Страница:
— Что произошло? — спросил Кэсерил.
Крестьянин посмотрел на его наряд и, стянув с головы шляпу, прижал ее к груди.
— Я нашел его сегодня утром у реки, сэр, когда привел на водопой скотину. Река там поворачивает, и я частенько нахожу всякие вещи, которые выносит на берег течением. Вот на той неделе нашел колесо от телеги. Я всегда все осматриваю. Нет, покойники лежат там не часто, хвала Милосердной Матери. Не считая бедной леди, что утопилась два года назад, — они со следователем обменялись кивками. — А этот — не-ет, этот на утопленника не похож.
Брюки на ди Санда были еще мокрыми, но волосы уже высохли. Тунику с него сняли те, кто его нашел, она была перекинута через спину мула. Речная вода смыла кровь с ран, и они казались просто темными разрезами на бледной коже: на спине, на животе, шее. Кэсерил насчитал около дюжины ран, глубоких и безжалостных. Управляющий указал на кусок шнура, привязанного к поясу ди Санда.
— Они срезали кошелек. Спешили, наверное.
— Это было не простое ограбление, — сказал Кэсерил. — Вот эти два удара должны были уложить его на землю бездыханным. Не было нужды… но они хотели убить его наверняка и убедиться в этом.
Они или он? Определить невозможно, но ди Санда так легко бы не сдался. Значит, они.
— Полагаю, его меч они забрали.
Успел ли ди Санда вообще достать меч? Или его оглушили первым же ударом… человек, который шел рядом и от которого он не ожидал подвоха?
— Забрали, а может, меч в реке утонул, — ответил крестьянин. — Кабы сталь его ко дну тянула, он бы так быстро до того берега не доплыл.
— На нем были кольца или драгоценности? — спросил следователь управляющего.
— Да, — кивнул тот, — были. И золотое кольцо в ухе.
Теперь их не было.
— Мне нужно подробное описание всех предметов, милорд, — заявил полицейский, и управляющий с пониманием кивнул.
— Вы знаете, где его нашли, — обратился Кэсерил к следователю. — А где на него напали, как вы думаете?
Тот покачал головой.
— Трудно сказать. Где-нибудь в нижних кварталах, наверное.
Низы Кардегосса — и с социальной, и с топографической точек зрения — теснились по обе стороны стены, которая тянулась между двумя рукавами реки.
— Существует около полудюжины мест, где можно сбросить тело прямо в реку с городской стены. Одни из них более пустынные, другие — менее. Когда его видели в последний раз?
— Я видел его за ужином. Он не собирался в город, — сказал Кэсерил. Он подумал, что и в самом Зангре существует пара местечек, откуда легко сбросить тело в реку… — У него сломаны кости?
— Нет, насколько мне кажется, сэр, — ответил следователь. И действительно, на бледном теле не было видно следов ударов о камни и явных переломов.
Допрос стражников показал, что ди Санда вышел из замка один, пешком, незадолго до полуночи. Кэсерил отбросил нереальный план обшарить каждый фут длинных коридоров и темных уголков огромного замка в поисках пятен крови. Позже, после обеда, следователь отыскал троих свидетелей, утверждавших, что видели секретаря принца, пьющим в одиночестве вино в одной из таверн нижних кварталов; один свидетель клялся, что секретарь был совершенно пьян. Этого свидетеля Кэсерил с удовольствием допросил бы наедине, в каземате каменного туннеля, ведущего к реке, чьи стены так славно поглощают раздающиеся в нем крики. Возможно, тогда из него удалось бы добыть какие-то крупицы правды. Кэсерил никогда не видел ди Санда пьяным.
Кэсерилу выпало составить опись имущества и подготовить оставшиеся после ди Санда вещи для передачи его старшему брату, проживавшему где-то в провинциях Шалиона. Пока следователь обыскивал нижние кварталы — совершенно бессмысленное дело, Кэсерил был в этом уверен — в поисках предполагаемых разбойников, секретарь принцессы посвятил себя тщательной проверке всех бумаг ди Санда. Но что бы ни привело покойного в нижние кварталы, эту тайну он унес с собой в могилу — среди бумаг не оказалось ни единого намека на возможную причину посещения тех мест.
У ди Санда не было никаких близких родственников, которых можно было бы ожидать на похороны; церемонию прощания назначили на следующий день. Присутствовали принц, принцесса и их приближенные да несколько придворных, пришедших в надежде заслужить благосклонность брата и сестры рея. Церемония, проходившая в зале Сына в храме, была краткой. Кэсерилу стало ясно, каким одиноким человеком был ди Санда: не было даже друзей, которые, склонясь над изголовьем, говорили бы хвалебные речи. Кэсерил был единственным, кто произнес слова прощания и сожаления; в рукаве он прятал спешно приготовленную и записанную утром на бумаге речь, которую смущение не позволило ему извлечь и прочитать.
Кэсерил отошел от гроба и пристроился перед алтарем рядом с плакальщиками, давая дорогу служителям храмов со священными животными. Священники были одеты в цвета бога своего храма; они расположились вокруг гроба ди Санда на некотором удалении друг от друга. В сельских храмах для этого ритуала использовались те животные, что были под рукой. Как-то Кэсерилу довелось наблюдать церемонию прощания с дочерью бедняка, на которую прибыл всего один священник с корзинкой, где мяукало пятеро котят. Принадлежность каждого котенка определенному богу была отмечена ленточкой соответствующего цвета. Рокнарцы в основном использовали рыбу — только в количестве четырех, а не пяти штук. Настоятели Четырех богов метили рыбин краской и читали выражение высшей воли по следам этой краски на воде. В общем, как бы там ни было, даже самый бедный человек после смерти не был обделен вниманием богов, решавших, к кому из них направится его покинувшая тело душа, и сообщавших об этом через священных животных.
У Кардегосса было достаточно средств для обеспечения своих храмов самыми красивыми и тщательно отобранными по цветам и внешнему виду животными. Служительница Дочери в синих одеяниях держала голубую сойку, вылупившуюся из яйца только этой весной. Представительница храма Матери — вся в зеленом — поглаживала сидевшую у нее на плече яркую зеленую птицу, вроде той, что Кэсерил видел в птичнике Умегата. Священник из храма Сына в красно-оранжевой мантии привел горделивого молодого лиса, чья ухоженная шерсть переливалась, как пламя, в сумрачном сводчатом зале. Рядом с одетым в серое священником храма Отца сидел толстый, исполненный невероятного достоинства старый волк. Кэсерил думал, что служительница Бастарда в ее белом плаще прибудет с одним из священных черных воронов башни Фонсы, но вместо этого у нее оказались две сверкающие любопытными глазками белые крысы.
Настоятель храма Святого Семейства обратился к богам с просьбой послать знак, к кому перейдет душа ди Санда, затем встал в изголовье гроба.
Священники отпустили своих животных. Посланная рукой хозяйки сойка описала круг и вернулась к ней на плечо, так же, как и зеленая птица Матери. Лис, освобожденный от серебряной цепи, чихнул и потрусил к гробу. Он вспрыгнул наверх, свернулся клубком рядом с ди Санда и, положив мордочку ему на грудь, прямо над сердцем, глубоко вздохнул.
Волк, явно очень опытный в подобных делах, даже не двинулся с места, не проявив ни малейшего интереса. Служительница Бастарда опустила своих крыс на каменный пол, но они тут же взобрались обратно и, пробежав по рукаву к ее плечу, принялись тыкаться розовыми носиками ей в ухо и цепляться за волосы маленькими лапками, так что их пришлось осторожно отцеплять.
Ничего удивительного. Если человек не был при жизни посвящен иному богу, то души бездетных отходили Дочери или Сыну, а души родителей — Матери или Отцу. У ди Санда детей не было, а в юности он какое-то время служил военному ордену Сына, так что было совершенно естественно, что душа его призвана Сыном — даже если бы к моменту церемонии семье стало известно, что у покойного где-то растет внебрачный ребенок.
Бастард брал к себе души служивших его ордену людей, а также души, от которых отказались остальные боги. Бастард был последним убежищем для тех, кто совершал тяжкие грехи во время своей жизни на земле.
Подчиняясь выбору элегантного лиса Осени, служитель Сына подошел к алтарю и вознес молитву, призывающую благословение Сына на отошедшую душу ди Санда. Ряды плакальщиков и прочих присутствующих на церемонии проходили рядом с гробом и клали на алтарь Сына свои скромные дары. Кэсерил чуть не пронзил ладони ногтями, крепко сжав кулаки при виде притворной печали на лице Дондо ди Джиронала. Тейдес был растерян и молчалив, сожалея — как надеялся Кэсерил — обо всех обидных словах, которыми он осыпал сгоряча голову своего строгого, но верного секретаря и воспитателя; его даром был тяжелый кошелек с золотом.
Исель и Бетрис также были тихи и спокойны — и в этот момент, и потом. Они не обращали внимания на ходившие при дворе слухи и сплетни, связанные с убийством; девушки с завидным постоянством отказывались от приглашений выйти в город и искали малейшие предлоги, чтобы раз по пять-шесть за вечер заглянуть к Кэсерилу и проверить, все ли у него в порядке и на месте ли он.
В Зангре шептались об этом таинственном ограблении ди Санда, требуя все новых и новых, каждый раз более строгих и жестоких наказаний для столь опасных преступников и негодяев, как воры, разбойники и убийцы. Кэсерил молчал. Для него в смерти ди Санда не было ничего таинственного, кроме разве что возможности добыть достаточные и неоспоримые доказательства вины Джироналов. Он снова и снова прокручивал в уме разнообразные способы, но решение не приходило. Он не осмеливался начать открытое расследование, пока не будет ясен каждый шаг и его последствия — в противном случае с тем же успехом и с меньшими потерями он мог сам себе перерезать горло.
Тем не менее, решил он, все равно какие-нибудь неудачливые разбойники будут ложно обвинены. Тогда он… что? Стало ли его слово менее весомым и достойным доверия с того момента, как его исполосованная плеткой спина мистическим образом была оправдана вороном Бастарда, а не признана следствием позорного наказания? Большинство придворных искренне поверило в достоверность волеизъявления высших сил, но не все. Несложно было увидеть, кто есть кто, поскольку некоторые кавалеры и дамы отстранялись от Кэсерила при его приближении и избегали его общества. Однако следователь Кардегосса не задержал никаких подозреваемых в нападении на ди Санда, и постепенно слухи, домыслы и перешептывания о печальном инциденте прекратились. Так перестает кровоточить затянувшаяся и зарубцевавшаяся рана на теле и напоминает о себе впредь только болью при резких движениях.
К Тейдесу был приставлен новый секретарь, выбранный среди служителей канцелярии рея самим ди Джироналом-старшим. Это был узколицый парень, полностью подвластный руке канцлера; он никоим образом не пытался сблизиться с Кэсерилом. Дондо ди Джиронал публично вызвался развеять грусть принца с помощью самых восхитительных развлечений. Насколько восхитительных, Кэсерил мог судить по входившим и выходившим поздней ночью из покоев Тейдеса шлюхам и толпам пьяных приятелей. Однажды Тейдес, видимо, не в состоянии отличить одну дверь от другой, ввалился в комнату Кэсерила, где его вырвало прямо на пол квартой красного вина. Кэсерил провел его, зеленого, шатавшегося и ничего не соображавшего, к слугам, чтобы те вымыли и уложили своего юного господина. Но самым тревожным, однако, был момент, когда как-то вечером Кэсерил увидел на пальце капитана охраны принца, прибывшего с ними из Баосии, кольцо со знакомым изумрудом. На пальце того самого капитана, который перед выездом из Валенды поклялся матери и бабушке мальчика, поклялся по всей форме — опустившись на одно колено — беречь, охранять брата и сестру ценой собственной жизни… Кэсерил схватил проходившего мимо капитана за запястье. Тот вздрогнул от неожиданности и остановился.
— Милое колечко, — наконец вымолвил Кэсерил.
Капитан освободил руку и нахмурился.
— Мне тоже так кажется.
— Надеюсь, вы не очень дорого заплатили за него. Думаю, изумруд фальшивый.
— Нет, он настоящий, милорд.
— На вашем месте я бы проверил его на подлинность у ювелира, ведь чего только не скажут и не сделают люди ради собственной выгоды!
Капитан прикрыл кольцо ладонью другой руки.
— Это хорошее кольцо.
— По сравнению с тем, что вам пришлось отдать за него, я бы сказал, что это мусор.
Губы капитана сжались. Он отшатнулся и зашагал прочь.
«Если это осада, — подумал Кэсерил, — то мы несем потери».
Погода стала холодной и дождливой, реки вздулись. Сезон Сына неуклонно приближался к концу. Одним промозглым сырым вечером после ужина, когда двор наслаждался игрой музыкантов, Орико наклонился к сестре и прошептал:
— Завтра в полдень приводи своих людей в тронный зал на посвящение ди Джиронала в провинкары. Оденься понаряднее — у меня будет несколько радостных для всего двора объявлений. А! Чуть не забыл — твой жемчуг. Лорд Дондо только вчера вечером жаловался мне, что ты не носишь его подарок.
— Не думаю, что он мне идет, — ответила Исель. Она стрельнула глазами в сидевшего неподалеку Кэсерила, затем снова перевела взгляд на руки, сжимавшие складки платья.
— Ерунда! Как может девушке не идти жемчуг? — фыркнул рей и откинулся в кресле, чтобы поаплодировать только что сыгранной пьесе.
Исель молчала до тех пор, пока Кэсерил, провожая леди в их покои, уже не собрался пожелать им спокойной ночи и отправиться зевая к себе. Тогда она взорвалась:
— Я не ношу этот жемчуг, потому что он подарен мне вором! Я бы вернула его ордену Дочери, но держу пари, что этот дар оскорбил бы богиню. Этот жемчуг — грязный! Кэсерил, что мне с ним делать?
— Бастард — не слишком прихотливый бог. Передайте его настоятелю для больницы или для сиротского приюта, — предложил он.
— Это страшно раздосадует лорда Дондо. Но он не сможет даже выразить свой протест! Отличная мысль! Передайте жемчуг сиротам от моего имени. А что касается завтрашнего дня — я надену мою красную бархатную накидку поверх белого шелкового платья. Это достаточно нарядно. И еще драгоценности, что дала мне мама. Никто не осмелиться высказаться против того, что на мне будут украшения моей матери!
Нан ди Врит задумчиво спросила:
— А что имел в виду ваш брат под «радостными объявлениями»? Вы не думаете, что он уже решил вопрос о вашей помолвке?
Исель остановилась, заморгала, но потом уверенно сказала:
— Нет, не может быть. Это дело долгих месяцев — сначала послы, потом письма, обмен подарками, сборы приданого… в конце концов, мое согласие! Должны написать мой портрет. И у меня будет портрет жениха, кем бы он ни был. Правдивый портрет, без всяких приукрашиваний, написанный художником, которого я выберу сама. Если мой принц толстый, косой, лысый губошлеп — так тому и быть, но я хочу честный портрет.
Бетрис поморщилась.
— Я очень надеюсь, что вам достанется красивый молодой лорд, когда придет на то время.
Исель вздохнула:
— Это, конечно, было бы замечательно, но большинство великих лордов не таковы. Достаточно и того, чтобы он был здоров — не станем обременять богов молитвами о невозможном. Пусть будет здоров и пусть будет кинтарианцем.
— Очень разумно, — кивнул Кэсерил, приободренный таким практическим и взвешенным подходом к жизни, который должен был значительно облегчить его жизнь в ближайшем будущем.
Бетрис неуютно поежилась.
— В последнее время при дворе было слишком много рокнарских послов из всех пяти провинций.
Исель поджала губы.
— Хм…
— Среди высших лордов — приверженцев Пятибожия — выбор невелик, — задумчиво вставил Кэсерил.
— Рей Браджара снова овдовел, — в сомнении закусив губу, высказала свое предположение Нан ди Врит.
Исель отмела его:
— Нет, рею уже пятьдесят семь лет, да и у него есть взрослый женатый наследник. Зачем ему сын от меня, который будет дружественно настроен по отношению к своему дяде Орико — или к своему дяде Тейдесу, — но не будет править своей землей?
— Есть еще внук рея Браджара, — сказал Кэсерил.
— Ему всего семь! Мне придется ждать еще семь лет!
«Нет, — подумал Кэсерил, — это не годится».
— Да, сейчас слишком рано, а ждать — слишком долго. За семь лет может произойти что угодно. Люди умирают, государства воюют…
— Правда, — согласилась Нан ди Врит. — Ваш отец, рей Иас, помолвил вас, когда вам было два года, с одним рокнарским принцем, но бедный паренек вскоре подхватил лихорадку и умер. Да. А то бы вас забрали в его провинцию два года назад.
Желая поддразнить, Бетрис сказала серьезным голосом:
— Рей Ибры тоже вдовец.
Шокированная Исель округлила глаза:
— Но ему же вообще за семьдесят!
— Зато он не толстый. И тебе не придется его долго терпеть.
— Ха! Он может прожить еще двадцать лет просто из вредности. Полагаю, он вполне способен на это. Кроме того, его наследник тоже женат. Мне кажется, единственный из всех принцев, кто мне подходит по возрасту, — это его второй сын, а он не наследник.
— В любом случае в этом году вы не будете помолвлены с ибранцем, принцесса, — подвел итог Кэсерил. — Старый Лис не в ладах с Орико из-за его поддержки Южной Ибры.
— Да, но… говорят, все верховные лорды Ибры — отличные военные моряки, — ни с того ни с сего вдруг добавила Исель.
— Ну а Орико какая с этого польза? — хмыкнула Нан ди Врит. — У Шалиона нет ни ярда прибрежных земель.
— Польза нашему берегу, — прошептала Исель, глядя куда-то вдаль.
— Когда мы владели Готоргетом и теми проходами, мы были готовы взять порт Виспинг. Теперь такая возможность упущена. Да… Скорее всего, принцесса, вас хотят выдать за какого-нибудь лорда Дартаки, так что давайте подналяжем на наш дартакан на следующей неделе, а?
Исель скорчила рожицу, но покорно вздохнула, соглашаясь. Кэсерил улыбнулся и, поклонившись, вышел. Если даже Исель не предназначалась правящему рею Дартаки, ее могли выдать за одного приграничных лордов. Кэсерил размышлял об этом, спускаясь по лестнице. К примеру, за кого-нибудь из теплых северных провинций. Там, где расстояние и власть смогут защитить Исель от… проблем шалионского двора. И чем скорее, тем лучше.
«Для нее или для тебя?»
«Для нас обоих».
Из того, как Нан ди Врит прикрыла ладонями глаза и потом всплеснула руками, Кэсерил сделал вывод, что принцесса выглядит ослепительно в своих алых нарядах, с густыми янтарными волнами волос, ниспадавшими на спину почти до пояса. Так оно и оказалось. Поскольку ему вчера намекнули, что следует надеть, он был в шелковой красной тунике, ранее принадлежавшей покойному провинкару, и в белой шерстяной накидке. Нан выбрала неброские черно-белые одежды, Бетрис была в своем любимом красном.
Они быстро шли под дождем по мокрым булыжникам внутреннего двора к огромной башне Иаса. Все вороны башни Фонсы спрятались под крышей, не желая мокнуть. Нет, не все — Кэсерил резко отклонился, когда одна глупая птица, у которой не хватало нескольких перьев в хвосте, ринулась к нему через моросящий туман с криком: «Кэс! Кэс!»
Стараясь защитить от грязных брызг свой белый плащ, он прогнал ворона. Тот с печальным криком развернулся и полетел обратно.
Обитый красным шелком тронный зал Орико был залит светом укрепленных на стенах светильников, которые доблестно сражались с осенним сумраком; в зале уже ожидали две или три дюжины кавалеров и дам. На Орико были официальные одежды и корона, рейна Сара сегодня отсутствовала. Тейдеса усадили в низкое кресло по правую руку рея.
Принцесса и ее свита, поцеловав правителю руку, заняли свои места: Исель — в кресле слева от пустующего трона рейны, остальные встали рядом.
Улыбающийся Орико начал с подарков. Он передал Тейдесу доходные статьи от еще четырех городов, чтобы пополнить его бюджет. За это младший брат выразил свою признательность ритуальным целованием рук и короткой благодарственной речью. Вчера вечером Дондо не взял на себя обеспечение принца развлечениями, так что сегодня Тейдес был менее зеленым и болезненным, чем обычно.
Затем Орико призвал к своему царственному колену канцлера. Как и было сообщено накануне, рей вручил ди Джироналу верительные грамоты и меч, получив в обмен присягу, что сделало старшего Джиронала провинкаром Илдара. Несколько младших лордов Илдара преклонили колена перед новым провинкаром и принесли ему клятву верности. Титул марча, включая все города и владения с их доходами, был передан лорду — ныне марчу — Дондо, что явилось некоторой неожиданностью.
Исель была удивлена, но явно довольна, когда ее брат подарил ей в поддержку ее бюджета доход от шести городов. Отнюдь не преждевременно — ее бюджет до сих пор был значительно беднее, чем у Тейдеса. Она трогательно поблагодарила Орико, а Кэсерил тем временем погрузился в вычисления. Можно ли Исель теперь обзавестись собственной охраной, вместо той горстки людей из Баосии, которую она делила с Тейдесом? И может ли Кэсерил сам выбрать охранников? Сможет ли принцесса переехать в собственный дом под охраной своих людей? Исель вернулась в свое кресло и расправила юбки. Настороженность ее исчезла, она расслабилась и мягко улыбалась.
Орико откашлялся.
— Я счастлив перейти к наиболее радостному объявлению: самая яркая и… гм… желанная награда. Исель, встань, — Орико тоже встал и протянул руку сводной сестре; озадаченная, но улыбающаяся, она поднялась и снова подошла к нему.
— Марч ди Джиронал, подойдите, — продолжал Орико. Лорд Дондо в полном облачении священного генерала Дочери встал по другую сторону от рея. По рукам Кэсерила пробежали мурашки. «Что задумал Орико?»
— Мой любезный и верный канцлер и провинкар ди Джиронал просил породнить его дом с моим, и после долгих раздумий я пришел к радостному для моего сердца решению, — однако радостным он не выглядел. — Он просил руки моей сестры Исель для своего брата, нового марча ди Джиронала. Итак, я объявляю об их помолвке и благословляю их.
Он повернул полную руку Дондо ладонью вверх, положил поверх узкую тоненькую ручку Исель, сжал их вместе на уровне своей груди и отступил на шаг.
Лицо Исель побелело. Она стояла не шевелясь, уставившись на Дондо бессмысленным взглядом, словно не веря своим ушам. Тогда кровь зашумела, почти забурлила в голове Кэсерила, и он с трудом восстановил дыхание. «Нет! Нет! Нет!»
— В качестве подарка в день помолвки, моя дорогая принцесса… думаю, я угадал, чем бы вам хотелось пополнить свое приданое, — проговорил Дондо и кивком подозвал пажа.
Исель, смерив его холодным взглядом, отвечала:
— Так вы угадали, что мне хотелось город на побережье с хорошим портом?
Дондо, отшатнувшись было, разразился хохотом и повернулся к пажу. Паж откинул крышку обитой кожей шкатулки, открыв взорам серебряную, украшенную жемчугом тиару. Дондо взял ее в руки и поднял над головой, показывая всем присутствующим. В углу, где стояли его друзья, раздались аплодисменты. Пальцы Кэсерила сжали рукоятку меча. Если бы он вытащил и взмахнул им… то был бы повержен на землю, не успев ступить и шагу.
Когда Дондо поднял тиару и хотел водрузить ее на голову Исель, та дернулась, как застенчивая пугливая лошадка.
— Орико…
— Эта помолвка — моя воля и желание, дорогая сестра, — ответил Орико непререкаемым тоном.
Дондо, не горя желанием догонять Исель с тиарой в руках, метнул на рея красноречивый взгляд.
Исель проглотила комок в горле. Было видно, что ее мозг судорожно ищет выход из ситуации. Она не закричала от отвращения и не упала в обморок. Она стояла неподвижно, в полном сознании.
— Сир… Как сказал провинкар Лабрана, когда армия Золотого Генерала преодолела его стены… это полная неожиданность.
По толпе придворных пробежал неуверенный шепоток.
Ее голос стал тише, и она прошептала сквозь зубы:
— Вы не сказали мне. Вы не спросили меня.
Орико ответил, тоже не разжимая зубов:
— Мы поговорим позже.
После короткой паузы она приняла ответ со сдержанным кивком.
Дондо завершил возложение тиары, затем поклонился и поцеловал руку невесты. С его стороны было мудро не потребовать ответного поцелуя — по лицу Исель было видно, что она, скорее всего, укусила бы своего жениха. Придворный священник Орико, в цветах Брата, выступил вперед и призвал благословение всех богов на помолвленных.
Орико провозгласил:
— Через три дня мы вновь соберемся здесь, чтобы засвидетельствовать брачные клятвы и отпраздновать свадьбу. Благодарю вас всех.
— Три дня! Три дня! — воскликнула Исель, ее голос впервые за все время сорвался. — Вы хотели сказать — три года, сир?
— Три дня, — отрезал Орико, — подготовься.
И подозвав слуг, он собрался покинуть зал. Большинство придворных вышло вслед за ди Джироналами, поздравляя обоих. Несколько наиболее любопытных осталось, прислушиваясь к разговору брата и сестры.
— Три дня! Да за это время мы не успеем даже послать курьера в Баосию, чтобы получить ответ от мамы и бабушки.
Крестьянин посмотрел на его наряд и, стянув с головы шляпу, прижал ее к груди.
— Я нашел его сегодня утром у реки, сэр, когда привел на водопой скотину. Река там поворачивает, и я частенько нахожу всякие вещи, которые выносит на берег течением. Вот на той неделе нашел колесо от телеги. Я всегда все осматриваю. Нет, покойники лежат там не часто, хвала Милосердной Матери. Не считая бедной леди, что утопилась два года назад, — они со следователем обменялись кивками. — А этот — не-ет, этот на утопленника не похож.
Брюки на ди Санда были еще мокрыми, но волосы уже высохли. Тунику с него сняли те, кто его нашел, она была перекинута через спину мула. Речная вода смыла кровь с ран, и они казались просто темными разрезами на бледной коже: на спине, на животе, шее. Кэсерил насчитал около дюжины ран, глубоких и безжалостных. Управляющий указал на кусок шнура, привязанного к поясу ди Санда.
— Они срезали кошелек. Спешили, наверное.
— Это было не простое ограбление, — сказал Кэсерил. — Вот эти два удара должны были уложить его на землю бездыханным. Не было нужды… но они хотели убить его наверняка и убедиться в этом.
Они или он? Определить невозможно, но ди Санда так легко бы не сдался. Значит, они.
— Полагаю, его меч они забрали.
Успел ли ди Санда вообще достать меч? Или его оглушили первым же ударом… человек, который шел рядом и от которого он не ожидал подвоха?
— Забрали, а может, меч в реке утонул, — ответил крестьянин. — Кабы сталь его ко дну тянула, он бы так быстро до того берега не доплыл.
— На нем были кольца или драгоценности? — спросил следователь управляющего.
— Да, — кивнул тот, — были. И золотое кольцо в ухе.
Теперь их не было.
— Мне нужно подробное описание всех предметов, милорд, — заявил полицейский, и управляющий с пониманием кивнул.
— Вы знаете, где его нашли, — обратился Кэсерил к следователю. — А где на него напали, как вы думаете?
Тот покачал головой.
— Трудно сказать. Где-нибудь в нижних кварталах, наверное.
Низы Кардегосса — и с социальной, и с топографической точек зрения — теснились по обе стороны стены, которая тянулась между двумя рукавами реки.
— Существует около полудюжины мест, где можно сбросить тело прямо в реку с городской стены. Одни из них более пустынные, другие — менее. Когда его видели в последний раз?
— Я видел его за ужином. Он не собирался в город, — сказал Кэсерил. Он подумал, что и в самом Зангре существует пара местечек, откуда легко сбросить тело в реку… — У него сломаны кости?
— Нет, насколько мне кажется, сэр, — ответил следователь. И действительно, на бледном теле не было видно следов ударов о камни и явных переломов.
Допрос стражников показал, что ди Санда вышел из замка один, пешком, незадолго до полуночи. Кэсерил отбросил нереальный план обшарить каждый фут длинных коридоров и темных уголков огромного замка в поисках пятен крови. Позже, после обеда, следователь отыскал троих свидетелей, утверждавших, что видели секретаря принца, пьющим в одиночестве вино в одной из таверн нижних кварталов; один свидетель клялся, что секретарь был совершенно пьян. Этого свидетеля Кэсерил с удовольствием допросил бы наедине, в каземате каменного туннеля, ведущего к реке, чьи стены так славно поглощают раздающиеся в нем крики. Возможно, тогда из него удалось бы добыть какие-то крупицы правды. Кэсерил никогда не видел ди Санда пьяным.
Кэсерилу выпало составить опись имущества и подготовить оставшиеся после ди Санда вещи для передачи его старшему брату, проживавшему где-то в провинциях Шалиона. Пока следователь обыскивал нижние кварталы — совершенно бессмысленное дело, Кэсерил был в этом уверен — в поисках предполагаемых разбойников, секретарь принцессы посвятил себя тщательной проверке всех бумаг ди Санда. Но что бы ни привело покойного в нижние кварталы, эту тайну он унес с собой в могилу — среди бумаг не оказалось ни единого намека на возможную причину посещения тех мест.
У ди Санда не было никаких близких родственников, которых можно было бы ожидать на похороны; церемонию прощания назначили на следующий день. Присутствовали принц, принцесса и их приближенные да несколько придворных, пришедших в надежде заслужить благосклонность брата и сестры рея. Церемония, проходившая в зале Сына в храме, была краткой. Кэсерилу стало ясно, каким одиноким человеком был ди Санда: не было даже друзей, которые, склонясь над изголовьем, говорили бы хвалебные речи. Кэсерил был единственным, кто произнес слова прощания и сожаления; в рукаве он прятал спешно приготовленную и записанную утром на бумаге речь, которую смущение не позволило ему извлечь и прочитать.
Кэсерил отошел от гроба и пристроился перед алтарем рядом с плакальщиками, давая дорогу служителям храмов со священными животными. Священники были одеты в цвета бога своего храма; они расположились вокруг гроба ди Санда на некотором удалении друг от друга. В сельских храмах для этого ритуала использовались те животные, что были под рукой. Как-то Кэсерилу довелось наблюдать церемонию прощания с дочерью бедняка, на которую прибыл всего один священник с корзинкой, где мяукало пятеро котят. Принадлежность каждого котенка определенному богу была отмечена ленточкой соответствующего цвета. Рокнарцы в основном использовали рыбу — только в количестве четырех, а не пяти штук. Настоятели Четырех богов метили рыбин краской и читали выражение высшей воли по следам этой краски на воде. В общем, как бы там ни было, даже самый бедный человек после смерти не был обделен вниманием богов, решавших, к кому из них направится его покинувшая тело душа, и сообщавших об этом через священных животных.
У Кардегосса было достаточно средств для обеспечения своих храмов самыми красивыми и тщательно отобранными по цветам и внешнему виду животными. Служительница Дочери в синих одеяниях держала голубую сойку, вылупившуюся из яйца только этой весной. Представительница храма Матери — вся в зеленом — поглаживала сидевшую у нее на плече яркую зеленую птицу, вроде той, что Кэсерил видел в птичнике Умегата. Священник из храма Сына в красно-оранжевой мантии привел горделивого молодого лиса, чья ухоженная шерсть переливалась, как пламя, в сумрачном сводчатом зале. Рядом с одетым в серое священником храма Отца сидел толстый, исполненный невероятного достоинства старый волк. Кэсерил думал, что служительница Бастарда в ее белом плаще прибудет с одним из священных черных воронов башни Фонсы, но вместо этого у нее оказались две сверкающие любопытными глазками белые крысы.
Настоятель храма Святого Семейства обратился к богам с просьбой послать знак, к кому перейдет душа ди Санда, затем встал в изголовье гроба.
Священники отпустили своих животных. Посланная рукой хозяйки сойка описала круг и вернулась к ней на плечо, так же, как и зеленая птица Матери. Лис, освобожденный от серебряной цепи, чихнул и потрусил к гробу. Он вспрыгнул наверх, свернулся клубком рядом с ди Санда и, положив мордочку ему на грудь, прямо над сердцем, глубоко вздохнул.
Волк, явно очень опытный в подобных делах, даже не двинулся с места, не проявив ни малейшего интереса. Служительница Бастарда опустила своих крыс на каменный пол, но они тут же взобрались обратно и, пробежав по рукаву к ее плечу, принялись тыкаться розовыми носиками ей в ухо и цепляться за волосы маленькими лапками, так что их пришлось осторожно отцеплять.
Ничего удивительного. Если человек не был при жизни посвящен иному богу, то души бездетных отходили Дочери или Сыну, а души родителей — Матери или Отцу. У ди Санда детей не было, а в юности он какое-то время служил военному ордену Сына, так что было совершенно естественно, что душа его призвана Сыном — даже если бы к моменту церемонии семье стало известно, что у покойного где-то растет внебрачный ребенок.
Бастард брал к себе души служивших его ордену людей, а также души, от которых отказались остальные боги. Бастард был последним убежищем для тех, кто совершал тяжкие грехи во время своей жизни на земле.
Подчиняясь выбору элегантного лиса Осени, служитель Сына подошел к алтарю и вознес молитву, призывающую благословение Сына на отошедшую душу ди Санда. Ряды плакальщиков и прочих присутствующих на церемонии проходили рядом с гробом и клали на алтарь Сына свои скромные дары. Кэсерил чуть не пронзил ладони ногтями, крепко сжав кулаки при виде притворной печали на лице Дондо ди Джиронала. Тейдес был растерян и молчалив, сожалея — как надеялся Кэсерил — обо всех обидных словах, которыми он осыпал сгоряча голову своего строгого, но верного секретаря и воспитателя; его даром был тяжелый кошелек с золотом.
Исель и Бетрис также были тихи и спокойны — и в этот момент, и потом. Они не обращали внимания на ходившие при дворе слухи и сплетни, связанные с убийством; девушки с завидным постоянством отказывались от приглашений выйти в город и искали малейшие предлоги, чтобы раз по пять-шесть за вечер заглянуть к Кэсерилу и проверить, все ли у него в порядке и на месте ли он.
В Зангре шептались об этом таинственном ограблении ди Санда, требуя все новых и новых, каждый раз более строгих и жестоких наказаний для столь опасных преступников и негодяев, как воры, разбойники и убийцы. Кэсерил молчал. Для него в смерти ди Санда не было ничего таинственного, кроме разве что возможности добыть достаточные и неоспоримые доказательства вины Джироналов. Он снова и снова прокручивал в уме разнообразные способы, но решение не приходило. Он не осмеливался начать открытое расследование, пока не будет ясен каждый шаг и его последствия — в противном случае с тем же успехом и с меньшими потерями он мог сам себе перерезать горло.
Тем не менее, решил он, все равно какие-нибудь неудачливые разбойники будут ложно обвинены. Тогда он… что? Стало ли его слово менее весомым и достойным доверия с того момента, как его исполосованная плеткой спина мистическим образом была оправдана вороном Бастарда, а не признана следствием позорного наказания? Большинство придворных искренне поверило в достоверность волеизъявления высших сил, но не все. Несложно было увидеть, кто есть кто, поскольку некоторые кавалеры и дамы отстранялись от Кэсерила при его приближении и избегали его общества. Однако следователь Кардегосса не задержал никаких подозреваемых в нападении на ди Санда, и постепенно слухи, домыслы и перешептывания о печальном инциденте прекратились. Так перестает кровоточить затянувшаяся и зарубцевавшаяся рана на теле и напоминает о себе впредь только болью при резких движениях.
К Тейдесу был приставлен новый секретарь, выбранный среди служителей канцелярии рея самим ди Джироналом-старшим. Это был узколицый парень, полностью подвластный руке канцлера; он никоим образом не пытался сблизиться с Кэсерилом. Дондо ди Джиронал публично вызвался развеять грусть принца с помощью самых восхитительных развлечений. Насколько восхитительных, Кэсерил мог судить по входившим и выходившим поздней ночью из покоев Тейдеса шлюхам и толпам пьяных приятелей. Однажды Тейдес, видимо, не в состоянии отличить одну дверь от другой, ввалился в комнату Кэсерила, где его вырвало прямо на пол квартой красного вина. Кэсерил провел его, зеленого, шатавшегося и ничего не соображавшего, к слугам, чтобы те вымыли и уложили своего юного господина. Но самым тревожным, однако, был момент, когда как-то вечером Кэсерил увидел на пальце капитана охраны принца, прибывшего с ними из Баосии, кольцо со знакомым изумрудом. На пальце того самого капитана, который перед выездом из Валенды поклялся матери и бабушке мальчика, поклялся по всей форме — опустившись на одно колено — беречь, охранять брата и сестру ценой собственной жизни… Кэсерил схватил проходившего мимо капитана за запястье. Тот вздрогнул от неожиданности и остановился.
— Милое колечко, — наконец вымолвил Кэсерил.
Капитан освободил руку и нахмурился.
— Мне тоже так кажется.
— Надеюсь, вы не очень дорого заплатили за него. Думаю, изумруд фальшивый.
— Нет, он настоящий, милорд.
— На вашем месте я бы проверил его на подлинность у ювелира, ведь чего только не скажут и не сделают люди ради собственной выгоды!
Капитан прикрыл кольцо ладонью другой руки.
— Это хорошее кольцо.
— По сравнению с тем, что вам пришлось отдать за него, я бы сказал, что это мусор.
Губы капитана сжались. Он отшатнулся и зашагал прочь.
«Если это осада, — подумал Кэсерил, — то мы несем потери».
Погода стала холодной и дождливой, реки вздулись. Сезон Сына неуклонно приближался к концу. Одним промозглым сырым вечером после ужина, когда двор наслаждался игрой музыкантов, Орико наклонился к сестре и прошептал:
— Завтра в полдень приводи своих людей в тронный зал на посвящение ди Джиронала в провинкары. Оденься понаряднее — у меня будет несколько радостных для всего двора объявлений. А! Чуть не забыл — твой жемчуг. Лорд Дондо только вчера вечером жаловался мне, что ты не носишь его подарок.
— Не думаю, что он мне идет, — ответила Исель. Она стрельнула глазами в сидевшего неподалеку Кэсерила, затем снова перевела взгляд на руки, сжимавшие складки платья.
— Ерунда! Как может девушке не идти жемчуг? — фыркнул рей и откинулся в кресле, чтобы поаплодировать только что сыгранной пьесе.
Исель молчала до тех пор, пока Кэсерил, провожая леди в их покои, уже не собрался пожелать им спокойной ночи и отправиться зевая к себе. Тогда она взорвалась:
— Я не ношу этот жемчуг, потому что он подарен мне вором! Я бы вернула его ордену Дочери, но держу пари, что этот дар оскорбил бы богиню. Этот жемчуг — грязный! Кэсерил, что мне с ним делать?
— Бастард — не слишком прихотливый бог. Передайте его настоятелю для больницы или для сиротского приюта, — предложил он.
— Это страшно раздосадует лорда Дондо. Но он не сможет даже выразить свой протест! Отличная мысль! Передайте жемчуг сиротам от моего имени. А что касается завтрашнего дня — я надену мою красную бархатную накидку поверх белого шелкового платья. Это достаточно нарядно. И еще драгоценности, что дала мне мама. Никто не осмелиться высказаться против того, что на мне будут украшения моей матери!
Нан ди Врит задумчиво спросила:
— А что имел в виду ваш брат под «радостными объявлениями»? Вы не думаете, что он уже решил вопрос о вашей помолвке?
Исель остановилась, заморгала, но потом уверенно сказала:
— Нет, не может быть. Это дело долгих месяцев — сначала послы, потом письма, обмен подарками, сборы приданого… в конце концов, мое согласие! Должны написать мой портрет. И у меня будет портрет жениха, кем бы он ни был. Правдивый портрет, без всяких приукрашиваний, написанный художником, которого я выберу сама. Если мой принц толстый, косой, лысый губошлеп — так тому и быть, но я хочу честный портрет.
Бетрис поморщилась.
— Я очень надеюсь, что вам достанется красивый молодой лорд, когда придет на то время.
Исель вздохнула:
— Это, конечно, было бы замечательно, но большинство великих лордов не таковы. Достаточно и того, чтобы он был здоров — не станем обременять богов молитвами о невозможном. Пусть будет здоров и пусть будет кинтарианцем.
— Очень разумно, — кивнул Кэсерил, приободренный таким практическим и взвешенным подходом к жизни, который должен был значительно облегчить его жизнь в ближайшем будущем.
Бетрис неуютно поежилась.
— В последнее время при дворе было слишком много рокнарских послов из всех пяти провинций.
Исель поджала губы.
— Хм…
— Среди высших лордов — приверженцев Пятибожия — выбор невелик, — задумчиво вставил Кэсерил.
— Рей Браджара снова овдовел, — в сомнении закусив губу, высказала свое предположение Нан ди Врит.
Исель отмела его:
— Нет, рею уже пятьдесят семь лет, да и у него есть взрослый женатый наследник. Зачем ему сын от меня, который будет дружественно настроен по отношению к своему дяде Орико — или к своему дяде Тейдесу, — но не будет править своей землей?
— Есть еще внук рея Браджара, — сказал Кэсерил.
— Ему всего семь! Мне придется ждать еще семь лет!
«Нет, — подумал Кэсерил, — это не годится».
— Да, сейчас слишком рано, а ждать — слишком долго. За семь лет может произойти что угодно. Люди умирают, государства воюют…
— Правда, — согласилась Нан ди Врит. — Ваш отец, рей Иас, помолвил вас, когда вам было два года, с одним рокнарским принцем, но бедный паренек вскоре подхватил лихорадку и умер. Да. А то бы вас забрали в его провинцию два года назад.
Желая поддразнить, Бетрис сказала серьезным голосом:
— Рей Ибры тоже вдовец.
Шокированная Исель округлила глаза:
— Но ему же вообще за семьдесят!
— Зато он не толстый. И тебе не придется его долго терпеть.
— Ха! Он может прожить еще двадцать лет просто из вредности. Полагаю, он вполне способен на это. Кроме того, его наследник тоже женат. Мне кажется, единственный из всех принцев, кто мне подходит по возрасту, — это его второй сын, а он не наследник.
— В любом случае в этом году вы не будете помолвлены с ибранцем, принцесса, — подвел итог Кэсерил. — Старый Лис не в ладах с Орико из-за его поддержки Южной Ибры.
— Да, но… говорят, все верховные лорды Ибры — отличные военные моряки, — ни с того ни с сего вдруг добавила Исель.
— Ну а Орико какая с этого польза? — хмыкнула Нан ди Врит. — У Шалиона нет ни ярда прибрежных земель.
— Польза нашему берегу, — прошептала Исель, глядя куда-то вдаль.
— Когда мы владели Готоргетом и теми проходами, мы были готовы взять порт Виспинг. Теперь такая возможность упущена. Да… Скорее всего, принцесса, вас хотят выдать за какого-нибудь лорда Дартаки, так что давайте подналяжем на наш дартакан на следующей неделе, а?
Исель скорчила рожицу, но покорно вздохнула, соглашаясь. Кэсерил улыбнулся и, поклонившись, вышел. Если даже Исель не предназначалась правящему рею Дартаки, ее могли выдать за одного приграничных лордов. Кэсерил размышлял об этом, спускаясь по лестнице. К примеру, за кого-нибудь из теплых северных провинций. Там, где расстояние и власть смогут защитить Исель от… проблем шалионского двора. И чем скорее, тем лучше.
«Для нее или для тебя?»
«Для нас обоих».
Из того, как Нан ди Врит прикрыла ладонями глаза и потом всплеснула руками, Кэсерил сделал вывод, что принцесса выглядит ослепительно в своих алых нарядах, с густыми янтарными волнами волос, ниспадавшими на спину почти до пояса. Так оно и оказалось. Поскольку ему вчера намекнули, что следует надеть, он был в шелковой красной тунике, ранее принадлежавшей покойному провинкару, и в белой шерстяной накидке. Нан выбрала неброские черно-белые одежды, Бетрис была в своем любимом красном.
Они быстро шли под дождем по мокрым булыжникам внутреннего двора к огромной башне Иаса. Все вороны башни Фонсы спрятались под крышей, не желая мокнуть. Нет, не все — Кэсерил резко отклонился, когда одна глупая птица, у которой не хватало нескольких перьев в хвосте, ринулась к нему через моросящий туман с криком: «Кэс! Кэс!»
Стараясь защитить от грязных брызг свой белый плащ, он прогнал ворона. Тот с печальным криком развернулся и полетел обратно.
Обитый красным шелком тронный зал Орико был залит светом укрепленных на стенах светильников, которые доблестно сражались с осенним сумраком; в зале уже ожидали две или три дюжины кавалеров и дам. На Орико были официальные одежды и корона, рейна Сара сегодня отсутствовала. Тейдеса усадили в низкое кресло по правую руку рея.
Принцесса и ее свита, поцеловав правителю руку, заняли свои места: Исель — в кресле слева от пустующего трона рейны, остальные встали рядом.
Улыбающийся Орико начал с подарков. Он передал Тейдесу доходные статьи от еще четырех городов, чтобы пополнить его бюджет. За это младший брат выразил свою признательность ритуальным целованием рук и короткой благодарственной речью. Вчера вечером Дондо не взял на себя обеспечение принца развлечениями, так что сегодня Тейдес был менее зеленым и болезненным, чем обычно.
Затем Орико призвал к своему царственному колену канцлера. Как и было сообщено накануне, рей вручил ди Джироналу верительные грамоты и меч, получив в обмен присягу, что сделало старшего Джиронала провинкаром Илдара. Несколько младших лордов Илдара преклонили колена перед новым провинкаром и принесли ему клятву верности. Титул марча, включая все города и владения с их доходами, был передан лорду — ныне марчу — Дондо, что явилось некоторой неожиданностью.
Исель была удивлена, но явно довольна, когда ее брат подарил ей в поддержку ее бюджета доход от шести городов. Отнюдь не преждевременно — ее бюджет до сих пор был значительно беднее, чем у Тейдеса. Она трогательно поблагодарила Орико, а Кэсерил тем временем погрузился в вычисления. Можно ли Исель теперь обзавестись собственной охраной, вместо той горстки людей из Баосии, которую она делила с Тейдесом? И может ли Кэсерил сам выбрать охранников? Сможет ли принцесса переехать в собственный дом под охраной своих людей? Исель вернулась в свое кресло и расправила юбки. Настороженность ее исчезла, она расслабилась и мягко улыбалась.
Орико откашлялся.
— Я счастлив перейти к наиболее радостному объявлению: самая яркая и… гм… желанная награда. Исель, встань, — Орико тоже встал и протянул руку сводной сестре; озадаченная, но улыбающаяся, она поднялась и снова подошла к нему.
— Марч ди Джиронал, подойдите, — продолжал Орико. Лорд Дондо в полном облачении священного генерала Дочери встал по другую сторону от рея. По рукам Кэсерила пробежали мурашки. «Что задумал Орико?»
— Мой любезный и верный канцлер и провинкар ди Джиронал просил породнить его дом с моим, и после долгих раздумий я пришел к радостному для моего сердца решению, — однако радостным он не выглядел. — Он просил руки моей сестры Исель для своего брата, нового марча ди Джиронала. Итак, я объявляю об их помолвке и благословляю их.
Он повернул полную руку Дондо ладонью вверх, положил поверх узкую тоненькую ручку Исель, сжал их вместе на уровне своей груди и отступил на шаг.
Лицо Исель побелело. Она стояла не шевелясь, уставившись на Дондо бессмысленным взглядом, словно не веря своим ушам. Тогда кровь зашумела, почти забурлила в голове Кэсерила, и он с трудом восстановил дыхание. «Нет! Нет! Нет!»
— В качестве подарка в день помолвки, моя дорогая принцесса… думаю, я угадал, чем бы вам хотелось пополнить свое приданое, — проговорил Дондо и кивком подозвал пажа.
Исель, смерив его холодным взглядом, отвечала:
— Так вы угадали, что мне хотелось город на побережье с хорошим портом?
Дондо, отшатнувшись было, разразился хохотом и повернулся к пажу. Паж откинул крышку обитой кожей шкатулки, открыв взорам серебряную, украшенную жемчугом тиару. Дондо взял ее в руки и поднял над головой, показывая всем присутствующим. В углу, где стояли его друзья, раздались аплодисменты. Пальцы Кэсерила сжали рукоятку меча. Если бы он вытащил и взмахнул им… то был бы повержен на землю, не успев ступить и шагу.
Когда Дондо поднял тиару и хотел водрузить ее на голову Исель, та дернулась, как застенчивая пугливая лошадка.
— Орико…
— Эта помолвка — моя воля и желание, дорогая сестра, — ответил Орико непререкаемым тоном.
Дондо, не горя желанием догонять Исель с тиарой в руках, метнул на рея красноречивый взгляд.
Исель проглотила комок в горле. Было видно, что ее мозг судорожно ищет выход из ситуации. Она не закричала от отвращения и не упала в обморок. Она стояла неподвижно, в полном сознании.
— Сир… Как сказал провинкар Лабрана, когда армия Золотого Генерала преодолела его стены… это полная неожиданность.
По толпе придворных пробежал неуверенный шепоток.
Ее голос стал тише, и она прошептала сквозь зубы:
— Вы не сказали мне. Вы не спросили меня.
Орико ответил, тоже не разжимая зубов:
— Мы поговорим позже.
После короткой паузы она приняла ответ со сдержанным кивком.
Дондо завершил возложение тиары, затем поклонился и поцеловал руку невесты. С его стороны было мудро не потребовать ответного поцелуя — по лицу Исель было видно, что она, скорее всего, укусила бы своего жениха. Придворный священник Орико, в цветах Брата, выступил вперед и призвал благословение всех богов на помолвленных.
Орико провозгласил:
— Через три дня мы вновь соберемся здесь, чтобы засвидетельствовать брачные клятвы и отпраздновать свадьбу. Благодарю вас всех.
— Три дня! Три дня! — воскликнула Исель, ее голос впервые за все время сорвался. — Вы хотели сказать — три года, сир?
— Три дня, — отрезал Орико, — подготовься.
И подозвав слуг, он собрался покинуть зал. Большинство придворных вышло вслед за ди Джироналами, поздравляя обоих. Несколько наиболее любопытных осталось, прислушиваясь к разговору брата и сестры.
— Три дня! Да за это время мы не успеем даже послать курьера в Баосию, чтобы получить ответ от мамы и бабушки.