Страница:
ухудшаться.
Понедельник, 20 июля 1936 г.
В 1.30 ночи 20 июля Пелайо явился в артиллерийскую казарму с
правительственным приказом на выдачу 3 тысяч винтовок для колонны,
готовившейся выступить на Кордову. Военные-заговорщики, решив не выполнять
этот приказ, снова сообщили Кампинсу, что оружие до сих пор не готово
{Ibid., p. 281-282.}.
Эту ночь майор Вальдес провел в военной комендатуре:
"Эта ночь не прошла бесплодно для сеньора Вальдеса и других командиров
и офицеров, которые участвовали в разговоре. Речь шла о ситуации, которая
сложилась в Испании, а также о том, как следует объявить военное положение в
Гранаде.
Все согласились, что действия гражданских отрядов будут более
эффективными, если они будут действовать согласованно с войсковыми
частями... В понедельник в 7 часов утра сеньор Вальдес отправился в
автомобиле в артиллерийские казармы" {Gollonet у Morales. Op. cit., p.
105-106.}.
Там были уточнены детали восстания. Несколько минут спустя майор
Родригес Боусо из артиллерийского полка был послан полковником Муньосом
узнать, каковы планы капитана Альвареса из штурмовой гвардии. Хотя мы не
знаем, что именно говорилось на этой встрече, однако точно известно, что
Альварес сразу же пообещал свое содействие {"Cinzada", p. 280-282.}. Это был
переломный момент, потому что поддержка штурмовой гвардии означала, что
победа мятежников практически гарантирована. Торрес Мартинес нам заявил:
"Я говорю, что если бы штурмовая гвардия воспротивилась мятежу, если бы
она не примкнула к мятежникам, то, по-моему, мятеж в Гранаде не увенчался бы
успехом. И далее более того. Я думаю, что, если бы штурмовая гвардия, ее
командиры не связали бы свою судьбу с людьми, о которых мы говорили (а тогда
об их встречах и договоренности мы, само собой, не знали), если бы военные
не были уверены, что штурмовая гвардия поддержит их, они бы не вышли на
улицы. Они не вышли бы из казарм потому, что у них ведь было мало сил:
кажется, их было не более 200 человек".
Но штурмовая гвардия присоединилась к мятежникам, и те уже в первые
часы 20 июля знали, что могут без труда овладеть городом. Было очевидно,
однако, что действовать надо быстро, так как существовала и другая
вероятность: рабочие, пусть даже без оружия, выйдут на улицы и просто
благодаря своему численному превосходству сметут мятежников. Поэтому и было
решено, что войска выйдут из казарм около 5 часов вечера.
В тот вечер с гражданским губернатором Торресом Мартинесом собрались
некоторые из республиканских руководителей, среди них Вирхилио Кастилья,
председатель провинциального совета, и Антонио Рус Ромеро, секретарь
комитета Народного Фронта. Там же был и полковник жандармерии Фернандо
Видаль Паган, который дал Торресу слово быть верным Республике.
Около 4.30 вечера кто-то позвонил Русу Ромеро.
"Войска построены во дворе артиллерийских казарм, - сообщили ему. -
Скоро они выступят, надо что-то предпринять" {Свидетельство Торреса
Мартинеса.}.
Торрес Мартинес, который тут же соединился по телефону с Кампинсом,
прекрасно помнит эти мгновения:
"Когда 20-го числа мы сказали ему, что, как нам сообщили, войска готовы
выступить из артиллерийских казарм, он мне лично ответил по телефону, что
это невозможно, что ничего подобного быть не может, что он об этом не
оповещен, а военные дали ему слово не выступать, что он выезжает в
артиллерийские казармы и не позже чем через полчаса позвонит мне и
опровергнет наши сведения".
Кампинс не позвонил, и Торрес Мартинес никогда больше его не видел.
Когда Кампинс прибыл в артиллерийские казармы, он был поражен, увидев,
что полк действительно построен во дворе и готов выйти на улицы. Вместе с
военными было около 60 гражданских лиц, в большинстве своем фалангисты под
командой Хосе Вальдеса. Тут же возникла неизбежная стычка между Кампинсом и
полковником Муньосом. Надо думать, что Кампинс, узнав, что его подчиненный,
которому он верил, плел заговор у него за спиной, был совершенно ошеломлен.
Кампинса, все еще не верящего своим глазам и пришедшего в отчаяние от того,
что пехотный полк, жандармерия и штурмовая гвардия тоже присоединились к
мятежникам, арестовали, а затем отвели в пехотные казармы. Там он тоже
увидел выстроенный во дворе полк. Затем несчастного генерала под конвоем
доставили в военную комендатуру, где принудили подписать подготовленный
мятежными офицерами приказ, которым в Гранаде объявлялось военное положение.
"ПРИКАЗ. Я, дон Мигель Кампинс Аура, бригадный генерал и военный
комендант города, довожу до сведения:
Параграф 1. В связи с воцарившимся вот уже три дня на всей территории
страны беспорядком, бездействием центрального правительства и с тем, чтобы
спасти Испанию и Республику* от нынешнего хаоса, объявляю с этой минуты
военное положение на всей территории провинции Гранада.
Параграф 2. Все представители власти, которые не предпримут все
возможные меры по сохранению общественного порядка, будут отстранены от
занимаемых должностей и понесут личную ответственность.
Параграф 3. Те, кто с целью возмущения общественного порядка,
устрашения жителей какого-либо населенного пункта или осуществления
возмездия социального характера употребит взрывчатые или горючие вещества
или же использует любые другие средства или орудия, достаточные для
причинения серьезного ущерба, организации аварий на железных дорогах или на
средствах наземного или воздушного сообщения, будут наказаны по всей
строгости действующих законов.
Параграф 4. Те, кто без соответствующего разрешения будут производить,
хранить или перевозить горючие или взрывчатые вещества, а также те, кто
хранят их в законном порядке, выдадут их или обеспечат ими без достаточных
гарантий лиц, которые впоследствии употребят их для совершения преступлений,
поименованных в предыдущем параграфе, будут арестованы и приговорены к
тюремному заключению на максимально установленный законом срок {От 4 до 12
лет тюремного заключения.}.
Параграф 5. Те, которые не будут подстрекать к нарушению военного
положения, объявленного согласно параграфу 1, а спровоцируют нарушение этого
приказа или будут поощрять сделать это, будут арестованы и приговорены к
тюремному заключению на максимально установленный законом срок {От 4 месяцев
до 6 лет тюремного заключения.}.
Параграф 6. Ограбление с применением силы, запугивание граждан,
осуществленное двумя или более правонарушителями в случае, когда кто-либо из
них вооружен и если в результате нападения пострадавший будет убит или ему
будут причинены увечья, карается смертной казнью.
Параграф 7. Все, кто располагает оружием или взрывчатыми веществами,
должны передать их в ближайший жандармский участок или военный пост до 20
часов сегодняшнего дня.
Параграф 8. Группы более трех человек будут рассеиваться с применением
силы самым непререкаемым и решительным образом.
ЖИТЕЛИ ГРАНАДЫ, во имя мира, который ныне нарушен, во имя порядка, во
имя любви к Испании и Республике, во имя восстановления законов призываю вас
сотрудничать в деле сохранения порядка.
Да здравствует Испания! Да здравствует Республика!" {"Ideal", 21 julio
1936, p. 1.}
Рассказывая о том, как готовился приказ, Гольонет и Моралес утверждают,
будто Кампинс возражал по многим пунктам и внес в документ многочисленные
поправки, которые в основном относились к мерам наказания, в результате чего
они получились до нелепого умеренными {Gollonet у Morales. Op. cit., p.
91.}.
Но поскольку Кампинс был фактически пленником мятежных офицеров, нам
представляется невероятным, чтобы он смог вносить какие бы то ни было
поправки в текст, явно составленный задолго до ареста генерала. Согласно
"Истории испанского крестового похода", опубликованной через два года после
окончания войны и через пять лет после появления книги Гольонета и Моралеса,
приказ с патриотическим лозунгом "Да здравствует Республика!" отражал
замешательство генерала Кампинса {"Cruzada", p. 286.}. Более вероятно, что
он отражал стремление военных-фашистов ввести в заблуждение народ Гранады,
заставив его поверить в первые критические часы мятежа, что армия поднялась
на защиту Республики, а не для того, чтобы разрушить ее.
И действительно, когда в 5 часов вечера войска вышли на улицы,
население не сразу смогло разобраться в происходящем. Многие верили, что
солдаты покинули казармы для защиты Республики и сохранения общественного
порядка. Гольонет и Моралес пишут:
"Несколько экстремистов стоят на углу и наблюдают, как проходят войска.
Они растерянны. Ничего подобного они не ожидали. Кто-то говорит, будто
войска выведены из казарм генералом, чтобы они разгромили фашистов. И группа
революционеров приветствует солдат, подняв левую руку со сжатым кулаком"
{Gollonet у Morales. Op. cit., p. 112-113}.
В "Истории испанского крестового похода" с сарказмом, который
прорывается каждый раз, когда речь заходит о республиканцах, описывается
следующая сцена:
"Далее красные, вообразившие, что армия вышла "брататься с народом",
приветствуют проходящие войска. Но скоро они поймут свою ошибку. Войска
атакуют толпу и полчища красных, ошеломленных и ничего не понимающих. Они в
панике кидаются вверх по Каррера-дель-Дарро к Пасео-де-лос-Тристес, стараясь
спастись. Одни взбираются по крутым переулкам и ищут прибежища на Пласа
Ларга, другие в страхе прячутся под сводами Арко-де-лас-Пегас или под
благородными стенами Санта-Исабель-ла-Реаль" {"Gruzada", p. 284.}.
Покинув двор артиллерийских казарм, одна батарея направилась к центру
города и установила орудия на площади Кармен перед главным входом в
муниципальный совет, а также на Пуэрта Реаль - основной магистрали Гранады -
и на площади Тринидад позади здания гражданского губернатора {"Ideal", 21
julio 1936, p. 2.}.
Другая батарея поднялась по шоссе к Эль-Фарге с тыльной части города с
тем, чтобы "занять стратегическую позицию, обеспечивающую господство над
городом" {Gollonet y Morales. Op. cit., p. 112.}.
Перед казармой штурмовой гвардии на Гран Виа остановился грузовик с
солдатами, и "гвардейцы встретили их с распростертыми объятиями и криками
"Да здравствует Испания!" {Ibid., p. 112.}. Как видно, капитан Альварес,
который в то утро дал слово майору Родригесу Боусо выступить вместе, успел
уговорить большинство своих офицеров поддержать мятежников.
Тем временем другое артиллерийское подразделение направилось на
аэродром Армилья, расположенный в нескольких километрах от Гранады на шоссе
Мотриль. Мятежники овладели аэродромом, не встретив сопротивления, так как
почти все расквартированные там офицеры бежали {Ibid., p. 120-121,
"Gruzada", p. 285.}. Великолепная взлетная полоса Армильи сыграет важнейшую
роль в гражданской войне, позволив мятежникам поддерживать связь с Севильей
и остальной мятежной Испанией. В то же время аэродром послужит базой для
самолетов, бомбивших позиции республиканцев.
Другая группа захватила завод взрывчатых веществ в Эль Фарге,
расположенный в 4 километрах от Гранады на Мурсийском шоссе. Эль Фарге был
крупнейшим в Андалусии заводом взрывчатых веществ, и для мятежников было
очень важно овладеть им как можно быстрее. Сопротивление, которое встретили
мятежники, было быстро подавлено, а о "чистке", проведенной там, до сих пор
вспоминают в Гранаде. Во время войны Эль Фарге будет производить большое
количество взрывчатых веществ для мятежников, и он сыграет решающую роль в
развитии событий.
Весть о том, что войска вышли на улицы, немедленно достигла
гражданского губернатора, вместе с которым в то время были Вирхилио
Кастилья, Рус Ромеро, подполковник жандармерии Видаль Паган. Торрес Мартинес
вспоминает:
"Мы ждали звонка Кампинса, но он, само собой, не позвонил. Пока мы
ждали, нам стало известно, что войска вышли на улицы. В тот момент мы не
знали, присоединился к ним Кампинс или нет".
Здание управления гражданского губернатора охранял наряд штурмовой
гвардии из 20-25 человек под командой лейтенанта Мартинеса Фахардо, с
которым Торрес Мартинес поговорил сразу же после того, как узнал, что
артиллеристы выстроены во дворе казарм:
"Мы дали приказ гвардейцам, находившимся внизу, чтобы они нас защищали
и стреляли. Даже если войска окажутся у самых дверей здания, было сказано
им, они все равно должны стрелять".
Незадолго до 6 часов в полицейский комиссариат, расположенный на улице
Дукеса в двух шагах от здания управления гражданского губернатора, прибыл
капитан Нестарес. Полиция немедленно примкнула к мятежникам {Gollonet у
Morales. Op. cit., p. 113.}.
Когда Нестарес приехал в комиссариат, шестеро республиканцев из Хаэна,
которые в то утро находились в Гранаде с официальным приказом на выдачу им
динамита, загружали свою машину взрывчаткой. Поняв, что полицейские
примкнули к мятежникам, "экстремисты" открыли по ним огонь, в ходе
перестрелки они были ранены, а затем арестованы {Ibid., p. 113-114.}. Они
станут первыми жертвами гранадских репрессий: их расстреляли у стены
кладбища 26 июля 1936 г.
Через несколько минут после стычки в комиссариате у дверей здания
управления гражданского губернатора появилось отделение артиллеристов,
возглавляемых капитаном Гарсиа Морено и лейтенантом Лаинесом и
поддерживаемых Вальдесом с его фалангистами. К ним присоединился Нестарес,
ожидавший их прибытия в комиссариате. Через несколько минут подошло еще
отделение пехотинцев с пулеметами {Ibid., р. 114.}.
Штурмовые гвардейцы, которым во главе с лейтенантом Мартинесом Фахардо
было поручено охранять гражданского губернатора, увидев такое количество
вооруженных людей, поняли, что всякое сопротивление бесполезно. Или, может
быть, Фахардо тоже был участником заговора? Как бы то ни было, гвардейцы,
наверняка знавшие, что их начальник капитан Альварес, а также и другие
подразделения присоединились к мятежникам, не выполнили приказов Торреса
Мартинеса. Они не стали стрелять, и мятежники прошли в здание, не встретив
ни малейшего сопротивления.
Тут же они вошли в кабинет губернатора на втором этаже. "Больше всего
мы были поражены, - вспоминает Торрес Мартинес, - когда увидели, что наши
солдаты, штурмовые гвардейцы, которые должны были нас защищать, первыми
навели на нас винтовки, а затем арестовали". Единственным, кто оказал
сопротивление мятежникам, был Вирхилио Кастильяон вынул пистолет, но тут же
был обезоружен. Подполковник жандармерии Видаль Паган проявил такое
благородство, которого Торрес Мартинес не может забыть:
"Когда гвардейцы навели на нас винтовки, а затем в кабинет вошли
военные, по-моему, среди них был Вальдес, да, Вальдес, и еще другие,
подполковник Видаль сказал: "Я разделю судьбу гражданского губернатора, я
хочу разделить с ним его судьбу". Дело не в том, что он лично был привязан
ко мне: он хотел показать, что остался верен своему слову защищать
Республику".
Видаля Нагана, Кастилью и Руса Ромеро отвели в полицейский комиссариат,
а Торреса заперли в его личных апартаментах в том же здании.
Между тем На площадь Кармен, где мятежники установили пушку, из здания
городского совета вышли городские полицейские и заявили о готовности
выполнять приказы командира артиллеристов. Несколько служащих, находившихся
в здании, сумели бежать через задний ход, но сам алькальд Мануэль Фернандес
Монтесинос был арестован в своем кабинете, а его полномочия сразу же взял на
себя подполковник пехоты Мигель дель Кампо {Gollonet у Morales. Op. cit., p.
115-116.}.
Одновременно с этим другое подразделение под командованием майора
Росалени и капитанов Миранда и Сальватьерра заняли здание гранадского радио,
находившееся на Гран Виа напротив казарм штурмовой гвардии {Ibid., p. 116.}.
В 6.30 вечера Росалени прочитал перед микрофоном приказ, подписанный
Кампинсом. Затем чтение этого документа повторялось каждые полчаса {"Ideal",
21 julio 1936, p. 1.}.
К наступлению ночи 20 июля весь центр Гранады был в руках мятежников.
Сотни "революционеров", "марксистов" и прочих "нежелательных элементов"
оказались в тюрьме или в полицейском комиссариате. В Гранаде сгущалась
атмосфера ужаса.
Никакого сопротивления мятежникам оказано не было, а на следующий день
"Эль Идеаль", отмечая, что большое количество гражданских лиц сразу же
предоставило себя в распоряжение военной комендатуры, сообщала, что "все
убедились в абсолютном спокойствии, с которым были заняты официальные
учреждения, а также полном отсутствии сопротивления, что исключило
необходимость насилия". Она же писала:
"В медицинские учреждения не поступило ни одного раненого, несмотря на
то что кое-где в городе раздавались выстрелы. В некоторых случаях они были
вызваны мерами против тех, кто отказывался подчиняться требованию поднять
руки, проходя по улицам, в других - в ответ на отдельные, очень
немногочисленные попытки вооруженного сопротивления" {Ibid., p. 2.}.
Эти подробности звучат убедительно и подтверждаются рассказом Гольонета
и Моралеса:
"Ночь проходит спокойно. Только изредка слышатся отдельные выстрелы. За
весь этот славный день не было ни одной жертвы, исключая сотрудника
управления безопасности, убитого пулей, когда он с капитаном Местаресом и
другими товарищами ехал в автомобиле" {Gollonet у Morales. Op. cit., p.
117.}.
Только в старом пригороде Альбайсине, где жил бедный люд, войска
встретили сопротивление на узких крутых улочках, запутанных, как лабиринт
Рабочие Альбайсина ясно понимали смысл происходящего и вместе с теми, кому
удалось бежать из центра города, стали лихорадочно готовиться к встрече
мятежников. Повсюду были построены баррикады, а главное, было сделано все
возможное, чтобы помешать врагу подняться по главной улице, ведущей к
Альбайсину - Каррера-дель-Дарро, а также по очень крутой Куэста-дель-Чапис.
В начале этой улицы был вырыт глубокий ров, чтобы воспрепятствовать проезду
транспорта.
Увидев приготовления, мятежники поняли, что Альбайсин намерен
сопротивляться всерьез. Они разместили на Мурсийском шоссе, на высоте,
господствующей над этим районом, у церкви Сан-Кристобаль батарею, а другую -
на одной из круглых башен Альгамбры напротив Альбайсина. на противоположной
стороне речушки Дарро. Поскольку уже спускалась ночь, мятежники решили
отложить наступление на Альбайсин до утра. Они только обменялись несколькими
выстрелами с республиканцами, в результате чего потеряли двух человек
убитыми. Их противники, возможно, понесли большие потери {"Cruzada", p.
288.}.
В эту ночь по гранадскому радио было прочитано заявление, якобы
подписанное генералом Кампинсом, в котором граждан заверяли, что гарнизон
города "готов в любой момент защищать интересы Испании и Республики,
выражающей волю народа". Снова грубый обман. Затем Кампинс якобы угрожал
суровыми карами тем, кто откажется повиноваться военным властям:
"Тот, кто будет упорствовать, отказываясь внести свой вклад в дело
сохранения спокойствия в городе, понесет самое строгое наказание по законам
военного времени. Я также требую, чтобы любая попытка нарушения порядка
доводилась до моего сведения, и заверяю, что мною приняты все меры к тому,
чтобы объявление военного положения не отразилось на нормальной жизни
города, и потому следует беспощадно карать нарушителей моих приказов"
{"Ideal". 21 julio 1936, p. 4}.
Теперь "упорствующие" Альбайсина знали, что их ожидает.
Вторник, 21 июля 1936 г.
На следующее утро обе батареи открыли огонь по Альбайсину. В то же
время началась ожесточенная перестрелка между хорошо вооруженными
мятежниками-военными, штурмовой гвардией и фалангистами - с одной стороны, и
рабочими, которые с крыш и балконов открыли отчаянный огонь из
немногочисленных пистолетов и ружей, которыми они располагали. Но, несмотря
на упорное сопротивление, мятежникам удалось в нескольких местах прорвать
наспех возведенные оборонительные укрепления и схватить многих защитников
этого района. Газеты не сообщают данные о потерях, но можно предположить,
что они оказались значительными.
К наступлению ночи 21 июля Альбайсин еще не сдался {Gollonet у Morales.
Op. cit., p. 123; "Ideal", 22 Julio 1936; "Cruzada", p. 288.}.
Тем временем полковник Басилио Леон Маэстре занял пост военного
коменданта Гранады, заменив таким образом генерала Кампинса. Три дня спустя
генерала на самолете доставили в Севилью, судили военно-полевым судом и
утром 16 августа расстреляли. Как писала севильская "ABC" 18 августа,
Кампинс был казнен потому, что "пытался помешать спасению Испании". На самом
деле потому, что он остался верен конституционному правительству. Нам также
говорили, что Кейпо де Льяно приказал выставить на один день тело
расстрелянного генерала в центре Севильи для всеобщего обозрения
{Утверждают, что сын Кампинса, армейский офицер, пытался отомстить за смерть
отца, когда узнал о его казни. Один из севильских беженцев рассказывал, что
сын генерала пришел в кабинет Кейпо де Льяно. Этот фанфарон-садист сказал:
"Ты - достойный офицер, но твой отец пошел на службу к марксистской
сволочи". В ответ на эти слова офицер выстрелил из пистолета, но, к
несчастью, промахнулся - и Кейпо был лишь легко ранен в руку. Тогда сын
генерала Кампинса застрелился. Это держалось в тайне, разгласившему грозила
смертная казнь. - "Heraldo de Madrid", 20 octubre, p. 7.}.
Леон Маэстре сразу же опубликовал новый приказ, намного более жесткий,
чем предыдущий:
"Я, полковник дон Басилио Леон Маэстре, военный комендант и в настоящий
момент единственный представитель власти в городе и провинции Гранада,
призываю всех гранадских патриотов, которые желают видеть Испанию единой,
благородной и покрытой славой, выполнять с полной искренностью и серьезной
дисциплинированностью все, что я ниже приказываю:
1. Город и провинция будут управляться по законам военного времени,
любое преступное деяние подлежит суду военного трибунала.
2. Все, кто позволит себе враждебные действия по отношению к армии или
силам общественного порядка, будут судимы военно-полевым судом и
расстреляны.
3. Те, кого захватят с оружием в руках или же в течение трех часов не
сдадут любое оружие в жандармерию, штурмовую гвардию или полицию, будут
судимы военно-полевым судом и расстреляны.
4. Категорически запрещается собираться группами более трех человек,
они будут рассеиваться силами общественного порядка без предварительного
предупреждения.
5. С момента опубликования этого приказа категорически запрещается
движение любого транспорта, за исключением принадлежащего силам
общественного порядка.
6. Отменяется право на забастовку, члены стачечных комитетов будут
расстреляны.
7. Те, кто совершит акты саботажа любого рода, в особенности
направленные против средств транспорта и связи, будут судимы военно-полевым
судом и немедленно расстреляны.
Подписано в Гранаде 21 июля 1936 года, требует точного и строгого
исполнения.
Да здравствует Испания! Да здравствует Республика! Да здравствует
Гранада!" {"Ideal", 22 julio 1936, p. 1.}.
Радио Гранады передало этот приказ, а в дополнение к нему -
многочисленные призывы к "лояльности" и "благоразумию" гранадцев. Те, кто в
Альбайсине оказывали сопротивление, были недвусмысленно предупреждены, что
если они не сдадутся, то будут уничтожены:
"Действиям нескольких закоренелых преступников, которые засели в
Альбайсине и мешают нормальному течению жизни в Гранаде, будет положен
конец. В предсмертной агонии они продолжают безнадежные попытки погубить
нашу Испанию. В соответствии с последним законом наши доблестные вооруженные
силы и штурмовая гвардия вступили в действие и обложили хрипящего зверя в
его логове. Надеюсь, что гранадцы сохранят спокойствие и не воспротивятся
нашему намерению вернуть Гранаде тишину ее несравненных ночей.
Ваш военный комендант восклицает вместе с вами: Да здравствует Испания!
Да здравствует Республика! Да здравствует Гранада!" {Ibid., p. 4.}
Среда, 22 июля 1936 г.
Ночью 22 июля радио Гранады передало жителям Альбайсина ультиматум: "В
течение трех часов женщины и дети должны покинуть свои дома и собраться в
установленных местах, мужчины должны стоять в дверях своих жилищ,
предварительно сложив оружие на середине улицы и подняв руки, на балконах
домов, готовых сдаться, должны быть вывешены белые флаги. В случае
неповиновения артиллерия начнет массированный обстрел района после 14.30.
Вступит в действие и авиация" {Ibid.}.
Вскоре после объявления ультиматума длинные шеренги испуганных женщин и
детей начали спускаться по узким улицам Альбайсина к указанным местам сбора.
Там женщин обыскивали члены женской организации Фаланги, их допрашивали и
отправляли во временный концентрационный лагерь за городом.
Мужчины Альбайсина отказались сдаться, видимо, решив, что лучше умереть
сражаясь, нежели быть расстрелянными. Скоро перестрелка возобновилась.
Пехота и остальные вооруженные отряды мятежников отступили, чтобы дать
возможность артиллерии обстреливать район. С воздуха ее поддержали три
истребителя, захваченных в то же самое утро, - они приземлились в Армилье,
предполагая, что аэродром по-прежнему находится в руках республиканцев
{"Ideal", 23 julio 1936, p. 4.}. Истребители кружили над Альбайсином,
обстреливая из пулеметов места, где оказывалось особенно упорное
сопротивление. Они сбрасывали также ручные гранаты {Ibid.}. Хотя некоторые
Понедельник, 20 июля 1936 г.
В 1.30 ночи 20 июля Пелайо явился в артиллерийскую казарму с
правительственным приказом на выдачу 3 тысяч винтовок для колонны,
готовившейся выступить на Кордову. Военные-заговорщики, решив не выполнять
этот приказ, снова сообщили Кампинсу, что оружие до сих пор не готово
{Ibid., p. 281-282.}.
Эту ночь майор Вальдес провел в военной комендатуре:
"Эта ночь не прошла бесплодно для сеньора Вальдеса и других командиров
и офицеров, которые участвовали в разговоре. Речь шла о ситуации, которая
сложилась в Испании, а также о том, как следует объявить военное положение в
Гранаде.
Все согласились, что действия гражданских отрядов будут более
эффективными, если они будут действовать согласованно с войсковыми
частями... В понедельник в 7 часов утра сеньор Вальдес отправился в
автомобиле в артиллерийские казармы" {Gollonet у Morales. Op. cit., p.
105-106.}.
Там были уточнены детали восстания. Несколько минут спустя майор
Родригес Боусо из артиллерийского полка был послан полковником Муньосом
узнать, каковы планы капитана Альвареса из штурмовой гвардии. Хотя мы не
знаем, что именно говорилось на этой встрече, однако точно известно, что
Альварес сразу же пообещал свое содействие {"Cinzada", p. 280-282.}. Это был
переломный момент, потому что поддержка штурмовой гвардии означала, что
победа мятежников практически гарантирована. Торрес Мартинес нам заявил:
"Я говорю, что если бы штурмовая гвардия воспротивилась мятежу, если бы
она не примкнула к мятежникам, то, по-моему, мятеж в Гранаде не увенчался бы
успехом. И далее более того. Я думаю, что, если бы штурмовая гвардия, ее
командиры не связали бы свою судьбу с людьми, о которых мы говорили (а тогда
об их встречах и договоренности мы, само собой, не знали), если бы военные
не были уверены, что штурмовая гвардия поддержит их, они бы не вышли на
улицы. Они не вышли бы из казарм потому, что у них ведь было мало сил:
кажется, их было не более 200 человек".
Но штурмовая гвардия присоединилась к мятежникам, и те уже в первые
часы 20 июля знали, что могут без труда овладеть городом. Было очевидно,
однако, что действовать надо быстро, так как существовала и другая
вероятность: рабочие, пусть даже без оружия, выйдут на улицы и просто
благодаря своему численному превосходству сметут мятежников. Поэтому и было
решено, что войска выйдут из казарм около 5 часов вечера.
В тот вечер с гражданским губернатором Торресом Мартинесом собрались
некоторые из республиканских руководителей, среди них Вирхилио Кастилья,
председатель провинциального совета, и Антонио Рус Ромеро, секретарь
комитета Народного Фронта. Там же был и полковник жандармерии Фернандо
Видаль Паган, который дал Торресу слово быть верным Республике.
Около 4.30 вечера кто-то позвонил Русу Ромеро.
"Войска построены во дворе артиллерийских казарм, - сообщили ему. -
Скоро они выступят, надо что-то предпринять" {Свидетельство Торреса
Мартинеса.}.
Торрес Мартинес, который тут же соединился по телефону с Кампинсом,
прекрасно помнит эти мгновения:
"Когда 20-го числа мы сказали ему, что, как нам сообщили, войска готовы
выступить из артиллерийских казарм, он мне лично ответил по телефону, что
это невозможно, что ничего подобного быть не может, что он об этом не
оповещен, а военные дали ему слово не выступать, что он выезжает в
артиллерийские казармы и не позже чем через полчаса позвонит мне и
опровергнет наши сведения".
Кампинс не позвонил, и Торрес Мартинес никогда больше его не видел.
Когда Кампинс прибыл в артиллерийские казармы, он был поражен, увидев,
что полк действительно построен во дворе и готов выйти на улицы. Вместе с
военными было около 60 гражданских лиц, в большинстве своем фалангисты под
командой Хосе Вальдеса. Тут же возникла неизбежная стычка между Кампинсом и
полковником Муньосом. Надо думать, что Кампинс, узнав, что его подчиненный,
которому он верил, плел заговор у него за спиной, был совершенно ошеломлен.
Кампинса, все еще не верящего своим глазам и пришедшего в отчаяние от того,
что пехотный полк, жандармерия и штурмовая гвардия тоже присоединились к
мятежникам, арестовали, а затем отвели в пехотные казармы. Там он тоже
увидел выстроенный во дворе полк. Затем несчастного генерала под конвоем
доставили в военную комендатуру, где принудили подписать подготовленный
мятежными офицерами приказ, которым в Гранаде объявлялось военное положение.
"ПРИКАЗ. Я, дон Мигель Кампинс Аура, бригадный генерал и военный
комендант города, довожу до сведения:
Параграф 1. В связи с воцарившимся вот уже три дня на всей территории
страны беспорядком, бездействием центрального правительства и с тем, чтобы
спасти Испанию и Республику* от нынешнего хаоса, объявляю с этой минуты
военное положение на всей территории провинции Гранада.
Параграф 2. Все представители власти, которые не предпримут все
возможные меры по сохранению общественного порядка, будут отстранены от
занимаемых должностей и понесут личную ответственность.
Параграф 3. Те, кто с целью возмущения общественного порядка,
устрашения жителей какого-либо населенного пункта или осуществления
возмездия социального характера употребит взрывчатые или горючие вещества
или же использует любые другие средства или орудия, достаточные для
причинения серьезного ущерба, организации аварий на железных дорогах или на
средствах наземного или воздушного сообщения, будут наказаны по всей
строгости действующих законов.
Параграф 4. Те, кто без соответствующего разрешения будут производить,
хранить или перевозить горючие или взрывчатые вещества, а также те, кто
хранят их в законном порядке, выдадут их или обеспечат ими без достаточных
гарантий лиц, которые впоследствии употребят их для совершения преступлений,
поименованных в предыдущем параграфе, будут арестованы и приговорены к
тюремному заключению на максимально установленный законом срок {От 4 до 12
лет тюремного заключения.}.
Параграф 5. Те, которые не будут подстрекать к нарушению военного
положения, объявленного согласно параграфу 1, а спровоцируют нарушение этого
приказа или будут поощрять сделать это, будут арестованы и приговорены к
тюремному заключению на максимально установленный законом срок {От 4 месяцев
до 6 лет тюремного заключения.}.
Параграф 6. Ограбление с применением силы, запугивание граждан,
осуществленное двумя или более правонарушителями в случае, когда кто-либо из
них вооружен и если в результате нападения пострадавший будет убит или ему
будут причинены увечья, карается смертной казнью.
Параграф 7. Все, кто располагает оружием или взрывчатыми веществами,
должны передать их в ближайший жандармский участок или военный пост до 20
часов сегодняшнего дня.
Параграф 8. Группы более трех человек будут рассеиваться с применением
силы самым непререкаемым и решительным образом.
ЖИТЕЛИ ГРАНАДЫ, во имя мира, который ныне нарушен, во имя порядка, во
имя любви к Испании и Республике, во имя восстановления законов призываю вас
сотрудничать в деле сохранения порядка.
Да здравствует Испания! Да здравствует Республика!" {"Ideal", 21 julio
1936, p. 1.}
Рассказывая о том, как готовился приказ, Гольонет и Моралес утверждают,
будто Кампинс возражал по многим пунктам и внес в документ многочисленные
поправки, которые в основном относились к мерам наказания, в результате чего
они получились до нелепого умеренными {Gollonet у Morales. Op. cit., p.
91.}.
Но поскольку Кампинс был фактически пленником мятежных офицеров, нам
представляется невероятным, чтобы он смог вносить какие бы то ни было
поправки в текст, явно составленный задолго до ареста генерала. Согласно
"Истории испанского крестового похода", опубликованной через два года после
окончания войны и через пять лет после появления книги Гольонета и Моралеса,
приказ с патриотическим лозунгом "Да здравствует Республика!" отражал
замешательство генерала Кампинса {"Cruzada", p. 286.}. Более вероятно, что
он отражал стремление военных-фашистов ввести в заблуждение народ Гранады,
заставив его поверить в первые критические часы мятежа, что армия поднялась
на защиту Республики, а не для того, чтобы разрушить ее.
И действительно, когда в 5 часов вечера войска вышли на улицы,
население не сразу смогло разобраться в происходящем. Многие верили, что
солдаты покинули казармы для защиты Республики и сохранения общественного
порядка. Гольонет и Моралес пишут:
"Несколько экстремистов стоят на углу и наблюдают, как проходят войска.
Они растерянны. Ничего подобного они не ожидали. Кто-то говорит, будто
войска выведены из казарм генералом, чтобы они разгромили фашистов. И группа
революционеров приветствует солдат, подняв левую руку со сжатым кулаком"
{Gollonet у Morales. Op. cit., p. 112-113}.
В "Истории испанского крестового похода" с сарказмом, который
прорывается каждый раз, когда речь заходит о республиканцах, описывается
следующая сцена:
"Далее красные, вообразившие, что армия вышла "брататься с народом",
приветствуют проходящие войска. Но скоро они поймут свою ошибку. Войска
атакуют толпу и полчища красных, ошеломленных и ничего не понимающих. Они в
панике кидаются вверх по Каррера-дель-Дарро к Пасео-де-лос-Тристес, стараясь
спастись. Одни взбираются по крутым переулкам и ищут прибежища на Пласа
Ларга, другие в страхе прячутся под сводами Арко-де-лас-Пегас или под
благородными стенами Санта-Исабель-ла-Реаль" {"Gruzada", p. 284.}.
Покинув двор артиллерийских казарм, одна батарея направилась к центру
города и установила орудия на площади Кармен перед главным входом в
муниципальный совет, а также на Пуэрта Реаль - основной магистрали Гранады -
и на площади Тринидад позади здания гражданского губернатора {"Ideal", 21
julio 1936, p. 2.}.
Другая батарея поднялась по шоссе к Эль-Фарге с тыльной части города с
тем, чтобы "занять стратегическую позицию, обеспечивающую господство над
городом" {Gollonet y Morales. Op. cit., p. 112.}.
Перед казармой штурмовой гвардии на Гран Виа остановился грузовик с
солдатами, и "гвардейцы встретили их с распростертыми объятиями и криками
"Да здравствует Испания!" {Ibid., p. 112.}. Как видно, капитан Альварес,
который в то утро дал слово майору Родригесу Боусо выступить вместе, успел
уговорить большинство своих офицеров поддержать мятежников.
Тем временем другое артиллерийское подразделение направилось на
аэродром Армилья, расположенный в нескольких километрах от Гранады на шоссе
Мотриль. Мятежники овладели аэродромом, не встретив сопротивления, так как
почти все расквартированные там офицеры бежали {Ibid., p. 120-121,
"Gruzada", p. 285.}. Великолепная взлетная полоса Армильи сыграет важнейшую
роль в гражданской войне, позволив мятежникам поддерживать связь с Севильей
и остальной мятежной Испанией. В то же время аэродром послужит базой для
самолетов, бомбивших позиции республиканцев.
Другая группа захватила завод взрывчатых веществ в Эль Фарге,
расположенный в 4 километрах от Гранады на Мурсийском шоссе. Эль Фарге был
крупнейшим в Андалусии заводом взрывчатых веществ, и для мятежников было
очень важно овладеть им как можно быстрее. Сопротивление, которое встретили
мятежники, было быстро подавлено, а о "чистке", проведенной там, до сих пор
вспоминают в Гранаде. Во время войны Эль Фарге будет производить большое
количество взрывчатых веществ для мятежников, и он сыграет решающую роль в
развитии событий.
Весть о том, что войска вышли на улицы, немедленно достигла
гражданского губернатора, вместе с которым в то время были Вирхилио
Кастилья, Рус Ромеро, подполковник жандармерии Видаль Паган. Торрес Мартинес
вспоминает:
"Мы ждали звонка Кампинса, но он, само собой, не позвонил. Пока мы
ждали, нам стало известно, что войска вышли на улицы. В тот момент мы не
знали, присоединился к ним Кампинс или нет".
Здание управления гражданского губернатора охранял наряд штурмовой
гвардии из 20-25 человек под командой лейтенанта Мартинеса Фахардо, с
которым Торрес Мартинес поговорил сразу же после того, как узнал, что
артиллеристы выстроены во дворе казарм:
"Мы дали приказ гвардейцам, находившимся внизу, чтобы они нас защищали
и стреляли. Даже если войска окажутся у самых дверей здания, было сказано
им, они все равно должны стрелять".
Незадолго до 6 часов в полицейский комиссариат, расположенный на улице
Дукеса в двух шагах от здания управления гражданского губернатора, прибыл
капитан Нестарес. Полиция немедленно примкнула к мятежникам {Gollonet у
Morales. Op. cit., p. 113.}.
Когда Нестарес приехал в комиссариат, шестеро республиканцев из Хаэна,
которые в то утро находились в Гранаде с официальным приказом на выдачу им
динамита, загружали свою машину взрывчаткой. Поняв, что полицейские
примкнули к мятежникам, "экстремисты" открыли по ним огонь, в ходе
перестрелки они были ранены, а затем арестованы {Ibid., p. 113-114.}. Они
станут первыми жертвами гранадских репрессий: их расстреляли у стены
кладбища 26 июля 1936 г.
Через несколько минут после стычки в комиссариате у дверей здания
управления гражданского губернатора появилось отделение артиллеристов,
возглавляемых капитаном Гарсиа Морено и лейтенантом Лаинесом и
поддерживаемых Вальдесом с его фалангистами. К ним присоединился Нестарес,
ожидавший их прибытия в комиссариате. Через несколько минут подошло еще
отделение пехотинцев с пулеметами {Ibid., р. 114.}.
Штурмовые гвардейцы, которым во главе с лейтенантом Мартинесом Фахардо
было поручено охранять гражданского губернатора, увидев такое количество
вооруженных людей, поняли, что всякое сопротивление бесполезно. Или, может
быть, Фахардо тоже был участником заговора? Как бы то ни было, гвардейцы,
наверняка знавшие, что их начальник капитан Альварес, а также и другие
подразделения присоединились к мятежникам, не выполнили приказов Торреса
Мартинеса. Они не стали стрелять, и мятежники прошли в здание, не встретив
ни малейшего сопротивления.
Тут же они вошли в кабинет губернатора на втором этаже. "Больше всего
мы были поражены, - вспоминает Торрес Мартинес, - когда увидели, что наши
солдаты, штурмовые гвардейцы, которые должны были нас защищать, первыми
навели на нас винтовки, а затем арестовали". Единственным, кто оказал
сопротивление мятежникам, был Вирхилио Кастильяон вынул пистолет, но тут же
был обезоружен. Подполковник жандармерии Видаль Паган проявил такое
благородство, которого Торрес Мартинес не может забыть:
"Когда гвардейцы навели на нас винтовки, а затем в кабинет вошли
военные, по-моему, среди них был Вальдес, да, Вальдес, и еще другие,
подполковник Видаль сказал: "Я разделю судьбу гражданского губернатора, я
хочу разделить с ним его судьбу". Дело не в том, что он лично был привязан
ко мне: он хотел показать, что остался верен своему слову защищать
Республику".
Видаля Нагана, Кастилью и Руса Ромеро отвели в полицейский комиссариат,
а Торреса заперли в его личных апартаментах в том же здании.
Между тем На площадь Кармен, где мятежники установили пушку, из здания
городского совета вышли городские полицейские и заявили о готовности
выполнять приказы командира артиллеристов. Несколько служащих, находившихся
в здании, сумели бежать через задний ход, но сам алькальд Мануэль Фернандес
Монтесинос был арестован в своем кабинете, а его полномочия сразу же взял на
себя подполковник пехоты Мигель дель Кампо {Gollonet у Morales. Op. cit., p.
115-116.}.
Одновременно с этим другое подразделение под командованием майора
Росалени и капитанов Миранда и Сальватьерра заняли здание гранадского радио,
находившееся на Гран Виа напротив казарм штурмовой гвардии {Ibid., p. 116.}.
В 6.30 вечера Росалени прочитал перед микрофоном приказ, подписанный
Кампинсом. Затем чтение этого документа повторялось каждые полчаса {"Ideal",
21 julio 1936, p. 1.}.
К наступлению ночи 20 июля весь центр Гранады был в руках мятежников.
Сотни "революционеров", "марксистов" и прочих "нежелательных элементов"
оказались в тюрьме или в полицейском комиссариате. В Гранаде сгущалась
атмосфера ужаса.
Никакого сопротивления мятежникам оказано не было, а на следующий день
"Эль Идеаль", отмечая, что большое количество гражданских лиц сразу же
предоставило себя в распоряжение военной комендатуры, сообщала, что "все
убедились в абсолютном спокойствии, с которым были заняты официальные
учреждения, а также полном отсутствии сопротивления, что исключило
необходимость насилия". Она же писала:
"В медицинские учреждения не поступило ни одного раненого, несмотря на
то что кое-где в городе раздавались выстрелы. В некоторых случаях они были
вызваны мерами против тех, кто отказывался подчиняться требованию поднять
руки, проходя по улицам, в других - в ответ на отдельные, очень
немногочисленные попытки вооруженного сопротивления" {Ibid., p. 2.}.
Эти подробности звучат убедительно и подтверждаются рассказом Гольонета
и Моралеса:
"Ночь проходит спокойно. Только изредка слышатся отдельные выстрелы. За
весь этот славный день не было ни одной жертвы, исключая сотрудника
управления безопасности, убитого пулей, когда он с капитаном Местаресом и
другими товарищами ехал в автомобиле" {Gollonet у Morales. Op. cit., p.
117.}.
Только в старом пригороде Альбайсине, где жил бедный люд, войска
встретили сопротивление на узких крутых улочках, запутанных, как лабиринт
Рабочие Альбайсина ясно понимали смысл происходящего и вместе с теми, кому
удалось бежать из центра города, стали лихорадочно готовиться к встрече
мятежников. Повсюду были построены баррикады, а главное, было сделано все
возможное, чтобы помешать врагу подняться по главной улице, ведущей к
Альбайсину - Каррера-дель-Дарро, а также по очень крутой Куэста-дель-Чапис.
В начале этой улицы был вырыт глубокий ров, чтобы воспрепятствовать проезду
транспорта.
Увидев приготовления, мятежники поняли, что Альбайсин намерен
сопротивляться всерьез. Они разместили на Мурсийском шоссе, на высоте,
господствующей над этим районом, у церкви Сан-Кристобаль батарею, а другую -
на одной из круглых башен Альгамбры напротив Альбайсина. на противоположной
стороне речушки Дарро. Поскольку уже спускалась ночь, мятежники решили
отложить наступление на Альбайсин до утра. Они только обменялись несколькими
выстрелами с республиканцами, в результате чего потеряли двух человек
убитыми. Их противники, возможно, понесли большие потери {"Cruzada", p.
288.}.
В эту ночь по гранадскому радио было прочитано заявление, якобы
подписанное генералом Кампинсом, в котором граждан заверяли, что гарнизон
города "готов в любой момент защищать интересы Испании и Республики,
выражающей волю народа". Снова грубый обман. Затем Кампинс якобы угрожал
суровыми карами тем, кто откажется повиноваться военным властям:
"Тот, кто будет упорствовать, отказываясь внести свой вклад в дело
сохранения спокойствия в городе, понесет самое строгое наказание по законам
военного времени. Я также требую, чтобы любая попытка нарушения порядка
доводилась до моего сведения, и заверяю, что мною приняты все меры к тому,
чтобы объявление военного положения не отразилось на нормальной жизни
города, и потому следует беспощадно карать нарушителей моих приказов"
{"Ideal". 21 julio 1936, p. 4}.
Теперь "упорствующие" Альбайсина знали, что их ожидает.
Вторник, 21 июля 1936 г.
На следующее утро обе батареи открыли огонь по Альбайсину. В то же
время началась ожесточенная перестрелка между хорошо вооруженными
мятежниками-военными, штурмовой гвардией и фалангистами - с одной стороны, и
рабочими, которые с крыш и балконов открыли отчаянный огонь из
немногочисленных пистолетов и ружей, которыми они располагали. Но, несмотря
на упорное сопротивление, мятежникам удалось в нескольких местах прорвать
наспех возведенные оборонительные укрепления и схватить многих защитников
этого района. Газеты не сообщают данные о потерях, но можно предположить,
что они оказались значительными.
К наступлению ночи 21 июля Альбайсин еще не сдался {Gollonet у Morales.
Op. cit., p. 123; "Ideal", 22 Julio 1936; "Cruzada", p. 288.}.
Тем временем полковник Басилио Леон Маэстре занял пост военного
коменданта Гранады, заменив таким образом генерала Кампинса. Три дня спустя
генерала на самолете доставили в Севилью, судили военно-полевым судом и
утром 16 августа расстреляли. Как писала севильская "ABC" 18 августа,
Кампинс был казнен потому, что "пытался помешать спасению Испании". На самом
деле потому, что он остался верен конституционному правительству. Нам также
говорили, что Кейпо де Льяно приказал выставить на один день тело
расстрелянного генерала в центре Севильи для всеобщего обозрения
{Утверждают, что сын Кампинса, армейский офицер, пытался отомстить за смерть
отца, когда узнал о его казни. Один из севильских беженцев рассказывал, что
сын генерала пришел в кабинет Кейпо де Льяно. Этот фанфарон-садист сказал:
"Ты - достойный офицер, но твой отец пошел на службу к марксистской
сволочи". В ответ на эти слова офицер выстрелил из пистолета, но, к
несчастью, промахнулся - и Кейпо был лишь легко ранен в руку. Тогда сын
генерала Кампинса застрелился. Это держалось в тайне, разгласившему грозила
смертная казнь. - "Heraldo de Madrid", 20 octubre, p. 7.}.
Леон Маэстре сразу же опубликовал новый приказ, намного более жесткий,
чем предыдущий:
"Я, полковник дон Басилио Леон Маэстре, военный комендант и в настоящий
момент единственный представитель власти в городе и провинции Гранада,
призываю всех гранадских патриотов, которые желают видеть Испанию единой,
благородной и покрытой славой, выполнять с полной искренностью и серьезной
дисциплинированностью все, что я ниже приказываю:
1. Город и провинция будут управляться по законам военного времени,
любое преступное деяние подлежит суду военного трибунала.
2. Все, кто позволит себе враждебные действия по отношению к армии или
силам общественного порядка, будут судимы военно-полевым судом и
расстреляны.
3. Те, кого захватят с оружием в руках или же в течение трех часов не
сдадут любое оружие в жандармерию, штурмовую гвардию или полицию, будут
судимы военно-полевым судом и расстреляны.
4. Категорически запрещается собираться группами более трех человек,
они будут рассеиваться силами общественного порядка без предварительного
предупреждения.
5. С момента опубликования этого приказа категорически запрещается
движение любого транспорта, за исключением принадлежащего силам
общественного порядка.
6. Отменяется право на забастовку, члены стачечных комитетов будут
расстреляны.
7. Те, кто совершит акты саботажа любого рода, в особенности
направленные против средств транспорта и связи, будут судимы военно-полевым
судом и немедленно расстреляны.
Подписано в Гранаде 21 июля 1936 года, требует точного и строгого
исполнения.
Да здравствует Испания! Да здравствует Республика! Да здравствует
Гранада!" {"Ideal", 22 julio 1936, p. 1.}.
Радио Гранады передало этот приказ, а в дополнение к нему -
многочисленные призывы к "лояльности" и "благоразумию" гранадцев. Те, кто в
Альбайсине оказывали сопротивление, были недвусмысленно предупреждены, что
если они не сдадутся, то будут уничтожены:
"Действиям нескольких закоренелых преступников, которые засели в
Альбайсине и мешают нормальному течению жизни в Гранаде, будет положен
конец. В предсмертной агонии они продолжают безнадежные попытки погубить
нашу Испанию. В соответствии с последним законом наши доблестные вооруженные
силы и штурмовая гвардия вступили в действие и обложили хрипящего зверя в
его логове. Надеюсь, что гранадцы сохранят спокойствие и не воспротивятся
нашему намерению вернуть Гранаде тишину ее несравненных ночей.
Ваш военный комендант восклицает вместе с вами: Да здравствует Испания!
Да здравствует Республика! Да здравствует Гранада!" {Ibid., p. 4.}
Среда, 22 июля 1936 г.
Ночью 22 июля радио Гранады передало жителям Альбайсина ультиматум: "В
течение трех часов женщины и дети должны покинуть свои дома и собраться в
установленных местах, мужчины должны стоять в дверях своих жилищ,
предварительно сложив оружие на середине улицы и подняв руки, на балконах
домов, готовых сдаться, должны быть вывешены белые флаги. В случае
неповиновения артиллерия начнет массированный обстрел района после 14.30.
Вступит в действие и авиация" {Ibid.}.
Вскоре после объявления ультиматума длинные шеренги испуганных женщин и
детей начали спускаться по узким улицам Альбайсина к указанным местам сбора.
Там женщин обыскивали члены женской организации Фаланги, их допрашивали и
отправляли во временный концентрационный лагерь за городом.
Мужчины Альбайсина отказались сдаться, видимо, решив, что лучше умереть
сражаясь, нежели быть расстрелянными. Скоро перестрелка возобновилась.
Пехота и остальные вооруженные отряды мятежников отступили, чтобы дать
возможность артиллерии обстреливать район. С воздуха ее поддержали три
истребителя, захваченных в то же самое утро, - они приземлились в Армилье,
предполагая, что аэродром по-прежнему находится в руках республиканцев
{"Ideal", 23 julio 1936, p. 4.}. Истребители кружили над Альбайсином,
обстреливая из пулеметов места, где оказывалось особенно упорное
сопротивление. Они сбрасывали также ручные гранаты {Ibid.}. Хотя некоторые