----------------------------------------------------------------------------
Jan Gibson. Granada en 1936 y el asesinato de Federico Garcia Lorca
Перевод с испанского Н. В. Малыхиной и Л. С. Осповат
Редакция и предисловие к русскому изданию Хуана Кобо
М.: Прогресс, 1986.
OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------
Удивительное свойство человеческой памяти: проходит некоторое время с
момента какого-то события, и оно - особенно если сразу же не было объяснено
полно и досконально - начинает видеться в ином свете, легко поддается
искажению, обрастает мифами и легендами.
Так и со смертью Федерико Гарсиа Лорки. Теперь кажется, будто с самого
начала было совершенно очевидно, где, как, кем и почему он был убит. На
самом же деле все было много сложней и запутанней - настолько, что "делом
Лорки" вот уже без малого полстолетия занимались и занимаются многие
исследователи. Среди них ирландский ученый и журналист Ян Гибсон, с книгой
которого сейчас знакомится советский читатель...
* * *
Но обратимся к началу этой трагической истории...
Когда весть о смерти Лорки дошла из Гранады до остальной Испании и
всего мира, она произвела ошеломляющее впечатление. Напомним, что дело
происходило летом 1936 г. Тогда мало кто осознавал, что на испанской земле
фашизм устроил генеральную репетицию кровавой бойни, которую он скоро
развяжет во многих странах Европы. В тот момент мало кто мог представить
себе мысленно грядущие ужасы Освенцима и Дахау, Ковентри и Лидице, Хатыни и
Бабьего Яра. Когда убили Лорку, даже слово "Герника" - название баскского
города, зверски разбомбленного германской авиацией, - почти никому за
пределами Испании ничего не говорило. Лишь несколько месяцев спустя правда
об этом событии разнесется по свету, породит гениальную картину Пабло
Пикассо, превратится в синоним тотальной войны с нарушением всех
элементарных норм человеческой совести и международного права, в которой не
делается различия между воющими и невоюющими.
А тогда, в августе 1936 г., просто невозможно было вместить в сознание
тот чудовищный факт, что одного из лучших поэтов XX века просто хладнокровно
и расчетливо пристрелили в придорожной канаве! Но было еще одно
обстоятельство, удесятерявшее чувство гнева, которое переплеталось с
ощущением ошеломления. Лорка не только был поэтом, на долю которого, а это
редко случается, выпало всеобщее признание в самом дебюте его творчества: в
Испании и в других странах с первых же стихотворных сборников поэта с
восхищением следили, как стремительно, словно диковинный цветок, распускался
его талант. Он вобрал своими корнями лучшее, что сотворено чистейшим
родником народного творчества, и в то же время взял все лучшее от
классической традиции. Однако, кроме того, в Лорке был поразительный, чисто
человеческий талант, огромнейшее человеческое обаяние. К нему удивительно
точно подходят слова Александра Блока: "Он весь дитя добра и света, он весь
- свободы торжество". Именно таким его знали уже тогда не только в Гранаде и
Мадриде, знали его таким в Буэнос-Айресе, Гаване, Монтевидео, Нью-Йорке...
Чувства, охватившие в момент его гибели многих, с удивительной силой
передал Пабло Неруда, живший в Мадриде (он был консулом Чили). Позже Неруда
писал:
"Война в Испании, изменившая мою поэзию, началась для меня тем, что
сгинул поэт. И какой поэт! Я не встречал больше ни в ком такого сочетания
блистательного остроумия и таланта, крылатого сердца и блеска под стать
хрустальному водопаду. Федерико Гарсиа Лорка был подобен щедрому, доброму
волшебнику, он впитывал и дарил людям радость мира, он был планетою счастья,
радости жизни. Простодушный и артистичный, одинаково не чуждый и
космическому и провинциальному, необыкновенно музыкальный, великолепный мим,
робкий и суеверный, лучащийся и веселый, он словно вобрал в себя все
возрасты Испании, весь цвет народного таланта, все то, что дала
арабско-андалусская культура: он освещал и обдавал благоуханием, словно
цветущий жасминовый куст, всю панораму той Испании, какой - боже мой! -
теперь уже нет... Все на свете дарования все таланты были у него, а он, как
золотых дел мастер, как трудовая пчела на пасеке великой поэзии, отдавал
людям свой гений... Федерико Гарсиа Лорку не расстреляли: Федерико Гарсиа
Лорку убили. Само собою, никому в голову не могло прийти, что его
когда-нибудь убьют... Он был самым любимым поэтом в Испании, его любили
больше всех, а его чудесное умение радоваться делало его - как никого
другого - похожим на ребенка. Кто бы поверил, что на его земле сыщутся
чудовища, способные на такое невероятное преступление?" {Пабло Неруда.
Признаюсь, я жил. Воспоминания. М., 1978. Перевод Э. Брагинской и Л.
Синянской, с. 177, 179-180. Следует отметить, что франкистские пропагандисты
пытались исказить правду о Лорке и тем, что заявляли, будто П. Неруда
оказывал на него "тлетворное" воздействие, "втягивая" его в политику,
пытаясь сделать "инструментом" в руках коммунистов. Эта ложь, как и попытки
очернить отношения между Лоркой и Нерудой, также встречает отповедь в книге
Я. Гибсона. К сказанному им следует добавить, что до июля 1936 г Пабло
Неруда, по его собственному признанию, мало занимался социальными вопросами.
Коммунистом он стал много позже. Именно смерть его друга ("Война в Испании,
изменившая мою поэзию. началась для меня тем, что сгинул поэт...") привела к
резкому сдвигу в политической позиции П. Неруды, придав ей мощный заряд
гражданственности, который был свойствен ему до конца его дней.}
Необычайно мощная эмоциональная реакция на первые сообщения об убийстве
поэта, надо думать, вынудила франкистов быстро осознать, что эта акция
срабатывает против них с большей силой, чем они ожидали. А мятежники не были
заинтересованы в том, чтобы мировое общественное мнение окончательно
отвернулось от них. Поэтому они принялись беззастенчиво лгать, пытаясь
ослабить потрясение, вызванное расправой над человеком, которого знали и
любили во всем мире.
Надо учитывать, что в тот момент через всю Испанию пролегала
чересполосица неустоявшихся линий фронтов, а в Андалусии Гранада, как и
Севилья, выглядела крохотным "островом", окруженным районами, где контроль
находился в руках республиканцев.
В тот момент сообщения были смутными, туманными, порою противоречивыми.
Первое сообщение о гибели поэта было опубликовано лишь 30 августа 1936 г. в
провинциальной газете "Диарио де Альбасете", причем в форме вопроса: "Гарсиа
Лорка убит?" Многое было неясно, и газета считала, что Лорка перед смертью
был арестован в Кордове и расстреляли его по приказу полковника Каскахо.
Через два дня страшная новость дошла до Мадрида: вечерняя газета "Вос" 1
сентября воспроизвела сообщение, опубликованное в Альбасете.
За этим последовала лавина сообщений, уточнений, комментариев.
Вызванные этим чувства и тон самих публикаций передает следующая заметка в
мадридской газете "Либераль" от 2 сентября: "Неужели возможно, что
свершилось немыслимое: убит величайший испанский поэт наших дней?.. Мы
знаем, насколько коварны и хладнокровно жестоки предатели. Но что-то в
глубине души заставляет нас до сих пор сомневаться в достоверности столь
чудовищной новости. Федерико Гарсиа Лорка расстрелян фашиствующими
дегенератами? Неужто это может быть! И хотя мы боимся, что да, что эти люди
способны на все, мы цепляемся за последнюю надежду, повторяем, хотим верить,
что всему, даже тому, на что способны фашисты, есть предел".
Но скоро в Мадрид стали прибывать беженцы из Гранады. 8 сентября
"Эральдо де Мадрид" опубликовал свидетельства одного гранадца, не
оставлявшие уже сомнений в убийстве Лорки фашистами. Они были перепечатаны
во многих газетах республиканской зоны рядом с заявлениями протеста,
подписанными общественными и творческими организациями, виднейшими
представителями испанской культуры.
Только после того, как стало ясно, что факт убийства поэта не удастся
скрыть, заговорила и пресса во франкистской зоне. Но как! 10 сентября
местная газета в Уэльве следующим образом подавала эту новость: "Мадрид, 9
сентября. Имеются основания считать, что среди множества трупов, которые
ежедневно и ежечасно подбирают на мадридских улицах, найдено и тело Федерико
Гарсиа Лорки. Разложение в марксистском стане так велико, что они начали
уничтожать даже своих". Несколькими днями позже та же газета "уточнила" свое
сообщение: согласно ее данным, Лорка якобы был расстрелян не в Мадриде, а в
Барселоне, которая находилась в руках республиканцев. Другая провинциальная
газета, выходившая в Бургосе, где находилась ставка мятежников,
информировала своих читателей, что поэт расстрелян в Мадриде "марксистскими
элементами". Для вящей убедительности "Диарио де Бургос" ссылался на
мифические источники в Париже и добавлял: "Эта новость произвела большое
впечатление на французские литературные круги, так как поэт был известен
своими левыми взглядами".
Итак, по первому кругу франкисты решили пустить в ход заведомую ложь. В
одном, правда, бургосская газета была права. Сообщение о смерти Лорки
вызвало бурю негодования за пределами Испании. В середине октября английский
писатель Герберт Уэллс, бывший тогда президентом "Пэн-клуба", направил в
Гранаду телеграмму, в которой в корректной и дипломатической форме писал,
что с "нетерпением ждет новостей о судьбе выдающегося коллеги Федерико
Гарсиа Лорки и заранее благодарен за любезный ответ". Ответ от военного
губернатора Гранады генерала Эспиносы, датированный 13 октября, был до
грубости краток и совсем не любезен: "Мне неизвестно, где находится дон
Федерико Гарсиа Лорка". Очередная ложь: военный губернатор никак не мог не
знать, где покоится тело убитого Лорки.
Мировая общественность продолжала требовать объяснений. И тогда
франкистская пропаганда решила пустить в ход самую "тяжелую артиллерию". По
поводу происшедшего в Гранаде выступил сам Франко. Каудильо дал интервью
корреспонденту мексиканской газеты "Пренса", опубликованное 26 ноября 1937
г. Франко заявил: "За границей очень много говорят об одном писателе из
Гранады, подлинный талант которого мне не дано оценить, как невозможно
судить, насколько широко распространилась бы за пределами Испании слава о
нем, останься он в живых, - о нем говорят так много потому, что красные
использовали его имя для своей пропаганды. Однако факт остается фактом: в
первые моменты восстания в Гранаде этот писатель погиб, так как связался с
бунтовщиками. Это естественные случайности, неизбежные в ходе военных
действий. Гранада в течение долгого времени была в осаде, безумные действия
республиканских властей, раздавших людям оружие, привели к ряду стычек в
этом городе, в одной из которых и погиб этот гранадский поэт... Так что
запомните раз и навсегда: мы не расстреливали никакого поэта".
Тут что ни слово - то ложь. Франко не мог не знать, что слава Лорки
была огромной еще до его смерти, а вовсе не раздута "красной" пропагандой;
что поэт не имел никаких контактов в Гранаде с теми, кто оказал
сопротивление мятежникам; что смерть Лорки не была случайностью в "ходе
военных действий" и что он не участвовал в вооруженных стычках; что
республиканские власти Гранады не раздали оружия населению - быть может, в
таком случае мятежники (а именно они и были бунтовщиками!) были бы
разгромлены, а Лорка остался в живых.
Такое интервью, как и следовало ожидать, не произвело за границей
нужного франкистам эффекта, и его постарались поскорее предать забвению.
Примечательно, что, когда в 1943 г. в Мадриде был издан полный сборник речей
и заявлений Франко, интервью это было напечатано, но в нем были сделаны
весьма многозначительные купюры (в частности, последняя фраза: "Так что
запомните раз и навсегда; мы не расстреливали никакого поэта" - в нем была
изъята). И все же внутри Испании некоторое время этими высказываниями
каудильо вдохновлялись не только его пропагандисты, но и юристы. Так, 21
апреля 1940 г. в Гранаде в присутствии двух никому не известных "свидетелей"
была состряпана запись о кончине Лорки под Э 441094, серия АВ. В этом
"документе" указывалось, что Лорка "скончался в августе 1936 г. вследствие
ранений, полученных в ходе военных действий, причем его труп был обнаружен
двадцатого дня... того же месяца на дороге между Виснаром и Альфакаром...".
Но время шло, попытки франкистов замолчать свое преступление, стереть
память о поэте и вообще закрыть "дело Лорки" ни к чему не приводили. Слава
поэта за пределами страны росла, его стихи издавались растущими тиражами,
пьесы ставились во многих странах. И тогда фашисты решили сменить тактику.
Они перестали отрицать убийство поэта мятежниками, объясняя это действиями
"безответственных" групп в Гранаде. Эта версия стала особенно упорно
распространяться после того, как один из виднейших фалангистов, Серрано
Суньер, стал зятем каудильо и его правой рукой. Фаланга - впрочем, как и
никакая другая группа среди правящих кругов франкистской Испании - не была
монопольной обладательницей власти: власть принадлежала только самому
каудильо. Но в борьбе за большее влияние на него фалангисты не упускали
случая потеснить соперников. Ими, в частности, были правые клерикалы из
бывшей партии СЭДА Хиля Роблеса. Именно с этой партией были связаны
некоторые из непосредственных участников убийства Лорки в Гранаде (прежде
всего бывший депутат СЭДА Руис Алонсо), в то время как фалангистская семья
Росалес (руководствуясь, впрочем, чисто личными, а не политическими
мотивами) пыталась спасти поэта от расправы. На этом долгое время
спекулировала Фаланга, когда в 50-х годах имела наибольшее влияние на Франко
и заправляла пропагандой. В своем рвении она доходила даже до тдго, что,
оскорбляя память Лорки, пыталась объявить поэта "своим"; сочинила миф о том,
что он якобы в душе симпатизировал "голуборубашечникам"; что перед смертью
собирался написать гимн в честь фалангистов.
Примерно в то же время стала усиленно распространяться и другая версия:
Лорку якобы убили жандармы, которые не могли простить ему оскорблявшую честь
их мундира "Балладу об испанской жандармерии", ставшую известной во всем
мире:
Их кони черным-черны,
И черен их шаг печатный.
На крыльях плащей чернильных
блестят восковые пятна.
Надежен череп свинцовый -
заплакать жандарм не может;
въезжают, стянув ремнями
сердца из лаковой кожи.
Полуночны и горбаты,
несут они за плечами
песчаные смерчи страха,
клейкую мглу молчанья.
От них никуда не деться -
скачут, тая в глубинах
тусклые зодиаки
призрачных карабинов {*}.
{* Федерико Гарсиа Лорка. Избранные произведения, т. I. M., 1975, с.
215 (перевод А. Гелескула).}
Нашлись даже жандармы, которые рассказали журналистам, что "своими
глазами" видели, как расстреливали Гарсиа Лорку. Их интервью были
опубликованы не только в Испании, но и в странах Латинской Америки и в США и
запомнились многим в те времена. Эта версия быстро была развеяна
документальными свидетельствами, но легенды умирают медленно, особенно когда
их искусственно раздувают те, кто заинтересован в их живучести. А франкисты,
какие бы внутренние распри их ни раздирали, были заинтересованы в том, чтобы
любые домыслы как можно дольше затемняли истинную правду об убийстве Лорки.
Тем не менее дезинформация, лихорадочно распространявшаяся из Мадрида,
не давала ожидаемых плодов. Желание прояснить обстоятельства гибели Лорки с
годами не пропадало - напротив, оно усиливалось. В конце 50-х годов
франкистский режим в поисках валюты широко открыл двери перед иностранными
туристами, и в страну стали прибывать заграничные журналисты и
литературоведы, которых мучила "загадка Лорки". Книги, статьи, исследования
на эту тему стали появляться одни за другими. Первым был англичанин Джеральд
Бренан, в книге которого "Лицо Испании" (1950) несколько страниц были
посвящены Гранаде и трагическому концу Лорки. Затем последовала работа
француза Клода Куффона "Так погиб Федерико Гарсиа Лорка" (1951), итальянца
Энцо Кобелли "Гарсиа Лорка" (1959), француженки Марсель Склер "Жизнь и
смерть Гарсиа Лорки" (1968). Это - названия лишь наиболее серьезных и
известных работ, перепечатки из которых к тому же публиковались во множестве
газет и журналов. Полная же библиография написанного по этому поводу заняла
бы много страниц.
Постепенно режим Франко вынужден был пойти на многие уступки - вплоть
до того, что в Испании стали издаваться некоторые произведения поэта, а на
сценах отдельных театров ставиться его пьесы (хотя каждое представление
превращалось в своего рода манифестацию со стороны антифранкистской
оппозиции). В одном только режим не мог пойти на уступки - сказать правду о
том, что же произошло с Лоркой в августе 1936 г. в Гранаде. Желание скрыть
это было настолько большим, что франкизм, как бы ни рядился в тогу
"либерализации", был готов на любую подлость и гнусность. Ярким примером
тому служит эпизод, происшедший в 1956 г. и без описания которого "дело
Лорки" было бы неполным.
В том году на страницах литературного приложения парижской "Фигаро"
появилась статья некоего барона Шонберга под длинным названием: "Наконец-то
вся правда о смерти Лорки! Да - убийство: но побудительный мотив - вовсе не
политика". Барон описал придуманную им картину соперничества в Гранаде в
1936 г. нескольких групп, в которые входили люди (в том числе и Лорка) с
отклонениями в эмоционально-сексуальной сфере. Шонберг делал вывод, что
смерть поэта была вызвана якобы своего рода "вендеттой", развязанной среди
этих групп в начале гражданской войны, когда воцарилась анархия.
Не прошло и двух недель после выхода этого пасквиля, как в официозном
журнале "Эстафета литерариа" в Мадриде появилась большая публикация,
пересказывающая работу барона.
"Наконец-то настал и наш черед сказать свое слово, так как разразился
настоящий скандал! - ликовала "Эстафета литерариа". - Ведь двадцать лет
смерть Гарсиа Лорки использовалась в политических целях... Вспомните все эти
шумные митинги, публичное чтение стихов перед огромными аудиториями, образ
поэта-мученика, превращенный в знамя, все эти крокодиловы слезы... Кто об
этом не помнит? Между тем здесь, в Испании, в Испании, верной правде, давно
имелись все доказательства, которые показали бы настоящую истину об этом
деле, - истину, способную развеять все сомнения и покончить с антииспанским
заговором; но она мешала многим... За границей в этой истине никто не был
заинтересован. Как же им теперь поступить с разбитой посудой? Как быть с
политическим делячеством?"
Написанная в таком развязно-скабрезном стиле публикация принадлежала
перу шефа франкистской пропаганды Хуана Апарисио. Он подчеркивал, что
Шонберг побывал в Испании несколько раз между 1953 и 1956 гг., посещал
Гранаду, встречался с очевидцами и получил доступ к архивам (!). То, что
барон был допущен к архивам (хотя для его вымысла они не требовались), с
головой выдает организаторов грязной акции: ведь в те годы, да и много
позже, иностранных исследователей франкистские власти к архивам не
допускали. Короче говоря, имеются все основания счесть Шонберга своего рода
литературным ландскнехтом, нанятым франкистскими пропагандистами.
Хуан Апарисио следующим образом формулировал выводы, сделанные бароном:
"Ясно, что ему (Ф. Г. Лорке. - Прим. авт.) с политической точки зрения
нечего было опасаться. Он знал, что город ему зла не сделает. Мятежные
власти и Фаланга также относились к нему дружественно. А также социалисты и
республиканцы. Однако было бы ошибкой считать, что Лорка, у которого кругом
были друзья, не имел врагов". Автор публикации утверждал, что враги поэта
таились на "дне" Гранады, в притонах близ Альгамбры, где собиралась богема и
цыгане, пышным цветом расцветали всякие "темные" страсти и извращения, что
Лорка был тесно связан с этим миром, черпал в нем сюжеты и темы своих
произведений, жил одной жизнью с ними и... за это поплатился жизнью. "Такова
правда, установленная спустя двадцать лет. Вуаля!" - торжествующе заключил
Хуан Апарисио.
Публикация в "Эстафета литерариа" была встречена испанской
интеллигенцией с нескрываемым отвращением и презрением. Так, тесно связанный
в прошлом с режимом поэт Дионисио Ридруэхо, в свое время написавший слова к
фалангисгскому гимну "Лицом к солнцу" (это был один из редких в Фаланге
честных людей, который, побывав с "Голубой дивизией" на Восточном фронте,
разочаровался в фалангисгских идеалах, резко порвал с прошлым, отказался от
всех почестей и привилегий и перешел в открытую и активную оппозицию
франкизму), направил в этой связи гневное письмо протеста министру
информации Ариасу Сальгадо. "По моему глубокому убеждению, - писал он, - эта
акция выходит за всякие пределы допустимого, это просто гнусность,
оскорбляющая элементарные нормы чести, совести и сострадания к мертвым. Я
задаю себе вопрос - и тебе тоже: могут ли люди, способные на такую мерзость,
направлять общественное мнение в нашей стране, навязывать испанцам свои
взгляды? Если это так, то мы все очень низко пали. И я не согласен с этим
мириться". Письмо Ридруэхо было напечатано во многих газетах за границей, но
в Испании не было опубликовано, а его автора в очередной раз послали в
ссылку.
Позже испанский исследователь Хосе Луис Вила-Сан-Хуан (к его книге о
Лорке мы еще не раз вернемся) очень зло расценил публикацию шефа
франкистской пропаганды как "стряпню, которая в зависимости от личных
наклонностей читающего может вызвать либо иронически-презрительную усмешку,
либо позыв к рвоте" {Jose Luis Vila-San-Juan. Garcia Lorca; asesinado: toda
verdad. Barcelona, "Planeta", 1975, p. 30.}. И тем не менее чисто
геббельсовские "аргументы" Хуана Апарисио имели свой адресат: это испанский
обыватель, в течение многих лет лишенных всякой информации об
обстоятельствах убийства Лорки, знавший лишь, что тот был "красный",
обыватель, склонный по своему складу ума поддаться на грязную "клубничку".
Нельзя забывать также, что еще при жизни поэта его утонченность и
рафинированность, так пленявшие близких ему по духу людей, его
одухотворенность и сострадание ко всем угнетенным, в частности к женщинам,
про которых поэт много писал, проявляя глубокое понимание их сложной
внутренней жизни, вызывали подозрительность и своего рода "брезгливость" у
так называемых испанских "крепких мужиков" из числа бескультурных и
агрессивных мещан с провинциальным мышлением. Клеветнические измышления
Шонберга, раздутые Хуаном Апарисио, были сразу же отвергнуты за пределами
Испании, но в самой стране - в определенных кругах ее общества - пали на
благодатную почву и дали свои плоды.
Итак, одна ложь за другой, одна вводящая в заблуждение версия за
другой. Все, кроме правды. И так - год за годом. Можно представить себе, с
какими "авгиевыми конюшнями" столкнулись те честные и объективные
исследователи, которые пытались обнаружить истину. Они не могли по примеру
Геракла одним махом смыть все эти нечистоты: им выпала неблагодарная работа
перебирать один комок грязи за другим в поисках крупиц правды. Это была
труднейшая работа, в какой-то мере коллективная, хотя каждый действовал в
одиночку. Однако каждый исследователь брал у своего предшественника то, что
тому удалось обнаружить истинного.
И среди этих людей, вставших на защиту памяти Лорки, особое место
занимает Ян Гибсон.
* * *
У каждой книги - своя история. У книги Гибсона история такая сложная,
насыщенная драматическими моментами, многочисленными продолжениями, что она
заслуживает особого рассказа...
Все началось с того, что в 1965 г. в Испанию приехал молодой ирландский
литературовед, решивший специализироваться на Лорке и выбравший темой своей
докторской диссертации ранний период творчества поэта. Период этот неотделим
от родного города поэта, в необычной атмосфере которого он вырос (впрочем, и
позже Лорке лучше всего работалось именно в Гранаде - когда он находился в
Мадриде и других местах, писал он мало). Поэтому Гибсон, побыв некоторое
время в Мадриде, направился в андалусский город. Он попал туда в тот
переломный момент, когда репрессии в Испании по многим причинам пошли на
убыль и люди, помнившие о событиях августа 1936 г. и до того молчавшие,
стали осмеливаться что-то говорить: память о прошлом, и особенно о расправе
над великим гранадским поэтом, кровоточила, как незарубцевавшаяся рана.
Видимо, было что-то такое в молодом иностранце - сдержанная, но глубокая
любовь к Лорке и в то же время основательность и немногословность ("такой не
станет зря болтать"), - что побуждало многих сказать ему больше, чем
несерьезным, суетливым и ненадежным журналистам из других стран. Так Гибсон,
сам того не ожидая, из академического исследователя ранней поэзии Лорки
превратился в своего рода следователя, начавшего расследование обстоятельств
последних дней поэта.
Диссертация о первом периоде творчества Лорки Гибсоном так и не была
Jan Gibson. Granada en 1936 y el asesinato de Federico Garcia Lorca
Перевод с испанского Н. В. Малыхиной и Л. С. Осповат
Редакция и предисловие к русскому изданию Хуана Кобо
М.: Прогресс, 1986.
OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------
Удивительное свойство человеческой памяти: проходит некоторое время с
момента какого-то события, и оно - особенно если сразу же не было объяснено
полно и досконально - начинает видеться в ином свете, легко поддается
искажению, обрастает мифами и легендами.
Так и со смертью Федерико Гарсиа Лорки. Теперь кажется, будто с самого
начала было совершенно очевидно, где, как, кем и почему он был убит. На
самом же деле все было много сложней и запутанней - настолько, что "делом
Лорки" вот уже без малого полстолетия занимались и занимаются многие
исследователи. Среди них ирландский ученый и журналист Ян Гибсон, с книгой
которого сейчас знакомится советский читатель...
* * *
Но обратимся к началу этой трагической истории...
Когда весть о смерти Лорки дошла из Гранады до остальной Испании и
всего мира, она произвела ошеломляющее впечатление. Напомним, что дело
происходило летом 1936 г. Тогда мало кто осознавал, что на испанской земле
фашизм устроил генеральную репетицию кровавой бойни, которую он скоро
развяжет во многих странах Европы. В тот момент мало кто мог представить
себе мысленно грядущие ужасы Освенцима и Дахау, Ковентри и Лидице, Хатыни и
Бабьего Яра. Когда убили Лорку, даже слово "Герника" - название баскского
города, зверски разбомбленного германской авиацией, - почти никому за
пределами Испании ничего не говорило. Лишь несколько месяцев спустя правда
об этом событии разнесется по свету, породит гениальную картину Пабло
Пикассо, превратится в синоним тотальной войны с нарушением всех
элементарных норм человеческой совести и международного права, в которой не
делается различия между воющими и невоюющими.
А тогда, в августе 1936 г., просто невозможно было вместить в сознание
тот чудовищный факт, что одного из лучших поэтов XX века просто хладнокровно
и расчетливо пристрелили в придорожной канаве! Но было еще одно
обстоятельство, удесятерявшее чувство гнева, которое переплеталось с
ощущением ошеломления. Лорка не только был поэтом, на долю которого, а это
редко случается, выпало всеобщее признание в самом дебюте его творчества: в
Испании и в других странах с первых же стихотворных сборников поэта с
восхищением следили, как стремительно, словно диковинный цветок, распускался
его талант. Он вобрал своими корнями лучшее, что сотворено чистейшим
родником народного творчества, и в то же время взял все лучшее от
классической традиции. Однако, кроме того, в Лорке был поразительный, чисто
человеческий талант, огромнейшее человеческое обаяние. К нему удивительно
точно подходят слова Александра Блока: "Он весь дитя добра и света, он весь
- свободы торжество". Именно таким его знали уже тогда не только в Гранаде и
Мадриде, знали его таким в Буэнос-Айресе, Гаване, Монтевидео, Нью-Йорке...
Чувства, охватившие в момент его гибели многих, с удивительной силой
передал Пабло Неруда, живший в Мадриде (он был консулом Чили). Позже Неруда
писал:
"Война в Испании, изменившая мою поэзию, началась для меня тем, что
сгинул поэт. И какой поэт! Я не встречал больше ни в ком такого сочетания
блистательного остроумия и таланта, крылатого сердца и блеска под стать
хрустальному водопаду. Федерико Гарсиа Лорка был подобен щедрому, доброму
волшебнику, он впитывал и дарил людям радость мира, он был планетою счастья,
радости жизни. Простодушный и артистичный, одинаково не чуждый и
космическому и провинциальному, необыкновенно музыкальный, великолепный мим,
робкий и суеверный, лучащийся и веселый, он словно вобрал в себя все
возрасты Испании, весь цвет народного таланта, все то, что дала
арабско-андалусская культура: он освещал и обдавал благоуханием, словно
цветущий жасминовый куст, всю панораму той Испании, какой - боже мой! -
теперь уже нет... Все на свете дарования все таланты были у него, а он, как
золотых дел мастер, как трудовая пчела на пасеке великой поэзии, отдавал
людям свой гений... Федерико Гарсиа Лорку не расстреляли: Федерико Гарсиа
Лорку убили. Само собою, никому в голову не могло прийти, что его
когда-нибудь убьют... Он был самым любимым поэтом в Испании, его любили
больше всех, а его чудесное умение радоваться делало его - как никого
другого - похожим на ребенка. Кто бы поверил, что на его земле сыщутся
чудовища, способные на такое невероятное преступление?" {Пабло Неруда.
Признаюсь, я жил. Воспоминания. М., 1978. Перевод Э. Брагинской и Л.
Синянской, с. 177, 179-180. Следует отметить, что франкистские пропагандисты
пытались исказить правду о Лорке и тем, что заявляли, будто П. Неруда
оказывал на него "тлетворное" воздействие, "втягивая" его в политику,
пытаясь сделать "инструментом" в руках коммунистов. Эта ложь, как и попытки
очернить отношения между Лоркой и Нерудой, также встречает отповедь в книге
Я. Гибсона. К сказанному им следует добавить, что до июля 1936 г Пабло
Неруда, по его собственному признанию, мало занимался социальными вопросами.
Коммунистом он стал много позже. Именно смерть его друга ("Война в Испании,
изменившая мою поэзию. началась для меня тем, что сгинул поэт...") привела к
резкому сдвигу в политической позиции П. Неруды, придав ей мощный заряд
гражданственности, который был свойствен ему до конца его дней.}
Необычайно мощная эмоциональная реакция на первые сообщения об убийстве
поэта, надо думать, вынудила франкистов быстро осознать, что эта акция
срабатывает против них с большей силой, чем они ожидали. А мятежники не были
заинтересованы в том, чтобы мировое общественное мнение окончательно
отвернулось от них. Поэтому они принялись беззастенчиво лгать, пытаясь
ослабить потрясение, вызванное расправой над человеком, которого знали и
любили во всем мире.
Надо учитывать, что в тот момент через всю Испанию пролегала
чересполосица неустоявшихся линий фронтов, а в Андалусии Гранада, как и
Севилья, выглядела крохотным "островом", окруженным районами, где контроль
находился в руках республиканцев.
В тот момент сообщения были смутными, туманными, порою противоречивыми.
Первое сообщение о гибели поэта было опубликовано лишь 30 августа 1936 г. в
провинциальной газете "Диарио де Альбасете", причем в форме вопроса: "Гарсиа
Лорка убит?" Многое было неясно, и газета считала, что Лорка перед смертью
был арестован в Кордове и расстреляли его по приказу полковника Каскахо.
Через два дня страшная новость дошла до Мадрида: вечерняя газета "Вос" 1
сентября воспроизвела сообщение, опубликованное в Альбасете.
За этим последовала лавина сообщений, уточнений, комментариев.
Вызванные этим чувства и тон самих публикаций передает следующая заметка в
мадридской газете "Либераль" от 2 сентября: "Неужели возможно, что
свершилось немыслимое: убит величайший испанский поэт наших дней?.. Мы
знаем, насколько коварны и хладнокровно жестоки предатели. Но что-то в
глубине души заставляет нас до сих пор сомневаться в достоверности столь
чудовищной новости. Федерико Гарсиа Лорка расстрелян фашиствующими
дегенератами? Неужто это может быть! И хотя мы боимся, что да, что эти люди
способны на все, мы цепляемся за последнюю надежду, повторяем, хотим верить,
что всему, даже тому, на что способны фашисты, есть предел".
Но скоро в Мадрид стали прибывать беженцы из Гранады. 8 сентября
"Эральдо де Мадрид" опубликовал свидетельства одного гранадца, не
оставлявшие уже сомнений в убийстве Лорки фашистами. Они были перепечатаны
во многих газетах республиканской зоны рядом с заявлениями протеста,
подписанными общественными и творческими организациями, виднейшими
представителями испанской культуры.
Только после того, как стало ясно, что факт убийства поэта не удастся
скрыть, заговорила и пресса во франкистской зоне. Но как! 10 сентября
местная газета в Уэльве следующим образом подавала эту новость: "Мадрид, 9
сентября. Имеются основания считать, что среди множества трупов, которые
ежедневно и ежечасно подбирают на мадридских улицах, найдено и тело Федерико
Гарсиа Лорки. Разложение в марксистском стане так велико, что они начали
уничтожать даже своих". Несколькими днями позже та же газета "уточнила" свое
сообщение: согласно ее данным, Лорка якобы был расстрелян не в Мадриде, а в
Барселоне, которая находилась в руках республиканцев. Другая провинциальная
газета, выходившая в Бургосе, где находилась ставка мятежников,
информировала своих читателей, что поэт расстрелян в Мадриде "марксистскими
элементами". Для вящей убедительности "Диарио де Бургос" ссылался на
мифические источники в Париже и добавлял: "Эта новость произвела большое
впечатление на французские литературные круги, так как поэт был известен
своими левыми взглядами".
Итак, по первому кругу франкисты решили пустить в ход заведомую ложь. В
одном, правда, бургосская газета была права. Сообщение о смерти Лорки
вызвало бурю негодования за пределами Испании. В середине октября английский
писатель Герберт Уэллс, бывший тогда президентом "Пэн-клуба", направил в
Гранаду телеграмму, в которой в корректной и дипломатической форме писал,
что с "нетерпением ждет новостей о судьбе выдающегося коллеги Федерико
Гарсиа Лорки и заранее благодарен за любезный ответ". Ответ от военного
губернатора Гранады генерала Эспиносы, датированный 13 октября, был до
грубости краток и совсем не любезен: "Мне неизвестно, где находится дон
Федерико Гарсиа Лорка". Очередная ложь: военный губернатор никак не мог не
знать, где покоится тело убитого Лорки.
Мировая общественность продолжала требовать объяснений. И тогда
франкистская пропаганда решила пустить в ход самую "тяжелую артиллерию". По
поводу происшедшего в Гранаде выступил сам Франко. Каудильо дал интервью
корреспонденту мексиканской газеты "Пренса", опубликованное 26 ноября 1937
г. Франко заявил: "За границей очень много говорят об одном писателе из
Гранады, подлинный талант которого мне не дано оценить, как невозможно
судить, насколько широко распространилась бы за пределами Испании слава о
нем, останься он в живых, - о нем говорят так много потому, что красные
использовали его имя для своей пропаганды. Однако факт остается фактом: в
первые моменты восстания в Гранаде этот писатель погиб, так как связался с
бунтовщиками. Это естественные случайности, неизбежные в ходе военных
действий. Гранада в течение долгого времени была в осаде, безумные действия
республиканских властей, раздавших людям оружие, привели к ряду стычек в
этом городе, в одной из которых и погиб этот гранадский поэт... Так что
запомните раз и навсегда: мы не расстреливали никакого поэта".
Тут что ни слово - то ложь. Франко не мог не знать, что слава Лорки
была огромной еще до его смерти, а вовсе не раздута "красной" пропагандой;
что поэт не имел никаких контактов в Гранаде с теми, кто оказал
сопротивление мятежникам; что смерть Лорки не была случайностью в "ходе
военных действий" и что он не участвовал в вооруженных стычках; что
республиканские власти Гранады не раздали оружия населению - быть может, в
таком случае мятежники (а именно они и были бунтовщиками!) были бы
разгромлены, а Лорка остался в живых.
Такое интервью, как и следовало ожидать, не произвело за границей
нужного франкистам эффекта, и его постарались поскорее предать забвению.
Примечательно, что, когда в 1943 г. в Мадриде был издан полный сборник речей
и заявлений Франко, интервью это было напечатано, но в нем были сделаны
весьма многозначительные купюры (в частности, последняя фраза: "Так что
запомните раз и навсегда; мы не расстреливали никакого поэта" - в нем была
изъята). И все же внутри Испании некоторое время этими высказываниями
каудильо вдохновлялись не только его пропагандисты, но и юристы. Так, 21
апреля 1940 г. в Гранаде в присутствии двух никому не известных "свидетелей"
была состряпана запись о кончине Лорки под Э 441094, серия АВ. В этом
"документе" указывалось, что Лорка "скончался в августе 1936 г. вследствие
ранений, полученных в ходе военных действий, причем его труп был обнаружен
двадцатого дня... того же месяца на дороге между Виснаром и Альфакаром...".
Но время шло, попытки франкистов замолчать свое преступление, стереть
память о поэте и вообще закрыть "дело Лорки" ни к чему не приводили. Слава
поэта за пределами страны росла, его стихи издавались растущими тиражами,
пьесы ставились во многих странах. И тогда фашисты решили сменить тактику.
Они перестали отрицать убийство поэта мятежниками, объясняя это действиями
"безответственных" групп в Гранаде. Эта версия стала особенно упорно
распространяться после того, как один из виднейших фалангистов, Серрано
Суньер, стал зятем каудильо и его правой рукой. Фаланга - впрочем, как и
никакая другая группа среди правящих кругов франкистской Испании - не была
монопольной обладательницей власти: власть принадлежала только самому
каудильо. Но в борьбе за большее влияние на него фалангисты не упускали
случая потеснить соперников. Ими, в частности, были правые клерикалы из
бывшей партии СЭДА Хиля Роблеса. Именно с этой партией были связаны
некоторые из непосредственных участников убийства Лорки в Гранаде (прежде
всего бывший депутат СЭДА Руис Алонсо), в то время как фалангистская семья
Росалес (руководствуясь, впрочем, чисто личными, а не политическими
мотивами) пыталась спасти поэта от расправы. На этом долгое время
спекулировала Фаланга, когда в 50-х годах имела наибольшее влияние на Франко
и заправляла пропагандой. В своем рвении она доходила даже до тдго, что,
оскорбляя память Лорки, пыталась объявить поэта "своим"; сочинила миф о том,
что он якобы в душе симпатизировал "голуборубашечникам"; что перед смертью
собирался написать гимн в честь фалангистов.
Примерно в то же время стала усиленно распространяться и другая версия:
Лорку якобы убили жандармы, которые не могли простить ему оскорблявшую честь
их мундира "Балладу об испанской жандармерии", ставшую известной во всем
мире:
Их кони черным-черны,
И черен их шаг печатный.
На крыльях плащей чернильных
блестят восковые пятна.
Надежен череп свинцовый -
заплакать жандарм не может;
въезжают, стянув ремнями
сердца из лаковой кожи.
Полуночны и горбаты,
несут они за плечами
песчаные смерчи страха,
клейкую мглу молчанья.
От них никуда не деться -
скачут, тая в глубинах
тусклые зодиаки
призрачных карабинов {*}.
{* Федерико Гарсиа Лорка. Избранные произведения, т. I. M., 1975, с.
215 (перевод А. Гелескула).}
Нашлись даже жандармы, которые рассказали журналистам, что "своими
глазами" видели, как расстреливали Гарсиа Лорку. Их интервью были
опубликованы не только в Испании, но и в странах Латинской Америки и в США и
запомнились многим в те времена. Эта версия быстро была развеяна
документальными свидетельствами, но легенды умирают медленно, особенно когда
их искусственно раздувают те, кто заинтересован в их живучести. А франкисты,
какие бы внутренние распри их ни раздирали, были заинтересованы в том, чтобы
любые домыслы как можно дольше затемняли истинную правду об убийстве Лорки.
Тем не менее дезинформация, лихорадочно распространявшаяся из Мадрида,
не давала ожидаемых плодов. Желание прояснить обстоятельства гибели Лорки с
годами не пропадало - напротив, оно усиливалось. В конце 50-х годов
франкистский режим в поисках валюты широко открыл двери перед иностранными
туристами, и в страну стали прибывать заграничные журналисты и
литературоведы, которых мучила "загадка Лорки". Книги, статьи, исследования
на эту тему стали появляться одни за другими. Первым был англичанин Джеральд
Бренан, в книге которого "Лицо Испании" (1950) несколько страниц были
посвящены Гранаде и трагическому концу Лорки. Затем последовала работа
француза Клода Куффона "Так погиб Федерико Гарсиа Лорка" (1951), итальянца
Энцо Кобелли "Гарсиа Лорка" (1959), француженки Марсель Склер "Жизнь и
смерть Гарсиа Лорки" (1968). Это - названия лишь наиболее серьезных и
известных работ, перепечатки из которых к тому же публиковались во множестве
газет и журналов. Полная же библиография написанного по этому поводу заняла
бы много страниц.
Постепенно режим Франко вынужден был пойти на многие уступки - вплоть
до того, что в Испании стали издаваться некоторые произведения поэта, а на
сценах отдельных театров ставиться его пьесы (хотя каждое представление
превращалось в своего рода манифестацию со стороны антифранкистской
оппозиции). В одном только режим не мог пойти на уступки - сказать правду о
том, что же произошло с Лоркой в августе 1936 г. в Гранаде. Желание скрыть
это было настолько большим, что франкизм, как бы ни рядился в тогу
"либерализации", был готов на любую подлость и гнусность. Ярким примером
тому служит эпизод, происшедший в 1956 г. и без описания которого "дело
Лорки" было бы неполным.
В том году на страницах литературного приложения парижской "Фигаро"
появилась статья некоего барона Шонберга под длинным названием: "Наконец-то
вся правда о смерти Лорки! Да - убийство: но побудительный мотив - вовсе не
политика". Барон описал придуманную им картину соперничества в Гранаде в
1936 г. нескольких групп, в которые входили люди (в том числе и Лорка) с
отклонениями в эмоционально-сексуальной сфере. Шонберг делал вывод, что
смерть поэта была вызвана якобы своего рода "вендеттой", развязанной среди
этих групп в начале гражданской войны, когда воцарилась анархия.
Не прошло и двух недель после выхода этого пасквиля, как в официозном
журнале "Эстафета литерариа" в Мадриде появилась большая публикация,
пересказывающая работу барона.
"Наконец-то настал и наш черед сказать свое слово, так как разразился
настоящий скандал! - ликовала "Эстафета литерариа". - Ведь двадцать лет
смерть Гарсиа Лорки использовалась в политических целях... Вспомните все эти
шумные митинги, публичное чтение стихов перед огромными аудиториями, образ
поэта-мученика, превращенный в знамя, все эти крокодиловы слезы... Кто об
этом не помнит? Между тем здесь, в Испании, в Испании, верной правде, давно
имелись все доказательства, которые показали бы настоящую истину об этом
деле, - истину, способную развеять все сомнения и покончить с антииспанским
заговором; но она мешала многим... За границей в этой истине никто не был
заинтересован. Как же им теперь поступить с разбитой посудой? Как быть с
политическим делячеством?"
Написанная в таком развязно-скабрезном стиле публикация принадлежала
перу шефа франкистской пропаганды Хуана Апарисио. Он подчеркивал, что
Шонберг побывал в Испании несколько раз между 1953 и 1956 гг., посещал
Гранаду, встречался с очевидцами и получил доступ к архивам (!). То, что
барон был допущен к архивам (хотя для его вымысла они не требовались), с
головой выдает организаторов грязной акции: ведь в те годы, да и много
позже, иностранных исследователей франкистские власти к архивам не
допускали. Короче говоря, имеются все основания счесть Шонберга своего рода
литературным ландскнехтом, нанятым франкистскими пропагандистами.
Хуан Апарисио следующим образом формулировал выводы, сделанные бароном:
"Ясно, что ему (Ф. Г. Лорке. - Прим. авт.) с политической точки зрения
нечего было опасаться. Он знал, что город ему зла не сделает. Мятежные
власти и Фаланга также относились к нему дружественно. А также социалисты и
республиканцы. Однако было бы ошибкой считать, что Лорка, у которого кругом
были друзья, не имел врагов". Автор публикации утверждал, что враги поэта
таились на "дне" Гранады, в притонах близ Альгамбры, где собиралась богема и
цыгане, пышным цветом расцветали всякие "темные" страсти и извращения, что
Лорка был тесно связан с этим миром, черпал в нем сюжеты и темы своих
произведений, жил одной жизнью с ними и... за это поплатился жизнью. "Такова
правда, установленная спустя двадцать лет. Вуаля!" - торжествующе заключил
Хуан Апарисио.
Публикация в "Эстафета литерариа" была встречена испанской
интеллигенцией с нескрываемым отвращением и презрением. Так, тесно связанный
в прошлом с режимом поэт Дионисио Ридруэхо, в свое время написавший слова к
фалангисгскому гимну "Лицом к солнцу" (это был один из редких в Фаланге
честных людей, который, побывав с "Голубой дивизией" на Восточном фронте,
разочаровался в фалангисгских идеалах, резко порвал с прошлым, отказался от
всех почестей и привилегий и перешел в открытую и активную оппозицию
франкизму), направил в этой связи гневное письмо протеста министру
информации Ариасу Сальгадо. "По моему глубокому убеждению, - писал он, - эта
акция выходит за всякие пределы допустимого, это просто гнусность,
оскорбляющая элементарные нормы чести, совести и сострадания к мертвым. Я
задаю себе вопрос - и тебе тоже: могут ли люди, способные на такую мерзость,
направлять общественное мнение в нашей стране, навязывать испанцам свои
взгляды? Если это так, то мы все очень низко пали. И я не согласен с этим
мириться". Письмо Ридруэхо было напечатано во многих газетах за границей, но
в Испании не было опубликовано, а его автора в очередной раз послали в
ссылку.
Позже испанский исследователь Хосе Луис Вила-Сан-Хуан (к его книге о
Лорке мы еще не раз вернемся) очень зло расценил публикацию шефа
франкистской пропаганды как "стряпню, которая в зависимости от личных
наклонностей читающего может вызвать либо иронически-презрительную усмешку,
либо позыв к рвоте" {Jose Luis Vila-San-Juan. Garcia Lorca; asesinado: toda
verdad. Barcelona, "Planeta", 1975, p. 30.}. И тем не менее чисто
геббельсовские "аргументы" Хуана Апарисио имели свой адресат: это испанский
обыватель, в течение многих лет лишенных всякой информации об
обстоятельствах убийства Лорки, знавший лишь, что тот был "красный",
обыватель, склонный по своему складу ума поддаться на грязную "клубничку".
Нельзя забывать также, что еще при жизни поэта его утонченность и
рафинированность, так пленявшие близких ему по духу людей, его
одухотворенность и сострадание ко всем угнетенным, в частности к женщинам,
про которых поэт много писал, проявляя глубокое понимание их сложной
внутренней жизни, вызывали подозрительность и своего рода "брезгливость" у
так называемых испанских "крепких мужиков" из числа бескультурных и
агрессивных мещан с провинциальным мышлением. Клеветнические измышления
Шонберга, раздутые Хуаном Апарисио, были сразу же отвергнуты за пределами
Испании, но в самой стране - в определенных кругах ее общества - пали на
благодатную почву и дали свои плоды.
Итак, одна ложь за другой, одна вводящая в заблуждение версия за
другой. Все, кроме правды. И так - год за годом. Можно представить себе, с
какими "авгиевыми конюшнями" столкнулись те честные и объективные
исследователи, которые пытались обнаружить истину. Они не могли по примеру
Геракла одним махом смыть все эти нечистоты: им выпала неблагодарная работа
перебирать один комок грязи за другим в поисках крупиц правды. Это была
труднейшая работа, в какой-то мере коллективная, хотя каждый действовал в
одиночку. Однако каждый исследователь брал у своего предшественника то, что
тому удалось обнаружить истинного.
И среди этих людей, вставших на защиту памяти Лорки, особое место
занимает Ян Гибсон.
* * *
У каждой книги - своя история. У книги Гибсона история такая сложная,
насыщенная драматическими моментами, многочисленными продолжениями, что она
заслуживает особого рассказа...
Все началось с того, что в 1965 г. в Испанию приехал молодой ирландский
литературовед, решивший специализироваться на Лорке и выбравший темой своей
докторской диссертации ранний период творчества поэта. Период этот неотделим
от родного города поэта, в необычной атмосфере которого он вырос (впрочем, и
позже Лорке лучше всего работалось именно в Гранаде - когда он находился в
Мадриде и других местах, писал он мало). Поэтому Гибсон, побыв некоторое
время в Мадриде, направился в андалусский город. Он попал туда в тот
переломный момент, когда репрессии в Испании по многим причинам пошли на
убыль и люди, помнившие о событиях августа 1936 г. и до того молчавшие,
стали осмеливаться что-то говорить: память о прошлом, и особенно о расправе
над великим гранадским поэтом, кровоточила, как незарубцевавшаяся рана.
Видимо, было что-то такое в молодом иностранце - сдержанная, но глубокая
любовь к Лорке и в то же время основательность и немногословность ("такой не
станет зря болтать"), - что побуждало многих сказать ему больше, чем
несерьезным, суетливым и ненадежным журналистам из других стран. Так Гибсон,
сам того не ожидая, из академического исследователя ранней поэзии Лорки
превратился в своего рода следователя, начавшего расследование обстоятельств
последних дней поэта.
Диссертация о первом периоде творчества Лорки Гибсоном так и не была