Страница:
Небо просветлело, сменив серые краски Отца Зимы на синеву Дочери. В сумерках двора Кэсерил увидел, что тела его соседей начали отбрасывать тени и обретать дар света — цвет. Аромат апельсиновых деревьев тяжело висел во влажном утреннем воздухе, но и он не мог помешать Кэсерилу чувствовать нежный запах волос Бетрис. Совсем закоченев, Кэсерил поднялся на колени.
Откуда-то из дворца донесся мужской крик и внезапно оборвался. Пронзительно завизжала женщина.
Откуда-то из дворца донесся мужской крик и внезапно оборвался. Пронзительно завизжала женщина.
27
Кэсерил оттолкнулся руками от каменных плит двора, вскочил на ноги и, откинув полу плаща, освободил рукоять меча. Окружающие тоже поднялись и тревожно озирались по сторонам.
— Ди Тажиль, — Бергон взмахнул рукой, — проверьте.
Ди Тажиль кивнул и убежал. Ди Сембюр — его правая рука была еще на перевязи — сжал и разжал пальцы левой руки и, отправившись вслед за ди Тажилем, неловко попытался дотянуться до меча.
— Нужно запереть ворота, — бросил он на ходу. Кэсерил быстро окинул взглядом маленький дворик и арку ворот. Их изящные, обитые железом створки ди Тажиль оставил широко распахнутыми. Есть ли здесь еще одни вход?
— Принцесса, принц, Бетрис — вы не должны оказаться здесь в ловушке, — он побежал за ди Сембюром. Сердце так и выпрыгивало у него из груди. Если ему удастся выпустить их, прежде чем…
Едва ди Сембюр оказался у арки ворот, внутрь влетел перепуганный паж.
— Милорды, на помощь! Во дворец ворвались вооруженные люди! — и обернулся с испуганным лицом.
«А вот и они». Двое мужчин с мечами наголо бежали за пажом. Ди Сембюр, пытавшийся запереть ворота левой рукой, одновременно держа в ней меч, еле уклонился от первого удара. Кэсерил поспешил ему на помощь. Его первый выпад был яростным, но противник парировал удар, и лязг металла эхом отразился от стен.
— Уходите! — крикнул он через плечо. — По крышам, если придется!
Сможет ли Исель взобраться на крышу в дворцовых нарядах? Он уже не видел, послушались ли они его приказа, так как противник бросился в атаку. Разбойники или солдаты — кто бы они ни были — носили обычную одежду, как у горожан, без всяких опознавательных знаков; они наводнили город, пробравшись в него небольшими отрядами и смешавшись с праздновавшим народом.
Ди Сембюр с плеча рубанул своего противника. Тот начал валиться на землю, но его тяжелый ответный удар пришелся по правой руке ибранца. Ди Сембюр побледнел и со сдавленным стоном упал на спину. Из-за угла появился другой солдат и побежал к воротам; на нем были баосийские черный и зеленый цвета. Поначалу сердце Кэсерила дрогнуло в надежде, но он тут же узнал бывшего капитана охраны Тейдеса — похоже, тот вполне овладел наукой предательства.
Губы капитана при виде старого врага злобно скривились, он, мрачно скалясь, крепче сжал меч и поспешил присоединиться к противнику Кэсерила. У Кэсерила не оставалось ни мгновения между ударами, чтобы свободной рукой попытаться прикрыть ворота, да и умирающий противник ди Сембюра упал как раз между створками. Единственное — и, вероятно, самое лучшее на сегодняшний день — преимущество заключалось в том, что в узком пространстве ворот его противники могли атаковать только по очереди. Рука Кэсерила все больше немела от ударов, отдававшихся через клинок в рукоять, живот сводили болезненные спазмы. Но каждый его судорожный вдох и выдох давал возможность Исель, Бергону и Бетрис сделать еще один шаг к спасению. Один шаг, два, три… Где ди Тажиль? Девять шагов, одиннадцать, пятнадцать… Сколько еще людей подоспеет сюда следом за этими? Его клинок рубанул по подбородку первого противника, тот с воем отшатнулся и схватился руками за окровавленное лицо, но капитан только выиграл, получив больший простор для атаки. На руке его до сих пор было кольцо с зеленым камнем, доставшееся ему от Дондо. Оно сверкало, когда его меч отбивал удары Кэсерила и наносил свои. Сорок шагов. Пятьдесят…
Мир сузился; Кэсерил уже хотел выиграть не день, и не эту схватку, и не свою жизнь, а всего лишь еще один шаг. Каждый шаг — маленькая победа. Шестьдесят… он сбился со счета. Начать сначала. «Раз. Два. Три…»
«Наверное, я сейчас умру. Всего лишь во второй раз». Он плакал в глубине души оттого, что все было зря, что этой смерти будет недостаточно. Рука дрожала от усталости. Здесь нужен был воин, мастер меча, а не секретарь, но на утренней службе принца и принцессы присутствовали всего несколько дворян. И никто не придет к нему на помощь? Наверняка даже старый слуга мог бы взять что-нибудь в руки и швырнуть во врага… двадцать два…
Может, ему удастся отступить через двор к лестнице? Успели ли уже Бергон и дамы уйти наверх? Он бросил короткий взгляд назад и сразу понял, что это было ошибкой — он сбился с ритма; меч капитана с противным лязгом выбил клинок из его онемевшей руки. Сталь зазвенела, ударившись о камни, упавший меч завертелся. Баосиец бросился в проем ворот и сбил Кэсерила с ног. Еще полдюжины атакующих ворвалось следом за ним и бросились через двор; самые осторожные и опытных пинали Кэсерила, пробегая мимо, чтобы не дать ему встать. Он так и не понял, кто они, но не сомневался в том, кому они служат.
Кашляя, он повернулся на бок, как раз вовремя, чтобы увидеть ди Джиронала, который, изрыгая проклятия, быстрым шагом входил в ворота в сопровождении еще полудюжины людей. Ди Сембюр скорчившись лежал на земле, страдальчески скрипя зубами. Спаслись ли Исель и Бергон? Через черную лестницу? Или по крыше? Кэсерил молил богов, чтобы они не заперлись с перепугу в своих покоях. Ди Джиронал направился к лестнице на галерею, где его поджидал небольшой отряд его людей.
— Мартоу! — взревел Кэсерил, поднимаясь на колени.
Ди Джиронал резко обернулся.
— Ты!
Повинуясь его жесту, баосийский капитан вместе с другим солдатом схватили Кэсерила под руки и подтащили к ногам ди Джиронала.
— Ты опоздал! Она замужем и уже побывала на брачном ложе! Ты ничего не можешь сделать! Шалион приобрел Ибру за самую лучшую цену, и вся страна празднует эту удачу. Она — Дитя Весны и радость богов. Ты не можешь победить ее. Сдавайся! Спасай свою жизнь и жизнь своих людей.
— Замужем? — прорычал ди Джиронал. — Овдовеет, если надо. Она сумасшедшая предательница, она продалась Ибре, и на ней проклятие, а на мне — нет!
Он снова двинулся к лестнице.
— Это ты продаешь всех, Мартоу! Ты продал Готоргет за рокнарские деньги, от которых я отказался. А потом ты продал меня в рабство на галеры, чтобы заставить меня замолчать! — Кэсерил окинул свирепым взглядом заколебавшихся солдат. «Пятьдесят пять, пятьдесят шесть, пятьдесят семь…» — Этот лжец продает своих собственных людей. Следуйте за ним, и вы рискуете тоже оказаться преданными, как только он почует прибыль!
Ди Джиронал снова обернулся и вытащил меч.
— Я заткну твою пасть, ты, жалкий дурак! Поднимите его.
«Подожди, нет…»
Двое солдат, державших Кэсерила, дернулись, подались в сторону, глаза их расширились, когда ди Джиронал, шагнув вперед, ухватил обеими руками меч и взмахнул им.
— Милорд, это убийство! — нерешительно пробормотал тот, что был слева от Кэсерила. Нанести удар, который снес бы Кэсерилу голову, ди Джиронал не мог — мешали собственные люди, державшие жертву; канцлер отказался от первоначального намерения и решил нанести удар в живот. Он послал меч вперед, вложив в удар всю мощь своей ярости. Сталь, пронзив шелк туники и мышцы, вошла в живот, силой удара чуть не отбросив Кэсерила назад.
Звуки стихли. Меч скользил внутрь так медленно, как жемчужина, тонущая в меду… и совершенно безболезненно. Красное лицо ди Джиронала застыло в гримасе бешенства. Солдаты выпустили руки Кэсерила и отпрянули в стороны, разинув рты, но так и не издав испуганного крика.
Только Кэсерил услышал радостный, триумфальный вопль демона смерти, который, оставляя за собой на металле раскаленный докрасна след, метнулся вверх по лезвию меча к руке ди Джиронала. С криком боли вслед за демоном из живота вытекла черная жижа — Дондо. Вокруг державшей меч руки канцлера засверкали бело-синие искры, обвивая ее, словно плющом, а затем охватили все его тело. Очень медленно голова ди Джиронала откинулась назад, и из открытого рта вылетело белое пламя — его душа была вынута из тела. Волосы Мартоу встали дыбом, глаза расширились и выпучились. Меч под тяжестью своего падающего хозяина все еще входил внутрь живота Кэсерила, и плоть страшно шипела, обожженная. Белое, черное и красное свились в клубок, переплелись и устремились в никуда. Душа Кэсерила, тоже оказавшись затянутой в этот смерч, поднималась из его тела, словно столб дыма. Три смерти и демон, сплетенные вместе. Они уплывали в сине-голубое Присутствие…
Сознание Кэсерила взорвалось.
Оно раскрывалось все шире, все глубже, все дальше, пока весь мир не раскинулся под ним, видимый словно с вершины высокой горы. Но это было не царство материи. Это был мир духов; краски его, которые не имели названия и сверкали, как бриллианты, вызвали у Кэсерила восхитительное волнение. Он слышал шепот всех сознаний в мире, похожий на вздохи ветра в лесу — когда шелест каждого отдельного листочка звучит и сам по себе, и в общем хоре, сохраняя свою индивидуальность. Он слышал крики боли и плач всех живых существ мира. Чувствовал их стыд и радость. Надежду, отчаяние и страстное желание… Тысяча тысяч мгновений тысячи тысяч жизней протекали сквозь его развернувшуюся во всю ширь душу.
С переливавшейся бликами поверхности где-то внизу отрывались и всплывали вверх пузырьки тех же неописуемых, мерцающих цветов мира душ. Они один за другим поднимались, кружась, словно в танце, — сотни, тысячи огромных капель дождя, падающих в небо… «Вот она, смерть… души, прибывающие через разрывы тени между этим миром и миром материи». Души, выношенные и вызревшие в телах того мира, проходили сквозь смерть в новое странное рождение. «Их так много, так много, так много…» Его разум не мог вместить всех, и видение растаяло, словно вода пролилась из сложенных ладоней через неплотно сжатые пальцы.
Когда-то, в смутных юношеских представлениях, леди Весны виделась ему милой, нежной девушкой. Богословы и Ордолл едва ли продвинулись дальше, описывая ее как прелестную, бессмертную и вечно молодую леди. Она — это всеобъемлющее Сознание — воспринимала одновременно каждый крик и каждую песню мира. Она с наслаждением и радостью смотрела на стремящиеся вверх во всей их непостижимой красоте души, словно садовник, любующийся своими цветами и вдыхающий их аромат. Теперь это Сознание обратило все свое внимание на Кэсерила.
Кэсерил растворился, расплавился и каплей упал в ее ладони. Ему показалось, что она выпила его, высвободив из неистовых объятий демона и братьев ди Джиронал, которые отправились куда-то в иное место. Затем она сдула его со своих губ — обратно, вниз, по все более суживающейся спирали, через отверстие между мирами — через его смерть — снова в тело. Лезвие меча ди Джиронала прошло насквозь и вышло из спины. Кровь вокруг раны алела, словно распускающаяся роза.
«А теперь за дело, — прошептала леди. — Откройся мне, милый Кэсерил».
«Можно мне посмотреть?» — взволнованно спросил он.
«Ты можешь видеть все, что способен вынести».
И он вернулся на свое привычное место, а богиня проплыла через него в мир. Губы Кэсерила изогнулись в улыбке — или только начали изгибаться; тело было таким же неповоротливым и двигалось так же медленно, как и у всех окружавших его людей. Кажется, он опускался на колени. Труп ди Джиронала еще падал на плиты двора, хотя меч его сведенные судорогой пальцы уже выпустили. Ди Сембюр поднимался, опираясь на здоровую руку, его рот был открыт — он собирался крикнуть: «Кэсерил!» Кто-то падал ниц, а кто-то, повернувшись, начал бежать прочь.
Богиня собирала проклятие Шалиона в руки, словно густую черную шерсть. Где-то на улицах Тариона она сняла его с Исель и Бергона; затем — с Исты в Валенде, с Сары в Кардегоссе. Со всей земли Шалиона — с гор, равнин и рек. Кэсерил не почувствовал только Орико в этом темном тумане. Леди отослала собранную тьму обратно, в другой мир; тьма, закружившись и свившись в спираль, прошла сквозь Кэсерила на ту сторону, где сразу потеряла свой черный цвет. Он не мог понять, стала она нитью или потоком сверкающей чистой воды, или вина, или чем-то еще более удивительным и прекрасным.
Там ожидало иное Присутствие — торжественное и серое, — принявшее это нечто к себе. И в себя… затем Оно вздохнуло с облегчением… как будто обретя завершенность… или равновесие… «Я думаю, это была кровь бога». Пролитая, смешавшаяся с грязью, вновь собранная и очищенная. И наконец возвращенная обратно…
«Я не понимаю. Иста ошиблась? Или я сбился, считая свои смерти?»
Богиня рассмеялась.
«Подумай сам…»
Затем необъятное синее Присутствие вылилось через него из мира плоти стремительным потоком, словно река, летящая водопадом с горы. От пронзительной красоты зазвучавшей в его душе музыки сжалось сердце — он знал, что не сможет вспомнить этих звуков, пока не попадет снова в ее царство. Огромная рана в тени между мирами была закрыта. Залечена. Заперта.
И тут все исчезло.
Он упал на колени, и твердость каменных плит под ними была первым, что он почувствовал, вернувшись. Изо всех сил стараясь держаться прямо, чтобы меч не рассек его пополам, Кэсерил осел на пятки. В результате жестокого удара снизу вверх рукоять и не вошедшая в тело часть лезвия смотрели вниз. Меч вошел в живот чуть ниже и левее пупка, а вышел правее позвоночника и выше. Теперь пришла боль. Когда он сделал первый судорожный вдох, лезвие задрожало. Вонь опаленной плоти ударила в ноздри, заглушив небесный аромат весенних цветов. Кэсерила заколотило. Но он пытался держаться очень прямо и неподвижно.
Ему мучительно хотелось захихикать. Но будет больно. Еще больнее…
Запах паленого шел не только от него. Перед Кэсерилом лежал ди Джиронал. Кэсерилу доводилось видеть обгоревшие трупы, но все они горели снаружи, этот же сгорел изнутри. Волосы канцлера и его одежда слегка дымились, но потом перестали.
Внимание Кэсерила привлек маленький камешек у колена. Он был такой плотный. Такой постоянный. Боги не способны были поднять даже перышко, а он, обычный человек, мог запросто взять этот древний, неизменный предмет и положить его куда угодно — хоть себе в карман. Интересно, почему он раньше не относился с должным почтением к упрямой верности материи? Сухой лист чуть поодаль заворожил его своей сложностью еще сильнее. Материя имела великое множество форм, являя собою неизъяснимую красоту, а сознания и души исходили из нее словно музыка из инструмента… материя для богов была поразительной и непостижимой. Кэсерил не мог понять, почему он не замечал этого раньше. Его собственная дрожащая рука была чудом, как и дивной работы металлический меч в его животе, как были чудом апельсиновые деревья в кадках — одно опрокинули, но, даже сломанное, оно казалось потрясающе красивым, — и сами кадки, и первые песни птиц, и вода — о пятеро богов, вода! — в фонтане, и лучи утреннего солнца, озарившие небо…
— Лорд Кэсерил! — раздался в стороне слабый голос.
Он опустил глаза и увидел подползшего к нему ди Сембюра.
— Что это было? — ди Сембюр чуть не плакал.
— Чудеса, — слишком много сразу и в одном месте. Он был переполнен чудесами. Они бросались в глаза, куда бы он ни посмотрел.
Разговаривать было ошибкой — от напряжения боль в животе усилилась. Но он мог говорить. Похоже, легкие меч не задел. Ему страшно хотелось откашляться и сплюнуть кровь, но он представлял, как это будет больно. «Так, значит, досталось моим кишкам. Я снова умру через три дня». До него доносился слабый запах кала, примешивавшийся к запаху горелого мяса и аромату богини. И всхлипывания… нет, погодите, пахнет не от него. Рядом свернулся калачиком баосийский капитан. Он, обхватив голову руками, плакал и раскачивался. Непохоже, чтобы был ранен. Ну конечно же — он ведь ближайший живой свидетель, богиня, должно быть, коснулась его, проходя через Кэсерила.
Кэсерил рискнул сделать еще одно усилие.
— Что ты видел? — спросил он ди Сембюра.
— Этот человек… это был ди Джиронал?
Кэсерил осторожно кивнул.
— Когда он ударил вас, раздался страшный треск, и он вспыхнул синим пламенем. Он… его… это боги покарали его?
— Не совсем. Это… несколько сложнее…
Во дворе было до странности тихо. Кэсерил отважился повернуть голову. Примерно половина головорезов и несколько слуг Исель лежали, распростершись, на земле. Некоторые шепотом бормотали молитвы, другие плакали, как баосийский капитан. Остальные исчезли.
Кэсерил подумал, что теперь ему понятно, почему человек должен был отдать жизнь три раза, чтобы снять проклятие. Первые две смерти необходимы были в качестве подготовки. И самая первая его смерть — чтобы научить его принимать смерть тела — случилась, когда его секли на галере. Он не обсчитался — та смерть еще не была во имя Дома Шалиона, но стала ею после свадьбы Бергона и Исель; объединившись в единое целое, они разделили и проклятие, и принесенную жертву. Тайное приданое Бергона, не иначе. Кэсерил надеялся, что успеет перед смертью рассказать ему об этом. Принц будет доволен. Вторая смерть — в башне Фонсы, в окружении воронов — была смертью души. И потому, когда дело дошло до третьего испытания, он уже мог быть спокойным и надежным помощником для богини… на ум ему опять пришло сравнение с обученным мулом.
Послышались торопливые шаги. Кэсерил поднял глаза и увидел бегущего ди Тажиля, растрепанного и пошатывающегося. Меч его был в ножнах. Он вбежал во двор и резко остановился.
— Ад Бастарда! — мельком взглянул на своего ибранского приятеля. — Ты в порядке, ди Сембюр?
— Эти сукины дети снова сломали мне руку. Вот с ним — ужас что такое. Что там снаружи?
— Ди Баосия поднял людей и выставил всех, кто ворвался во дворец. Сейчас царит полная неразбериха, но уцелевшие солдаты ринулись к храму.
— Штурмовать его? — встревоженно спросил ди Сембюр и попытался подняться на ноги.
— Нет. Сдаться вооруженным людям, которые не разорвут их в клочья. Похоже, все жители Тариона высыпали на улицы, чтобы разобраться с ними. А женщины особенно беспощадны. Ад Бастарда, — повторил он, разглядывая дымящееся тело ди Джиронала, — кто-то из шалионцев кричал, что видел, как канцлера поразила молния, прямо с ясного неба, за то, что он устроил побоище в День Дочери. Я не поверил.
— Я сам это видел, — подтвердил ди Сембюр. — Раздался такой жуткий звук, он даже не успел вскрикнуть.
Ди Тажиль оттащил труп канцлера в сторону и, присев на корточки перед Кэсерилом, испуганно уставился на меч в животе. Потом заглянул Кэсерилу в лицо.
— Лорд Кэсерил, необходимо попробовать вытащить меч. Лучше сделать это прямо сейчас.
— Нет… погодите… — Кэсерил видел однажды человека, который прожил со стрелой в груди около получаса и умер, истекая кровью, как только стрелу вытащили. — Сначала я хочу увидеть леди Бетрис.
— Милорд, не можете же вы сидеть так!
— Ну, — рассудительно сказал Кэсерил, — чего я точно не могу, так это шевелиться…
Он начал задыхаться, едва заговорил. Плохо. От холода его била дрожь. Но боль была не такой сильной, как он ожидал, может, потому, что он сидел неподвижно. И пока он сидел совсем неподвижно, ему всяко было не хуже, чем когда в него впивались когти Дондо.
Двор наполнялся людьми. Голоса, восклицания, стоны раненых, рассказы, повторяющиеся снова и снова… Кэсерил не обращал на них внимания, вернувшись к созерцанию камешка. Скала? Гора? Откуда? Сколько ему лет? Кэсерил был поглощен этими мыслями всецело. И если поглотить его внимание так полно мог маленький камешек, что же говорить о большой горе? А боги уделяют внимание горам и всему остальному — всему сразу. Такое же внимание, какое он уделяет чему-то одному. Он видел это глазами богини. Продлись это чуть дольше, чем тот бесконечный миг, его душа, наверное, разорвалась бы. Возможно, поэтому он чувствовал себя таким странно тесным. Был ли тот миг подарком или неосторожной случайностью?
— Кэсерил!
Дрожащий голос, голос, которого он так ждал. Он поднял глаза. Если камешек был удивительным, то лицо Бетрис — поразительным. Он часами мог бы рассматривать только линии ее носа. И ради этого куда более увлекательного процесса тут же оставил камень. Но в ее карих глазах блестели слезы, а лицо было бледным. Это было неправильно. А хуже всего — исчезли ямочки на щеках.
— Это ты, — радостно сказал он. Голос прозвучал глухим карканьем. — Поцелуй меня.
Она проглотила слезы и, встав рядом с ним на колени, потянулась к его лицу. Ее губы были теплыми. Их аромат был ароматом не богини, а женщины — такой чудесный! Кэсерил прижался к ним своими холодеющими губами, словно пытаясь позаимствовать немного тепла и молодости. Да. Он купался в чудесах каждый день своей жизни и даже не подозревал об этом.
Он отклонил голову назад.
— Хорошо, — он не добавил: «Этого достаточно», потому что это было не так. — Теперь можно вытащить меч.
Его окружили люди, в основном незнакомые, с озабоченными лицами. Бетрис вытерла слезы, расстегнула на нем тунику, поднялась на ноги и встала рядом. Кто-то взял его за плечи. Паж протянул сложенную тряпку, чтобы заткнуть рану, еще кто-то держал наготове длинные полоски ткани, чтобы сразу перевязать ее.
Кэсерил оглянулся. Бетрис здесь, следовательно, Исель должна быть… должна быть…
— Исель, Бергон?
— Я здесь, лорд Кэс, — раздался голос Исель. Она встала перед ним, запыхавшаяся, бледная, испуганная. Принцесса сбросила на ходу свою верхнюю тяжелую мантию. Темное облако проклятия тоже было сброшено… или нет? Да, решил он. Внутреннее зрение его постепенно угасало, но он точно знал, что проклятия больше нет.
— Бергон с моим дядей, — продолжала она, — помогает очистить город от оставшихся людей ди Джиронала, — ее голос был тверд, несмотря на потоком бегущие по лицу слезы.
— Черная тень снята, — сказал он, — и с вас, и с Бергона. Со всех.
— Как?
— Я расскажу об этом, если останусь в живых.
— Кэсерил!
Он коротко улыбнулся, услышав знакомую возмущенную интонацию, с которой она произнесла его имя.
— Тогда живите! — ее голос задрожал. — Я… я приказываю вам!
Ди Тажиль опустился на колени перед Кэсерилом. Тот коротко кивнул.
— Тяните.
— Очень ровно и осторожно, лорд ди Тажиль, — настойчиво указала Исель, — чтобы не поранить его еще больше.
— Да, миледи, — ди Тажиль облизнул пересохшие губы и взялся за рукоять.
— Осторожно, — задохнулся Кэсерил, — но не так медленно, пожалуйста…
Лезвие вышло из его тела; из раны хлынула теплая струя. Кэсерил надеялся, что потеряет сознание, но только напрягся всем телом, когда к животу его прижали тряпку. Он посмотрел вниз, ожидая увидеть лужу крови, но не увидел ничего, хотя бы отдаленно напоминавшего кровь, — это была прозрачная бледно-розовая жидкость. «Меч, наверное, проткнул опухоль». Которая, как выяснилось, не была вместилищем демонического зародыша, о которых рассказывал Роджерас и которые являлись Кэсерилу по ночам в кошмарах. «В любом случае уже не была». По толпе прокатился ропот изумления, когда в воздухе от этой жидкости разлился легкий аромат небесных цветов.
Тогда Кэсерил, враз обессилев и размякнув, упал на руки своих помощников. Ему удалось прихватить с собой камешек, прежде чем эти руки подняли его и внесли по лестнице в спальню. Друзья были возбуждены и испуганы, а он восхитительно расслаблен и спокоен. Чудесно спокоен. И когда его уложили в постель и Бетрис взяла его за руку, он сжал ее руки, не желая отпускать.
— Ди Тажиль, — Бергон взмахнул рукой, — проверьте.
Ди Тажиль кивнул и убежал. Ди Сембюр — его правая рука была еще на перевязи — сжал и разжал пальцы левой руки и, отправившись вслед за ди Тажилем, неловко попытался дотянуться до меча.
— Нужно запереть ворота, — бросил он на ходу. Кэсерил быстро окинул взглядом маленький дворик и арку ворот. Их изящные, обитые железом створки ди Тажиль оставил широко распахнутыми. Есть ли здесь еще одни вход?
— Принцесса, принц, Бетрис — вы не должны оказаться здесь в ловушке, — он побежал за ди Сембюром. Сердце так и выпрыгивало у него из груди. Если ему удастся выпустить их, прежде чем…
Едва ди Сембюр оказался у арки ворот, внутрь влетел перепуганный паж.
— Милорды, на помощь! Во дворец ворвались вооруженные люди! — и обернулся с испуганным лицом.
«А вот и они». Двое мужчин с мечами наголо бежали за пажом. Ди Сембюр, пытавшийся запереть ворота левой рукой, одновременно держа в ней меч, еле уклонился от первого удара. Кэсерил поспешил ему на помощь. Его первый выпад был яростным, но противник парировал удар, и лязг металла эхом отразился от стен.
— Уходите! — крикнул он через плечо. — По крышам, если придется!
Сможет ли Исель взобраться на крышу в дворцовых нарядах? Он уже не видел, послушались ли они его приказа, так как противник бросился в атаку. Разбойники или солдаты — кто бы они ни были — носили обычную одежду, как у горожан, без всяких опознавательных знаков; они наводнили город, пробравшись в него небольшими отрядами и смешавшись с праздновавшим народом.
Ди Сембюр с плеча рубанул своего противника. Тот начал валиться на землю, но его тяжелый ответный удар пришелся по правой руке ибранца. Ди Сембюр побледнел и со сдавленным стоном упал на спину. Из-за угла появился другой солдат и побежал к воротам; на нем были баосийские черный и зеленый цвета. Поначалу сердце Кэсерила дрогнуло в надежде, но он тут же узнал бывшего капитана охраны Тейдеса — похоже, тот вполне овладел наукой предательства.
Губы капитана при виде старого врага злобно скривились, он, мрачно скалясь, крепче сжал меч и поспешил присоединиться к противнику Кэсерила. У Кэсерила не оставалось ни мгновения между ударами, чтобы свободной рукой попытаться прикрыть ворота, да и умирающий противник ди Сембюра упал как раз между створками. Единственное — и, вероятно, самое лучшее на сегодняшний день — преимущество заключалось в том, что в узком пространстве ворот его противники могли атаковать только по очереди. Рука Кэсерила все больше немела от ударов, отдававшихся через клинок в рукоять, живот сводили болезненные спазмы. Но каждый его судорожный вдох и выдох давал возможность Исель, Бергону и Бетрис сделать еще один шаг к спасению. Один шаг, два, три… Где ди Тажиль? Девять шагов, одиннадцать, пятнадцать… Сколько еще людей подоспеет сюда следом за этими? Его клинок рубанул по подбородку первого противника, тот с воем отшатнулся и схватился руками за окровавленное лицо, но капитан только выиграл, получив больший простор для атаки. На руке его до сих пор было кольцо с зеленым камнем, доставшееся ему от Дондо. Оно сверкало, когда его меч отбивал удары Кэсерила и наносил свои. Сорок шагов. Пятьдесят…
Мир сузился; Кэсерил уже хотел выиграть не день, и не эту схватку, и не свою жизнь, а всего лишь еще один шаг. Каждый шаг — маленькая победа. Шестьдесят… он сбился со счета. Начать сначала. «Раз. Два. Три…»
«Наверное, я сейчас умру. Всего лишь во второй раз». Он плакал в глубине души оттого, что все было зря, что этой смерти будет недостаточно. Рука дрожала от усталости. Здесь нужен был воин, мастер меча, а не секретарь, но на утренней службе принца и принцессы присутствовали всего несколько дворян. И никто не придет к нему на помощь? Наверняка даже старый слуга мог бы взять что-нибудь в руки и швырнуть во врага… двадцать два…
Может, ему удастся отступить через двор к лестнице? Успели ли уже Бергон и дамы уйти наверх? Он бросил короткий взгляд назад и сразу понял, что это было ошибкой — он сбился с ритма; меч капитана с противным лязгом выбил клинок из его онемевшей руки. Сталь зазвенела, ударившись о камни, упавший меч завертелся. Баосиец бросился в проем ворот и сбил Кэсерила с ног. Еще полдюжины атакующих ворвалось следом за ним и бросились через двор; самые осторожные и опытных пинали Кэсерила, пробегая мимо, чтобы не дать ему встать. Он так и не понял, кто они, но не сомневался в том, кому они служат.
Кашляя, он повернулся на бок, как раз вовремя, чтобы увидеть ди Джиронала, который, изрыгая проклятия, быстрым шагом входил в ворота в сопровождении еще полудюжины людей. Ди Сембюр скорчившись лежал на земле, страдальчески скрипя зубами. Спаслись ли Исель и Бергон? Через черную лестницу? Или по крыше? Кэсерил молил богов, чтобы они не заперлись с перепугу в своих покоях. Ди Джиронал направился к лестнице на галерею, где его поджидал небольшой отряд его людей.
— Мартоу! — взревел Кэсерил, поднимаясь на колени.
Ди Джиронал резко обернулся.
— Ты!
Повинуясь его жесту, баосийский капитан вместе с другим солдатом схватили Кэсерила под руки и подтащили к ногам ди Джиронала.
— Ты опоздал! Она замужем и уже побывала на брачном ложе! Ты ничего не можешь сделать! Шалион приобрел Ибру за самую лучшую цену, и вся страна празднует эту удачу. Она — Дитя Весны и радость богов. Ты не можешь победить ее. Сдавайся! Спасай свою жизнь и жизнь своих людей.
— Замужем? — прорычал ди Джиронал. — Овдовеет, если надо. Она сумасшедшая предательница, она продалась Ибре, и на ней проклятие, а на мне — нет!
Он снова двинулся к лестнице.
— Это ты продаешь всех, Мартоу! Ты продал Готоргет за рокнарские деньги, от которых я отказался. А потом ты продал меня в рабство на галеры, чтобы заставить меня замолчать! — Кэсерил окинул свирепым взглядом заколебавшихся солдат. «Пятьдесят пять, пятьдесят шесть, пятьдесят семь…» — Этот лжец продает своих собственных людей. Следуйте за ним, и вы рискуете тоже оказаться преданными, как только он почует прибыль!
Ди Джиронал снова обернулся и вытащил меч.
— Я заткну твою пасть, ты, жалкий дурак! Поднимите его.
«Подожди, нет…»
Двое солдат, державших Кэсерила, дернулись, подались в сторону, глаза их расширились, когда ди Джиронал, шагнув вперед, ухватил обеими руками меч и взмахнул им.
— Милорд, это убийство! — нерешительно пробормотал тот, что был слева от Кэсерила. Нанести удар, который снес бы Кэсерилу голову, ди Джиронал не мог — мешали собственные люди, державшие жертву; канцлер отказался от первоначального намерения и решил нанести удар в живот. Он послал меч вперед, вложив в удар всю мощь своей ярости. Сталь, пронзив шелк туники и мышцы, вошла в живот, силой удара чуть не отбросив Кэсерила назад.
Звуки стихли. Меч скользил внутрь так медленно, как жемчужина, тонущая в меду… и совершенно безболезненно. Красное лицо ди Джиронала застыло в гримасе бешенства. Солдаты выпустили руки Кэсерила и отпрянули в стороны, разинув рты, но так и не издав испуганного крика.
Только Кэсерил услышал радостный, триумфальный вопль демона смерти, который, оставляя за собой на металле раскаленный докрасна след, метнулся вверх по лезвию меча к руке ди Джиронала. С криком боли вслед за демоном из живота вытекла черная жижа — Дондо. Вокруг державшей меч руки канцлера засверкали бело-синие искры, обвивая ее, словно плющом, а затем охватили все его тело. Очень медленно голова ди Джиронала откинулась назад, и из открытого рта вылетело белое пламя — его душа была вынута из тела. Волосы Мартоу встали дыбом, глаза расширились и выпучились. Меч под тяжестью своего падающего хозяина все еще входил внутрь живота Кэсерила, и плоть страшно шипела, обожженная. Белое, черное и красное свились в клубок, переплелись и устремились в никуда. Душа Кэсерила, тоже оказавшись затянутой в этот смерч, поднималась из его тела, словно столб дыма. Три смерти и демон, сплетенные вместе. Они уплывали в сине-голубое Присутствие…
Сознание Кэсерила взорвалось.
Оно раскрывалось все шире, все глубже, все дальше, пока весь мир не раскинулся под ним, видимый словно с вершины высокой горы. Но это было не царство материи. Это был мир духов; краски его, которые не имели названия и сверкали, как бриллианты, вызвали у Кэсерила восхитительное волнение. Он слышал шепот всех сознаний в мире, похожий на вздохи ветра в лесу — когда шелест каждого отдельного листочка звучит и сам по себе, и в общем хоре, сохраняя свою индивидуальность. Он слышал крики боли и плач всех живых существ мира. Чувствовал их стыд и радость. Надежду, отчаяние и страстное желание… Тысяча тысяч мгновений тысячи тысяч жизней протекали сквозь его развернувшуюся во всю ширь душу.
С переливавшейся бликами поверхности где-то внизу отрывались и всплывали вверх пузырьки тех же неописуемых, мерцающих цветов мира душ. Они один за другим поднимались, кружась, словно в танце, — сотни, тысячи огромных капель дождя, падающих в небо… «Вот она, смерть… души, прибывающие через разрывы тени между этим миром и миром материи». Души, выношенные и вызревшие в телах того мира, проходили сквозь смерть в новое странное рождение. «Их так много, так много, так много…» Его разум не мог вместить всех, и видение растаяло, словно вода пролилась из сложенных ладоней через неплотно сжатые пальцы.
Когда-то, в смутных юношеских представлениях, леди Весны виделась ему милой, нежной девушкой. Богословы и Ордолл едва ли продвинулись дальше, описывая ее как прелестную, бессмертную и вечно молодую леди. Она — это всеобъемлющее Сознание — воспринимала одновременно каждый крик и каждую песню мира. Она с наслаждением и радостью смотрела на стремящиеся вверх во всей их непостижимой красоте души, словно садовник, любующийся своими цветами и вдыхающий их аромат. Теперь это Сознание обратило все свое внимание на Кэсерила.
Кэсерил растворился, расплавился и каплей упал в ее ладони. Ему показалось, что она выпила его, высвободив из неистовых объятий демона и братьев ди Джиронал, которые отправились куда-то в иное место. Затем она сдула его со своих губ — обратно, вниз, по все более суживающейся спирали, через отверстие между мирами — через его смерть — снова в тело. Лезвие меча ди Джиронала прошло насквозь и вышло из спины. Кровь вокруг раны алела, словно распускающаяся роза.
«А теперь за дело, — прошептала леди. — Откройся мне, милый Кэсерил».
«Можно мне посмотреть?» — взволнованно спросил он.
«Ты можешь видеть все, что способен вынести».
И он вернулся на свое привычное место, а богиня проплыла через него в мир. Губы Кэсерила изогнулись в улыбке — или только начали изгибаться; тело было таким же неповоротливым и двигалось так же медленно, как и у всех окружавших его людей. Кажется, он опускался на колени. Труп ди Джиронала еще падал на плиты двора, хотя меч его сведенные судорогой пальцы уже выпустили. Ди Сембюр поднимался, опираясь на здоровую руку, его рот был открыт — он собирался крикнуть: «Кэсерил!» Кто-то падал ниц, а кто-то, повернувшись, начал бежать прочь.
Богиня собирала проклятие Шалиона в руки, словно густую черную шерсть. Где-то на улицах Тариона она сняла его с Исель и Бергона; затем — с Исты в Валенде, с Сары в Кардегоссе. Со всей земли Шалиона — с гор, равнин и рек. Кэсерил не почувствовал только Орико в этом темном тумане. Леди отослала собранную тьму обратно, в другой мир; тьма, закружившись и свившись в спираль, прошла сквозь Кэсерила на ту сторону, где сразу потеряла свой черный цвет. Он не мог понять, стала она нитью или потоком сверкающей чистой воды, или вина, или чем-то еще более удивительным и прекрасным.
Там ожидало иное Присутствие — торжественное и серое, — принявшее это нечто к себе. И в себя… затем Оно вздохнуло с облегчением… как будто обретя завершенность… или равновесие… «Я думаю, это была кровь бога». Пролитая, смешавшаяся с грязью, вновь собранная и очищенная. И наконец возвращенная обратно…
«Я не понимаю. Иста ошиблась? Или я сбился, считая свои смерти?»
Богиня рассмеялась.
«Подумай сам…»
Затем необъятное синее Присутствие вылилось через него из мира плоти стремительным потоком, словно река, летящая водопадом с горы. От пронзительной красоты зазвучавшей в его душе музыки сжалось сердце — он знал, что не сможет вспомнить этих звуков, пока не попадет снова в ее царство. Огромная рана в тени между мирами была закрыта. Залечена. Заперта.
И тут все исчезло.
Он упал на колени, и твердость каменных плит под ними была первым, что он почувствовал, вернувшись. Изо всех сил стараясь держаться прямо, чтобы меч не рассек его пополам, Кэсерил осел на пятки. В результате жестокого удара снизу вверх рукоять и не вошедшая в тело часть лезвия смотрели вниз. Меч вошел в живот чуть ниже и левее пупка, а вышел правее позвоночника и выше. Теперь пришла боль. Когда он сделал первый судорожный вдох, лезвие задрожало. Вонь опаленной плоти ударила в ноздри, заглушив небесный аромат весенних цветов. Кэсерила заколотило. Но он пытался держаться очень прямо и неподвижно.
Ему мучительно хотелось захихикать. Но будет больно. Еще больнее…
Запах паленого шел не только от него. Перед Кэсерилом лежал ди Джиронал. Кэсерилу доводилось видеть обгоревшие трупы, но все они горели снаружи, этот же сгорел изнутри. Волосы канцлера и его одежда слегка дымились, но потом перестали.
Внимание Кэсерила привлек маленький камешек у колена. Он был такой плотный. Такой постоянный. Боги не способны были поднять даже перышко, а он, обычный человек, мог запросто взять этот древний, неизменный предмет и положить его куда угодно — хоть себе в карман. Интересно, почему он раньше не относился с должным почтением к упрямой верности материи? Сухой лист чуть поодаль заворожил его своей сложностью еще сильнее. Материя имела великое множество форм, являя собою неизъяснимую красоту, а сознания и души исходили из нее словно музыка из инструмента… материя для богов была поразительной и непостижимой. Кэсерил не мог понять, почему он не замечал этого раньше. Его собственная дрожащая рука была чудом, как и дивной работы металлический меч в его животе, как были чудом апельсиновые деревья в кадках — одно опрокинули, но, даже сломанное, оно казалось потрясающе красивым, — и сами кадки, и первые песни птиц, и вода — о пятеро богов, вода! — в фонтане, и лучи утреннего солнца, озарившие небо…
— Лорд Кэсерил! — раздался в стороне слабый голос.
Он опустил глаза и увидел подползшего к нему ди Сембюра.
— Что это было? — ди Сембюр чуть не плакал.
— Чудеса, — слишком много сразу и в одном месте. Он был переполнен чудесами. Они бросались в глаза, куда бы он ни посмотрел.
Разговаривать было ошибкой — от напряжения боль в животе усилилась. Но он мог говорить. Похоже, легкие меч не задел. Ему страшно хотелось откашляться и сплюнуть кровь, но он представлял, как это будет больно. «Так, значит, досталось моим кишкам. Я снова умру через три дня». До него доносился слабый запах кала, примешивавшийся к запаху горелого мяса и аромату богини. И всхлипывания… нет, погодите, пахнет не от него. Рядом свернулся калачиком баосийский капитан. Он, обхватив голову руками, плакал и раскачивался. Непохоже, чтобы был ранен. Ну конечно же — он ведь ближайший живой свидетель, богиня, должно быть, коснулась его, проходя через Кэсерила.
Кэсерил рискнул сделать еще одно усилие.
— Что ты видел? — спросил он ди Сембюра.
— Этот человек… это был ди Джиронал?
Кэсерил осторожно кивнул.
— Когда он ударил вас, раздался страшный треск, и он вспыхнул синим пламенем. Он… его… это боги покарали его?
— Не совсем. Это… несколько сложнее…
Во дворе было до странности тихо. Кэсерил отважился повернуть голову. Примерно половина головорезов и несколько слуг Исель лежали, распростершись, на земле. Некоторые шепотом бормотали молитвы, другие плакали, как баосийский капитан. Остальные исчезли.
Кэсерил подумал, что теперь ему понятно, почему человек должен был отдать жизнь три раза, чтобы снять проклятие. Первые две смерти необходимы были в качестве подготовки. И самая первая его смерть — чтобы научить его принимать смерть тела — случилась, когда его секли на галере. Он не обсчитался — та смерть еще не была во имя Дома Шалиона, но стала ею после свадьбы Бергона и Исель; объединившись в единое целое, они разделили и проклятие, и принесенную жертву. Тайное приданое Бергона, не иначе. Кэсерил надеялся, что успеет перед смертью рассказать ему об этом. Принц будет доволен. Вторая смерть — в башне Фонсы, в окружении воронов — была смертью души. И потому, когда дело дошло до третьего испытания, он уже мог быть спокойным и надежным помощником для богини… на ум ему опять пришло сравнение с обученным мулом.
Послышались торопливые шаги. Кэсерил поднял глаза и увидел бегущего ди Тажиля, растрепанного и пошатывающегося. Меч его был в ножнах. Он вбежал во двор и резко остановился.
— Ад Бастарда! — мельком взглянул на своего ибранского приятеля. — Ты в порядке, ди Сембюр?
— Эти сукины дети снова сломали мне руку. Вот с ним — ужас что такое. Что там снаружи?
— Ди Баосия поднял людей и выставил всех, кто ворвался во дворец. Сейчас царит полная неразбериха, но уцелевшие солдаты ринулись к храму.
— Штурмовать его? — встревоженно спросил ди Сембюр и попытался подняться на ноги.
— Нет. Сдаться вооруженным людям, которые не разорвут их в клочья. Похоже, все жители Тариона высыпали на улицы, чтобы разобраться с ними. А женщины особенно беспощадны. Ад Бастарда, — повторил он, разглядывая дымящееся тело ди Джиронала, — кто-то из шалионцев кричал, что видел, как канцлера поразила молния, прямо с ясного неба, за то, что он устроил побоище в День Дочери. Я не поверил.
— Я сам это видел, — подтвердил ди Сембюр. — Раздался такой жуткий звук, он даже не успел вскрикнуть.
Ди Тажиль оттащил труп канцлера в сторону и, присев на корточки перед Кэсерилом, испуганно уставился на меч в животе. Потом заглянул Кэсерилу в лицо.
— Лорд Кэсерил, необходимо попробовать вытащить меч. Лучше сделать это прямо сейчас.
— Нет… погодите… — Кэсерил видел однажды человека, который прожил со стрелой в груди около получаса и умер, истекая кровью, как только стрелу вытащили. — Сначала я хочу увидеть леди Бетрис.
— Милорд, не можете же вы сидеть так!
— Ну, — рассудительно сказал Кэсерил, — чего я точно не могу, так это шевелиться…
Он начал задыхаться, едва заговорил. Плохо. От холода его била дрожь. Но боль была не такой сильной, как он ожидал, может, потому, что он сидел неподвижно. И пока он сидел совсем неподвижно, ему всяко было не хуже, чем когда в него впивались когти Дондо.
Двор наполнялся людьми. Голоса, восклицания, стоны раненых, рассказы, повторяющиеся снова и снова… Кэсерил не обращал на них внимания, вернувшись к созерцанию камешка. Скала? Гора? Откуда? Сколько ему лет? Кэсерил был поглощен этими мыслями всецело. И если поглотить его внимание так полно мог маленький камешек, что же говорить о большой горе? А боги уделяют внимание горам и всему остальному — всему сразу. Такое же внимание, какое он уделяет чему-то одному. Он видел это глазами богини. Продлись это чуть дольше, чем тот бесконечный миг, его душа, наверное, разорвалась бы. Возможно, поэтому он чувствовал себя таким странно тесным. Был ли тот миг подарком или неосторожной случайностью?
— Кэсерил!
Дрожащий голос, голос, которого он так ждал. Он поднял глаза. Если камешек был удивительным, то лицо Бетрис — поразительным. Он часами мог бы рассматривать только линии ее носа. И ради этого куда более увлекательного процесса тут же оставил камень. Но в ее карих глазах блестели слезы, а лицо было бледным. Это было неправильно. А хуже всего — исчезли ямочки на щеках.
— Это ты, — радостно сказал он. Голос прозвучал глухим карканьем. — Поцелуй меня.
Она проглотила слезы и, встав рядом с ним на колени, потянулась к его лицу. Ее губы были теплыми. Их аромат был ароматом не богини, а женщины — такой чудесный! Кэсерил прижался к ним своими холодеющими губами, словно пытаясь позаимствовать немного тепла и молодости. Да. Он купался в чудесах каждый день своей жизни и даже не подозревал об этом.
Он отклонил голову назад.
— Хорошо, — он не добавил: «Этого достаточно», потому что это было не так. — Теперь можно вытащить меч.
Его окружили люди, в основном незнакомые, с озабоченными лицами. Бетрис вытерла слезы, расстегнула на нем тунику, поднялась на ноги и встала рядом. Кто-то взял его за плечи. Паж протянул сложенную тряпку, чтобы заткнуть рану, еще кто-то держал наготове длинные полоски ткани, чтобы сразу перевязать ее.
Кэсерил оглянулся. Бетрис здесь, следовательно, Исель должна быть… должна быть…
— Исель, Бергон?
— Я здесь, лорд Кэс, — раздался голос Исель. Она встала перед ним, запыхавшаяся, бледная, испуганная. Принцесса сбросила на ходу свою верхнюю тяжелую мантию. Темное облако проклятия тоже было сброшено… или нет? Да, решил он. Внутреннее зрение его постепенно угасало, но он точно знал, что проклятия больше нет.
— Бергон с моим дядей, — продолжала она, — помогает очистить город от оставшихся людей ди Джиронала, — ее голос был тверд, несмотря на потоком бегущие по лицу слезы.
— Черная тень снята, — сказал он, — и с вас, и с Бергона. Со всех.
— Как?
— Я расскажу об этом, если останусь в живых.
— Кэсерил!
Он коротко улыбнулся, услышав знакомую возмущенную интонацию, с которой она произнесла его имя.
— Тогда живите! — ее голос задрожал. — Я… я приказываю вам!
Ди Тажиль опустился на колени перед Кэсерилом. Тот коротко кивнул.
— Тяните.
— Очень ровно и осторожно, лорд ди Тажиль, — настойчиво указала Исель, — чтобы не поранить его еще больше.
— Да, миледи, — ди Тажиль облизнул пересохшие губы и взялся за рукоять.
— Осторожно, — задохнулся Кэсерил, — но не так медленно, пожалуйста…
Лезвие вышло из его тела; из раны хлынула теплая струя. Кэсерил надеялся, что потеряет сознание, но только напрягся всем телом, когда к животу его прижали тряпку. Он посмотрел вниз, ожидая увидеть лужу крови, но не увидел ничего, хотя бы отдаленно напоминавшего кровь, — это была прозрачная бледно-розовая жидкость. «Меч, наверное, проткнул опухоль». Которая, как выяснилось, не была вместилищем демонического зародыша, о которых рассказывал Роджерас и которые являлись Кэсерилу по ночам в кошмарах. «В любом случае уже не была». По толпе прокатился ропот изумления, когда в воздухе от этой жидкости разлился легкий аромат небесных цветов.
Тогда Кэсерил, враз обессилев и размякнув, упал на руки своих помощников. Ему удалось прихватить с собой камешек, прежде чем эти руки подняли его и внесли по лестнице в спальню. Друзья были возбуждены и испуганы, а он восхитительно расслаблен и спокоен. Чудесно спокоен. И когда его уложили в постель и Бетрис взяла его за руку, он сжал ее руки, не желая отпускать.
28
Из дремы Кэсерила выдернули тихие, приглушенные голоса у дверей. В комнате царила темнота. Одинокая свеча, разгонявшая этот мрак, подсказала ему, что уже наступила ночь.
Он услышал, как шепчет врач:
— Он спит, принц… рейна….
— Нет, не сплю, — нетерпеливо отозвался Кэсерил, — входите, — напрягся было, чтобы сесть, но передумал. — Зажгите свечи. Побольше. Я хочу вас видеть.
В спальню его ввалилась целая толпа, посетители старались вести себя тихо и чинно, словно внезапно смутившиеся гуляки. Исель и Бергон вместе с Бетрис и Палли, а также старший настоятель Тариона и судья Отца окружили его ложе. Они заполнили всю комнату. Кэсерил ласково улыбался им всем из своего горизонтального рая чистых простыней и покоя, пока в спальне одну за другой зажигали свечи.
Бергон встревоженно посмотрел на него и хрипло прошептал врачу:
— Ну, как он?
— В моче еще было немного крови, но уже значительно меньше, чем вчера. Жара тоже уже нет. Я не осмеливаюсь давать ему больше нескольких глотков чая, пока мы не узнаем, как заживает рана. Даже не представляю, какую боль он терпит.
Кэсерил решил, что предпочел бы говорить о себе сам:
— Я ранен, и в этом нет сомнений.
Он сделал попытку приподняться и поморщился.
— Хотелось бы сесть немного повыше. Не могу разговаривать, ничего не видя, кроме ваших носов.
Палли и Бергон бросились помогать ему. Бережно приподняли и подложили под спину взбитые подушки.
— Спасибо, — сказала Исель врачу, который поклонился и, правильно поняв намек, отошел от кровати.
Кэсерил устроился поудобнее и, вздохнув, спросил:
— Ну, что нового? Тарион еще атакуют? И хватит трагически шипеть, говорите нормально.
Он услышал, как шепчет врач:
— Он спит, принц… рейна….
— Нет, не сплю, — нетерпеливо отозвался Кэсерил, — входите, — напрягся было, чтобы сесть, но передумал. — Зажгите свечи. Побольше. Я хочу вас видеть.
В спальню его ввалилась целая толпа, посетители старались вести себя тихо и чинно, словно внезапно смутившиеся гуляки. Исель и Бергон вместе с Бетрис и Палли, а также старший настоятель Тариона и судья Отца окружили его ложе. Они заполнили всю комнату. Кэсерил ласково улыбался им всем из своего горизонтального рая чистых простыней и покоя, пока в спальне одну за другой зажигали свечи.
Бергон встревоженно посмотрел на него и хрипло прошептал врачу:
— Ну, как он?
— В моче еще было немного крови, но уже значительно меньше, чем вчера. Жара тоже уже нет. Я не осмеливаюсь давать ему больше нескольких глотков чая, пока мы не узнаем, как заживает рана. Даже не представляю, какую боль он терпит.
Кэсерил решил, что предпочел бы говорить о себе сам:
— Я ранен, и в этом нет сомнений.
Он сделал попытку приподняться и поморщился.
— Хотелось бы сесть немного повыше. Не могу разговаривать, ничего не видя, кроме ваших носов.
Палли и Бергон бросились помогать ему. Бережно приподняли и подложили под спину взбитые подушки.
— Спасибо, — сказала Исель врачу, который поклонился и, правильно поняв намек, отошел от кровати.
Кэсерил устроился поудобнее и, вздохнув, спросил:
— Ну, что нового? Тарион еще атакуют? И хватит трагически шипеть, говорите нормально.