Буджолд Лоис. Проклятие Шалиона

   Запах цветов апельсина заполнял двор, смешиваясь со вкусом меда на губах. Он сделал глоток чая и удивленно заметил:
   — Через три дня будет ровно год, как я пришел в замок Валенды. Я хотел просить места на кухне.
   На щеках Бетрис заиграли ямочки.
   — Я помню. Мы впервые увиделись накануне Дня Дочери за столом провинкары.
   — О, я увидел вас раньше. Вы въехали во двор вместе с Исель и… и Тейдесом.
   «И беднягой ди Санда».
   Она выглядела изумленной.
   — Правда? А где вы были? Я вас не видела.
   — Сидел на скамейке у стены. Вы были слишком заняты, получая нагоняй от отца за скачки по холмам, чтобы заметить меня.
   — Ох, — она вздохнула и опустила руку в воду маленького бассейна, но тут же выдернула ее и, нахмурившись, стряхнула капли с пальцев. Хотя в воздухе нынче и веяло дыханием леди Весны, но вода была еще во власти Отца Зимы. — Мне кажется, это было сто лет назад, а не всего-навсего один год.
   — Для меня время промелькнуло в мгновение ока, — затем Кэсерил сменил тему. — Исель говорила дяде о проклятии, которое мы попытаемся завтра уничтожить?
   — Конечно нет! — и в ответ на его недоуменно вскинувшиеся брови она пояснила: — Исель — дочь Исты. Она не может говорить о проклятии, иначе ее тоже сочтут сумасшедшей. И используют это, чтобы захватить… все. Ди Джиронал уже подумал об этом. На похоронах Тейдеса он распускал разные слухи. Не упускал ни одной возможности с кем-нибудь пошептаться. Если Исель плакала — он интересовался, не истерика ли это; если смеялась — спрашивал, как можно смеяться на похоронах брата; когда она разговаривала — опасался за ее рассудок; когда молчала — пугался, отчего она так мрачно молчит? Вы бы видели, как смотрели на нее люди после таких разговоров. К концу своего визита в Валенду ди Джиронал говорил все это прямо в ее присутствии, надеясь, что она возмутится и ее гнев можно будет приписать неуправляемости и раздражительности. Он плел вокруг нее целую паутину. Но я, Нан и провинкара раскусили его хитрость и предупредили Исель, так что она сохраняла при нем полное хладнокровие.
   — Умница!
   Бетрис кивнула.
   — Но когда мы услышали, что едут люди канцлера, чтобы забрать Исель в Кардегосс, она была в панике, не зная, как покинуть Валенду. Ведь если бы она попала к нему в руки, она оказалась бы полностью в его власти и он легко мог в любой момент объявить ее безумной. И кто бы опровергнул его слова? Он заставил бы провинкаров утвердить его регентство над бедной свихнувшейся девочкой, даже не прибегая к мечу, — она перевела дыхание. — Поэтому Исель не решается рассказывать о проклятии.
   — Да, конечно. Она очень умна и потому осторожна. Ну, волею богов, скоро все кончится.
   — Волею богов и кастиллара ди Кэсерила.
   Он смущенно отпил еще глоток чая.
   — Когда ди Джиронал узнал, что я отправился в Ибру?
   — Не думаю, что он догадывался о чем-то, пока траурный кортеж не добрался до Валенды и вас здесь не оказалось. Старая провинкара сказала, что он получил еще несколько донесений от своих шпионов в Ибре. Полагаю, он не вернулся бы в Кардегосс, если бы ему не нужно было огородить Орико от ди Джеррина. Он дождался бы прибытия всех своих войск, чтобы утвердиться в Валенде.
   — Ди Джиронал послал к границе убийц, чтобы избавиться от меня. Наверное, рассчитывал, что я вернусь один и что переговоры продолжатся позже. Вряд ли он ожидал принца Бергона так скоро.
   — Никто не ожидал. Кроме Исель, — она выводила пальцем узоры на тонкой черной шерсти лежавшего на колене плаща, потом подняла глаза и посмотрела на Кэсерила долгим взглядом. — Пока вы истощали свои силы, пытаясь спасти Исель… вы не узнали, как спасти себя самого?
   После короткой паузы Кэсерил просто ответил:
   — Нет.
   — Это… это неправильно, — Бетрис свела брови.
   Он рассеянно обвел глазами залитый солнцем двор, не желая встречаться взглядом со своей собеседницей.
   — Мне очень нравится это новое здание. Вы знаете, что в нем нет ни одного призрака?
   — Вы меняете тему, — морщинка между ее бровями стала глубже. — Вы всегда так делаете, когда не хотите о чем-то говорить. Это я уже поняла.
   — Бетрис… — тяжело вздохнув, мягко сказал Кэсерил, — наши пути разошлись в ту ночь, когда я вызвал для Дондо демона смерти. Я не могу вернуться. Ты будешь жить, а я нет. Мы не можем быть вместе, даже если… просто не можем.
   — Ты не знаешь, сколько времени тебе осталось. Это могут быть недели. Месяцы. Но даже если боги дадут нам всего час, остальное не имеет значения.
   — Дело не во времени, — он поежился от омерзения, — дело в слишком большой компании. Подумай о нас наедине — ты, я, Дондо, демон смерти… разве это не страшно, разве я не внушаю тебе ужас? — его голос звучал почти умоляюще. — Поверь, что я сам в ужасе от себя!
   Она посмотрела на его живот, затем отвела взгляд. Ее подбородок упрямо вздернулся.
   — Я не верю, что нет выхода, я не верю, что демон и призрак внутри тебя — навсегда. Ты считаешь меня трусихой?
   — Ни в коем случае, — прошептал Кэсерил.
   Она простонала, опустив глаза:
   — Ради тебя я взяла бы штурмом замок богов, если бы знала, где он.
   — Ну вот! Ты разве не читала Ордолла, когда помогала Исель зашифровывать письма? Так вот он утверждает, что мы и боги — здесь, все вместе, разделенные только тенью. Между нашими мирами нет расстояний, которые необходимо преодолеть, чтобы достигнуть их. — «На самом деле я вижу тот мир прямо отсюда, не сходя с места». Ордолл был абсолютно прав.
   — Но ты никогда не сможешь силой заставить богов сделать что-то. Это справедливо. Они тоже не могут заставить нас.
   — Ну вот, опять! Снова сменил тему.
   — Что вы собираетесь завтра надеть? Что-нибудь обворожительное? Вы знаете, что вам не положено затмевать невесту?
   Бетрис свирепо посмотрела на него.
   Наверху на галерее показалась леди ди Баосия, вышедшая из покоев Исель, и позвала Бетрис разрешить запутанный вопрос о каких-то тканях. Бетрис неохотно поднялась на ноги и пошла к лестнице. На ходу она внезапно обернулась и сказала:
   — Ладно, пусть так, пусть вы обречены, коль вам угодно, но если я завтра упаду с лошади и сломаю себе шею, надеюсь, вы почувствуете себя полным идиотом!
   — Даже больше, чем идиотом, — пробормотал он вслед ее сердито шелестевшим юбкам. Ярко освещенный солнцем двор затуманился в его непослушных глазах, и он вытер их коротким, резким взмахом руки.

 
   Утро следующего дня выдалось ясным, как и ожидалось. Окутанный запахом апельсиновых цветов двор был до отказа заполнен людьми, когда Исель в сопровождении своей тети и Бетрис появилась на галерее и начала спускаться по лестнице. Кэсерил посмотрел на них и счастливо улыбнулся. Камеристки продемонстрировали поистине героические усилия в борьбе с шелком и атласом, задрапировав Исель во все оттенки голубого цвета, подобающего невесте. Синий плащ ее был усыпан таким количеством ибранских жемчужин, складывавшихся в стилизованное изображение леопарда, какое только смогли сыскать в Тарионе за столь ограниченное время. Раздался взрыв аплодисментов. Невеста улыбалась, ее волосы переливались и сверкали на солнце, словно река драгоценностей. Две кузины Исель под строгим надзором матери несли шлейф ее платья. Даже облако проклятия, казалось, обвивало ее как изящное одеяние. «Осталось недолго…»
   Кэсерил занял свое место рядом с провинкаром ди Баосия и оказался во главе процессии, двинувшейся по извилистым улочкам к стоявшему неподалеку храму Тариона.
   Благодаря удивительной слаженности процессия жениха, следовавшая из дворца ди Уэста, прибыла к храму одновременно с процессией невесты. Принц был в красном и оранжевом — цвета, соответствующие его возрасту и полу, — а на лице его были написаны такие решительность и отвага, которые сделали бы честь любому храбрецу, в одиночку штурмующему бастион. Палли, Ферда, Фойкс и дюжина солдат ордена в парадных мундирах сопровождали принца и его скромную ибранскую свиту, чтобы они не чувствовали себя слишком малочисленными. Несмотря на краткий срок, прошедший со дня объявления до дня свадьбы, прибыло множество гостей. Кэсерил насчитал более тысячи дворян, столпившихся на центральном круглом дворе храма. На улицах же, пролегавших между дворцами провинкара и ди Уэста и храмом, собрался, казалось, весь Тарион. Город явно охватила праздничная лихорадка.
   Обе процессии слились в одну и вошли в храм. Тарион всегда славился своими храмовыми певцами — от их звонких голосов дрожали священные стены. Молодая чета, следуя за старшим настоятелем, входила в каждое крыло по очереди, принося дары и на коленях произнося молитвы перед алтарями всех богов Семейства, чтобы получить их благословение. Дочь и Сына благодарили за защиту своей жизни до сегодняшнего дня; Мать и Отца просили направить их по верному пути в будущем.
   Согласно традиции и теологии, Бастард не участвовал в церемонии бракосочетания, однако предусмотрительные пары обязательно приносили дары и ему. Сегодня священными посланцами были назначены Кэсерил и ди Тажиль. Получив подношения от Исель и Бергона, они, провожаемые поющими детьми, прошли вокруг основного здания к башне Бастарда. Настоятель Бастарда стоял улыбающийся, в белых одеждах, готовый провести их к алтарю.
   Молодая чета в день своей свадьбы вынуждена была одалживать одежду, деньги, пищу и крышу над головой, но Бергон не обошел бога подношением. Ди Тажиль выложил на алтарь тяжелый кошелек с ибранским золотом и прочитал молитву. Исель послала Бастарду обещание починить крышу его башни в Кардегоссе, когда она станет рейной. Кэсерил добавил подарок и от себя — испачканную кровью нитку жемчуга, все, что осталось от порванного ожерелья Дондо после схватки с разбойниками. Эта драгоценность была столь тяжелой и проклятой, что ею могли владеть только боги. Кэсерил вздохнул с облегчением, когда она наконец попала по назначению.
   Выходя из башни Бастарда во двор, Кэсерил взглянул на толпу и обмер — он увидел среди зрителей пожилого мужчину, окутанного светло-серым, как зимний день, сиянием. Кэсерил посмотрел на него своим обычным зрением и разглядел серо-черные одежды, украшенные на плечах красной тесьмой. Служащий муниципального суда Тариона… возможно, это был обычный судья. И обычный святой Отца, как Клара — святая Матери в Кардегоссе?..
   Человек этот уставился на Кэсерила, открыв рот, с непередаваемым изумлением в глазах; его лицо побледнело. У них не было возможности перекинуться словом, поскольку Кэсерил должен был войти внутрь храма для продолжения церемонии, но он решил при первом же удобном случае расспросить об этом человеке настоятеля.
   Молодожены произнесли по короткой речи у центрального огня, после чего настоятель, Кэсерил и все остальные потянулись обратно по украшенным флагами улицам к новому дворцу ди Баосия, где их ждал большой пир. Блюда подавались столь вкусные и в таком изобилии, что было совершенно непонятно, как удалось все это организовать за какие-то два дня. Кэсерил подозревал, что в ход пошли запасы, отложенные на празднование приближавшегося Дня Дочери, но он не думал, что богиня обидится. Как почетных гостей, Кэсерила и старшего настоятеля посадили на заранее приготовленные для них места, так что у них не было возможности для приватной беседы до самых танцев по окончании обеда, когда музыка выманила молодежь во двор. Тогда те два человека, с которыми так хотел поговорить Кэсерил, сами подошли к нему.
   Судья стоял чуть позади настоятеля и явно нервничал. Они с Кэсерилом обменялись долгими взглядами, пока настоятель коротко представлял их друг другу.
   — Милорд ди Кэсерил, позвольте представить вам достопочтенного Паджинина. Он служит в муниципалитете Тариона… — настоятель понизил голос, — и утверждает, что вы осенены богом. Это правда?
   — Увы, да, — вздохнул Кэсерил. Паджинин кивнул, всем своим видом выражая: «Я так и знал». Кэсерил огляделся и отвел своих собеседников в сторону; было довольно сложно найти уединенное место, но наконец они устроились в небольшом внутреннем дворике возле одного из боковых входов во дворец. Начинало смеркаться. Издалека доносились звуки музыки и веселый смех. Слуга зажег факелы на стенах дворика и вернулся в здание. Над головой быстро бежали высокие облака, то и дело закрывая первые вечерние звезды.
   — Ваш коллега, старший настоятель Кардегосса, знает обо мне все, — сказал Кэсерил настоятелю Тариона.
   — Ох, — настоятель заморгал, и в глазах его отразилось заметное облегчение. Кэсерил не считал необходимым рассказывать ему свою историю, но и отсылать настоятеля тоже не следовало. — Менденаль — замечательный человек.
   — Отец Зимы, как я вижу, сделал вам подарок, — обратился Кэсерил к судье. — Что это за дар?
   Паджинин взволнованно кивнул.
   — Иногда… не все время… Он позволяет мне знать, кто из свидетельствующих в судебной палате лжет, а кто говорит правду, — Паджинин заколебался. — Это не всегда так хорошо, как может показаться.
   Кэсерил коротко хмыкнул.
   Паджинин заметно просветлел — заметно и для внутреннего, и для обычного зрения Кэсерила — и сухо улыбнулся.
   — А-а, вы понимаете.
   — О да.
   — Но вы, сэр… — Паджинин озабоченно повернулся к настоятелю. — Я сказал «осенен богом», но это не совсем так, неверное описание для того, что я вижу. Это… на него почти больно смотреть. Только три раза с тех пор, как мне дано это зрение, я встречал людей, тоже имевших дело с богами, но такого я не видел никогда.
   — Святой Умегат в Кардегоссе говорил, что я выгляжу как пылающий город, — согласился Кэсерил.
   — Да… — искоса взглянул на него Паджинин, — это описание довольно верное.
   — Он был ученый человек.
   «Когда-то».
   — Что подарили вам боги?
   — Э-э… я думаю, что на самом деле я сам — дар. Принцессе Исель.
   Настоятель прижал пальцы к губам и быстро осенил себя священным знаком.
   — В таком случае это объясняет ходящие о вас слухи.
   — Что за слухи? — беспокойно спросил Кэсерил.
   — Но, лорд Кэсерил, — перебил его судья, — что за ужасная тень нависает над принцессой Исель? Это не дар богов! Вы ведь тоже видите это?
   — Я… этим я и занят. Пытаюсь избавить ее от тени. Это и есть мое предназначение. Мне кажется, я уже почти достиг цели.
   — Ох, какое облегчение, — Паджинин повеселел.
   Кэсерил понял, что очень хочет уединиться с Паджинином и поговорить без свидетелей. «Как ты справляешься с этим?» Настоятель мог быть благочестивым и набожным, возможно, хорошим управляющим и даже весьма сведущим в вопросах теологии, но Кэсерил подозревал, что он никогда не поймет всех неудобств жизни и деяний святого. Горькая улыбка Паджинина сказала ему самому все. Кэсерилу хотелось выпить с ним, выслушать его рассказ и поделиться своими заботами.
   К великому смущению Кэсерила, настоятель низко поклонился ему и сказал благоговейным шепотом:
   — Благословенный, могу ли я что-нибудь сделать для вас?
   Вопрос Бетрис эхом раздался в его голове: «Вы не узнали, как спасти себя самого?» Может быть, невозможно спасти себя самому. Может быть, должно спасать друга по очереди…
   — Сегодня — нет. Завтра… или позже, на неделе, я хотел бы встретиться с вами и обсудить одно личное дело. Можно?
   — Конечно, благословенный. Я в вашем распоряжении.
   Они вернулись к столу. Кэсерил чувствовал себя измученным до предела и страстно хотел только одного — упасть в постель и спать, спать. Но двор под окнами его спальни был полон шумных, веселящихся гостей. Запыхавшаяся Бетрис пригласила его на танец, он извинился и сказал, улыбаясь, что не готов сейчас к подобным упражнениям. Она не испытывала недостатка в партнерах. Ее взгляд часто останавливался на нем, пока он сидел у стены и наблюдал за танцами, потягивая разбавленное вино. Он тоже не испытывал недостатка в собеседниках — к нему подсаживались и мужчины, и женщины, надеясь обеспечить себе теплое местечко при дворе будущей рейны. Кэсерил с неизменной вежливостью и непреклонностью отвечал всем, что этот вопрос пока не обсуждается.
   Ибранские лорды притягивали женщин, как мед притягивает пчел, и выглядели очень довольными. Примерно в середине вечера прибыл лорд ди Сембюр, присоединился к пирующим и вызвал очередной всплеск восторгов. Ибранцы обменялись рассказами о своих приключениях под восхищенные вздохи знатных шалионок. К удовольствию Кэсерила, Бергон представал в глазах слушательниц романтическим героем, а Исель — после ее побега из Валенды — героиней. Эта очаровательная история будет противостоять грязной клевете ди Джиронала о безумии бедняжки Исель, подумал Кэсерил. «А ведь наша история — правда!»
   Наконец подошло время, которого с таким нетерпением дожидался Кэсерил, — молодоженов проводили в их покои. Никто из них, порадовался Кэсерил, не выпил столько, чтобы быть пьяным в этот ответственный момент. А вот вино, которое пил Кэсерил, отчего-то постепенно становилось все менее и менее разбавленным в течение вечера, и язык у него несколько заплетался, когда принц и принцесса подозвали его к лестнице, чтобы обменяться церемониальными поцелуями благодарности. Он осенил себя кинтарианским знаком и призвал благословение на их головы. Торжественная благодарность, которую он прочел в их глазах, его даже смутила.
   Леди ди Баосия пригласила небольшой хор, который пел молитвы, пока молодожены поднимались по лестнице; звонкие голоса заглушали шум царившего вокруг веселья. Исель сияла от радости, ее глаза горели как звезды, когда она, стоя под руку с Бергоном, улыбнулась всем и бросила вниз цветы.
   Новобрачные исчезли в дверях спальни. Два офицера встали в разных концах галереи, чтобы им никто не мешал. Через некоторое время камеристки и Бетрис вернулись, и танцы продолжились. Гости не угомонились бы до рассвета, но пошел холодный дождь и прогнал танцоров со двора под крышу соседнего здания. Медленно, опираясь рукой на перила, Кэсерил взобрался по лестнице и ушел к себе. «Мое задание выполнено. Что теперь?»
   Он не знал. Великий страх, терзавший его, оставил его душу. Теперь он мог жить или умереть — на выбор. «Я отказываюсь сожалеть. Я не буду оглядываться назад». Момент равновесия. Встреча прошлого и будущего. Он даже подумал, что может встретиться завтра с судьей. Его компания рассеет одиночество.
   «На самом деле, не так уж я и одинок», — решил он чуть позже, когда омерзительные, непристойные вопли Дондо зазвучали в обычное время в его, и только его, ушах. Заблудившийся дух был сегодня еще злее и безумнее, нежели во все предыдущие дни. Последние следы его разума и здравомыслия растворились под напором безумной ярости. Кэсерил прекрасно понимал, почему, и улыбался сквозь слезы, то катаясь по постели в приступах нестерпимой боли, то сворачиваясь клубочком, чтобы прижать пульсирующий живот.
   Кэсерил чуть не потерял сознание и после этого заставил себя встать, ужаснувшись, что восставший Дондо может захватить его еще живое тело и использовать его для покушения на Исель и Бергона. Содрогаясь в конвульсиях, он старался не кричать, не выпускать рвущиеся наружу слова, ибо не сомневался в том, чьи слова это будут.
   Когда атака завершилась, он упал, задыхаясь, на холодный пол, запутавшись в собственной ночной рубашке, с обломанными, кровоточащими ногтями. Его вырвало, и он так и лежал в этой луже, не в силах шевельнуться. Кэсерил коснулся своей мокрой бороды — вокруг рта были хлопья пены. Его живот стал прежнего размера — или ему приснилось в кошмарном сне, что тот превращался в огромное, раздутое брюхо? — хотя вся брюшная стенка болела и дрожала, мышцы сводило, как после непомерных усилий.
   «Я не могу так больше». Что-то должно уступить — его тело, его рассудок, его дыхание. Его вера. Что-нибудь.
   Он встал, вымыл пол и вымылся в умывальнике сам, затем переоделся в чистую длинную рубаху, расправил пропитавшиеся потом сбитые простыни, зажег в комнате все свечи и заполз в постель. И лежал, широко раскрыв глаза, пожирая ими свет.
   Вскоре послышалось приглушенные голоса слуг и тихие шаги на галерее за дверью. Дворец просыпался. Кэсерил, должно быть, задремал, так как свечи догорели, а он не помнил, когда именно они погасли. Серый свет проникал в щель под дверью и между ставнями.
   Сейчас должны были начаться утренние молитвы. Утренние молитвы — это замечательно, хотя сама мысль, что нужно подняться, чтобы присоединиться к молящимся, вызывала головокружение. Кэсерил встал. Медленно. Ну что ж, похмелье будет сегодня не у него одного в Тарионе. Даже если он не был пьян. Придворные по случаю свадьбы сняли траур, и Кэсерил выбрал среди предоставленной ему одежды скромный, но, как ему показалось, жизнерадостный наряд.
   Затем он спустился во двор ждать восхода солнца и появления молодоженов. Солнца, кажется, не ожидалось — дождь хотя и перестал, но небо было затянуто темными холодными тучами. Кэсерил вытер каменный бортик бассейна носовым платком и уселся. Он обменялся улыбкой и пожеланием доброго утра с пожилой служанкой, прошедшей мимо со стопкой белья в руках. В дальней части двора в поисках оброненных вчера кусочков еды прогуливался ворон. Кэсерил обменялся с ним взглядами, но птица, похоже, не испытывала к нему никаких особенных чувств и продолжала поиски завтрака. Подумав, он решил, что должен чувствовать облегчение от подобного безразличия.
   Наконец выходившая в галерею дверь спальни принца и принцессы распахнулась. Сонные стражи на своих постах вытянулись в струнку. Зазвучали женские голоса и один мужской — тихие и радостные. Появились Исель и Бергон, одетые к утренней молитве, ее рука нежно сжимала его руку. Они повернули к лестнице и, выйдя из тени галереи, начали спускаться вниз.
   Нет… тень следовала за ними.
   Кэсерил протер глаза, закрыл и снова открыл их. И дыхание у него остановилось. Зловещее облако, раньше обнимавшее Исель, теперь обнимало и Бергона.
   Исель улыбалась мужу, Бергон отвечал ей такой же улыбкой. Вчера вечером они выглядели усталыми, возбужденными и немного смущенными. Сегодня же утром они выглядели влюбленными. С клубящейся вокруг, словно дым от горящего корабля, тьмой.
   Когда они подошли поближе, Исель весело пропела:
   — Доброе утро, лорд Кэс!
   Бергон ухмыльнулся и спросил:
   — Вы присоединитесь к нам, сэр? Мы должны поблагодарить вас за это прекрасное утро, не правда ли?
   Губы Кэсерила попытались изобразить улыбку.
   — Я… я… чуть позже. Я кое-что оставил у себя в комнате.
   Он вскочил и бросился вверх по лестнице. Повернулся и увидел с галереи, как они идут через двор. И как тень следует за ними.
   Он захлопнул за собой дверь и прислонился к ней спиной, хватая ртом воздух, почти плача. «Боги. Боги. Что я наделал?»
   «Я не освободил Исель. Я навлек проклятие на Бергона».

26

   Совершенно убитый, Кэсерил просидел в своей комнате все утро. После полудня к нему в дверь постучал паж с пугающим известием, что принц и принцесса желают видеть его в своих покоях. Кэсерил хотел было сослаться на болезнь, которую ему, впрочем, даже не надо было изображать. Но тогда Исель тотчас прислала бы к нему врачей, а встреча с Роджерасом была еще слишком свежа в его памяти. Кэсерил содрогнулся. С огромной неохотой он расправил одежду, привел себя в порядок и, выйдя, зашагал по галерее к комнатам молодой четы.
   Высокие окна гостиной были открыты прохладному весеннему свету. Исель и Бергон в праздничных нарядах, только что вернувшиеся с полуденного банкета во дворце ди Уэста, ожидали его с нетерпением. Они сидели на углу стола перед стопкой бумаги, перьями, чернильницей и прочими необходимыми для письма предметами. С другой стороны был приглашающе придвинут третий стул. Их головы, янтарная и каштановая, были наклонены друг к другу в тихом разговоре. Тень все клубилась над ними, вязкая, как горячая смола. Услышав шаги Кэсерила, оба посмотрели на него и заулыбались. Он облизал пересохшие губы и поклонился с застывшим лицом.
   Исель указала на бумаги.
   — Наша следующая неотложная задача — составить письмо моему брату Орико, сообщить ему о предпринятых нами шагах и уверить в нашей лояльности и подчинении. Я думаю, чтобы помочь Орико принять случившееся, нам следует включить выдержки из всех пунктов договора, показывающих, какие преимущества получил Шалион от нашего брака. Как вам кажется?
   Кэсерил откашлялся и проглотил комок в горле.
   Брови Бергона непонимающе поднялись.
   — Кэс, ты выглядишь бледным, как… э-э… с тобой все в порядке? Пожалуйста, сядь!
   Кэсерил покачал головой. Ему снова хотелось броситься в объятия спасительной лжи — или, на данный момент, полуправды, поскольку он действительно чувствовал себя плохо.
   — Все не в порядке, — прошептал он и упал перед принцем на одно колено. — Я совершил ужасную ошибку. Мне так жаль. Очень жаль.
   Озабоченное лицо Исель плыло у него перед глазами, словно в тумане.
   — Лорд Кэс?..
   — Ваш брак… — он проглотил комок и с трудом заставил шевелиться онемевшие губы, — не снял проклятия с Исель, как я надеялся. Наоборот, оно теперь лежит на вас обоих.
   — Что? — выдохнул Бергон.
   В голосе Кэсерила зазвучали слезы.
   — И теперь я не знаю, что делать…
   — Откуда вы это знаете? — спросила Исель.
   — Я вижу его. Я вижу его на вас обоих. Еще темнее и гуще. Плотнее.
   Губы Бергона приоткрылись в испуге.
   — Я… мы сделали что-то не так? Каким образом?..
   — Нет-нет! И Сара, и Иста вышли замуж и получили проклятие Дома Шалиона. Я думал, что проклятие передается только по мужской линии наследников Фонсы вместе с именем.