Дюма Александр. Сальватор. Том 1

   На сей раз спускаться в катакомбы не понадобилось. Четверо незнакомых между собой руководителей были собраны с одной целью: выслушать секретный доклад г-на Сарранти.
   Тот сообщил, что через три дня герцог Рейхштадтский прибудет в Сен-Ле-Таверни, где останется до той минуты, пока его не покажут народу, как знамя, под которым и выступит все тайное общество.
   Карбонарии при каждом удобном случае старались сбить полицию со следа. Вот и теперь они сговорились объявить общий сбор лож и вент на следующий день в церкви Успения и на прилегающих улицах во время похорон герцога де Ларошфуко.
   Там же верховная вента и даст последние указания.
   Во всяком случае, до прибытия герцога Рейхштадтского комитет останется в прежнем составе.
   Разошлись в час ночи.
   Жибасье боялся лишь одного: встретить у входа заговорщика, чье место он занял самовольно и столь бесцеремонно. К счастью, возле дома никого не оказалось. Очевидно, человек этот приходил, но, не обнаружив четверых своих товарищей и потеряв надежду их дождаться, решил, что встреча отложена, и вернулся домой.
   Г-н Сарранти простился с четырьмя соратниками в дверях, и Жибасье, уверенный, что тот возвратится в гостиницу «Великий Турок», скрылся за углом первой же улицы; взяв ноги в руки, он вернулся в гостиницу, опередив г-на Сарранти на десять минут, сел за стол и принялся за ужин с большим аппетитом и удовлетворением, как путешественник, проскакавший на полном ходу сорок миль, а также как человек, исполнивший свой долг.
   Наградой за все его труды были шаги г-на Сарранти на лестнице: его походку Жибасье узнал бы из тысячи.
   Дверь шестого номера отворилась и сейчас же захлопнулась.
   Потом Жибасье услышал, как в замке дважды повернулся ключ. Это был верный знак, что г-н Сарранти больше не выйдет по крайней мере до утра.
   — Покойной ночи, соседушка! — пробормотал Жибасье.
   Он позвонил.
   Вошел лакей — Пригласите ко мне завтра утром… или, вернее, нынче в семь часов, — спохватился Жибасье, — комиссионера… Мне нужно будет отправить в город срочное письмо.
   — Не угодно ли вам будет дать письмо мне, — предложил лакей, — тогда не придется будить вас из-за такой малости?
   — Прежде всего, мое письмо — отнюдь не малость, — возразил Жибасье. — Кроме того, — прибавил он, — я вовсе не прочь встать пораньше.
   Лакей поклонился и стал убирать со стола. Жибасье попросил его оставить аппетитного на вид холодного цыпленка, а также остатки бордо во второй бутылке, заметив, что, подобно королю Людовику XIV, он не может заснуть, если под рукой нет небольшого «запаса».
   Лакей поставил на камин нетронутого цыпленка и начатую бутылку.
   Потом он удалился, обещав привести комиссионера ровно в семь утра.
   Когда лакей вышел, Жибасье запер дверь, открыл секретер, в котором, как он заранее убедился, были припасены перо, чернила и бумага, и стал описывать г-ну Жакалю свои дорожные впечатления от Келя до Парижа.
   Наконец он лег.
   В семь часов в дверь постучал комиссионер.
   К этому времени Жибасье уже встал, оделся и был готов ринуться в бой. Он крикнул:
   — Войдите!
   В дверях показался комиссионер.
   Жибасье бросил на него молниеносный взгляд и, прежде чем тот успел раскрыть рот, признал в нем уроженца Оверни: он мог без опаски доверить ему свое послание.
   Жибасье дал ему двенадцать су вместо десяти. Описал все ходы во дворце на Иерусалимской улице, предупредил, что человек, которому адресовано письмо, должен прибыть из долгого путешествия в это же утро или в течение дня.
   Если этот человек приехал, передать ему письмо в собственные руки от г-на Баньера де Тулона — таково было аристократическое имя Жибасье, — если же адресат еще не прибыл, оставить письмо у секретаря.
   Получив исчерпывающие указания, овернец вышел.
   Прошел час. Дверь г-на Сарранти по-прежнему оставалась заперта. Правда, слышно было, как он ходит по комнате и переставляет мебель.
   Желая чем-нибудь себя занять, Жибасье решил позавтракать.
   Он позвонил, приказал лакею накрыть на стол, подать цыпленка и остатки бордо, потом отослал лакея.
   Едва Жибасье вонзил вилку цыпленку в ножку и поднес нож к крылышку, как дверь его соседа скрипнула.
   — Дьявольщина! — выругался он, поднимаясь. — По-моему, мы решили выйти довольно рано.
   Его взгляд упал на стенные часы, они показывали четверть девятого.
   — Эге! — молвил он. — Не так уж и рано.
   Господин Сарранти стал спускаться по лестнице.
   Как и накануне, Жибасье поспешил к окну, однако на этот раз отворять его не стал, а лишь раздвинул занавески. Но ожидания его были тщетны: г-н Сарранти не появлялся.
   "Ого! Что же он делает внизу? Платит по счету? Невозможно же допустить, что он спустился скорее, чем я подошел к окну!..
   Впрочем, — подумал Жибасье, — он мог пройти вдоль стены; но даже в этом случае далеко он уйти не мог".
   Жибасье рывком распахнул окно и свесился вниз, крутя во все стороны головой.
   Никого, кто напоминал бы г-на Сарранти.
   Он подождал несколько минут, но так и не мог взять в толк, почему Сарранти не выходит. Он намеревался спуститься вниз и расспросить о г-не Сарранти, как вдруг увидел наконец, как тот вышел из гостиницы и направился, как и накануне, в сторону Сент-Андре-дез-Арк.
   — Могу себе представить, куда ты идешь, — пробормотал Жибасье. — Идешь ты на улицу По-де-Фер. Вчера ты никого не застал дома и хочешь испытать судьбу нынче утром. Я мог бы не утруждать себя этой прогулкой и не провожать тебя туда, но долг прежде всего.
   Жибасье взялся за шляпу и кашне, спустился вниз, так и не притронувшись к цыпленку, и мысленно поблагодарил Провидение, заставившее его совершить небольшую утреннюю прогулку и тем самым нагулять аппетит.
   Но, к величайшему изумлению г-на Жибасье, на нижней ступеньке его остановил господин, в котором он по лицу и по всему облику сейчас же признал полицейского агента низшего ранга.
   — Ваши документы! — потребовал тот.
   — Мои документы? — в изумлении переспросил Жибасье.
   — Черт побери! — вскричал полицейский. — Вы отлично знаете: чтобы остановиться в гостинице, необходимо иметь документы.
   — Вы правы, — согласился Жибасье. — Однако я никак не думал, что, путешествуя из Бонди в Париж, нужно иметь паспорт.
   — Если в Париже у вас собственная квартира или вы останавливаетесь у друзей — не нужно; но если вы поселились в гостинице, вы должны предъявить документы.
   — Ах, это так! — кивнул Жибасье, знавший лучше, чем кто бы то ни было, по опыту прошлой жизни, как необходим паспорт, когда ищешь кров. — Разумеется, я покажу вам свои документы.
   И он стал шарить по карманам своего плаща.
   Карманы оказались пусты.
   — Куда же, черт возьми, они подевались?! — вскричал он.
   Полицейский махнул рукой с таким видом, словно хотел сказать: «Если человек не находит документы сразу, он не находит их никогда».
   Он жестом подозвал двух полицейских в черных рединготах и с толстыми палками в руках, ожидавших его приказаний стоя в дверях харчевни.
   — Ах, черт подери! — воскликнул Жибасье. — Я знаю, что я сделал со своими бумагами.
   — Тем лучше! — кивнул полицейский.
   — Я оставил их в почтовой гостинице Бонди, когда сменил костюм курьера на кучерскую куртку.
   — Как вы сказали? — заинтересовался полицейский.
   — Ну да! — рассмеялся Жибасье. — К счастью, документы мне не нужны.
   — Как это — не нужны?
   — А так.
   И он шепнул полицейскому на ухо:
   — Я свой!
   — Свой?!
   — Да, пропустите меня!
   — Ага! Вы, кажется, спешите?
   — Я кое за кем слежу, — с заговорщицким видом сообщил Жибасье и подмигнул.
   — Следите?
   — Да, у меня на крючке заговорщик, и очень опасный заговорщик!
   — Правда? И где же этот кое-кто?
   — Черт возьми! Вы, должно быть, его видели. Он только что спустился; пятьдесят лет, усы с проседью, волосы бобриком, выправка военная. Не видели?
   — Как же, как же! Видел!
   — В таком случае арестовать надо было его, а не меня, — не переставая улыбаться, заметил Жибасье.
   — Ну да! Только у него документы были, и в полном порядке. Потому я его и пропустил. А вот вы арестованы.
   — Как?! Арестован?!
   — Разумеется. Что, по-вашему, может мне помешать?
   — Вы меня арестуете? Меня?
   — Ну да, вас.
   — Меня, личного агента господина Жакаля?
   — Чем докажете?..
   — Доказательство я вам представлю, за этим дело не станет.
   — Слушаю вас.
   — А тем временем мой подопечный улизнет, может быть! — в отчаянье вскричал Жибасье.
   — Понимаю! Вы и сами не прочь сделать то же.
   — Сбежать?! Да зачем же? Сразу видно, что вы меня не знаете! Чтобы я улизнул? Да ни за что на свете! Мое новое положение вполне меня устраивает…
   — Ладно! Хватит болтать! — оборвал его полицейский.
   — То есть, как это — хватит болтать?..
   — Следуйте за нами, или…
   — Или что?
   — …или мы будем вынуждены применить силу.
   — Да ведь я же вам толкую, — вспыхнул Жибасье, — что я из личной полиции господина Жакаля!
   Полицейский едва удостоил его презрительным взглядом, в котором ясно читалось: «Ну и фат же вы!»
   Он пожал плечами и жестом подозвал двух полицейских в черных рединготах на помощь.
   Те подошли, готовые вмешаться по первому знаку.
   — Будьте осторожны, друг мой! — предупредил Жибасье.
   — Я не друг тому, у кого нет паспорта, — возразил полицейский.
   — Господин Жакаль вас строго накажет.
   — Моя обязанность — препровождать в префектуру полиции путешественников без документов; у вас нет паспорта, и я отведу вас в префектуру, в чем же нарушения?
   — Тысяча чертей! Говорю же вам, что…
   — Покажите ваш «знак».
   — Знак? — переспросил Жибасье. — Это низшим чинам, как у вас, положено иметь знак, я же…
   — Ну да, вы для этого слишком важная птица, понимаю!
   Итак, дорогу вы не хуже нас знаете… Вперед!
   — Вы настаиваете? — спросил Жибасье.
   — Надо думать!
   — Не жалуйтесь потом на судьбу!
   — Довольно говорить! Следуйте за мной по доброй воле.
   В противном случае я буду вынужден применить силу.
   Полицейский вынул из кармана пару наручников, которые так и напрашивались на знакомство с запястьями Жибасье.
   — Будь по-вашему! — смирился Жибасье; он понял, что попал в дурацкое положение, которое могло еще более осложниться. — Я готов следовать за вами.
   — В таком случае позвольте предложить вам руку, а эти двое господ пойдут сзади, — предупредил полицейский. — Вы, как мне кажется, способны сбежать от нас, не простившись, на первом же перекрестке.
   — Я исполнял свой долг, — проговорил Жибасье, воздев кверху руку и будто призывая Бога в свидетели, что он сражался до последнего.
   — Ну-ка, вашу руку, да поживее!
   Жибасье знал, как должен положить руку арестованный на руку сопровождающего. Он не заставил просить себя дважды и облегчил полицейскому задачу.
   Тот узнал в нем завсегдатая полицейского участка.
   — Ага! — воскликнул он. — Похоже, такое случается с вами не впервой, милейший!
   Жибасье взглянул на полицейского с таким видом, словно хотел сказать: «Будь по-вашему! Хорошо смеется тот, кто смеется последним».
   Вслух он решительно проговорил:
   — Идемте!
   Жибасье с полицейским вышли из гостиницы «Великий Турок» под руку, словно старые и добрые друзья.
   Двое шпиков шли следом, изо всех сил стараясь показать, что не имеют к нашей парочке ровно никакого отношения.

IV. Триумф Жибасье

   Жибасье и полицейский направились, или, вернее было бы сказать, полицейский повел Жибасье на Иерусалимскую улицу.
   Благодаря мерам предосторожности, принятым полицейским, проверявшим паспорта, всякий побег исключался, как понимают читатели.
   Прибавим к вящей славе Жибасье, что он и не думал бежать.
   Более того, его насмешливый вид, сострадательная улыбка, мелькавшая на его губах всякий раз, как он взглядывал на полицейского, беззаботность, раскованность и презрение, с какими он позволял вести себя в префектуру полиции, свидетельствовали, скорее, о том, что совесть его чиста. Словом, он, казалось, смирился, но вышагивал гордо, скорее как мученик, нежели как несчастная жертва.
   Время от времени полицейский бросал на него косой взгляд.
   По мере приближения к префектуре Жибасье не хмурился, а, напротив, становился все веселее. Он заранее предвкушал, какую бурю проклятий обрушит по возвращении г-н Жакаль на голову незадачливого полицейского.
   Этот просветленный взгляд, сияющий, словно ореол на безмятежных лицах, начал пугать полицейского, арестовавшего Жибасье. В начале пути у него не было никаких сомнений в том, что он задержал важного преступника; на полпути он засомневался; теперь он был почти уверен, что дал маху.
   Гнев г-на Жакаля, которым пугал его Жибасье, будто гроза, уже навис над его головой.
   И вот мало-помалу пальцы полицейского стали разжиматься, высвобождая руку Жибасье.
   Тот отметил про себя эту относительную свободу, неожиданно ему предоставленную; однако он отлично понимал, что заставило расслабиться дельтовидную мышцу и бицепс его спутника, и потому сделал вид, что не заметил его маневра.
   Полицейский надеялся на прощение своего пленника, он как нельзя более забеспокоился, когда заметил, что по мере того, как его собственная хватка ослабевала, Жибасье все крепче вцеплялся в его руку.
   Он поймал преступника, который не хотел его выпускать!
   «Дьявольщина! — подумал он. — Уж не ошибся ли я?!»
   Он на мгновение остановился в задумчивости, оглядел Жибасье с головы до ног и, видя, что тот, в свою очередь, окинул его насмешливым взглядом, затрепетал еще больше.
   — Сударь! — обратился он к Жибасье. — Вы сами знаете, какие у нас суровые правила. Нам говорят: «Арестуйте!» — и мы арестовываем. Вот почему порой случается так, что мы совершаем досадные ошибки. Как правило, мы хватаем преступников.
   Однако бывает, что по недоразумению мы нападаем и на честных людей.
   — Неужели? — с издевательской усмешкой переспросил Жибасье.
   — И даже на очень честных людей, — уточнил полицейский.
   Жибасье бросил на него красноречивый взгляд, словно хотел сказать: «И я тому живое свидетельство».
   Ясность этого взгляда окончательно убедила полицейского, и он прибавил с изысканной вежливостью:
   — Боюсь, сударь, я совершил оплошность в этом роде; но еще не поздно ее исправить…
   — Что вы имеете в виду? — презрительно поморщился Жибасье.
   — Боюсь, сударь, я арестовал честного человека.
   — Надо думать, черт подери, что боитесь! — отозвался каторжник, строго поглядывая на полицейского.
   — С первого взгляда вы показались мне человеком подозрительным, но теперь вижу, что это не так; что, наоборот, вы — свой.
   — Свой? — с высокомерным видом проговорил Жибасье.
   — И, как я уже сказал, поскольку еще не поздно исправить эту ошибку…
   — Нет, сударь, поздно! — перебил его Жибасье. — Из-за этой вашей ошибки человек, за которым я был приставлен следить, удрал… А что это за человек? Заговорщик, который через неделю совершит, может быть, государственный переворот…
   — Сударь! — взмолился полицейский. — Если хотите, мы вместе отправимся на его поиски; и это будет сущий дьявол, если вдвоем мы…
   В намерения Жибасье не входило разделить с кем бы то ни было славу от поимки г-на Сарранти.
   Он оборвал своего собрата:
   — Нет, сударь! И, пожалуйста, довершите то, что начали.
   — О, только не это! — запричитал полицейский.
   — Именно это! — гнул свое Жибасье.
   — Нет, — снова возразил полицейский. — А в доказательство я ухожу.
   — Уходите?
   — Да.
   — Как — уходите?
   — Как все уходят. Выражаю вам свое почтение и поворачиваюсь к вам спиной.
   Повернувшись на каблуках, полицейский в самом деле показал Жибасье спину; однако тот схватил его за руку и развернул к себе лицом.
   — Ну уж нет! — молвил он. — Вы меня арестовали, чтобы препроводить в префектуру полиции, так и ведите меня туда.
   — Не поведу!
   — Поведете, черт вас раздери совсем! Или скажите, почему отказываетесь. Если я упущу своего заговорщика, господин Жакаль должен знать, по чьей вине это произошло.
   — Нет, сударь, нет!
   — В таком случае я вас арестую и отведу в префектуру, слышите?
   — Вы арестуете меня?
   — Да, я.
   — По какому праву?
   — По праву сильнейшего.
   — Я сейчас кликну своих людей.
   — Не вздумайте, иначе я позову на помощь прохожих. Вы знаете, что в народе вас не жалуют, господа полицейские. Я расскажу, что вы меня сначала арестовали без всякой причины, а теперь собираетесь отпустить, потому что боитесь наказания за превышение власти… А река-то, вот она, совсем рядом, черт возьми!..
   Полицейский стал бледен как полотно. Уже начинала собираться толпа. Он по опыту знал, что люди в те времена были настроены по отношению к шпикам весьма агрессивно.
   Он бросил на Жибасье умоляющий взгляд и почти разжалобил каторжника.
   Но вскормленный на изречениях г-на де Талейрана, Жибасье подавил это первое движение души: ему нужно было позаботиться о том, чтобы оправдаться в глазах г-на Жакаля.
   Он, словно в тисках, зажал руку полицейского и, превратившись из пленника в жандарма, поволок его в префектуру полиции.
   Во дворе префектуры собралась как никогда большая толпа.
   Что было нужно всем этим людям?
   Как мы уже сказали в предыдущей главе, все смутно угадывали приближение мятежа, и эта мысль витала в воздухе.
   Толпа, заполнившая двор префектуры, состояла из тех, кто должен был сыграть в этом мятеже известную роль: все они явились за указаниями.
   Жибасье, смолоду привыкший входить во двор префектуры в наручниках, а выезжать в забранной решеткой карете, на сей раз испытал неподдельную радость, чувствуя себя не арестованным, а полицейским.
   Он вошел во двор как победитель, с высоко поднятой головой, задравши нос, а его несчастный пленник следовал за ним, как потерявший управление фрегат следует на буксире за гордым кораблем, летящим на всех парусах с развевающимся флагом.
   В толпе произошло замешательство. Все полагали, что Жибасье находится на Тулонской каторге, и вдруг он выступает за старшего.
   Однако Жибасье не растерялся: он стал раскланиваться налево и направо, одним кивал дружески, другим — покровительственно; над собравшимися прошелестел одобрительный шепот, и к Жибасье стали подходить старые знакомые, выражая удовлетворение тем, что видят его в своих рядах.
   Он пожимал руки и принимал поздравления, чем окончательно смутил несчастного полицейского, так что даже пожалел его в душе.
   Потом Жибасье представили старшему бригады, заслуженному фальсификатору, который, подобно самому Жибасье, на определенных условиях, оговоренных с г-ном Жакалем, перешел на службу полиции. Он был возвращен с Брестской каторги; таким образом, он не был знаком с Жибасье, и тот тоже его не знал; но, проводя время на берегу Средиземноморья, Жибасье частенько слышал об этом прославленном старике и уже давно мечтал пожать ему руку.
   Старшина встретил его по-отечески тепло.
   — Сын мой! — сказал он. — Я давно хотел с вами встретиться. Я был хорошо знаком с вашим отцом.
   — С моим отцом? — изумился Жибасье, не знавший никакого отца. — Вам повезло больше, чем мне.
   — И я по-настоящему счастлив, — продолжал старик, — узнавая в вас его черты. Если вам будет нужен совет, располагайте мною, сын мой; я весь к вашим услугам.
   Собравшиеся, казалось, умирали от зависти, слыша, какой милости удостоен Жибасье.
   Они обступили каторжника, и спустя пять минут г-н Баньер де Тулон получил в присутствии полицейского, совершенно оглушенного подобным триумфом, тысячу разнообразных предложений и выражений дружеских чувств.
   Жибасье смотрел на него с видом превосходства и будто спрашивал: «Ну что, разве я вас обманул?»
   Полицейский понурил голову.
   — Ну, признайтесь теперь, что вы — осел! — сказал ему Жибасье.
   — Охотно! — отозвался тот, готовый признать еще и не такое, попроси его об этом Жибасье.
   — Раз так, — молвил Жибасье, — я вполне удовлетворен и обещаю вам свое покровительство, когда вернется господин Жакаль.
   — Когда вернется господин Жакаль? — переспросил полицейский.
   — Ну да, и я постараюсь представить ему ваш промах как чрезмерное усердие. Как видите, я человек покладистый.
   — Да ведь господин Жакаль вернулся, — возразил полицейский; он боялся, как бы Жибасье не охладел в своих добрых намерениях, и хотел воспользоваться ими без промедления.
   — Как?! Господин Жакаль вернулся? — вскричал Жибасье.
   — Да, разумеется.
   — И давно?
   — Нынче утром, в шесть часов.
   — Что ж вы раньше-то не сказали?! — взревел Жибасье.
   — Да вы не спрашивали, ваше превосходительство, — смиренно отвечал полицейский.
   — Вы правы, друг мой, — смягчившись, проговорил Жибасье.
   — "Друг мой"! — пробормотал полицейский. — Ты назвал меня своим другом, о, великий человек! Приказывай! Что я могу для тебя сделать?
   — Отправиться вместе со мной к господину Жакалю, черт подери! И немедленно!
   — Идем! — с готовностью подхватил полицейский и широкими шагами направился к начальнику полиции.
   Жибасье помахал собравшимся рукой, пересек двор, ступил под своды портика, украшавшего вход, поднялся по небольшой лестнице слева от входной двери (мы уже видели, как по ней поднимался Сальватор) на третий этаж, прошел по темному коридору направо и наконец остановился у кабинета г-на Жакаля.
   Секретарь, узнавший не Жибасье, а полицейского, сейчас же распахнул дверь.
   — Что вы делаете, дурачина? — возмутился г-н Жакаль. — Я же вам сказал, что меня нет ни для кого, кроме Жибасье.
   — А вот и я, дорогой господин Жакаль! — прокричал Жибасье.
   Он обернулся к полицейскому:
   — Его нет ни для кого, кроме меня, слышите?
   Полицейский с трудом удержался, чтобы не пасть на колени.
   — Следуйте за мной, — приказал Жибасье. — Я вам обещал снисхождение и обещание свое сдержу.
   Он вошел в кабинет.
   — Как?! Вы ли это, Жибасье?! — воскликнул начальник полиции. — Я назвал ваше имя просто так, наудачу…
   — И я как нельзя более горд тем, что вы обо мне помните, сударь, — подхватил Жибасье.
   — Вы, стало быть, оставили своего подопечного? — спросил г-н Жакаль.
   — Увы, сударь, — отвечал Жибасье, — это он меня оставил.
   Господин Жакаль нахмурился. Жибасье толкнул полицейского локтем, будто хотел сказать: «Видите, в какую историю вы меня втянули?»
   — Сударь! — вслух проговорил он, указывая на виновного. — Спросите этого человека. Я не хочу осложнять его положение, пусть он сам все расскажет.
   Господин Жакаль поднял очки на лоб, желая получше разглядеть, с кем имеет дело.
   — А-а, это ты, Фуришон, — молвил он. — Подойди ближе и скажи, как ты мог помешать исполнению моих приказаний.
   Фуришон увидел, что ему не отвертеться. Он смирился и, как свидетель перед трибуналом, стал говорить правду, только правду, ничего, кроме правды.
   — Вы — осел! — бросил полицейскому г-н Жакаль.
   — Я уже имел честь слышать это от его превосходительства графа Баньера де Тулона, — сокрушенно проговорил полицейский.
   Господин Жакаль, казалось, раздумывал, кто бы мог быть тот великий человек, что опередил начальника полиции и высказал о Фуришоне мнение, столь совпадающее с его собственным.
   — Это я, — с поклоном доложил Жибасье.
   — А-а, очень хорошо, — кивнул г-н Жакаль. — Вы путешествовали под вымышленным именем?
   — Да, сударь, — подтвердил Жибасье. — Однако должен вам заметить, что я обещал этому несчастному попросить у вас для него снисхождения, принимая во внимание его полное раскаяние.
   — По просьбе нашего любимого и преданного Жибасье, — с величавым видом молвил г-н Жакаль, — мы даруем вам полное прощение. Ступайте с миром и больше не грешите!
   Он махнул рукой, отпуская незадачливого полицейского, и тот вышел, пятясь.
   — Не угодно ли вам, дорогой Жибасье, оказать мне честь и разделить со мной скромный завтрак? — предложил г-н Жакаль.
   — С большим удовольствием, господин Жакаль, — отвечал Жибасье.
   — В таком случае давайте перейдем в столовую, — пригласил начальник полиции и пошел вперед, показывая дорогу. Жибасье последовал за г-ном Жакалем.

V. Провидение

   Господин Жакаль указал Жибасье на стул.
   Он стоял напротив него, по другую сторону стола.
   Начальник полиции знаком приказал садиться; Жибасье, страстно желавший продемонстрировать г-ну Жакалю, что он не чужд правил хорошего тона, сказал: — Позвольте прежде всего поздравить вас, господин Жакаль, с благополучным возвращением в Париж.
   — Разрешите и мне выразить радость по тому же поводу, — куртуазно отвечал г-н Жакаль.
   — Смею надеяться, — продолжал Жибасье, — что ваше путешествие завершилось успешно.
   — Более чем успешно, дорогой господин Жибасье; но довольно комплиментов, прошу вас! Последуйте моему примеру и займите свое место.
   Жибасье сел.
   — Возьмите отбивную.
   Жибасье зацепил отбивную.
   — Давайте ваш бокал!
   Жибасье повиновался.
   — А теперь, — сказал г-н Жакаль, — ешьте, пейте и слушайте, что я скажу.
   — Я весь внимание, — отозвался Жибасье, вгрызаясь в отбивную на косточке.