесут. Хохлатые аларки, к туа, черти, дьяволы - кто угодно! Мне становится все равно, Кэн; это самое страшное. Знаю, пройдет. Но я стану другая. - Оба вы фанатики. Вам надо запретить работать или высадить на голый остров. Там вы поссоритесь по-настоящему, но сможете уделить время самим себе. Думаю, это бы излечило вас обоих.
   - Мы там не сможем, - Эрла наконец-то слабо улыбнулась. - Это Гельви Грисволд умеет и костер разжечь, и юбку из травы сплести. А мы слишком городские; у нас нервов втрое больше, чем полагается, а иначе здесь не выживешь. Где ни тронь - всюду нервы торчат, бьет, как током. Кэн, ты умеешь на глаз понимать - пора к врачам или нет. Ну, и как я выгляжу?
   - Пока терпимо, Эрла. Это депрессия. Ты переволновалась с выставкой, а Хил погряз в "войне кукол". По секрету, между нами - он уже обращался за врачебной помощью. Наработался чуть не до обморока. Не исключаю, что поэтому и не звонил - не мог отделаться дежурными фразами. И не хотел, чтобы ты видела его измотанным. Ведь наш идеал мужчины - неутомимый работяга и любовник. Выглядеть слабаком-стыдно...
   - Я столько не требую. Дружба и забота - все, что человеку надо.
   - Еще кофе?
   Летуница - весьма редкий в Городе представитель фауны - опустилась на выступ под окном, потопталась, распушилась и, сложив перепонки на конечностях, потыкалась по щелям плоской клювовидной мордочкой в поисках чего-нибудь съедобного. Увы, ни тараканов, ни шуршавчиков... Привстав на задних лапках, птица-зверюшка нацелила свой круглый, будто рыбий, желтый в черных рябинах глаз сквозь стекло-а что там? Большая темная пещера. Поджав ноги, двое чужеродных сидят голова к голове, шевелят лапами, разевают пасти. Одно с гривой, у другого шерсть на голове короткая.
   Ой! Повернулись! Глядят! Поднимаются!!.
   Оттолкнувшись от выступа, зверь-птица распустила все четыре крыла и слаженно замолотила ими по воздуху, торопясь подальше отлететь от окон. А зря. Летуницу хотели приручить и одомашнить, накрошив ей крекеров на подоконник, потому что надо постоянно иметь в доме любящее и отзывчивое существо.
   - Хочешь, я куплю тебе в зоомагазине йонгера? - спросил Кэннан.
   - И я назову его - Хиллари, - отозвалась Эрла мечтательно.
   * * *
   Энрик лежал на мягкой просторной кровати и плакал. Они с Пепсом явились в отель около трех часов ночи, в сопровождении сэйсидов - полковник Кугель постарался, чтоб по пути не было задержек и помех. Папарацци вились в воздухе, как мухи; площадь и улицы у гостиницы были запружены толпой разгоряченных поклонников. Сэйсиды к тому времени очистили коридоры от незваных гостей и поддерживали порядок внизу, а воздушная полиция разгоняла флаеры вверху; для мониторинга пространства над отелем было специально выделено два диспетчера. Но варлокеры и журналисты продолжали съезжаться и слетаться к месту, где жил Энрик: первые - в надежде хоть одним глазом посмотреть на своего кумира, а вторые - чтоб запечатлеть его.
   Когда Энрик и Пепс вышли из флаера, ночь озарилась вспышками, словно зарницы заблестели или вновь включились лазеры - это одновременно нажали на кнопки сотни фотографов.
   - Я мечтал о славе, - повернув к Пепсу голову, сказал Энрик, - но даже не представлял, какая это пытка... Себе уже не принадлежишь.
   В номере он выпил стакан горячего какао со снотворным и завалился спать, а Пепс, от перевозбуждения побродив по комнатам, нажевался туанских "зонтиков" - мягкого и безвредного успокоительного средства, которое на КонТуа все ели, как конфеты.
   Утром Пепс поднялся по графику, заказал завтрак, газеты и и включился в Сеть - в общем, принялся за работу. Энрик отсыпался, а Пепс созванивался с менеджером, адвокатами, координаторами и еще массой нужных людей, пока не раздался сигнал от патрона по внутренней связи. Проснулся Энрик поздно; лениво сполоснулся под душем и отдался в руки массажиста-нидэ, чтобы тот растер и размял натруженные мышцы. Теперь Энрик отдыхал в постели, подложив пару подушек под ноги. Мускулы болели и тягуче ныли, особенно бедра и икры. Суставы словно сковало, стопы чуть заметно припухли, подошвы горели - если Энрик и собирался поупражняться сегодня, то исключительно в бассейне, где можно не перенапрятаться. Но это потом. А сейчас Энрик лежал в затененной комнате и плакал. Он не мог раскрыть глаз, и из-под густых мокрых ресниц струились слезы, прокладывая извилистые дорожки по щекам.
   Пепс, не вдаваясь в расспросы, бросил газеты с кассетами стол и полез в аптечку.
   - Ну что, - ворчал он погодя, капая Энрику в глаза обезболивающий и регенерирующий гель, - нахватался лучиков? Ну не зря же на фотопротекторе написано: "Выходить в активную среду не раньше, чем через 30-40 минут после напыления"! Так и глаза можно сжечь. Ты хоть видишь?
   В голосе Пепса звучала тревога; он был обеспокоен не на шутку. Энрику и раньше случалось ловить "зайчиков", особенно на многочасовых записях дисков, но так открыто пренебрегать мерами предосторожности - это впервые.
   Вместо ответа Энрик поморгал, и наконец-то гель подействовал, и его голубые озера распахнулись во всю ширь, переполненные влагой. Энрик шмыгнул носом, а потом звучно высморкался в салфетку, которой до этого вытирал слезы.
   - Представляешь, Пепс, какое превращение, - сказал он, разглядывая смятый листок, - когда влага вытекает из глаз, она чистая, кристальная, прозрачная - и ее называют слезой; это возвышенно, печально, трагично и романтично. А стоит ей пройти по канальцам в нос - она утрачивает всякую поэтичность, становится насмешкой и фарсом, и величают ее - соплей...
   - Ты вокруг себя посмотри! - Пепс начал злиться. К здоровью Энрика он относился щепетильнее, чем к собственному. - Зрение без изменений? Предметы не туманит? А то, может быть, врача пора вызывать?
   - Врача так или иначе вызывать придется, - согласился Энрик, - я еще не хочу сменить свои гляделки на пару протезных окуляров. О врачах - позднее. Пока расскажи мне - читать я не смогу, - что в мире произошло, пока мы спали. Что говорят? Что пишут?
   Пепс зашуршал распечатками из Сети и листами газет с пометками.
   - Мнение критики единодушно - это лучшее шоу десятилетия, дальше они не помнят. По охвату и воздействию сравнивают с Хлипом - он как раз снова всплыл, - но все утверждают, что подготовка, сцена, глубина образа и танцевальное мастерство у тебя неизмеримо выше, глубже, проще, сложней и концептуальной. Предрекают дальнейший размах учения и варлокерства, гадают о новом диске, рассуждают, сколько ты еще продержишься... Наши адвокаты опротестовали решение о запрете по форме; будет назначено новое слушание, собирают авторитетную экспертную комиссию человек из двухсот - ученые, люди искусства, священники разных конфессий и психиатры, - будут решать, является ли Церковь Друга деструктивным культом и как влияют диски и моления на неокрепший разум молодежи.
   - Они так до Страшного суда препираться будут. Возвращайся к прессе.
   - "Ореол", воскресный выпуск - "Поистине, мы удостоились триумфального возвращения Пророка Энрика на родину. Грандиозное зрелище в лучших имперских традициях Туа-Тоу и с помощью их технологий..." и так далее.
   "Постфактум" - "Невозможно передать то особое состояние духа, которое посещает людей во время молений Пророка. Ощущение радости и счастья, печали и сопереживания - вся гамма чувств проходит в душе и заканчивается очистительным катарсисом..."
   "Уличные Вести" - "Его недаром называют - Пророк. Энрик завладевает вниманием тысяч и прочно удерживает его. Его облик божествен, его пластика совершенна. Он владеет даром проецировать любой образ прямиком в созна- - ние. Разумеется, он использует технологии акустики и видеоники; эта аппаратура доступна любой звезде, но только Энрик добивается эффекта реального присутствия Бога. Полет, исполненный высочайшего вдохновения. Трудно выделить, чем это достигается: голосом, танцем или композицией. Безусловно. Пророк Энрик - гений синкретического искусства, в чем всегда и являлась религия. Он возвращает нам древний, первичный культ Бога, поднятый на высоту звездного техномира..."
   "Никогда я не испытывала такой легкости и восхищения. С меня спали все оковы горя, мук и тяготения. Хотелось петь, летать и смеяться. Я возродилась к новой жизни..."
   "Это круче галофорина. Воздух переливался разными цветами, а вокруг рук горели радуги. Кругом возвышался лес из темных стволов, на которых полыхали алые цветы. Тело стало невесомым; я распался на круглые розовые пузырьки и возносился вверх. Это блаженство невозможно описать. Bay..."
   "Когда из тьмы шла смерть, меня охватил ужас, и я кричала, но свет победил, и золотой дождь смыл с меня страх, я не могла сдержать слез радости. Этот страх преследовал меня раньше, это страх души - сегодня я освободилась и очистилась..."
   - Что пишут об инциденте с провокаторами?
   - Что ты сам все это устроил для подъема рейтинга, что это подставные из публики, срежиссированный трюк.
   - Я так и думал, - покачал головой Энрик.
   - Но это освещают немногие - большая часть их даже не поняла, что случилось, и считают это частью шоу. Итак, - подвел итоги Пепс, - первое моление прошло блестяще. Браво!