Страница:
– А почему именно дубины? – поинтересовалась Верка.
– Там все с дубинами ходят, вот почему… Если без дубины вышел прогуляться, тебя сразу под микитки и в суп.
– И чем все это закончилось?
– Плохо закончилось… Я как раз к этому моменту и подхожу. Дружбу нашу вечную погубили те самые колхозы, на которые Плешаков столько надежд возлагал. Сначала все вроде хорошо шло. Киркопы общинами жили и никакого личного имущества, кроме тех самых дубин, не имели. И жрали гамузом, если было что, и голодали сообща, и даже, простите за выражение, сношались хором. Прямо коммунизм. Бабы там, кстати говоря, немалую власть имели и мужиками откровенно помыкали. Поэтому председателями колхозов в большинстве своем они и оказались.
– Нельзя разве было своих людей поставить? – спросил Смыков строго. – Председатель колхоза – должность ключевая.
– Неоткуда было столько людей взять. В посольстве к тому времени человек полтораста осталось, не больше. Как только отрапортовали Плешакову, что коллективизация в Киркопий произведена, тут и начались неприятности. Какая у колхоза первостатейная задача? Скажи, Смыков!
– План госпоставок выполнять, – буркнул Смыков.
– Правильно. А план киркопам давали солидный. И по мясу, и по шерсти, и по шкурам, и по лесозаготовкам. Месячишко для порядка выждали, а потом послали уполномоченных. Проверить, значит, на местах причины задержки поставок и, если потребуется, навести порядок. Разъехались уполномоченные и как в воду канули.
– Неужели съели их? – ахнула Лилечка.
– А вот тут не угадали! – Зяблик обвел слушателей торжествующим взглядом. – Киркопы-то не дураками оказались. Выполнили они госпоставки, хоть и частично. За счет тех самых уполномоченных. И мясо их сдали, и шерсть, и даже яйца. Но все это по отдельности. После такого мероприятия, сами понимаете, вопрос о вечном союзе как-то потерял актуальность. Посольство, правда, успело эвакуироваться, но президента своего киркопы съели публично. Лучшие куски получили женщины и дети. С тех пор про их колхозы ничего не слышно.
– Плешаков стоял на позициях волюнтаризма, – сообщил Смыков. – Методы его руководства осуждены Талашевским трактатом.
– Это я без тебя знаю, – веско сказал Зяблик. – Тебе, Смыков, Бога надо благодарить, что самое лихое время ты в канцелярии инквизиции пересидел. А не то заслали бы тебя в эту самую Киркопию начальником районного отделения милиции. И имел бы ты под своим началом зама-людоеда, следователя-людоеда и вдобавок дюжину людоедов-участковых.
– Плюс инспектора по делам несовершеннолетних, – добавила Верка. – Симпатичную людоедочку.
– Я от работы никогда не отлынивал, – сказал Смыков гордо. – С любой должностью могу справиться. Были бы эти людоеды у меня как шелковые.
– Только не забывай, что оклад содержания, надбавку за выслугу лет и пайковые им человечинкой пришлось бы выплачивать. К тому же свежей, – хитро улыбнулся Зяблик.
– Подумаешь, нашли проблему! – пожал плечами Смыков. – Если есть штат милиции, значит, и преступный элемент должен иметься. Дебоширы, воры, расхитители…
– Валютчики! – подсказал Зяблик.
– Вот их-то я бы и пускал на мясо. Никаких там штрафов или сроков. Под нож и на полуфабрикаты. Выгода двойная. Преступный элемент поимеет возможность прочувствовать принцип неотвратимости наказания на собственной шкуре, а правоохранительные органы получат дополнительный стимул в работе.
– Боюсь, как бы все преступники не оказались сплошь упитанными, – покачал головой Зяблик. – Да и процент раскрываемости перед праздниками будет резко возрастать… Нет, среди людоедов материальную заинтересованность внедрять нельзя… Кстати, а что там впереди за дела такие?
Если бы примчавшиеся неизвестно откуда близнецы не остановили Барсика, он неминуемо врезался бы в баррикаду, перегородившую улицу. Основу ее составляли массивные каменные многогранники, применяемые обычно для защиты морских берегов от размывания, а бруствер выложен пластиковыми мешками с песком. Проложить здесь проход можно было разве что с помощью нескольких тонн динамита.
Барсик задрал голову и надсадно взвыл, словно вызывая на бой противника, заступившего ему дорогу. Тут же над бруствером укрепления показались две головы в черных колпаках. Со своей позиции аггелы не могли видеть ни членов ватаги, затаившихся за звериной тушей, ни скрытое могучим загривком тело Эрикса.
– Батюшки-святы! – ахнул один из аггелов. – Это что за страшилище к нам пожаловало! Ну натуральный дракон!
– Это те сволочи, что из Эдема сюда пробрались, делов натворили, – отозвался другой аггел. – В гавани до сих пор из всех щелей разная зараза прет. Нам еще с тобой повезло, что мы в ту пору там не оказались.
– Неужто эта уродина от самой гавани сюда приползла?… Эх, пушчонку бы сюда!
– Ничего, мы ее сейчас гранатой пугнем.
– Может, лучше не надо? Разозлим только зря. А она потом разнесет все кругом.
– Не разнесет… Слабо ей… – Аггел уже стоял на баррикаде во весь рост и в поисках гранаты шарил по карманам своих необъятных штанов.
– Давай я за помощью сбегаю? – предложил его более осторожный напарник.
– Не успеешь… – Граната уже лежала в ладони аггела. – Мы в единый момент все обтяпаем.
Смыков и Зяблик, выхватив пистолеты, прицелились в гранатометчика, но это явно пришлось не по вкусу близнецам. Жесты их выражали недоумение, граничащее с возмущением.
– Не стреляйте, пожалуйста, – сказала Лилечка, лучше других понимавшая детей. – В этом нет никакой необходимости.
– Разве? – удивился Зяблик. – Граната ведь не яблоко зеленое. Если рванет рядом, зверюге может и не поздоровиться. Да и нам перепадет…
– Ты лучше не спорь, – сказал Цыпф, хорошо помнивший, с какой легкостью девочка извлекла патрон из ствола его пистолета. – Они хоть и детишки, а знают, чего хотят… А главное, добиваться этого умеют.
Аггел уже швырнул гранату и собирался нырнуть за баррикаду, когда его напарник издал жалобный крик, будто ему наступили на мозоль. Граната, совершив в воздухе петлю, уже летела обратно, и спасаться от нее было поздно. Единственное, что успел сделать стоящий на баррикаде аггел, это прикрыть локтями лицо. Однако взрыва не последовало, и граната благополучно скользнула в тот же карман, из которого незадолго до этого была извлечена.
На лицах аггелов появилось такое выражение, что расхохотались не только дети, но и кое-кто из ватаги. Барсик снова мерно двинулся вперед, лишь хвост его теперь мотался с большей амплитудой, чем обычно.
Дети вскарабкались на баррикаду первыми и устроили аггелам головомойку в своем стиле – одного стали обучать стойке на голове, а другого заставили плясать. Барсик тем временем взбирался на баррикаду с настойчивостью таракана, штурмующего мусорное ведро. Чувствовалось, что родной стихией зверя является ровное пространство, вроде степи или заболоченной низменности, но никак не горы. Три раза подряд он опрокидывался на спину, и если бы члены ватаги вовремя не оттащили в сторону коробки с провизией и тело Эрикса, то он неминуемо раздавил бы их.
Успех был достигнут только после того, как Барсик догадался использовать в качестве домкрата свой могучий хвост. Некоторое время он лежал поперек гребня баррикады, плавно покачиваясь на брюхе, а потом сполз на другую сторону. Вслед за ним перебралась и ватага.
По такому случаю решено было устроить привал, тем более что в поле их зрения находился один из последних ориентиров, указанных Эриксом, – семиглавая башня, издали похожая на серебряный подсвечник. Имущество аггелов – начатая цинка патронов, дюжина гранат, табак, спальные мешки и кое-какая еда – конфисковали. Впрочем, хозяевам сейчас было не до этого. Близнецы затеяли с ними игру в прятки. Она ничем не отличалась от аналогичной забавы, которой предавались их сверстники и сто, и двести лет назад, кроме, пожалуй, одного нюанса: дети обладали способностью становиться невидимыми и без зазрения совести пользовались этим преимуществом.
Конечно, будь на то воля аггелов, они ни за что на свете не стали бы участвовать в этом позорище, но воля их странным образом куда-то исчезла, и бородатым, дородным дядькам, судя по крепким рогам, пребывавшим в немалых чинах, приходилось бегать наперегонки с детворой, выискивать для себя самые хитроумные укрытия и орать дурным голосом: «Раз-два-три-четыре-пять, я уже иду искать!…»
Аггелы играли в прятки старательно, без халтуры, хотя какой-то частью сознания понимали всю нелепость и весь ужас происходившего, о чем свидетельствовало дикое выражение их лиц, совершенно не соответствующее живому и веселому характеру мероприятия.
– Загоняют их детки до инсульта, – заметила Верка.
– Ничего, таким бугаям растрясти жир полезно. – Зяблик сделал подножку пробегавшему мимо аггелу.
Кончилась игра тем, что один из аггелов безнадежно застрял в щели между двумя каменными призмами, а другой подвернул ногу. Дети сразу утратили интерес к своей затее и принялись тормошить Барсика, успевшего между тем задремать. На зверя вновь водрузили его поклажу, и вся компания двинулась дальше.
Аггелы, еще не поверившие в свое спасение, прикинулись бездыханными трупами. Дабы не портить детям настроение, убивать каинистов не стали и даже поделились на прощание куревом, забив зажженные самокрутки в их глотки.
Расстояние от семиглавой башни до величественного монумента, представляющего собой косой крест, увитый гирляндами из обнаженных человеческих тел, они преодолели за пять часов, считая остановки, вызванные проказами детей. Еще два часа ушло на то, чтобы добраться до последнего ориентира – черного яйца, имевшего такие размеры, что внутри его мог бы свободно поместиться кашалот.
– Это где-то там, – Цыпф еще раз сверился с картой и указал влево, туда, где среди частокола жилых башен и переплетения вознесенных над землей транспортных развязок поблескивало что-то похожее на озеро.
Дети присмирели и чинно шли по разные стороны от хвоста Барсика. Девочка держалась за руку Лилечки и время от времени поглядывала на нее снизу вверх.
– Что там у ребятишек на уме? – негромко спросил Зяблик. – Знают они это место?
– Знают, – ответила Лилечка, переглянувшись с девочкой.
– Ну и как там? Опасно?
– Смотря для кого, – так Лилечка объяснила очередную гримасу своей юной подружки.
– А подробней нельзя?
– Ну как сказать… Там необычно, вот! – Лилечка и сама была рада, что подобрала нужное слово.
– Понятно, – криво усмехнулся Зяблик. – До сих пор мы, значит, шли местами обычными. А сейчас угодили в необычное. Лева, не пора ли тебе приготовить к бою фузею?
– Пока дети с нами, бояться нечего, – твердо сказала Лилечка.
Улица, по которой они сейчас двигались, мало чем отличалась от многих других, уже пройденных ими будетляндских улиц, – непривычное свежему взгляду эклектическое смешение архитектурных стилей, следы погромов, встречающиеся на каждом шагу, навечно заглохшие наземные экипажи, напоминавшие своих давних прототипов разве что наличием колес, и рухнувшие на них сверху экипажи воздушные, человеку двадцатого века вообще ничего привычного не напоминающие.
Мальчик наступил на хвост Барсика, и тот замедлил ход. Впереди была площадь куда более просторная, чем та, на которой они недавно устроили побоище аггелам. Почти всю ее поверхность занимало яркое пятно света – ни дать ни взять солнечный зайчик невероятных размеров. Зрелище само по себе было впечатляющее, особенно для людей, давным-давно не видевших не то что солнце, а даже зажженной электролампочки, но, кроме всего прочего, от пятна исходила какая-то ясно ощутимая магнетическая сила. Площадь манила людей к себе, как горящий фонарь манит ночных бабочек, но, в отличие от бабочек, люди обладали разумом, предостерегавшим их от необдуманных действий.
– Что бы все это могло значить? – после довольно продолжительного общего молчания произнес Смыков.
Девочка склонила голову на плечо и закатила глаза, словно ангелочек на рождественской открытке.
– Это долгий рассказ, а они не любят долгих рассказов, – объяснила Лилечка.
– Эрикс хотел, чтобы его похоронили в том же месте, где и его родных, – сказал Цыпф. – Но на кладбище это место не похоже… Хотя мы и не знаем, как хоронили мертвых в Будетляндии: предавали земле, кремировали или запускали в космос…
– Но он говорил и другое, – напомнила Лилечка. – Что когда мы доберемся до нужного места, то сами поймем, что к чему.
– Вот и добрались, – Смыков заглянул в свою записную книжку. – Тут двух мнений быть не может. Все ориентиры налицо. Да и место… приметное. Я ничего похожего отродясь не видел.
Между тем у Лилечки с детьми шел оживленный обмен мнениями, в ходе которого брат и сестра повздорили немного. Вскоре, однако, некое коммюнике было выработано и озвучено Лилечкой.
– Заранее попрошу меня не перебивать и не поправлять. Я говорю так, как понимаю, – первым делом заявила она. – А теперь слушайте… Это место существует столько, сколько дети помнят себя. Тут, кстати, я хочу заметить, что они не имеют никакого представления о том, каким был мир до катастрофы. Это их даже не интересует. В их понимании, все что есть вокруг, появилось вместе с ними. Но это я для справки… Это место скорби…
– Что они понимают о скорби, – буркнул Смыков.
– Понимают, хотя и по-своему… Но я же просила не перебивать меня!
– Прошу прощения, – неискренне извинился Смыков.
– Но не только скорби… – продолжала Лилечка. – Надежды тоже. Сюда приходит тот, кто устал жить, но не хочет гнить в земле… Впрочем, тут я не все поняла… Возможно, это можно понимать иначе… Сюда приходит тот, кто устал жить, но не хочет умирать… То есть здесь достигается состояние… как бы это лучше выразиться… состояние ни жизни, ни смерти… Кроме того, это место погребения… Дающее надежду на что-то… На другую жизнь, что ли… Очень трудно находить нужные слова, – сказала она, как бы извиняясь, – короче, это место, предназначенное для мертвых и умирающих… Всем другим соваться сюда без крайней необходимости не рекомендуется.
– А как же нам его туда доставить? – Верка кивнула в сторону площади, где в обрамлении серого небесного свода и сизой мути горизонтов сияло нечто явно не принадлежащее к этому миру.
– Сейчас увидите, – сказала Лилечка, обменявшись с детьми серией жестов. – Но сначала надо бы с ним попрощаться… Не по-людски получается.
– Давай, Смыков, – Зяблик слегка подтолкнул приятеля вперед. – Скажи доброе слово от всех нас.
– Я, знаете ли, не готовился, – начал было отговариваться Смыков, хотя руки его уже автоматически приглаживали волосы и расправляли складки куртки. – Но если нужно…
– Нужно, нужно, – подтвердила Верка. Тело Эрикса сняли с Барсика и уложили на широкий и сравнительно чистый парапет подземного перехода.
– Куда ногами полагается? – спросил Цыпф. – На восток или на запад?
– Без разницы, – ответил Зяблик. – Как ты разберешься, где сейчас этот запад? Да и не верил он, наверное, в эти предрассудки.
Лилечка, отыскав где-то бледный и чахлый цветок, чудом выросший среди камней и бетона, положила его на грудь покойника. Зяблик откинул брезент с его лица. Смыков откашлялся, придавая голосу соответствующую случаю тональность.
– Товарищи! Траурный митинг, посвященный светлой памяти нашего друга и соратника Эрикса, фамилия которого, к сожалению, осталась неизвестной, позвольте считать открытым. Покойник прожил короткую, но сложную жизнь, полную лишений, трудов и борьбы. Потеряв всех родных и друзей, он не утратил веры в светлое будущее прогрессивного человечества и до последней капли крови, до последнего вздоха боролся с приспешниками реакции, мракобесия и насилия, свившими гнездо на его бывшей родине. К сожалению, социально-классовая ограниченность не позволила ему…
– Не надо, – сказал Зяблик с нажимом. – Закругляйся.
– Светлая память о покойном навсегда останется в наших сердцах. Спи спокойно, дорогой товарищ! – второпях закончил Смыков и ткнул пальцем в сторону, Зяблика. – А с вами, между прочим, я еще буду иметь серьезный разговор!
– Так и быть, поимеем, – согласился Зяблик. – Чуть попозже.
Следуя указаниям детей, тело Эрикса снова положили на Барсика, зато коробки сгрузили. Зверь, которого давно тянуло к завораживающему свету, получив соответствующую команду в виде пинка под хвост, охотно двинулся в сторону площади. Закутанный в брезентовый саван Эрикс возлежал на нем, как на крыше катафалка. Лилечка рыдала в полный голос. Верка всхлипывала. До полного комплекта впечатлений не хватало только стонущих звуков похоронного марша.
Лилечка, словно спохватившись, вытерла слезы и извлекла губную гармошку. Вновь задребезжала ржавая, с плохим разводом пила, но девушка нахмурила лоб, надула щеки, и звук сразу посветлел, очистился, обдал душу ознобом печали. Потекла мелодия – негромкая, незамысловатая, зато берущая за сердце и бередящая душу.
Барсик тем временем уже вступил на плиты площади, и его шкура засверкала и заискрилась, как чешуя золотой рыбки, летящей из садка в подвешенный над костром котелок. Световое пятно, до этого совершенно неподвижное, дрогнуло и немного уменьшилось в диаметре. Так продолжалось и дальше – с каждым новым шагом зверя оно становилось чуть ярче и чуть меньше, как бы стягивая всю свою энергию в одну точку. И от живого Барсика и от мертвого Эрикса исходило одинаково интенсивное радужное сияние, застилавшее глаза наблюдателей слезами.
И вот наконец наступил момент, когда пятно волшебного света сжалось до размеров звериного тела, которое и само сейчас было как маленькое солнце. По стенам домов, окружающих площадь, неслись черные тени – явление давным-давно забытое в этом мире. Затем последовала короткая беззвучная вспышка, словно в единый миг испарилась тонна магния, и пятно вновь вернулось в свои прежние границы. Вокруг сразу потемнело.
– Больше желающих нет? – спросил Зяблик, вытирая рукавом глаза.
– А заманчиво, знаешь ли… – прошептала Верка. – Если бы только точно знать, что это дорога в новую жизнь…
– Это дорога к эвтаназии, – сказал Цыпф. – Это машина безболезненной смерти. Хотелось бы знать, сами будетляне ее придумали или кто-то им ее подарил.
– Смотрите, смотрите! – воскликнула вдруг Лилечка, указывая на стену соседнего здания.
Теперь, когда люди привыкли к необычному освещению, сразу стало заметно, что стены всех близлежащих домов до высоты человеческого роста – а кое-где и выше – покрывают короткие надписи, исполненные краской, тушью, губной помадой или просто нацарапанные острыми предметами.
– А ведь кое-что можно понять, – Зяблик прищурился. – Берта Нибур… Эм Шовен… тут какие-то иероглифы, не разберу… Гонслик… Грюнс фэмэли, семья, значит… Текен или Такаки… Николай и Мария Трейш… Эс Бэ Бэ, одни только инициалы… Плимак… Коган… Нет, тут и за месяц всего не прочтешь. Надо бы и нашего Эрикса увековечить. Как публика считает?
– Охота пуще неволи, – пожала плечами Верка. – Все равно в ближайшую тысячу лет этого никто не прочтет.
– И все же отметиться надо… Я мигом. – Смыков уже достал нож..
Пять минут спустя на стене появилась свежая эпитафия: «Хороший человек Эрикс и зверь Барсик здесь были».
Если верить карте, большая часть пути до границы была уже позади. Однако темп продвижения ватаги замедлялся – нужно было нести на себе коробки с продуктами, да и дети, часть энергии которых раньше выливалась на безответного Барсика, теперь все чаще досаждали им своими проказами. Встал даже вопрос о том, чтобы распрощаться с ними раньше времени.
– Нет, это переходит все границы! – возмущался Смыков. – Сегодня проснулся, хочу надеть ботинки, а в каждом по выводку мышей. Это тоже можно считать шуткой?
– Ну и что! – вступилась за детей Верка. – Мне они в ботинки по вороньему яйцу положили. Подумаешь, преступление!
Толгай, в сапогах которого еще хлюпал томатный сок, горестно пробормотал:
– Это не балалар… Это юлбасар… (что означало: «Это не дети… Это бандиты»).
Лилечка, конечно же, стояла за своих юных приятелей горой, но окончательное решение вынес Зяблик:
– У меня нынче в прохорях тоже не рай небесный. Но уж лучше яичницу копытами давить, чем под пули рогатых лезть. Мы за этими шкетами как за каменной стеной. Так что до границы идем вместе.
– Учитывая возможности нашего оружия, мы в посторонней помощи не нуждаемся! – с пафосом заявил Смыков.
– Ну уж нет! – хором воскликнули почти все члены ватаги. – Это только на крайний случай!
Смыков полдня ни с кем не разговаривал, однако потом сам подсел к Лилечке и стал зондировать вопрос, касавшийся возможностей раздобыть еще одного зверя типа Барсика. Нужен он был Смыкову для того, чтобы доставить в Отчину энное количество вещей, позарез необходимых там, а в Будетляндии пропадавших зазря.
– Спросить-то не трудно, – сказала Лилечка с сомнением. – Детишки, если разойдутся, и черта лысого могут достать. А что дальше? Они ведь с нами дальше границы не пойдут. И придется нам с Барсиком крюк через три страны делать. Это ведь то же самое, что в прежние времена по Талашевску на слоне кататься. Народ прохода не даст. Да и кормить его надо. Ест он редко, но основательно. И только свежее мясо. Причем между быком и человеком никакого различия не видит.
Смыков сразу умолк, а Зяблик, слышавший этот разговор, расхохотался.
– Сдавать ты стал, начальник. Стареешь. Уела тебя девчонка.
– Ваши инсинуации я игнорирую, – гордо ответил Смыков. – Однако хочу официально заявить, что не потерплю в дальнейшем никаких выпадов со стороны несовершеннолетних.
Но назавтра дети словно специально затихли. Мальчишка ехал на плечах у Цыпфа, а девчонка шла за руку с Лилечкой. Оба они все время словно прислушивались к чему-то.
Примерно около полудня – если верить часам Смыкова – в той стороне, куда они направлялись, раздался звук, могучий и грозный, но за время скитаний по Отчине, Кастилии и Нейтральной зоне уже успевший стать для ватаги привычным. То ли это небо терлось о землю, то ли, наоборот, рвалась на волю подземная стихия.
Судя по реакции детей, для Будетляндии такое явление было внове. Цыпф сверился с картой. До границы оставалось не так уж и далеко. Если впереди их ждала страна столь же бесплодная и опасная, как Нейтральная зона, необходимо было пополнить запас продуктов, да и кое-каким барахлом обзавестись не помешало бы. Например, такой прочной и удобной мануфактуры, как в Будетляндии, нельзя было больше отыскать нигде.
– Ты бы, подруга, приданым запаслась, – Верка подмигнула Лилечке. – Дома за каждую тряпку втридорога платить придется, а здесь все задарма можно взять.
– Не знаю даже, – засомневалась Лилечка. – Мы никогда раньше чужого не брали, даже бесхозного. Бабушка говорила, что это грех… Да и вряд ли мой размер найдется.
– Найдется, найдется, – успокоила ее Верка. – Я тут такие наряды видела, что на любой размер подойдут. Не ткань, а просто чудо. Пригладишь – она как атлас блестит, взлохматишь щеткой – она как пух. И цвет сама меняет. И туфельки белые не мешает подобрать. Не пойдешь же ты под венец в этих говнодавах.
– Кто это вам сказал, что я под венец собираюсь? – зарделась Лилечка. – Выдумают тоже…
– Э-э, меня не проведешь, – Верка погрозила ей пальцем. – Я королевой в Лимпопо была, а потом невенчаной женой всенародно избранного президента. Ну а если еще и таких, как Смыков, считать, то у всех нас пальцев на руках и ногах не хватит. Я и баб, и мужиков понимаю… Думаешь, я не вижу, как на тебя Лева глядит?
– Как? – заинтересовалась Лилечка.
– Как поп на икону.
– Это плохо?
– Наоборот! Мужик свою жену на руках должен носить. Пылинки с нее сдувать. Вот и Лева такой, если не испортится. Таким хамам, как Смыков и Зяблик, до него далеко.
– На вас, между прочим, некоторые тоже заглядываются.
– Ты про Чмыхало, что ли?
– Вам лучше знать. – Лилечка поджала губки.
– Ну нет! После негра татарва не котируется. Размер не тот. Да и поздно мне уже невеститься… – Она усмехнулась. – Невеста без места, жених без куска…
Вдали снова грохнуло, но уже куда сильнее, чем раньше. Одна из вертикальных опор небесного невода перекосилась, потянув за собой сочлененные конструкции. Зрелище было весьма гнетущее. Одно дело, когда с крыши соседнего дома падает лист шифера, и совсем другое, когда рушится гора, на склоне которой расположен целый город.
– Опять какая-то хреновина начинается, – сказал Зяблик с досадой. – Давайте лучше выруливать на открытое место.
Ватага свернула в сторону, где виднелось что-то похожее на заброшенное поле для гольфа. Незапланированный отдых никого не радовал, одни только дети беззаботно кувыркались в траве, да и они не забывали время от времени посматривать в ту сторону, откуда доносился глухой и мощный рокот.
– Может, пронесет, – сказала Верка неуверенно.
– Там все с дубинами ходят, вот почему… Если без дубины вышел прогуляться, тебя сразу под микитки и в суп.
– И чем все это закончилось?
– Плохо закончилось… Я как раз к этому моменту и подхожу. Дружбу нашу вечную погубили те самые колхозы, на которые Плешаков столько надежд возлагал. Сначала все вроде хорошо шло. Киркопы общинами жили и никакого личного имущества, кроме тех самых дубин, не имели. И жрали гамузом, если было что, и голодали сообща, и даже, простите за выражение, сношались хором. Прямо коммунизм. Бабы там, кстати говоря, немалую власть имели и мужиками откровенно помыкали. Поэтому председателями колхозов в большинстве своем они и оказались.
– Нельзя разве было своих людей поставить? – спросил Смыков строго. – Председатель колхоза – должность ключевая.
– Неоткуда было столько людей взять. В посольстве к тому времени человек полтораста осталось, не больше. Как только отрапортовали Плешакову, что коллективизация в Киркопий произведена, тут и начались неприятности. Какая у колхоза первостатейная задача? Скажи, Смыков!
– План госпоставок выполнять, – буркнул Смыков.
– Правильно. А план киркопам давали солидный. И по мясу, и по шерсти, и по шкурам, и по лесозаготовкам. Месячишко для порядка выждали, а потом послали уполномоченных. Проверить, значит, на местах причины задержки поставок и, если потребуется, навести порядок. Разъехались уполномоченные и как в воду канули.
– Неужели съели их? – ахнула Лилечка.
– А вот тут не угадали! – Зяблик обвел слушателей торжествующим взглядом. – Киркопы-то не дураками оказались. Выполнили они госпоставки, хоть и частично. За счет тех самых уполномоченных. И мясо их сдали, и шерсть, и даже яйца. Но все это по отдельности. После такого мероприятия, сами понимаете, вопрос о вечном союзе как-то потерял актуальность. Посольство, правда, успело эвакуироваться, но президента своего киркопы съели публично. Лучшие куски получили женщины и дети. С тех пор про их колхозы ничего не слышно.
– Плешаков стоял на позициях волюнтаризма, – сообщил Смыков. – Методы его руководства осуждены Талашевским трактатом.
– Это я без тебя знаю, – веско сказал Зяблик. – Тебе, Смыков, Бога надо благодарить, что самое лихое время ты в канцелярии инквизиции пересидел. А не то заслали бы тебя в эту самую Киркопию начальником районного отделения милиции. И имел бы ты под своим началом зама-людоеда, следователя-людоеда и вдобавок дюжину людоедов-участковых.
– Плюс инспектора по делам несовершеннолетних, – добавила Верка. – Симпатичную людоедочку.
– Я от работы никогда не отлынивал, – сказал Смыков гордо. – С любой должностью могу справиться. Были бы эти людоеды у меня как шелковые.
– Только не забывай, что оклад содержания, надбавку за выслугу лет и пайковые им человечинкой пришлось бы выплачивать. К тому же свежей, – хитро улыбнулся Зяблик.
– Подумаешь, нашли проблему! – пожал плечами Смыков. – Если есть штат милиции, значит, и преступный элемент должен иметься. Дебоширы, воры, расхитители…
– Валютчики! – подсказал Зяблик.
– Вот их-то я бы и пускал на мясо. Никаких там штрафов или сроков. Под нож и на полуфабрикаты. Выгода двойная. Преступный элемент поимеет возможность прочувствовать принцип неотвратимости наказания на собственной шкуре, а правоохранительные органы получат дополнительный стимул в работе.
– Боюсь, как бы все преступники не оказались сплошь упитанными, – покачал головой Зяблик. – Да и процент раскрываемости перед праздниками будет резко возрастать… Нет, среди людоедов материальную заинтересованность внедрять нельзя… Кстати, а что там впереди за дела такие?
Если бы примчавшиеся неизвестно откуда близнецы не остановили Барсика, он неминуемо врезался бы в баррикаду, перегородившую улицу. Основу ее составляли массивные каменные многогранники, применяемые обычно для защиты морских берегов от размывания, а бруствер выложен пластиковыми мешками с песком. Проложить здесь проход можно было разве что с помощью нескольких тонн динамита.
Барсик задрал голову и надсадно взвыл, словно вызывая на бой противника, заступившего ему дорогу. Тут же над бруствером укрепления показались две головы в черных колпаках. Со своей позиции аггелы не могли видеть ни членов ватаги, затаившихся за звериной тушей, ни скрытое могучим загривком тело Эрикса.
– Батюшки-святы! – ахнул один из аггелов. – Это что за страшилище к нам пожаловало! Ну натуральный дракон!
– Это те сволочи, что из Эдема сюда пробрались, делов натворили, – отозвался другой аггел. – В гавани до сих пор из всех щелей разная зараза прет. Нам еще с тобой повезло, что мы в ту пору там не оказались.
– Неужто эта уродина от самой гавани сюда приползла?… Эх, пушчонку бы сюда!
– Ничего, мы ее сейчас гранатой пугнем.
– Может, лучше не надо? Разозлим только зря. А она потом разнесет все кругом.
– Не разнесет… Слабо ей… – Аггел уже стоял на баррикаде во весь рост и в поисках гранаты шарил по карманам своих необъятных штанов.
– Давай я за помощью сбегаю? – предложил его более осторожный напарник.
– Не успеешь… – Граната уже лежала в ладони аггела. – Мы в единый момент все обтяпаем.
Смыков и Зяблик, выхватив пистолеты, прицелились в гранатометчика, но это явно пришлось не по вкусу близнецам. Жесты их выражали недоумение, граничащее с возмущением.
– Не стреляйте, пожалуйста, – сказала Лилечка, лучше других понимавшая детей. – В этом нет никакой необходимости.
– Разве? – удивился Зяблик. – Граната ведь не яблоко зеленое. Если рванет рядом, зверюге может и не поздоровиться. Да и нам перепадет…
– Ты лучше не спорь, – сказал Цыпф, хорошо помнивший, с какой легкостью девочка извлекла патрон из ствола его пистолета. – Они хоть и детишки, а знают, чего хотят… А главное, добиваться этого умеют.
Аггел уже швырнул гранату и собирался нырнуть за баррикаду, когда его напарник издал жалобный крик, будто ему наступили на мозоль. Граната, совершив в воздухе петлю, уже летела обратно, и спасаться от нее было поздно. Единственное, что успел сделать стоящий на баррикаде аггел, это прикрыть локтями лицо. Однако взрыва не последовало, и граната благополучно скользнула в тот же карман, из которого незадолго до этого была извлечена.
На лицах аггелов появилось такое выражение, что расхохотались не только дети, но и кое-кто из ватаги. Барсик снова мерно двинулся вперед, лишь хвост его теперь мотался с большей амплитудой, чем обычно.
Дети вскарабкались на баррикаду первыми и устроили аггелам головомойку в своем стиле – одного стали обучать стойке на голове, а другого заставили плясать. Барсик тем временем взбирался на баррикаду с настойчивостью таракана, штурмующего мусорное ведро. Чувствовалось, что родной стихией зверя является ровное пространство, вроде степи или заболоченной низменности, но никак не горы. Три раза подряд он опрокидывался на спину, и если бы члены ватаги вовремя не оттащили в сторону коробки с провизией и тело Эрикса, то он неминуемо раздавил бы их.
Успех был достигнут только после того, как Барсик догадался использовать в качестве домкрата свой могучий хвост. Некоторое время он лежал поперек гребня баррикады, плавно покачиваясь на брюхе, а потом сполз на другую сторону. Вслед за ним перебралась и ватага.
По такому случаю решено было устроить привал, тем более что в поле их зрения находился один из последних ориентиров, указанных Эриксом, – семиглавая башня, издали похожая на серебряный подсвечник. Имущество аггелов – начатая цинка патронов, дюжина гранат, табак, спальные мешки и кое-какая еда – конфисковали. Впрочем, хозяевам сейчас было не до этого. Близнецы затеяли с ними игру в прятки. Она ничем не отличалась от аналогичной забавы, которой предавались их сверстники и сто, и двести лет назад, кроме, пожалуй, одного нюанса: дети обладали способностью становиться невидимыми и без зазрения совести пользовались этим преимуществом.
Конечно, будь на то воля аггелов, они ни за что на свете не стали бы участвовать в этом позорище, но воля их странным образом куда-то исчезла, и бородатым, дородным дядькам, судя по крепким рогам, пребывавшим в немалых чинах, приходилось бегать наперегонки с детворой, выискивать для себя самые хитроумные укрытия и орать дурным голосом: «Раз-два-три-четыре-пять, я уже иду искать!…»
Аггелы играли в прятки старательно, без халтуры, хотя какой-то частью сознания понимали всю нелепость и весь ужас происходившего, о чем свидетельствовало дикое выражение их лиц, совершенно не соответствующее живому и веселому характеру мероприятия.
– Загоняют их детки до инсульта, – заметила Верка.
– Ничего, таким бугаям растрясти жир полезно. – Зяблик сделал подножку пробегавшему мимо аггелу.
Кончилась игра тем, что один из аггелов безнадежно застрял в щели между двумя каменными призмами, а другой подвернул ногу. Дети сразу утратили интерес к своей затее и принялись тормошить Барсика, успевшего между тем задремать. На зверя вновь водрузили его поклажу, и вся компания двинулась дальше.
Аггелы, еще не поверившие в свое спасение, прикинулись бездыханными трупами. Дабы не портить детям настроение, убивать каинистов не стали и даже поделились на прощание куревом, забив зажженные самокрутки в их глотки.
Расстояние от семиглавой башни до величественного монумента, представляющего собой косой крест, увитый гирляндами из обнаженных человеческих тел, они преодолели за пять часов, считая остановки, вызванные проказами детей. Еще два часа ушло на то, чтобы добраться до последнего ориентира – черного яйца, имевшего такие размеры, что внутри его мог бы свободно поместиться кашалот.
– Это где-то там, – Цыпф еще раз сверился с картой и указал влево, туда, где среди частокола жилых башен и переплетения вознесенных над землей транспортных развязок поблескивало что-то похожее на озеро.
Дети присмирели и чинно шли по разные стороны от хвоста Барсика. Девочка держалась за руку Лилечки и время от времени поглядывала на нее снизу вверх.
– Что там у ребятишек на уме? – негромко спросил Зяблик. – Знают они это место?
– Знают, – ответила Лилечка, переглянувшись с девочкой.
– Ну и как там? Опасно?
– Смотря для кого, – так Лилечка объяснила очередную гримасу своей юной подружки.
– А подробней нельзя?
– Ну как сказать… Там необычно, вот! – Лилечка и сама была рада, что подобрала нужное слово.
– Понятно, – криво усмехнулся Зяблик. – До сих пор мы, значит, шли местами обычными. А сейчас угодили в необычное. Лева, не пора ли тебе приготовить к бою фузею?
– Пока дети с нами, бояться нечего, – твердо сказала Лилечка.
Улица, по которой они сейчас двигались, мало чем отличалась от многих других, уже пройденных ими будетляндских улиц, – непривычное свежему взгляду эклектическое смешение архитектурных стилей, следы погромов, встречающиеся на каждом шагу, навечно заглохшие наземные экипажи, напоминавшие своих давних прототипов разве что наличием колес, и рухнувшие на них сверху экипажи воздушные, человеку двадцатого века вообще ничего привычного не напоминающие.
Мальчик наступил на хвост Барсика, и тот замедлил ход. Впереди была площадь куда более просторная, чем та, на которой они недавно устроили побоище аггелам. Почти всю ее поверхность занимало яркое пятно света – ни дать ни взять солнечный зайчик невероятных размеров. Зрелище само по себе было впечатляющее, особенно для людей, давным-давно не видевших не то что солнце, а даже зажженной электролампочки, но, кроме всего прочего, от пятна исходила какая-то ясно ощутимая магнетическая сила. Площадь манила людей к себе, как горящий фонарь манит ночных бабочек, но, в отличие от бабочек, люди обладали разумом, предостерегавшим их от необдуманных действий.
– Что бы все это могло значить? – после довольно продолжительного общего молчания произнес Смыков.
Девочка склонила голову на плечо и закатила глаза, словно ангелочек на рождественской открытке.
– Это долгий рассказ, а они не любят долгих рассказов, – объяснила Лилечка.
– Эрикс хотел, чтобы его похоронили в том же месте, где и его родных, – сказал Цыпф. – Но на кладбище это место не похоже… Хотя мы и не знаем, как хоронили мертвых в Будетляндии: предавали земле, кремировали или запускали в космос…
– Но он говорил и другое, – напомнила Лилечка. – Что когда мы доберемся до нужного места, то сами поймем, что к чему.
– Вот и добрались, – Смыков заглянул в свою записную книжку. – Тут двух мнений быть не может. Все ориентиры налицо. Да и место… приметное. Я ничего похожего отродясь не видел.
Между тем у Лилечки с детьми шел оживленный обмен мнениями, в ходе которого брат и сестра повздорили немного. Вскоре, однако, некое коммюнике было выработано и озвучено Лилечкой.
– Заранее попрошу меня не перебивать и не поправлять. Я говорю так, как понимаю, – первым делом заявила она. – А теперь слушайте… Это место существует столько, сколько дети помнят себя. Тут, кстати, я хочу заметить, что они не имеют никакого представления о том, каким был мир до катастрофы. Это их даже не интересует. В их понимании, все что есть вокруг, появилось вместе с ними. Но это я для справки… Это место скорби…
– Что они понимают о скорби, – буркнул Смыков.
– Понимают, хотя и по-своему… Но я же просила не перебивать меня!
– Прошу прощения, – неискренне извинился Смыков.
– Но не только скорби… – продолжала Лилечка. – Надежды тоже. Сюда приходит тот, кто устал жить, но не хочет гнить в земле… Впрочем, тут я не все поняла… Возможно, это можно понимать иначе… Сюда приходит тот, кто устал жить, но не хочет умирать… То есть здесь достигается состояние… как бы это лучше выразиться… состояние ни жизни, ни смерти… Кроме того, это место погребения… Дающее надежду на что-то… На другую жизнь, что ли… Очень трудно находить нужные слова, – сказала она, как бы извиняясь, – короче, это место, предназначенное для мертвых и умирающих… Всем другим соваться сюда без крайней необходимости не рекомендуется.
– А как же нам его туда доставить? – Верка кивнула в сторону площади, где в обрамлении серого небесного свода и сизой мути горизонтов сияло нечто явно не принадлежащее к этому миру.
– Сейчас увидите, – сказала Лилечка, обменявшись с детьми серией жестов. – Но сначала надо бы с ним попрощаться… Не по-людски получается.
– Давай, Смыков, – Зяблик слегка подтолкнул приятеля вперед. – Скажи доброе слово от всех нас.
– Я, знаете ли, не готовился, – начал было отговариваться Смыков, хотя руки его уже автоматически приглаживали волосы и расправляли складки куртки. – Но если нужно…
– Нужно, нужно, – подтвердила Верка. Тело Эрикса сняли с Барсика и уложили на широкий и сравнительно чистый парапет подземного перехода.
– Куда ногами полагается? – спросил Цыпф. – На восток или на запад?
– Без разницы, – ответил Зяблик. – Как ты разберешься, где сейчас этот запад? Да и не верил он, наверное, в эти предрассудки.
Лилечка, отыскав где-то бледный и чахлый цветок, чудом выросший среди камней и бетона, положила его на грудь покойника. Зяблик откинул брезент с его лица. Смыков откашлялся, придавая голосу соответствующую случаю тональность.
– Товарищи! Траурный митинг, посвященный светлой памяти нашего друга и соратника Эрикса, фамилия которого, к сожалению, осталась неизвестной, позвольте считать открытым. Покойник прожил короткую, но сложную жизнь, полную лишений, трудов и борьбы. Потеряв всех родных и друзей, он не утратил веры в светлое будущее прогрессивного человечества и до последней капли крови, до последнего вздоха боролся с приспешниками реакции, мракобесия и насилия, свившими гнездо на его бывшей родине. К сожалению, социально-классовая ограниченность не позволила ему…
– Не надо, – сказал Зяблик с нажимом. – Закругляйся.
– Светлая память о покойном навсегда останется в наших сердцах. Спи спокойно, дорогой товарищ! – второпях закончил Смыков и ткнул пальцем в сторону, Зяблика. – А с вами, между прочим, я еще буду иметь серьезный разговор!
– Так и быть, поимеем, – согласился Зяблик. – Чуть попозже.
Следуя указаниям детей, тело Эрикса снова положили на Барсика, зато коробки сгрузили. Зверь, которого давно тянуло к завораживающему свету, получив соответствующую команду в виде пинка под хвост, охотно двинулся в сторону площади. Закутанный в брезентовый саван Эрикс возлежал на нем, как на крыше катафалка. Лилечка рыдала в полный голос. Верка всхлипывала. До полного комплекта впечатлений не хватало только стонущих звуков похоронного марша.
Лилечка, словно спохватившись, вытерла слезы и извлекла губную гармошку. Вновь задребезжала ржавая, с плохим разводом пила, но девушка нахмурила лоб, надула щеки, и звук сразу посветлел, очистился, обдал душу ознобом печали. Потекла мелодия – негромкая, незамысловатая, зато берущая за сердце и бередящая душу.
Барсик тем временем уже вступил на плиты площади, и его шкура засверкала и заискрилась, как чешуя золотой рыбки, летящей из садка в подвешенный над костром котелок. Световое пятно, до этого совершенно неподвижное, дрогнуло и немного уменьшилось в диаметре. Так продолжалось и дальше – с каждым новым шагом зверя оно становилось чуть ярче и чуть меньше, как бы стягивая всю свою энергию в одну точку. И от живого Барсика и от мертвого Эрикса исходило одинаково интенсивное радужное сияние, застилавшее глаза наблюдателей слезами.
И вот наконец наступил момент, когда пятно волшебного света сжалось до размеров звериного тела, которое и само сейчас было как маленькое солнце. По стенам домов, окружающих площадь, неслись черные тени – явление давным-давно забытое в этом мире. Затем последовала короткая беззвучная вспышка, словно в единый миг испарилась тонна магния, и пятно вновь вернулось в свои прежние границы. Вокруг сразу потемнело.
– Больше желающих нет? – спросил Зяблик, вытирая рукавом глаза.
– А заманчиво, знаешь ли… – прошептала Верка. – Если бы только точно знать, что это дорога в новую жизнь…
– Это дорога к эвтаназии, – сказал Цыпф. – Это машина безболезненной смерти. Хотелось бы знать, сами будетляне ее придумали или кто-то им ее подарил.
– Смотрите, смотрите! – воскликнула вдруг Лилечка, указывая на стену соседнего здания.
Теперь, когда люди привыкли к необычному освещению, сразу стало заметно, что стены всех близлежащих домов до высоты человеческого роста – а кое-где и выше – покрывают короткие надписи, исполненные краской, тушью, губной помадой или просто нацарапанные острыми предметами.
– А ведь кое-что можно понять, – Зяблик прищурился. – Берта Нибур… Эм Шовен… тут какие-то иероглифы, не разберу… Гонслик… Грюнс фэмэли, семья, значит… Текен или Такаки… Николай и Мария Трейш… Эс Бэ Бэ, одни только инициалы… Плимак… Коган… Нет, тут и за месяц всего не прочтешь. Надо бы и нашего Эрикса увековечить. Как публика считает?
– Охота пуще неволи, – пожала плечами Верка. – Все равно в ближайшую тысячу лет этого никто не прочтет.
– И все же отметиться надо… Я мигом. – Смыков уже достал нож..
Пять минут спустя на стене появилась свежая эпитафия: «Хороший человек Эрикс и зверь Барсик здесь были».
Если верить карте, большая часть пути до границы была уже позади. Однако темп продвижения ватаги замедлялся – нужно было нести на себе коробки с продуктами, да и дети, часть энергии которых раньше выливалась на безответного Барсика, теперь все чаще досаждали им своими проказами. Встал даже вопрос о том, чтобы распрощаться с ними раньше времени.
– Нет, это переходит все границы! – возмущался Смыков. – Сегодня проснулся, хочу надеть ботинки, а в каждом по выводку мышей. Это тоже можно считать шуткой?
– Ну и что! – вступилась за детей Верка. – Мне они в ботинки по вороньему яйцу положили. Подумаешь, преступление!
Толгай, в сапогах которого еще хлюпал томатный сок, горестно пробормотал:
– Это не балалар… Это юлбасар… (что означало: «Это не дети… Это бандиты»).
Лилечка, конечно же, стояла за своих юных приятелей горой, но окончательное решение вынес Зяблик:
– У меня нынче в прохорях тоже не рай небесный. Но уж лучше яичницу копытами давить, чем под пули рогатых лезть. Мы за этими шкетами как за каменной стеной. Так что до границы идем вместе.
– Учитывая возможности нашего оружия, мы в посторонней помощи не нуждаемся! – с пафосом заявил Смыков.
– Ну уж нет! – хором воскликнули почти все члены ватаги. – Это только на крайний случай!
Смыков полдня ни с кем не разговаривал, однако потом сам подсел к Лилечке и стал зондировать вопрос, касавшийся возможностей раздобыть еще одного зверя типа Барсика. Нужен он был Смыкову для того, чтобы доставить в Отчину энное количество вещей, позарез необходимых там, а в Будетляндии пропадавших зазря.
– Спросить-то не трудно, – сказала Лилечка с сомнением. – Детишки, если разойдутся, и черта лысого могут достать. А что дальше? Они ведь с нами дальше границы не пойдут. И придется нам с Барсиком крюк через три страны делать. Это ведь то же самое, что в прежние времена по Талашевску на слоне кататься. Народ прохода не даст. Да и кормить его надо. Ест он редко, но основательно. И только свежее мясо. Причем между быком и человеком никакого различия не видит.
Смыков сразу умолк, а Зяблик, слышавший этот разговор, расхохотался.
– Сдавать ты стал, начальник. Стареешь. Уела тебя девчонка.
– Ваши инсинуации я игнорирую, – гордо ответил Смыков. – Однако хочу официально заявить, что не потерплю в дальнейшем никаких выпадов со стороны несовершеннолетних.
Но назавтра дети словно специально затихли. Мальчишка ехал на плечах у Цыпфа, а девчонка шла за руку с Лилечкой. Оба они все время словно прислушивались к чему-то.
Примерно около полудня – если верить часам Смыкова – в той стороне, куда они направлялись, раздался звук, могучий и грозный, но за время скитаний по Отчине, Кастилии и Нейтральной зоне уже успевший стать для ватаги привычным. То ли это небо терлось о землю, то ли, наоборот, рвалась на волю подземная стихия.
Судя по реакции детей, для Будетляндии такое явление было внове. Цыпф сверился с картой. До границы оставалось не так уж и далеко. Если впереди их ждала страна столь же бесплодная и опасная, как Нейтральная зона, необходимо было пополнить запас продуктов, да и кое-каким барахлом обзавестись не помешало бы. Например, такой прочной и удобной мануфактуры, как в Будетляндии, нельзя было больше отыскать нигде.
– Ты бы, подруга, приданым запаслась, – Верка подмигнула Лилечке. – Дома за каждую тряпку втридорога платить придется, а здесь все задарма можно взять.
– Не знаю даже, – засомневалась Лилечка. – Мы никогда раньше чужого не брали, даже бесхозного. Бабушка говорила, что это грех… Да и вряд ли мой размер найдется.
– Найдется, найдется, – успокоила ее Верка. – Я тут такие наряды видела, что на любой размер подойдут. Не ткань, а просто чудо. Пригладишь – она как атлас блестит, взлохматишь щеткой – она как пух. И цвет сама меняет. И туфельки белые не мешает подобрать. Не пойдешь же ты под венец в этих говнодавах.
– Кто это вам сказал, что я под венец собираюсь? – зарделась Лилечка. – Выдумают тоже…
– Э-э, меня не проведешь, – Верка погрозила ей пальцем. – Я королевой в Лимпопо была, а потом невенчаной женой всенародно избранного президента. Ну а если еще и таких, как Смыков, считать, то у всех нас пальцев на руках и ногах не хватит. Я и баб, и мужиков понимаю… Думаешь, я не вижу, как на тебя Лева глядит?
– Как? – заинтересовалась Лилечка.
– Как поп на икону.
– Это плохо?
– Наоборот! Мужик свою жену на руках должен носить. Пылинки с нее сдувать. Вот и Лева такой, если не испортится. Таким хамам, как Смыков и Зяблик, до него далеко.
– На вас, между прочим, некоторые тоже заглядываются.
– Ты про Чмыхало, что ли?
– Вам лучше знать. – Лилечка поджала губки.
– Ну нет! После негра татарва не котируется. Размер не тот. Да и поздно мне уже невеститься… – Она усмехнулась. – Невеста без места, жених без куска…
Вдали снова грохнуло, но уже куда сильнее, чем раньше. Одна из вертикальных опор небесного невода перекосилась, потянув за собой сочлененные конструкции. Зрелище было весьма гнетущее. Одно дело, когда с крыши соседнего дома падает лист шифера, и совсем другое, когда рушится гора, на склоне которой расположен целый город.
– Опять какая-то хреновина начинается, – сказал Зяблик с досадой. – Давайте лучше выруливать на открытое место.
Ватага свернула в сторону, где виднелось что-то похожее на заброшенное поле для гольфа. Незапланированный отдых никого не радовал, одни только дети беззаботно кувыркались в траве, да и они не забывали время от времени посматривать в ту сторону, откуда доносился глухой и мощный рокот.
– Может, пронесет, – сказала Верка неуверенно.