Юрий Брайдер, Николай Чадович
Между плахой и секирой

   Под кем-то лед трещит, а под нами уже ломится.
Пословица

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

   И вот они наконец оказались в стране, к которой так стремились все эти последние мучительные дни. Кто-то из смельчаков, побывавших здесь ранее, нарек ее Эдемом, и, по слухам, это было один к одному то самое благословенное местечко, из которого в ветхозаветные времена создатель изгнал строптивых и ослушливых прародителей человеческого племени, сохранившего тем не менее ностальгию о своем счастливом и безгрешном детстве на долгие-долгие века.
   Чтобы добраться сюда, им пришлось преодолеть пять совершенно непохожих друг на друга миров, в каждом из которых шанс погибнуть был намного выше шанса уцелеть. Страну эту окружала гибельная для всего живого пустыня, а ближайшие рубежи стерегли могучие и неуязвимые иносущие создания.
   Они надеялись обрести здесь покой и спасение, но, еще не успев отдышаться и как следует осмотреться, уже инстинктивно ощутили тревогу. Кто-то напролом шел к ним через волшебный эдемский лес, круша на ходу нежную поросль и с шумом раздвигая густую листву, чья прихотливая и непривычная для человеческого глаза цветовая гамма впечатляла не меньше, чем панно, исполненное великим художником. Что-то недоброе слышалось в этой нарочито тяжелой, уверенной поступи.
   Рука Зяблика непроизвольно легла на рукоятку пистолета, а Смыков шепотом спросил Артема:
   – Вы, когда здесь шлялись, ничего подозрительного не заметили?
   – Нет, – тот отрицательно покачал головой. – Да я и был-то в этих краях совсем недолго. Пока ту траву волшебную отыскал, пока убедился, что это именно она, а не что-нибудь другое, уже пора было к вам на выручку спешить.
   Артем был, как всегда, спокоен, ну разве что казался чуть более сосредоточенным, чем обычно.
   Кроны деревьев вздрагивали уже на самой опушке леса, но внезапно шум шагов затих. Неведомое существо остановилось и с расстояния полусотни метров разглядывало людей сквозь трепещущую завесу листвы.
   – Интересно… – Артем прикрыл глаза ладонью, как будто зрение могло сейчас помешать другим, куда более тонким чувствам. – Это не животное. Но и не совсем человек… Я не могу разобраться в его мыслях… Нам оно явно не симпатизирует… Хотя и ничуть не боится… Уверено в своей силе… Агрессивно… Впрочем, особой опасности пока нет…
   – Так вы и мысли читать умеете? – Смыков опасливо покосился на Артема.
   – Читать не умею. Но кое-что иногда угадываю… Артем еще не успел закончить эту фразу, как из колеблющегося лесного сумрака выступило существо, вне всякого сомнения принадлежащее к роду человеческому, да еще и не к худшим его образцам. Это был совершенно голый мужчина с длинными волосами и молодой курчавой бородкой. Впрочем, отсутствие одежды компенсировалось наличием чрезвычайно развитых мышц, больше похожих на неуязвимые доспехи, чем на человеческую плоть.
   Мужчина направлялся прямо к тому месту, где расположилась донельзя измученная последними приключениями ватага. Выражение лица при этом он имел несколько странное – словно видел перед собой не чужих людей, а каких-то давно примелькавшихся мелких зверюшек, особого внимания не заслуживающих, но чем-то приманчивых нынче, не то шкурками своими мягкими, не то нежным мясцом.
   – Не киркоп ли это? – растерянно молвила Верка, сама киркопов никогда не видевшая, но по рассказам Зяблика составившая о них весьма нелестное представление.
   – Какое там! – небрежно ответил Зяблик, уже изготовившийся к стрельбе. – Киркопы все сплошь волосатые и рожей на Смыкова смахивают, если того, конечно, ваксой намазать. А это прямо Аполлон Бельведерский!
   – Оружия он вроде при себе не имеет, – заметил Смыков, пропустивший очередную подколку приятеля мимо ушей.
   – Как же, не имеет! – горячо возразил Зяблик. – Ты посмотри, какая дубина у него между ног болтается! Как для кого, а для нашей Верки оружие прямо смертельное!
   – Завидно тебе стало! – огрызнулась Верка. – А ведь и в самом деле красавец… Я себе праотца Адама таким представляла.
   – У праотца Адама пупа не было, а я как раз туда целюсь…
   Тут в разговор вступил Цыпф. Слова его, как всегда, были скучноваты, зато аргументированы:
   – Никакой это не киркоп, а уж тем более не Адам. Это Сергей Рукосуев из ватаги Сарычева. Хотя, конечно, по фигуре не скажешь… Сильно возмужал… Но наколку его я хорошо запомнил.
   Голый мужчина тем временем приблизился к ним почти вплотную и присел на корточки, вызвав этим одобрительное замечание Зяблика и возмущенное фырканье Лилечки. Глаза у него были пугающе светлые, как бы совершенно лишенные зрачков, а на левом плече красовалась татуировка, исполненная в два цвета: «Группа Сов. войск в Германии. 1970-1972». Синие буквы выглядели очень четко, а ядовито-розовые расплылись на коже, как на промокашке.
   – Здравствуйте, Рукосуев, – не совсем уверенно произнес Цыпф. – Как поживаете? Узнаете меня?
   Голый мужчина мельком и без всякого интереса глянул на него, выдернул из земли какой-то корешок и стал грызть, как морковку. Песок противно скрипел на белых, ровных зубах.
   – Да он, бедняга, наверное, с ума спятил, – дрожащим голоском сказала Лилечка. – Его приодеть надо да накормить.
   – Все, что ему надо, он привык брать сам, – возразил Артем. – Поэтому сохраняйте спокойствие и осторожность.
   Было понятно, что голый здоровяк имеет к людям какой-то свой интерес, впрочем, мало чем отличимый от того, который он только что проявил к благополучно схрумканному корнеплоду. Полностью игнорируя присутствие мужчин, он переводил свой жуткий взор с Лилечки на Верку и обратно, словно сравнивая их между собой. Лилечка поспешно спряталась за спину Цыпфа, и даже ко всему привычная Верка поежилась, как от холода.
   – Ты буркалы-то на чужое сильно не пяль… – сказала она без обычной своей категоричности. – Лучше иди ровненько туда, куда шел…
   Эти слова как будто бы и определили окончательный выбор голого молодца. Чересчур разговорчивая Верка сразу перестала его интересовать, и он сгреб в свои объятия Лилечку. Лева Цыпф, предпринявший героическую попытку защитить девушку, покатился в сторону Нейтральной зоны с такой скоростью и энергией, словно забыл там что-то чрезвычайно для себя важное.
   Пинок ногой отбросил Смыкова в противоположную сторону, а от пистолета Зяблика обитатель Эдема, как щитом, оборонился телом Лилечки. Единым духом проделав все эти сложные маневры, он несуетливо, но вместе с тем весьма проворно попятился в сторону леса и лишь в двух шагах от него был остановлен Артемом, действовавшим не менее стремительно и ловко.
   Друг с другом они столкнулись всего на одно мгновение, почти неуловимое на глаз. После этого Артем, держа Лилечку наподобие куля под мышкой, отпрянул назад, а жуткое существо, некогда носившее человеческую фамилию Рукосуев, пало на четвереньки. Впрочем, почти сразу стало заметно, что земли оно касается только тремя точками – ногами и левой рукой, – а правую руку, неестественно вывернутую, бережно держит на отлете.
   – Слушай, неинтересно с тобой, – поморщился Зяблик. – Вырубаешь всех подряд. Так и квалификации недолго лишиться. Можно, я его добью?
   – Стоит ли? – пожал плечами Артем. – Зачем творить беспричинное насилие? Разве вы забыли Талашевский трактат? Ведь он, кажется, составлен не без вашего участия.
   – Вот-вот, – поддакнул Смыков, потирая зашибленный бок. – Никаких самосудов. Это может расцениваться как превышение допустимых пределов обороны. Он ведь никого из нас вроде убивать не собирался. Бабу полапал, вот и все.
   – Что с вами, либералами, базарить впустую! – Зяблик сунул пистолет за пояс. – Сейте это свое… разумное, доброе, вечное. А взойдут на ваших пашнях одни только драконьи зубы!
   Рукосуев, продолжая оставаться в прежней позе, обвел всех мертвящим взором и вдруг оскалился по-звериному.
   – Р-р-р-р, – это были первые звуки, которые он издал после того, как появился из леса. – Р-р-разрази вас гром! Зачем руки ломать?
   – Уж больно длинные они у вас, – добродушно ответил Смыков, в случае необходимости умевший находить подход и к степнякам, и к арапам, и даже к киркопам, членораздельной речью не владеющим. – Это вам, братец мой, вроде как урок. Чтоб с гостями себя впредь прилично вели. А то встречаете нас без штанов, деретесь, женщин обижаете…
   Рукосуев молчал, продолжая сверлить обидчиков своими бешеными бельмами, и каждый, кто встречался с ним взглядом, невольно отводил свой в сторону.
   – Вот тут мы уже можем наблюдать плачевные результаты злоупотребления хваленым эдемским снадобьем, – медленно произнес Артем. – Человек по собственной воле превратился в жестокого и всемогущего скота, не ограниченного никакими рамками морали или разума.
   – Что хотел, то и получил, – буркнул Зяблик. – Позавидовать можно.
   – А если его жизнь заставила? – заступилась за Рукосуева Верка. – С волками жить – по-волчьи выть…
   – Какие еще волки в раю, – возразила изрядно помятая Лилечка.
   – А это мы скоро узнаем…
   – Рациональное зерно этого спора состоит в том, что каждый человек в глубине души стремится ощутить себя в шкуре всемогущего скота, – высказался Цыпф.
   – И ты тоже, Левочка? – ужаснулась Лиля.
   – Бывает… – потупился Цыпф.
   – Давно я говорил, жечь надо этот бдолах проклятый! – Смыков почему-то погрозил пальцем Зяблику. – Жечь и корчевать! И только в одном месте сохранить маленькую деляночку для специальных нужд. При условии строжайшего контроля общественностью.
   – Как вы выразились? – переспросил Артем. – Бдолах?
   – Да, бдолах, – поспешно пояснил Цыпф. – Это не мы такой термин придумали, а аггелы. Вернее, даже не придумали, а позаимствовали из библейского текста. Там сказано, что Эдем, кроме всего прочего, богат еще и бдолахом, хотя что это такое конкретно, не разъясняется.
   – Пусть будет бдолах… – Артем сделал несколько шагов по направлению к Рукосуеву, который при этом весь буквально ощетинился. – Спокойно… спокойно… Никто не собирается причинять вам вред… Вера Ивановна, вы сможете вправить ему руку в локтевом суставе?
   – Да ну его! Еще укусит.
   – Не бойтесь. Я вас подстрахую. Рукосуев вел себя как попавший в капкан зверь – зло щерился на людей, всем своим видом демонстрируя готовность к схватке, разве что ушей не прижимал. Едва только Верка опасливо попыталась приблизиться к нему с правой стороны, как последовал молниеносный выпад. Пришлось Артему вмешаться и придавить неукротимого молодца к земле.
   Пока Верка возилась с поврежденной рукой, Зяблик со стороны подавал советы:
   – А что, если его заодно и кастрировать? Ведь такого амбала можно вместо вола в телегу запрягать.
   – Я тебя, дешевка, сам сейчас кастрирую! – прохрипел Рукосуев, садясь, но все еще придерживая правую конечность левой.
   – Спокойней, спокойней… – Артем, словно невзначай, провел ладонью по его волосам.
   – Убери грабли! – Рукосуев вновь оскалился. – Нет у меня рогов, нет! Не ваш я!
   – Да ведь и мы сами вроде не рогатые. – Артем отступил в сторону и сделал глазами знак Смыкову: приступай, мол, к допросу.
   Тот с готовностью пересел поближе и участливо поинтересовался:
   – Вам без штанов удобно?
   – Не твое поганое дело! – огрызнулся Рукосуев.
   – Я как лучше хочу. У меня запасные имеются. Правда, галифе. Могу одолжить.
   – Они самому тебе скоро пригодятся. Надоест менять.
   – А такое здесь, значит, возможно?
   – Сплошь и рядом.
   – Но ведь это же Эдем, так?
   – Ну и что?
   – А то, что в Эдеме все Божий твари обязаны в согласии жить. И люди, и звери, и даже мошки.
   – Про мошек не знаю… А люди здесь точно как звери.
   – Вы аггелов имеете в виду?
   – Это уж мое дело, кого я имею…
   – А Сарычев сейчас где? – заковыристый вопрос прозвучал совершенно невинно.
   – Кто? – презрительно скривился Рукосуев.
   – Сарычев. Ему полагалось здесь миссию Отчины основать.
   – Не знаю я никакого Сарычева!
   – А вас как прикажете величать?
   – Как хочешь, так и величай… Но за сустав вы мне, сволочи, ответите.
   – Рукосуев, – вмешался Цыпф. – Вы должны меня помнить. Ваша ватага перед походом в Эдем у меня припасы и экипировку получала. Сарычев тогда куда-то отлучался, и вы за него расписывались. Я вам еще комплект нижнего белья заменил. Пятьдесят второй размер на пятьдесят четвертый.
   – А-а, – безумный взор Рукосуева переместился на Цыпфа. – Так это ты, сморчок, нас рогатым сдал?
   – Ну что вы, в самом деле… – обиделся Цыпф.
   – Подожди, приятель, – Зяблик в раздражении хлопнул себя по коленям. – Ерунда какая-то получается! Тебе вроде досталось от аггелов. Так и нам они поперек горла давно стоят. Вот давай и объединимся против них.
   – Против аггелов? – подозрительно кротко переспросил Рукосуев.
   – Ага. Против аггелов, – кивнул Зяблик.
   – С ногами у тебя что? На сковородке прыгал?
   – Принудили.
   – Ну, попрыгай еще. А когда надоест, приходи. Я тебе рога подровняю, если к тому времени отрастут. – Рукосуев вскочил и прежде, чем кто-нибудь успел удержать его, скрылся среди разноцветных лент, полотнищ и перьев дивного леса.
   – Кажется, он нас с кем-то путает, – помолчав, сказал Смыков.
   – Да у него просто крыша поехала, – сплюнул Зяблик. – Помешался от страха. А может, от одиночества. Видно, аггелы их тут крепко в оборот взяли. Кого побили, а кого на свою сторону перевербовали. Помните ту котельную в Талашевске, где Лева Цыпф боевое крещение принимал? Одного покойника он тогда опознал. Тоже из ватаги Сарычева. Я, Лева, прав?
   – Как всегда… Хотя полной уверенности у меня до сих пор нет… Но очень был похож, очень…
   – Я одного понять не могу, – Верка почему-то переглянулась с Лилечкой. – У этого Рукосуева действительно память совсем дырявая, или он только прикидывается?
   – Дядя Тема, это к вам вопрос, – Лилечка сразу сообразила, что от нее хочет подруга. – Вы же у нас вроде как знаток человеческой натуры.
   – А почему Вера Ивановна сама не спросит? – поинтересовался Артем.
   – Стесняюсь, – потупилась Верка и незаметно ущипнула Лилечку за бок. – Это я только среди своих такая смелая…
   – Возможно, это побочное действие все того же бдолаха. Каждый человек подсознательно желает избавиться от горьких и постыдных воспоминаний. И если таковых чересчур много, в памяти появляются зияющие пробелы.
   – Значит, так! – заявил Зяблик веско. – С бдолахом завязываем. Тут Смыков прав. Иногда с ним бывает… Ну если только еще по щепотке для окончательного выздоровления. А все остальное, что добудем, – в неприкосновенный запас. Согласны?
   – Мы-то, может, и согласны, – вздохнула Верка. – А как же ты, зайчик, без него обойдешься? Ты ведь форменный алкаш. Тебя все время к какой-нибудь дури тянет. То вином травишься, то махоркой. А тут их нет. Не выдержишь. Сначала одну щепотку примешь, потом другую… А после без штанов будешь ходить, как Рукосуев. Или, как Колька Мутные Глаза, умом тронешься…
   – Предлагаю прекратить бессмысленные дебаты, – перебил ее Смыков. – Цели мы своей достигли. До Эдема дошли. И даже без потерь. Если не считать имущества и аккордеона. Сейчас запасемся бдолахом, продуктами на обратную дорогу и кратчайшим путем возвращаемся в Отчину.
   Смертельно оскорбленный Зяблик наконец обрел дар речи. Метнув в Верку испепеляющий взгляд, он процедил сквозь зубы:
   – Ты, клизма дырявая, не каркай. Умная очень… На себя посмотри, какая от курева стала… И ты, Смыков, тоже хорош… Порешь горячку, в натуре. Эдем тебе не Агбишер какой-нибудь занюханный. И даже не Баламутье. Нам про него, считай, почти ничего и не известно. А место козырное, хоть и засоренное всякими зловредными элементами. От него, бляха-муха, возможно, спасение человеческое зависит. Уж если мы сюда раком по буеркам добрались, то надо все толком разузнать.
   – Что – разузнать? – Смыков сделал страдальческое лицо.
   – Как что? Есть ли тут сейчас аггелы? Если есть, то сколько? Где их базы? Кто тут еще сшивается? Союзники они нам в перспективе или враги? Какой дорожкой сюда первые аггелы притопали? Ведь никакого бдолаха у них в то время, надо думать, не было. Да и Сарычев свою ватагу в Эдем благополучно довел. Значит, есть какой-то безопасный путь в обход Нейтральной зоны.
   – Любопытно бы также узнать, какие страны простираются за Эдемом дальше, – добавил Цыпф.
   – План на пятилетку, – подвела итог Верка. – А ты, Толгай, почему все время молчишь?
   – Акыл жыю, – ответил Чмыхало скромно. – Ума набираюсь… Не мне тут спорить…
   – Тогда голосуем, зайчики. Есть два предложения: побыстрее уйти или чуток подзадержаться.
   – Мне позвольте не участвовать, – попросил Артем. – Как-никак, а я здесь вроде бы посторонний.
   Переубеждать его не стали. И так было понятно, что в этой компании он экземпляр случайный – совсем как кречет, затесавшийся в воробьиную стаю. И пусть нынче им выпало лететь одним путем, кречет рано или поздно взмоет под облака, а воробьи приземлятся у ближайшей свалки…
   Предложение Зяблика неожиданно поддержали все, даже (после недолгого колебания) Смыков.
   – Хм, – сказал Зяблик, когда они углубились в райские кущи на приличное расстояние. – Уши прожужжали этим Эдемом! А что здесь, спрашивается, особенного? Ну не растут, допустим, в Отчине или Кастилии такие деревья. Согласен. Зато в Киркопии я еще и почище чудо встречал. С виду гнилой пятиметровый гриб торчит, ни дать ни взять, а дырочку в коре проделаешь – натуральный сидр хлещет. Градусов так примерно семи-восьми. Киркопы как налижутся его, так сразу драться начинают. Тут тебе, значит, и вино, и зрелище, и закуска, потому что древесина у этого гриба нежная, как плавленый сырок. Правда, слегка тухлым яйцом попахивает.
   – Везет тебе, зайчик, – с неискренней завистью сказала Верка. – Из гнилых грибов тебе сидр хлещет, от красавиц иноземных отбоя нет, все-то ты на свете видел и слышал, даже людоеды-киркопы о твою задницу зубы поломали. Неспроста это.
   – Баланс, – коротко объяснил Зяблик. – Сегодня везет, завтра нет.
   Шли они пока что по следу, оставленному Рукосуевым, полагая, что он должен миновать все опасные места, а уж в лапы к аггелам точно не заведет. Деревья и кусты (хотя деление это было чисто условное, зависящее не от морфологии растений, а только от их высоты) росли чрезвычайно густо, но людям не оказывали почти никакого противодействия – хрупкие ветки легко ломались, мягкая листва расступалась даже не от прикосновения, а от одного дыхания, лианы рвались легко, как паутина, шипов и колючек не было и в помине.
   – Дядя Тема, – вежливо спросила Лилечка, – вот вы про этого Рукосуева сказали, что он под воздействием бдолаха превратился в жестокого и всесильного скота. Но ведь к аггелам он так и не примкнул. А почему?
   – Если бы я знал ответы на все вопросы, девочка… – рассеянно улыбнулся Артем. – Не всегда один хищник идет в услужение к другому. Не все бандиты ладят между собой. Временами случается и так, что злу приходится сражаться на стороне добра. У аггелов немало врагов, но не все они ваши друзья. Вспомни хотя бы инквизицию.
   – А Рукосуеву можно как-то помочь? Вернуть его в первоначальное состояние?
   – Галифе, скажем, мы на него натянуть сумеем. А вот насчет остального… Пойми, бдолах сам по себе не рождает ни пороков, ни добродетелей. Он лишь освобождает их от оков сознания, выпускает на волю. Добрый и порядочный человек таким и останется, даже если мешок бдолаха съест. Но если в душе червоточина имеется, она очень скоро может превратиться в большую гниль.
   – А эта червоточина… откуда она берется? Прямо от рождения? Моя бабушка так говорила: всякий родится, да не всякий в люди годится.
   – Мудрая женщина твоя бабушка. Люди действительно рождаются разными, и тут уж ничего не попишешь. Кто-то больше склонен к созерцанию, кто-то к борьбе. Одному на роду написано счастье, другому горе. Некоторые способны жить в согласии с окружающей действительностью, а некоторые стремятся переиначить ее под себя. Это, наверное, предопределенность. Хотя великие подвижники, как и великие злодеи, являются на белый свет не так уж и часто. А у большинства людей в душах примерно всего поровну намешано, и хорошего и плохого. Эти к кому угодно могут примкнуть. Вот за них-то изначально и идет борьба между силами добра и зла.
   – Ну и на чьей стороне, по-вашему, успех?
   – Если брать в общем, то, по-видимому, ничья. Равновесие.
   – Бывают, правда, места и моменты, когда что-то одно сильно перевешивает, – вступил в разговор Зяблик. – В условиях перебора добра мне жить не приходилось, врать не буду, зато на злодейство человеческое насмотрелся… Занятные людишки в зоне встречались. Я ведь все больше на строгом режиме кантовался. Червонец у нас детским сроком считался. Бригадир – убийца, нормировщик – убийца, каждый второй в отряде тоже убийца. Ну ладно, если ты человека по пьяному делу грохнул или, там, в драке. Это понять можно. Все в жизни бывает. А как понять того, кто маленьких детей ловил и сутки напролет в подвале мучил, щепки и гвозди под ногти загонял? Кто мать родную из-за копеечного наследства подушкой задушил? Или взять того же Ламеха, который сейчас у аггелов в авторитетах ходит. Я его по Талашевской зоне знал. В то время он еще на кличку Песик отзывался. В шестерках крутился. Но уже тогда за ним немало душ загубленных числилось. Хотя на суде всего один эпизод проходил. От вышки Песик только тем отмазался, что все его прошлые дела уже на других лопухов расписаны были, а следователи не сумасшедшие, чтобы под себя копать… Вот вы и скажите теперь, откуда такая мразь отмороженная берется?
   – Выродки они, – ответил за всех Смыков. – Больные люди.
   – Больные совсем в другом месте сидели! – уже завелся Зяблик. – В психушке! Бессрочно! А к нам только тот попадал, кого экспертиза вменяемым признавала! Может вменяемый человек изнасилованной бабе еще и ножку от стула в задницу загнать?
   – Не надо ссориться, друзья, – мягко сказал Артем. – Три тысячи лет назад какой-то безвестный египтянин сочинил притчу о правде и кривде. Кончается она тем, что кривда, олицетворяющая зло, ослепляет правду, олицетворяющую добро. При этом всесильные боги приняли сторону зла. Пройдет, наверное, еще три тысячи лет, а люди по-прежнему будут мучиться вопросом, откуда берется зло и почему оно нередко оказывается сильнее добра.
   – Вы хотите сказать, что эта проблема будет существовать до тех пор, пока существует род человеческий? – на ходу обернулся Цыпф.
   – Можно сказать и так, а можно наоборот, – усмехнулся Артем, которого этот разговор начал забавлять. – Род человеческий будет существовать до тех пор, пока существует эта проблема. А если проблема добра и зла вдруг утратит свою актуальность, значит, мы имеем дело уже не с людьми, а совсем с другими созданиями, у которых и проблемы другие.
   – Позвольте не согласиться с вами, – влез Смыков, когда-то имевший по диамату твердую четверку. – Добро и зло неразрывно связаны с конкретными противоречиями общества. На это есть прямые указания в трудах основоположников. Как только будут устранены социальное неравенство и эксплуатация человека человеком, зло исчезнет само собой. В бесклассовом обществе про эту проблему забудут.
   – Опять двадцать пять! – застонал Зяблик. – Лично тебя кто-нибудь эксплуатирует? Ты социальное неравенство испытываешь? Тогда какого же хрена ты зло творишь?
   – Какое зло? – взбеленился Смыков, очень гордый своим предыдущим высказыванием. – Кому я что-нибудь плохое сделал? Попрошу привести примеры!
   – Уголовные дела на невинных людей стряпал? Стряпал… – начал загибать пальцы Зяблик. – В инквизиции сексотом состоял? Состоял… На Верке жениться обещал? Обещал… Обманул? Обманул… Меня под пули подставлял? Подставлял, да еще сколько раз…
   – Тьфу! – сплюнул в сердцах Смыков. – Какой абсурд вы, братец мой, несете! Мы же говорим о зле в философском, так сказать, плане… При чем здесь я? Я продукт своей эпохи! Не забывайте о наследии проклятого прошлого, отголосках классовой борьбы и враждебном окружении!
   – Какое наследие? Какие отголоски? Какое такое враждебное окружение? – Зяблик постучал себя пальцем по лбу. – Просто у тебя башка дубовая! Заучил когда-то чушь собачью и твердишь ее, как дурной поп свои святцы. Справедливое общество полвека строили! Так где же оно? Мешали вам все время! То буржуи, то троцкисты, то кулаки, то вредители, то жидомасоны! Кила вам собственная мешала, которую вы нажили, читая труды основоположников! Кто может помешать человеку справедливым быть? Сосед? Жена? Участковый?
   Смыков уже собирался в своей обычной манере возразить, что все наскоки Зяблика голословны и базируются не на знании законов общественного развития, а на личных обидах и беспочвенных амбициях, но ему помешала Верка, не терпевшая в последнее время идеологических споров.
   – Тихо вы, самцы! И что у вас за порода такая горластая? Орете, как петухи, на всю округу! Да хоть бы по делу! А ведь ни яйца снести, ни даже курицу толком оттоптать не умеете! Только бы все на глотку брать! Станешь тут с вами… этой… как ее…
   – Феминисткой, – подсказал Цыпф.
   – Да нет, лесбиянкой!
   Смыков, уже и не знавший, с кем спорить – то ли с Зябликом, то ли с Веркой, – просто махнул рукой и прибавил шагу. Артем, как бы подводя итог бурных прений, сказал Зяблику: