Страница:
голову. Тогда семья собралась (об этом уже не раз писали), чтобы решить, что
делать... Кажется, я теперь единственный, да, единственный свидетель этого
семейного совета. Кончита умерла, умерли родители, а Федерико погиб.
Остались только семейные предания, основанные на том, что рассказала в свое
время Кончита.
В тот день многое говорилось, обсуждались разные возможности, как
поступить Федерико; я сказал, что в полном его распоряжении и готов
согласиться с любым решением, которое они сочтут подходящим. Обсуждали
разные предложения, в том числе и о том, чтобы переправить Федерико в
красную зону. Мне было относительно легко сделать это, я уже делал это и
раньше; да, знаете ли, в пределах моих: возможностей - хотя, в общем-то,
ничего особенного я сделать не мог, так как в Гранаде меня уже забыли, -
вот, в пределах моих возможностей, кое-что все же удавалось сделать, и
некоторым людям я сумел помочь...
Было предложено три решения, каждое из которых отклонялось по разным
причинам. Первое - переправить его в красную зону; я мог бы легко,
действительно легко, сделать это. Других ведь удавалось переправить, да и
оттуда я, наоборот, в Гранаду приводил; это было не так уж сложно. Второе -
отвести его к дону Мануэлю де Фалья*, но эта идея отпала сразу: у Федерико
были с ним какие-то неприятности на литературной почве и ему казалось
неудобным беспокоить дона Мануэля, поэтому он решил отправиться ко мне домой
{Согласно Росалесу, речь идет, по-видимому, об "Оде Святому Таинству", не
очень ортодоксальной по своему содержанию поэме, которую Федерико посвятил
истому католику Фалья.}.
Так и сделали. В тот же день, в тот самый день он пришел ко мне домой,
а пробыл Федерико у меня дней восемь" {Свидетельство Луиса Росалеса,
записанное на магнитофон, Серседилья, 2 сентября 1966 г.}.
Нагрянув в очередной раз в усадьбу, враги поэта поняли, что Лорка
исчез. Они обыскали весь дом, переворошили бумаги в поисках компрометирующих
документов и даже залезли внутрь рояля, надеясь обнаружить там подпольный
радиопередатчик, о котором столько говорилось {Свидетельство Анхелины
Кордобилья. Посмотрим, что говорит по этому поводу Франсиско Гарсиа Лорка:
"Не хватает последних страниц рукописи "Злые чары бабочки". Это не
удивительно (кстати, по той же причине нет других рукописей или они
неполны), потому что после убийства Федерико Гарсиа Лорки за его бумагами
началась настоящая охота со стороны мятежных властей Гранады. Их тщательно
прятали, меняя все время место, и однажды их засунули в стог сена" (введение
к книге: Federico Garcia Lorca. Five Plays. Comedies and Tragicomedies.
Seeker and Warburg. Londres, 1965, p. 10-11, перевод с английского).}.
Через месяц с небольшим после этих событий в Мадриде была опубликована
статья о гибели поэта за подписью Антонио де ла Вилья. Она проливает
дополнительный свет на события, связанные с обыском. Автору удалось получить
информацию от Мануэля Субира, служащего в финансовом управлении Гранады,
который сумел скрыться из города и добраться до Барселоны. Согласно Субира,
об аресте Гарсиа Лорки было что-то сказано по радио Гранады (нам не удалось
этого проверить), причем в передаче говорилось о компрометирующих
документах, которые якобы были найдены в усадьбе. Сообщение это могло
показаться правдоподобным, да и то лишь отчасти.
То же радио Гранады на следующий день передало, что в доме Гарсиа Лорки
был произведен обыск и обнаружены убедительные доказательства того, что он
был агентом, обеспечивавшим связь между повстанцами Гранады (речь идет о
рабочих, не пожелавших терпеть милитаристское ярмо) и правительством
Мадрида.
"Письма Маргариты Ксиргу, Фернандо де лос Риоса и Марселино Доминго, -
говорилось в радиопередаче, - ясно показывают, что Гарсиа Лорка отказался от
литературной поездки в Мехико, чтобы поставить себя на службу революции в
Испании".
Вскоре после этой передачи в Гранаде распространились слухи, что Гарсиа
Лорка был задержан в собственном доме двадцатью фалангистами - в городе
назывались имена тех, кто был при его аресте, - но, как говорилось, вместо
того, чтобы передать поэта властям для последующего суда, его отвезли за
город и расстреляли вместе с другими несчастными, приговоренными накануне.
Утверждалось, что фалангисты увели Гарсиа Лорку, но забыли на его
рабочем столе "компрометирующие" письма.
Однако письмо Фернандо де лос Риоса содержало наряду с благодарностью
за посылку какой-то книги лишь соображения по поводу новой ориентации театра
Университетской федерации студентов "Ла Баррака", которым руководил Гарсиа
Лорка.
В письме Марселино Доминго Лорка приглашался в Министерство народного
просвещения, где ему хотели поручить руководство Национальным театром; автор
"Цыганского романсеро" отказался от этой должности.
В письме из Мексики Маргарита Ксиргу убедительно просила поэта приехать
на премьеру его пьесы "Йерма" и самому услышать бурные овации мексиканской
публики. Ксиргу выслала Гарсиа Лорке денежный перевод на поездку, который он
вернул ей через тот же банк {Антонио де ла Вилья: "Беженец из Гранады
рассказывает о расстреле Гарсиа Лорки". - "Estampa", Madrid, 26 septiembre
1936.}.
Судя по всему, упомянутые письма действительно существовали. Так, кроме
того, что у поэта были дружеские отношения с Фернандо де лос Риосом (не
только личные, но и семейные), известно, например, что Лорка еще в 1931 г.
послал ему экземпляр "Стихов о канте хондо" с теплым посвящением {"Моему
дорогому учителю дону Фернандо. Горячо обнимаю, всегда Ваш. Федерико.
1921-1931". Марио Фернандес дает факсимиле посвящения в специальном номере
журнала "Trece de Nieve", 2а epoca, Э1-2 (diciembre 1976), р. 15.}.
То, что говорится о письме Маргариты Ксиргу, тоже вполне достоверно.
Оно, как мы видим, касалось поездки поэта в Мехико, про которую говорил сам
Лорка в "Ла Воc" {"La Voz", O. C. 11, р. 1017.}. Нет причин ставить под
сомнение и существование письма Марселино Доминго, как и тот факт, что поэт
отказался от его предложения, ибо в конце жизни был занят почти
исключительно собственным творчеством.
Несколько раз были произведены обыски также в соседней усадьбе Тамарит,
принадлежавшей дяде поэта - Франсиско Гарсиа Родригесу. Федерико очень любил
эту усадьбу и не раз говорил своей двоюродной сестре Клотильде Гарсиа
Пикосси, дочери дяди Франсиско, с которой был дружен, что их дом ему
нравится не меньше, чем Сан-Висенте. Эта усадьба упоминается в его книге
стихов "Диван Тамарита":
В Тамарите - сады и своры,
и собаки свинцовой масти
ждут, когда опустеют ветви,
ждут, когда их сорвет ненастье {*}.
{* Перевод А. Гелескула. Цит. по: Федерико Гарсиа Лорка. Избранные
произведения. М., т. 2, с. 73.}
Клотильде Гарсиа, нынешняя хозяйка усадьбы Тамарит, так рассказывала
нам об обысках:
"Нас обложили со всех сторон. Передышка наступала только ночью.
Напротив было гумно, и ночью мы там прятались. Кукуруза и табак были
высокие, вот они и боялись приходить: вдруг кто-нибудь спрячется там и будет
стрелять в них. Ночью они не приходили, только днем. Они приходили днем
много раз, все обыскивали, они хотели найти здесь Федерико.
Но Федерико сюда так и не пришел, хотя мой дядя хотел, чтобы он пришел
к нам, я ему сказала: "Дядя Федерико, ему и в моем доме будет так же опасно,
как и в твоем, и твой дом обыскивают, и мой тоже, не посылай его к нам".
Искали ведь его повсюду, и у нас тоже искали его не раз. Все время
расспрашивали о нем, прямо замучили вопросами.
Один из обысков был совершенно кошмарным. Ну прямо удивительно. У нас в
доме стояли большие глиняные кувшины, потому что с питьевой водой в те
времена было туговато; это сейчас водопровод есть, давно провели. Так вот, в
доме стояли кувшины, полные воды, которую мы носили ведрами и наполняли эти
кувшины до краев. Так они даже в кувшины влезли! Да неужто Федерико мог там
прятаться?! Это же надо, даже в кувшины лазили. Как мог там прятаться
Федерико?
Они вели себя в доме словно хозяева. У нас была терраса (это сейчас ее
нет, столько страху мы на ней пережили, что закрыли ее стенкой). Они
поднимались туда или просто на крышу и все ждали, выйдет ли кто-нибудь,
чтобы подстрелить его, так, на, на всякий случай. Здесь у меня был брат, но
они его не заметили. Я уже говорила, что табак рос высокий, и, когда с
плоской крыши мы видели, как приближаются несколько машин с фалангистами,
мужчины прятались в табаке, а мы оставались дома; женщинам приходилось иметь
с ними дело. Они приезжали на машинах, поднимая тучи пыли; конечно, пыли
тогда было куда больше, чем теперь, сейчас ведь и машин здесь меньше ездит.
Когда мы видели столб этой пыли, душа у нас начинала уходить в пятки.
У нас они никого не тронули. Моей сестре сказали, что приезжал капитан
Рохас. Он нацелился на нее, а моя сестра клялась: "Его здесь нет! Нет здесь
Федерико!" Капитан Рохас из Касас-Вьехас. Нам сказали, что это был капитан
Рохас. Мы-то его не знали, нам только сказали: "В ваш дом приходил капитан
Рохас" {Мы уже говорили в главе о репрессиях в Гранаде о том, что капитана
Рохаса назначили начальником военных формирований Фаланги в провинции
Гранада вскоре после войны.}.
Моя сестра все твердила: "Нет его здесь! Нет его здесь! Проходите,
проходите, нет его здесь!" Она все хотела рукой открыть дверь и
приговаривала: "Нет его тут! Проходите, пожалуйста! Если хотите, проходите,
пожалуйста!" Они проходили и начинали обыск. Мой брат собирался вскоре
жениться и привез с Канарских островов все к свадьбе. Они никак не могли
открыть чемоданы, замки были надежные, и тогда они распороли кожу штыками.
Да что ж они думали: в чемоданах они найдут Федерико, что ли?! Вспороли
штыками чемоданы, все попортили. Все новое, с иголочки, все, что он привез,
чтобы жениться, побросали на пол" {Свидетельство Клотильде Гарсиа Пикосси,
записанное на магнитофон. Усадьба Тамарит, Гранада, 17 августа 1978 г.}.
Как же враги напали на след Лорки? Конкретных данных на этот счет мало,
но, вне всякого сомнения, сыграло роль то, что семье угрожали, стараясь
выведать правду. По мнению Анхелины, "виновата была" Конча, сестра Федерико
(хотя ее виновность, по правде сказать, нельзя даже всерьез рассматривать).
"Анхелина: Видите ли, виновата была сестра. Сеньор, который увел
сеньорита Федерико, сказал сестре, чтобы она ничего не говорила; если будут
спрашивать, где он, то сказать, что просто сбежал. В те времена много людей
убегало, и оказывались они кто где, верно? Вот он и говорит: "Даже если отцу
станут грозить смертью - ничего не говори; не знаешь, и все тут".
Мы: Росалес. Это был поэт Росалес?
Дочь: Точно. Он и сказал Конче: "Смотри, даже если они пригрозят убить
отца, ты не обращай внимания и ни за что не говори, где находится брат"".
Несколько дней спустя после бегства Федерико к Росалесам в усадьбу
заявилась целая группа. На сей раз они пришли за Федерико. Не найдя его, они
решили забрать отца, дона Федерико, который отказывался им сказать, где сын.
Бедная Конча находилась в ужасном состоянии, и Луис Росалес это предвидел:
видимо, он имел в виду, что не только она, а любой другой член семьи будет в
таком же состоянии. Вот что рассказывает Исабель Рольдан:
"И тогда, когда они после обыска решили увезти моего дядю на машине, а
он все молчал про Федерико, тогда Конча, видя это, сказала: "Ладно, он
там-то и там-то". Это сказала Конча, потому что ее отца уже увозили. Меня
при этом не было, но Никита была, она-то мне и рассказала, моя двоюродная
сестра Паки-та, сестра Клотильде" {То есть Пакита Гарсиа Гонсалес.
Свидетельство Исабель Рольдан, записанное на магнитофон. Чинчон, 22 сентября
1978 г.}.
Луис Росалес подтвердил нам, что у семьи не было иного выхода, кроме
как сказать правду:
"Они пришли в дом арестовать его и, не найдя, потребовали объяснений.
Семья заявила им, что он у меня, дом мой, мол, всем известный; что он не
убежал, что он гостит в нашем доме. Сказали еще, что я очень известный
человек".
Мы: У них не было другого выхода.
Луис Росалес: Вот именно. Другого выхода не было. Но никто не думал о
том, чем все могло кончиться {Свидетельство Луиса Росалеса, записанное нами
на магнитофон, Серседилья, 2 сентября 1966 г.}.
Куффон {С. Couffon. Op. cit., p. 101-103.} и затем Шонберг {J.-L.
Schonberg. Op. cit., p. 110.} писали, что во главе группы, прибывшей в
усадьбу за Федерико, был Рамон Руис Алонсо. К тому же мнению склоняется Луис
Росалес:
"В последний раз за ним явился Руис Алонсо. Это я доподлинно знаю. Он в
третий раз пришел в усадьбу, чтобы арестовать его. Все было продумано. Руис
Алонсо сказал: "Разве вам не говорили, что ваш родственник как бы под
домашним арестом и не должен покидать своего дома?" Именно Руис Алонсо тогда
начал угрожать, и Кончита сказала: "Ладно, но он не убежал, он гостит в доме
своего близкого друга, Луиса Росалеса..." Она так сказала, чтобы тот не
подумал, будто Федерико скрылся, поселившись у нас. Так что можно точно
сказать, что в последний раз в усадьбу его приходил арестовывать Руис Алонсо
{Свидетельство Луиса Росалеса, записанное на магнитофон. Серседилья, 2
сентября 1966 г.}.
Для нас, однако, этот факт не столь очевиден, как для Луиса Росалеса,
поскольку нам не удалось найти ни одного доказательства, что именно Руис
Алонсо приходил в усадьбу Сан-Висенте. Более того, никто из родственников
поэта никогда не называл имени бывшего депутата СЭДА в связи с набегами, о
которых выше говорилось, а забыть такой факт было бы трудно, если бы он
лично появился в усадьбе. Надо учесть, что Руис Алонсо был хорошо известен в
Гранаде. Мы полагаем также, что Конча Гарсиа Лорка, которая через своего
мужа наверняка была в курсе политической жизни Гранады, должна была знать,
кто такой Руис Алонсо (депутат от Гранады с 1933 по 1936 г.), и, возможно,
знала его и в лицо. Кроме того, сам Руис Алонсо был не из тех, кто любит
оставаться в тени, и, без всякого сомнения, он бы заявил о себе {В тот
единственный, как мы думаем, раз, когда Конча говорила о гибели брата с
представителями печати, она не упомянула Руиса Алонсо (Франко Пиерини.
Встреча в Сполетто с сестрой Федерико. Кончита Гарсиа Лорка впервые
рассказала, что произошло, когда семье сообщили: "Его увели", "L'Europeo",
17 Julio 1960).}.
Поэтому присутствие бывшего депутата СЭДА в усадьбе Сан-Висенте нам не
кажется столь уж очевидным. Единственное, о чем можно говорить с
уверенностью, так это о том, что Федерико упорно разыскивали еще до того,
как его взяли в доме семьи Росалес. Этот факт очень важно не забывать.
ГАРСИА ЛОРКА В СЕМЬЕ РОСАЛЕС
Семья Росалес занимала просторный дом на улице Ангуло Э 1, всего метрах
в трехстах от управления гражданского губернатора. Вот как близко находился
Федерико от неумолимого майора Вальдеса!
Мигель Росалес Вальесильос, отец Луиса, владел магазином "Ла
Эсперанса", фасад которого выходил на оживленную площадь Биб-Рамбла. Человек
он был состоятельный, щедрый и либеральный, весьма уважаемый в торговых
кругах города. По свидетельству Луиса Росалеса, в политике его отец был
"либеральным консерватором" и решительным противником Фаланги в отличие от
матери, Эсперансы Камачо, которая сочувствовала взглядам своих сыновей
Антонио и Хосе; перед мятежом она помогала им, в частности тем, что шила
форму и знаки различия {Свидетельство Луиса Росалеса, записанное на
магнитофон. Мадрид, 6 октября 1978 г.}.
Из пяти сыновей Мигеля и Эсперансы Росалес каждый отличался ярко
выраженной индивидуальностью. Как в политике, так и во всех иных вопросах
они были очень разные.
Младший сын Херардо (1918-1968) имел артистические склонности и стал
весьма своеобразным художником и поэтом. Он никогда не был фалангистом и,
когда началась война, пошел в армию. Когда в 1965 г. мы познакомились с
Херардо, за несколько лет до его кончины, он был судьей.
Луис (родился в 1910 г.), друг Федерико, опубликовал интересное эссе о
"Цыганском романсеро" в "Крус и Райя", журнале Хосе Бергамина, в мае 1934 г.
{Luis Resales. La Andalucia del llanto (al margen del Romancero gitano).
"Cruz у Raya", Madrid (mayo 1934), p. 39-70.} Талантливый поэт, он издал
первую книгу стихов "Апрель" в 1935 г. {Опубликовано Хосе Бергамином. -
Ediciones del Arbol "Cruz у Raya", Madrid.}, и его сразу же признали
зачинателем нового течения в поэзии. Третье стихотворение в этой книге
"Живая память" было снабжено эпиграфом - строчками Федерико ("Любовь,
любовь... как болят мои раны") из пьесы "Любовь дона Перлимплина" (1931
г.).
Луис очень дружил со своим младшим братом Херардо, тоже поэтом, который
был ему ближе, чем другие братья. Их обоих мало интересовала политика. Под
давлением обстоятельств Луис вступил в Фалангу вечером 20 июля 1936 г. и
вместе с Нарсисо Пералесом участвовал в захвате радиостанции Гранады. В
первые дни войны ему было поручено организовать казарму для фалангистов
рядом с древним монастырем Сан-Херонимо, потом его отправили на фронт.
Незадолго до гибели Федерико он был назначен начальником военного района
Мотриль {Свидетельство Луиса Росалеса, записанное на магнитофон. Мадрид, 22
октября 1978 г.}.
Хосе (1911-1978), Антонио (1908-1957) и Мигель (1904-1976) Росалесы не
разделяли артистических увлечений Херардо и Луиса, что, впрочем, не мешало
им быть приличными импровизаторами и время от времени сочинять задорные
андалусские куплеты. Все трое любили ночную жизнь, вино, песни, женщин и
были яростными противниками Республики. Хосе и Антонио, как мы уже отмечали,
вступили в Фалангу до мятежа (т. е. они были
ветеранами-"старорубашечниками") и играли видную роль в заговоре против
Республики. У обоих были трения с властями при республиканском строе, а Хосе
даже провел некоторое время в тюрьме {Свидетельство Хосе Росалеса. Гранада,
1966 г.}.
Хосе Росалес, широко известный в Гранаде под кличкой Пепиники*, был
наделен неотразимым обаянием, прославился бесконечными похождениями и
розыгрышами. До конца жизни он сохранил верность идеалам старой довоенной
Фаланги*, и, когда мы его видели в Гранаде всего за два дня до кончины, он с
прежним пылом читал и обсуждал книгу Педро Фариаса Гарсиа "Основные идеи
Хосе Антонио" {Опубликовано в Барселоне в 1977 г.}.
Об Антонио Росалесе, по кличке Альбинос, в Гранаде вспоминают как о
фанатичном фалангисте. Ходили даже слухи, что он принадлежал к "черному
эскадрону". Мы убеждены, что это ложные обвинения. Свидетельствует Луис
Росалес:
"Мой брат Антонио действительно был фанатичным фалангистом, но
фалангистом идейным, на манер Нарсисо Пералеса, близким другом которого он
был. Идейным, а потому - не убийцей. Мой брат никогда не принимал участия в
подобных делах, он даже не заходил в управление гражданского губернатора,
где все это произошло" {Свидетельство Луиса Росалеса, записанное на
магнитофон. Мадрид, 22 октября 1978 г.}.
Мигель Росалес, старший брат, не был фалангистом до мятежа, тогда он
скорее придерживался, как сказал нам Луис, монархических настроений. Во
время наших бесед с Мигелем в 1965 и 1966 гг. тот заверял нас, что принимал
участие в событиях 20 июля 1936 г. и в связи с этим сообщил: "Многие
"старорубашечники" из Фаланги дрейфили тогда нос высунуть на улицу, а я,
хотя в нее только что вступил, не боялся". Однако Луис Росалес настаивает на
том, что его брат Мигель придумывает все это; по его мнению, Мигель вступил
в Фалангу некоторое время спустя после начала мятежа. Ироничному и
грубоватому выдумщику Мигелю наверняка нравилось дурачить иностранных
почитателей Лорки смесью былей и небылиц.
Сегодня из пяти братьев Росалес, о которых столько, и часто весьма
неудачно, написано в книгах и статьях, посвященных гибели Лорки, жив только
Луис. Нам повезло и в том, что удалось записать крайне важное свидетельство
сестры Луиса, Эсперансы, с которой Лорка больше всего общался в последние
дни своей жизни.
Луис и Эсперанса Росалес подробно описали нам дом на улице Ангуло Э 1,
последнее убежище затравленного поэта. Дом теперь не принадлежит семье, а
после войны подвергался многим перестройкам {См. упоминание о родном доме,
сделанное Луисом Росалесом в его книге "Еl contenido del corazon", Ediciones
Cultura Hispanica, Madrid, 1969.}.
В 1936 г. это был большой трехэтажный дом типично гранадского стиля.
Нижний этаж был очень просторный; "патио" (дворик) был окружен изящными
колоннами; в центре его - фонтан; широкая мраморная лестница вела на второй
этаж, где было много комнат, в них размещалась семья в жаркие летние дни;
были также комнаты для прислуги и библиотека Луиса.
Третий этаж дома, где жила Луиса Камачо (тетя Луиса, сестра сеньоры
Росалес) и где поселился Федерико, был совершенно отделен от остальной части
дома. Вот что говорит Луис Росалес:
"Второй и третий этажи совсем не сообщались; каждый был выстроен с
отдельным входом. На третий этаж вела особая боковая лестница, так что
комната, в которой жил Федерико, была изолирована от остальной части дома.
Правда, внутри дома существовал ход на третий этаж, но дверь на лестницу,
ведущую наверх, отпиралась только с нашей стороны. Третий этаж представлял
собой как бы отдельную квартиру со своим входом и выходом. Туда можно было
попасть прямо с улицы, так что Федерико жил совершенно особняком"
{Свидетельство Луиса Росалеса, записанное на магнитофон. Мадрид, 22 октября
1978 г.}.
В 1936 г. над третьим этажом, на котором жила тетя Луиса, была плоская
крыша; несколько лет назад над ней построили новый этаж. Исчезли боковая
дверь, которая вела в комнату тети Луисы, а также окно библиотеки Луиса. На
их месте теперь металлическая дверь гаража.
Когда Федерико появился в доме семьи Росалес, он был напуган и очень
нервничал, но постепенно, как рассказала нам Эсперанса Росалес, пришел в
себя и успокоился. Три женщины в доме (донья Эсперанса Камачо, ее дочь,
которую звали так же, и Луиса Камачо) обожали Федерико, понимали его страх и
всячески старались его развлечь. Так же вели себя по отношению к нему две
служанки семьи Росалес: старушка кухарка и кривая на один глаз, угрюмая
девочка по имени Василиса. Когда над Гранадой появлялись республиканские
самолеты, Федерико и женщины прятались на первом этаже, в зале, где в
больших кувшинах хранилась вода. Федерико окрестил этот зал "бомбарий" и
шутил, заверяя женщин, что ни одна бомба не может упасть на такой
гостеприимный дом {Свидетельство Эсперансы Росалес, записанное на
магнитофон. Мадрид, 7 ноября 1978 г. Все, что приводится нами в дальнейшем,
мы получили от Эсперансы Росалес во время этого интервью.}.
Важно подчеркнуть, что в те времена мужчины, обитатели дома, почти
постоянно отсутствовали. Мигель и Хосе, будучи женатыми, имели свои
собственные квартиры и даже до мятежа редко появлялись на улице Ангуло.
Херардо, Луис и Антонио "теоретически" жили в отчем доме, но в первые недели
войны лишь изредка забегали к родителям, только чтобы отоспаться. Луис
рассказал нам, что за первые две недели после мятежа он ни разу не побывал
дома. Что касается отца, дона Мигеля Росалеса, то дважды в день, утром и
днем, он уходил в магазин.
Естественно поэтому, что Федерико мало виделся с мужской частью семьи.
Время было неспокойное, шла война, повсюду царили неуверенность и
неразбериха, и братья не могли часто видеться с поэтом. Наивно думать (и
следует признать, что в предыдущей книге мы сделали эту ошибку), будто
Федерико "обедал в кругу семьи", словно в те дни в Гранаде не происходило
ничего особенного. Вот что рассказывает Луис Росалес:
"На третьем этаже жил только он, тетя Луиса, и часто там бывала моя
сестра Эсперанса. Ел он там же и никогда не спускался к нам на первый этаж,
в нашу часть дома. Третий этаж ведь был полностью изолирован. Федерико
никогда не видел вооруженных людей, никогда. Неверно, что он обедал с нами.
Нас просто никогда не было дома. Не такие были времена, чтобы сидеть дома и
играть в шахматы! Не обедал он и с моим отцом: ну может быть, как-то раз и
пообедал, так как отец очень был расположен к нему, или по какой-то другой
причине, но в те дни отца днем никогда не было дома. Федерико все это время
жил наверху" {Свидетельство Луиса Росалеса, записанное на магнитофон.
Мадрид, 22 октября 1978 г.}.
Если Луис приходил домой, как правило, поздно вечером, он тотчас
поднимался наверх к своему другу:
"Дома я появлялся поздно вечером. Первым делом я шел наверх поговорить
с Федерико. Но никогда при этом не было ни одного из моих братьев: ни Пепе,
ни Херардо не приходили. Мы много говорили с ним наедине. Если бы он захотел
увидеть кого-либо из моих братьев, они наверняка бы пришли. Позови он Пепе,
тот, конечно бы, пришел с ним побеседовать, это точно. Но я хочу сказать,
что обычно Федерико ни с кем не виделся - ни с кем, кроме моей сестры
Эсперансы и меня; он никого не видел. Я снова повторяю, что второй и третий
этажи были отделены друг от друга, и, когда в дом к нам приходили такие
люди, как Сесилио Сирре и Хосе Диас Ила, Федерико даже не знал об этом"
{Свидетельство Луиса Росалеса. Мадрид, 29 октября 1978 г.}.
Знал ли при этом поэт, что дон Мигель Росалес прятал в своем доме не
только его, но и других "красных", которых преследовали обезумевшие от
ярости Вальдес и его сообщники? Наверняка знал, как бы изолированно он ни
жил наверху у тети Луисы. Об этом едва ли могла промолчать и Эсперанса.
Поскольку дело доходило до того, что о доне Мигеле были распущены слухи,
будто он выдал своего гостя Федерико {Как, например, в книге: Max Aub. La
делать... Кажется, я теперь единственный, да, единственный свидетель этого
семейного совета. Кончита умерла, умерли родители, а Федерико погиб.
Остались только семейные предания, основанные на том, что рассказала в свое
время Кончита.
В тот день многое говорилось, обсуждались разные возможности, как
поступить Федерико; я сказал, что в полном его распоряжении и готов
согласиться с любым решением, которое они сочтут подходящим. Обсуждали
разные предложения, в том числе и о том, чтобы переправить Федерико в
красную зону. Мне было относительно легко сделать это, я уже делал это и
раньше; да, знаете ли, в пределах моих: возможностей - хотя, в общем-то,
ничего особенного я сделать не мог, так как в Гранаде меня уже забыли, -
вот, в пределах моих возможностей, кое-что все же удавалось сделать, и
некоторым людям я сумел помочь...
Было предложено три решения, каждое из которых отклонялось по разным
причинам. Первое - переправить его в красную зону; я мог бы легко,
действительно легко, сделать это. Других ведь удавалось переправить, да и
оттуда я, наоборот, в Гранаду приводил; это было не так уж сложно. Второе -
отвести его к дону Мануэлю де Фалья*, но эта идея отпала сразу: у Федерико
были с ним какие-то неприятности на литературной почве и ему казалось
неудобным беспокоить дона Мануэля, поэтому он решил отправиться ко мне домой
{Согласно Росалесу, речь идет, по-видимому, об "Оде Святому Таинству", не
очень ортодоксальной по своему содержанию поэме, которую Федерико посвятил
истому католику Фалья.}.
Так и сделали. В тот же день, в тот самый день он пришел ко мне домой,
а пробыл Федерико у меня дней восемь" {Свидетельство Луиса Росалеса,
записанное на магнитофон, Серседилья, 2 сентября 1966 г.}.
Нагрянув в очередной раз в усадьбу, враги поэта поняли, что Лорка
исчез. Они обыскали весь дом, переворошили бумаги в поисках компрометирующих
документов и даже залезли внутрь рояля, надеясь обнаружить там подпольный
радиопередатчик, о котором столько говорилось {Свидетельство Анхелины
Кордобилья. Посмотрим, что говорит по этому поводу Франсиско Гарсиа Лорка:
"Не хватает последних страниц рукописи "Злые чары бабочки". Это не
удивительно (кстати, по той же причине нет других рукописей или они
неполны), потому что после убийства Федерико Гарсиа Лорки за его бумагами
началась настоящая охота со стороны мятежных властей Гранады. Их тщательно
прятали, меняя все время место, и однажды их засунули в стог сена" (введение
к книге: Federico Garcia Lorca. Five Plays. Comedies and Tragicomedies.
Seeker and Warburg. Londres, 1965, p. 10-11, перевод с английского).}.
Через месяц с небольшим после этих событий в Мадриде была опубликована
статья о гибели поэта за подписью Антонио де ла Вилья. Она проливает
дополнительный свет на события, связанные с обыском. Автору удалось получить
информацию от Мануэля Субира, служащего в финансовом управлении Гранады,
который сумел скрыться из города и добраться до Барселоны. Согласно Субира,
об аресте Гарсиа Лорки было что-то сказано по радио Гранады (нам не удалось
этого проверить), причем в передаче говорилось о компрометирующих
документах, которые якобы были найдены в усадьбе. Сообщение это могло
показаться правдоподобным, да и то лишь отчасти.
То же радио Гранады на следующий день передало, что в доме Гарсиа Лорки
был произведен обыск и обнаружены убедительные доказательства того, что он
был агентом, обеспечивавшим связь между повстанцами Гранады (речь идет о
рабочих, не пожелавших терпеть милитаристское ярмо) и правительством
Мадрида.
"Письма Маргариты Ксиргу, Фернандо де лос Риоса и Марселино Доминго, -
говорилось в радиопередаче, - ясно показывают, что Гарсиа Лорка отказался от
литературной поездки в Мехико, чтобы поставить себя на службу революции в
Испании".
Вскоре после этой передачи в Гранаде распространились слухи, что Гарсиа
Лорка был задержан в собственном доме двадцатью фалангистами - в городе
назывались имена тех, кто был при его аресте, - но, как говорилось, вместо
того, чтобы передать поэта властям для последующего суда, его отвезли за
город и расстреляли вместе с другими несчастными, приговоренными накануне.
Утверждалось, что фалангисты увели Гарсиа Лорку, но забыли на его
рабочем столе "компрометирующие" письма.
Однако письмо Фернандо де лос Риоса содержало наряду с благодарностью
за посылку какой-то книги лишь соображения по поводу новой ориентации театра
Университетской федерации студентов "Ла Баррака", которым руководил Гарсиа
Лорка.
В письме Марселино Доминго Лорка приглашался в Министерство народного
просвещения, где ему хотели поручить руководство Национальным театром; автор
"Цыганского романсеро" отказался от этой должности.
В письме из Мексики Маргарита Ксиргу убедительно просила поэта приехать
на премьеру его пьесы "Йерма" и самому услышать бурные овации мексиканской
публики. Ксиргу выслала Гарсиа Лорке денежный перевод на поездку, который он
вернул ей через тот же банк {Антонио де ла Вилья: "Беженец из Гранады
рассказывает о расстреле Гарсиа Лорки". - "Estampa", Madrid, 26 septiembre
1936.}.
Судя по всему, упомянутые письма действительно существовали. Так, кроме
того, что у поэта были дружеские отношения с Фернандо де лос Риосом (не
только личные, но и семейные), известно, например, что Лорка еще в 1931 г.
послал ему экземпляр "Стихов о канте хондо" с теплым посвящением {"Моему
дорогому учителю дону Фернандо. Горячо обнимаю, всегда Ваш. Федерико.
1921-1931". Марио Фернандес дает факсимиле посвящения в специальном номере
журнала "Trece de Nieve", 2а epoca, Э1-2 (diciembre 1976), р. 15.}.
То, что говорится о письме Маргариты Ксиргу, тоже вполне достоверно.
Оно, как мы видим, касалось поездки поэта в Мехико, про которую говорил сам
Лорка в "Ла Воc" {"La Voz", O. C. 11, р. 1017.}. Нет причин ставить под
сомнение и существование письма Марселино Доминго, как и тот факт, что поэт
отказался от его предложения, ибо в конце жизни был занят почти
исключительно собственным творчеством.
Несколько раз были произведены обыски также в соседней усадьбе Тамарит,
принадлежавшей дяде поэта - Франсиско Гарсиа Родригесу. Федерико очень любил
эту усадьбу и не раз говорил своей двоюродной сестре Клотильде Гарсиа
Пикосси, дочери дяди Франсиско, с которой был дружен, что их дом ему
нравится не меньше, чем Сан-Висенте. Эта усадьба упоминается в его книге
стихов "Диван Тамарита":
В Тамарите - сады и своры,
и собаки свинцовой масти
ждут, когда опустеют ветви,
ждут, когда их сорвет ненастье {*}.
{* Перевод А. Гелескула. Цит. по: Федерико Гарсиа Лорка. Избранные
произведения. М., т. 2, с. 73.}
Клотильде Гарсиа, нынешняя хозяйка усадьбы Тамарит, так рассказывала
нам об обысках:
"Нас обложили со всех сторон. Передышка наступала только ночью.
Напротив было гумно, и ночью мы там прятались. Кукуруза и табак были
высокие, вот они и боялись приходить: вдруг кто-нибудь спрячется там и будет
стрелять в них. Ночью они не приходили, только днем. Они приходили днем
много раз, все обыскивали, они хотели найти здесь Федерико.
Но Федерико сюда так и не пришел, хотя мой дядя хотел, чтобы он пришел
к нам, я ему сказала: "Дядя Федерико, ему и в моем доме будет так же опасно,
как и в твоем, и твой дом обыскивают, и мой тоже, не посылай его к нам".
Искали ведь его повсюду, и у нас тоже искали его не раз. Все время
расспрашивали о нем, прямо замучили вопросами.
Один из обысков был совершенно кошмарным. Ну прямо удивительно. У нас в
доме стояли большие глиняные кувшины, потому что с питьевой водой в те
времена было туговато; это сейчас водопровод есть, давно провели. Так вот, в
доме стояли кувшины, полные воды, которую мы носили ведрами и наполняли эти
кувшины до краев. Так они даже в кувшины влезли! Да неужто Федерико мог там
прятаться?! Это же надо, даже в кувшины лазили. Как мог там прятаться
Федерико?
Они вели себя в доме словно хозяева. У нас была терраса (это сейчас ее
нет, столько страху мы на ней пережили, что закрыли ее стенкой). Они
поднимались туда или просто на крышу и все ждали, выйдет ли кто-нибудь,
чтобы подстрелить его, так, на, на всякий случай. Здесь у меня был брат, но
они его не заметили. Я уже говорила, что табак рос высокий, и, когда с
плоской крыши мы видели, как приближаются несколько машин с фалангистами,
мужчины прятались в табаке, а мы оставались дома; женщинам приходилось иметь
с ними дело. Они приезжали на машинах, поднимая тучи пыли; конечно, пыли
тогда было куда больше, чем теперь, сейчас ведь и машин здесь меньше ездит.
Когда мы видели столб этой пыли, душа у нас начинала уходить в пятки.
У нас они никого не тронули. Моей сестре сказали, что приезжал капитан
Рохас. Он нацелился на нее, а моя сестра клялась: "Его здесь нет! Нет здесь
Федерико!" Капитан Рохас из Касас-Вьехас. Нам сказали, что это был капитан
Рохас. Мы-то его не знали, нам только сказали: "В ваш дом приходил капитан
Рохас" {Мы уже говорили в главе о репрессиях в Гранаде о том, что капитана
Рохаса назначили начальником военных формирований Фаланги в провинции
Гранада вскоре после войны.}.
Моя сестра все твердила: "Нет его здесь! Нет его здесь! Проходите,
проходите, нет его здесь!" Она все хотела рукой открыть дверь и
приговаривала: "Нет его тут! Проходите, пожалуйста! Если хотите, проходите,
пожалуйста!" Они проходили и начинали обыск. Мой брат собирался вскоре
жениться и привез с Канарских островов все к свадьбе. Они никак не могли
открыть чемоданы, замки были надежные, и тогда они распороли кожу штыками.
Да что ж они думали: в чемоданах они найдут Федерико, что ли?! Вспороли
штыками чемоданы, все попортили. Все новое, с иголочки, все, что он привез,
чтобы жениться, побросали на пол" {Свидетельство Клотильде Гарсиа Пикосси,
записанное на магнитофон. Усадьба Тамарит, Гранада, 17 августа 1978 г.}.
Как же враги напали на след Лорки? Конкретных данных на этот счет мало,
но, вне всякого сомнения, сыграло роль то, что семье угрожали, стараясь
выведать правду. По мнению Анхелины, "виновата была" Конча, сестра Федерико
(хотя ее виновность, по правде сказать, нельзя даже всерьез рассматривать).
"Анхелина: Видите ли, виновата была сестра. Сеньор, который увел
сеньорита Федерико, сказал сестре, чтобы она ничего не говорила; если будут
спрашивать, где он, то сказать, что просто сбежал. В те времена много людей
убегало, и оказывались они кто где, верно? Вот он и говорит: "Даже если отцу
станут грозить смертью - ничего не говори; не знаешь, и все тут".
Мы: Росалес. Это был поэт Росалес?
Дочь: Точно. Он и сказал Конче: "Смотри, даже если они пригрозят убить
отца, ты не обращай внимания и ни за что не говори, где находится брат"".
Несколько дней спустя после бегства Федерико к Росалесам в усадьбу
заявилась целая группа. На сей раз они пришли за Федерико. Не найдя его, они
решили забрать отца, дона Федерико, который отказывался им сказать, где сын.
Бедная Конча находилась в ужасном состоянии, и Луис Росалес это предвидел:
видимо, он имел в виду, что не только она, а любой другой член семьи будет в
таком же состоянии. Вот что рассказывает Исабель Рольдан:
"И тогда, когда они после обыска решили увезти моего дядю на машине, а
он все молчал про Федерико, тогда Конча, видя это, сказала: "Ладно, он
там-то и там-то". Это сказала Конча, потому что ее отца уже увозили. Меня
при этом не было, но Никита была, она-то мне и рассказала, моя двоюродная
сестра Паки-та, сестра Клотильде" {То есть Пакита Гарсиа Гонсалес.
Свидетельство Исабель Рольдан, записанное на магнитофон. Чинчон, 22 сентября
1978 г.}.
Луис Росалес подтвердил нам, что у семьи не было иного выхода, кроме
как сказать правду:
"Они пришли в дом арестовать его и, не найдя, потребовали объяснений.
Семья заявила им, что он у меня, дом мой, мол, всем известный; что он не
убежал, что он гостит в нашем доме. Сказали еще, что я очень известный
человек".
Мы: У них не было другого выхода.
Луис Росалес: Вот именно. Другого выхода не было. Но никто не думал о
том, чем все могло кончиться {Свидетельство Луиса Росалеса, записанное нами
на магнитофон, Серседилья, 2 сентября 1966 г.}.
Куффон {С. Couffon. Op. cit., p. 101-103.} и затем Шонберг {J.-L.
Schonberg. Op. cit., p. 110.} писали, что во главе группы, прибывшей в
усадьбу за Федерико, был Рамон Руис Алонсо. К тому же мнению склоняется Луис
Росалес:
"В последний раз за ним явился Руис Алонсо. Это я доподлинно знаю. Он в
третий раз пришел в усадьбу, чтобы арестовать его. Все было продумано. Руис
Алонсо сказал: "Разве вам не говорили, что ваш родственник как бы под
домашним арестом и не должен покидать своего дома?" Именно Руис Алонсо тогда
начал угрожать, и Кончита сказала: "Ладно, но он не убежал, он гостит в доме
своего близкого друга, Луиса Росалеса..." Она так сказала, чтобы тот не
подумал, будто Федерико скрылся, поселившись у нас. Так что можно точно
сказать, что в последний раз в усадьбу его приходил арестовывать Руис Алонсо
{Свидетельство Луиса Росалеса, записанное на магнитофон. Серседилья, 2
сентября 1966 г.}.
Для нас, однако, этот факт не столь очевиден, как для Луиса Росалеса,
поскольку нам не удалось найти ни одного доказательства, что именно Руис
Алонсо приходил в усадьбу Сан-Висенте. Более того, никто из родственников
поэта никогда не называл имени бывшего депутата СЭДА в связи с набегами, о
которых выше говорилось, а забыть такой факт было бы трудно, если бы он
лично появился в усадьбе. Надо учесть, что Руис Алонсо был хорошо известен в
Гранаде. Мы полагаем также, что Конча Гарсиа Лорка, которая через своего
мужа наверняка была в курсе политической жизни Гранады, должна была знать,
кто такой Руис Алонсо (депутат от Гранады с 1933 по 1936 г.), и, возможно,
знала его и в лицо. Кроме того, сам Руис Алонсо был не из тех, кто любит
оставаться в тени, и, без всякого сомнения, он бы заявил о себе {В тот
единственный, как мы думаем, раз, когда Конча говорила о гибели брата с
представителями печати, она не упомянула Руиса Алонсо (Франко Пиерини.
Встреча в Сполетто с сестрой Федерико. Кончита Гарсиа Лорка впервые
рассказала, что произошло, когда семье сообщили: "Его увели", "L'Europeo",
17 Julio 1960).}.
Поэтому присутствие бывшего депутата СЭДА в усадьбе Сан-Висенте нам не
кажется столь уж очевидным. Единственное, о чем можно говорить с
уверенностью, так это о том, что Федерико упорно разыскивали еще до того,
как его взяли в доме семьи Росалес. Этот факт очень важно не забывать.
ГАРСИА ЛОРКА В СЕМЬЕ РОСАЛЕС
Семья Росалес занимала просторный дом на улице Ангуло Э 1, всего метрах
в трехстах от управления гражданского губернатора. Вот как близко находился
Федерико от неумолимого майора Вальдеса!
Мигель Росалес Вальесильос, отец Луиса, владел магазином "Ла
Эсперанса", фасад которого выходил на оживленную площадь Биб-Рамбла. Человек
он был состоятельный, щедрый и либеральный, весьма уважаемый в торговых
кругах города. По свидетельству Луиса Росалеса, в политике его отец был
"либеральным консерватором" и решительным противником Фаланги в отличие от
матери, Эсперансы Камачо, которая сочувствовала взглядам своих сыновей
Антонио и Хосе; перед мятежом она помогала им, в частности тем, что шила
форму и знаки различия {Свидетельство Луиса Росалеса, записанное на
магнитофон. Мадрид, 6 октября 1978 г.}.
Из пяти сыновей Мигеля и Эсперансы Росалес каждый отличался ярко
выраженной индивидуальностью. Как в политике, так и во всех иных вопросах
они были очень разные.
Младший сын Херардо (1918-1968) имел артистические склонности и стал
весьма своеобразным художником и поэтом. Он никогда не был фалангистом и,
когда началась война, пошел в армию. Когда в 1965 г. мы познакомились с
Херардо, за несколько лет до его кончины, он был судьей.
Луис (родился в 1910 г.), друг Федерико, опубликовал интересное эссе о
"Цыганском романсеро" в "Крус и Райя", журнале Хосе Бергамина, в мае 1934 г.
{Luis Resales. La Andalucia del llanto (al margen del Romancero gitano).
"Cruz у Raya", Madrid (mayo 1934), p. 39-70.} Талантливый поэт, он издал
первую книгу стихов "Апрель" в 1935 г. {Опубликовано Хосе Бергамином. -
Ediciones del Arbol "Cruz у Raya", Madrid.}, и его сразу же признали
зачинателем нового течения в поэзии. Третье стихотворение в этой книге
"Живая память" было снабжено эпиграфом - строчками Федерико ("Любовь,
любовь... как болят мои раны") из пьесы "Любовь дона Перлимплина" (1931
г.).
Луис очень дружил со своим младшим братом Херардо, тоже поэтом, который
был ему ближе, чем другие братья. Их обоих мало интересовала политика. Под
давлением обстоятельств Луис вступил в Фалангу вечером 20 июля 1936 г. и
вместе с Нарсисо Пералесом участвовал в захвате радиостанции Гранады. В
первые дни войны ему было поручено организовать казарму для фалангистов
рядом с древним монастырем Сан-Херонимо, потом его отправили на фронт.
Незадолго до гибели Федерико он был назначен начальником военного района
Мотриль {Свидетельство Луиса Росалеса, записанное на магнитофон. Мадрид, 22
октября 1978 г.}.
Хосе (1911-1978), Антонио (1908-1957) и Мигель (1904-1976) Росалесы не
разделяли артистических увлечений Херардо и Луиса, что, впрочем, не мешало
им быть приличными импровизаторами и время от времени сочинять задорные
андалусские куплеты. Все трое любили ночную жизнь, вино, песни, женщин и
были яростными противниками Республики. Хосе и Антонио, как мы уже отмечали,
вступили в Фалангу до мятежа (т. е. они были
ветеранами-"старорубашечниками") и играли видную роль в заговоре против
Республики. У обоих были трения с властями при республиканском строе, а Хосе
даже провел некоторое время в тюрьме {Свидетельство Хосе Росалеса. Гранада,
1966 г.}.
Хосе Росалес, широко известный в Гранаде под кличкой Пепиники*, был
наделен неотразимым обаянием, прославился бесконечными похождениями и
розыгрышами. До конца жизни он сохранил верность идеалам старой довоенной
Фаланги*, и, когда мы его видели в Гранаде всего за два дня до кончины, он с
прежним пылом читал и обсуждал книгу Педро Фариаса Гарсиа "Основные идеи
Хосе Антонио" {Опубликовано в Барселоне в 1977 г.}.
Об Антонио Росалесе, по кличке Альбинос, в Гранаде вспоминают как о
фанатичном фалангисте. Ходили даже слухи, что он принадлежал к "черному
эскадрону". Мы убеждены, что это ложные обвинения. Свидетельствует Луис
Росалес:
"Мой брат Антонио действительно был фанатичным фалангистом, но
фалангистом идейным, на манер Нарсисо Пералеса, близким другом которого он
был. Идейным, а потому - не убийцей. Мой брат никогда не принимал участия в
подобных делах, он даже не заходил в управление гражданского губернатора,
где все это произошло" {Свидетельство Луиса Росалеса, записанное на
магнитофон. Мадрид, 22 октября 1978 г.}.
Мигель Росалес, старший брат, не был фалангистом до мятежа, тогда он
скорее придерживался, как сказал нам Луис, монархических настроений. Во
время наших бесед с Мигелем в 1965 и 1966 гг. тот заверял нас, что принимал
участие в событиях 20 июля 1936 г. и в связи с этим сообщил: "Многие
"старорубашечники" из Фаланги дрейфили тогда нос высунуть на улицу, а я,
хотя в нее только что вступил, не боялся". Однако Луис Росалес настаивает на
том, что его брат Мигель придумывает все это; по его мнению, Мигель вступил
в Фалангу некоторое время спустя после начала мятежа. Ироничному и
грубоватому выдумщику Мигелю наверняка нравилось дурачить иностранных
почитателей Лорки смесью былей и небылиц.
Сегодня из пяти братьев Росалес, о которых столько, и часто весьма
неудачно, написано в книгах и статьях, посвященных гибели Лорки, жив только
Луис. Нам повезло и в том, что удалось записать крайне важное свидетельство
сестры Луиса, Эсперансы, с которой Лорка больше всего общался в последние
дни своей жизни.
Луис и Эсперанса Росалес подробно описали нам дом на улице Ангуло Э 1,
последнее убежище затравленного поэта. Дом теперь не принадлежит семье, а
после войны подвергался многим перестройкам {См. упоминание о родном доме,
сделанное Луисом Росалесом в его книге "Еl contenido del corazon", Ediciones
Cultura Hispanica, Madrid, 1969.}.
В 1936 г. это был большой трехэтажный дом типично гранадского стиля.
Нижний этаж был очень просторный; "патио" (дворик) был окружен изящными
колоннами; в центре его - фонтан; широкая мраморная лестница вела на второй
этаж, где было много комнат, в них размещалась семья в жаркие летние дни;
были также комнаты для прислуги и библиотека Луиса.
Третий этаж дома, где жила Луиса Камачо (тетя Луиса, сестра сеньоры
Росалес) и где поселился Федерико, был совершенно отделен от остальной части
дома. Вот что говорит Луис Росалес:
"Второй и третий этажи совсем не сообщались; каждый был выстроен с
отдельным входом. На третий этаж вела особая боковая лестница, так что
комната, в которой жил Федерико, была изолирована от остальной части дома.
Правда, внутри дома существовал ход на третий этаж, но дверь на лестницу,
ведущую наверх, отпиралась только с нашей стороны. Третий этаж представлял
собой как бы отдельную квартиру со своим входом и выходом. Туда можно было
попасть прямо с улицы, так что Федерико жил совершенно особняком"
{Свидетельство Луиса Росалеса, записанное на магнитофон. Мадрид, 22 октября
1978 г.}.
В 1936 г. над третьим этажом, на котором жила тетя Луиса, была плоская
крыша; несколько лет назад над ней построили новый этаж. Исчезли боковая
дверь, которая вела в комнату тети Луисы, а также окно библиотеки Луиса. На
их месте теперь металлическая дверь гаража.
Когда Федерико появился в доме семьи Росалес, он был напуган и очень
нервничал, но постепенно, как рассказала нам Эсперанса Росалес, пришел в
себя и успокоился. Три женщины в доме (донья Эсперанса Камачо, ее дочь,
которую звали так же, и Луиса Камачо) обожали Федерико, понимали его страх и
всячески старались его развлечь. Так же вели себя по отношению к нему две
служанки семьи Росалес: старушка кухарка и кривая на один глаз, угрюмая
девочка по имени Василиса. Когда над Гранадой появлялись республиканские
самолеты, Федерико и женщины прятались на первом этаже, в зале, где в
больших кувшинах хранилась вода. Федерико окрестил этот зал "бомбарий" и
шутил, заверяя женщин, что ни одна бомба не может упасть на такой
гостеприимный дом {Свидетельство Эсперансы Росалес, записанное на
магнитофон. Мадрид, 7 ноября 1978 г. Все, что приводится нами в дальнейшем,
мы получили от Эсперансы Росалес во время этого интервью.}.
Важно подчеркнуть, что в те времена мужчины, обитатели дома, почти
постоянно отсутствовали. Мигель и Хосе, будучи женатыми, имели свои
собственные квартиры и даже до мятежа редко появлялись на улице Ангуло.
Херардо, Луис и Антонио "теоретически" жили в отчем доме, но в первые недели
войны лишь изредка забегали к родителям, только чтобы отоспаться. Луис
рассказал нам, что за первые две недели после мятежа он ни разу не побывал
дома. Что касается отца, дона Мигеля Росалеса, то дважды в день, утром и
днем, он уходил в магазин.
Естественно поэтому, что Федерико мало виделся с мужской частью семьи.
Время было неспокойное, шла война, повсюду царили неуверенность и
неразбериха, и братья не могли часто видеться с поэтом. Наивно думать (и
следует признать, что в предыдущей книге мы сделали эту ошибку), будто
Федерико "обедал в кругу семьи", словно в те дни в Гранаде не происходило
ничего особенного. Вот что рассказывает Луис Росалес:
"На третьем этаже жил только он, тетя Луиса, и часто там бывала моя
сестра Эсперанса. Ел он там же и никогда не спускался к нам на первый этаж,
в нашу часть дома. Третий этаж ведь был полностью изолирован. Федерико
никогда не видел вооруженных людей, никогда. Неверно, что он обедал с нами.
Нас просто никогда не было дома. Не такие были времена, чтобы сидеть дома и
играть в шахматы! Не обедал он и с моим отцом: ну может быть, как-то раз и
пообедал, так как отец очень был расположен к нему, или по какой-то другой
причине, но в те дни отца днем никогда не было дома. Федерико все это время
жил наверху" {Свидетельство Луиса Росалеса, записанное на магнитофон.
Мадрид, 22 октября 1978 г.}.
Если Луис приходил домой, как правило, поздно вечером, он тотчас
поднимался наверх к своему другу:
"Дома я появлялся поздно вечером. Первым делом я шел наверх поговорить
с Федерико. Но никогда при этом не было ни одного из моих братьев: ни Пепе,
ни Херардо не приходили. Мы много говорили с ним наедине. Если бы он захотел
увидеть кого-либо из моих братьев, они наверняка бы пришли. Позови он Пепе,
тот, конечно бы, пришел с ним побеседовать, это точно. Но я хочу сказать,
что обычно Федерико ни с кем не виделся - ни с кем, кроме моей сестры
Эсперансы и меня; он никого не видел. Я снова повторяю, что второй и третий
этажи были отделены друг от друга, и, когда в дом к нам приходили такие
люди, как Сесилио Сирре и Хосе Диас Ила, Федерико даже не знал об этом"
{Свидетельство Луиса Росалеса. Мадрид, 29 октября 1978 г.}.
Знал ли при этом поэт, что дон Мигель Росалес прятал в своем доме не
только его, но и других "красных", которых преследовали обезумевшие от
ярости Вальдес и его сообщники? Наверняка знал, как бы изолированно он ни
жил наверху у тети Луисы. Об этом едва ли могла промолчать и Эсперанса.
Поскольку дело доходило до того, что о доне Мигеле были распущены слухи,
будто он выдал своего гостя Федерико {Как, например, в книге: Max Aub. La