Фаллон Дженнифер. Медалон

   Противники не рискнули пустить в ход луки. Зазвенела сталь, и бросившийся в битву Тарджа, отражая удары, начал искать глазами Дамиана Вулфблэйда. Капитан увидел светлые волосы врага в тот самый момент, когда и военлорд отыскал глазами Тарджа. Хитрианец резко повернул коня и бросился навстречу медалонскому капитану.
   Тарджа почти не видел окружающей его битвы, приближаясь к месту схватки с Дамианом, однако какая-то часть его существа механически отмечала, что все больше хитрианцев достигали брода и безопасности. Дамиан, умело вращая длинным мечом, накинулся на капитана защитников с криком, от которого у менее искушенного человека кровь могла бы застыть в жилах. Он бросил поводья, коленями направляя своего превосходного золотистого жеребца. Тарджа отразил один тяжелый удар, затем парировал другой, не менее мощный, и быстро ответил смертельным выпадом, который Дамиан с трудом успел отвести в самый последний момент. Военлорд громко расхохотался, а Тарджа знал, что и его собственное лицо во время этого обмена ударами было перекошено в таком же зверином оскале. Они были под стать друг другу, такое с ними случалось всякий раз при каждой встрече, и это было частью игры, такой же, как и похищение скота.
   — На этот раз ты проиграл, Красный Мундир, — крикнул Дамиан, вдруг резко отведя своего коня дальше от Тарджи, опустившего руку, так и не нанеся очередного удара. Капитан оглянулся и увидел, что почти все хитрианцы уже находились по ту сторону ручья и что некоторые зажимали руками кровавые раны. Его подчиненные разочарованно ждали на своей стороне и выглядели такими же усталыми и окровавленными, как и сбежавшие противники. Вулфблэйд повернул коня и пересек границу, отсалютовав Тардже мечом с того берега.
   — Ничья, Красный Мундир! — как видно, не один Тарджа развлекался подсчетом очков.
   Хитрианские всадники развернулись и с победными криками и насмешками в адрес защитников поскакали прочь от границы — собирать рассеявшееся неподалеку украденное стадо.
   Тарджа зарычал от бессилия, провожая их взглядом. Если бы только этот напыщенный дурак, любитель военных парадов и столичных церемоний, держал свою чванливую голову пониже и не высовывался! Наблюдая, как хитрианцы скрывались в рощице по ту сторону границы, Тарджа вполголоса чертыхнулся, проклиная тупость Гоуна.
   — Почему, во имя Основательниц, мы не можем догнать этих подонков и задать им жару? — спросил подъехавший поближе Базил. Его рукав был порван и пропитан кровью, сочившейся из длинного, но неглубокого пореза, однако сержант казался слишком раздраженным, чтобы обратить внимание на свою рану.
   — Ты знаешь почему, Базил, — тяжело вздохнул Тарджа. — У нас есть строжайший приказ не пересекать границу.
   — Идиотский приказ, отданный сидящими в Цитадели глупыми бабами, которые дальше своего чертового шитья ничего не видят!
   Для слуха постороннего человека такое высказывание было бы шокирующим, но Тарджа прекрасно понимал чувства сержанта. Он разделял его разочарование, так же как и все члены отряда.
   — Осторожнее, дружище, Гоун отнесется к твоим словам без должного сочувствия.
   Базил поскреб седеющую бороду и бросил взгляд через плечо, туда, где через высокую — в пояс — траву к ним спотыкаясь брела одинокая фигура в красном мундире. Гоун все еще сжимал рукой раненое плечо и слабым голосом просил помощи.
   — Можно только пожалеть, что хитрианцы — не очень хорошие снайперы, — мрачно процедил сержант.
   — Я подозреваю, что у них будет масса возможностей использовать его в качестве учебной мишени. Однако пусть Хэлорин достанет стрелу. Мне сейчас меньше всего хочется выслушивать нытье этого молокососа по поводу воспалившейся раны. Затем нам следует выяснить, какой урон нанес Вулфблэйд фермерам.
   Было несложно следовать по оставленному налетчиками следу. Тарджа уже вел по нему своих людей в течение несколько часов, когда, наконец, они достигли маленькой фермы — цели набега. В случае успеха военлорд никогда не атаковал одну и ту же ферму дважды — он предпочитал дать своим жертвам время прийти в себя и встать на ноги, прежде чем снова посетить их.
   Почуяв запах дыма, Тарджа пустил коня легким галопом. Дамиан Вулфблэйд не отличался особой жестокостью. Он был явно лучше своего предшественника, имевшего обыкновение распинать свои жертвы. Если фермеры не оказывали сопротивления, то он, забирая часть стада, редко разрушал больше чем пару изгородей.
   Въехав в небольшой двор, Тарджа был потрясен видом полнейшего разорения, открывшегося его взгляду. Дом сгорел дотла. Среди дымящихся руин возвышалась только каменная печь. На месте сарая остался одинокий обугленный каркас, угрожавший рассыпаться в любой момент. Тарджа, растерянно покачивая головой, медленно спешился.
   — У нас был выбор, капитан.
   Он обернулся на голос. От сгоревшего дома к нему направлялась Лира Стидер, хозяйка фермы. Ее грубое платье было грязным и изодранным, лицо перепачкано сажей, а глаза исполнены скорби. Она судорожно обнимала себя за плечи, а все ее худенькое тело, несмотря на жаркое послеполуденное солнце, сотрясала дрожь.
   — Лира, вы же знаете, что лучше не оказывать им сопротивление, — проговорил Тарджа, передавая поводья Базилу. — Что случилось? Где Хэрин?
   Она беспомощно посмотрела на него и прошептала:
   — Хэрин мертв.
   Тарджа взял Лиру под руку, подвел к колодцу и осторожно усадил.
   — Что случилось? — повторил он. Обычно крепкая и сильная, хозяйка фермы выглядела сейчас такой хрупкой, что, казалось, вот-вот сломается.
   — Хэрин вступил с ними в бой, — бесцветно заговорила Лира. — Он сказал, что на этот раз не позволит им увести стадо. Объяснил, что нам нечем будет заплатить налоги.
   Прежде чем продолжить, она взяла протянутый ей ковш, механически отхлебнула из него немного и словно с усилием проглотила воду. Затем продолжила свой рассказ:
   — Он встретил их в воротах и велел убираться, оставить нас в покое. Предупредил, что будет защищаться. Он даже ранил одного серпом. Но они только рассмеялись. А потом убили его.
   Тарджа подал женщине еще воды, жалея, что не может предложить чего-нибудь покрепче. Лира невидящим взглядом смотрела вдаль. Капитан подозвал Ритака:
   — Постарайтесь найти тело Хэрина. Перед уходом мы предадим его огню.
   Ритак молча кивнул и отошел отдавать приказания защитникам. Тарджа вернулся к женщине и присел перед ней на корточки.
   — Но почему, Лира? Ведь мы же никогда не берем налоги с тех, кто подвергся нападению. Почему было не позволить им забрать скот?
   — Последний проезжавший здесь патруль сказал, что это незаконно и что мы все равно должны платить, неважно, что произошло. Нам сказали, что теперь все изменится, потому что прибыли новые офицеры.
   — Кто вам такое сказал? — поразился Тарджа. Практика не брать налоги с подвергшихся налету существовала здесь задолго до его прибытия на границу, ему даже в голову не приходило оспаривать это. Строго говоря, нападение не освобождало жертву от выплат в казну, но защитники закрывали на это глаза. Ведь эти люди и так натерпелись от хитрианцев, зачем усугублять положение, отбирая у них последние крохи в пользу Сестринской общины?
   Лира подняла голову и указала на сидящего верхом посреди двора Гоуна — он все еще баюкал свою раненую руку.
   — Это был он.
   — Ритак! — при звуке резкого выкрика Тарджи Лира даже подскочила от неожиданности.
   — Сэр? — поспешил на зов командира капрал.
   — Идите с госпожой Стидер и проверьте, уцелело ли что ценное, мы скоро отправляемся.
   Глаза Ритака округлились от звучавшей в голосе Тарджи неприкрытой злости. Он помог женщине подняться и под руку повел ее к пепелищу, раньше бывшему ее домом. Пятью яростными шагами Тарджа пересек двор и, схватив Гоуна за красный мундир, выдернул его из седла.
   — Что, во имя Основательниц… — вскрикнул Гоун и упал на землю, ударившись раненым плечом.
   — Ты — тупой мерзкий сукин сын, — прорычал Тарджа, наклонившись и рывком поднимая его на ноги. Молодой капитан снова вскрикнул, раненое плечо закровоточило. — Веркин послал тебя ознакомиться с приграничными фермами. — Крепкий кулак командира с силой погрузился в живот Гоуна. Захлебываясь криком и согнувшись от боли, юноша, спотыкаясь, отступил на шаг назад.
   — Сколько еще, Гоун? — Тарджа завершил фразу следующим ударом, на этот раз в челюсть, от которого тот тяжело приземлился на спину. Жалко поскуливая, Гоун пополз по двору, надеясь спастись от гнева командира, вскрикивая каждый раз, когда приходилось опираться на раненую руку. — Сколько еще фермеров погибнут из-за того, что ты решил, будто с твоим прибытием на границу изменится порядок вещей? — Тарджа снова сгреб его в охапку и поднял на ноги. — Кто дал тебе право…
   — Право? — вскинулся Гоун, пятясь назад, подальше от Тарджи. — Это закон! Кто вам дал право нарушать его? Это вы позволяете этим людям не платить налоги! Это вы позволяете язычникам избежать наказания! Это вы…
   Тарджа не собирался выслушивать, в чем еще хотел обвинить его Гоун. Он со всей силы ударил самоуверенного сопляка кулаком в лицо. К его величайшему удовлетворению, от такого убийственного удара Гоун без сознания упал к ногам. Встряхивая ноющую руку, Тарджа повернулся к своим людям, у которых внезапно обнаружилась масса дел. К нему подбежал Ритак и, прежде чем перевести взгляд на капитана, бегло посмотрел на поверженного Гоуна.
   — Вы нашли Хэрина? — Ритак покачал головой:
   — Госпожа Лира сказала, что хитрианцы бросили его тело в дом, а потом подожгли. Так что, по крайней мере, его сожжение уже состоялось.
   Тарджа нахмурился. То, что язычники предали тело огню, показывало степень раздражения военлорда. Хитрианцы считали медалонскую практику кремации варварской и святотатственной привычкой. Вулфблэйд, верно, был вне себя, раз приказал сжечь труп.
   — Тогда поехали, — объявил Тарджа и направился к лошади, сжимая и разжимая еще саднящую кисть.
   — Э-э… а что делать с Гоуном, сэр? — окликнул его Ритак. — Он не очень хорошо выглядит.
   Тарджа оглянулся на капрала.
   — Видимо, его рана тяжелее, чем мы думали, — спокойно объяснил он. — Привяжите его к седлу.
   Ритак и бровью не повел:
   — О да. Эти хитрианские стрелы — та еще дрянь.
   Тарджа с отрядом вернулся в Заставу только через четыре дня. Перед возвращением им пришлось сделать изрядный крюк, чтобы завезти Лиру на ферму ее сестры.
   Гоун пришел в себя, но почти не раскрывал рта, хотя явно страдал от боли. Теперь в дополнение к раненому плечу у него был сломан нос, а глаза чернели двумя впечатляющими кругами синяков.
   Застава была самым южным городом Медалона. Она располагалась неподалеку от того места, где смыкались границы трех государств — Хитрии, Фардоннии и Медалона. Из-за вынужденного путешествия к ферме сестры Лиры Стидер отряду пришлось въезжать в город по Северной дороге мимо вечно бурлящего суетой порта в предместье.
   Грубые окрики, несущаяся отовсюду ругань и пропитавший все вокруг резкий запах рыбы сопровождали всадников на всем пути следования по порту. Рыбаки и торговцы, капитаны речных судов и одетые в красное защитники кишели на пристани, за которой открывались широкие серебряные просторы Стеклянной реки.
   Для Тарджи царящий в порту запах был самым мерзким из всех, что ему доводилось когда-либо нюхать. Каждый раз, проезжая мимо, он искренне поражался людям, находящим в реках что-то романтическое.
   Они ехали по направлению к центру города, следуя мимо повозок, карет и блестящих экипажей, поскрипывающих и позвякивающих по булыжным мостовым вдоль таверн и лавочек. Почти все здания были двухэтажными, с красными черепичными крышами и балкончиками, выходящими на улицу и украшенными вывешенным на просушку свежевыстиранным бельем. В пространствах между лавками выстроились временные покрытые тентом лотки, с которых торговали всякой всячиной — едой, медной посудой и даже экзотическими фардоннскими шелковыми шарфами. Здесь было полно нищих — покрытые струпьями старики и внушающие жалость подростки, кто без руки, кто без ноги, а кто слепой. Тардже на глаза случайно попался фардоннский купец в сопровождении рабов и роскошной корт'есы — куртизанки, — на которой красовался только прозрачный шелковый наряд и драгоценности.
   Каждый раз, покидая Заставу, Тарджа забывал о своей неприязни к городу и не переставал удивляться тому, что за четыре года так и не смог к нему привыкнуть. Его больше привлекали открытые равнины, где его не смущали даже опасные игры, которые он вел с военлордом Кракандара.
   Капитан со своим отрядом продвигался к центру, там торговля была в самом разгаре. На лотках и в лавках продавалось все, что только могла пожелать душа, а иногда и то, о существовании чего даже и не подозревалось. Звуки и запахи порта остались позади, уступив место более родным и привычным земным ощущениям. Хорохорящиеся в клетках охрипшие петухи, блеющие овцы, повизгивающие поросята и козы со своими дьявольскими зрачками — каждый пытался привлечь к себе больше внимания. Взгляд Тарджи скользнул по лавке, где продавались экзотические птицы с ярким разноцветным оперением; одна крупная черная птица с высоким красным хохолком награждала прохожих непристойной бранью. Тарджа подспудно ощущал биение пульса города — словно шла какая-то слабая внутренняя вибрация.
   На городской площади располагался фонтан в виде неправдоподобно огромной мраморной рыбы, изо рта которой в неглубокий округлый бассейн лились потоки воды. Собравшаяся вокруг толпа зевак разглядывала стоящего на парапете бассейна маленького одетого в обноски человека. Он громко и воодушевлено выкрикивал что-то высоким срывающимся голосом.
   Тарджа заметил его и, покачав головой, обернулся к Базилу:
   — Я думал, что старого Килу услали в Гримфилд. — Сержант пожал плечами.
   — Они же не могут держать его там вечно, сэр. Он ведь просто чокнутый, а не преступник.
   — Боги ищут дитя демона! — пылко взывал к собравшимся Кила. — Боги разнесут Медалон в клочки за то, что мы отвернулись от них!
   Тарджа поморщился, услышав выкрики безумца.
   — Если он будет продолжать в том же духе, то снова скоро окажется в Гримфилде, — всадник направил коня к фонтану. Толпа расступалась перед ним, предвкушая столкновение и даже надеясь на это.
   Заметив приблизившегося Тарджу, Кила приостановил проповедь и уставился на него своим здоровым глазом. Второй глаз был закрыт бельмом, что придавало иссохшему морщинистому лицу старика еще более безумный вид.
   — Иди домой, Кила, — сказал ему Тарджа. Слова вызвали в толпе разочарованный ропот. Зеваки хотели насилия.
   — Боги ищут дитя демона, — высокопарно повторил Кила.
   — Ну, здесь, на рынке, они вряд ли его обнаружат, — строго ответил капитан. — Шел бы ты домой, старик, пока не вляпался в неприятности.
   — Отец! Что ты делаешь? — сквозь толпу проталкивалась молодая женщина в бедном домотканом платье. Она была явно встревожена разговором старика с защитником. Бросив на отца быстрый взгляд, женщина торопливо направилась к Тардже. — Пожалуйста, капитан, — в отчаянии проговорила она, — вы же знаете, он не в себе. Не арестовывайте его!
   — Я и не собирался, Дана, — уверил ее тот, — однако настоятельно рекомендую увести его домой, пока кто-нибудь не начал выказывать открытое недовольство его публичным выступлением.
   — Конечно, — пообещала она, — спасибо, капитан.
   Дана поспешно схватила старика и стащила его с бортика бассейна. Кила не сопротивлялся, а когда дочь вела его мимо Тарджи — поднял лицо и криво ухмыльнулся.
   — Дитя демона коснулось тебя, капитан, — прокудахтал он, — я вижу его след в твоей ауре.
   Тарджа только покачал головой:
   — Ладно, при встрече я передам ему от тебя привет.
   — Можешь насмехаться сколько угодно, — хихикнул безумец, — но дитя демона идет, приближается!
   Дане удалось снова тронуть отца с места, и она потащила его дальше, сквозь разочарованную редеющую толпу. Тарджа направил коня к казармам на другую сторону площади.
   Казармы защитников располагались в высокой постройке из красного кирпича. Во внутренний двор в середине сооружения вела довольно большая, грубо вытесанная арка. Люди Тарджи как раз въезжали в нее, когда обнаружилось, что в рейд собирается очередной отряд. Капитан Никэл Джейнсон радостно кивнул другу и, закончив жаркую дискуссию с квартирмейстером, зашагал ему навстречу. Квартирмейстер махнул Тардже рукой в лаконичном приветствии и скрылся в здании. Трудно поверить, что он был родным братом Лорда Защитника. Веркин неоднократно заявлял, что терпит его только потому, что предпочитает, чтобы Дайан Дженга обмишуривал местных торговцев в пользу защитников, а не защитников в пользу местных торговцев.
   — Дай-ка угадаю… А, фестиваль Желанны? — спросил Никэл, понимающе посмотрев на перевязи и перебинтованные раны воинов вернувшегося отряда. Именно Никэл заставил Тарджу выучить хитрианской календарь, когда тот прибыл на границу четыре года назад.
   — И благодаря Гоуну им удалось уйти с добычей, — поведал он Никэлу, спрыгнув с коня. Ритак принял поводья и повел животное через кишащий людьми двор к стойлам. — Собираетесь в рейд вдоль Пограничного ручья?
   Никэл кивнул.
   — Через неделю у них начнется фестиваль Бренна, бога штормов и бурь. Будь я проклят, если понимаю, как им в Хитрии вообще удается хоть что-нибудь сделать — ведь они проводят невероятное количество времени, набивая желудки в честь своих многочисленных богов.
   Тарджа коротко улыбнулся и посерьезнел.
   — Раз уж ты направляешься в ту сторону, тебе, наверное, будет полезно уверить фермеров, что в случае нападения с них не будут взиматься налоги. Похоже, наш юный капитан во время знакомства с округой решил взять на себя заботу о проведении в жизнь некоторых изменений в местной политике.
   Никэл стрельнул глазами в Гоуна.
   — Чертов глупец.
   Гоун уже спешился и теперь приближался к ним. Он держался очень прямо и чопорно. Вежливо кивнув Никэлу, он повернулся к Тардже:
   — Должен проинформировать вас, сэр, что я намерен подать полный рапорт командующему Веркину касательно ваших предосудительных действий. Полагаю, он захочет увидеться с вами, как только прочтет мое донесение.
   — Предосудительных действий? — оскалившись, переспросил Никэл.
   — Да будет вам известно, сэр, капитан Тенраган жестоко избил меня без всяких на то причин! — с этими словами молодой капитан повернулся кругом и, чеканя шаг, направился к главному зданию.
   — Большая ошибка, друг мой, — глядя ему вслед, задумчиво произнес Никэл, — оставить этого тупого ублюдка в живых.
   — Не думай, что я не боролся с искушением.
   — Ладно, в одном он определенно прав — Веркин действительно хочет тебя видеть, — капитан Джейнсон взял в руку поводья и легко вскочил в седло. — За время твоего отсутствия кое-что успело произойти. Например, умерла Трайла.
   — Умерла? Как?
   — Убита язычником, насколько я знаю, — Никэл оглянулся на своих людей, убеждаясь, что они готовы выступать. — Я оставлю Веркину возможность проинформировать тебя подробнее. Мне пора, — он наклонился в седле и тепло пожал Тардже руку. — С тобой было здорово, Тарджа. Мне будет не хватать тебя.
   — Не так уж надолго ты уезжаешь.
   — Я нет, но ты — да. Дружище, тебя вызывают в Цитадель.

Глава 3

   Р'шейл спешила по широкому проходу в сторону Малого зала Цитадели, на ходу застегивая воротник своей зеленой туники трудницы. Она почти бежала вдоль увитой лозой кирпичной стены. Она опять опаздывала на прием, проводимый матерью, чем пополняла список своих непростительных грехов, за которые мать частенько устраивала ей головомойку.
   Р'шейл не хотела присутствовать на приеме в честь назначения сестры Джакомины новой мистрессой просвещения. Ей вовсе не улыбалось проторчать весь вечер в Малом зале, осаждаемой бесконечными вопросами сторонниц матери о таких вещах, которые девушка совсем не стремилась выносить на публичное обсуждение.
   Р'шейл была твердо убеждена, что у Джойхинии не было подруг — только сторонницы. Ей было ненавистно положение дочери члена Кворума. Р'шейл частенько жалела, что не родилась мальчиком — тогда бы она могла присоединиться к защитникам. Как было бы здорово освободиться от бремени чрезмерных амбиций матери!
   Р'шейл достигла входа в Малый зал как раз в тот момент, когда стены Цитадели начали тускнеть. Наступало время затемнения. Некоторые из младших трудниц считали, что стены Цитадели принимались светиться изнутри перед каждым восходом и тускнели с заходом солнца благодаря некой магии. Послушницы просто полагали, что это происходило вследствие уникального архитектурного приема, который был недоступен пониманию трудниц. Р'шейл думала, что это больше похоже на правду. Сестры предпочитали не обсуждать подобные темы. Тарджа рассказывал, что сотни лет назад Цитадель была целым комплексом языческих храмов. Но, что бы там ни было, эти сияющие стены заливали даже самые укромные утолки сотен залов огромной крепости — величественной и строгой — мягким белым свечением. Наступающие сумерки также напомнили Р'шейл о том, что она опаздывает.
   Когда девушка открыла тяжелую дверь Малого зала, до ее ушей донесся тихий звук голосов уже начавшейся мессы. Каждый вечер под руководством старших сестер в Большом зале собирались трудницы и послушницы, чтобы поблагодарить сестру Парам и Сестер-Основательниц за освобождение от пут идолопоклонничества. Р'шейл выучила слова Ежедневного благодарения еще будучи маленькой девочкой и прекрасно знала о наказании, грозящем той, кто будет произносить их без должного энтузиазма. Палка сестры Хэррит била аккуратно, но сильно и очень болезненно. Сегодня отсутствие Р'шейл на Благодарении было вызвано уважительной причиной — необходимостью явиться на прием.
   Малый зал освещался сотнями свечей, противостоящими неизбежному затемнению, хотя стены только-только начали тускнеть, теряя мягкое сияние. Размерами Малый зал уступал Большому примерно в два раза, что предполагало возможность свободного размещения в нем около пятисот человек. Куполообразный потолок, поддерживаемый высокими элегантными резными колоннами, был безупречно выкрашен в белый цвет — не иначе как с целью скрыть безнравственные языческие фрески. Стены — как и все остальные стены в Цитадели — тоже были белыми и сделаны из того же странного материала, который тускнел и светился с постоянством и надежностью клятвы защитников. Р'шейл оглянулась и, направившись вдоль одной из стен, заметила на том конце зала разговаривающих Джойхинию, сестру Джакомину и кариенского посла. Какая удача, теперь она сможет убедить мать, что пришла вовремя. Р'шейл очень редко выказывала открытое неповиновение матери — она не была столь глупа, девушка предпочитала золотую середину между вызовом и уступчивостью.
   Джойхиния подняла глаза и нахмурилась, поймав ее взгляд. Р'шейл оставила попытки затаиться, решив действовать открыто, — она приосанилась и двинулась прямо через толпу собравшихся сестер поприветствовать мать.
   — Мама, — подойдя к Джойхинии, проговорила она, присев в почтительном книксене. — Прошу простить меня за опоздание. Я помогала одной из моих одноклассниц с учебой и, боюсь, потеряла счет времени.
   Лучше уж так, чем признаться, что она опоздала, потому что Джордж Дрэйк обучал ее тонкостям процесса метания ножа. Р'шейл и в голову не приходило, при каких обстоятельствах это искусство могло бы ей пригодиться, но это было явно неподобающее для леди времяпрепровождение, поэтому она не могла устоять перед таким искушением. Р'шейл иногда беспокоила эта ее склонность делать то, что могло бы вывести Джойхинию из себя.
   Матери не составило труда понять, что дочь говорит неправду, но она не подала виду, что раскусила ее ложь.
   — Надеюсь, твоя одноклассница по достоинству оценила эту жертву, — Р'шейл опытным ухом уловила в словах тончайший сарказм. Джойхиния повернулась к послу и сказала: — Сэр Пайтер, позвольте представить вам мою дочь Р'шейл.
   Р'шейл покорно сделала еще один книксен. Посол, плотный мужчина с ленивым взглядом карих глаз и утомленным выражением лица пресыщенного аристократа, поднес ее руку к губам и обозначил поцелуй, так и не коснувшись кожи губами. При поклоне его церемониальное оружие слегка звякнуло.
   — Милое дитя, — проговорил он, откровенно разглядывая девушку с ног до головы. Р'шейл смущенно поежилась. — И, по словам вашей матери, — прилежная ученица.
   — Я делаю все возможное, чтобы оправдать мамину веру в меня, милорд, — ответила она, подумав, что это, наверное, такая же чудовищная ложь, как и сочиненное до этого оправдание опоздания.
   — Почтительна и очаровательна, — подвел итог лорд Пайтер, утвердительно кивнув. — Несомненно, однажды ваша дочь пойдет по вашим стопам, сестра Джойхиния. Полагаю, в недалеком будущем Кворум обогатится присутствием в его рядах двух поколений женщин рода Тенраган.
   — Р'шейл изберет свой собственный путь, милорд. Для дочери я хочу только счастья.