Дюма Александр. Сальватор. Том 1

   — А мне? — попросил Туссен.
   — Тебе хватит!.. — отрезал Жан Бычье Сердце.
   — Почему?
   — Я так решил!
   Туссен что-то проворчал, отступил на два шага, но настаивать не стал.
   Жан Бычье Сердце поднес стакан к губам.
   — Ваше здоровье! — сказал он.
   — Ваше здоровье! — отозвался г-н де Вальженез.
   Стакан у Жана Бычье Сердце был полон не доверху, и сквозь прозрачную стенку он мог наблюдать за пленником. Он увидел, как тот зажал стакан в кулак, быстро понес его к губам, а потом поставил на стол, успев сделать почти неуловимое движение.
   В то же время плотник почувствовал в ногах прохладу, словно наступил в лужу.
   Он поднял ногу и ощупал подошву: с башмака капало.
   Он взял со стола лампу, заглянул под стол, потом поставил лампу на место.
   — Надо признать, — вымолвил он, занося над пленником кулак, — что вы большой подлец!
   Туссен Бунтовщик подбежал и схватил плотника за обе руки.
   — Я же вас предупреждал, что он становится дурной, как напьется! А вы не хотели верить! Теперь берегитесь!

V. Глава, в которой Жану Бычье Сердце и Туссену Бунтовщику выпадает случай разбогатеть, но они отказываются от своего счастья

   Господин де Вальженез уже приготовился к обороне: он взял в каждую руку по бутылке и ждал, когда Жан Бычье Сердце подойдет поближе, чтобы разбить бутылки о его голову.
   Жан Бычье Сердце наклонился, взял табурет за ножку и шагнул к г-ну де Вальженезу.
   — Да что он сделал-то? — вмешался Туссен.
   — Глянь-ка под стол! — предложил ему Жан Бычье Сердце.
   Туссен тоже взял лампу и наклонился.
   — Ох ты! — вскрикнул он, увидев кирпич, облитый белым вином и отливавший в свете лампы. — Кровь!
   — Кровь? — переспросил Жан Бычье Сердце. — Если бы кровь — ладно! Хлеба поел — и кровь восстановилась. Но вот вино можно сделать только из винограда, а виноградники в этом году повымерзли!
   — Как?! Он выплеснул свое вино? — взревел от возмущения Туссен.
   — Это его вино!
   — Тогда ты прав: он просто негодяй! Бей его!
   — Я ждал твоего разрешения, Туссен, — сказал Жан Бычье Сердце, вытирая рукавом пот со лба и кипя от злости.
   — Еще шаг — и я разобью вам голову, слышите? — пригрозил Вальженез.
   — Мало вам того, что вы уже вылили? Хотите и бутылки разбить? — возмутился Жан Бычье Сердце. — Ведь разобьете-то вы бутылки, а не мою голову, так-то!
   — Бей же скорее, Жан! — крикнул Туссен. — Чего ждешь?
   — Я одумался, — сказал тот, — и надеюсь, что его сиятельство тоже возьмет себя в руки.
   Потом он продолжал твердо и совершенно спокойно:
   — Не угодно ли вам поставить эти бутылки на место, господин де Вальженез?
   Тот нахмурился: его здравый смысл вступал в противоречие с гордыней.
   — Ну что? — спросил Жан Бычье Сердце. — Будем ставить бутылки на стол или как?
   — О, Жан! — взвыл Туссен. — Я тебя не узнаю!
   — Так будем ставить, а? — продолжал Жан Бычье Сердце. — Раз, два… Берегитесь: на счет «три» я ударю!
   Лоредан опустил руки и бесшумно поставил бутылки на каминную доску.
   — Отлично! Теперь спокойненько сядем где сидели.
   Лоредан, вероятно, рассудил, что лучший способ обуздать этого дикого зверя — не раздражать его. Итак, он безропотно исполнил и другое приказание.
   Потом в его голове созрел, очевидно, новый план, и он решил пустить в ход средство более надежное, чем сила.
   — Туссен, дружище, — обратился Жан Бычье Сердце к приятелю, — отнеси-ка эти две бутылки в буфет и запри их на ключ.
   И не будем их больше оттуда доставать.
   Туссен повиновался.
   — А теперь вы, ваше сиятельство, — продолжал Жан Бычье Сердце, принимая ключ из рук своего товарища, — должны кое в чем признаться…
   — В чем же? — спросил граф.
   — Вы хотели напоить нас до бесчувствия и, воспользовавшись нашим состоянием, бежать.
   — Вы же воспользовались силой, чтобы взять меня в плен, — возразил граф вполне логично.
   — Нашей силой — да, но хитрость мы в ход не пускали: мы не чокались, чтобы потом предать. Когда люди чокаются, это свято!
   — Будем считать, что я не прав, — предложил Вальженез.
   — Вылить вино! — вмешался Туссен. — Божий напиток!
   — Его сиятельство признал, что был не прав, — остановил его Жан Бычье Сердце. — Не будем больше возвращаться к этому вопросу.
   — О чем же еще говорить? — опечалился угольщик. — Если я не буду говорить или пить, я засну.
   — Спи, если хочешь. Я подежурю.
   — А я могу предложить тему для разговора, — сказал Лоредан.
   — Вы очень любезны, ваше сиятельство, — проворчал Жан Бычье Сердце.
   — По-моему, вы отличные парни… немного горячие, пожалуй, — продолжал Лоредан, но в глубине души очень славные…
   — Как вы об этом догадались? — пожал плечами Жан Бычье Сердце.
   — А я люблю славных парней, — продолжал граф.
   — Неужели вы не разочаровались, — в том же тоне продолжал плотник.
   Туссен внимательно слушал, желая узнать, куда клонит пленник.
   — И если вы хотите… — он замолчал.
   — Если мы хотим?.. — повторил Жан Бычье Сердце.
   — Если хотите, я сделаю вас богатыми.
   — Дьявольщина! — навострил уши Туссен. — Богатыми? Вот это другой разговор!
   — Помолчи-ка, Туссен! — прикрикнул Жан Бычье Сердце. — Решаю здесь я, а не ты.
   Он обратился к Лоредану:
   — Объясните свою мысль, наш юный господин!
   — Мысль моя проста, и я иду прямо к цели.
   — Да, да, пожалуйста! — взмолился Туссен.
   — Вы трудитесь, зарабатывая себе на пропитание, верно? — спросил граф.
   — Несомненно! Если не считать бездельников, все ради этого и работают, — подтвердил Жан Бычье Сердце.
   — Сколько вы получаете в удачные дни?
   — В среднем, учитывая дни, когда нет работы, — по три франка, — сообщил Туссен.
   — Замолчишь ты или нет, Туссен?
   — Чего ради я должен молчать? Его сиятельство спрашивает, сколько я зарабатываю, я и говорю…
   — Три франка в день, — повторил граф, словно не замечая перебранки приятелей, — в месяц это составляет девяносто франков, а в год — тысячу.
   — Ну и что? — молвил Жан Бычье Сердце. — Мы и сами это знаем.
   — Я хочу вам помочь в один вечер заработать столько, сколько вы заработаете за двадцать пять лет.
   — Двадцать пять тысяч? — изумился Туссен. — Да вы смеетесь! Двадцать пять тысяч за вечер — это невероятно!
   — Как видите, — продолжал Вальженез, — на эти деньги можно жить в свое удовольствие и не работать, стоит только поместить эту сумму под пять процентов, что принесет вам по тысяче двести пятьдесят ливров ренты.
   — Не работать! — повторил Туссен. — Слышишь, Жан? Не работать!
   — Что же я буду делать без работы? — наивно спросил Жан Бычье Сердце.
   — Что захотите: охота… рыбалка, если охота вам не по душе, купите землю, займитесь хозяйством, будете делать то же, что и богатые, что делаю я, например.
   — Ну да! — с горечью проговорил Жан Бычье Сердце. — Буду красть шестнадцатилетних девочек у женихов и родителей!
   Вот как развлекаются те, кто не работает! Вот чем занимаетесь вы, ваше сиятельство!
   — Да это ваше дело, чем заняться. Я же предлагаю вам пятьдесят тысяч на двоих, по двадцать пять каждому
   — Двадцать пять тысяч франков! — снова повторил Туссен, и глаза его сверкнули.
   — Замолчи, Туссен! — строго проговорил плотник.
   — По двадцать пять тысяч каждому, дружище Жан, — мечтательно проворковал угольщик.
   — Двадцать пять тысяч зуботычин, если не заткнешься, Туссен!
   — Пятьдесят тысяч франков на двоих вы можете получить нынче же вечером.
   — Целое состояние, Жан! — прошептал угольщик.
   — Заткнешься ты или нет, несчастный?! — взревел Жан Бычье Сердце и занес кулак.
   — Узнай хотя бы, как можно их заработать, эти тысячи!
   — Будь по-твоему, — кивнул Жан Бычье Сердце.
   Он повернулся к пленнику.
   — Вы оказываете нам честь, предлагая по двадцать пять тысяч франков каждому, ваше сиятельство? Не угодно ли вам теперь объяснить, что мы должны сделать, чтобы иметь право на такие деньги?
   — Предлагаю вам эту сумму в обмен на мою свободу. Как видите, дело нехитрое.
   — Что скажешь, что скажешь, Жан? — так и затрепетал угольщик, толкая приятеля в бок.
   — Туссен! Туссен! — пробормотал Жан Бычье Сердце, косо поглядывая на приятеля.
   — Молчу, молчу . Но ведь двадцать пять тысяч…
   Плотник повернулся к графу.
   — А почему вы думаете, что мы вас удерживаем силой, сударь мой?
   — Потому что кто-то, как мне кажется, вам за это заплатил, — отозвался Вальженез.
   Жан Бычье Сердце занес было кулачище над головой Лоре дана, но, сделав над собой усилие, медленно опустил руку и сказал:
   — Заплатил, заплатил! Платят вам подобные, ваше сиятельство; это они покупают и продают чужую честь. Да, это еще один источник богатых людей, тех, что не работают: они оплачивают зло, когда не могут совершить его сами… Послушайте, что я вам скажу, ваше сиятельство. Будь вы хоть в десять раз богаче, чем теперь, и предложи вы мне не двадцать пять тысяч, а миллион за то, чтобы я отпустил вас на однуединственную минуту раньше назначенного срока, и я отказался бы с таким же презрением ради удовольствия держать вас под замком.
   — Предлагаю сто тысяч! — бросил г-н де Вальженез.
   — Жан! Жан! Ты слышишь? По пятьдесят тысяч каждому! — закричал Туссен.
   — Туссен! А я думал, что ты честный малый! — сказал плотник. — Еще слово — и ты мне не друг.
   — Жан! — участливо промолвил Туссен. — То, что я тебе предлагаю, так же выгодно тебе, как и мне.
   — Мне?
   — Ну да, тебе… тебе, Фифине, твоей девочке.
   Когда Жан Бычье Сердце услышал слова: «Фифине, твоей девочке», глаза его блеснули.
   Но в ту же минуту он схватил Туссена за воротник и тряхнул его, словно дровосек дерево, которое он собирается свалить.
   — Молчи, несчастный! Замолчишь ты или нет?! — вскричал он.
   — Особенно твоей девочке, — не унимался Туссен, — отлично зная, что эта тема неисчерпаема. — Твоей девочке, которой доктор прописал свежий деревенский воздух!
   Плотник вздрогнул и выпустил Туссена Бунтовщика.
   — У вас больные жена и дети? — участливо спросил Вальженез. — В ваших силах помочь им поправить здоровье, и вы еще сомневаетесь?
   — Нет, гром и молния! Я не сомневаюсь! — вскричал плотник.
   Туссен задыхался. Г-н де Вальженез затаил дыхание, не зная, откажется Жан Бычье Сердце или согласится.
   Тот перевел взгляд с пленника на своего товарища.
   — Вы согласны? — спросил граф.
   — Согласен ты? — вымолвил Туссен.
   Жан Бычье Сердце с торжественным видом поднял руку.
   — Слушайте! — сказал он. — Как верно то, что есть Господь на небесах, что Он награждает добрых и наказывает злых, первого из вас двоих, кто скажет хоть слово, одно-единственное слово на эту тему, я задушу своими руками! Теперь говорите, ежели кто смелый!
   Жан Бычье Сердце тщетно ждал ответа: оба собеседника замолчали.

VI. Глава, в которой угроза оказывается столь же бессильной, что и соблазн

   На некоторое время установилось молчание, граф де Вальженез в третий раз решил изменить тактику.
   Он пытался опоить, потом подкупить двоих могикан, и то, и другое ему не удалось: он решил их запугать. — Если нельзя говорить о деньгах, — начал он, обращаясь к Жану Бычье Сердце, — позволено ли мне поговорить о чем-нибудь другом?
   — Говорите! — только и сказал Жан Бычье Сердце.
   — Я знаю человека, поручившего вам охранять меня.
   — Поздравляю! — ответил Жан. — Желаю вам побольше таких знакомых, но, откровенно говоря, они встречаются редко.
   — Когда я отсюда выйду, — решительно продолжал г-н де Вальженез, — а ведь это рано или поздно произойдет, не так ли?..
   — Вполне возможно, — заметил плотник.
   — …когда я отсюда выйду, я заявлю в полицию, и через час он будет арестован.
   — Господин Сальватор? Арестован? Да вы что?! — вскричал Жан Бычье Сердце. — Никогда в жизни!
   — Ага! Его зовут Сальватор? — молвил Лоредан. — А вот я знавал его под другим именем.
   — Имя значения не имеет. Я запрещаю вам трогать этого человека, понятно? Мне плевать, что вы граф.
   — Вы мне запрещаете, вы?..
   — Да, я! Впрочем, он и сам сумеет защититься.
   — Это мы еще увидим… Я прикажу его арестовать, и можете быть уверены: о вас я тоже не забуду.
   — Вы о нас не забудете?
   — Вы же знаете, я полагаю, о существовании галер?
   — Галеры? — испугался Туссен Бунтовщик и заметно побледнел.
   — Ты же видишь, что его сиятельство сначала сделал нам честь, пытаясь нас напоить, потом оскорбил, подкупая, а теперь решил пошутить! — заметил Жан Бычье Сердце.
   — В таком случае шутка плохая, — проворчал угольщик.
   — Как верно то, что меня зовут Лоредан де Вальженез, — не теряя хладнокровия, выговорил пленник, — я даю слово, что через два часа после моего освобождения вы будете арестованы — все трое!
   — Слышал, Жан? — вполголоса спросил Туссен. — Похоже, он не шутит.
   — Все трое, повторяю: вы, господин угольщик по прозвищу Туссен Бунтовщик; вы, господин плотник по прозвищу Жан Бычье Сердце, и, наконец, ваш главарь, господин Сальватор.
   — И вы это сделаете? — спросил Бартелеми, скрестив на груди руки и пристально глядя на пленника.
   — Да! — убежденно проговорил граф, понимая, что настала решительная минута и что опасно, может быть, проявлять решимость, но еще опаснее бездействовать.
   — Вы даете в том ваше слово?
   — Слово дворянина!
   — Он сделает как говорит, дружище Жан! — вскричал Туссен.
   Бартелеми Лелонг покачал головой:
   — Нет, дружище Туссен, не сделает.
   — Почему, Жан?
   — А мы ему помешаем!
   Настала очередь графа содрогнуться, когда он услышал, каким тоном были произнесены эти слова, и увидел физиономию плотника, у которого не дрогнул ни один мускул, настолько он был полон решимости.
   — Что ты хочешь этим сказать, Жан? — спросил Туссен.
   — Когда он лежал тут недавно на столе без чувств…
   — Ну?
   — …что бы случилось, если бы он умер?
   — Случилось бы то, что он умер, а не лишился чувств, — со свойственной ему логикой рассудил Туссен.
   — Разве в таком случае он донес бы на нас и на господина Сальватора?
   — Глупости говоришь! Если бы он был мертв, ни на кого бы он не донес!
   — Предположим, этот господин умер, — мрачно проговорил Жан Бычье Сердце.
   — Да, но я жив, — возразил Вальженез.
   — Вы в этом уверены? — спросил Жан тоном, заставившим Вальженеза усомниться в своей правоте.
   — Сударь… — начал граф.
   — А я вам заявляю, — продолжал Жан Бычье Сердце, — вы настолько близки к смерти, что и спорить не стоит.
   — Кажется, вы решили меня убить? — спросил Лоредан.
   — Если это доставит вам удовольствие, — продолжал Жан Бычье Сердце, — я расскажу, как вы умрете.
   — В таком случае вас отправят не на галеры, а на эшафот, — пообещал Лоредан.
   — Эшафот! Эшафот!.. Слышишь, Жан? — пролепетал Туссен.
   — На эшафот поднимаются только дураки, — возразил Жан, — те, что не думают о мерах предосторожности. Но будьте покойны, ваше сиятельство: мы позаботимся обо всем. Судите сами…
   Граф ждал объяснений, не меняя выражения лица.
   — Вот как все произойдет, ваше сиятельство, — продолжал плотник, и в его голосе нельзя было заметить ни малейшего волнения. — Я засуну вам в рот кляп, свяжу вас, как раньше…
   Сними-ка со стены сеть, Туссен…
   Туссен исполнил приказание и подал ему рыболовную сеть.
   — Я отнесу вас к реке, — не унимался Жан Бычье Сердце, — там отвяжу лодку, мы отплывем два-три лье по течению, потом в подходящем месте, где глубина не меньше пяти метров, мы вас развяжем, вынем кляп изо рта, закатаем в сеть и бросим в воду.
   Будьте покойны, вы пойдете на самое дно: уж я позабочусь зацепить ячейки сети за пуговицы на вашем рединготе! Мы подождем минут десять, когда все будет кончено, поднимемся вверх по течению, поставим лодку на место и вернемся сюда, чтобы распить по бутылочке. После чего вернемся в Париж до рассвета, разойдемся по домам так, чтобы никто нас не увидел, и станем ждать.
   — Чего же? — спросил граф, отирая холодный пот со лба.
   — Новостей о господине де Вальженезе, которые люди грамотные, не то что я, прочтут в газетах:
   "В Сене был обнаружен труп молодого человека, утонувшего несколько дней тому назад. Можно предположить, что жертва, несмотря на частые сообщения об аналогичных несчастных случаях, отправилась на рыбалку в рединготе, вместо того чтобы переодеться в блузу: сеть зацепилась за пуговицы одежды, и несчастного затащило в реку. К сожалению, выпутаться ему не удалось.
   Часы, обнаруженные в жилетном кармане, деньги, найденные в кармане сюртука, перстни на пальцах — все исключает мысль об убийстве.
   Тело передано в анатомический театр".
   Ну как, все продумано, а? И вы полагаете, кто-нибудь заподозрит Жана Бычье Сердце и Туссена Бунтовщика в убийстве его сиятельства Лоредана де Вальженеза, когда они и знать-то его не знают?!
   — Ах, черт побери! — обрадовался Туссен Бунтовщик. — Как же ты умен, Жан Бычье Сердце! — Я от тебя такого никак не ожидал.
   — Ты готов? — спросил Жан Бычье Сердце.
   — Еще бы! — отвечал угольщик.
   — Как видите, ваше сиятельство, — продолжал Жан Бычье Сердце, — осталось лишь получить ваше согласие, и мы разыграем эту комедию. Но вы знаете: в случае вашего отказа мы обойдемся и без разрешения.
   — В воду! В воду! — завопил Туссен.
   Бартелеми протянул ручищу по направлению к графу. Тот отступил на два шага, уперся в стену и был вынужден остановиться.
   — Дальше хода нет: стена прочная, я ее испытал, — доложил Бартелеми.
   Шагнув вперед, он опустил руку на плечо графа.
   Де Вальженезу почудилось, будто это рука палача.
   — Господа! — взмолился он, предпринимая последнюю попытку. — Вы не можете хладнокровно совершить подобное преступление; вы знаете, что мертвецы встают из своих могил и обвиняют убийц.
   — Да, но только не со дна реки, особенно когда они спеленаты в сеть. Сеть готова, Туссен?
   — Готова, — отозвался тот. — Не хватает только рыбки.
   Жан Бычье Сердце протянул руку за веревками, которые он бросил на кровать.
   В мгновение ока Лоредану свели запястья вместе и связали их за спиной.
   Нетрудно было догадаться, судя по четким и хорошо рассчитанным движениям Жана Бычье Сердце, что решение он принял окончательное.
   — Господа! — заговорил Лоредан. — Я не буду вас просить меня отпустить, умоляю вас не убивать меня…
   — Тихо! — скомандовал Жан Бычье Сердце.
   — Обещаю вам сто тысяч франков, если…
   Граф не успел договорить, как во рту у него снова оказался платок, уже послуживший однажды кляпом.
   — Сто тысяч, — пролепетал Туссен, — сто тысяч…
   — Да где он их возьмет, эти сто тысяч? — пожал плечами Жан Бычье Сердце.
   Пленник не мог говорить, но кивнул на свои карманы, предлагая его обыскать.
   Жан Бычье Сердце протянул ручищу, запустил два пальца г-ну де Вальженезу в карман редингота и достал набитый франками бумажник.
   Он поставил г-на де Вальженеза к стене, словно мумию в кабинете естественной истории, и, вернувшись к лампе, раскрыл бумажник.
   Туссен заглядывал ему через плечо.
   Жан Бычье Сердце насчитал двадцать банковских билетов.
   Сердце у Туссена стучало так, будто вот-вот выскочит из груди.
   — Настоящие ли это билеты, Туссен? — усомнился плотник. — Прочти-ка, ты же умеешь читать.
   — Я думаю, это настоящие банковские билеты, — отвечал Туссен, — да еще какие! Я таких никогда не видел у менял. Они по пять тысяч каждый.
   — Двадцать раз по пять, иными словами — пятью двадцать… о, нечего сказать, счет верный.
   — Значит, мы оставим его в живых, — предположил Туссен, — а эту сотню тысяч прикарманим?
   — Нет, наоборот, — возразил Жан Бычье Сердце, — деньги мы вернем, а самого его утопим.
   — Утопим? — пересйросил Туссен.
   — Да, — подтвердил Жан.
   — И ты уверен, что с нами не случится беды? — вполголоса спросил угольщик.
   — Вот в чем наше спасение, — сказал Бартелеми, пряча бумажник в карман графа и застегивая редингот на все пуговицы.
   Кто заподозрит двух бедняков вроде нас с тобой в убийстве человека, если в кармане у него остались сто тысяч франков?
   — В таком случае я предвижу кое-что, — вздохнул Туссен.
   — Что же?
   — Как бедными мы родились, дружище Жан, так бедными и помрем.
   — Аминь! — молвил Жан Бычье Сердце, взваливая графа на плечо. — Отопри дверь, Туссен.
   Тот отворил дверь, но, вскрикнув, сейчас же отступил назад.
   На пороге стоял человек.
   Он вошел в дом.
   — Гляди-ка, господин Сальватор! — заметил Жан Бычье Сердце. — Вот дьявол! Как невовремя!

VII. Глава, в которой автор проливает свет на жизнь Сальватора

   Сальватор окинул всех троих спокойным взглядом. — Ну, что тут еще происходит? — поинтересовался он. — Ничего, — отозвался Жан Бычье Сердце. — Просто я, с вашего позволения, утоплю господина.
   — Да, мы собираемся его утопить, — поддакнул Туссен.
   — Зачем такая крайность? — задумчиво спросил Сальватор.
   — Потому что он пытался сначала нас напоить…
   — Потом подкупить…
   — И?..
   — …запугать!
   — Запугать Жана Бычье Сердце?.. Ладно бы еще Туссена Бунтовщика, но Жана!..
   — Вот видите! — возмутился плотник. — Пропустите же нас, и через полчаса его песенка будет спета…
   — И как он пытался тебя запугать, дружище?
   — Он сказал, что донесет на вас, господин Сальватор, прикажет арестовать и отправит на эшафот! Тогда я сказал: «Ладно, а пока я отправлю тебя в Сену!» Посторонитесь, господин Сальватор.
   — Развяжи этого человека, Жан.
   — То есть, как это — развяжите?
   — Шевелись!
   — Разве вы не слышали, что я рассказал?
   — Слышал.
   — Я сказал, что он хотел на вас донести, приказать вас арестовать и обезглавить.
   — А я тебе ответил: «Развяжи этого человека, Жан», и вот еще что: оставь нас одних.
   — Господин Сальватор! — взмолился Жан Бычье Сердце.
   — Не беспокойся, дружище, — продолжал настаивать молодой человек. — Его сиятельство Лоре дан де Вальженез против меня бессилен, зато я, наоборот…
   — Наоборот?..
   — Я могу все! В последний раз прошу: развяжи его и дай нам спокойно переговорить с глазу на глаз.
   — Ну, раз вы так хотите… — смирился Жан Бычье Сердце.
   И он бросил на Сальватора вопрошающий взгляд.
   — Именно так! — подтвердил молодой человек.
   — Тогда я повинуюсь, — окончательно покорился Жан Бычье Сердце.
   Он развязал графу руки, вынул кляп изо рта и вышел со своим другом Туссеном, предупредив Сальватора или, скорее, г-на де Вальженеза, что будет стоять за дверью и прибежит по первому зову.
   Сальватор проводил их с Туссеном взглядом и, как только дверь за ними закрылась, молвил:
   — Извольте сесть, кузен, нам нужно сказать друг другу слишком много; боюсь, стоять нам пришлось бы чересчур долго.
   Лоредан метнул на Сальватора быстрый взгляд.
   — Рассмотрите меня как следует, Лоредан: это я самый! — продолжал тот, отводя красивые черные шелковистые волосы от лица, невозмутимого и чистого, словно перед ним стоял его лучший друг.
   — Откуда вас черт принес, господин Конрад? — спросил граф, чувствуя себя увереннее перед человеком одного с ним ранга, нежели с двумя простолюдинами, с которыми он только что столь безуспешно сражался. — Слово чести, я считал вас мертвым.
   — Как видите, я жив, — возразил Сальватор. — Ах, Боже мой, в истории известно немало такого рода происшествий, начиная с Ореста, приказавшего Пиладу объявить о своей смерти Эгисфу и Клитемнестре, и вплоть до герцога Нормандского, оспаривавшего у его величества Карла Десятого трон своего отца Людовика Шестнадцатого.
   — Однако ни Орест, ни герцог Нормандский не заставляли оплачивать свои похороны тех, кому они мстят или у кого требуют наследство, — продолжал в том же тоне г-н де Вальженез.
   — Дорогой кузен! Не станете же вы меня упрекать в жалких пятистах франках, что вы заплатили за мои похороны. Зато прошу подумать о том, что никогда еще деньги не были помещены надежнее: вот уже около шести лет они вам приносят около двухсот тысяч ливров ренты! Не беспокойтесь, я верну вам пятьсот франков, как только мы уладим наши дела.
   — Наши дела! — презрительно бросил Лоредан. — Разве у нас есть общие дела?
   — Ну еще бы!
   — Уж не касаются ли они наследства усопшего маркиза де Вальженеза, моего дядюшки?
   — Можете смело прибавить, дорогой господин Лоредан:
   «…и вашего отца».
   — Ну, поскольку мы одни и, следовательно, это не имеет никакого значения… Готов прибавить ради вашего удовольствия:
   «…и вашего отца».
   — Да, — подтвердил Сальватор, — для меня это большое удовольствие.
   — А теперь, господин Конрад… или господин Сальватор — как вам угодно, ведь у вас несколько имен, — не будет ли с моей стороны нескромным полюбопытствовать, как случилось, что вы живы, когда все считают вас мертвым?
   — Да нет, конечно! Я сам собирался поведать вам эту историю, как бы мало она вас ни интересовала.
   — Напротив, я заинтригован… Рассказывайте, сударь, рассказывайте!
   Сальватор поклонился.
   — Как вы, должно быть, помните, дорогой кузен, — начал он, — господин маркиз де Вальженез, ваш дядя и мой отец, умер неожиданно и при весьма странных обстоятельствах.
   — Отлично помню!
   — Вы помните, что он никогда не хотел меня признавать, и не потому, что считал недостойным носить его имя, а потому, что, признав меня, он мог мне оставить лишь пятую часть своего состояния.