- Почему не может быть? Это же ихняя служанка.
- Ну так подымайтесь.
А я говорю:
- Одна я не пойду, я ведь не знаю куда; вам придется подняться со мной.
И они поднялись со мной и провели к сеньору Федерико. Я шла чуть живая
от страха.
Мы: Можно себе представить.
Анхелина: Чуть живая от страха. Вы же знаете, нельзя было и слова
сказать, служанок тоже судили.
Тут один сеньор, который был там, разломил омлет вот так (делает жест,
будто разламывает лепешку, чтобы посмотреть, нет ли чего внутри. - Авт.).
Сеньор Федерико был в камере, в такой комнате.
Мы: Он был один?
Анхелина: Там никого больше не было. Был там стол, на нем чернильница,
перо и бумага...
Мы: Значит, он писал?
Анхелина: Нет, просто эти вещи там были. Не было ни кровати, ничего.
Ничего, кроме этого. И сеньор, который там был, говорил:
- Как жалко сына, как жалко отца!
А когда я вошла, сеньор Федерико сказал мне:
- Анхелина, Анхелина, зачем ты пришла?
- Меня послала ваша мать, это ваша мать меня послала. Пока я была
внутри... Только я не хочу, чтобы вы меня впутывали в эти дела!..
Мы: Да нет же, нет!
Анхелина: Я очень боюсь.
Дочь: Да ведь об этом уже все на свете знают, мама! Вот он знает
больше, чем ты можешь ему рассказать!
Анхелина: Ну ладно. Пока я была там, внутри, передавая ему еду, ну, эти
стояли в дверях комнаты вот так, с винтовками, вот так...
Мы: Как? Они целились в вас?
Дочь: Да, но это в порядке вещей, мама. Так уж заведено, ведь шла
война.
Мы: Вы были с ним минуты две, не больше?
Анхелина: Да, и он не хотел ничего поесть, ничего не ел.
Мы: Не удивительно. И на следующий день вы пошли?
Анхелина: Да, и он опять ничего не съел. А когда я пошла туда в третий
раз, какой-то господин говорит мне прямо у двери дома, нашего дома на улице
Сан-Антон:
- Человека, к которому вы идете, там уже нет. Но я, я никого не знала в
Гранаде, я, значит, пошла.
Когда добралась до управления, мне сказали:
- Этого сеньора здесь уже нет.
- А вы не можете мне сказать, где он?
- Не знаем.
- Может, его перевели в тюрьму?
- Этого мы не знаем.
Дочь: Хороши!
Анхелина: Я говорю:
- Можете вы мне сказать, не оставил ли он чего?
- Тоже не знаем. Подымитесь и посмотрите.
- Вам придется подняться со мной.
И я поднялась в комнату. Там был только термос и салфетка. И больше
ничего. Вышла я оттуда и пошла прямехонько в тюрьму, на другой конец
Гранады, пошла туда, а сама ни гу-гу.
Мы: А корзинку еще несли с собой?
Анхелина: Пошла я с корзинкой, да, пошла я в тюрьму. И спрашиваю там, в
тюрьме:
- Вы не знаете, прибыл сюда из управления гражданского губернатора
такой сеньор Гарсиа Лорка?
- Не знаем. Зайдите попозже, может быть, он в камере.
Мы: Зайдите попозже?
Анхелина: Чтобы я зашла на тот случай, если он заперт в камере. И я,
значит, оставила там корзинку вместе с куревом. Я оставила ее там. А
вернулась только на следующий день, в тот день я уже не вернулась, пришла
назавтра. И там мне сказали:
- Этого сеньора, о котором вы говорите, здесь никогда не было.
Тут мне и корзинку вернули. Ясное дело, они уже убили сеньора Федерико
там, в Виснаре" {Антонио Перес Фунес и Сесар Торрес Мартинес сказали нам
независимо друг от друга, что видели корзинку Федерико в тюрьме.}.
Через десять лет после того, как была записана на магнитофон эта беседа
с Анхелиной, когда старой няне Фернандесов Монтесиносов исполнилось уже 90
лет, она повторила другому исследователю то же самое, что рассказала нам,
подчеркнув, что видела Федерико два раза:
"Я ходила два дня: 17-го и 18-го. А на третий день, когда я снова
собралась отнести корзинку сеньорита Федерико, какой-то человек меня
остановил и сказал: "Того, кому вы это несете, там уже нет"" {Антонио Рамос
Эспехо. Последние дни Федерико Гарсиа Лорки. Свидетельство Анхелины. -
"Triunfo", 17 mayo 1975, p. 27-28.}.
Итак, представляется почти несомненным, что Гарсиа Лорка пробыл в
управлении гражданского губернатора два с половиной дня, с вечера 16 августа
до ночи с 18-го на 19-е.
Почему Вальдес солгал Хосе Росалесу? И другой вопрос: почему он не
приказал немедленно расстрелять поэта, как только тот оказался в его руках?
По-видимому, Вальдес колебался, не зная, как поступить, потому что он
понимал, кто такой Гарсиа Лорка. Знал о его известности как в национальном,
так и в международном масштабе. Нельзя принять версию, будто майор Вальдес
не имел понятия о том, кем является арестованный. Примем во внимание, что
тогдашний гражданский губернатор жил в Гранаде с 1931 г. и поневоле, каким
бы невежественным и некультурным он ни был, должен был знать о самом
знаменитом в то время гранадском писателе. Тем более что речь шла о
писателе, чьи книги, деятельность, выступления часто фигурировали на
страницах гранадской прессы. Поэтому было бы в высшей степени удивительно,
если б Вальдес не знал, кто такой Гарсиа Лорка. И, в частности, вполне
вероятно, что гражданский губернатор, заклятый враг "красных", был знаком с
антифашистскими заявлениями поэта, как и с другими его выступлениями
политического характера в период Народного Фронта.
К тому времени, когда Федерико был доставлен в управление гражданского
губернатора, Вальдес успел уже лично санкционировать многие убийства и
"прогулки". Благодаря свидетельству Хосе Росалеса и другим нам известно, что
"Вальдес ни во грош не ставил жизнь христианина". В 1966 г. гранадский
священник Хосе Линарес Пальма говорил нам, что "Вальдес расстрелял бы Иисуса
и божью матерь, если бы они встали на его пути". В свете таких суждений,
основательность которых не вызывает сомнения, ясно, что если гражданский
губернатор колебался, не зная, как поступить с Федерико, то отнюдь не из-за
христианского милосердия, а потому, что не мог не предвидеть: смерть
знаменитого поэта может повредить делу мятежников.
Можно с уверенностью утверждать, что Вальдес, прежде чем отдать приказ
об убийстве Гарсиа Лорки, связался - по радио или по телефону - с Кейпо де
Льяно, главнокомандующим силами мятежников в Андалусии {См. заметку,
опубликованную на первой странице газеты "Эль Идеаль" 17 августа 1936 г.:
"Восстановлена телефонная связь между андалусскими провинциями, примкнувшими
к движению. Радио Севильи сообщило, что установлено телефонное сообщение
между Кадисом, Кордовой, Гранадой, Уэльвой и Севильей".}.
На чем основываемся мы, делая такое утверждение?
Херман Фернандес Рамос был приятелем Вальдеса по сборищам в баре
Хандилья (на улице Пуэнте-де-Карбон) и в кафе "Ройяль". Незадолго до смерти
он рассказал своему другу Висенте Лопесу Хименесу о том, как был отдан
приказ покончить с Гарсиа Лоркой. У Вальдеса в управлении гражданского
губернатора был радиопередатчик, с помощью которого он сносился с Кейпо де
Льяно каждый вечер после очередного выступления генерала по радио из
Севильи. Не зная, что делать с Гарсиа Лоркой, он в один из вечером (почти
можно быть уверенным, что это был вечер 18 августа), доложил Кейпо де Льяно,
что поэт находится под арестом в управлении гражданского губернатора. "Что
мне с ним делать?" - спросил Вальдес генерала. Кейпо ответил: "Дай ему кофе,
побольше кофе". Это была излюбленная фраза генерала, которая имела только
одно значение: "расстреляй его". На следующий день Федерико был убит
{Свидетельство адвоката и писателя Антонио Переса Фунеса. Гранада, 20
сентября 1966 г. Умерший в 1971 г. Перес Фуеес считал, что этот рассказ
строго достоверен.}.
Есть и другое обстоятельство, которое заставляет нас с доверием
относиться к рассказанному о прямой причастности Кейпо к убийству поэта. Мы
имеем в виду "дело" Бенавенте. Когда Бренан находился в Гранаде в 1949 г.,
ему несколько раз говорили, что мятежники убили Лорку в отместку за смерть
Бенавенте, о которой было объявлено в радиопередачах националистов {G.
Brenan. The Face of Spain, p. 137-138.}. Первую печатную ссылку на такое
объяснение причины гибели поэта мы встретили в мадридском журнале "Эстампа",
в номере от 26 сентября 1936 г., в уже упоминавшейся статье, подписанной
Антонио де ла Вилья. Приведем слова Мануэля Субира, бежавшего из Гранады,
которые цитирует журналист:
"Однажды кто-то сказал во время общего разговора, что в Барселоне
расстрелян писатель Хасинто Бенавенте, обвинив заодно алькальда Эскориала в
том, что он подобным же образом расправился с братьями Кинтеро. И тогда один
из барчуков недвусмысленно намекнул:
- В то время как красные творят такое, мы тут уважительно относимся к
Гарсиа Лорке, хотя все прекрасно знаем, что он за нехристь. Пора и нам
принять какие-то меры" {Антонио де ла Вилья. Беглец из Гранады рассказывает
о расстреле Гарсиа Лорки. - "Estampa", 26 septiembre 1936.}.
Однако факт заключается в том, что первое сообщение о гибели Хасинто
Бенавенте, которое нам удалось обнаружить на страницах прессы, появилось в
севильской газете "Эль Коррео де Андалусия" 19 августа 1936 г., то есть
спустя всего лишь несколько часов после смерти Гарсиа Лорки и через три дня
после его ареста:

"Убивают и замечательных писателей.

Среди жертв марксистского варварства насчитываются замечательные
деятели литературы, такие, как Бенавенте, братья Кинтеро и Муньос Сека".

Эту же самую заметку газета "Эль Коррео де Андалусия" напечатала еще
раз на следующий день, 20 августа, и в тот же вечер Кейпо распространил это
лживое известие в своей обычной радиобеседе. Оно было опубликовано газетой
"Эль Идеаль" 21 августа:
"Среди скорбных известий, которые до нас дошли, - известия о расстреле
Бенавенте, братьев Кинтеро, Муньоса, Сека, Сулоаги и даже бедняги Самары.
Иначе говоря, эти сволочи не хотят оставить в живых никого из тех, кто
выделяется среди черни своим творчеством. Что может думать цивилизованный
мир о людях, которые убили Бенавенте? Когда сумеет наша страна оправиться от
потери таких фигур, как Бенавенте, братья Кинтеро, Сулоага?!" {"Ideal", 21
agosto 1936," p. 2.}.
Однако все эти "бедные жертвы марксистского варварства" в тот момент
были живы, так что обвинения, выдвинутые Кейпо и его пропагандистской
командой, представляли собою не что иное, как чистый вымысел {Хасинто
Бенавенте умер в 1954 г., Хоакин Альварес Кинтеро - в 1944 г., Серафин
Альварес Кинтеро - в 1938 г. Педро Муньос Сека был убит в Мадриде через три
месяца после смерти Гарсиа Лорки, 28 ноября 1936 г., Рикардо Самора,
известный футболист, умер в 1978 г. Согласно сообщению "Эль Идеаль" (23
августа 1936 г.), некто Хосе Сулоага - "мастер керамики, вызвавший
восхищение во всем мире". Однако такого человека не существовало.
По-видимому, "Хосе Сулоага" представляет собой "комбинацию" из двух лиц - из
знаменитого художника Игнасио Сулоаги, умершего в 1945 г., и его двоюродного
брата Хуана Сулоаги, сына известного мастера керамики Даниэля Сулоаги. 18
августа "Эль Идеаль" упомянула мимоходом об убийстве Саморы в Мадриде.
Затем, 22 августа, эта газета поместила на первой странице серию фотографий
Саморы и Бенавенте, а на восьмой - фотографию братьев Альварес Кинтеро. 23
августа на первой странице этой же газеты были помещены фотографии Игнасио
Сулоаги и Педро Муньоса Сека, который назван "самым народным и плодовитым из
национальных комедиографов".}.

Следует особенно подчеркнуть, что первое ложное известие о якобы
совершившихся убийствах Бенавенте, братьев Кинтеро и Муньоса Сека, которое
мы смогли обнаружить в прессе, появилось в "Эль Коррео де Андалусия" -
газете, контролировавшейся генералом Кейпо де Льяно. Тот факт, что все эти
выдуманные "жертвы красных орд" являлись драматургами, - совпадение,
которое, на наш взгляд, не могло быть случайным. Вполне естественно
предположить, что именно в ночь с 18 на 19 августа, как только был отдан
приказ об убийстве Гарсиа Лорки, в Севилье сфабриковали ложное сообщение о
гибели этих драматургов, дабы противопоставить его любой попытке протеста,
который должна была вызвать гибель гранадского поэта и драматурга. И это
ложное сообщение поспешили опубликовать утром 19 августа, через несколько
часов после убийства великого поэта, а на следующий день оно вновь было
напечатано в той же газете.
Как бы то ни было, лежит или нет на Кейпо де Льяно ответственность за
решение об убийстве Гарсиа Лорки (мы уверены, что лежит, хотя до сих пор не
располагаем неопровержимыми уликами), главным виновником смерти поэта
следует считать Хосе Вальдеса Гусмана. Очевидно, что, несмотря на донос или
доносы на Лорку, кто бы ни был их автором - Рамон Руис Алонсо или другие
лица (а этот вопрос мы рассмотрим в последней главе), Вальдес мог бы
сохранить ему жизнь, если бы захотел. Но Вальдес был не из тех людей,
которые способны помиловать кого-либо, а "красного" поэта - и подавно.
Состоялась ли встреча или беседа между Лоркой и Вальдесом в ночь перед
тем, как поэта увезли из управления в Виснар? Этого мы не знаем и, скорее
всего, никогда не узнаем, потому что Вальдес унес свои тайны в могилу 5
марта 1939 г., став жертвой рака, который уже несколько лет разъедал его, а
также ранения, которое он получил на войне через два года после того, как
был смещен с поста гражданского губернатора Гранады {Нам несколько раз
рассказывали в Гранаде, что депутация во главе с Мариано Пелайо из
жандармерии отправилась к Франко, чтобы пожаловаться на исключительную
жестокость репрессий, которые даже в 1937 г. продолжали осуществляться
Вальдесом. 20 апреля 1937 г. газета "Эль Идеаль" объявила, что Вальдес ушел
в отставку со своего поста, и опубликовала его прощальное послание. В нем
Вальдес просил у гранадцев прощения за суровость, которую вынужден был
проявлять, находясь во главе управления гражданского губернатора, и
добавлял, что совесть его чиста перед богом.}.

    ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ


СМЕРТЬ В ФУЕНТЕ-ГРАНДЕ

У подножия Сьерры-Альфакар, горной цепи километрах в девяти на
северо-восток от Гранады, мы встречаем два маленьких, почти граничащих друг
с другом селения: Альфакар и Виснар. Первое из них, название которого
происходит от арабского слова, означающего "гончар", пользуется славой в
Гранаде благодаря необычайно вкусному хлебу, выпекаемому там. Виснар (это
название восходит к еще доарабскому топониму) обязан своей известностью
небольшому благородных линий памятнику архитектруры - дворцу архиепископа
Москосо-и-Перальты, воздвигнутому в конце XVIII в., после возвращения этого
священнослужителя из Америки.
После начала мятежа в июле 1936 г. гранадские националисты быстро
закрепились в Виснаре, сделав своей штаб-квартирой дворец. Селение Виснар
имело стратегическое значение, поскольку оно представляло собой удобный
наблюдательный пункт и позицию для обороны от возможного наступления
республиканских войск из гористого района, расположенного к северу от
Гранады. Этот район фактически оставался под властью республиканцев на
протяжении почти всей войны.
Гарнизон Виснара состоял из отряда фалангистов, которым командовал
капитан Хосе Мария Нестарес Куэльяр, о роли которого в заговоре против
Республики уже говорилось выше. По окончании войны на портале дворца была
установлена мемориальная доска. На ней мы можем прочесть следующее:
"29 июля 1936 г. в этом дворце Виснара обосновался штаб первой
Испанской фаланги в Гранаде. В этих стенах она окрепла и стала первым
батальоном, а затем первым полком Испанской традиционалистской гранадской
фаланги, которая в жестоких боях против марксистского натиска отстояла
безопасность нашего города. Владельцы дворца дон Хосе Ф. Фигерес-и-Мендес и
донья Эсперанса де Дамас-и-Р. Акоста гордятся тем, что им выпала честь
поставить это здание на службу столь возвышенным целям".
Если бы Виснар был только местом расположения воинского гарнизона, его
сейчас едва ли вспоминали бы в связи с гражданской войной. Однако селение
это довольно скоро приобрело мрачную известность, став местом расстрелов,
жертвами которых пали сотни "красных". По этой причине на протяжении
десятилетий жители Виснара, запуганные жандармерией, отказывались говорить о
том времени с посторонними, в особенности если это были иностранцы.
Находясь в Виснаре, Нестарес постоянно поддерживал телефонную связь с
Вальдесом. Беспрестанно, почти каждый день и каждую ночь сюда из управления
гражданского губернатора или близлежащих селений прибывали машины с
очередными партиями обреченных. Арестованных, содержавшихся в гранадской
тюрьме, не привозили на расстрел в Виснар; здесь убивали тех, которые потом
именовались просто "пропавшими без вести", это были "неофициальные" жертвы,
про которых власти затем утверждали, будто их судьба им неизвестна.
Машины, прибывавшие из города, должны были обязательно останавливаться
хоть на несколько минут у дворца Москосо-и-Перальты; здесь Нестаресу либо
его помощникам вручались сопроводительные документы, а те в ответ давали
пропуск на проезд. Затем машины следовали в гору по узенькой улочке, которая
ведет к Фуэнте-Гранде.
Сразу же за дворцом открывается чудесная панорама. К Альфакару идет
крутой спуск, вдали простирается гранадская долина, справа возвышается
лишенная растительности горная гряда - Сьерра-де-Эльвира.
Выше Виснара, по левую сторону дороги, неторопливо течет старый
обмелевший оросительный канал, окаймленный тростниковыми зарослями. Канал
исчезает за зданием, еле видным' среди гущи деревьев.
Это просторное здание, которое именуется "Вилья Конча", в годы
Республики было местом летнего отдыха гранадских школьников. Поэтому в
народе его обычно называют "Ла Колонна". Еще в июле 1936 г. там отдыхали
дети, которых, как только началась война, эвакуировали. С этого времени
здание было отдано под тюрьму, и "Ла Колонна", название которой прежде
ассоциировалось с детским весельем, играми, летними каникулами, превратилась
в обитель смерти.
Националисты привезли из Гранады в "Ла Колонна" группу масонов, к
которым присоединили несколько других "нежелательных лиц", заставив их
выполнять обязанности могильщиков. Среди масонов были Мануэль Пласа, Энарес,
Лопера, Бонанегра, некий Фернандо (фамилии его никто не помнит) и А. М.,
который жив до сих пор, - он-то и сообщил нам полную информацию о том, что и
как происходило в "Ла Колонна" {А. М. предпочитает и поныне не раскрывать
свсего имени, и мы исполняем его желание.}.
Вместе с масонами работал семнадцатилетний юноша М. С., которого
привезли в Виснар, чтобы расстрелять. К его счастью и благодаря
заступничеству неких высокопоставленных дам, придерживавшихся правых
убеждений, которые хлопотали за него перед Нестаресом, юноше удалось
спастись от смерти. Он тоже был определен в могильщики. М. С. не желает,
чтобы мы назвали его полное имя, и его вполне можно понять. Именно он предал
земле тело Гарсиа Лорки, и он понимает, что, если об этом станет известно,
журналисты со всего света никогда не дадут ему покоя. В сопровождении этого
человека мы побывали в Виснаре дважды (в 1966 и в 1978 гг.), и здесь на
месте он подтвердил и дополнил сведения, полученные нами от А. М.
Кроме группы масонов, Нестарес привез из Гранады в качестве могильщиков
двух преподавателей гранадского университета, Хоакина Гарсиа Лабелья и
Хесуса Йольди Беро, а также двух советников из левых, Мануэля Салинаса и
Франсиско Рубио Кальехона, намереваясь сохранить этим людям жизнь. Но и сам
Нестарес не смог спасти от смерти ни одного из четверых, несмотря даже на
то, что он одел их в форму фалангистов: как-то, когда он на день уехал из
Виснара, Вальдес прислал из Гранады машину, которая забрала их; вскоре после
этого они были расстреляны у стен гранадского кладбища.
"Ла Колонна" подчинялась в конечном счете капитану Нестаресу, хотя он
главным образом занимался военными операциями в прилегающем районе.
Приходится сожалеть, что он скончался в мае 1977 г., так и не изложив своей
версии о том, как действовал этот лагерь смерти.
Нижний этаж здания был превращен в тюрьму. На верхнем этаже помещались
несколько солдат и штурмовых гвардейцев, а также могильщики и две женщины из
левых, которым Нестарес оказал покровительство: некая Алисия (полного ее
имени мы не знаем) и Мария Луиса Алькальде Гонсалес, девушка редкой красоты,
в прошлом активистка МОПР. Женщины занимались уборкой и стряпней. Рядом с
ними часто можно было видеть молодую англичанку Фрэнсис Тарнер-Фанни,
девушку из семейства, принадлежавшего к правым кругам, жившего неподалеку от
Альгамбры. Фрэнсис Тарнер была очень дружна с Нестаресом, и многие гранадцы
до сих пор помнят ее, одетую в голубую рубашку фалангистов, на которой она
вдобавок носила свастику. В Виснаре Фанни, по-видимому, выполняла
обязанности медицинской сестры.
Наши свидетели, А. М. и М. С., настаивают на том, что все палачи из "Ла
Колонна" были добровольцами, убивавшими ради удовольствия убивать;
исключение составляли лишь несколько штурмовых гвардейцев, которых Нестарес
заставлял принимать участие в расстрелах, возможно, в качестве наказания.
Некоторые из добровольцев принадлежали к так называемому "черному эскадрону"
и творили бесчинства и преступления не только в Виснаре, но также в Гранаде
и в окрестных селениях. Среди этих палачей наши свидетели припоминают таких,
как Маньо, Севилья (он погиб, когда винтовка, которую он чистил, случайно
выстрелила), некий Гонсало, капрал Айльон, сержант Мариано, Молес, Эрнандес,
Мотриленьо, Хамуга, палач Бенавидес и Эль Кучильеро. Трудно сегодня
восстановить полные имена и фамилии этих убийц, потому что большинство их
было известно только по кличкам.
Приговоренные к смерти прибывали, как правило, поздно вечером, и их
запирали в помещениях нижнего этажа "Ла Колонна". Если они желали, то могли
исповедоваться у приходского священника Виснара Хосе Кроветто Бустаманте
(его имя в те дни часто упоминалось на страницах газеты "Эль Идеаль"). Когда
рассветало, убийцы вытаскивали заключенных "на прогулку" и оставляли их
бездыханные тела там, где они падали под пулями (в поле, в придорожной
канаве, в оливковой роще или в овраге), до появления могильщиков, которые
приходили вскоре после расстрела.
Провел ли Гарсиа Лорка в "Ла Колонна" последние часы своей жизни?
Свидетельства, собранные в 50-е годы Энцо Кобелли, а позднее Вила
Сан-Хуаном, подтверждают это. В частности, Кобелли говорил с человеком,
который уверял, что стоял на часах у двери помещения, в котором был заперт
поэт вместе с другими жертвами, расстрелянными в то же утро.
"В течение всей ночи на 19 августа (sic!) Федерико Гарсиа Лорка ободрял
своих товарищей по заключению. Он много говорил и отчаянно курил (поэт был
завзятым курильщиком рыжего табака, который закупал в большом количестве за
границей, так как не любил черного испанского табака. - Авт.). Утром, когда
за ним пришли, он сразу же понял, что его собираются отправить "на
прогулку". Тогда он попросил священника, но священник из Виснара (когда я
его видел, ему было уже восемьдесят пять лет. - Авт.), прождавший всю ночь,
только что ушел, потому что ему сказали, что казней сегодня уже не будет"
{Enzo Cobelli. Garcia Lorca, Editrice la Gonzaghiana. Mantua, 1959, p. 78.}.
Вила Сан-Хуан разговаривал в Гранаде в ноябре 1973 г. с X. Г.,
штурмовым гвардейцем, служившим в "Ла Колонна". Этот человек уверял, что был
свидетелем того, как привезли Гарсиа Лорку, которого он сразу узнал, потому
что несколько раз видел его в Гранаде с Фернандо де лос Риосом
{Vila-San-Juan. Op. cit., p. 157.}.
А. М. и М. С. утверждают, что, если бы поэта привезли в "Ла Колонна" до
того, как стемнело (после этого могильщиков запирали на верхнем этаже), его
бы, конечно, узнали, поскольку некоторые из арестантов-могильщиков
(например, Гарсиа Лабелья, Йольди, Салинас и Рубио Кальехон) были знакомы с
Федерико. Поэтому представляется несомненным, что Гарсиа Лорка провел в "Ла
Колонна" лишь несколько часов.
Поэт был убит не один. В этот трагический час его сопровождали еще трое
из жертв репрессии, учиненных в Гранаде. Когда в 1966 г. мы познакомились с
М. С., он помнил два имени: Хоакин Аркольяс Кабесас и Франсиско Галади
Мергаль - оба они были бандерильеро*. Они были известны в городе не только
своими выступлениями на арене боя быков, но и активным участием в
политических делах. Как указывают Гольонет и Моралес, Кабесасу и Галади за
несколько дней до мятежа было поручено наблюдение за домом на улице
Сан-Антон, где жил Вальдес:
"Во главе группы, осуществлявшей наблюдение, находились анархисты
Галади и Кабесас, которые так панически боялись "фашистов", что вообще не
появлялись поблизости от дома; на посту оставались лишь их подручные"
{Gollonet у Morales. Op. cit., p. 101-103.}.
Издевательский тон, характерный для Гольонета и Моралеса,
представляется нам необоснованным - о храбрости двух бандерильеро до сих пор
еще помнят в Гранаде.
Кроме того, ясно, что Вальдес, дорвавшись до власти, не мог не свести
тут же счеты с Кабесасом и Галади, тем более что оба они значились среди
командиров колонны, которую республиканцы хотели послать освобождать Кордову
{"Cruzada", p. 280.}.
М. С. не смог вспомнить имени еще одного человека, расстрелянного
вместе с Гарсиа Лоркой в то утро, хотя припомнил, что это был хромой
человек, учитель государственной школы из ближнего селения Когольос Вега.
Посетив названное селение, мы пришли к заключению, что человек этот
действительно был школьным учителем, только не из Когольос, а из селения
Пулианас - эта небольшая ошибка М. С. лишь укрепила наше доверие к его