Брилева Ольга. По ту сторону рассвета

   Итак, орудия — к бою. Разбить засеку. И затем в наступление — стрелков. А если Берен против стрелков пустит конницу? Нет, смысла нет. Никто не держит конницу за засекой, и вообще эта узкая глотка ущелья — неудобное место для конницы. Нет, конницу Берен проведет там, где мы не смогли пройти — долиной Фойн, благо он держит все господствующие над этой местностью вершины. Он проведет ее там, чтобы ударить нам в тыл, и вот тут эта конница должна встретить заграждение… Заграждение из возов с частями тяжелых метательных орудий — все равно сейчас мы тащим их с собой мертвым грузом. Здесь им нужно дать бой и здесь разбить их. Значит, конное знамя должно ударить им в бок. Проклятье, конницы у меня слишком мало… А теперь вдобавок ее придется отвести слишком далеко от места битвы — к западу от долины Фойн…
   А если Берен предвидит и это? Зачем ему, собственно, бросать на заграждения своих лучших бойцов, если стрелки большинстве своем — опять же беоринги… Нет, он будет вести битву за души, а не за тела; сделает что–то такое, чем попробует покорить свое войско…
   Нужно сделать так, чтобы он напал. Чтобы не мог не напасть, чтобы его люди прокляли его, если он не нападет…
   Выход пришел на ум сам собой. И был этот выход настолько мерзким, что Илльо перекосило всего. Но ничего другого не оставалось…
   Он крикнул своего оруженосца — нового, взятого взамен убитого Эннора — и приказал ему позвать Болдога…
 

***

 
   Происходящее было так любопытно Даэрону, что на краткое время он даже перестал бояться за Лютиэн. Прежде он никогда не занимался делами военными, ибо враг не мог пересечь пояс Мелиан, а если применить силу требовалось вне Дориата — это делал Маблунг. В былые же времена, когда тэлери странствовали под звездами к берегу последнего моря, в войне ничего от искусства не было. Оружием эльфов и их врагов, орков, были луки, копья и палицы, битву же выигрывал тот, кто лучше стрелял, метал копье, находился не в очень сильном меньшинстве и при этом знал местность и использовал ее особенности. Сейчас же война больше напоминала Даэрону нолдорскую игру в башни, а Берен походил на игрока, расставляющего свои фигуры на доске.
   — Они выдвинут против нас орудия, — напротив линии, что изображала засеку, он поставил в грязи несколько точек кончиком прута. — Двадцать четыре штуки. Шестнадцать из них назначены для того, чтобы стрелять в сомкнутый строй. Восемь — метать камни через препятствие.
   — И эту засеку они сметут, как кабан паутину, — проворчал Гортон. — Ярн, какой дурак строит такую хлипкую засеку, да еще там, где ты ее поставил?
   — Да, — согласился Берен. — Только такой дурак, который согласится ее отдать. Что нам нужно? Чтобы они вошли в долину. Чтобы потеряли себя от ярости. Втянулись в погоню. Поэтому мы отдадим засеку и будем отступать.
   — Докуда? — спросил Роуэн.
   — Досюда.
   — Ого. Ты им пол–долины отдаешь.
   — Отдал бы и больше: здесь самое удобное место. Риона, пока у нас есть время придумать что–нибудь другое, ответь сейчас: тебе хватит смелости?
   Риона ин Финвег Мар–Мэрдиган, статная женщина с проседью в черных косах, молча кивнула.
   — Хорошо, — сказал Берен. — Смотри же: я на тебя полагаюсь.
   — А если… — тихо проговорил Рандир. — Если он…
   — Если так, — столь же низким голосом ответил Берен, — то не зря же конники ездили в Друн.
   — Ох, не зря, — согласился Роуэн. — И в бурдюках везли, и в бочках, только что за щеки не набрали этой дряни. Место узкое, должно хватить…
   — И вереск, — добавил Гортон. — Потому, фэррим, держаться надо другим берегом речки.
   — Это верно, — согласился Берен. — Тогда Бретильские Драконы садятся на конь, а из вас, фэррим, — кивнул он Гортону и Хардингу, — каждый берет на седло по стрелку. И мы переползаем долиной Фойн. Если Ильвэ не дурак — а он не дурак, — он укрепит выход из долины. С деревом у него то же самое, что и у нас, посему он использует телеги. И тут важно помнить, что верховым наскоком мы дело не решим, а только сами все поляжем. Верховые нам понадобятся, если Ильвэ выведет из–за возов свою пехоту, а до того — щитники и стрелки.
   — Хорошо, — кивнул Гортон. — Тогда берем другое: не станут орудийники стрелять в своих баб и детей.
   — Тогда у них там должна начаться крепкая драчка, — сказал Берен. — Ибо Ильвэ приставит к стрелкам орков, а успеем мы помочь им отбиться или нет — я не знаю. Брандир, — Берен показал прутиком на молодого командира стрелков. Бей по оркам. Вы, — прутик указал на дортонионских стрелков Фин–Риана, — вперед, защищайте баб и детей. Орки же, как пить дать, на них кинутся. Перебейте орков, заберите женщин и детишек — и назад. Все оттуда назад, едва услышите рог. Попробуйте взять орудия; не сможете — пес с ними, все равно как только рог — назад. Лорд Элвитиль, не молчи. Мне же нужно знать, что ты обо всем этом думаешь.
   Все взгляды обратились к Элвитилю, с чьим мнением Берен считался больше, нежели со своим. Этот эльф с необыкновенно синими, синее неба, глазами говорил мало, но всегда оказывалось, что он прав. Годы плена сделали его лицо более угловатым и жестким, чем обычно бывают лица эльфов, и гораздо более непроницаемым — трудно было понять, что он думает и чувствует, если он не желал этого сказать. Глаза он обычно прятал под ресницами все по той же привычке узника, и поначалу всем показалось, что он был погружен в себя и не услышал слов Берена — но тут он вскинул голову и обвел всех взглядом, подарив каждому теплый синий блик.
   — Я думаю, что Ильвэ захочет вызвать тебя на нападение. Сделает что–нибудь такое, чего вы не сможете спустить ему с рук. Тебе придется очень сильно удерживать своих людей.
   — Благодарю…
   Элвитиль кивнул и снова опустил ресницы, как будто задумавшись. Его эльфы теперь представляли собой еще более грозную силу, чем раньше. После Минас–Моркриста у них появились лучшие доспехи и оружие — правда, далеко не каждый меч северян можно было брать в руки, но эльфов было немного, и им хватило. Заклятое оружие Берен по совету Элвитиля побросал в огонь, храня от соблазна своих людей. На этом оружии, сказал нолдо, бывает порча, которая переходит и на хозяина. Доставшись врагу, такой меч навлекает на него злую удачу.
   Потом все ушли, а Даэрон остался.
   — Странно, — сказал бард Тингола. — Я прежде не знал, что это так похоже на игру.
   — Угу, — отозвался Берен, чертя палочкой по грязи. — И мы выиграем.
   — А после?
   — А после я уйду, куда зовет меня долг… — он поднял голову. — Даэрон, а ведь я дурень.
   — Неужели?
   — Да. Идем!
   Широченными шагами он бросился через весь лагерь. Если на пути попадалось препятствие вроде воза — не тратил времени на то, чтобы обогнуть его, а брал в два прыжка: наверх и вниз. Даэрон порядком отстал, и, когда подошел к палатке, (у полога Руско и какая–то коротко стриженая темноволосая девочка ели сухари), Берен попросил его задержаться снаружи.
   Прошло какое–то время — Даэрон почувствовал рядом напряжение сил Арды, как от чар нолдор, а в щели полога мерцало серебристое сияние. Затем оно померкло, и вскоре Берен вышел из палатки, улыбаясь и вытирая лоб.
   — Она жива, — сказал человек. — Не здесь, а где–то в Димбаре. В каком–то ельнике устроилась на ночлег. Стриженная, как мальчик–оруженосец, и с нею серо–белый пес, огромный, сущий теленок. Я так и не смог понять, где это. Но она жива и на свободе, слава богам.
   — Это пес Келегорма. Странно, — прошептал Даэрон. — Берен, она ищет тебя. Не кого–нибудь. Не меня. Тебя. Неужели ты ее оставишь?
   — Синда, — хрипло сказал Берен. — Она на свободе. Она жива. А Финрод — в темнице, и если он жив, то это такая жизнь, что лучше смерть. Я боюсь… искать его Боюсь — вдруг Саурон увидит меня… Я больше не принадлежу себе. Попробую взять Тол–и–Нгаурхот… Чтобы ей ничто не грозило… А ты найдешь ее… Найдешь и скажешь… что я…
   — Что ты мертв? Никогда. Ищи себе другого горевестника.
 

***

 
   Рассвет пробрался в Долину Хогг как нищий, который боится, что на него спустят собак. Лишь на миг солнце высунулось из–за виднокрая — и шмыгнуло за тучи. Долина постепенно наполнилась вязким, серым светом, который оставляет тени густыми и размытыми. И, едва развиднелось настолько, что лошади не рисковали сломать себе ноги, Илльо приказал выступать.
   Впереди двигались рыцари Аст–Ахэ, строем, сомкнув щиты и держа наизготовку копья. За ними катили орудия — шестнадцать копьеметов, четыре — для метания камней — и повозки со снарядами. Орудия установлены были на двуколках, и каждое волокла его собственная команда, и за каждым еще одна команда тащила двуколку со снарядами.
   Вместе с орудийщиками шли орки и волки. Потому людям и приходилось самим тащить орудия, что лошади боялись волков.
   А в середине этого передового войска катили на отдельном возке жуткое знамя: прибитое к столбу бревно с распятым на нем человеком, из которого орки сделали «алого ворона».
   Головы нескольких казненных мятежников орки несли на пиках, еще несколько десятков сложили в возки, чтобы бросать из камнеметалок. Илльо всего коробило от того, что он разрешил это Болдогу, но иного способа выманить беорингов из–за укрытий и вызвать их на бесполезную атаку он не знал.
   Самого Болдога он, подумав, все–таки оставил позади, с тем отрядом, что приглядывал за стрелками засадного знамени. Здесь был главный помощник Болдога, Гаутрунг, его правая рука и главный виновник вчерашней резни. Илльо решил, что если его здесь убьют — а это было вполне вероятно — то особого вреда войско не понесет.
   Перед засекой беорингов войско остановилось. Из–за укрытия, наспех наваленного за один день, послышался крик, когда горцы разглядели, что за знамя орки катят на возке.
   — Головы, — приказал Гаутрунг.
   Орудийщики остановили свои телеги, подперли их кольями и зарядили головами бунтовщиков.
   — Давай! — скомандовал бледный Мэрдиган.
   Слаженным усилием обслуга налегла на рычаги. Страшные снаряды вылетели и по крутой дуге полетели за линию засеки.
   — Головы, — снова рявкнул Гаутрунг.
   Опять в метательные сетки орудий легли человеческие головы, опять взлетели над долиной и упали среди обороняющихся.
   — Хватит, — одернул Гаутрунга Илльо. — Теперь камни.
   Нужно заставить их напасть… выбежать вперед из–за линии укрепления и кинуться на стоящих ровными рядами рыцарей Аст–Ахэ…
   А эти ряды расступятся, и в нападающих ударят огромные стрелы–копья, предназначенные для тех, кто наступает или обороняется сомкнутыми рядами, без засеки…
   Камни были тяжелее голов, и — Мэрдиган прицелился правильно — ударили в засеку, кроша в щепки возы. Из–за укрытия послышались новые звуки: крики боли. Камни, попавшие туда, проламывали головы, разбивали щиты, крушили тела…
   Впрочем, раненых наверняка было немного — ведь за один залп орудия выбрасывали всего восемь камней, и большая часть их попадала все–таки в засеку.
   — Они не нападают, — Айо высказал то, что думал и сам Илльо. Горцы слали из–за засеки проклятия, но не шли в бой.
   Копьеметательные орудия были бесполезны.
   — Разбивайте укрытие, — приказал Илльо.
   Им некуда будет деваться, — подумал он, видя, как в сети загружаются более тяжелые камни.
   И в самом деле — после первого же залпа в засеке образовались некоторые прорехи. Но и это не заставило горцев наступать.
   — Они бегут! — в крайнем изумлении воскликнул Айо.
   Илльо не хотел сначала верить своим глазам, но ничего другого не оставалось: беоринги действительно покинули укрытие.
   Илльо поднялся на засеку первым, и увидел, что на другом берегу речки Хогг горцы перестраивают свои боевые порядки. Теперь можно было использовать копьеметы, но следовало сначала разобрать завал и подтащить орудия сюда. Он отдал команду, пехота Аст–Ахэ перевалила через укрытие, и тут…
   Илльо снова глазам своим не поверил, но поверил своему чутью, заставившему его броситься наземь…
   Потому что горцы, бежавшие во все лопатки, развернулись и выпустили правильный пятистрельный залп. Первый ряд, бежавший последним, спустив тетиву, падал на одно колено, затем стрелял второй поверх их голов, и тоже падал, и так до пятого — а потом все снова вскочили, развернулись и побежали.
   Среди рыцарей Аст–Ахэ и орков, растаскивавших завал, появились убитые и раненые. Ответить на это коварство было пока нечем — стрелки держались сзади, а копьеметы еще не подтащили.
   Рыцари Аст–Ахэ снова построились. Легко раненые заняли свое место в ряду, тяжело раненые отползли в стороны, смертельно раненые предали свои души Учителю.
   — Вперед! — скомандовал Айо. Оруженосец протрубил сигнал к наступлению, и рыцари Аст–Ахэ двинулись вперед, прикрывая щитами лучников, а за их спинами орки орали на орудийщиков и дортонионцев, растаскивавших завал, лупя их плетьми и мечами плашмя.
   На берегу речки бегущие горцы остановились, перезаряжая свое оружие. Илльо смотрел во все глаза: у них были самострелы, но не привычные ему, с воротом, а со стременем, приколоченным к ложу. В одну руку стрелок брал крюк — и, упершись ногой в стремя, натягивал лучок самострела. Быстрей и намного проще, чем с воротом.
   — Готовься! — проорал Айо. Рыцари Аст–Ахэ постарались спрятать головы за щитами.
   Щитов на таком расстоянии стрелы горцев не пробили, но кое–какие попали в зазоры между щитами и ранили кое–кого из второго ряда.
   Воинство Аст–Ахэ снова двинулось вперед.
   — Ты понял? — спросил Илльо. — Эти горцы обучены стрелковому бою. И это не наши. Тогда кто?
   — Не знаю.
   — Их обучили загодя. У них все было условлено заранее, — оскалился Илльо. — У него и у Финрода.
   — Того не может быть. Айан'Таэро читал в его душе. Это невозможно…
   — Как видишь…
   Больше горцы не стреляли, смешались с толпой своих. Илльо приказал остановиться на берегу реки — и начался достаточно бессмысленный обмен стрелами. Илльо не хотел потерь и держал своих людей на таком расстоянии, на котором стрелы беорингов не могут причинить весомого вреда. Но почему бездействует Берен? Он же знает об орудиях… Илльо думал, как сам бы поступил на его месте. Да, конечно… он…
   — Приготовьтесь к конной атаке! — скомандовал он Айо — и побежал посмотреть, как там дела с орудиями.
   Берен знает, как много времени нужно на то, чтобы перезарядить копьемет. И знает, что эти орудия будут выдвинуты вперед, ведь никто не станет стрелять сквозь свои ряды. А в конницу попасть труднее, чем в пехоту. Шестнадцать копьеметов свалят шестнадцать человек — а остальные довершат атаку…
   Он прикинул место, где можно поставить копьеметы — чуть на возвышении, как раз напротив небольшого войска горцев, построившегося чрез речку. Айо, прекрасно знавший свое дело, перестраивал ребят для отражения конной атаки — встретить в копья, опрокинуть, подставить под лучников…
   — Вперед–вперед! — наконец–то. Гаутрунг гонит орудийщиков. Все так торопятся, что даже орки помогают волочь телеги. Мэрдиган тоже толкает телегу, весь в поту.
   — Стреляй по пехоте! — Илльо тряхнул его за плечо, чтобы тот вернее понял. — Конница — не твое дело. Стреляй по пехоте!
   Конница могла атаковать орудия только из одного места: проскакав по руслу реки. Берен все–таки ошибся: он построил своих людей так, что орудийщики могли расстрелять их, не ослабляя рядов пехоты Аст–Ахэ: поверх голов, с горки.
   Илльо оглядел поле. Итак, под холмиком, где расположились орудия, стояло готовое к отражению конной атаки знамя Совы. За ним находились орудия, там же толпились и орки, а войско Берена находилось через реку, наискось от них, открытое стрельбе. Берен где–то там, на том берегу, уже должен был понять свою ошибку. Пришел ли он в отчаяние? Или вот сейчас будет предпринята последняя, бешеная попытка пойти на прорыв силами пехоты? Илльо ждал именно ее, и на этот случай было готово знамя Горностая.
   И еще три тысячи человек стояло за его спиной, готовых к битве, но ненадежных. Илльо знал, как все зависит от успеха первых мгновений боя…
   — Прикажи стрелять, — скомандовал он оруженосцу — и тот поднес к губам рог.
   Из–за холма показалась конница беорингов. Но с ней было что–то странно… Что–то не то…
   Илльо не успел задуматься. Протрубил рог, в ряды беорингов должен были ударить залп копий, но…
   — Там женщины! — крикнул изумленный копьеносец.
   Действительно, там были женщины. Шли вброд через Хогг, иные держа на руках детей… Рядом с каждой шагало два щитника.
   Да, это похоже на Беоринга. Он уже один раз выиграл подлостью… Но вот что это за подлость? Расчет на то, что орудийщики не будут стрелять в женщин и детей своего народа? Нет, свои жены в Минас–Моркрист им дороже…
   — Стрелять! — прокричал Илльо оруженосцу. — Я приказываю стрелять!
   Тот снова протрубил сигнал, Илльо услышал, как орки кричат на орудийщиков, как визжат бичи… Орудийщики падали под ударами, но не стреляли.
   — Финвег! — прокричала женщина, шедшая впереди всех. — Ты и вправду будешь стрелять в меня? Будешь стрелять в свою жену? Ну так стреляй же! Или мне подойти поближе? Чтобы ты из своей ведьмовской штучки попал наверняка? Стреляй, вот моя грудь!
   А конница беорингов меж тем приближалась, и знамя Совы заняло позицию: копья вперед, подпереть ногой…
   Женщина разорвала на себе рубаху, показав грудь. Она была уже так близко, что Илльо видел, как она бледна.
   Какой–то ребенок поднял рев…
   Илльо, похолодев, все понял в один миг. Это заложники. Родичи орудийщиков. Матери, сестры и жены с детьми. Какие–то демоны помогли Беорингу их освободить. Угрозой их жизням орудийщиков заставили служить. Они не будут стрелять… Илльо увидел, как кто–то из лучников целится в женщин, и, мгновенно представив себе, что сделают орудийщики, имея в руках шестнадцать копьеметов, когда увидят как убивают их жен и детей…
   — Не стрелять! Не стрелять скоты! — заорал он.
   Лучники все–таки выстрелили — но неуверенно; прицел был сбит. Женщин не убило, щитники успели закрыть их.
   — Брать их живыми! — крикнул Илльо. — Живыми — и сюда!
   — Вперед! — прокричал вдалеке голос, который Илльо узнал бы из тысячи. Голос Берена.
   Конница беорингов приблизилась… развернулась…
   И на Знамя Совы обрушились стрелы.
   Это были те же самые люди, что обороняли засеку; что стреляли и бегали — и сейчас они выпустили по одной стреле и поскакали прочь, потому что перезарядить самострелы, сидя в седлах, не могли. Но по одной стреле от каждого из полутора тысяч всадников — это по две–три стрелы на каждого из Знамени Совы.
   Некогда было этим заниматься. Айо справится, — подумал Илльо. А сейчас нужно перехватить женщин.
   Передние ряды уже бежали по воде, когда беоринги поравнялись с заложницами и скрыли их. Еще несколько шагов — и знамя Горностая схлестнулось с войском Берена. Раза два Илльо казалось, что он видит своего врага — высокого, в длинной кольчуге и дирголе поверх нее, в шлеме гномьей работы…
   Горцы пробивались к орудиям, а орудийщики бились с орками. Сейчас, увидев, что их родные в безопасности — во всяком случае, если Берен победит — они дрались как бешеные. Обступив орудия, они не подпускали к ним орков, отбиваясь ножами, топорами и рычагами для зарядки. Что–то свистнуло в воздухе, в Знамени Горностая несколько человек упали, пронзенные страшным копьем — Мэрдиган перенацелил орудие на свои же ряды. Ударили еще два копья — а потом Мэрдиган и еще двое стрелявших упали. Илльо не видел, что с ними — но видел, что горцы проложил–таки свой коридор к орудийщикам.
   Рубка была страшной. Горцев оттеснили назад — а впрочем, захватив было холм с орудиями, они отступили сами. Илльо не знал, сколько орудийщиков убито, а скольких унесли и увели живыми. Горцы постарались оттащить с собой даже трупы. Копьеметы были испорчены безнадежно, камнеметалки — нет, потому что строение их было донельзя простым. Уничтожить камнеметалку можно было только порубив ее на дрова.
   Конные стрелки продолжали терзать Знамя Совы своими наскоками, но, когда отступила пехота, отстали и они. Айо пробрался к Илльо.
   — Что дальше? — прохрипел он.
   — Дальше? — Илльо выругался. — Дальше они будут терзать нас вот таким способом. Наскакивать и отступать.
   — Раздавить их одним ударом, — Тальир косился на свои отряды.
   — Ты что, еще не понял? Они отступят, — Илльо прищурился. — Отступят в долину Фойн…
   — И пусть! Нам ведь всего–то и нужно — пройти.
   — Оставив их у нас за спиной? Ну, нет… Сколько человек они потеряли?
   — Пять сотен… Я думаю…
   — А мы?
   — Не меньше тысячи. Проклятые предатели…
   — Берен тянет время в расчете на одно: вызвать бунт в наших собственных рядах, — Илльо слегка встряхнул Тальира, чтобы тот лучше понял. — Один раз ему это удалось.
   — Но ты подумай, кто с нами остался, — Айо показал на стрелков. — Трусы.
   — Вот именно. Но они верят в удачу своего князя. И пока что эта вера подтверждается. Они не пойдут в атаку, пока мы ее не подорвем.
   — А как?
   — Нужно убить Беоринга.
   — Хорошо сказано. Осталось только уговорить его прийти и дать себя убить.
   Илльо улыбнулся.
   — Я уговорю.
 

***

 
   — Спину порвал, — прошипел сквозь зубы Берен, сваливая свою ношу наземь. — Как есть порвал. О–оухх! Мэрдиган, разъелся ты на сауроновой службе! Рожа — хоть котят бей.
   Мэрдиган, жестоко искусанный, еле нашел в себе силы слабо улыбнуться.
   Из орудийщиков спасли шесть человек. Шесть. И неизвестно, будут ли жить четверо из них. А впрочем, если битва будет проиграна, жить не будет никто. Зато попортили все копьеметы. Берен вспомнил, какого труда стоило удержать парней, чтобы они не бросились из–за засеки на эти жуткие орудия. Головы… Распятый на столбе «алый ворон». Ильвэ, Ильвэ, прекрасный и гордый рыцарь, любимчик доброго Учителя…
   — Ну все, Мэрдиган, мы квиты. Ты меня вынес под Кэллаганом, я тебя — здесь. Прощай. Будет удача — свидимся.
   Он вернулся туда, где ждали своего князя Рандир и Лэймар, Анардил и Бойн.
   — Ну, что теперь? — спросил Фин–Риан.
   — Теперь мы поджарим им пятки, — оскалился Берен. — Пока они не унюхали, что у них под ногами. Руско! — Гили появился, как лист перед травой. — Скачи к Драконам, вели готовиться и ждать моего сигнала.
   Гили кивнул и исчез. На левом берегу реки изготовились к бою, на правом началось какое–то шевеление и протрубил рог.
   Рыцари Аст–Ахэ расступились, пропуская двоих всадников. Подъехав к реке, оруженосец снова затрубил.
   — Полуэльф, — одними губами проговорил Лэймар.
   — Берен, сын Барахира! — всадник поднял коня на дыбы, заставив его протанцевать по реке. — Я, Илльо из рода Белых Лис, зову тебя на поединок! Если ты мужчина, а не трус, выходи на бой!
   — Не ходи, ярн. — Рандир схватил его за руку. — Не ходи, убьют они тебя.
   — Как же я не пойду, когда по обе стороны реки мои люди, Рандир. В другой раз захочешь сказать что–нибудь в этом духе — откуси свой язык. Нимрос!
   — Я здесь, князь.
   — Труби ответ. Коня мне, и сам — в седло.
   Берену подвели Митринор. Бретильские Драконы привели ее с собой, и Берен обрадовался ей тогда как старому другу.
   Он вскочил в седло, принял копье из рук Нимроса и взял щит. Нимрос поднес к губам рог и протрубил трижды в знак того, что вызов принят. Люди расступились, пропуская Берена. Перед тем, как тронуться с места, он повернулся к Рандиру.
   — Подавай сигнал, когда поединок кончится. Не раньше. Чем бы ни кончился.
   Он миновал свои отряды и поехал шагом к реке. Нимрос держался чуть сзади.
   Илльо запомнился ему с того их поединка отличным бойцом. Тогда Берен выдохся быстро, дали себя знать и голодовка, и побои. Сейчас… Сейчас его, пожалуй, хватит надолго. Вот только спина… Порвать–то не порвал, но потянул изрядно. Кабан этот Мэрдиган. Нет, спина — глупость. Он выстоит. Он должен. Боги не могут того допустить, чтобы Илльо его убил сейчас.
   — Как ты думаешь, Нимрос, кто победит? — спросил он.
   — Тот, кто прав, мардо.
   — Вот и я так думаю.
   А все же сердце его колотилось, когда он въезжал в речку.
   Илльо ждал на самой середине, на маленьком островке, намытом водами Хогг. Позади него держался оруженосец — этого сероглазого парнишку Берен помнил еще по Каргонду. Он направил Митринор к островку и сошелся с Илльо лицом к лицу. Оба войска умолкли.
   — Ну что, — тихо сказал рыцарь Аст–Ахэ. — Будешь ты драться честно или у тебя и на этот случай припасены какие–то хитрости?
   — Вас здесь впятеро больше, чем нас, — голос Берена звучал так же тихо и глухо. — А там, на Острове, твой повелитель терзает моего. Так о чем ты, о честности? Да, я буду драться честно.
   — Ты сам предал своего повелителя, Берен.
   — Ты так ничего и не понял? Я не предавал его, я исполнил его волю. Я был мечом в его руке, и остаюсь им. Давай, Ильвэ. Решим все это между нами, здесь, на островке.
   Илльо пожал плечами, отъехал в сторону и послал коня в разгон. Берен сделал то же самое.
   Удар! Равные по весу и силе, мастерству и скорости, оба сумели отразить щитом удар копья противника, так, что копья сломались — и в следующий миг кони уже неслись в разные стороны.