Буджолд Лоис. Проклятие Шалиона

   Кэсерил показал управляющему замком письма с печатями, и его с братьями ди Гьюра быстро препроводили к личному секретарю рея, который встретил их стоя в скромной, выбеленной известью комнате, служившей кабинетом, холодной от вечной сырости загосурской зимы.
   Секретарь был в средних летах, сухощав и суетлив. Кэсерил приветствовал его полупоклоном, как равный равного.
   — Я кастиллар ди Кэсерил, прибыл из Кардегосса со срочной дипломатической миссией. У меня письма к рею и принцу Бергону ди Ибра от принцессы Исель ди Шалион, — он продемонстрировал печати, но когда секретарь протянул за ними руку, снова прижал письма к груди. — Я получил их лично из рук принцессы. Она просила меня доставить их и передать лично в руки рея.
   Секретарь задумчиво склонил голову набок.
   — Посмотрим, что я смогу сделать для вас, милорд. Рея просто осаждают просители — в основном родственники бывших бунтовщиков, — пытаясь обрести его прощение и милость, что довольно сложно сейчас, — он окинул Кэсерила взглядом с ног до головы. — Думаю, вас никто не предупредил, что рей запретил носить при дворе траур по покойному наследнику, поскольку тот умер нераскаявшимся мятежником. Только те, кто хочет бросить рею вызов, носят эти печальные одежды, но большинство из них делает это… э-э… не здесь. Если вы не хотите вызвать у него гнев, я посоветовал бы вам переодеться, прежде чем вы придете просить об аудиенции.
   Кэсерил вскинул брови.
   — Вам еще не доставили новости из Шалиона? Мы, конечно, скакали быстро, но я не думал, что мы их опередим. Я ношу траур не по наследнику Ибры, а по наследнику Шалиона! Принц Тейдес скоропостижно скончался около недели назад от заражения крови.
   — Ох! — испуганно пробормотал секретарь, — ох, — он выдохнул и взял себя в руки. — Мои глубочайшие соболезнования Дому Шалиона в связи со столь тяжелой утратой, — он замялся. — Письма от принцессы Исель, вы сказали?
   — Да, — и Кэсерил многозначительно добавил: — Рей Орико тяжко болен и не занимается делами. По крайней мере, так было, когда мы покидали Кардегосс.
   Рот секретаря открылся, потом закрылся. Он проговорил:
   — Пройдите, пожалуйста, со мной.
   И провел посетителей в более уютную комнату с горевшим камином в углу.
   — Я узнаю, что можно сделать.
   Кэсерил опустился в мягкое кресло у огня, Фойкс уселся на скамью, а Ферда принялся расхаживать взад-вперед, нахмурившись и рассеянно глядя на развешанные по стенам украшения.
   — Нас примут, сэр? — спросил он. — Проделать такой путь, чтобы топтаться под дверью, словно лавочникам каким…
   — О да. Нас примут, — Кэсерил усмехнулся, когда вошел запыхавшийся слуга и предложил гостям вино и маленькие пряники с печатью Ибры, которыми так славился Загосур.
   — Почему у этой собаки нет лап? — поинтересовался Фойкс, бросив взгляд на пряник, прежде чем впиться в него зубами.
   — Это морская собака, тюлень. У него ласты вместо лап, он охотится на рыб. У них колонии на побережье, отсюда и до Дартаки.
   Кэсерил разрешил слуге налить ему глоток вина. Всего глоток — отчасти из сдержанности, отчасти чтобы добро не пропало зря, — ибо, как он и предполагал, едва он успел смочить в вине губы, как показался секретарь и сказал:
   — Пожалуйте за мной, милорд, господа.
   Ферда отставил свой бокал с темным ибранским вином, Фойкс стряхнул с белого плаща крошки, и они поспешили вслед за Кэсерилом и секретарем, который повел их по лестницам и через каменный мостик к более новой части крепости. Свернув еще несколько раз, они оказались перед двойными дверями с вырезанными на них фигурами морских животных в рокнарском стиле.
   Двери распахнулись, явив взглядам путешественников изысканно одетого лорда, которого вел под руку другой придворный. Лорд возмущался:
   — Но я пять дней ждал этой аудиенции! Что за шутки?
   — Вам просто придется подождать еще немного, милорд, — отвечал придворный, придерживая его за локоть твердой рукой.
   Секретарь провел Кэсерила и братьев ди Гьюра внутрь и огласил их имена и титулы.
   Это оказался не тронный зал, а кабинет, менее официальный и предназначенный не для церемоний, а для совещаний. Стол, достаточно большой, чтобы раскладывать на нем карты и документы, занимал дальнюю часть комнаты. На всем протяжении длинной стены были прорублены застекленные двери, выходившие на балкон с видом на море — бухту и гавань, сердце загосурской силы, власти и богатства. Сквозь огромные стекла в комнату падал отраженный морем серебристый свет, рассеянный и бледный, от этого пламя свечей в настенных светильниках казалось тусклым и плоским.
   Среди полудюжины мужчин, находившихся в кабинете, Кэсерил без труда узнал Лиса и его сына. Семидесятилетний рей Ибры был худощав и плешив; его рыжая в юности шевелюра превратилась в пушистую белую бахрому вокруг макушки. Тем не менее он выглядел сильным, настороженным и энергичным. У высокого юноши, стоявшего рядом с ним, были прямые темные волосы, как у его покойной матери-дартаканки, отливавшие при дневном свете рыжиной. «По крайней мере, он казался здоровым. Хорошо…» Плащ цвета морской волны на принце был усеян сотнями жемчужин, составлявших причудливый узор, которые мягко блеснули, когда он повернулся к вновь прибывшим.
   Судя по массивной цепи на груди, мужчина, стоявший по другую сторону от рея, был его канцлером. Нашивки еще одного из присутствующих выдавали в нем моряка высокого ранга — адмирала ибранского флота.
   Кэсерил приблизился, опустился перед Лисом на колено, довольно изящно, несмотря на боль и усталость, и склонил голову.
   — Милорд, я привез из Ибры печальную весть о смерти принца Тейдеса и срочные письма от его сестры, принцессы Исель, — он протянул верительную грамоту.
   Лис вскрыл печать и быстро пробежал глазами ровные строчки. Его брови вскинулись, и он пристально посмотрел на Кэсерила.
   — Весьма любопытно. Встаньте, милорд посол, — пробормотал он.
   Кэсерил задержал дыхание, и ему удалось подняться на ноги, даже не оттолкнувшись рукой от пола и — это было бы ужасно! — не ухватившись за кресло рея. Он посмотрел на принца Бергона и увидел, что тот нахмурился и не сводит с него глаз. Кэсерил приветствовал принца сердечным кивком и улыбкой. Бергон был хорошо сложенным юношей, даже красивым, когда не хмурился. Не косой, не губошлеп. Немного коренастый, но не толстый, а мускулистый. И не сорокалетний. Юный, с гладкой кожей, но с пробивающимися на щеках и подбородке тенями, что говорило о его зрелости. Кэсерил подумал, что Исель будет довольна.
   Пристальный взгляд Бергона стал просто непереносимым.
   — Скажите что-нибудь еще! — выпалил он.
   — Прошу прощения, милорд? — Кэсерил испуганно отступил, когда принц шагнул вперед и обошел его кругом, разглядывая сверху донизу. Дыхание Бергона участилось.
   — Снимите рубашку! — вдруг приказал он.
   — Что?
   — Снимите рубашку, снимите рубашку!
   — Милорд… принц Бергон… — в памяти Кэсерила немедленно всплыла омерзительная сцена, подстроенная ди Джироналом, чтобы оклеветать его перед Орико. Только здесь не было священных воронов Фонсы, чтобы выручить его. Он понизил голос. — Я прошу вас, милорд, не позорьте меня перед всеми.
   — Пожалуйста, сэр, скажите — не вы ли более года назад, осенью были освобождены с рокнарских галер на побережье Ибры?
   — Ох. Да…
   — Снимите рубашку! — принц почти пританцовывал, вновь обходя Кэсерила по кругу. Кэсерил почувствовал головокружение. Он посмотрел на Лиса, который выглядел таким же обескураженным, как и все остальные, но рей в любопытстве сделал знак рукой, уступая настойчивому и более чем странному требованию своего сына. Смущенный и испуганный, Кэсерил повиновался. Сняв плащ и тунику, он повесил их на согнутую руку и стиснул зубы, пытаясь держаться с достоинством, чтобы снести любые последующие унижения.
   — Вы Кэс! Вы Кэс! — закричал Бергон. Хмурость на его лице сменилась безумным оскалом, и он засмеялся. О боги! Принц сумасшедший! После всех этих скачек по горам и равнинам… он не подходит Исель.
   — Да, мои друзья зовут меня так… — Кэсерил оборвал фразу, ибо принц раскинул руки и обнял его, чуть не оторвав от земли.
   — Отец, — радостно закричал Бергон, — это он! Это тот человек!
   — Что… — начал Кэсерил, потом вгляделся в его лицо попристальнее, прислушался к голосу… и губы его тоже раздвинулись в неудержимой улыбке. «Мальчик вырос!» Представить его годом младше, ниже на четыре дюйма, без тени пробивающейся бороды, с бритой головой, неловким подростком, обгоревшим на солнце… — Пятеро богов, — выдохнул он. — Денни? Денни!
   Принц схватил Кэсерила за руки и поцеловал их.
   — Куда ты делся? Когда я добрался до дома, то неделю пролежал больной, а когда наконец смог послать за тобой человека, ты уже исчез. Я нашел почти всех с корабля, но никто не знал, где ты.
   — Я тоже лежал больной в приюте Матери в Загосуре. А потом я… э-э… пошел домой, в Шалион.
   — Здесь! Ты был здесь все это время! Ах, чтоб меня разорвало! О-о! Но я посылал людей в госпитали и приюты — как же они не нашли тебя? Я решил, что ты, наверное, умер от ран — они были ужасны.
   — Я был уверен, что он мертв, — медленно проговорил Лис, наблюдавший за ними, — раз он не пришел за наградой, коей обязан ему с тех пор мой Дом.
   — Я не знал, что это принц Бергон…
   Седые брови Лиса недоверчиво вскинулись.
   — Правда?
   — Да, отец, — подтвердил принц. — Когда головорезы моего покойного брата похитили меня, они не сказали рокнарскому капитану, кто я. Должно быть, хотели, чтобы я попросту умер на галере.
   — Хранить этот секрет глупо, принц, — упрекнул Кэсерил. — Рокнарцы не тронули бы вас в надежде на выкуп.
   — Да, несомненно, в надежде на огромный выкуп и политические уступки со стороны моего отца, если бы я позволил себе стать заложником своего имени, — челюсти Бергона сжались. — Нет. Я не собирался помогать им играть в эти игры.
   — Так, значит, — сказал Лис странным голосом, внимательно глядя на Кэсерила, — значит, вы прикрыли собой не принца Ибры, спасая его от осквернения, а просто какого-то случайного мальчишку.
   — Мальчишку-раба, милорд, — губы Кэсерила скривились, когда он понял, что Лис гадает — был его поступок геройством или глупостью.
   — Я сомневаюсь в вашем рассудке.
   — Я и сам уверен, что был тогда наполовину безумен, — любезно согласился Кэсерил. — Я находился на галерах с тех самых пор, как меня после падения Готоргета продали в рабство.
   Глаза Лиса прищурились.
   — О, так вы тот самый Кэсерил?
   Кэсерил утвердительно кивнул, мысленно интересуясь, что именно знает Лис о той неудачной кампании, затем развернул тунику. Бергон поспешил помочь ему одеться. Кэсерил чувствовал на себе неотступные взгляды всех находившихся в кабинете, включая Ферду и Фойкса. Он улыбнулся, сдерживая рвущийся наружу смех, хотя в глубине души его уже зарождался новый страх, природы которого он еще не понимал. «Как долго я шел по этому пути?»
   Он вытащил из пакета последнее письмо и отвесил глубокий поклон принцу Бергону.
   — Как говорится в документе, переданном мною вашему уважаемому отцу, я представляю здесь благородную прекрасную леди и прибыл не только к нему, но и к вам. Наследница Шалиона просит вашей руки, — он протянул ошеломленному Бергону запечатанное послание. — Теперь я предоставляю принцессе Исель возможность самой говорить от своего имени, ибо она превосходно справится с этим, благодаря своему ясному уму, естественному праву и священной цели. Потом я должен буду о многом побеседовать с вами, принц.
   — Я страстно желаю выслушать вас, лорд Кэсерил, — и Бергон, окинув взглядом кабинет, пристроился у застекленной двери, где вскрыл письмо и прочитал его, удивленно улыбаясь.
   Изумление читалось и на лице старого Лиса, хотя улыбки на нем не было. Кэсерил был уверен, что заставил скакать мысли рея галопом. Для своих же мыслей он сейчас молился о крыльях.
   Кэсерил и его спутники были приглашены к рею на обед в большой зал. Ближе к закату Кэсерил и Бергон вышли пройтись вдоль берега у подножия крепости. Здесь можно было говорить без лиших ушей, как Кэсерил и желал. Он сделал ди Гьюра знак следовать за ними на расстоянии, с которого братья не могли ничего услышать. Рокот прибоя заглушал звуки голосов. Несколько белых чаек над морем хлопали крыльями и кричали так же громко и пронзительно, как вороны. Кэсерил вспомнил, что в Ибре Бастарду были посвящены именно эти золотоглазые птицы.
   Бергон тоже велел своим вооруженным до зубов охранникам отойти подальше, но не отпустил их. Молчаливая предосторожность эта еще раз напомнила Кэсерилу, что гражданская война только-только завершилась, а Бергону уже довелось быть и шахматной фигурой, и игроком в этой жестокой игре. А в итоге, похоже, шахматной фигурой, которая играла сама по себе.
   — Никогда не забуду тот момент, когда я впервые увидел тебя, — сказал Бергон, — когда меня швырнули рядом с тобой на скамью галеры. Поначалу я испугался тебя больше, чем рокнарцев.
   Кэсерил ухмыльнулся.
   — Потому что я был грязный, покрытый язвами, обгоревший на солнце, обросший и вонючий?
   Бергон оскалился в ответ.
   — Примерно так, — и тихо добавил: — Но ты улыбнулся мне и сказал: «Добрый вечер, юный сэр» таким голосом, словно приглашал меня разделить с тобой стол в таверне, а не скамью у весла.
   — Ну, ты же был новичок, таких у нас было немного.
   — Я много думал об этом позже. Уверен, тогда я плохо соображал…
   — Конечно. Тебя доставили изрядно избитым.
   — Это верно. Похищенный, испуганный, впервые в жизни по-настоящему избитый… и ты помог мне. Научил, что делать, чего ждать, как выжить. Дважды отдавал мне свою воду…
   — Э, только тогда, когда она была тебе действительно необходима. Я-то к тому времени уже привык к жаре и высох настолько, насколько возможно. Человек со временем ко всему привыкает, и то, что еще недавно доводило его до лихорадки и обморока, начинает казаться лишь легким неудобством. Самым главным было — не терять сознание за работой.
   — Ты был добр ко мне.
   Кэсерил пожал плечами.
   — Почему нет? Чего мне это стоило?
   Бергон покачал головой.
   — Любой может быть добрым, когда у него все хорошо. Я потому и считал всегда доброту естественной добродетелью. Но когда были мы голодны, мучимы жаждой, больны, испуганы, а смерть в этом царстве страха заглядывала нам через плечо, ты оставался таким же вежливым, как джентльмен в удобном кресле перед камином.
   — События могут быть ужасными и неизбежными. Люди же всегда могут сделать выбор — если нет, как бы они все это выносили?
   — Да, но… я не знал этого до тех пор, пока не столкнулся сам. Я начал верить в возможность остаться в живых. И я имею в виду не только мое тело.
   Кэсерил кисло улыбнулся.
   — Я был тогда почти мертв.
   Бергон снова покачал головой и на ходу пнул ногой серебристый песок. Заходящее солнце высветило лисью рыжину в его темных дартаканских волосах.
   Покойная мать Бергона считалась в Шалионе суровой решительной женщиной, пытавшейся использовать борьбу между своим мужем и наследником в интересах сына. Но Бергон, похоже, очень любил ее и помнил; ребенком он пережил с ней две осады, когда они были отрезаны от армии отца во время непрекращающейся войны с его сводным братом. Он был очень привязан к этой умной женщине с твердым характером и с правом голоса на мужских советах. Когда они с Кэсерилом делили весло на галере, он часто говорил о своей покойной матери, желая приободриться, хотя и не называл ее имени. Не о своем живом отце. Зрелый разум и самообладание Бергона, выказанные им на галере, не были целиком и полностью наследием Лиса, решил Кэсерил.
   Улыбка Кэсерила стала шире.
   — Ну, так позволь рассказать тебе, — начал он, — все о принцессе Исель ди Шалион…
   Бергон ловил каждое слово Кэсерила, когда тот принялся описывать Исель — ее вьющиеся янтарные волосы, блестящие серые глаза, пухлые улыбчивые губы, ее мастерство наездницы и образованность. Ее хладнокровие и крепкие нервы, умение быстро и собранно действовать в момент опасности. В общем, продать Исель Бергону было столь же трудно, как продать еду умирающему от голода, воду — изнывающему от жажды, одежду — голому в снежную бурю; а ведь он еще даже не упомянул, что принцесса унаследует трон Шалиона! Юноша был уже наполовину влюблен. Лис представлял собой большую угрозу — он бы заподозрил подвох. У Кэсерила не было намерений сообщать рею об этом подвохе. Бергон — другое дело. «Ему — только правду».
   — Есть кое-что, что заставило Исель поторопиться со своей просьбой, — продолжил Кэсерил, когда они добрались до конца пляжа и повернули обратно. — Это величайший секрет, и она просит тебя, как ее будущего мужа, сохранить его в тайне. Это только для твоих ушей, — он набрал в грудь морского воздуха и собрал всю свою решительность. — Все началось с войны между Фонсой Мудрым и Золотым Генералом…
   Они еще дважды прошли по песку туда и обратно, ступая по своим собственным следам, прежде чем Кэсерил закончил рассказ. Солнце превратилось в красный шар и уже почти касалось плоского морского горизонта, а бившиеся о берег волны потемнели и все дальше накатывались на берег. Кэсерил был откровенен с Бергоном, так же как с Истой, и ничего не утаил, кроме разве что исповеди несчастной рейны. Рассказал он также и о Дондо, обитавшем ныне у него в животе. Лицо принца, красноватое от закатного солнца, было задумчивым.
   — Лорд Кэсерил, если бы мне рассказал это кто-нибудь другой, я бы не поверил. Я бы решил, что этот человек безумен.
   — Безумие могло бы быть вполне естественным следствием подобных переживаний, принц, но только не их причиной. Все это правда. Я видел это сам и убедился. Я почти уверен, что тону в этом, — неудачное слово вкупе с шумящими морскими волнами рядом заставили Кэсерила вздрогнуть. Интересно, заметил ли Бергон, что все это время Кэсерил старался идти так, чтобы его собеседник оставался между ним и морем?
   — Ты пытаешься представить меня героем детских сказок, избавляющим принцессу от злых чар поцелуем.
   Кэсерил прокашлялся.
   — Ну, одним поцелуем тут не обойтись, полагаю. Брак должен быть осуществлен, чтобы считаться заключенным законно. Заключенным с теологической точки зрения, я бы сказал.
   Принц бросил на него непроницаемый взгляд. Через несколько шагов он сказал:
   — Я видел твою честность в действии. Это… расширило мой мир. Меня вырастил отец, который всегда был осторожным, предусмотрительным человеком, вечно докапывающимся до тайных мотивов людей. Никто не может обмануть его. Но я видел, как он обманул сам себя. Если ты понимаешь, о чем я.
   — Да.
   — Было очень глупо с твоей стороны набрасываться на того рокнарского надсмотрщика.
   — Да.
   — Однако я уверен, случись такое снова, ты поступил бы так же.
   — Зная то, что знаю сейчас… это было бы сложнее. Но надеюсь… молюсь, чтобы боги оставили мою глупость при мне.
   — Что же это за изумительная глупость, которая сияет ярче золота моего отца? Ты можешь научить меня ей, Кэс?
   — Ох, — выдохнул Кэсерил, — не сомневаюсь.

 
   Кэсерил встретился с Лисом на следующее утро. Его снова проводили в высокую светлую комнату с видом на море, но на этот раз встреча протекала в значительно более узком кругу: он, рей и секретарь. Секретарь сидел за столом перед стопкой бумаг, связкой новых перьев и солидным запасом чернил. Рей расположился у другой стороны стола, где стояли искусно вырезанные из коралла и жадеита шахматы, сама же доска была сделана из полированного малахита, оникса и белого мрамора. Кэсерил поклонился, и рей пригласил его сесть напротив.
   — Играете? — поинтересовался Лис.
   — Нет, милорд, — огорченно ответил Кэсерил, — очень плохо.
   — Ах, какая жалость! — Лис отодвинул доску в сторону. — Бергон очень воодушевлен вашим описанием шалионского бриллианта. Вы хорошо поработали, посол.
   — Всем сердцем надеюсь на это.
   Рей коснулся верительной грамоты Исель, лежавшей на блестящей столешнице.
   — Необычный документ. Вы знаете, что он обязывает принцессу исполнить все, что вы подпишете от ее имени?
   — Да, сир.
   — Ее полномочия в данном вопросе довольно спорны, знаете ли. Дело в ее возрасте.
   — Ну что ж, сир, если вы не признаете за ней права самой заниматься своим браком, полагаю, мне ничего больше не остается, кроме как седлать коня и возвращаться в Шалион.
   — Нет-нет, я же не сказал, что я оспариваю ее права! — в голосе старого короля промелькнуло легкое беспокойство.
   Кэсерил подавил улыбку.
   — Конечно, сир, иметь дело с нами означает публично признать ее власть и права.
   — Хм… верно. Конечно. Молодые так доверчивы. Вот почему блюсти их интересы должны мы, старики, — он взял в руки список, полученный от Кэсерила накануне. — Я изучил предложенные вами пункты брачного договора. Нам нужно многое обсудить.
   — Прошу прощения, сир, это не предложения, это — требования. Если вы хотите дополнить их своими, я внимательно выслушаю вас.
   Брови рея изогнулись дугой.
   — Конечно, нет. Возьмем, к примеру, это — о порядке наследования в случае несовершеннолетия наследника, если боги благословят их детьми. Несчастный случай во время поездки верхом — и рейна Шалиона становится регентшей Ибры! Это неприемлемо. Бергон подвергается риску на поле боя, в отличие от своей жены.
   — Ну, это мы надеемся, что она не будет ему подвергаться. Или я малосведущ в истории Ибры, милорд. Мне кажется, что мать принца перенесла две осады?
   Лис откашлялся.
   — В любом случае, — продолжил Кэсерил, — это риск обоюдный, и таким же должен быть и пункт договора. Исель подвергается риску тяжелых родов, что, естественно, не угрожает Бергону. Одни неудачные роды — и Бергон становится регентом Шалиона. Сколько ваших жен пережило вас, сэр?
   Лис вздохнул, помолчал и сказал:
   — Ну тогда вот этот пункт, об именах.
   Несколько минут умеренного спора закончились решением, что Бергон ди Ибра-Шалион звучит ничуть не хуже, чем Бергон ди Шалион-Ибра, и данному пункту тоже было позволено остаться.
   Лис прикусил губу и задумчиво нахмурился.
   — Как я понимаю, лорд Кэсерил, у вас нет земли. Почему же принцесса не наградит вас в соответствии с вашим званием?
   — Она награждает меня в соответствии со своим. Исель не рейна Шалиона — пока.
   — Уф. С другой стороны, я — рей Ибры и имею возможность высоко оценить ваши заслуги.
   Кэсерил только улыбнулся.
   Ободренный Лис заговорил о красивом поместье с видом на море и снял с доски между ними коралловую ладью. Заинтересовавшись, как далеко это может зайти, Кэсерил бросил, что море его мало привлекает. Тогда Лис завел речь о породистых лошадях и о земле под выгоны, а также о том, каким неподобающим ему видится пункт номер три. На стол встало еще несколько пешек. Кэсерил равнодушно хмыкнул. Лис деликатно вздохнул и упомянул о деньгах, на которые человек может одеваться в соответствии с ибранским титулом, более высоким, чем кастиллар, и о том, как выгодно может быть переписан пункт номер шесть. К растущей кучке фигур присоединилась жадеитовая ладья. Секретарь продолжал делать пометки. Каждый раз хмыканье Кэсерила вызывало в глазах Лиса выражение уважения и презрения одновременно; кучка фигур все увеличивалась. Вскоре рей с горечью в голосе заметил:
   — Вы играете лучше, чем я ожидал, кастиллар.
   В конце концов Лис выпрямился в кресле и повел рукой в сторону выставленных на стол символов его возможных даров.
   — Что вас не устраивает, Кэсерил? Что такого может дать вам эта девочка, чего не могу дать я?
   Ухмылка Кэсерила превратилась в веселую улыбку.
   — Ну как же! Уверен, что она сможет предоставить мне недвижимость в Шалионе, которая меня вполне устроит: два шага в длину и шаг в ширину, и это будет моим навечно, — и мягко, чтобы не обидеть, отодвинул фигуры обратно к Лису. — Вероятно, я должен объясниться. У меня в животе опухоль, которая, как я полагаю, скоро убьет меня. Все эти награды — для живых, как мне кажется. Не для умирающих.
   Губы Лиса шевельнулись, на его лице мелькнули изумление, испуг и смущение, каковое было быстро подавлено. У рея вырвался смешок.
   — Ха! Пятеро богов! У девчонки достаточно мозгов и жестокости, чтобы преподать мне урок в моем же ремесле! Неудивительно, что она предоставила вам такие полномочия. Демоны Бастарда, она отправила ко мне неподкупного посла!
   Три мысли одновременно возникли в голове Кэсерила: первая — у Исель не было столь продуманного плана, вторая — если бы ей указали на это, она сказала бы: «Хм!» и запомнила на будущее и третья — Лису не следует знать о первой мысли.
   Лис посерьезнел и более внимательно посмотрел на Кэсерила.
   — Мне очень жаль, что вы так больны, кастиллар. Это не повод для смеха. Мать Бергона тоже умерла от опухоли в груди, умерла совсем молодой — в тридцать шесть лет. Все тяготы замужества не укротили и не сломили ее, но под конец… ах, впрочем, ладно.
   — Мне тридцать шесть, — не мог не заметить печально Кэсерил.
   Лис заморгал.
   — Тогда вы плохо выглядите.
   — Это так, — согласился Кэсерил. Он взял в руки список. — Что ж, вернемся к брачному договору…
   В конечном итоге из списка не было вычеркнуто ни единого пункта, и все они были одобрены. Затем Лис предложил несколько полезных дополнений, с которыми Кэсерил легко согласился. Лис для виду немного посетовал, намекнул, что недурно бы жене повиноваться мужу, — Кэсерил дипломатично промолчал относительно недавних событий ибранской истории, в которых таковое повиновение также не имело места, — и прошелся насчет упрямства некоторых женщин, которые слишком много на себя берут.