– Емеля, разъезжающий на печи, из той же серии? – Верка хотела пошутить, но ничего не вышло – ватага на веселье была не настроена, а Эрикс не знал, кто такой этот знаменитый Емеля.
   Однако, как галантный кавалер и воспитанный человек, он не мог не согласиться с дамой.
   – Именно… Кроме того, существуют и другие опасности. Кирквудовский янтарь, действуя то как клин, то как таран, может открыть дверь в наш мир из любого пространства. Давно ходят слухи о всяких невообразимых тварях, которых видели то в одном, то в другом месте.
   – Причем надо учитывать, что эти твари могут явиться из пространств с иной мерностью, чем наша, – подхватил Цыпф. – Представьте себе волка или крокодила из девятимерного пространства в условиях нашей планеты! Не можете? И не удивительно. Это то же самое, что абсолютно плоскому двухмерному существу судить о внешнем облике человека только по очертаниям его подошв. Страшно, но непонятно, а главное, нет никакой возможности защититься.
   – А какое, спрашивается, дело человеку до абсолютно плоского существа? – Зяблик принялся точить меч о стену, и обильно хлынувшие из-под клинка искры на мгновение осветили его хмурое лицо. – Его ведь на зуб не возьмешь, шкуры не лишишь и в оглобли не поставишь.
   – Не спорю! – воскликнул не на шутку распалившийся Цыпф. – Девятимерному существу человек абсолютно безразличен. Однако оно может уничтожить его случайно, ненароком, как человек ненароком затаптывает червей или насекомых… Но вы никак не даете мне закончить мысль, ради которой этот разговор был начат!
   – А разве вы, братец мой, еще не закончили? – удивился Смыков. – Я, признаться, уже и слушать вас перестал.
   – Попрошу всего одну минутку внимания! То, что я скажу сейчас, может пригодиться нам в будущем… Значит, вы считаете, – судя по интонации, он обращался к Эриксу, – что так называемые силы Кирквуда вырвались из-под контроля вследствие неведомой глобальной катастрофы?
   – Допустим, – осторожно, словно опасаясь подвоха, ответил нефилим.
   – А если все получилось наоборот? Сначала пошла вразнос одна из ваших знаменитых установок, черпавших энергию в процессе расщепления и сдвига пространственно-временных связей, а уж вследствие этого произошла катастрофа, вырвавшая из своих пространств и своих времен наши несчастные страны! Возможно, все мы запечатаны сейчас в одной огромной глыбе кирквудовского янтаря! Вот почему исчезли солнце и звезды, вот почему высыхают моря и реки, вот почему в недрах земли просыпаются древние неведомые существа, некогда владевшие всем этим миром!
   – Лева, куда тебя несет? – простонал в темноте Зяблик. – Нам сейчас аггелов зубами рвать, а ты орешь, как слониха в течке. Силы побереги. Нянчиться с тобой больше никто не будет, учти.
   Лева с трудом, как загнанная лошадь, перевел дух и пробормотал:
   – Простите, я что-то действительно немного не того… На меня иногда накатывает… Эрикс, я вас ничем не обидел?
   – Абсолютно ничем… – произнес тот бесцветным голосом. – Если мы в чем-то и виноваты, то давно расплатились за это. Не будем тревожить память мертвых. И не забывайте, что в конце концов мы ваши потомки. Ваши грехи, слабости и страсти наложили отпечаток и на нас…
   – В общем, так! – как всегда, последнее слово досталось Смыкову. – Все раздоры пока оставим. Идем на прорыв, а это дело нешуточное. Решение принимается без голосования. Минута страха – и мы будем иметь все. Настоящее оружие, приличную одежду, человеческую пищу, табак. И запомните! Главное не это, – он чиркнул острием меча по камню, – не железо. Все равно мы железом махать как следует не умеем. Главное – нахрап и внезапность.
   Чья – то рука коснулась щеки Цыпфа. Из всех тех, кого судьба загнала в эту мрачную нору, такая мягкая и прохладная ладонь могла быть у одного-единственного человека.
   – Ты обижаешься на меня? – прошептала Лилечка.
   – Нет, – не сказал, а выдохнул Лева.
   – Нам нельзя открыто любить друг друга, пока творится весь этот ужас.
   – А тайно? – Душа Левы взлетела куда-то к невидимому потолку, попорхала там немного и вернулась на место, изрядно облегченная.
   – Тайно тоже нельзя. Но потом у нас еще будет время.
   – А если не будет?
   – А если времени уже не будет, одну минутку перед концом мы обязательно выкроим. Правда?
   – У нас будет время, – как можно более твердо сказал Цыпф. – У нас будет много времени. И у наших детей тоже.
   – Хотелось бы верить…
   – Плохо, что стоит такая темень и я не вижу тебя.
   – Хорошо, что стоит такая темень. Ведь я почти голая.
   Рядом заскрипело и заскрежетало, словно парочка скелетов занялась любовью на жестяной крыше. Это члены ватаги – один за другим – стали взбираться вверх по хлипкой и ненадежной конструкции, которую лестницей мог назвать только с детства сильно обделенный жизненными впечатлениями экс-аггел Оська.
   Подъем был долгим и мучительным.
   Одно дело брести (пусть и по колено в жидкой грязи) темным, но зато горизонтальным туннелем, и совсем другое – карабкаться в полном мраке на неведомую высоту. По словам Эрикса, этот колодец когда-то выполнял роль обыкновенного коридора и поменял положение в пространстве почти на девяносто градусов после того, как весь комплекс зданий гавани в ночь катастрофы встал на попа.
   Естественно, что до этого никаких лестниц в нем не имелось. Да они вообще почти не применялись в Будетляндии, где любое здание было буквально напичкано лифтами самых разнообразных конструкций. Вот и пришлось аггелам, из всех видов техники сносно разбиравшихся только в огнестрельном оружии, состряпать для своих нужд шаткое сооружение.
   Но хуже всего, конечно, была темнота, царившая в колодце. Приходилось на ощупь находить наперекосяк вбитые в стену штыри, хлипкие скобы и небрежно, со слабинкой натянутые тросы. Лестница явно строилась в спешке, из первых попавшихся под руку материалов. Уже это доказывало, что аггелы не чувствуют себя здесь хозяевами.
   – Вы проверяйте, за что цепляетесь и куда ногу ставите, – неустанно предупреждал Оська. – Сначала подергайте, покачайте… У меня один знакомый был. Фогарм. Хотя на самом деле его Яшкой звали. Недавно сорвался примерно в этом же самом месте. До самого низа, правда, не долетел. На какой-то крючек пузом напоролся.
   – Ой, мамочки! – заскулила Лилечка. – Не могу больше! Не долезу! Сорвусь!
   – Вперед! Ну пожалуйста! – уговаривал ее Левка, и сам чувствовавший себя медведем, которого заставляют ходить по проволоке. – Спуститься мы уже не сможем. Если что, ставь ногу мне на плечо.
   Он поднимался сразу вслед за девушкой и, когда та в страхе замирала на зыбких воздушных трапециях (иначе и нельзя было назвать эту небрежно сляпанную конструкцию), подталкивал ее головой в зад.
   – Да ты нас, падла, заделать всех хочешь начисто! – Слышно было, как Зяблик, пыхтя, пытается поймать Оську за ногу, а тот, повизгивая от страха, уворачивается.
   – Я здесь ни при чем! – оправдывался он. – Не первый раз ведь здесь лезу… Когда светло, так никаких забот… И пленных гоняли, и раненых поднимали…
   – А почему сейчас темно? – вопрошал Зяблик.
   – Вот я и сам об этом думаю… Наверно, накрыли чем-то выход. Раньше там всегда дырка светилась.
   Как бы в ответ на его слова что-то вверху стукнуло. На миг появилось и тут же снова исчезло светлое квадратное отверстие. Мимо людей, теряя искры, пролетела вниз огненная точка.
   – Чинарик. – Зяблик втянул носом воздух. – А табачок-то приличный…
   – Люк, значит, поставили, – констатировал Смыков. – Вот вам и фактор внезапности.
   – Может, все же вернемся? – Даже у отчаянной Верки голос заметно дрожал.
   – С каких это пор бабы взяли моду мужикам в бою указывать! – взорвался Зяблик. – Наполеоны, мать вашу в три погибели! Все заранее знали, на что идем! Назад поздно поворачивать!
   – Да и вряд ли возможно, – добавил Эрикс спокойно.
   Между ним, Зябликом и Смыковым началось какое-то совещание. Изредка на правах эксперта привлекался и Оська.
   – Сколько человек обычно в карауле? – спрашивал Смыков.
   – По-разному. Три-четыре. Но не меньше трех. Да и другие частенько приходят поболтать. Девки наши тут тоже постоянно вьются.
   – Оружие у них какое?'
   – Пистолеты, это уж обязательно. По стволу на рыло. Гранаты. Ружья могут быть. Один раз я автомат видел.
   – Эх… – Зяблик только заскрежетал зубами, но ничего не сказал, не желая, видимо, окончательно подрывать боевой дух своих сотоварищей.
   А положение ватаги в самом деле было отчаянное. Внизу – глубокий колодец, стены которого утыканы ненадежной арматурой, вверху – глухой люк, охраняемый до зубов вооруженными врагами, а посередине они – почти голые, исцарапанные, еле живые от усталости, висящие, как обезьяны на лианах, но только не между небом и землей, а между смертью и смертью.
   Зяблик позвал к себе Толгая, находившегося в арьергарде, и тот неловко – степняк не альпинист – полез наверх, едва не выколов при этом саблей глаз Цыпфу и по ошибке вместо очередной скобы лапнув Лилечку за грудь. Последовал краткий инструктаж (то, что Зяблик говорил Толгаю, никто, кроме них двоих, никогда не понимал), после чего Смыков не без патетики объявил:
   – Двигаемся вверх в прежнем порядке. В победе не сомневайтесь, поскольку наше дело правое. Но верующие могут помолиться.
   Снова тяжело задышали карабкающиеся вверх люди, снова заскрипело ржавое железо, снова посыпались вниз мелкие камушки, пугая слабые души длительностью своего падения, снова раздались проклятия и вскрики тех, кто напоролся ладонью на что-нибудь острое или получил чужой пяткой по макушке.
   У люка все сбились в гроздь, словно пчелиный рой, готовящийся покинуть улей. Сквозь щели между досок пробивались узенькие полоски света, что позволяло людям хоть немного разглядеть друг друга. Честно говоря, сейчас они больше всего походили на чертей в преисподней: черные от грязи, голые, взлохмаченные, с лицами, искаженными яростью предстоящей схватки или ужасом грядущей гибели. Оська постучал в люк.
   – Эй! – позвал он. – Эй, откройте!
   – Что надо? – раздался сверху голос, по которому очень легко можно было представить себе его обладателя, – грубую, зачерствевшую в насилии и разврате скотину, оттрахавшую, наверное, не одну кастильскую монашку и сверх всякой меры насосавшуюся чужой крови.
   – Открой, тебе говорят! – Оська по наущению Зяблика повысил голос: – На хрена вы тут люк поставили! Ведь не было же его раньше!
   – Для того и поставили, чтобы всякие птички вроде тебя сюда без дозвола не залетали, – ответил аггел веско. – Доложись, кто ты есть такой.
   – Иавал из пятой сотни.
   – А кто сотник ваш?:
   – Арфаксад, – не задумываясь, ответил Оська и на радостях даже подмигнул Зяблику.
   – Ты мне гвозди не забивай! Тут каждый третий Арфаксад. Как его в натуре зовут?
   – Сахно Валерий Кузьмич.
   – Правильно… – Аггел умолк, похоже, удивленный осведомленностью невидимого собеседника. – А откуда ты, Иавал, путь сейчас держишь?
   – Из Эдема, откуда же еще…
   – Долго там был?
   – Порядочно. Дней двадцать.
   – Вместе с сотником?
   – Конечно. Куда же нам без него.
   – Хорошо погуляли? – Допрос затягивался, и это было плохим признаком: или Оську не признавали здесь за своего, или, наоборот, давно ждали и сейчас ловили на противоречиях.
   – Всякое было… Чего ты прицепился? Открывай, а не то я сейчас вниз свалюсь.
   – Туда тебе и дорога! – Судя по шуму, аггел вскочил, и то, на чем он до этого сидел, отлетело в сторону. – Все, кто с сотником Арфаксадом последний раз в Эдем ходил, там и остались! Даже их оружия мы не нашли! Как же ты, шустрый такой, спасся?
   – А вот повезло! – Оська уже почти вопил. – Всех положили, а я спасся! Мертвым прикинулся, а потом в кусты уполз! Что же мне теперь, удавиться из-за этого?
   – И кто же это вас так разделал? – Аггел, похоже, немного успокоился.
   – Нефилимы проклятые!
   – Опять они! – Судя по витиеватой ругани, в которой толково и детально упоминались все прегрешения прародительницы нашей Евы, аггел имел в прошлом какое-то отношение к богословию. – Давить их надо, сволочей! Как клопов вонючих, давить!
   – Ага, на словах все вы храбрые…
   – Ты один? – спросил аггел.
   – Один.
   – Сейчас разберемся… Не стони… – Аггел подошел поближе и всей своей немалой тяжестью взгромоздился на люк, доски которого сразу заскрипели. – Эй, Мишка! – крикнул он кому-то из своих подчиненных. – Беги живо в штаб и доложи, что есть сведения об отряде Сахно. Вроде один из его хлопцев живым вернулся. Пусть решают, что делать. А я пока здесь покараулю.
   Зяблик нашептал что-то Оське на ухо, и тот просительно заныл:
   – Дяденька, пустите наверх. Я и в самом деле сейчас сорвусь… У меня рука ранена… Три дня не жравщи. Пустите.
   – Если три дня не жрал, то полчаса потерпишь, – флегматично заметил аггел, топчась по крышке люка. – А с раненой рукой на такую верхотуру не заберешься. Врешь ты все.
   – Зачем мне врать?.
   – А это сейчас разберутся.
   Зяблик изобразил что-то на пальцах, и Оська снова заныл:
   – У меня бдолах есть. Могу угостить. Хотите?
   – Умолкни! – рявкнул аггел. – Сейчас как стрельну, так и разбирательства никакого не потребуется!
   По сигналу Смыкова в верхнем эшелоне ватаги произошла перестановка. Оська спустился чуть пониже, а его место прямо под люком занял Эрикс, передавший свою секиру Зяблику.
   Нефилим находился в очень неудобном положении – ноги упирались в одну скобу, левая рука цеплялась за другую – и тем не менее удар, нанесенный им снизу правым плечом, был страшен. Прочь отлетел не только люк, превратившийся в груду досок, но и стоявший на нем дебелый аггел. В то же мгновение из колодца выскочил Толгай, целеустремленный и беспощадный, словно демон смерти. Сабля, крутящаяся у него над головой, визжала как бы от вожделения.
   Они ожидали застать возле люка трех-четырех аггелов, но тех оказалось только двое. Время, видимо, выдалось такое, что не располагало рогатую братию ни к болтовне, ни к шашням.
   Первый этап операции по прорыву в Будетляндию закончился спустя пару секунд после его начала. Аггел, неосмотрительно ступивший на люк, валялся на бетонном полу в сильнейшей степени контузии. (Девятипудовые субъекты в принципе могут летать по воздуху, но вот только падать им не рекомендуется). Его более молодой и субтильный напарник остался сидеть там, где сидел – в пяти шагах от горловины колодца, – только голову сильно откинул назад. Это не позволяло полюбоваться на образовавшуюся в ней аккуратную щель, вроде той, что бывает в соответствующем месте у глиняной кошки-копилки.
   В спешке Толгай не удостоился даже похвалы, и командование вновь взял на себя Смыков. Ватага поимела первые, хотя и не очень богатые трофеи – два комплекта одежды (вместе с бельем этого хватило на то, чтобы одеть четверых, в том числе обеих женщин), столько же пистолетов с солидным запасом патронов и полный кисет самосада.
   Немалого труда стоило убедить Эрикса, что его действия ни в коем случае не повлекли за собой смерть караульного, которого уже успел прирезать Зяблик.
   Тела аггелов сбросили в колодец. Люк, кое-как собранный из отдельных досок, вернули на место. Только тогда появилась возможность толком осмотреться.
   Они находились в огромном, невероятно запущенном помещении, высота которого значительно превосходила длину и ширину. Одна из стен, покрытая прихотливой сетью трещин, пропускала снаружи свет, хотя и не была прозрачной, а напоминала весенний ноздреватый лед. Положение многочисленных эскалаторов, балконов, дверей и всех иных узнаваемых архитектурных деталей указывало на то, что нынешний пол раньше был стеною, стена, пропускающая свет, – потолком, и так далее.
   Несмотря на свои размеры, помещение отнюдь не выглядело величественным. Голый бетон, простые дыры окон, бессмысленное с виду переплетение разнокалиберных труб, ржавые потеки на стенах, повсюду толстый слой пыли и пепла, холодный ветер, гуляющий во всех направлениях, – нутро потухшей домны, да и только.
   Из кучи мусора Эрикс извлек какой-то сверкающий осколок.
   – Когда-то здесь было казино. Самое лучшее в гавани. Одна его стена состояла из водяных струй, другая из волшебного света, остальные – из зеркал. Везде толпились люди. Вокруг не было ничего неподвижного. Все светилось, менялось, играло, пело. Воздух благоухал полевыми цветами. Здесь можно было заказать любое блюдо, любой напиток, познакомиться с прекрасными женщинами, проиграть все, включая собственную жизнь, или выиграть несметные сокровища. В перерывах между игрой каждый желающий мог посетить какое угодно место на Земле или Луне… Это была не жизнь, а сон.
   – Вот и проспали вы свое счастье, – сказал Зяблик. – А сон разума знаешь что порождает? Дурную явь! Вот так-то, праправнучек!
   Торопливо докурив свою первую в этом мире самокрутку, он пошел на зов Смыкова, который в данный момент занимался одним из любимейших своих дел – расставлял по местам людей. При этом он не забывал вразумлять их:
   – Сейчас вернется тот самый Мишка, которого послали с донесением в штаб. Хорошо, если он доставит одно голое распоряжение или приведет с собой какого-нибудь младшего командира. А если целая банда набежит, чтобы нашим Иавалом полюбоваться? – Он походя взъерошил Оськин чуб. – Можно, конечно, в темпе брызгануть, как художественно выражается товарищ Зяблик, но это лишит нас ряда преимуществ. Мало того, что аггелы немедленно организуют погоню, они еще и поднимут тревогу по всей этой паскудной стране. Поэтому разумней будет дожидаться их здесь и втихаря перестукать. Тем самым мы уберем единственного свидетеля нашего появления, на неопределенный срок оттянем начало розыскных мероприятий и поправим свое материальное положение. Не знаю, как кто, а я в таком виде долго ходить не собираюсь, – Смыков подергал за пояс широченных кальсон, составлявших весь его наряд.
   – Надо драться, какое тут может быть иное мнение! – Цыпф, которому досталась одна только нательная рубашка, рвался в бой из соображений чисто шкурных. Ходить без штанов было почему-то гораздо более неудобно, чем совсем голым.
   – Тогда попрошу вас, братец мой, вместе с дамами и условно амнистированным гражданином Иавалом занять позицию вон в той нише. Находясь в тактическом резерве, будете действовать только по моему специальному сигналу. Если такой сигнал в силу чрезвычайных обстоятельств не поступит, действуйте по обстановке. Все понятно?
   Лева хотел возразить, что он не резервист, а полноценная боевая единица, но, представив себя со стороны – нескладного, очкастого, в чужой рубашке, едва прикрывающей пуп, и с тупым мечом в руке, – вынужден был покорно кивнуть: «Понятно».
   – Тогда позаботьтесь о маскировке, – приказал Смыков.
   К сожалению, оставалось совершенно неясным, с какой стороны должны были появиться аггелы. После недолгого раздумья Смыков выбрал для засады места достаточно скрытные, но не очень далеко отстоящие от колодца. Поднимать пистолетную стрельбу без крайней необходимости запрещалось, поэтому основная задача по уничтожению врага возлагалась на Толгая, устроившегося за трубой, проходившей на высоте примерно двух метров от нынешнего пола.
   Ждать пришлось довольно долго – не то штаб находился далеко, не то гонец попался нерасторопный. Реальный Иавал вряд ли выдержал бы столь длительное ожидание и давно свалился бы в колодец.
   На сей раз оправдались самые худшие опасения Смыкова. За Мишкой – кудрявым богатырем, красу которого слегка портила заячья губа, – валила целая толпа аггелов, настроенных далеко не миролюбиво. Один на ходу грозился:
   – Да я его просто удавлю своими руками! Еще и посмел вернуться, паскуда! Его же в одной компании с нефилимами видели!
   – А если он новых дружков за собой привел? – осторожно высказался кто-то.
   – Чепуха! Нефилимы вне Эдема долго не протянут, – возразил первый аггел, оглядываясь по сторонам. – А где же охрана? Сугрубов, ау!
   – Ау! – хриплым басом отозвался Зяблик, уже получивший от Смыкова сигнал, означавший, что втихую аггелов никак не одолеть и нужно бить их всеми имеющимися средствами. – Я здесь, суки рогатые!
   Слитно загрохотали два пистолета. Сначала следовало ошеломить аггелов беглым огнем, а уж потом начинать прицельную стрельбу. Если чего сейчас ватаге и недоставало, так это парочки ручных гранат.
   При первых же звуках пальбы аггелы резво, как шарики пролитой ртути, рассыпались по залу бывшего казино. Все они, похоже, были опытными бойцами, да и численное преимущество имели немалое, но над ними висело вечное проклятие людей, угодивших в засаду. Трудно вести правильный бой, если ты не видишь противника, никак не можешь найти подходящее укрытие и не успел вовремя зарядить оружие.
   В течение первых пяти минут аггелы потеряли едва ли не каждого второго. Уцелевшие пробовали палить наудачу, но это только мешало наиболее хладнокровным из них определить местонахождение невидимого врага по звуку выстрелов. Толгай, сверху прекрасно видевший каждого аггела, без помех расстреливал их из люка. Все попытки прорваться к выходу закончились безрезультатно – Зяблик, вначале сделавший из чужого пистолета несколько промахов, уже освоился и дырявил рогатые головы, как горшки на заборе.
   Цыпф из своего укрытия не видел ничего, кроме вздымающегося к потолку порохового дыма, зато ясно слышал все реплики, доносившиеся как с той, так и с другой стороны.
   – Предлагаю сдаться! – гундосил Смыков, которому шальная пуля срезала кончик носа. – Тем, кто в течение минуты сложит оружие, гарантирую жизнь.
   – Сам сдавайся, гнида! – ответил кто-то из аггелов. – Нашел дурачков! Сейчас сюда наши набегут. Сначала шницель из тебя будем делать, потом лапшу, а напоследок компот.
   Такая перспектива почему-то обидела Смыкова.
   – Товарищ Толгай! – он повысил голос. – Нельзя ли этого кулинара поучить хорошим манерам?
   Однако степняк, как это с ним нередко бывало, в горячке боя забыл русский язык и никак не откликнулся на просьбу Смыкова.
   Зато инициативу неожиданно взял на себя Эрикс. Трудно сказать, какие побуждения заставили его вылезти из-за укрытия – не то решил, что все аггелы убиты, не то спешил покинуть место, к которому и в самом деле могли вскоре прибыть новые подкрепления врагов. Тем не менее один вид нефилима, мрачная слава о силе, быстроте и неустрашимости которых, несомненно, дошла до Будетляндии, отбил у аггелов охоту к дальнейшему сопротивлению. (Откуда им было знать, что максимум, на что способен Эрикс, это закатить добрую оплеуху).
   Оставшиеся в живых бросились кто куда. От полного истребления аггелов спасло только то, что в пистолете Зяблика заклинило патрон. Пока он, матюгаясь на чем свет стоит, возился с отказавшим оружием, двое или трое счастливчиков успели выскользнуть наружу.
   Не вызывало сомнений, что в самом ближайшем будущем они вернутся, но уже в другом количестве, а главное – совершенно в другом настроении.
   Времени не оставалось даже на то, чтобы добить раненых. Свое вечное «Быстрее, быстрее!» Смыков еще никогда не орал так громко. Каждую секунду ожидая получить выстрел в спину, они содрали одежду с нескольких ближайших трупов (даже Эрикса заставили одеться) и, что называется, до зубов вооружились. Бдолах обнаружить не удалось. Это еще раз подтверждало версию о том, что аггелы пользуются им только в чрезвычайных обстоятельствах.
   Пока все складывалось не так уж и плохо. Пусть и с боем, но они прорвались в Будетляндию, оделись, вооружились и при этом не потеряли ни единого человека. Дело оставалось за малым – пересечь страну из конца в конец и запастись по пути бдолахом. Но сначала нужно было уйти как можно дальше от развалин казино – уж очень горячо здесь становилось.
   Теперь ватагу вел Эрикс. Пока он сам стремился отыскать более безопасное место, им было по пути.
   Вся Будетляндия представляла собой один огромный город, вернее – его руины, но от руин Талашевска они отличались примерно так же, как какая-нибудь подмосковная рощица от тропического леса.
   Цыпф ощущал себя в этом мире ничтожным муравьем. То, что уступами в несколько ярусов возвышалось над ним, даже нельзя было назвать зданиями. Этакие рукотворные горы, деяния небожителей, чертоги олимпийцев, сады Семирамиды, храмы космических пришельцев. Ясно, что улицей, по которой они сейчас пробирались, мало кто до этого и пользовался (слишком много было над ней всяких труб-транспортеров и пешеходных дорожек, безо всякой видимой опоры распластавшихся в воздухе), но выглядела она так, словно была вымощена серебряными слитками.
   В глазах рябило от смешения цветов (траурное габбро вполне могло соседствовать здесь с веселенькой терракотой) и стилей (готический храм как ни в чем не бывало сидел на крыше официозного билдинга), от блеска еще сохранившихся кое-где зеркальных стекол, от множества надписей на самых разных языках, от стенных мозаик размером с футбольное поле, от предельно ясных пиктографических указателей и вычурных вывесок, рекламирующих вещи совершенно непонятного назначения.