– За мной! – Зяблик смело шагнул вперед и направил свое блеф-оружие в ту сторону, откуда до этого раздавался голос Сони-Циллы. – Смыков, где ты?
   – Здесь, – глухо донеслось из какого-то окна.
   – Веди свое войско к воротам! Живо, пока у меня палец на спуске не сомлел.
   Лязгнула одна из многих дверей, выходящих во дворик, и возглавляемый Смыковым женский отряд трусцой двинулся к воротам. Сам он держал пистолет стволом вверх, Верка целилась неизвестно в кого, а глядя на Лилечку, можно было подумать, что та сама собирается застрелиться.
   – Подождите немного, – голос Сони-Циллы звучал уже не так уверенно, как раньше. – Одно условие. Вы собирались на родину, вот и ступайте туда. До границы здесь рукой подать, а там уже сами разбирайтесь. Но ни в коем разе не смейте возвращаться в глубь страны.
   Ватага уже покинула дворик, отстал лишь пятившийся задом наперед Зяблик. Ему-то и пришлось отвечать за всех:
   – Ничего не могу обещать, лярва рогатая. Но честно скажу: ложил я на эту страну с прибором. В следующий раз меня сюда и калачом не заманишь. Счастливо оставаться.
   Удалившись от злосчастной виллы метров на пятьсот, Зяблик без сожаления забросил трубу в кусты и вновь облачился в куртку, изрядно перепачканную ржавчиной. Тем членам ватаги, которые были не в курсе его последней авантюры, Зяблик небрежно объяснил:
   – На понт я аггелов взял, ясно? Они же Горыныча в натуре не видели, ну если только издали. Вот их мандраж и пробрал. Кому охота из человека в жабу превратиться или в семимерном мире век коротать?
   – Оно-то, может, и так, – произнес Смыков с сомнением. – Но боюсь, что гражданин Ламех их от мандража скоро вылечит. И попрут тогда за нами аггелы полным своим составом.
   – Следов не надо оставлять! – огрызнулся Зяблик. – И шуметь поменьше. А то топочете, как солдаты в бане… Эй, Чмыхало! – обратился он к степняку. – Сонгы будешь… Последним то есть… Следы заметать… Эзне югалту… Понял?
   – Моя понял, – кивнул Толгай с меланхолическим видом. – Я всегда сонгы… Спать – сонгы… Кашу есть – сонгы… Убегать – сонгы…
   Лилечка и Цыпф шли, держась за руки. Даже опасность, на манер домоклова меча продолжавшая висеть над ватагой, не мешала их милой беседе.
   – Если бы ты знала, как я испугался, когда тебя поймали аггелы! – вздыхал Лева.
   – А я вот нисколечко! Верила, что варнаки меня обязательно выручат. Правда, когда аггел гармошку отобрал, испугалась чуть-чуть… Кстати, когда мы опять в том мраке оказались, где варнаки живут, я их умоляла за тобой вернуться. Да где там… Не понимают они по-русски. Хорошо хоть меня к самому лагерю доставили.
   – Неравнодушны они к тебе… С чего бы это? – в голосе Левы сквозило плохо скрытое раздражение.
   – Уж договаривай, если начал, ревнивец, – похоже, что Лилечкино хорошее настроение сегодня нельзя было поколебать ничем. – Да, неравнодушны… Но совсем не потому, о чем ты думаешь. Между прочим, они и не мужчины вовсе.
   – А кто? – усомнился Левка. – Женщины, скажешь?
   – Ни то и ни другое. И сразу все вместе. Как это называется?
   – Гермафродиты, что ли?
   – Вот-вот! Мне дядя Тема именно так и говорил. Очень живучий народ. Приспособились в своем пекле ко всяким напастям. Даже если один-единственный из них на свете останется, род все равно не прервется. В случае крайней нужды варнак сам себя оплодотворить может.
   Ватага шла быстро, чуть ли не бежала. Переместившийся в голову колонны Зяблик выбирал путь, отдавая предпочтение мощеным участкам, а если какой-то след все же оставался, его старательно заметал пучком веток Толгай, шедший в арьергарде. С общего согласия привал решили не делать, дабы осилить за один прием сразу два перехода. История Левкиных злоключений была принята в общем-то сочувственно. От комментариев не удержался только Смыков:
   – Вы, товарищ Цыпф, типичный представитель так называемой гнилой интеллигенции. Из вашей среды вышли все крупнейшие политические ренегаты. Что вы тут ни говорите, а на досуге необходимо всерьез разобраться с вашими истинными убеждениями…
   Вскоре разговор коснулся условий, выдвинутых напоследок Соней-Циллой.
   – Зачем, спрашивается, они нас так упорно выпроваживают из Будетляндии? – Смыкова, как всегда, грызли сомнения.
   – Осточертели мы им здесь, вот и все! – высказалась Верка.
   – Чертям нельзя осточертеть, – возразил Смыков. – Не из тех они, кто врага вот так запросто отпускает. Есть тут, видно, какая-то каверза.
   – Каверза тут простая, – сказал Цыпф. – Выдвинув такое условие, она рассчитывала, что мы непременно поступим наоборот и вернемся в Будетляндию, где аггелы вновь попытаются рассчитаться с нами.
   – Сестрица твоя баба тертая, – включился в разговор Зяблик. – В натуре человеческой толк понимает, как и всякая стерва. Специально сказала «уходите», чтобы мы решили, будто нас заманивают обратно, и по этой причине действительно ушли из Будетляндии.
   – Ну это уже похоже на детскую игру «веришь – не веришь», – развела руками Верка. – Кто кого на обман возьмет.
   – Да и бес с ним, – сказал Смыков. – Не это сейчас главное. Главное, от аггелов оторваться. А уж как до границы дойдем, там все и обсудим.
   Разговоры на этом и в самом деле прекратились – темп ходьбы не располагал к пустой болтовне. Несколько раз Смыков самоотверженно взбирался на господствующие над местностью сооружения, но никаких признаков погони не обнаружил. Все вокруг будто бы вымерло.
   Для пущей скрытности ватага проделала часть пути по эстакаде, вознесенной высоко над землей и являвшейся элементом сложнейшей дорожной развязки. Дожди и ветры не позволяли пыли задерживаться здесь, а потому опасность наследить отсутствовала.
   По истечении двенадцатого часа непрерывной ходьбы Смыков подал наконец команду на отдых. На сей раз приют им предоставило какое-то культовое сооружение, если судить по архитектуре – христианский храм, чему, впрочем, противоречила странная символика на шпилях, объединявшая в единое целое крест, полумесяц и шестиконечную звезду. Это здание имело целый ряд преимуществ, весьма немаловажных для беглецов: мощные входные двери, способные устоять даже перед противотанковой гранатой, цокольный этаж, из которого в разные концы расходились коммуникационные туннели, и, наконец, прекрасный обзор, открывавшийся с центральной башни.
   Приемник кирквудовской энергии удалился сейчас на расстояние, вновь делавшее его похожим на ажурную паутину, а вовсе не на брошенный в небеса рыбачий невод. В том направлении, куда двигалась ватага, простиралась плоская, безлесая пустыня, явно уже не принадлежавшая к Будетляндии. Зрелище было малопривлекательное – унылое серое небо над некрасивой серой землей.
   – Я вообще-то предполагал, что отсюда мы попадем прямо в Гиблую Дыру, – сказал Смыков, вглядываясь в даль.
   – Нет, – покачал головой Цыпф. – Эрикс, царство ему небесное, упоминал еще какую-то страну, по своим природным условиям мало чем отличающуюся от Нейтральной зоны.
   – Далека ты, путь-дорожка, – тяжело вздохнул Смыков.
   Усталость быстро сморила людей, но уже через пару часов всех разбудили причитания Толгая, стоявшего в карауле:
   – Ой, беда… Янчын… Огонь… Небо горит… И действительно, узкая полоска неба над неведомой страной тлела, как угли догорающего костра. Для людей, давно позабывших о звездах и светилах, зрелище было столь же непривычным, как для туарега, рожденного в сердце Сахары, – снежная метель.
   – Что такое! – протер глаза Зяблик. – Я такой фигни отродясь не видел!
   – А вдруг это солнышко встает! – воскликнула Лилечка.
   – Брось, подруга, – осадила ее Верка. – Совсем ты запамятовала, какое оно, солнышко. На зарю это похоже, как попойка на святое причастие.
   – Не полярное ли это сияние? – предположил Смыков. – Кто наблюдал полярное сияние?
   – Я наблюдал, – сплюнул Зяблик. – В Воркуте такой радости от пуза. Но тут ничего общего. Да и какое сейчас, едрена вошь, может быть полярное сияние!
   – Знаете, а по описаниям очень похоже, – неуверенно заметил Цыпф. – Историки сообщают, что подобные явления предшествовали многим печальным событиям, в том числе разрушению Иерусалима и убийству Цезаря.
   – По описаниям кошка на тигра похожа, – возразил Зяблик. – Кто полярное сияние сам не видел, тот меня не поймет. Не оно это, ясно! Голову даю на отсечение.
   – Знаете, что мне это больше всего напоминает? – задумчиво сказала Верка. – Пожар. Очень большой пожар. Когда ночью лес или степь горят, на небе точно такие сполохи бывают.
   – То ночью, – буркнул Смыков. Зяблик же возразил Верке с неожиданной горячностью:
   – Пожар, говоришь? Да не бывает таких пожаров! Ты только глянь, небо через весь горизонт светится! Каким же этот пожар должен быть? На тысячу верст? А чему в Гиблой Дыре гореть? Или в той же Нейтральной зоне? Воде гнилой? Песку? Камню? Да и гарью совсем не пахнет. Насмотрелся я в Сибири на лесные пожары. Если в Забайкалье горело, то дым над Ангарой стоял. Дышать нечем было, хоть противогаз надевай.
   – Все ты на свете видел, – сочувственно вздохнула Верка. – И полярное сияние в Воркуте, и лесные пожары в Сибири. А про тропический тайфун ничего не расскажешь?
   – Ничего! – ответил Зяблик вполне серьезно. – Я в тех краях не сидел. Ты про тайфуны лучше у Смыкова спроси.
   Загадочное сияние между тем постепенно разгоралось и вскоре из багрового превратилось в золотистое (не став от этого менее тревожным). Так и не найдя сему феномену более или менее правдоподобного объяснения, ватага возобновила прерванный сон. Наблюдение за пылающим горизонтом было поручено очередному караульному, которым по иронии судьбы оказался Лева Цыпф.
   Перед тем как уснуть, Смыков строго сказал:
   – Сами понимаете, что от вас требуется неусыпное внимание. Глядите в оба. Не игнорируйте никаких мелочей.
   – Извините… – замялся Лев?. – У меня зрение не очень… Я очки потерял…
   – Потерял, как же… – Порывшись в карманах, Смыков протянул Левке его очки. – Возьмите и больше личными вещами не разбрасывайтесь.
   – Ох, спасибо! – обрадовался Лева.
   – Не меня благодарите, а Зяблика… Он на них чуть не наступил.
   – Когда в Отчину вернемся, литр поставишь, – сонно буркнул Зяблик. – Нет, лучше два…
   За завтраком выяснилось, что небо светилось еще некоторое время и, по часам Смыкова, погасло где-то в половине четвертого утра. Погасло быстро, в течение считанных минут, и с тех пор над неведомой страной висела обычная серая муть. Никаких других чрезвычайных происшествий за время ночевки не случилось. Похоже было, что аггелы действительно оставили их в покое или, что выглядело более правдоподобно, попросту потеряли след беглецов.
   Хотя Смыков высказывался в том смысле, что надо бы устроить Левке Цыпфу товарищеский суд да еще такой, чтоб другим впредь неповадно было, начавшиеся сразу после завтрака хозяйственные хлопоты поглотили ватагу целиком и полностью. Перед походом в неизведанную страну необходимо было запастись провиантом и кое-каким имуществом, в Отчине являвшимся большим дефицитом. Воды решили взять в обрез – только личные фляги и небольшой неприкосновенный запас. Лучше вернуться с полдороги назад, чем тащить на себе бесполезный груз. В конце концов, даже в абсолютно безжизненной Нейтральной зоне проблем с утолением жажды никогда не возникало.
   Около восьми часов вечера полоса неба над горизонтом опять посветлела, медленно налилась тусклым огнем, около часа посияла чистым золотом и затем угасла, сделав привычные тоскливые сумерки еще более мерзкими.
   Осторожный Смыков предложил переждать в Будетляндии еще одни сутки. По истечении этих суток, внешне спокойных, но муторных, как и любое ожидание, выяснилось, что загадочные сполохи появляются регулярно через каждые шестнадцать часов плюс-минус пять минут, что, впрочем, можно было списать на погрешности в наблюдениях, связанные с нестабильным состоянием атмосферы. Следовательно, явление это, тут же названное «лжезарей», имело явно выраженный циклический характер, в неживой природе обусловленный только влиянием космических факторов. Впрочем, точно с таким же успехом это могли быть не поддающиеся человеческому осмыслению последствия краха кирквудовской энергетики, что-то вроде иномерного янтаря или живого свечения в подземельях. Короче говоря, поход начинался без особого энтузиазма и даже с опаской.
   – Да что, вы в самом деле, менжуетесь! – сказал Зяблик, поправляя на спине внушительных размеров дорожную укладку. – Запеченный таракан жара не боится. Прорвемся как-нибудь. Бдолах с нами, да и Лилькина гармошка кое-что значит.
   Идти решили короткими переходами, всякий раз предварительно высылая вперед разведчика. Меры предосторожности, конечно, были беспрецедентные – такое до этого не практиковалось даже в Нейтральной зоне. Смыкову вменялось в правило вести подробный дневник похода с указанием всех мало-мальски значительных ориентиров. Он же отвечал за сохранность бдолаха. Штатными дозорными выбрали Зяблика и Толгая, а это означало, что каждому из них придется пройти расстояние как минимум вдвое большее, чем остальным. Прочие члены ватаги дополнительными обязанностями не обременялись – и обычных с лихвой хватало.
   Уже несколько часов спустя, когда башни экуменистического (Экуменизм – учение, ставившее перед собой задачу объединения всех религий.) храма исчезли из поля зрения и о Будетляндии напоминал только раскинувшийся над ее центром сетчатый шатер, окружающий пейзаж стал меняться. Исчезла всякая растительность, включая мхи и лишайники. Исчезли ручьи, озерца и лужи. Исчезла даже почва в привычном понимании этого слова – то, что хрустело под ногами, походило не на песок, не на щебень, а скорее на шлак. С видом знатока поковырявшись в нем, Цыпф сообщил, что не видит здесь никаких аналогий с первичным грунтом Нейтральной зоны.
   – И вообще у меня создается впечатление, что мы попали на неизвестно для чего созданный плац, совсем недавно выровненный бульдозерами и катками, – Лева вытер о штаны свои пальцы, перепачканные так, словно он копался в печном дымоходе.
   В середине дня сделали привал и выслали на разведку Толгая. Фигура его, постепенно уменьшаясь, долго маячила впереди, пока не превратилась в точку, почти не различимую на фоне серой равнины.
   Первая запись, сделанная Смыковым в дневнике похода, была такова: «Прошли примерно пятнадцать километров. Ориентиров нет. Признаков воды нет. Вообще ничего нет, что и является единственной достойной упоминания особенностью этой страны».
   Едва успели перекусить, как начал сеять дождь, противный, как и все здесь. Выставив под его струи пустые котелки, ватага сбилась в кучу и накрылась единственной плащ-палаткой. Зяблику немедленно захотелось курить, но все, кроме дипломатично промолчавшей Верки, воспротивились.
   – Терпеть надо! – заявил Смыков. – Это место общественного пользования, а не ресторан и не номер-люкс в гостинице. Уважайте мнение большинства.
   – Можно подумать, что ты, Смыков, в номерах-люкс бывал! – фыркнул Зяблик. – Да тебя в приличную гостиницу дальше швейцара не пустят. И даже твое служебное удостоверение не поможет.
   – Заблуждаетесь, братец вы мой, – ответил Смыков гордо. – Сам я действительно в таких гостиницах не бывал, ни к чему мне это, но один мой приятель прожил в номере-люкс целых две недели. И все мне потом подробно рассказал. Представляете, он в сутки платил семнадцать сорок!
   – Смыков, не бывает таких гостиниц, – усомнилась Верка. – В Талашевске лучший номер от силы рубль двадцать стоил. Так там белье каждое утро меняли и туалетную бумагу бесплатно выдавали.
   – Мало вы что о жизни знаете, Вера Ивановна, – с видом превосходства усмехнулся Смыков. – Есть такая гостиница, чтоб мне на этом месте провалиться. Правда, не у нас, а в Москве. «Россия» называется.
   – И какой же бурей твоего приятеля туда занесло?
   – Случайно, скажем так. Его из Талашевска в Саранск на переподготовку направили. В те времена там располагалась межреспубликанская учебная база вневедомственной охраны.
   – Сторожем твой приятель, значит, был? – не унималась Верка.
   – Почему сторожем! В ночной милиции инспектором. Должность, конечно, не ахти какая, но тем не менее при форме, при льготах. До этого он, правда, вместе со мной в следствии работал, но погорел по собственной глупости.
   – Не тому, кому надо, дело пришил? – ухмыльнулся Зяблик..
   – Как раз и нет. Язык за зубами по пьянке держать не мог… Ну и стишки всякие, в основном сомнительного содержания, любил цитировать. Помню, было у нас в райотделе торжественное мероприятие по случаю дня милиции. Совместно с представителями партийных органов, суда и прокураторы. Сначала, конечно, официальная часть, а потом банкет. Перекушал мой друг Серега дармового коньяка и давай в полный голос читать. Кстати, к сочинительству стихов он сам отношения не имел. Как впоследствии выяснила особая инспекция, они и раньше в списках ходили. Под названием «Парад милиции». Сплошное очернительство и клевета.
   – Послушать бы, – сказала Верка. – Тогда и разберемся, где клевета, а где истинная правда.
   – Полностью я этих стихов, конечно, не помню… Ну если только парочку строк…
   – Ладно, не ломайся, как барышня!
   Смыков по привычке откашлялся и, запинаясь чуть ли не на каждой строчке, продекламировал безо всякого выражения:
   … Колонна за колонной,
   За рядом ряд,
   Родная милиция
   Выходит на парад.
   У всех в строю
   Суровые лица.
   Все как один
   Хотят похмелиться.
   Впереди шагает
   Группа дознания,
   Пьющая водку
   До бессознания.
   За ними вслед –
   Отдел БХСС,
   Который и пьет
   За чужое и ест.
   А вот приближаются
   Инспектора ГАИ,
   Готовые пропить
   Даже души свои…
   – Рифмы хромают, но содержание глубокое, – похвалил Зяблик. – А дальше?
   – Дальше не помню, – отрезал Смыков. – Но все в том же духе вплоть до госпожнадзора и паспортного стола. Кончается стихотворение примерно так: «А за работниками следствия, берущими взятки без последствия, шатаясь после кутежа, бредут ночные сторожа». Это он как раз вневедомственную охрану имел в виду. Резонанс, конечно, получился соответствующий. Но еще до того, как Серегу с банкета выпроводили, начальник райотдела сказал: «Раз ты так неуважительно о следствии выразился, то и ступай себе в ночные сторожа». Наутро уже и приказ был готов. Формулировка. стандартная. За моральное разложение и личную недисциплинированность, выразившуюся в том-то и том-то, понизить такого-то в звании и откомандировать в распоряжение отдела вневедомственной охраны…
   – Смыков, мне про ваши милициейские попойки опротивело слушать, – перебила его Верка. – Ты же про гостиницу начал. В которой номер семнадцать сорок стоит.
   – Сейчас будет про гостиницу, – успокоил ее Смыков. – Как я вас уже информировал, первым делом Серегу направили в город Саранск на переподготовку. В Москве пересадка. А он до этого в столице был только проездом. Вот и решил на пару деньков подзадержаться. Осмотреть памятные места и сделать кое-какие покупки для семьи, на что жена отвалила ему целых двести рублей. Родных и знакомых у него в Москве не имелось, но добрые люди дали адресок одной дамочки. Она в гостинице «Москва» какой-то мелкой сошкой служила. Не то дежурной администраторшей, не то старшей горничной. Серега ей предварительно позвонил с Белорусского вокзала и на метро отбыл к месту назначения.
   – В форме? – поинтересовался Зяблик.
   – В штатском. Форму он в чемоданчике вез. Дама эта его уже в фойе поджидает.
   – Красивая? – не выдержала Верка.
   – Так себе. Там красавиц в администраторши не берут.
   – Почему?
   – А почему улицы булыгами мостят, а не бриллиантами? Чтоб соблазна никому лишнего не было… Но вы меня, пожалуйста, не сбивайте. Администраторша у Сереги интересуется, какой ему номер желателен – обычный или получше? А он мужик с гонором, хоть и провинциал. Возьми и брякни: «Мне самый лучший». Администраторша обещает поселить его в люкс и сообщает цену: «Устраивает?» Его это, конечно, не устраивает, но отступать поздно. Да и кое-какие деньги все же имеются.
   – Чувствую, Смыков, не про гостиницу ты нам хочешь рассказать, а про гостиничный разврат, – догадалась Верка.
   – Само собой, – согласился Смыков. – Какая же гостиница без разврата!
   – Может, я лучше пойду Толгая встречу? – предложила заранее смущенная Лилечка.
   – Дождь ведь, – стал увещевать ее Цыпф. – Еще простудишься ненароком.
   – Сиди уж, – покосился на девушку Смыков. – Я без подробностей буду рассказывать. В общих чертах… Поднимается, значит, Сергей в свой люкс на лифте. На пару с лифтершей, можете себе представить. Та ему нагло строит глазки и делает всякие намеки. Дескать, как вы собираетесь в столице развлекаться. «Обыкновенно, – отвечает Серега. – Имею намерение посетить Мавзолей, ГУМ и ВДНХ. Ну еще, может, Музей революции, если время останется». Лифтерша на него, как на психа, вылупилась. У публики, которая в люксах обитает, обычно запросы другие. Серега – парень сообразительный и, оценив ситуацию, спрашивает: «А что вы можете предложить?» «Да что угодно! – та отвечает. – Но главным образом то, чего так не хватает одиноким мужчинам». Тут лифт до нужного этажа дошел, и разговор прервался…
   – Ну-у-у, – недовольно протянул Зяблик. – А я-то думал, что он ее прямо в лифте трахнет.
   – У вас, братец мой, одно только на уме, – поморщился Смыков. – Лифтерша при исполнении, ее трогать не полагается…
   Короче говоря, осмотрел Серега свои новые апартаменты, а это целая квартира с роскошной мебелью, засадил бутылку водки, которую с собой прихватил, и застосковал…
   – И мысли его устремились в соответствующем направлении, – подсказала Верка.
   – Мужскую натуру вы, Вера Ивановна, неплохо понимаете. Видно, недаром королевой у арапов были. Не прошло и часа, как Серега снова оказался в лифте и принялся выяснять, что, собственно говоря, лифтерша имела в виду, когда про одиноких мужчин говорила. Та ему открытым текстом объясняет, что имела в виду особый род женских услуг, который оплачивается по специальному тарифу. «Если желаете девочку в номер, мы это сейчас устроим». – «Желаю!» – соглашается Серега. «Какую вам?» – «А что, у вас разные есть?» – «На любой вкус. Брюнетки, блондинки, рыжие. Полные, худые, средней упитанности. Искушенные в любви и совсем неопытные. Домохозяйки и профессорши. Садистки и мазохистки. Есть даже азиатки и негритянки из Университета дружбы народов».
   – И он, конечно, выбрал негритянку, – пригорюнилась Верка.
   – Нет. Отечественную блондинку. Молодую, не очень полную, но с большой грудью и соответствующим задом. Сказал, что образование значения не имеет, но справка из венерического диспансера не помешала бы. Лифтерша только фыркнула и говорит: «У нас товар высшей категории, можете не сомневаться. Идите в номер и ожидайте. Заодно приготовьте пятьдесят рублей».
   – Пятьдесят! – ужаснулась Верка. – Да я на "скорой помощи семьдесят четыре получала с премиальными! И хорошим мужикам бесплатно давала!
   – Слушай, заткнись, – попросил Зяблик. – То, что ты дура бескорыстная, и так все знают.
   – Что уж тут, Вера Ивановна, о деньгах жалеть, – с непонятной печалью вздохнул Смыков. – Снявши голову по волосам не плачут… Сидит, значит, Серега в своем номере и, естественно, волнуется. Проходит примерно час. Звонок в дверь. Является лифтерша. С девицей. Все как по заказу. Вдобавок еще пачка презервативов. Затем лифтерша вместе с полестней исчезает. Девица очень художественно раздевается. Стриптиз называется.
   – Как? – не поняла Лилечка.
   – Стриптиз, – повторил Смыков. – Буржуазное изобретение. Для предварительного возбуждения, так сказать, низменных чувств мужчины. У нас легально не практиковался.
   – Еще бы! – хохотнула Верка. – Представляю стриптизершу в рейтузах фабрики «Большевичка».
   – Ладно… – неодобрительно глянул на нее Смыков. – Важны не рейтузы, а то, что под ними… Далее следует ночь любви. В разнообразных позах и со всякими ухищрениями, известными советскому народу. Рано утром блондинка уходит. Ей, видите ли, нужно в институт на первую пару успеть. Серега весь день отсыпается, восстанавливает силы шампанским и домашней колбасой, а под вечер опять бежит к лифтерше. Требует ту же самую блондинку, которая крепко запала ему в душу. Ответ отрицательный. «Проси любую другую, хоть персидскую княжну, но прежней девчонки ты уже не увидишь. Ни за какие деньги. Такой у нас здесь порядок заведен».
   – Не повезло твоему дружку, – посочувствовала Верка.
   – И не говорите! Горю Сереги нет границ, и, чтобы хоть немного его развеять, он тут же заказывает худую брюнетку средних лет с мазохистскими наклонностями.
   – Смыков! – вновь прервала его Верка. – Я тебе таких историй могу рассказать вагон и маленькую тележку! Что из того? Где тут мораль?
   – Вы, Вера Ивановна, мораль в басне ищите, а это жизненная история… Ну а уж если вы без морали не можете, то она состоит в том, что Серега прожил в гостинице не двое суток, как собирался, а две недели. Спустил все деньги и четыре раза телеграфировал друзьям в Талашевск по поводу финансовой помощи. В учебном центре получил выговор за опоздание, но даже не почесался. А когда вернулся домой, в узком кругу сказал: