Демилль Нельсон. Без права на пощаду (Школа обаяния)

   – Единственно возможный честный и бескомпромиссный выход для нас – это попытка бегства. Поэтому мы будем повторять их снова и снова. И не раз в десять лет, как раньше! До следующего побега не пройдет и года. А если они хотят расстреливать нас по десятку после каждого побега, пусть расстреливают! Все равно с этой школой покончено.
   Холлис отправился в бар и выпил стакан пива. К нему подошла Лиза.
   – Сэм, я очень многого не понимаю из того, что здесь происходит, – сказала она.
   Тот посмотрел на часы.
   – Еще пять минут. В полночь все кончится.
   Он разглядывал лица курсантов. Они явно не знали, как им себя вести. Непонятно, зачем вообще Буров приказал им явиться на эту «вечеринку». Возможно, это для них очередной урок, который они должны усвоить: любое проявление нелояльности означает смерть.
   К Лизе и Холлису присоединился коммандер Пул.
   – И мужчины, и женщины – все готовы объединиться. Мы начнем мятеж прямо здесь и сейчас. Можно отказаться выйти отсюда и взять в заложники курсантов. Можно двинуться на дом Бурова. Можно всем сразу выбежать на главную дорогу, и, очень может быть, хоть один из нас сумеет прорваться и добраться до посольства, – говорил он.
   Холлис посмотрел на Пула, и оба поняли, что тот лишь перечисляет различные способы самоубийства.
   – У них оружие, коммандер, – напомнил Холлис.
   Пул согласно опустил голову.
   – Значит, мы теряем одиннадцать человек и смиряемся с этим.
   – Да. Мы должны жить, чтобы предпринять новые попытки побега. Кто-то должен выбраться отсюда. Вот что имел в виду генерал Остин, а он здесь – босс. И знаете, я не думаю, что все здесь будет по-прежнему после этой ночи.
   – Я тоже так не думаю, полковник. А знаете что? Может, это и к лучшему... Нам всем стало слишком удобно жить с этими людьми. Мы получили комфорт, женщин, у нас есть дети, интеллектуальная свобода... и нам трудно было разозлиться и сохранить состояние гнева. Сейчас же все изменилось. – Пул посмотрел на Холлиса и Лизу. – По-моему, ваше появление здесь – как пощечина, необходимая для того, чтобы вывести нас из этого состояния.
   – Возможно, я говорил чересчур резко в доме генерала Остина, и уверяю вас, что мои взгляды не изменились. Однако я не хотел бы, чтобы вы думали, коммандер, что меня нисколько не волнует ваша судьба.
   – Понимаю.
   Часы показали полночь, людям позволили выходить из здания.
   – Мы будем молиться сегодня ночью, – сказал он Холлису и Лизе. – Буров объявил комендантский час с двенадцати тридцати, так что мы все находимся под домашним арестом до рассвета. Нам нельзя больше встречаться или обсуждать это. Наказание за нарушение комендантского часа – расстрел на месте без предупреждения. Поэтому желаю вам обоим спокойной ночи. До встречи утром на футбольном поле. – Он повернулся и ушел.
   Холлис попросил Лизу дождаться, пока не уйдут все американцы с женами. «Странно, – подумал Сэм, – большинство курсантов осталось здесь». Он заметил, что один из них направляется к ним с Лизой.
   Джеф Руни поздоровался с ними приветливо и как бы примирительно.
   – Хотелось бы, чтобы ваши парни знали, что я чувствую себя ужасно из-за случившегося, – сказал Руни.
   Сэм посмотрел ему в глаза и ответил:
   – Вы себя почувствуете намного хуже, когда в Штатах вас арестует ФБР. Вас приговорят к заключению в федеральной тюрьме на весь остаток жизни. Там у вас будет возможность подготовиться к экзаменам в ВВС.
   Казалось, Руни потерял дар речи.
   – Разве вам не сообщали, что ваших людей арестовывают по двести человек ежегодно? – продолжал Холлис.
   – Нет... они... я ничего не читал об этом...
   – Даже западным газетам не известно все на свете, идиот! – рявкнул Сэм. – Убирайся с глаз моих!
   – Простите меня...
   – Вам все хорошо известно, Руни, – вмешалась Лиза. – И вы знаете, какая это чудовищная система. Вы все знаете, и вам нет оправданий. Вы – ничтожество. Убирайтесь!
   Вокруг них столпились молодые парни и девушки.
   – Простите, – повторил Руни. – Я действительно... я не могу понять, почему полковник Буров...
   – Тогда почему вы не можете собрать курсантов и заявить Бурову организованный протест? – спросил Холлис.
   – Нам нельзя... Мы не можем...
   – Да, вы не можете, потому что из вас такие же американцы, как из Чингисхана или из полковника Бурова. Вы никакого понятия не имеете о том, что значит быть свободным человеком с правами и обязанностями.
   – Нет, я знаю об этом. Меня этому здесь учили!
   – Вы не могли этому научиться здесь. – Лиза ткнула Руни пальцем в грудь. – Вы должны жить этим изо дня в день. Ну же, Руни, покажите, как вас научили отстаивать свое право на свободу слова, гарантируемое обеими нашими конституциями. Подобная тренировка пойдет вам только на пользу. – Она оглядела собравшихся. – Да и всем вам тоже.
   Курсанты молчали. Холлис видел, что некоторые из них сейчас задумались над Лизиными словами. Но большинство стояли с таким видом, который бывает у людей, когда они слышат призыв вооружаться и притворяются, что оратор обращается к кому-то другому.
   – Разве вы не понимаете, что у вас права на жизнь, свободу и поиски счастья не больше, чем у любого здешнего заключенного? – спросил Сэм. – Вы никогда не задумывались о том, что происходит с курсантами, отчисленными из школы?
   – Вы стараетесь совратить нас вашей типичной западной пропагандой! Мы не поддаемся на эти провокации! – выкрикнул курсант Джон Флеминг.
   – Если собираешься спорить с ними, так спорь как американец, а не как русский тупица! – осадил его Марти.
   – Что происходит с курсантами, которых отсеивают? – спросила Лизу Сьюзи Трент.
   – Заткнись! Неприятностей захотела? – рявкнул на Сьюзи Руни.
   – Я хочу знать, – ответила она.
   – Я буду говорить как американец, – обратился ко всем курсант Сонни. – Эти двое злоупотребляют своими правами на свободу собрания и свободу слова. Они подстрекают нас к мятежу и выдают себя за праведников и миротворцев. Предлагаю арестовать их и доставить в штаб.
   – Ваш хозяин, Петр Буров, собирается устроить незаконную казнь... – сказал Сэм.
   – Ничего незаконного в ней нет! – заорал Сонни. – Здесь существуют свои законы, Холлис, и Додсон нарушил один из них. Он знал, что этот проступок карается смертью.
   – А что ты скажешь по поводу тех десятерых, выбранных наугад, которых тоже собираются казнить? В цивилизованном обществе такое называют репрессиями и считают абсолютно незаконным действием.
   Сонни приблизил лицо почти вплотную к лицу Холлиса.
   – Не хочешь ли ты сказать, что мы – нецивилизованные люди? – угрожающе спросил он.
   Лиза оттолкнула Сонни.
   – А как ты называешь казнь военнопленных, которые исполняли свой долг и осуществляли свое право бежать из места заключения согласно Женевской конвенции?
   – Она права. По международной конвенции казнь – незаконное действие, – сказал негромко кто-то из курсантов.
   – Большинство из нас служит в Советских ВВС. Нам известно, что нельзя казнить офицера. Может быть, нам составить письменную ноту Бурову... – предложил Эрик Ларсон.
   – Не стоит беспокоиться, – раздался голос Бурова. За его спиной стояли шесть пограничников. Он оглядел собравшихся. – Итак, вы пытаетесь повторить здесь американскую революцию? У нас уже была собственная революция, спасибо.
   Холлис подошел к Бурову и произнес:
   – Я думаю, что эта группа курсантов никогда больше не будет прежней, полковник.
   – Полагаю, вы правы.
   – Отмените казнь.
   – Нет, я более, чем когда-либо, убежден, что она необходима. Вам всем необходима. – Буров обратился к Марти, Джефу Руни, Сьюзи Трент и другим курсантам. – Я одобряю ваши действия. Профану, вероятно, показалось бы, что вы и вправду верили в то, о чем говорили.
   – Я поверила всему, что услышала об этом ужасном завтрашнем убийстве, – прошептала Сьюзи.
   – Кто-нибудь хочет что-либо добавить к словам этой молодой леди?
   – Да, полковник, по-моему, она и раньше скрывала предосудительные и оскорбительные мысли о нашей социалистической отчизне, – сказал Джон Флеминг.
   На этот раз никто не посоветовал Флемингу не говорить как русский тупица.
   – Ты просто кусок дерьма, – рявкнул на него Холлис.
   Буров посмотрел на часы.
   – Сейчас двенадцать двадцать пять, полковник. Если вы и мисс Родз немедленно не покинете помещение, то, вероятно, не успеете попасть домой до наступления комендантского часа. В таком случае вас просто пристрелит патруль. Спокойной ночи.
   Холлис взял Лизу под руку и повел к выходу.
   – Я прошу вас, измените решение для нашего общего блага, – сказала Лиза Бурову.
   – Лучше поспешите. Мне бы хотелось увидеть вас завтра у себя в кабинете, а не в морге, – усмехнулся Буров и обратился к курсантам: – Продолжайте праздновать Хэллоуин.
   Лиза и Холлис заторопились к своему коттеджу.
   – Боже мой, я горжусь тобой, Сэм Холлис, – сказала Лиза.
   – Ты тоже держалась просто молодцом.
   Как только они вошли в дом, Лиза закрыла дверь на засов и рухнула в кресло. Она бессмысленно уставилась в погасший камин.
   – Знаешь, я просто не понимаю этих людей. Их, наверное, никто не понимает.
   – Это потому, что они сами не понимают себя, – ответил Холлис. – Но если наступит день, когда они разберутся в себе и наконец осознают, кто они на самом деле, тогда первая русская революция станет всего лишь прологом ко второй революции.
   – Но когда?
   – Когда они будут готовы. Когда они больше не смогут отвернуться от окружающей их реальности.
   – Я надеюсь дожить до этого. – Лиза мрачно улыбнулась. – Надеюсь также дожить и увидеть завтра. – Она встала. – Пошли в постель.
   – Иди сначала ты. Мне надо немного побыть одному.
   – Хорошо. – Она поцеловала его и ушла в спальню.
   Холлис погасил свет и остался сидеть в темноте наедине со своими мыслями. Он думал о том, что Айлеви, наверное, просто предал их, бросил на произвол судьбы. У Сэза были для этого причины – и личные, и профессиональные. Как бы то ни было, Сэм был уверен в одном: близок последний день «школы обаяния».

Глава 39

   – Я приручил эту штуковину! – воскликнул О'Ши.
   – Рад слышать это, – улыбнулся Сэз. – Возьмите немного южнее Москвы-реки. Нам нужно найти автостраду.
   – Билл и Берт, следите за другими летающими машинами, – сказал О'Ши. – Они могут не заметить нас, без опознавательных огней.
   – Теперь все о'кей. Вот она – автострада Минск – Москва. Видите? – показал Айлеви.
   О'Ши наклонился вперед.
   – Отлично, – кивнул он и направил вертолет на запад, придерживаясь шоссе.
   – Эй, смотрите прямо! – крикнул Миллз.
   На них двигались мерцающие навигационные огни. Они были совсем рядом. Скорость сближения двух машин оказалась очень большой и грозила неминуемым столкновением. О'Ши резко подал Ми-28 вправо, и совсем близко, слева от них пронесся вертолет – гигантский грузовой Ми-8.
   – Боже! – простонал О'Ши. Он перевел дыхание и повернулся к Айлеви. – Если они засекли нас без опознавательных огней, то обязательно сообщат об этом. Мы бы не вызвали подозрение, если бы шли с включенными огнями. – Он глубоко вздохнул. – Если нас разыскивают, Сэз, то засекут радиолокатором.
   – Надеюсь, что они ищут наш вертолет где-нибудь в лесу под Шереметьевом, – сказал Айлеви. – Огни не включать.
   Индикатор скорости показывал 120 километров в час.
   – Скоро мы должны увидеть Можайск.
   Через несколько минут они увидели цепочку огней, которая, казалось, пересекала Москву-реку.
   Это мог быть можайский мост.
   – Спускайтесь до пятисот метров и следуйте вдоль реки, капитан.
   Вертолет спустился к реке и пролетел над мостом.
   – Сбавьте скорость.
   О'Ши снизил скорость до девяноста километров в час.
   – Скоро будем садиться, джентльмены.
   Все молчали. Айлеви взглянул на Бреннана и Миллза. Они никогда не говорили ему о том, почему добровольно соглашаются участвовать в подобного рода рискованных предприятиях. Он лишь кратко объяснял им обстановку и спрашивал, хотят ли они отправиться с ним. Оба всегда отвечали «да». А там будь что будет. Они были профессионалами, и каждый из них неоднократно искушал судьбу. И, конечно же, они чертовски боялись, но опасность их чертовски возбуждала. Он и сам почувствовал прилив сил в предвкушении предстоящей операции.
   Сэз внимательно разглядывал южный берег Москвы-реки.
   – Где-то там тот самый сосновый бор, – сказал он О'Ши: – Пониже и помедленнее, Эд. Так, а теперь – к лесу.
   О'Ши повернул от реки и снизил скорость, опустившись до двухсот метров.
   За лесом открылось огромное темное пространство. Бородинское поле...
   – Мы немного промахнулись. Поворачивайте, капитан, – сказал Сэз.
   О'Ши сначала завис над полем, затем развернул вертолет на 180° и полетел обратно, к лесу.
   Миллз заметил это первым.
   – Вон, смотрите.
   Они увидели светлую полосу земли и сторожевую вышку. По периметру лагерь не освещался прожекторами. Сейчас, в эпоху электронных датчиков, улавливающих каждое постороннее движение, звуковых детекторов, радаров и приборов ночного видения, в этом не было необходимости.
   – Нужно определить направление ветра, – сказал Айлеви Бреннану.
   – О'кей.
   Он достал из сумки дымовой индикатор, немного отодвинул створку иллюминатора, проколол индикатор булавкой и выкинул его за борт вертолета. О'Ши снова заставил вертолет зависнуть на высоте двухсот метров и наблюдал за белым дымом, поднимающимся над деревьями.
   – Ветер дует с севера со скоростью около пяти узлов. Это примерно восемь километров в час. Охранники на вышках могут уже слышать нас. Поэтому, если мы идем к ним, пора зажечь огни, Сэз.
   – Хорошо, – ответил Айлеви и включил навигационные огни. – Вы знаете, что вам делать, Эд.
   – Разумеется, – кивнул О'Ши.
   Вертолет перестал парить на одном месте и двинулся вперед. Капитан поддерживал постоянное количество оборотов двигателя в минуту, лопасти направил под большим углом к земле, чтобы удержаться в воздухе при столь низкой скорости и не застопорить мотор. Вертолет накренился вправо и приближался к северной границе лагеря. Теперь они видели сторожевые вышки, стоявшие через каждые двести метров.
   – Приготовьте канистры, – попросил Айлеви Бреннана.
   – Все в порядке. Я могу сделать это сам.
   – Передайте их мне.
   Бреннан достал из большой сумки четыре канистры без маркировок и завел на каждой часовой механизм. Сэз отодвинул вентиляционную отдушину и сбросил вниз первую канистру так, чтобы она упала примерно в полукилометре от лагеря. Через несколько секунд он сбросил вторую, за ней последовала третья, и наконец – четвертая, которая упала рядом с северо-восточной угловой сторожевой вышкой.
   – О'кей, капитан. А теперь в лагерь, – сказал Айлеви.
   Вертолет сделал круг и пролетел над сторожевыми вышками и колючей проволокой на высоте ста пятидесяти метров.
   – Взлетно-посадочная площадка для вертолетов находится в западной части лагеря. – Сэз включил прожектор в нижней части фюзеляжа, и яркий луч осветил верхушки деревьев.
   Сейчас русские наверняка пытаются связаться с ними по рации, но Сэз не знал их частоты. Оставалось надеяться, что сначала они попытаются выяснить, что это за вертолет, а уж потом начнут стрелять.
   Внезапно перед ними в небо взметнулся яркий луч света и медленно прошелся по фюзеляжу.
   – Это, наверное, прожектор взлетно-посадочной полосы, – сказал капитан О'Ши.
   – Отлично. – Айлеви просигналил огнями международный код, означающий «неполадки с рацией, разрешите посадку».
   – Садимся, Эд.
   Свет прожектора ушел от них в сторону, и его яркий луч стал прочесывать взад-вперед заросшую травой полянку, указывая место приземления.
   – На поле никого нет, – сказал Бреннан. – Я вижу бревенчатый дом на краю поля. Прожектором водит какой-то парень на площадке. У него автомат. Больше ничего не могу разглядеть.
   О'Ши снизил скорость и пролетел над бревенчатым строением на высоте пятьдесят метров, направляясь к центру большой поляны. У Айлеви страшно билось сердце и пересохло во рту.
   – Джентльмены, предупреждаю, что вас не ожидают ни деньги, ни медали, ни слава, ни официальное признание, ни перспективы попасть в Белый дом. Всех нас ждут лишь неприятности там, внизу, а возможно, и безымянная могила где-нибудь в чаще русского леса. Так что огромное вам спасибо за то, что вы снова добровольно вызвались отправиться со мной.
   Никто не ответил Сэзу.
   Вертолет на какое-то мгновение завис в воздухе, а потом плавно приземлился на заросшую травой взлетно-посадочную площадку «школы обаяния».
   – Неплохо приземлился, Эд, – сам себе сказал капитан.

Глава 40

   Вертолет сел прямо на середину площадки. Бреннан с Миллзом спрыгнули вниз.
   Сэз взглянул на часы. Ровно 2.05 ночи. Он повернулся к О'Ши:
   – Капитан, взлетаете не позже 3.45, с пассажирами или без них. Это касается любого из нас или всех вместе. Вам ясно?
   – Ясно.
   – А сейчас выключайте двигатели.
   Луч света пропрыгал над вертолетом, выхватил из темноты кокпит, иллюминаторы и осветил регистрационный номер Р-413 на хвосте машины.
   – Ну, желаю удачи! – сказал Бреннан.
   Айлеви спрыгнул на землю, надел офицерскую фуражку, и уверенно направился к бревенчатому строению.
   Человек, стоящий за прожектором, выключил его и направился навстречу Сэзу. Это был молодой пограничник, державший наизготове АК-47.
   – Стой! Ваши документы! – резко крикнул он.
   Айлеви остановился.
   – Я майор Воронин, – по-русски сказал он. – Мне надо увидеться с вашим полковником. Вы что, оглохли, молодой человек? Я прилетел сюда, чтобы увидеться с вашим полковником!
   – Так точно!
   – Он выслал за мной машину?
   – Никак нет! У меня нет никаких указаний по поводу вашего прибытия, майор.
   – И очень плохо для вас, – проговорил Айлеви. – Ваша фамилия, рядовой?
   – Фролов.
   – Что ж, Фролов, позвоните и достаньте мне машину.
   – Есть! – Фролов повернулся кругом и пошел к радиорубке.
   Айлеви последовал за ним. Радиорубка находилась в бревенчатом доме, крытом листовым железом.
   Фролов открыл дверь и посторонился, пропуская Айлеви вперед. Комната освещалась только одинокой лампочкой без абажура. Внутри Сэз увидел еще двоих – на одного больше, чем он рассчитывал.
   Один пограничник спал на раскладушке у стены. На его мерно вздымающейся груди покоился томик «Детей Арбата» Рыбакова. Второй, сержант, склонился над шахматами.
   – Внимание! Смирно! – крикнул Фролов.
   Сержант мигом вскочил из-за стола, скатился с раскладушки спящий, и оба тут же встали по стойке «смирно».
   Айлеви огляделся вокруг: в углу печь с изразцами, на которой стоял чайник, на столе – рация, коротковолновый радиоприемник и два телефона. Сэз подошел к шахматной доске и, разглядывая фигуры, спросил Фролова:
   – Вы играете белыми? Как вам удалось загнать себя в такое неудачное положение?
   Фролов учтиво улыбнулся. Сержант, человек средних лет, прокашлялся и сказал:
   – Простите, майор...
   – Да, сержант? – в упор посмотрел на него Айлеви.
   – Сожалею, но я ничего не знал о вашем прибытии.
   – Сержант, это майор Воронин. Он прибыл к полковнику Бурову. Ему нужна машина, – объяснил Фролов.
   Сержант кивнул и обратился к Айлеви:
   – Товарищ майор, мы не смогли связаться с вами по рации.
   – А мой пилот – с вами. Вам надо будет вместе с ним проверить связь. Вы доложили дежурному офицеру о нашем вертолете?
   – Нет, товарищ майор, но сейчас доложу. Канавский, позвони лейтенанту Челцову.
   Канавский кинулся к телефону. Сердце в груди Сэза стучало, как барабанная дробь. Пока все шло как надо. Долгие годы, проведенные им в этой стране, научили его просчитывать подобные ситуации. Сержант не позвонил дежурному офицеру потому, что боялся разозлить его своим звонком, на который тот скорее всего ответил бы: «Ну и чего ты от меня хочешь? Чтобы я прицепил себе крылья и преградил путь этому вертолету? Узнай, кого там еще принесло, а потом доложишь».
   Айлеви с равнодушным видом отошел в сторону, держа всех троих в поле зрения. Канавский поднял трубку и протянул руку к тумблеру.
   Айлеви незаметно вытащил автоматический пистолет с глушителем и выстрелил прямо в грудь Фролову, по-прежнему стоявшему у двери. Фролов вздрогнул, но, казалось, так и не понял, что в него попала пуля. Вторую пулю Айлеви, развернувшись, выпустил в Канаве кого. Тот удивленно вскрикнул, выронил трубку и схватился за грудь.
   Сержант среагировал быстро и выхватил из кобуры револьвер. Сэз опередил его и выстрелил первым. Сержант схватился за живот и рухнул на стол, рассыпав шахматные фигуры. Айлеви выстрелил в него еще раз, в голову. Тот свалился на пол. Фролов пытался подняться с пола, но Сэз добил его выстрелом в висок.
   Потом он повесил телефонную трубку и снял с печи чайник. Шерстяной перчаткой, валявшейся на полу, Айлеви вытер влажную рукоять пистолета и стер кровь с сапог. Вставив в пистолет новую обойму, он вышел из радиорубки.
   Бреннан и Миллз ждали его, Бреннан – со снайперской винтовкой Драгунова, а Миллз – с черной сумкой.
   – Билл, приберись там и жди нас, – приказал Сэз.
   – Вы уверены, что справитесь без меня?
   Бреннан нравился Айлеви, он был очень смелым человеком, но не отличался предусмотрительностью.
   – Капитана О'Ши надо будет заранее предупредить, если что пойдет не так, – сказал ему Айлеви. – К тому же мы не знаем, обязаны ли эти парни периодически звонить кому-нибудь или, наоборот, кто-нибудь должен созваниваться с ними. Так что, если кто-нибудь, не дай Бог, позвонит и попросит доложить ситуацию, просто отвечай: «Ничего». – Сэз перевел Бреннану это слово на английский. – Это стандартный ответ, если докладывать не о чем. Итак, «ничего».
   – Ничего, – повторил Бреннан.
   – Говори так, словно тебе все надоело и ты страшно устал. Да еще зевни при этом.
   Бреннан громогласно зевнул и произнес:
   – Ничего.
   – Вот, теперь отлично, – похвалил Сэз. – А если кому-нибудь вздумается поболтать с тобой, снова произнеси это слово, но уже с раздражением. Погрубее. И тут же дай отбой. Думаю, что звонить могут только из штаба, я сниму связиста с поста. Потом позвоню тебе оттуда, а ты отвечай «да». Нет, не «алло», а «да».
   – Да. Ничего.
   – Превосходно. А если кто-нибудь зайдет проверить этот пост – впусти, но не дай выйти.
   – Если услышишь, что поднялся адский шум, без рассуждений быстро в вертолет, – добавил Миллз.
   Бреннан промолчал.
   – Ну, желаю удачи, Билл. – Айлеви похлопал его по плечу.
   – Вам тоже.
   Айлеви и Миллз двинулись по узкой тропинке между соснами прочь от избы и взлетно-посадочной полосы.
   – Прежде чем выходить из вертолета, вам следовало дождаться моего сигнала, – сказал Сэз.
   – Вы очень долго отсутствовали. Они звонили в штаб?
   – Сказали, что нет.
   – Считаете, что Бреннан справится с ответами по телефону?
   – Ну, думаю, примерно так же, как О'Ши справился с вертолетом. – Айлеви мрачно хмыкнул.
   С ним был пилот, не умеющий управлять советским вертолетом, человек на телефоне, не говорящий по-русски, и Берт Миллз, ни внешним видом, ни манерой держаться не похожий на русского и тоже не знающий русского языка. Но они были лучшими из всех, кого Айлеви, принимая во внимание необычность операции, мог выбрать.
   – Итак, девиз этой ночи – «импровизация», – произнес Сэз.
   – И блеф, – добавил Миллз.
   Они пересекли асфальтированную дорогу, Айлеви достал из кармана шинели компас. Справа, как он знал, должны быть главные ворота, за которыми простиралось Бородинское поле. Слева должен быть центр лагеря, где располагался штаб. Они повернули налево.
   Через несколько минут они увидели освещенные окна большого деревянного дома и услышали доносящуюся из здания музыку. Айлеви указал на вывеску над дверью. «ВИВ. ПОСТ ООО». Миллз кивнул и жестом показал на автомат с кока-колой.
   Поднявшись на крыльцо, они увидели в окно длинную гостиную, в которой расположились человек двадцать молодых мужчин и женщин.
   – Курсанты, – прошептал Айлеви.
   – Праздник. Хэллоуин, – проговорил Миллз.
   Айлеви кивнул. Этого он не учел, хотя, судя по всему, вечеринка подходила к концу. Его взгляд привлек огромный американский флаг на стене.
   – Удивительно, – прошептал он.
   Только они собрались уйти, как входная дверь отворилась, и на пороге появился мужчина средних лет в белом лыжном костюме. Он остановился и уставился на Айлеви и Миллза. Несколько секунд все трое молча разглядывали друг друга, потом на чистом английском языке мужчина спросил:
   – Вы говорите по-английски?
   Айлеви кивнул. Мужчина хмыкнул и пьяным голосом сказал:
   – Ну, идите, стреляйте!
   – Стреляйте? – переспросил Айлеви.
   Дверь открылась снова, и на крыльцо вышел молодой парень.
   – Майор, я возьму всю ответственность за этого американца на себя, – обратился он к Сэзу.
   Айлеви старался понять, что все это означает и на каком языке ему следует отвечать. Оба его собеседника были не трезвы.
   – Меня зовут Марти Бомбах. А это – Том Лэндис.
   Я у него квартирую. И сам отведу его домой, – говорил молодой человек.
   – Я просто потерял счет времени, – пробормотал Лэндис. – Да... невелика важность, твою мать...
   Айлеви начинал понимать. Лэндис был американцем. И Айлеви обратился к Марти по-русски: