Зато беспощадное избиение всех тех, кто не примкнул к аггелам, а в особенности инородцев, только приветствовалось. Земля должна была стать вотчиной потомков Кровавого Кузнеца, и не существовало таких средств, которые были бы неприемлемы на пути достижения этой цели.
   Песик и сам удивлялся столь стремительному и широкому распространению новой веры. Десятки фанатичных проповедников, сопровождаемых отрядами вооруженных аггелов (тогда, правда, еще сплошь безрогих), рассеялись по городам и весям Отчины. Борьба с ними если и велась, то очень вялая.
   Изменилась ситуация и в экспедиционном отряде, по численности уже разросшемся до размеров доброго батальона. Если раньше отец Николай был при Песике кем-то вроде шута и капеллана одновременно, то теперь уже Песик был у отца Николая не больше чем начальником храмовой гвардии. Назревал конфликт духовной и светской власти.
   Песик, не желавший быть на побегушках даже у верховного жреца Каина, моментально составил заговор, который поддержали все его бывшие сокамерники. Кто-то из них придумал коварный план. Следуя ему, Песик сначала вынудил отца Николая к публичному братанию, а потом заколол тем же самым ножом, которым незадолго до этого добыл необходимые для церемонии капли крови.
   Присутствующие при этом аггелы и ахнуть не успели, как было торжественно объявлено, что происшедшее у всех на глазах убийство является всего лишь ритуальным актом поклонения Каину.
   Никакого ущерба престижу новой религии это не нанесло – наоборот, стало модно резать своих братьев, а заодно и других родственников. Как и любая зараза, каинизм распространялся с невиданной быстротой. Правда, кастильцы, степняки и арапы не щадили аггелов, но и те, в свою очередь, в долгу не оставались. Редкая, прямо-таки сатанинская жестокость, с которой они действовали, должна была отбить у всех инакомыслящих волю к сопротивлению.
   Вскоре базы аггелов появились не только в Отчине, но и в Хохме, Трехградье, Агбишере. Экспедиция, посланная на исследование Гиблой Дыры, случайно проникла в досель никому не известную страну, цивилизация которой опередила цивилизацию Отчины на несколько сотен лет, что, впрочем, пошло ей скорее во вред, чем на пользу.
   Страна, названная аггелами Енохом (так Каин нарек некогда свой первый город), была практически мертва (ее немногочисленное население не смогло даже оказать аггелам сопротивления), но хранила огромные запасы материальных ценностей. Ради сохранения секретности пользоваться этим богатством до поры до времени было запрещено. Исключение делалось только для огромных металлических люков, заменявших аггелам ритуальные сковороды. Сей предмет со временем стал неотъемлемой частью культа Каина.
   Чуть позже аггелы проникли и в Эдем, где столкнулись с переродившимися в нефилимов выходцами из Еноха, Отчины и некоторых других стран. Здесь же они узнали секрет бдолаха, чудодейственного средства, способного влиять на организм в соответствии с самыми сокровенными человеческими желаниями. Сначала он применялся только как допинг перед боем или как универсальное лекарственное средство, но впоследствии стал для аггелов таким же священным растением, как лотос для индусов и кока для инков.
   При содействии бдолаха каждый аггел должен был доказать свою преданность каинизму. У тех, кто действительно свято верил в Кровавого Кузнеца, со временем вырастали рога – легендарная каинова печать, которой Бог-создатель отметил братоубийцу. Безрогих аггелов беспощадно отсеивали, как нестойких в вере лицемеров. Все это, конечно, не распространялось на высших иерархов каинизма, постоянно носивших на голове черные колпаки, – попробуй определи, что там под ними.
   Прибрав власть к рукам, Песик сделал все, чтобы избавиться от своих старых соратников, еще помнивших, как он шестерил в зоне. Некоторые погибли от подмешанного в бдолах яда, который действовал так быстро, что жертва даже не успевала ощутить страх смерти. Другие сгинули в заранее обреченных на неудачу походах. Третьи были облыжно обвинены в чересчур вольной трактовке идей Каина и за это разрублены на части (тут уж никакой бдолах помочь не мог).
   Приняв имя Ламеха, одного из славнейшних потомков Кровавого Кузнеца, Песик как бы перечеркнул свое прошлое. Новое поколение аггелов, не испорченное культурой и жизненным опытом, буквально боготворило его. Рекрутировалась эта молодежь на свалках, в подвалах, на больших дорогах и невольничьих рынках, а воспитывалась по примеру египетских мамелюков кровью и железом.
   После заключения Талашевского трактата борьба с аггелами пошла всерьез, но к тому времени болезнь каинизма уже стала хронической. Избавиться от нее теперь можно было только двумя способами: или выкосить под корень все рогатое воинство, или целиком уничтожить пораженный заразой организм…
 
***
 
   Дрова действительно оказались сырыми, и костер все никак не разгорался. Матерно выругавшись, Ламех собрался отлучиться куда-то, но к нему подскочил аггел, как в бурнус, закутанный в зелено-коричневую маскировочную сеть, и что-то зашептал на ухо.
   – Вот как! – Ламех не смог сдержать удивления. – Давайте ее сюда. Будет парочка, баран да ярочка.
   Левке и до этого было так нехорошо, что, казалось, дальше некуда, но тут выяснилось, что есть куда. Интенсивность душевной муки, похоже, предела иметь не могла.
   Снаружи уже слышался возмущенный голос Лилечки:
   – Пустите! Пустите, черти!
   Двое аггелов втащили ее во дворик и поставили на другой стороне бассейна, прямо напротив сковороды, из-под которой уже выбивался легкий дымок.
   – Здравствуй, красавица, – сказал Ламех ласково. – Так я и думал, что еще увижусь с тобой. Рад несказанно.
   – А если рад, поцелуй кобылу в зад, – не задержалась с ответом взлохмаченная и раскрасневшаяся Лилечка.
   Еще недавно даже и представить себе было нельзя, что пугавшаяся комариного писка девушка решится на столь самоотверженный поступок и последует за в общем-то чужим ей человеком чуть ли не в пасть к дьяволу. Оставалось неизвестным, сотворило ли это чудо любовь или просто дал о себе знать бедовый бабушкин характер.
   – Куда она шла? – спросил Ламех у аггелов, доставивших Лилечку.
   – Похоже, за ним следом, – один из аггелов указал на Цыпфа. – Да еще кричала: «Левка, вернись! Вернись, паразит!»
   – Оружие при ней было?
   – Нет, – осклабился другой аггел. – Всю общупали. Вот только это нашли.
   Он продемонстрировал губную гармошку, которую со словами: «Отдай, гад!» – Лилечка тут же вырвала из его рук. Накинувшихся на девушку аггелов остановил Ламех.
   – Пусть остается ей, – сказал он благосклонно. – Даже инквизиторы позволяют ведьмам брать с собой на костер орудия их колдовства.
   Аггелы, по-видимому, умели понимать не только слова, но и интонации своего вождя, потому что Лилечка в единый миг лишилась обуви, зато обрела цепи.
   – Цилла сообщила мне, что ты неравнодушен к этому юному созданию, – Ламех обратился к Левке. – Конечно, ее следовало бы использовать в других, гораздо более приятных целях, но сейчас она послужит тем ключиком, который отомкнет замок твоего красноречия.
   – Видишь, миленький, как все неудачно получилось, – сказала Лилечка Левке, все это время не спускавшему с нее глаз. – Надо было бы тревогу поднимать, а я, дурочка, за тобой побежала. Слава Богу, хоть живым застала…
   Левка смотрел на нее и молчал. Слов у него не было.
   Лилечку столкнули в бассейн и, потянув за одну из цепей, принудили взойти на сковороду. Аггелы, до этого возившиеся с костром, принялись размахивать кусками картона, раздувая огонь и одновременно отгоняя в сторону дым.
   Поверхность сковороды еще не успела нагреться, и Лилечка, осторожно ступая босыми ногами, дошла до ее центра. Обе цепи сразу натянулись, заставив раскинуть в стороны руки. В правой ладони она продолжала сжимать губную гармошку.
   – Больно! – скривилась девушка. – Зачем же так сильно дергать!
   – Прекратите! – Левке казалось, что он кричит, а на самом деле из его горла вырвалось еле слышное сипение. – Ваша взяла! Перестаньте мучить ее, и через час оружие будет здесь.
   – Как же ты собираешься его раздобыть? – неизвестно, чего в словах Ламеха было больше, – издевки или недоверия.
   – Это уже мои проблемы.
   – Да ты и поздороваться со своими корешками не успеешь, как они тебя на нож поставят. Что я, Зяблика не знаю? Он ссучившихся не прощает.
   – Никто не знает, что я здесь. Она должна была все рассказать, да не успела, – Левка кивнул на Лилечку, уже начавшую шаркать ногами.
   – Лева, не надо! – закричала она. – Я выдержу! Не связывайся с этой сволочью!
   – И я такого же мнения, – спокойно кивнул Ламех. – Оружие от нас никуда не денется, а вот молодые девки на нашей сковороде давно не прыгали. Жаль такое зрелище упускать.
   – Может, я лучше под музыку попрыгаю? – внезапно предложила Лилечка. – И мне легче, и вам веселее.
   – Почему бы и нет, – ухмыльнулся Ламех. – А ты девица рисковая. Не ожидал даже.
   Лева завопил что-то покаянное, но ему зажали рот да еще дали хорошенького тычка по печени. Одна из цепей ослабла ровно настолько, чтобы Лилечка смогла поднести гармошку ко рту.
   – Русская народная песня «Барыня», – объявила она таким тоном, словно стояла не на адской сковороде, а на сцене какого-нибудь клуба. – Кстати, плясовая.
   Начала она так лихо и задорно, что спустя полминуты некоторые аггелы уже притоптывали в такт музыке. Можно было подумать, что Лилечка дует не в обыкновенную губную гармошку, а в сказочную дудку, заставляющую всех присутствующих помимо воли пускаться в пляс. То ли девушка действительно в совершенстве овладела этим простеньким инструментом, то ли жар сковороды, уже начавший кусать ее за пятки, не позволял играть кое-как.
   – Лихая у тебя бикса, – покосившись на Левку, с одобрением сказал Ламех. – Вот только «Барыню» на пару положено плясать. Не желаешь ли присоединиться?
   Лапа, зажимавшая Левкин рот, на секунду убралась, что позволило ему произвести в сторону Ламеха прицельный плевок.
   – Считаю твою наглую выходку знаком согласия. Посмотрим, кто из вас лучший танцор… – Ламех хотел сказать еще что-то, но, глянув в сторону бассейна, онемел.
   У Лилечки, оказывается, уже и так объявился партнер. Был он темен лицом и шкурой, слеп, страшен обликом, но именно поэтому очень подходил к этой сковороде – адское исчадие на адской посудине.
   Лилечку варнак успел подхватить под мышку, а сам стоял на горячем железе так же спокойно, словно был обут в асбестовые галоши. Захватив свободной лапой сразу обе цепи, он потянул их на себя и легко сбросил упиравшихся аггелов в бассейн.
   – Стреляйте! Чего хавало раскрыли, порчаки позорные! – едва только ситуация выходила из-под контроля, Ламех сразу переходил на привычный ему язык.
   Со всех сторон загрохотали пистолеты, но стрелять было уже не в кого. Пули клевали пустую сковороду. Задетый рикошетом, истошно взвыл один из свалившихся в бассейн аггелов. В клубах дыма плясали жирные черные хлопья.
   В начавшейся суматохе о Левке как-то забыли. Не совсем, конечно, – пять или шесть аггелов по-прежнему не спускали с него глаз, но испытание на сковородке было отложено.
   Ламех, хватанувший целую горсть бдолаха, как бешеный метался по дворику виллы и вымещал свою ярость на подчиненных. Тому из аггелов, который посмел заметить, что попасть из пистолета в варнака еще никому не удавалось, он едва шею не свернул. Успокоить Ламеха смогла только появившаяся на шум Соня-Цилла.
   – Ну что тут такого страшного случилось? – рассуждала она. – Верно, смылась девчонка, так ведь мы за ней специально и не охотились. Тебе не об этом надо думать. Тебе надо думать, как Смыка и Зяблика пришить да их оружием завладеть.
   – Не пофартит нам, если варнаки с ними заодно, – возразил Ламех. – И когда только они, суки, спеться успели…
   – Не иначе как варнаков против нас тот самый Дон Бутадеус подстрекает. Вот уж кого надо было бы к ногтю взять, – лексикончик у Левкиной сестрицы был под стать какой-нибудь бандырше.
   – Эх… – Ламех в сердцах махнул рукой. – Мне он давно как кость поперек горла…
   – А с этим ты что решил? – Соня-Цилла Левку уже и по имени не называла.
   – Сам пока не знаю… – Ламех в задумчивости потер то место на щеке, куда угодил Левкин плевок. – На сковороду поставить? Так варнаки уволокут. Пристрелить? Так ведь еще пригодиться может… Пусть пока в подвале посидит, а там видно будет.
   На том и порешили. Левку сволокли в подвал, где под потолком имелось одно-единственное окошечко, решетка которого послужила для крепления цепей. Обувь ему, естественно, не вернули, хорошо хоть верхнюю одежду оставили.
   После всех пережитых ужасов Левку потянуло в сон, и он, гремя цепями, как богоборец Прометей, стал устраиваться на ночлег. Пол подвала был каменный, холодный да вдобавок еще и сырой. Пришлось постелить куртку. При этом в ней что-то явственно звякнуло, что весьма удивило Левку, лишившегося при обыске всех металлических предметов, начиная от пистолета и кончая обломком бритвенного лезвия.
   После недолгих поисков Левка нащупал в поле куртки некий предмет, формой и размерами соответствующий пресловутому гранатному запалу. Вскоре в вывернутом наизнанку потайном кармане обнаружилась дырка, в которую свободно проходил палец. Получалось, что запал никуда не пропадал, а все эти мучительные минуты находился у него под рукой. Тут уже деликатный Левка не удержался от ругательства.
   Надорвав подкладку, он извлек запал на белый свет (который назывался так только по привычке, а на самом деле был тускло-серым, как вода в илистом озерце). Теперь свести счеты с жизнью не представляло никаких трудностей. Но Левка уже передумал. Друзьям он ничего плохого не сделал, а умереть из-за коварства Соньки было бы чересчур большой честью для нее.
   При том, что положение Левки оставалось весьма незавидным, настроение его постепенно улучшалось. Лилечка – очень хотелось этому верить – находилась в безопасности, а ему самому не нужно было больше мучиться над неразрешимой проблемой выбора между невольным предательством и невольным убийством. И все было бы хорошо, если бы только не этот сырой подвал, цепи на руках и – в перспективе – раскаленная сковорода.
   Он быстро заснул, спал почти без сновидений и был разбужен тяжелыми шаркающими шагами снаружи. Затем в замке заскрипел ключ. (Как уже успел убедиться Левка, все замки, которыми пользовались аггелы, в том числе и тот, что скреплял его цепи, имели товарное клеймо Талашевского завода «Красный штамповщик».)
   Аггел, посетивший Левкино узилище, мог бы шутя одолеть любого одесского амбала. Плечи его едва проходили в дверной проем, а кулаки были так велики, что вряд ли помещались в карманах. Кроме пистолета за поясом и связки ключей на мизинце левой руки, он имел при себе еще ржавую банку вроде той, из которой хозяйки поят домашнюю птицу, и надорванный пакет сухих овсяных хлопьев.
   – Жри, – лаконично сказал он, оставив пайку у порога, а сам принялся внимательно осматривать Левкины цепи.
   Кроме редкой физической силы, тюремщик обладал еще и завидной осторожностью. Не лишен он был и практической сметки, о чем свидетельствовало следующее предложение:
   – Если у тебя часы остались или рыжье какое, ты мне лучше на хранение сдай. Целее будет. – Сказано это было гнусавым голоском потомственного сифилитика.
   Левка выудил из кармана несколько медных монеток – в основном копеек и двушек, – которые и предъявил корыстолюбивому аггелу. Тот озадаченно глянул на Левкину ладонь, потом на самого Левку и, выругавшись, ногой выбил деньги.
   Это во многом предопределило его дальнейшую судьбу. Боль в отбитых пальцах вывела из себя даже миролюбивого Левку. Едва только собиравшийся уходить аггел повернулся к дверям, как Лева, сорвав предохранительную чеку, сунул запал в задний карман его брюк. Передвигался аггел тяжело, как бегемот на суше – мешало увесистое мужское хозяйство, не помещавшееся между столбообразных ног. Поэтому за четыре секунды, в течение которых действует замедлитель, он не успел покинуть пределы подвала, чего очень опасался Левка.
   Запал рванул – почти как пистолет выстрелил. Жалобно взвыв, детина рухнул на пол. Брюки на его правой ягодице дымились и быстро набухали кровью.
   Конечно, Лева и не надеялся прикончить такого бугая одним гранатным запалом. Во время последней кастильской войны бывали случаи, когда талашевские партизаны казнили сходным способом особо зловредных инквизиторов. Но для этого запал забивался глубоко в задний проход осужденного, который потом долго и мучительно умирал от потери крови. Здесь же ставка делалась на то, что человек с развороченной ягодицей на некоторое время утратит способность к сопротивлению.
   Расчет Левки на этот раз оправдался. Пока аггел вопил, извиваясь на полу, он успел выхватить у него из-за пояса пистолет, а потом уже спокойно подобрал ключи, отлетевшие в сторону. После этого можно было не торопясь напиться воды из ржавой жестянки.
   – Не вопи, – сказал он затем аггелу. – А не то придется тебя добить.
   – О-о-о! – выл тот. – Помира-а-аю!
   – Не помрешь, – успокоил его Лева. – Там у тебя ни одного крупного сосуда нет. Одно сало.
   Сняв ручные кандалы, он под угрозой пистолета попытался нацепить их на раненого аггела, да не получилось – железные браслеты не сходились на широченных запястьях.
   – Где сейчас ваши люди? – спросил Лева, убедившись в тщетности своих попыток. – Спать еще не ложились?
   – Уже проснулись давно и пошли твоих дружбанов мочить, – ответил аггел, осторожно ощупывая зад. – А-а-а! Сам Ламех их повел.
   – А здесь сколько осталось?
   – Не считал.
   – А если подумать? – Лева ткнул его стволом пистолета в ухо.
   – Человек десять. Может, чуть больше.
   – Чем они занимаются?
   – Я откуда знаю. О-о-о!
   – Тебя просили не шуметь. Лежи тихо и тогда жить останешься. А я пойду себе потихоньку.
   – У-у-у! – вновь взвыл аггел. – Куда же ты пойдешь, если наверху двое наших дежурят. Они тебя, как блоху, прихлопнут..
   – Что-то не очень они спешат тебе на выручку, – засомневался Левка.
   – Зачем им в мои дела лезть… Может, я побаловаться с тобой решил. Но уж потом они сюда непременно заявятся. Так что готовься. Отвечать будешь за мою задницу.
   – Слушай, ты меня доведешь сейчас! – разозлился Левка. – Уж если мне действительно придется за что-то отвечать, то лучше за твою башку!
   Лукавил аггел или говорил правду, осталось неизвестным, однако слова его весьма озадачили Левку.
   Покинуть виллу можно было только скрытно. Если же придется затевать наверху перестрелку с часовыми, то, во-первых, еще неясно, чем она кончится (Лева здраво оценивал свои боевые качества), а, во-вторых, пальба разворошит все это осиное гнездо. Попробуй уйди тогда под огнем десятка стволов.
   Из тягостной задумчивости Левку вывел раздавшийся в коридоре шум. Неужели аггелы, обеспокоенные долгим отсутствием товарища, и в самом деле идут сюда?
   Красноречивым взмахом пистолетного ствола призвав раненого молчать, Левка приготовился к обороне. В такую переделку ему довелось попасть впервые, но ведь когда-нибудь да надо начинать. Или, как ни печально это звучит, заканчивать.
   Звуки тем временем приближались, хотя были какими-то странными – как будто кто-то крался по коридору, но одновременно волок на себе шкаф.
   – Здесь! – голос был похож на сипение удавленника.
   Тут же в каталажку ураганом влетел Толгай с обнаженной саблей в руке. Цыпф едва-едва удержался от выстрела.
   – Привет, Левка, – радостно оскалился степняк. – Живой-здоровый? Мой риза… довольный… очень довольный…
   За Толгаем в распахнутую дверь ввалился Зяблик, да не один, а на пару с полузадушенным аггелом, горло которого он крепко сжимал локтевым сгибом левой руки. Сразу было ясно, что бдолаха сегодня он отведал вволю.
   С первого взгляда оценив обстановку, Зяблик одобрительно кивнул:
   – Отвага водку пьет и кандалы рвет. Так Ванька-Каин любил говорить, сущий голубь, кстати говоря, по сравнению с нынешними каинистами… А теперь надо линять отсюда в темпе. Ламех у нас на хвосте висит, да и здесь рогатых хватает.
   Как бы в подтверждение его слов снаружи донеслась глухая дробь выстрелов.
   – Тиз! – заволновался Толгай. – Быстрее! Смык с бабами япа-ялгыз остался… Один… Помогать надо…
   Обоих аггелов, обязанных своими жизнями только мольбам Левки, заперли в подвале, после чего всей гурьбой бросились наверх, где, как пожар на дровяном складе, быстро разгоралась перестрелка.
   – А пушка? Где кирквудовская пушка? – не утерпел Лева.
   – Разбили мы ее к хренам собачьим! – махнул рукой Зяблик. – Ты ведь к аггелам сбежал… Мало ли как дело могло повернуться.
   – Да не сбежал я! – горячо возразил Левка. – Неужели Лилечка не объяснила вам мои обстоятельства!
   – О твоих обстоятельствах мы еще поговорим, – Зяблик, остановившись на верхней площадке ведущей во двор лестницы, осторожно выглянул наружу. – В более спокойной обстановке и очень подробно. Но мало тебе не будет, заранее обещаю.
   Продолжить угрозы ему помешала пуля, вонзившаяся в дверной косяк. Воспользовавшись паузой, инициативу в разговоре перехватил Цыпф:
   – Лилечка здесь?
   – Все они здесь. Зашились вон на той стороне. По ним в основном и пуляют.
   – А как вы от Ламеха ушли?
   – Да, считай, повезло. Варнак Лильку почти к самому лагерю доставил. Правда, сразу же и смылся. Странные чуваки… Она нам все и доложила быстренько. Мы сразу снялись и тикать. Потом Смыков на какую-то башню залез и видит, что аггелы на нашем бывшем месте шуруют. Вот мы и решили… Пока они там, мы сюда наведаемся. Я бы, может, и не пошел тебя, засранца, спасать, но уж больно бабы просили. Но и здесь местечко, гляжу, горячее…
   – Уходить отсюда надо, – обижаться на Зяблика Лева не мог. – Если Ламех подоспеет, нам туго придется. Только вот как?
   – Есть один план, – процедил сквозь зубы Зяблик и вдруг заорал изо всех сил, чуть не оглушив Левку: – Кончай стрелять, суки рваные! Если не прекратите, я вам баню устрою почище той, что в гавани была. Мы за своим человеком приходили. Если мешать не будете, разойдемся полюбовно. А иначе я тут камня на камне не оставлю. У нас такая штука есть, что от нее даже трехдюймовая броня не спасает. Слыхали, наверно?
   Стрельба действительно прекратилась, и с противоположной стороны дворика раздался голос Сони-Циллы, в отсутствии Ламеха, очевидно, принявшей на себя командование аггелами.
   – Что же вы тогда из пистолетов палите, а свою грозную штуку в дело не пускаете?
   – Да тут, оказывается, и дамочка есть! – удивился Зяблик. – А кто ты, собственно говоря, такая?
   – У Левки спроси, – был ответ.
   – Сестра это моя, – под грозным взглядом Зяблика Левка потупился. – Стерва та еще. Правая рука у Ламеха.
   – И как же твою сестричку обзывать можно?
   – Как хочешь. Можно Сонькой, а можно Циллой.
   – Ясно, – понимающе кивнул Зяблик. – Сонька Ламехова Ручка… Эй, красавица! – вновь зычно заорал он. – Отвечаю на твой неделикатный вопрос. Я бы, конечно, из этой штуки стрельнул. Мне вас нисколечко не жалко. Мне себя жалко. Штука эта поопаснее водородной бомбы. Не то что нас с вами, а всю эту поганую страну может разнести да еще Гиблую Дыру впридачу. Если не веришь мне, у Левки спроси. Он у нас человек научный. Даже задницу энциклопедией подтирает.
   – Лева не обманет. Лева у нас известный правдолюбец, – позволила себе съязвить невидимая Соня-Цилла. – Ладно, пусть скажет что-нибудь…
   – Ну-ка, покажи класс, – понизил голос Зяблик. – Задави их ерундицией.
   – Э-э-э… – не совсем уверенно начал Лева. – Тот из вас, кто слыхал о принципе причинности, сразу поймет, что может случиться, если в природе нарушатся причинно-следственные связи. Люди превращаются в животных и наоборот. Из могил встают мертвецы. Земля становится водой, вода – огнем, а огонь вообще пустотой. Разрушаются самые глубинные основы мироздания, вплоть до субатомного уровня. Я уже не говорю о возможности наложения на наш мир иных пространств, устроенных принципиально по-другому. Вы, конечно, можете не верить мне. Действительно, раньше такие феномены не были известны науке. Но здесь, в стране будущего, они являются лишь побочным эффектом некогда действовавшей энергетической системы. Впрочем, справедливость моих слов некоторые из ваших коллег испытали на собственной шкуре. Жаль, что они уже никогда не смогут подтвердить это.
   – Вот так-то! – веско добавил Зяблик. – Нам терять нечего. Сейчас мы уходим и даже согласия вашего не спрашиваем. Но если хоть один здешний халамидник попробует встать у нас на дороге, ни Бог, ни черт, ни Каин вам уже не помогут. Секир-башка, как говорят мои друзья нехристи… Палец я все время буду держать на спуске, учтите.
   – Что ты задумал? – прошептал растерянный Цыпф. – Пушки-то у нас нет.
   – Не твое дело. На, причастись, – Зяблик сунул ему пригоршню бдолаха. – Кроме большого ума, нужно иметь еще и небольшую смекалку.
   Отыскав поблизости кусок ржавой трубы, он выровнял ее на колене, а сверху набросил свою куртку. Получилось что-то похожее на замаскированный обрез, из которого в итальянских фильмах мафиози убивают представителей прогрессивной общественности, а также честных прокуроров.