Брайдер Юрий Михайлович. Между плахой и секирой

   – Нет, мне хорошо. – Ее глаза были двумя плошками застывших слез.
   – Мы вернулись! Разве ты не рада? – Он протянул к Лилечке руки, но та вскрикнула и отшатнулась, словно в лицо ей сунули горящую головню.
   Лева беспомощно оглянулся по сторонам: скорее бы уже подошли товарищи и помогли успокоить насмерть перепуганную девушку.
   Близнецы шустро вскочили и подбежали к ним. Мальчик поднес ко рту Лилечки чашку с водой, а его сестра состроила Цыпфу уморительную рожу. Гримаса эта, очевидно, означала, что все хорошо и впадать в панику не следует.
   Снаружи затопали, и вся ватага ввалилась внутрь. Верка, сразу разобравшись в обстановке, приложила палец к губам: «Тс-с! Помолчите-ка пока!» Лилечка поперхнулась водой и стала отползать в дальний угол.
   – Ты что это, подруга, дурака валяешь? – Верка прошла вперед, попутно потрепала по голове мальчишку, а затем ухватила Лилечку за подбородок. – Покойника, что ли, испугалась? Можно подумать, что ты их раньше не видела! Не дергайся! В глаза мне смотри!
   Лилечка ощерилась и цапнула Веркин палец зубами, за что тут же схлопотала звонкую пощечину, которая и вернула ее к действительности.
   – Вы вернулись? – прошептала девушка, озираясь по сторонам, и осторожно, словно боясь обжечься, дотронулась до Верки. – А я вас уже и ждать перестала.
   Следующие четверть часа она посвятила истерическим рыданиям, к которым в конце концов присоединилась и Верка, ранее слезливостью никогда не отличавшаяся. Мужчины тем временем осмотрели Эрикса. Он был давно мертв и успел так закоченеть, что даже Зяблик не смог уложить его руки на груди. Дети резвились, как могли, и на мертвеца не обращали никакого внимания. Мальчик, отобрав у Толгая саблю, ковырял стену, а девочка обносила всех водой, за которой то и дело выбегала на улицу.
   – Боже мой, что я здесь пережила одна! – Способность связно изъясняться наконец вернулась к Лилечке. – Как тяжело он умирал! Сначала еще терпел, а потом начал кричать. Целый день, наверное, кричал, не переставая! А когда голос потерял, выл… Я уже и уходила отсюда и опять возвращалась… Все руки себе изгрыз, губы покусал. И помочь ничем не могу. Напою его водой, а назад чистый гной из него гонит… Хорошо хоть эти детки потом появились. Даже не знаю, что бы я без них делала! Какие же они хорошие! И поили меня, и кормили, и успокаивали… Я таких детей никогда раньше не встречала!
   – Странные они какие-то. – Верка покосилась на близнецов. – Не разговаривают совсем.
   – Не разговаривают, – кивнула Лилечка. – Зато все понимают… Я еще и сообразить не успею, чего хочу, а они уже бегут мое желание выполнять.
   – Эрикс перед смертью ничего важного не сообщил? – спросил Смыков, предварительно откашлявшись в кулак.
   – Нет, ничего… Только попросил, чтобы его похоронили рядом с родственниками. Даже схему нарисовал. Дети это место знают.
   Оба – и мальчик и девочка – сразу дружно закивали нечесаными головенками.
   – Далеко это будет, граждане хорошие? – Смыков, по жизни с детьми почти никогда не сталкивавшийся, чувствовал себя не вполне уверенно.
   Девочка сложила ладошки вместе, а потом, словно растягивая невидимый резиновый жгут, развела их широко в стороны.
   – Далековато, стало быть, – так Смыков прокомментировал этот жест. – Как же нам его туда доставить? Хоть бы тачкой какой разжиться, а еще лучше тягловой силой.
   Мальчик заулыбался и замахал руками, – дескать, никаких проблем. На одной ноге он доскакал до мертвого Эрикса и принялся тормошить его.
   – Нет! – завизжала Лилечка. – Не надо! Только не это, ради Бога.
   Мальчик удивленно обернулся и изобразил на своей чумазой мордашке глубокое разочарование. Жесты его были так естественны и красноречивы, что все сразу поняли, чем именно так недоволен ребенок. Он искренне хотел помочь взрослым дядям и тетям, но если они от такой помощи отказываются, то он и стараться не будет.
   – Иди сюда! – Лилечка поманила мальчика к себе. – Я же просила вас больше так не делать!
   Тут общее внимание привлек шорох, раздавшийся в том углу, где лежал мертвец. Продолжая пялиться в потолок тусклыми остекленевшими глазами, он пытался приподняться. Члены его не гнулись, все мышцы были как дерево, но тело тем не менее ерзало на полу, словно железный слиток под действием магнита.
   – Они мертвых умеют двигать, – сказала Лилечка, прижимая надувшегося мальчишку к груди. – Когда Эрикс умер, я плакала не переставая. Так они, чтобы меня успокоить, заставляли его вставать. Я, дура, сначала обрадовалась, подумала, что он ожил, а потом вижу – нет, как был мертвым, так и остался, только ногами переставляет, вроде марионетки. Ужас какой…
   – Способные ребятишки, – сказал Зяблик со значением. – Что же они с живым человеком могут сотворить, если с мертвецами так обходятся?
   Никто не ответил. Эрикс уже вновь затих, дети беззаботно играли с пустыми банками и тряпочками, а Толгай с досадой и удивлением рассматривал свою саблю, обух которой, еще совсем недавно идеально ровный, теперь напоминал пропеллер.
   После ужина дети умчались куда-то по своим малопонятным делам. Верка, Смыков и Зяблик сразу завалились спать, Толгая определили на пост, а Лилечка шепнула Цыпфу:
   – Пойдем погуляем. Не могу больше оставаться здесь… Мне теперь покойники до конца жизни будут сниться… Как и тебе…
   Со слов Верки она знала уже о битве вокруг фонтана, о разгроме аггелов, о роли в этом Цыпфа и о его истерической реакции на собственные подвиги.
   – Знаешь, а мне уже давно ничего хорошего не снится, – сказал Лева, когда они очутились под серым и глухим небесным куполом, словно подпираемым изнутри ажурной решетчатой полусферой.
   – Так, наверное, видится мир птице, угодившей в клетку… – сказала Лилечка, перехватив направленный в вышину взгляд Цыпфа. – Говоришь, тебя кошмары мучают?
   – Кошмар… Всегда один и тот же. Будто бы я вновь маленький мальчик, оказавшийся в темном крысином подвале. Только все уже не так, как помнилось мне… Вокруг страшные злые люди. Они уводят мою сестру…
   – Так у тебя еще и сестра была? – удивилась Лилечка.
   – Пойми, это же все происходит в кошмаре… Я цепляюсь за сестру, а меня от нее отрывают… Я сопротивляюсь, как могу… Брыкаюсь, кусаюсь… Но в ответ раздается только жуткий хохот… Что-то происходит со мной… Чувствую вкус крови во рту… Не своей, а чужой… Слышу ужасные слова…
   – Какие?
   – Что-то такое вроде: "Живи пока. Но в свое время мы опять придем за тобой… "
   – И где эти кошмары у тебя начались? Здесь, в Будетляндии?
   – Нет, еще в Эдеме. Сразу после того, как к нам этот несчастный Оська прибился. Чем-то он очень похож на меня… На того, прежнего, из подвала…
   – Скажешь тоже! Он же без мата двух слов связать не может! Шпана неотесанная.
   – Не знаю… У сна свои законы… То есть совсем наоборот… У сна нет ни законов, ни логики… В мире снов тоже нарушен принцип причинности. Возможно, именно поэтому кошмары так пугают нас. Все необъяснимое и таинственное имеет над человеком странную власть… Скорей бы наше путешествие закончилось. Хочу вернуться в Отчину.
   – Думаешь, там будет легко?
   – Нет. Но во всяком случае, легче, чем здесь. Этот мир давно превратился в кладбище, в один огромный могильник… И запах тут кладбищенский, и тишина соответствующая, и призраки бродят, как по заброшенному кладбищу.
   – Слушай, давай о чем-нибудь другом. У меня эти заупокойные дела вот уже где сидят! – Лилечка приставила ребро ладони к горлу. – Сам понимаешь, что я здесь пережила… Поэтому развлекай меня.
   – Каким образом? – слабо улыбнулся Лева. – Взять, что ли, кирквудовскую пушку да выстрелить вон в тот гнилой пень. Вдруг он превратится в клумбу цветущих роз или в виноградную лозу.
   – А такое вообще возможно?
   – Почему бы и нет. Только вероятность того, что пень превратится в замшелый валун, кучу навоза или другой, еще более гнилой пень, значительно выше.
   – Почему?
   – Как бы это тебе попроще объяснить… – замялся Цыпф.
   – Ой, только не надо считать меня дурой, – обиделась Лилечка.
   – Нет, я совсем не это имел в виду… Ты же в школу не ходила, а тут важны термины.
   – Объясни без терминов!
   – Вряд ли у меня получится… Просто я считаю, что и сам принцип причинности, и его противоположность, возникающая под действием сил Кирквуда, действуют в рамках другого, гораздо более общего принципа. Ну, скажем, закона возрастания энтропии, то бишь беспорядка. Все сущее в природе, в том числе и стрела времени, имеет тенденцию двигаться от порядка к хаосу. Ребенок, едва родившись, начинает свой путь к смерти. Процессы разрушения здания начинаются раньше, чем оно бывает построено. Вселенная движется к гибели. Вот почему вероятность неблагоприятного исхода всегда выше, чем благоприятного…
   – Подожди! Однако ведь люди создают из дикого камня прекрасные скульптуры, из железной руды – острейшие клинки, из набора звуков – трогательные мелодии. То есть превращают беспорядок в порядок!
   – Тут вопрос нашего личного восприятия… С точки зрения природы дикий камень мало чем отличается от скульптуры. Впрочем, не исключено, что творческая сила разума, духовная энергия есть единственное, что способно противостоять нарастанию хаоса… Но в нашем с тобой случае этот феномен не работает. Надеяться можно разве что на игру случая. А случай, сама знаешь, подставляет подножку гораздо чаще, чем дает крылья.
   – Опять ты о печальном! Сколько же можно! – Лилечка остановилась. – У тебя хоть что-нибудь в жизни хорошее было? Ты хоть когда-нибудь о приятном вспоминаешь?
   – Вспоминаю… – признался Цыпф. – О тебе.
   – Первая радостная новость за целую неделю. – Она положила ладони ему на плечи. – За это тебя и поцеловать можно.
   Ее лицо было сейчас так близко, что Лева видел одни только глаза – огромные и в самом деле бездонные, лишь у самой поверхности отсвечивающие малахитом, а в глубине своей таящие голубой туман. Леве было стыдно всматриваться в эти чудные очи. Что он мог там разглядеть? Себя самого – плешивого, зачуханного, с кровавым колтуном в волосах.
   Впрочем, то, что отражалось сейчас в ее зрачках, сначала даже понравилось Цыпфу. Он и предположить не мог, что выглядит со стороны столь мужественно: черная буйная поросль на черепе, небольшие, но жесткие буркалы, глубоко сидящие в глазницах, волевые очертания рта. Только почему в этом рту столько зубов? И куда делся нос, вместо которого между верхней грубой и глазами зияют уродливые провалы ноздрей?
   Неизвестно, сколько времени рассматривал бы Лева этот странный портрет, но Лилечкины веки внезапно захлопнулись, пугливо взмахнув ресницами, а сама она завизжала, вдобавок ко всему еще и вонзив ногти в плечи партнера.
   Волосы, еще сохранившиеся на Левкиной голове, шевельнулись, как бы от порыва ветра. Но ветер этот был чересчур горяч и смраден, чтобы в нем не угадывалось дыхание огромной плотоядной твари.
   На застывшую во взаимных объятиях парочку наползало кошмарное существо, все сходство которого с человеком только и ограничивалось черной щетиной, покрывавшей бугристый череп, оловянными шарами глаз, утонувших в жестких кожаных складках, зубастой пастью да парой ноздрей, продавленных в широкой, не то кабаньей, не то крокодильей роже. Все остальное: четырехпалые когтистые лапы, волочащееся по земле объемистое брюхо, могучий загривок и голый длиннющий хвост – представителю семейства высших приматов принадлежать никак не могло.
   Лева, безусловно, совершил ошибку, пытаясь обнаружить сходство между собой и этим чудовищем. Оправданием ему могло служить только то, что зеркалом, в которое он смотрелся, были глаза любимой девушки…
   «Почему же я не захватил с собой пушку?» – такова была первая мысль Цыпфа, выкристаллизировавшаяся среди вихря чувств бессознательных: испуга, досады, ярости.
   Впрочем, пушка здесь могла и не пригодиться. Подобное страшилище наверняка было порождено не без участия сил Кирквуда, что могло превратить выстрел не только в акт самоубийства, но и в глобальную катастрофу.
   Бежать было уже поздно – чудовище могло легко достать их не только зубами или лапой, но даже и хвостом, который в настоящий момент крушил все, до чего только дотягивался. Бесспорно, зверь пребывал в состоянии ярости. Он клацал челюстями, утробно шипел и вращал глазами так, словно те вовсе и не были соединены с телом. Надежду, да и то призрачную, внушало только одно обстоятельство – тварь недавно плотно перекусила, о чем свидетельствовали не только размеры его утробы, но и застрявшие между зубов свежие клочья мяса.
   Лева еще нашел силы, чтобы стать к чудовищу во фронт и упрятать Лилечку за собственную спину. Правая рука сама выдернула из-за пояса пистолет, а левая сбросила предохранитель и передернула затвор. Оставалось решить, что в данной ситуации предпочтительнее – попытаться причинить ущерб противнику или застрелиться самому.
   Звонкий жизнерадостный смех помешал Цыпфу достойно разрешить эту непростую дилемму. Из-за загривка зверя выглянули мордашки близнецов. Пока девчонка хохотала, показывая пальцем на Цыпфа, тыкавшего стволом пистолета то в пасть чудовища, то себе в висок, мальчишка соскочил на землю и, ухватившись за кончик хвоста, которым впору было прокладывать лесные просеки, прекратил его разрушительные размахи.
   Потом они вдвоем очень толково объяснили жестами, что зверю этому предназначено на время стать транспортным средством, обслуживающим ватагу. Опасен он только в состоянии крайнего голода, а сытый даже муху не обидит. Поэтому они его и накормили впрок. (Девочка в доказательство погладила зверя по животу и зажмурилась от удовольствия.)
   – Ну разве они не молодцы! – Лилечка уже привыкла переходить от состояния ужаса к состоянию благодушия за считанные минуты. – Стоило нам только заикнуться о тягловой силе, как они уже все организовали.
   – Хотелось бы только знать, где они эту тягловую силу раздобыли, – Цыпф не без труда восстановил власть над своим собственным языком. – Вряд ли в Будетляндии проживают такие монстры.
   – Какая нам разница! – отмахнулась Лилечка. – Для них все эти ваши принципы причинности и беспричинности что семечки. Может, они из пространства в пространство лазят, как раньше по гостям ходили.
   – Думаешь? – с сомнением произнес Цыпф. – Тогда их тем более надо под надзором держать… По рожам их вижу, что они эту шутку с чудовищем еще разок повторить собираются. Предупреди, чтобы не рисковали. Зяблик спросонья и гранату швырнуть может.
   – Да не боятся они, наверное, никаких гранат, – ответила Лилечка, однако строго погрозила сорванцам пальцем.
   Те моментально поняли ее, за хвост оттащили зверя в сторону и уложили отдыхать под прикрытием какой-то стены. Впрочем, было ясно, что они не собираются сегодня прекращать свои проделки. Лилечка ребятам, как видно, уже наскучила, и они принялись искать новые жертвы.
   Мальчик прицепился к Толгаю и, как тот только ни упирался, опять выклянчил саблю, деформированный клинок которой теперь не хотел входить в ножны. С полчаса он сосредоточенно рубил ветки ближайших деревьев, после чего дефект обуха исчез, зато на боковой поверхности клинка появилась вмятинка, по размеру соответствующая отпечатку детского пальца. Даже папиллярные узоры в ней просматривались.
   Девчонку почему-то заинтересовал Лева Цыпф. Сначала она продемонстрировала ему простенький фокус – показав зажатый в ладошке латунный патрон, многозначительно глянула на пистолет, уже возвращенный на прежнее место. Пришлось Леве проверить свое оружие. Как он и догадывался заранее, патрона в стволе не оказалось.
   Опасаясь новой и уже не столь безобидной шутки, Лева взял инициативу на себя. Расчертив тротуарную плиту двенадцатью вертикальными и двенадцатью горизонтальными линиями, он набрал достаточное количество разноцветных камушков и принялся обучать девчонку правилам национальной японской забавы «го», представляющей собой по сути более масштабный вариант знаменитых «крестиков-ноликов». Проиграв первую партию, девчонка взяла реванш десять раз подряд и охладела к этому занятию.
   Как только ватага проснулась, Цыпф посвятил ее во все вновь открывшиеся обстоятельства. Выслушали его не перебивая, после чего Зяблик был командирован для осмотра зверя. Вернувшись, он невозмутимо сообщил:
   – Скотина, в натуре, малоприятная. Особенно с рыла. Да и с хвоста тоже… Но если ей со слоном доведется силой меряться, еще неизвестно, кто кого превзойдет.
   – Груз у нас небольшой, – Смыков погладил ствол пушки. – Но откуда точно известно, что эти дошколята собираются нас провожать?
   – Ручаюсь, – Лилечка приложила руку к груди, выдающейся впереди, как княвдигед (Княвдигед – в парусном флоте передняя часть судна, на котором, кроме всего прочего, размещались и мифологические фигуры.) парусного судна. – Я ведь с ними уже не первый день общаюсь. Они очень доходчиво все объясняют. Скоро вы и сами убедитесь.
   После этого приступили к изучению карты, оставленной Эриксом. Смыков даже перерисовал ее в свой новый блокнот, самолично изготовленный в минуты отдыха из кусочков упаковочной бумаги. Были здесь изображены и казино, и бар, где от них улизнул Оська, и Парк Всех Стихий. Дальнейший маршрут, обозначенный пунктиром, заканчивался уже за пределами Будетляндии. Вдоль него было указано около десятка ориентировок. Место, выбранное Эриксом для своего последнего успокоения, отмечалось крестиком, заключенным в круг.
   – Он еще успел сказать, что, когда мы туда доберемся, сами поймем, что к чему, – объяснила Лилечка.
   – Жаль, масштаб отсутствует, – посетовал Смыков. – Неизвестно, сколько дней придется идти… Детишки нам не подскажут?
   – У меня создалось впечатление, что о времени и о расстояниях у них совсем другие представления, чем у нас с вами, – сказала Лилечка. – Ну как, к примеру, ветер может объяснить, далеко ли от нас отстоит горизонт?
   – Шутить изволите? – покосился на нее Смыков, которому вся эта затея не очень нравилась. – Ну-ну…
   – Интересно, а что будет, когда эти дети вырастут? – произнесла Верка, поглядывая на близнецов, бомбардирующих друг друга зелеными яблоками, которые они натрясли с одичавших деревьев где-то в дебрях парка. – Что из них получится?
   – Люди получатся, – сказал Зяблик. – И неплохие… По крайней мере, хотелось бы на это надеяться. Иначе лет через десять они всем дадут прикурить, начиная от Эдема и кончая Киркопией.
   – Люди разные бывают, – хмыкнул Смыков. – Аггелов тоже не змея родила.
   – Еще раз повторяю, – произнес Зяблик с нажимом. – Если я что-то понимаю в этой жизни, то в будущем вон из тех ребяток вырастут приличные люди. Вы им в глаза только гляньте, и все станет ясно. Помните, какие глаза у гаденыша Оськи были? Как у волчонка, которого вместо парного мяса репой заставляют питаться.
   – Не надо забывать и то обстоятельство, что эти дети не предрасположены к насилию генетически, – добавил Цыпф. – За спиной у них несколько поколений предков, не знавших страха, крови и унижений.
   – Матери их были не предрасположены к насилию! Вы меня не путайте! – Смыков помахал перед носом Цыпфа пальцем. – А отцы их самые натуральные насильники. Благодаря чему детки и появились на свет.
   Близнецы были целиком поглощены своими забавами и, казалось, на взрослых не обращали никакого внимания, но внезапно яблоко, которым брат швырнул в сестру, изменило траекторию полета и угодило Смыкову прямо в раскрытый рот. Машинально откусив кусок, он тут же выплюнул его и заявил:
   – Тьфу, кислятина!… Ну разве это, скажите, пожалуйста, не насилие?
   – Это шутка, – усмехнулась Верка. – Разве ты не понял?
   В путь решено было трогаться без промедления. Чтобы избежать хлопот с добыванием пропитания, на зверя, по предложению Лилечки названного Барсиком, нагрузили несколько коробок наиболее вкусных и калорийных продуктов. На его широкой спине свободно могла бы разместиться вся ватага, но после того, как туда возложили завернутое в брезент тело Эрикса, всем, и даже весьма терпимому к покойникам Смыкову, расхотелось ехать верхом.
   Впрочем, Барсику предназначалось выполнять в пути обязанности не только грузовика, но и танка. Державшаяся под прикрытием его туши ватага ощущала себя почти в полной безопасности, и эту иллюзию не мог разрушить даже хвост чудовища, время от времени приходивший в движение.
   Цыпф полез по какой-то надобности в карман куртки и нащупал там губную гармошку, о которой успел забыть в треволнениях последних дней. Протягивая ее Лилечке, он застенчиво сказал:
   – Тебе. Дарю.
   – А что это? – удивилась девушка.
   – Гармошка.
   – Такая маленькая? А как на ней играть?
   – Подуй сюда и сама поймешь.
   Лилечка подула. Звук получился как у пилы, вгрызающейся в дерево. Тем не менее девушка осталась довольна.
   – А что, ничего, – сказала она. – На си-бемоль настроена.
   Как ни странно, но новая забава Лилечке понравилась, и вскоре в визге ржавой пилы стали пробиваться голоса скрипки и флейты.
   – Талант, – Зяблик поднял вверх большой палец. – А на расческе сыграешь?
   – Сыграю, если надо, – ответила Лилечка. За Парком Всех Стихий вновь потянулись городские улицы, но теперь на них даже собак не встречалось. Вполне вероятно, что появление Барсика заставляло все живые существа заранее обращаться в бегство. Не каждая улица годилась для него, и приходилось выбирать самые широкие. Все встречавшиеся на пути преграды – кучи мусора, баррикады из мебели, транспортные экипажи самого разнообразного вида – Барсик или топтал лапами, или отбрасывал мордой прочь. Дети то следовали вместе с ватагой, то куда-то исчезали на время. Судя по всему, окружающая местность была им хорошо знакома.
   Зяблик и Цыпф завели разговор о происхождении Барсика.
   – Это не рептилия, – сказал Лева. – Посмотри, какие зубы. Полный набор. И резцы, и клыки, и коренные.
   – Но это и не млекопитающее, – сказал Зяблик. – Посмотри, какие лапы. Ну в точности как у ящерицы.
   – Верно, – согласился Цыпф. – Наверное, это какая-то переходная форма между рептилиями и млекопитающими. Что-то вроде зверозубов, вымерших в триасе. Кстати, обрати внимание на его глаза.
   – А что такое?
   – Весьма примитивное строение. Даже веки отсутствуют.
   – Бедняжка, – вздохнула Лилечка. – Глазки закрыть не может. Что же ему делать в минуты любви или страха?
   – Настоящие мужчины в такие минуты глаз не закрывают, – сказал Лева.
   – А что, если в Отчину эту зверюгу прихватить? – Зяблик толкнул Смыкова локтем. – И пахать на нем можно, и речки от крокодилов очистит.
   – Чем вы кормить его будете, когда крокодилов не станет? – поинтересовался практичный Смыков.
   – На степняков дань наложим. По кобыле в день.
   – Рано вы, братец мой, прожекты всякие строите. До Отчины еще добраться надо. Сюда мы, худо-бедно, полдороги на транспорте проделали. То на драндулете, то на бегемотах. А назад пешочком придется топать.
   – Ничего… Нам бы только до ближайшей миссии добраться, – мечтательно произнес Зяблик. – А там помогут… Лева, какая миссия к нам ближе всего?
   – В Киркопии, наверное, – ответил Цыпф.
   – Не люблю я Киркопию, – сплюнул Зяблик. – Глухое место… Плешаков, ни дна ему ни покрышки, еще до того, как императором себя провозгласить, решил Киркопию к Отчине присоединить.
   – Впервые слышу, – удивился Лева. – Ты ничего не путаешь?
   – Зайцы путают, а я ровненько хожу… – поморщился Зяблик. – Мал ты еще тогда был, поэтому и не помнишь…
   – Ну а зачем ему это понадобилось?
   – Зачем дураку колпак? Но дело, конечно, не в этом. Что ни говори, а объединение стран событие эпохальное. Под такую марку тебе народ все грехи может простить. И то, что разруха кругом, и то, что люди от голода пухнут, и то, что на тебя весь мир ополчился… ну а коль решение есть, надо действовать. Послали туда полномочную делегацию. Кружным путем, через Гиблую Дыру, поскольку с Кастилией отношения осложнились. Кто-то утоп, кто-то без вести пропал, но основная масса делегатов добралась. Изловили они первого попавшегося киркопа и давай с ним переговоры вести. А он, падла, как назло, даром речи не владеет. Решили, что на глухонемого случайно нарвались, и другого изловили. То же самое! Мычит, урчит, улюлюкает, и не больше. Тогда наши послы, не долго думая, сами составили договор о союзе Отчины и Киркопий на вечные времена да и принудили киркопа, уж и не знаю, какого, первого или второго, его подмахнуть.
   – Грамотный киркоп оказался? – съязвил Смыков.
   – Нет… Чернилами на бумагу капнули, а он из любопытства эту каплю пальцем размазал. Сошло за первый сорт.
   – Не верится что-то… – вновь засомневался Цыпф. – Киркопы ведь недюжинной силой обладают. Как их вообще принудили к переговорам?
   – Бугаи они и в самом деле еще те! Наручники на их запястьях не сходились. Наши послы посмотрели, что силой этот народ не одолеешь, и к другим методам перешли. Тот киркоп, что договор подписывал, ящик шоколада умял. Но все это, конечно, были только цветочки. Союз подразумевает близость во всем. Ну, объявить их предками славян было не трудно. Совсем другое дело – учредить в Киркопии правительство, армию, милицию и, самое собой, колхозы. В понимании Плешакова без этих учреждений ни одно цивилизованное государство существовать не могло. Президентом, понятное дело, того киркопа назначали, который договор подписал. Пусть и дальше шоколад жрет. Но уже советником к нему нашего человека приставили. Бывшего циркача. Он раньше медведей дрессировал и считалось, что к киркопам подход иметь должен. Про милицию местную я ничего не скажу, знаю только, что дубины их были в черно-белый цвет покрашены. Чтоб, значит, стражей порядка от рядовых людоедов отличить.