Брилева Ольга. По ту сторону рассвета

   — Что они вообще здесь делают? — поддержал Линдо. — Это горские наемники Саурона: зачем они торчат в предгорьях Криссаэгрим?
   — Здесь начались какие–то странные дела, а Нарготронд остался в стороне. — Хисэлин всмотрелся в пасмурную темноту на северо–востоке. — Когда мы проезжали, Бретиль гудел, как растревоженный улей, а между тем ни одной орочьей банды не показывалось… Неужели Саурон начал свое наступление?
   — Это никак не объясняет, почему и зачем этот отряд оказался здесь, в Кирит–Мегил. Если он — часть армии — то где армия?
   — Какая, будь оно все проклято, разница?! — чуть не взвыл Хисэлин. — Если мы возьмем одного из них живым, мы расспросим его, кто они, куда шли и зачем! Сейчас мы знаем главное — это враги, это люди Моргота и у них дочь Тингола.
   — Мы не знаем, она это или нет.
   — А кто это еще может быть? Кого еще они могли захватить здесь в плен, скажи? Или мы боимся? — Хисэлин обернулся кругом, оглядев тесный круг эльфов. — Или наши луки стали бить мимо цели, а мечи затупились? Их всего в три раза больше и они спят. Они служат Морготу — разве это не причина убить их?
   Эльфы молчали, но сердца их исполнялись решимости. Всем уже надоело гоняться за девицей, и служить мишенью для насмешек. Всем хотелось честного боя и победы либо гибели — довольно уже шепчутся о том, что Феаноринги и их вассалы горазды воевать только против своих.
   — Мы клялись бить Врага там, где увидим его, — тихо сказал Фейнарин. — Будь по–твоему, Хисэлин: ударим по ним! Разум говорит мне, что нужно пользоваться всяким случаем нанести Врагу урон — а сердце подсказывает не делать того, о чем мы потом можем пожалеть…
   — Если ты боишься, Фейнарин — оставайся здесь, — бросил Хисэлин. Нолдо вспыхнул.
   — Если я и боюсь, то не ран и не смерти, — ответил он. — И я иду с тобой.
   Эльфийский лагерь пришел в движение, и меньше чем через пять минут нолдор, разделившись на два отряда, отправились к Кирит–Мегил, и лесистый склон бесшумно поглотил их — только дюжина осталась стеречь лошадей и следить за тылом.
 

***

 
   Гили разбудил звук, ставший кошмаром последних дней: свист рассекаемого стрелой воздуха и глухой, влажный удар, с которым стрела входит в тело.
   — Тревога! — заорал кто–то. — Трево…
   На Гили обрушилось бьющееся тело, в живот ткнулось оперение стрелы.
   — К укрытию! — крик Берена перекрыл шум суматохи. — Под стены, берите щиты!
   К счастью, люди еще не успели запаниковать по–настоящему: большинство расслышало приказ и, как Гили, осознало его смысл: стрелы летели с отвесных скальных стен, и, чтобы вырваться из–под перекрестного огня, нужно было искать укрытия под любой из них, прикрываясь щитами от стрел, летящих сверху, полагаясь на то, что от лучников с другой стороны их защитит подлесок.
   Гили дотянулся до своего щита, выбрался из–под трупа и кинулся туда, куда бежали все остальные. Стрелы сыпались дождем, тот, кто бежал впереди Гили — кажется, Дэрвин — упал, так что Руско едва не споткнулся о него.
   — Даэйрэт! — крикнул он, задыхаясь от бега и страха.
   — Я здесь! — откликнулся голосок неподалеку.
   Даэйрет спала с Береном и эльфом Элвитилем, потому что прошел слух, будто среди горцев бросили жребий, кому ее убить. Видимо, зажатая между страшным князем и не менее страшным эльфом, она так и не уснула.
   — Разбежаться, не сбивайтесь в стадо! — командовал Брандир. — Вперед, к расселине!
   Главное было — вырваться из–под перекрестного огня, из–под смертельного ливня. Никто не обращал особого внимания на то, какие летят стрелы.
   Даэйрэт бежала рядом с Береном, укрытая его щитом — но в них никто не стрелял. Стрелы снимали свой урожай вокруг — но эти двое словно были очерчены волшебной линией… Некогда было задумываться, почему и отчего.
   — Брандир! Хоть кто–нибудь сохранил оружие?!
   — Обижаешь, ярн! Почти что все.
   — Стрел мало! Мало стрел!!!
   — Делитесь с теми, у кого нет! На выходе из ущелья — сколачивайте строй, бейте по стрелкам! Ты! — Берен остановил Даэйрэт и развернул ее, толкая к скале. — Бери щит и стой здесь. Руско!
   — Я, господин… — Гили остановился, с удивлением обнаруживая, что тоже сохранил свой самострел.
   — Стереги ее. В рукопашной от вас все равно никакого толку, — Берен исчез, только голос его доносился из темноты, резкими, короткими командами превращая бегство в подготовку к бою.
   — Это эльфы, — упавшим голосом сказала Даэйрэт.
   — Чего? — не понял Гили.
   — Погляди на стрелы. Это эльфийские стрелы, нас убивают ваши хваленые друзья!
   — Ой, матушки, — спохватился Гили. — Откуда ж им тут взяться?
   — Я знаю? — разозлилась Даэйрэт.
   — Нужно ярну сказать. Стой здесь! Если попробуешь убежать, тебя–то точно убьют.
   — Что ты делаешь?
   — Морготовские лохмутки скидываю! Они же не разбирают, что мы свои, мы же одеты как черные!
   — Тебя будет видно!
   — Так я ж того и хочу, — голый до пояса, он сунул девушке в руки кольчугу, куртку и рубаху и побежал на звон начинающейся рубки. Что–то подвернулось под ноги, Гили упал, услышал надрывный мучительный стон — он споткнулся о раненого.
   — Фэрри, — проклекотал тот. Одна стрела пробила ему плечо, вторая вонзилась в живот и вышла через позвоночник. — Фэрри… братишка… добей…
   — Я… я не могу, — Гили в ужасе вскочил. — Мне… нечем… некогда!
   — Сука… сво… лочь…
   На звук выстрелили — раненый выгнулся и обмяк: стрела поразила его в лицо. Следующая не убила Гили только потому что стрелявший предполагал в нем рост мужчины, а не мальчика — просвистев над головой, она вонзилась в гальку. Гили выдернул ее и снова побежал.
   — Ярн! — Орал он во всю глотку, проламываясь через кустарник.
   — Ты что, спятил? — к нему повернулись сразу несколько человек.
   — Что ты здесь делаешь? Почему снял доспех? — заорал Берен, увидев своего оруженосца. — Я тебе что приказал?!
   — Эльфы это! Эльфы нас за черных приняли, понятно? Стрелы! На стрелы смотрите, стрелы эльфийские!
   — Мать твою, — сказал кто–то. В этой сумятице, где всех заботило в первую очередь — выжить, а во вторую — разделаться с нападающими, на стрелы никто и не подумал обратить внимание.
   А тем временем лучники прекратили стрельбу. В подлеске возникло движение…
   У эльфов было слишком мало лучников, поэтому главные силы — вооруженная мечами пехота — перекрывали нижний выход из разлома, ведь от морготовцев совершенно естественно было ожидать бегства в сторону Тол–и–Нгаурхот. Когда же враги побежали совершенно в другую сторону, эльфам ничего не осталось, кроме как погнаться за ними, чтобы перебить прежде, чем они успеют собраться и дать осмысленный отпор. И сейчас они бежали по ущелью, обнажив мечи — почти неслышные смертоносные тени.
   — Самострелы опустить! — как можно громче крикнул Берен, выступая вперед, пытаясь в движении среди ветвей различить хоть чью–то фигуру, хоть чье–то лицо… — Эльдар, остановитесь! — он перешел на синдарин. — Своих же бьете!
   Копье ударило его в грудь и он упал. Брандир отчаянно крикнул:
   — Я–а–арн!!! — и спустил собачку самострела, его примеру последовали остальные. Второго залпа они сделать не успели: эльфы кинулись вперед.
   — Стойте! — Гили встал над Береном, раскинув руки, спеша подобрать синдаринские слова, которые рассыпались в его сознании мелкими стеклянными бусами. — Мы свои, эльдар, мы…
   Высокий, невозможно красивый эльф сделал быстрое движение — и Гили ощутил пронзительный холод в груди. Опустив глаза, он увидел лезвие меча, что до середины погрузилось в его грудь, как раз под левым соском, точно и легко войдя между ребер и выйдя под лопаткой.
   Эльф сделал обратное движение, рванул меч на себя — и с этим обратным движением пришла боль, и хлынула кровь, но Гили уже не видел этого и не чувствовал: меч поразил его точно в сердце.
   Он упал на тело Берена — и над ними железо ударило о железо…
 

***

 
   Подарок короля Мельхара во второй раз спас Берену жизнь, но удар копья — это удар копья. Горец пребывал на грани потери сознания, в состоянии той странной раздвоенности, которую вызывают сильное опьянение или сильная боль: воспринимая почти все происходящее, он не мог ничего поделать, потому что тело не повиновалось — копье выбило из него дыхание.
   Руско упал сверху, заливая его кровью. Вверху шла рубка, железо высекало искры, падали убитые и раненые, эльфы теснили — им, опытным мечникам, противостояли мальчишки… И вдруг — над звоном оружия, над криками и стонами поднялась песня. Высокий, чистый голос заполнил собой теснину, перекрыв шум схватки — и слова высокого валинорского языка отразились от гранитных стен…
 

 
А! Белопенная гавань, жемчужные берега —
Не смеется море, скорбит;
Не поет ветер: стонет.
Плачет Уинен.
Ответь мне, брат мой,
Что на руках твоих?
Вино ли багряное?
Сок ли ягод лесных?
Скажи мне, брат мой —
Что на клинке твоем?
Ржавчина ли пожирает
Сияющий меч?
Ответь мне, брат мой —
Что на лице твоем?
Брызги ли волн?
Капли дождя? Роса?
 

 
   «А Даэрон–то, оказывается, знает «Нолдолантэ…» — промелькнуло у Берена в голове, и тут еще несколько голосов подхватили песню: Элвитиль и те, кто был с ним.
 

 
Слезы, брат, слезы
Текут по щекам моим.
Не возвратить бегущего времени,
Не исправить того, что сделано.
Кровь, брат, это кровь
Запятнала клинок мой,
Руки мои запятнала,
Имя мое.
Худшее горе, брат мой,
Постигло Бессмертный Край.
Не на врага — на друга руку я поднял.
Кровью брата меч запятнал.
Не коснется нога моя больше
Жемчужного берега,
Не увижу я
Тирион на белом холме —
Тьма Эндорэ уделом станет моим.
Битвы и скорбь — избравшим неправый путь.
А! Тает берег, исчезает во мраке,
На чужом берегу нам искать искупления.
Суждено ли найти?
 

 
   Битва остановилась. Даэрон знал, что делал: горше всего терзались своим падением нолдор из народа Феанора. Берен слышал, как Брандир, Элвитиль и Даэрон усмиряют Бретильских Драконов.
   Наконец, вернув себе дыхание, он смог подняться. Руско безжизненной куклой сполз к ногам своего лорда и брата. Неподвижные карие глаза смотрели в ничто.
   — Ярн… — кто–то подбежал, скрипя сапогами по каменной крошке. Рудвег и Мерет. — Так ты чего, живой?
   — Да, фэррим, — прошептал Берен, поднимая мальчика и слегка встряхивая, словно он спал и мог проснуться. — Я живой…
   Даэйрэт, скорчившись у скалы, сдавленно выла.
 

***

 
   Горцы потеряли убитыми тридцать два человека, ранеными — сорок семь. Из них выжить могло не больше дюжины: нолдор, атакуя превосходящий отряд, воспользовались отравленными стрелами.
   У эльфов погибло пять и было ранено восемь бойцов.
   — Радуйтесь, нолдор, — сказал Берен одному из их командиров, синеглазому эльфу по имени Фейнарин. — До сих пор Бретильских Драконов не бил еще никто.
   — Ты не ранен? — спросил эльф.
   — Если ты думаешь, что твое копье прибавило мне здоровья, то ошибаешься. Однако меч твоего друга нанес мне худшую рану.
   Фейнарин поднял глаза от маленького холмика, возле которого Берен стоял на коленях — земля, песок и мелкий щебень… И простой серый камень безо всяких знаков…
   — Если я могу что–то сделать, чтобы искупить свою вину — я это сделаю, — ответил он.
   Берен посмотрел ему в глаза.
   — Ни от какой помощи я сейчас не откажусь, кано Фейнарин, и слова твои запомню.
   — Кем он был? — эльф встал на колено и коснулся камня.
   — Моим братом. Самым смелым парнем отсюда до Синих Гор.
   — Я не слышал, что у тебя есть брат, — удивился нолдо.
   — Мы смешали кровь десять дней тому. Недолго живет моя родня…
   Он схватился за голову, вцепился пальцами в волосы.
   — Как вы могли не разглядеть эльфов среди нас? Где были ваши глаза?
   — Они держались как люди.
   — Вы могли послать еще одну разведку… Трижды все перепроверить!
   — Могли, — нолдо кивнул. Что проку было объяснять? Как он мог высказать ту досаду, давно копившуюся ярость и боль, что толкнули их на это дело? Что помешало им быть осторожнее?
   Отчаяние.
   Берен поднялся и сказал:
   — Пойдем.
   После драки оставаться здесь нельзя было. Шум мог привлечь одну из орочьих банд, а те, даже если бы не решились ввязываться, могли привести Волчью Стражу из Тол–и–Нгаурхот. Берену предложение перебираться на эльфийскую стоянку нравилось не больше, чем всем остальным, но более разумного решения он не видел.
   В молчании эльфы и люди похоронили мертвых. Влажный песок и мелкая галька поддавались легко, даже такой мало приспособленный для рытья инструмент, как меч, быстро справлялся с задачей. Берену приходилось рыть и более глубокие могилы, и в менее податливой земле — в промерзший суглинок у Тарн Аэлуин он схоронил двенадцать человек. А валунов — чтобы до мелкой ямы не дорылось зверье — и здесь, и там было предостаточно.
   Точно так же, в тишине они покинули Кирит–Мегил. У всех на сердце было гадостно.
   Но по мере приближения к долине, где встали на ночь эльфы, у него начали возникать вопросы, на которые он рассчитывал получить ответ.
   Уже восток слегка посветлел, и зубцы гор обозначились на сером небе, когда они вышли на поляну, где паслись эльфийские кони. Берену хотелось пить и спать, он устал как собака, и болела ушибленная копьем грудь, но нельзя было укладываться, не поговорив с феанорингами.
   Брандир и Рудвег устраивали раненых. Не сговариваясь, люди остановились на своем краю поляны, не смешиваясь с эльфами, а посередине встали Элвитиль и его маленький отряд. Еще одна кровь между нами, подумал Берен. А где Даэрон?
   — Брандир!
   — Слушаю, ярн.
   — Не видел Даэрона?
   — Он здесь, мардо. Идем со мной.
   Даэрон находился с ранеными, помогал пленнице и другим эльфам, как элвитилевским, так и нечаянным убийцам. У Даэйрет глаза все еще были на мокром месте. Видно, она все же успела полюбить паренька, — Берен прикусил губы. Да как его можно было не полюбить?
   Увидев Берена, девчонка насупилась еще больше и резко отвернулась, с остервенением разрывая на полосы чью–то рубаху: временные повязки, наложенные на скорую руку, следовало заменить постоянными.
   Неподалеку опять рыли могилу — кто–то из раненых не выдержал пути. Проклятье…
   Даэрон молча поднялся и вслед за Береном и Брандиром проследовал к нолдорскому лагерю.
   — Ты не собираешься отступать от своего замысла, верно? — спросил он, когда они были на полпути.
   — Не собираюсь.
   Брандир вздохнул.
   — Ярн, ты рассчитываешь на помощь нолдор?
   — По–моему, они нам кое–что должны.
   — Феаноринги не любят платить свои долги, — глядя прямо перед собой, заметил Даэрон.
   — Если они откажут нам в помощи, я при всех назову их трусами.
   — Они убьют тебя.
   — Посмотрим.
   Нолдор пропустили их, Фейнарин пошел им навстречу. Элвитиль находился здесь же, и даже не поднялся с места. Он был бледен и слаб, потому что отдал силы раненым, заговаривая им кровь и выводя яд из ран. Теперь он мог помочь только советом — сражаться и идти куда–либо он был не в силах.
   Оказалось, они с Хисэлином знают друг друга: Хисэлин и еще один эльф, Телкарон, бежали поздней осенью с того самого рудника, где был и Элвитиль.
   Линдо уступил свое место Берену, кто–то из нолдор принес сиденья для Брандира и Даэрона. Какое–то время двое вождей, ни слова не говоря, смотрели друг другу в глаза.
   — Нехорошо получилось, Хисэлин, — сказал наконец Берен.
   — Я уже сказал, что сожалею о происшедшем, — ответил эльф.
   — Одних сожалений мало. Между порядочных эрухини принято платить виру за случайно убитых.
   — Что ж, — нолдо вскинул голову. — Называй свою цену.
   — Я не думаю, что эта цена чрезмерна. Видишь ли, я вел отряд к Тол–и–Нгаурхот, чтобы освободить Финрода и его спутников. Они в заложниках там, полностью в воле Саурона, который не знает ни милосердия, ни чести. Завтра мы собирались взять ворота замка, но из–за вас, эльдар, мой отряд сократился больше чем вполовину. Будет справедливо, если вы займете место тех, кого вы убили, — он выпрямился и осмотрелся, стараясь взглянуть в глаза каждому из эльфов, собравшихся в круг возле своих вождей.
   Расчет оказался точен. Он задел нужную струну: почти у всех в глазах было одобрение.
   — Твое требование справедливо, — после короткого раздумья сказал Хисэлин. — Но мы не можем идти с тобой, пока не узнаем всех обстоятельств дела. Как вы оказались здесь, горцы? Почему вы одеты в платье слуг Моргота? Пойми мою осторожность, Берен: последнее, что я о тебе слышал — что ты предатель на службе Саурона, что ты продал свою честь за Сильмарилл… Я видел тебя в их рядах своими глазами — и кажется, на тебе был тот самый плащ и тот самый накольчужный кафтан, что я вижу сейчас.
   — Ты знаешь правду, но не всю. Мне действительно обещали Сильмарилл за верную службу — и обещали предать Финрода лютой смерти, если я проявлю непокорность. Суди сам, как мне нужно было поступить. Я уже условился с лордом Маэдросом и с государем Фингоном, что подниму в Дортонионе мятеж, едва Саурон начнет наступление. Я это сделал, войско морготова наместника, Ильвэ–Полуэльфа, рассеяно, Болдог мертв, волчьи отряды истреблены.
   — Ты хочешь сказать, что в Дортонионе идет битва?
   — В Дортонионе она уже кончилась. Восьмитысячное войско Саурона сейчас должно было проследовать к Эйтель–Сирион. Если все идет правильно, их перехватят и разобьют у Топей Сереха. Если кому–то из них удастся прорваться обратно к Ангродовым Гатям — а иначе Топи сейчас не пройти — они вернутся сюда, в Тол–Сирион: Саурон обязательно попытается удержать эту крепость… Поэтому важно напасть сейчас, пока их там мало, пока самого Саурона в замке нет.
   — Так ты подлинно знаешь, что его там нет?
   — О, Валар!.. Да, знаю.
   — Откуда?
   — Это моя и короля Финрода тайна, она уйдет со мной на Запад.
   — Ты начал мятеж, иными словами — обрек Финарато на смерть. Так, может быть, он уже убит?
   — Там будет видно, эльдар. Я должен взять Тол–и–Нгаурхот как можно быстрее. Армия «Хэлгор» рассеяна, Маэдрос и Гортон добивают остатки, но я не стал к ним присоединяться. Мятеж начался всего неделю назад, Саурон может еще ничего не знать, и тогда Финрод жив. Возможно, все еще живы — мы спешили как только могли.
   — Нет сомнения, мы должны их поддержать, — горячо сказал Фейнарин.
   — А что будет с ранеными?
   — Оставьте нас здесь, — сказал Элвитиль, и, как обычно, его ровный тихий голос заставил всех умолкнуть и слушать. — У вас на счету каждый меч. Скольких вы могли бы оставить с нами без ущерба для себя — пятерых? Десятерых? Если искать нас выйдут орки, эти десятеро нас не спасут. Умрем мы или выживем — зависит от вашей победы или поражения. Так что берите всех, кто сможет драться.
   Хисэлин кивнул и повернулся к Берену.
   — Как ты собрался брать Волчий Остров с тремя полусотнями мальчишек?
   — Хитростью, — сказал Берен. — Саурона сейчас там нет, и его основные силы — на севере, за топями Сереха. Замок удерживает Стража Росомах, общим числом — не более четырех сотен, большинство — орки. Мы думаем сделать так: ночью к мосту подъедет небольшой отряд — якобы, беглецов из тех, кого мы разбили в долине Хогга. С отрядом буду я — для виду связанный, но так, чтобы мгновенно освободиться от пут. Узнав, что я схвачен, мост опустят обязательно. Проникнув в замок, мы захватим мост и надвратную башню, впуская основные силы, которые до времени затаятся. Они пойдут в атаку, едва начнется рубка.
   — Звучит неплохо, — согласился Хисэлин. — Но хватит ли у нас сил? Ты представляешь себе, насколько хороши укрепления замка?
   — Вполне. Я же был там не раз. — Он развернул на коленях тряпицу с чертежом Тол–и–Нгаурхот, что сделал Нимрос с его и Элвитиля слов.
   — Вот здесь они устроили тюрьму, — Берен показал на внутреннюю башню в кольце стен. — От ворот сюда можно пройти двумя путями: или через вот этот переход, или по стенам. Лучше, конечно, по стенам… И лучше, эльдар, если это сделаете вы. Мы ведь не собираемся рубиться в переходах, тесный строй врага мы будем брать на самострелы.
   — У них тоже есть самострелы, — заметил Хисэлин.
   — Но мы стреляем вдвое быстрей.
   Брандир, все время разговора молча чертивший что–то наконечником болта на земле, поднял голову.
   — Мы не ищем здесь чести — куда нам до государя Финголфина… Мы просто хотим покончить с ублюдками и освободить тех, кто ради нашей свободы рискнул всем.
   — Ты говоришь, что Государь Фингон действует в согласии с лордом Маэдросом, но откуда мне знать о правдивости твоих слов? — приподнял брови Хисэлин. — Мне лорд Келегорм ничего не сообщил — почему? Разве брат утаил бы от него свой замысел?
   — Спроси у него, — ядовито откликнулся Берен. — Я знаю то, что я знаю: Маэдрос с Финродом и Фингоном сочли нужным не вмешивать Нарготронд вообще, зная, что за перемещениями его войск Враг будет следить с особой тщательностью.
   — Откуда мне знать, что вы не заманиваете меня в ловушку? Откуда я знаю, что вы — не отряд разведчиков, посланный в Хитлум?
   — Ты смеешься? Ты бы послал в такую важную разведку самого ненадежного из своих командиров?
   — Пообещав ему Сильмарилл — почему бы нет?
   — Нолдор, вы меня знаете, — вступил в разговор Даэрон. — Стал бы я на одну сторону с настоящим предателем?
   — Я устал спорить, — Берен поднялся. — Слушайте меня, нолдор! Хоть вы и проредили мой отряд, завтра я пойду на Тол–и–Нгаурхот. Потому что мне ведома благодарность, и еще — ради любви к тому, кто вывел из тьмы мой народ. Оставайтесь здесь, если ваша кровь не так солона, как кровь смертных. Мы победим — или погибнем — без вас.
   — Постой–постой, — Хисэлин, вскочив, удержал Берена за плечо. — Мы верим тебе. У Даэрона нет причин тебя любить, и если уж он ручается за твою верность — какие основания у нас тебя подозревать?
   — Вот еще одна вещь, о которой я хотел поговорить, — Берен встал над Хисэлином, и тому пришлось подняться. — Это правда, что ваш господин держит в заточении Лютиэн Тинувиэль, намереваясь силой взять ее в жены?
   — Эльдэ нельзя взять в жены силой, ты должен бы это знать, — проговорил Хисэлин.
   — Это было правдой десять дней назад, — тихо отозвался Фейнарин. — Она бежала и мы ищем ее. Мы уже почти отчаялись ее найти, и собрались повернуть назад — когда увидели вас, скрывающихся на ночь в Кирит–Мегил, и с вами — женщину, похожую на нее.
   — Так это… — Берен задохнулся. — Это из–за нее вы…
   Не договорив, он кинулся вперед — молча, страшно, с перекошенным черным лицом. Брандир не знал, что он собирается сделать — то ли придушить эльфа, то ли надавать ему затрещин, то ли перегрызть глотку — а может, просто отшвырнуть его в сторону и бежать расправляться с Даэйрет; выяснять это было некогда, Брандир действовал быстрей, чем думал: выхватив у одного из эльфов копье, он ударил Берена по ногам пониже колен, и, поймав этим ударом на встречном движении, повалил. После чего прыгнул ему на спину, заламывая руки.
   Берен обезумел. В него вошел тот самый медвежий дух, что входил в его деда, Брегора Бешеного, этот дух утраивал его и так немалые силы, и если бы не Элвитиль и Даэрон, один из которых уселся ему на ноги, а второй — на плечи, он бы скинул Брандира и сделал, что хотел, тем самым окончательно погубив себя и других. Какое–то время казалось, что он сможет раскидать и троих, но Элвитилю и Даэрону передали ремни, они связали Берену руки и ноги и держали его так, пока он не прекратил рычать, браниться и вырываться.
   Какое–то время он лежал спокойно, но его не спешили отпускать и развязывать. Наконец, он испустил длинный выдох и сказал из–под Даэрона:
   — Все. Уже все. Слезай с меня, синда, плечо болит.
   Его отпустили, Брандир и какой–то эльф развязали ремни. Берен встал, пошатываясь, тяжело дыша и пытаясь сквозь кольчугу нащупать — все в порядке с его плечом или нет?
   — Кто первым ударил меня? — спросил он, оглядываясь.
   Эльфы не отвечали.
   — Кто первым ударил меня? — повторил он свой вопрос.
   — Я, — Брандир опустился на колено.
   Берен поднял его, обнял здоровой рукой и тихо сказал:
   — Спасибо.
 

***

 
   Удивительным образом повернулась судьба: десять лет назад точно так же, весной, сквозь вздувшиеся Топи Сереха пробивался к Ангродовым гатям Финрод, разбитый у этих болот, вот в этом же самом месте, где Гортхауэр застрял, как разбухший клин в пазу.
   Теперь уже сомнений не было: Финрод и Берен состояли в сговоре. Конечно, никто из них не собирался попадать в плен. Но на самый крайний случай, на самый худой конец у них была припасена какая–то хитрость…
   Берен если не знал, то догадывался, почему Саурон хочет его живым больше, чем мертвым. Беор доставлял много неприятностей Повелителю Воинов, а еще ему интересно было понять, как это повернуть себе на пользу. Он хотел создать нечто вроде уз т'аэро–ири, чтобы привязывать к себе верных людей, как то желал Мелькор. Но Мелькор не спешил ему открывать эту тайну, и Гортхауэр довольствовался верностью подонков, замешанной на корысти и страхе. А у беорингов было нечто особенное, и Гортхауэр хотел это иметь. На самый худой конец — разрушить.
   То, что Финрод попал в его руки, было огромной удачей — ведь без этого неизвестно, сколько пришлось бы потрошить Беоринга. Используя Финрода, он быстро подчинил Берена себе, и был доволен. Но как, как он мог купиться на сказочку о любви? А ведь это казалось ему правдой, потому что слишком глупо было для выдумки… И ведь Берен открыл ему свой разум. Гортхауэр знал, что можно сопротивляться осанвэ, и что нежелание вступать в мысленную беседу непреодолимо, если воля Створенного сильна. Но это не было нежеланием — Берен не скрывал ничего, не сопротивлялся, а просто–таки выворачивался наизнанку! Значит, он или знает, какой–то новый, неизвестный доселе способ сопротивления, или это чары, наложенные Финродом…