Страница:
пистолетов, которые он хранил у себя дома. Незадолго до восстания Народный
Фронт установил постоянное наблюдение за его домом на улице Сан-Антон.
Однажды этих ищеек заметили, как раз когда у сеньора Вальдеса собрались
несколько его друзей-заговорщиков. Другого выхода, как выйти на улицу, не
было, выходить все равно было надо. Но до этого двое или трое из собравшихся
разогнали ищеек...
Мы предполагали, что у Вальдеса могут произвести обыск, и потому всю
важную документацию спрятали в надежном месте. А чтобы спрятать оружие,
пришлось вместе с соседом по дому выдумать одну штуку. Сеньор Медина,
который жил на третьем этаже, забрал все пистолеты и сложил в корзину. Если
бы обыск начали с него, он спустил бы корзину на веревке из окна, выходящего
во двор, ее приняли бы на втором этаже, и таким образом правительственные
агенты были бы обведены вокруг пальца" {Gollonet у Morales. Op. cit., p.
102-103.}.
Из всего сказанного можно сделать вывод, что, несмотря на тесную связь
Вальдеса с братьями Хосе и Антонио Росалесами, первый занимал гораздо более
важный пост среди гранадских заговорщиков. Говорить, будто братья Росалесы
были "всемогущими" руководителями гранадской Фаланги или что Хосе Росалес
был ее "верховным главой", как это иногда утверждается {Claude Couffon. Le
crime a eu lieu a Grenade..., en A Grenade, sur les pas de Garcia Lorca.
Seghers, Paris, 1962, p. 70 у 98; Jean-Louis Schonberg. Federico Garcia
Lorca. L'homme-L'oeuvre. Plon, Paris, 1956, p. 111, nota.}, может только
тот, кто плохо понимает тогдашнее распределение ролей среди мятежников в
Гранаде. Действительно, Хосе Росалес был руководителем сектора (как Сесилио
Сирре и Энрике де Итурриага), а его брат Антонио - казначеем провинциальной
организации, однако эти посты не могут идти ни в какое сравнение с
должностями Вальдеса, который одновременно был руководителем вооруженных
фалангистских отрядов Гранады, военным комиссаром, а впоследствии и
гражданским губернатором. Братья Росалесы в отличие от Вальдеса были
гражданскими лицами, а Фаланга, и этого не следует забывать, никогда не
могла бы добиться успеха без мятежа военных. Мы настаиваем на этих оттенках
потому, что, как мы увидим, семья Росалес окажется глубоко втянутой в
перипетии ареста и убийства Гарсиа Лорки.
Роль Вальдеса в гранадском заговоре стала еще более значительной после
того, как 10 июля 1936 г. правительством был смещен начальник гарнизона
генерал Льянос Медина. Льянос с момента своего прибытия в город активно
участвовал в заговоре против Республики. В начале июля его посетил Кейпо де
Льяно*, который информировал его о "ходе заговора" {"Cruzada" p 276.}.
Правительство, видимо, узнав об этом совещании, приняло решение немедленно
перевести на другое место Льяноса, нанеся таким образом заговорщикам
неожиданный удар. "Гранада, - говорится в "Истории испанского крестового
похода", - потеряла главу восстания" {Ibid.}.
Новый начальник гарнизона генерал Кампиис Аура вступил в должность 11
июля {Ibid.}. У Кампинса был блестящий послужной список {Подробности о
карьере Кампинса взяты из "Noticiero Granadino", 11 julio 1936, p. 1.}, и,
как быстро поняли офицеры-заговорщики, он оказался убежденным
республиканцем. Сети заговора плелись за его спиной, и впоследствии мы
увидим, что он не отдавал себе отчета в этом до тех пор, пока не стало
слишком поздно.
Среди других мятежных офицеров Гранады необходимо упомянуть полковника
Басилио Леона Маэстре, который командовал пехотным полком Лепанто (300
человек), пехотного майора Родригеса Боуса и в особенности полковника
Антонио Муньоса Хименеса, командовавшего 4-м артиллерийским полком (180
человек) {Сведения о численности гранадских полков взяты из "Cruzada", р.
276.}.
Леон Маэстре, Родригес Боусо и Муньос Хименес опирались на других
офицеров-антиреспубликанцев, среди которых надо особо выделить молодого
пехотного капитана Хосе Мария Нестареса Куэльяра. Нестарес был другом Хосе и
Антонио Росалесов и, так же как эти двое и Вальдес, был
фалангистом-"старорубашечником". Когда в феврале 1936 г. Народный Фронт
пришел к власти, Нестарес был капитаном штурмовой гвардии* в Гранаде
{Gollonet у Morales. Op. cit., p. 37.}, и, кажется, поначалу новые власти не
сомневались в его лояльности. Однако во время беспорядков 10 марта 1936 г.
Нестарес во главе подразделения штурмовых гвардейцев был послан сдерживать
фалангистов {"Defensor", 11 marzo 1936.} и повел себя так, что его
отстранили от должности {Gollonet у Morales. Op. cit., p. 37.}.
Опыт, накопленный Нестаресом на командных постах в штурмовой гвардии,
очень пригодился ему, когда спустя несколько месяцев начался мятеж. Как же
бывший начальник полиции мог не знать, кто в Гранаде враг фашизма, враг
Испании Фердинанда и Изабеллы? Тем более если учесть, что тогда в Гранаде,
как в большой деревне, все друг друга знали. В первый же день мятежа в
городе, 20 июля 1936 г., Нестарес возглавил управление общественного порядка
и стал, безусловно, одним из тех, кто несет наибольшую ответственность за
репрессии в Гранаде.
Вот что пишут о его деятельности Гольонет и Моралес:
"Активное содействие первым гражданским властям оказал уполномоченный
по общественному порядку капитан Хосе Нестарес Куэльяр. Хорошо зная
подрывные элементы среди населения и будучи очень энергичным человеком, он в
первые же дни провел необходимые мероприятия для задержания экстремистов,
замешанных в революционном заговоре" {Gollonet у Morales. Op. cit., p.
208.}.
В конце июля 1936 г. Нестарес принял командование фалангисгским отрядом
в Виснаре, деревне, расположенной в девяти километрах на северо-восток от
Гранады у подножия Сьерры-де-Альфакар. Мы еще вернемся к Не-старесу и
Виснару.
Чтобы закончить список основных заговорщиков в Гранаде, упомянем еще
Мариана Пелайо из жандармерии. Начальник гранадской жандармерии подполковник
Фернандо Видаль Паган был верен республике, и Пелайо плел заговор за его
спиной. Он был человеком суровым, решительным и энергичным и внес
значительный вклад в подготовку мятежа.
Мы перечислили главных участников заговора в Гранаде. Когда город будет
захвачен мятежниками, они покажут себя беспощадными ко всем, кого они
считали врагами традиционной и католической Испании.
ГРАНАДА ПОД ВЛАСТЬЮ МЯТЕЖНИКОВ
Военный мятеж начался в пятницу 17 июля 1936 г. выступлением небольшой
группы офицеров гарнизона Мелильи, которые при поддержке войск Испанского
легиона* быстро овладели городом. То же самое произошло в гарнизонах Сеуты и
Тетуана, и к полуночи мятежники контролировали всю территорию протектората*.
Они тут же стали готовиться к высадке на полуостров {Hugh Thomas. Op. cit.,
I, p. 229-243.}. Рассмотрим теперь развитие мятежа, имея в виду главным
образом Гранаду.
Суббота, 18 июля 1936 г.
В первые же часы 18 июля генералы Франко и Оргас овладели главным
городом на Канарских островах - Лас-Пальмас*. В 5 часов 15 минут утра по
радиостанциям, расположенным на Канарских островах и Марокко, было передано
известное обращение Франко, в котором он возвестил о начале национального
движения и предложил примкнуть к нему всем испанцам-"патриотам" {Ibid., p.
243.}.
Несколько часов спустя правительство сообщило по радио испанскому
народу, что в Марокко начался антиреспубликанский мятеж, но на материке все
спокойно {Ibid., p. 244.}. Заявление это было передано так поздно, что
гранадские газеты не смогли опубликовать его. К тому же журналисты не имели
возможности связаться с Мадридом по телефону, так как по приказу
правительства телефонная связь была прервана. Единственным признаком того,
что происходит нечто необычайное, была заметка, помещенная в "Эль Идеаль" на
первой странице: "По не зависящим от нас причинам мы не смогли получить
обычную информацию. Поэтому настоящий номер состоит только из восьми
страниц". На четвертой полосе газета писала, что накануне в городе усилены
меры безопасности.
"Чрезвычайные меры по охране порядка, предпринятые в городе за
последнее время, вчера были еще усилены в некоторых официальных учреждениях.
На улицах патрулирует штурмовая гвардия.
Один из наших редакторов посетил утром гражданского губернатора, чтобы
выяснить, насколько циркулирующие слухи соответствуют правде, однако сеньор
Торрес Мартинес ограничился заявлением о том, что в городе царит абсолютное
спокойствие".
Несмотря на заверения правительства, далеко не все было спокойно на
полуострове. Более того, в то самое утро генерал Кейпо де Льяно захватил
севильский гарнизон. Кейпо, оказавшийся в столице Андалусии в качестве
генерал-директора корпуса карабинеров, практически без всякой помощи
арестовал командующего военным округом генерала Вилья Абрилье и командира
полка и, имея в своем распоряжении всего лишь сотню солдат и пятнадцать
фалангистов, к вечеру того же дня контролировал центр города. К тому времени
к нему присоединились жандармерия и артиллерийская батарея, обеспечившие ему
полный успех. Захваченным врасплох безоружным рабочим не оставалось ничего
иного, кроме как отойти в бедные кварталы и возвести баррикады в ожидании
помощи от правительства {Hugh Thomas. Op. cit., p. 245-247.}.
В течение всего 18 июля Мадрид продолжал передавать по радио туманные
сводки новостей, в которых, по сути дела, не признавалось, что в стране
начался настоящий военный мятеж.
В правительственных кругах столицы, хотя там республиканцы
контролировали положение, царило замешательство. Правительство, казалось, не
могло решить, к каким мерам прибегнуть, и вообще не осознавало всю
серьезность сложившейся ситуации. Много времени было потеряно в результате
нерешительности, и вплоть до 19 июля власти упорно отказывались вооружить
народ. Более того, председатель совета министров Сантьяго Касарес Кирога
объявил, что любой руководитель, который посмеет это сделать, будет
расстрелян. Этот приказ, выполненный большинством гражданских губернаторов,
в том числе и в Гранаде, во многом обеспечил успех мятежников в первые дни
после их выступления {Hugh Thomas. Op. cit., p 243-244.}.
В конце концов в 7.20 вечера 18 июля правительство вынуждено было
признать, что Кейпо де Льяно объявил военное положение в Севилье, но при
этом настаивало на том, что ситуация уже нормализовалась:
"Отдельные военнослужащие оказали неповиновение властям, но
правительственные войска подавили мятежные выступления. К настоящему времени
в столицу (Севилью, - Авт.) в качестве подкрепления с возгласами "Да
здравствует Республика!" вошел кавалерийский полк. Остальные провинции
Испании по-прежнему верны правительству, которое полностью контролирует
положение" {"Ideal", 19 julio 1936, p. 2.}.
Ровно полтора часа спустя радио Севильи передало первую из
многочисленных речей Кейпо де Льяно, которые впоследствии стали постоянными,
поражая бездарным риторическим пафосом, кровожадным фанатизмом и
нагромождениями пропагандистской лжи. В первом радиовыступлении Кейпо де
Льяно утверждал, будто военный переворот победил во всей Испании, кроме
Мадрида и Барселоны, что в этот самый момент расквартированные в Африке
войска высаживаются на полуостров, военные колонны наступают на Гранаду,
Кордову, Хаэн, Эстремадуру, Толедо и Мадрид и что "сволочь" - это слово
стало у него излюбленным при обозначении тех, кто не поддерживал мятежников,
- "будет переловлена, как крысы" {"Cruzada", p. 183.}.
В своем радиодебюте Кейпо намеренно исказил истинное положение вещей. В
тот момент мятеж, если говорить о материке, имел в Андалусии лишь частичный
успех, в Севилье, Кордове и Кадисе сопротивление республиканцев было
подавлено, Малага по-прежнему оставалась в руках Народного Фронта, а в
Гранаде еще не произошло никаких изменений {Hugh Thomas. Op. cit., p.
247-248.}.
Первая речь Кейпо вызвала замешательство среди гранадского гражданского
населения и в гарнизоне. В 1936 г. Гранада не была еще центром военного
округа и согласно воинской административной иерархии подчинялась Севилье.
Естественно поэтому, что военный мятеж в этом городе не мог не вызвать
конфликтной ситуации среди гранадских офицеров. Именно это и произошло.
Генерал Кампинс, который к 17 июля находился в Гранаде всего шесть
дней, был верен Республике. Но он, судя по всему, был человеком политически
наивным, не отдавал себе отчета в том, что происходит вокруг него, твердо
веря в лояльность своих офицеров, хотя едва их знал. Как пишут Гольонет и
Моралес, утром 18 июля генерал Кампинс собрал офицеров гранадского
гарнизона, чтобы сообщить им, что:
"Министр разрешил ему принять меры, которые он сочтет нужными, чтобы
"помешать офицерам, сочувствующим бунтовщикам, присоединиться к мятежникам".
Он же со своей стороны будет непреклонен с теми, кто попытается выступить
"против законно установленной власти". Но он "уверен", что ни один начальник
или офицер гранадского гарнизона не будет помогать восставшим и каждый
"сумеет выполнить свой долг" {Gollonet у Morales. Op. cit., p. 80.}.
Те же авторы отмечают, что в течение всего 18 июля в управлении
гражданского губернатора царила лихорадочная деятельность. Торрес Мартинес
несколько раз совещался с руководителями профсоюзов и левых партий.
Кроме того, Торрес Мартинес постоянно поддерживал связь с генералом
Кампинсом. Сам Торрес рассказывал нам:
"С момента смерти Кальво Сотело, когда обстановка начала накаляться, мы
постоянно поддерживали связь, то есть в некоторые дни мы разговаривали по
телефону по три-четыре раза. Он и сам приходил в управление гражданского
губернатора три или четыре раза за эти дни, может быть, два или три, но по
телефону мы говорили с ним постоянно" {Свидетельство Сесара Торреса
Мартинеса, записанное на магнитофон 15 октября 1977 г. Все последующие
высказывания Торреса Мартинеса взяты из этой же магнитофонной записи.}.
Торрес Мартинес вспоминает, что Кампинс (с которым он не был знаком до
приезда того в Гранаду) слепо доверял лояльности своих офицеров по отношению
к Республике:
"Не знаю, какие заверения получил Кампинс от своих полковников, потому
что этого он мне не сообщал. Однако было ясно, что генерал Кампинс убежден:
гарнизон не восстанет, если только не начнутся беспорядки, народ не выйдет
на улицы, в Гранаде не начнется серьезная заваруха. И так он думал до самого
конца. Мне он говорил, что отвечает за свои войска, если только мы
гарантируем, что народ не нарушит пределы предписанного законом порядка".
Мы уже говорили, что, выполняя приказ Касареса Кироги, Торрес Мартинес,
как и другие гражданские губернаторы, не пошел навстречу требованиям раздать
народу оружие, чтобы он мог подавить военный мятеж. Факт этот совершенно
достоверен. Его следует подчеркнуть особо, чтобы противопоставить истину
лживым измышлениям мятежников, стремившихся тем самым оправдать свои
репрессии в Гранаде - чуть ли не самые варварские во всей Испании. Мы не
только не нашли ни одного доказательства того, что гранадские власти
раздавали народу оружие; напротив, все очевидцы, с которыми мы беседовали, -
а их много - порицают гражданского губернатора за то, что он повиновался
приказам Касареса Кироги. Но самым убедительным доказательством отсутствия
оружия у рабочих служит то, что они не смогли оказать настоящего
сопротивления военным, когда в городе вспыхнул мятеж. Говорит Торрес
Мартинес:
"Да, я несколько раз говорил по телефону с Касаресом. Он мне заявил,
что ни в коем случае нельзя раздавать оружие, что мятеж будет подавлен дней
за восемь и вооружать народ при таких обстоятельствах - безумие. Кроме того,
все руководители республиканских и левых партий, с которыми я совещался,
были с этим согласны. Кампинс убедил нас в том, что мы можем положиться на
него в отношении гарнизона и что нет никаких оснований вооружать народ. Все
были удовлетворены, так как считали, что все идет хорошо, и никто не просил
меня вооружать народ. Да и кроме того, мог ли я отобрать оружие у военных и
передать его народу, если, как генерал Кампинс уверил меня, офицеры
подтвердили свою верность правительству? И еще. Если бы оружие было роздано,
кто среди гражданского населения сумел бы применить его со знанием дела в
случае мятежа?"
Торрес Мартинес и руководители Народного Фронта были убеждены и в том,
что гранадская штурмовая гвардия под командованием капитана Альвареса,
насчитывавшая сто пятьдесят хорошо вооруженных и обученных человек, выполнит
свою задачу по охране законно установленной власти. Торрес Мартинес
продолжает:
"Когда теперь, a posteriori, я размышляю, как мы могли быть уверены в
штурмовой гвардии, я говорю себе: как же мы могли не быть в ней уверены,
если это была единственная сила, сформированная Республикой и абсолютно
верная ей? Это был корпус, созданный Республикой. А значит, не было ни
малейшего сомнения в том, что у нас там были друзья, как и в том, что
командиры гвардии должны быть нашими сторонниками, иначе их не назначили бы
на эти должности. К тому же капитан, командовавший штурмовой гвардией,
капитан Альварес, прибыл в Гранаду после того, как Нестареса отстранили от
командования; ведь останься Нестарес во главе гвардии, нам и в голову не
пришло бы поручать охрану законной власти в городе силам штурмовой гвардии.
Это наверняка, потому что Народный Фронт предупредил бы нас: "Осторожнее,
это враг, это фалангист, он связан с национальным движением, он поднимет
мятеж". Но об Альваресе никто из Народного Фронта не сказал мне, что он не
вызывает доверия, никто мне о нем такого не говорил".
Губернатор Гранады твердо верил также в лояльность жандармерии. Этот
корпус, как и штурмовая гвардия, подчинялся гражданским властям, а не
военным, и Торрес Мартинес, бывший до этого гражданским губернатором в
нескольких провинциях, никогда не имел с ним каких-либо затруднений. К тому
же разве подполковник Фернандо Видаль Патан, командовавший жандармерией, не
заявлял ему о своей лояльности?
"Никто из Народного Фронта не говорил мне, что я не должен доверять
штурмовой гвардии. Правда, Народный Фронт с подозрением относился к
жандармерии. Я же думал иначе, я думал, что именно жандармерия окажется
верной правительству. У них ведь такая строгая дисциплина, они так привыкли
повиноваться приказам, и я никогда не поверил бы, что они восстанут против
Республики. И действительно, почти нигде в Испании они не примкнули к
мятежу".
Но горькая правда заключалась в том, что в Гранаде в обоих этих
корпусах были офицеры-фашисты, участвовавшие в заговоре против Республики.
Капитан Альварес оказался предателем. А за спиной Видаля Патана его
подчиненный лейтенант Мариано Пелайо готовил мятеж среди своих коллег.
В ночь с 18 на 19 июля мало кто из гранадцев спал спокойно. Радио
Гранады передавало правительственные сводки новостей и речи местных
представителей Народного Фронта, в то время как радио Севильи уверяло, будто
восставшие военные одерживают одну победу за другой по всей стране. Что
произойдет в Гранаде? Поднимется ли гарнизон против Республики? С такими
беспокойными мыслями ожидали гранадцы наступления следующего дня.
Воскресенье, 19 июля 1936 г.
На следующий день в Гранаде было получено официальное подтверждение,
что Севилья находится в руках Кейпо де Льяно. Заголовки первой страницы "Эль
Идеаль" оповещали: "Правительство предупреждает, что военный мятеж начался",
и ниже: "Оно утверждает, что мятежом охвачены только Марокко и Севилья".
Практически это означало, что положение гораздо серьезнее, чем признавалось
правительством. "Эль Идеаль" не могла получить какой-либо информации по
телефону или по телетайпу, а потому, чтобы держать в курсе своих читателей о
происходящем в стране, газете приходилось пользоваться бюллетенями новостей,
которые правительство передавало по радио. К тому же "Эль Идеаль" проходила
через цензуру. Но несмотря на скудость достоверной информации, никто уже не
мог сомневаться, что в Испании началась гражданская война.
Ранним утром "Эль Идеаль" взяла интервью у губернатора. Он утверждал,
что, по имеющимся у него сведениям, в Гранаде все абсолютно спокойно. "В
Гранаде царит полный порядок... приняты все меры, чтобы избежать его
нарушения", - заявил Торрес Мартинес {"Ideal", 19 julio 1936, p. 2.}.
Однако в это время мятежники уже завершали свои приготовления. Как
сообщает "История испанского крестового похода", в 4 часа утра полковник
Антонио Муньос из артиллерийского полка посетил полковника пехотного полка
Басилио Леона Маэстре, чтобы уточнить тактику восстания. Но у них возникли
разногласия относительно некоторых деталей, и переговоры между
офицерами-мятежниками продолжались весь день 19 числа и часть 20-го
{"Cruzada", p. 284.}.
Так же, в "Истории...", указывается, что в 11 часов утра у генерала
Кампинса состоялся срочный телефонный разговор с правительством. Ему
надлежало направить колонну, чтобы овладеть Кордовой, которая находилась под
контролем мятежников во главе с полковником Каскахо. Кампинс вызвал обоих
полковников и приказал им готовиться к выступлению. Перед Муньосом и Леоном
Маэстре встала непредвиденная трудность. Если бы они последовали
распоряжениям правительства, то сил гарнизона, и так уже сократившихся из-за
большого количества летних отпусков, могло не хватить, чтобы обеспечить
победу мятежников в Гранаде. Муньос и Леон Маэстре решили прибегнуть к
уловкам, и в течение всего дня обманывали Кампинса с помощью различных
предлогов: то офицеры упорствуют и не хотят покидать Гранаду, то требуется
время для проверки материальной части... {Ibid., p. 279.}
Как раз в 11 утра в помещении Левой республиканской состоялось
собрание, о котором нам рассказал один из присутствовавших там, доктор Хосе
Родригес Контрерас:
"Было воскресенье. Я узнал об этом, а может быть, мне специально
сообщили, хотя я и не был членом Левой республиканской, потому что с тех
пор, как распалась старая радикально-социалистическая партия, я не входил ни
в какую партию. Я сидел дома, оказывал посильную помощь, выступал как
советник, но не был членом никакой партии. Так вот, мне сообщили о собрании,
возможно, это был Пако Эскрибано, местный секретарь Левой республиканской,
мой клиент и близкий друг. Кажется, это он сказал мне, чтобы я приходил.
И я пошел. Было 11 часов утра. Собралось все руководство Левой
республиканской. Присутствовал алькальд, Фернандес Монтесинос, был также
Вирхилио Кастилья, председатель провинциального совета. Торреса Мартинеса,
губернатора, не было, нет, его точно не было. И вот я обратился к
Монтесинвсу и говорю ему: "Знаешь, пора принять меры немедленно, вы сидите
сложа руки, ведете себя как глупцы, как безвольные и бессильные люди, а все
это очень серьезно". Он отвечает: "Да погоди, посмотрим..." "Нет, - говорю
я, - нет, обязательно надо принимать меры, потому что и я и вы, и вы и я,
все мы знаем (да и все в Гранаде знают), кто возглавит мятеж, если он
начнется: это Мариано Пелайо (он тогда был лейтенантом жандармерии), капитан
Фернандес, капитан Нестарес и кое-кто еще". "Да вот, понимаешь..." -
отвечает. И все сомневаются, сомневаются, сомневаются, а я говорю:
"Послушайте, этой ночью мы еще можем всех их арестовать, и дело с концом, и
никакого мятежа не будет, хотя Севилья в руках мятежников". Но они меня не
послушались" {Свидетельство доктора Хосе Родригеса Контрераса, записанное на
магнитофон в Гранаде 23 августа 1978 г.}.
После полудня капитан Нестарес посетил пехотные и артиллерийские
казармы, стараясь убедить обоих командиров и офицеров-заговорщиков, что надо
немедленно брать инициативу в свои руки. Его визиты были замечены и доведены
до сведения Торреса Мартинеса, который сразу же позвонил Кампинсу, чтобы
спросить, почему Нестарес зачастил в казармы. Торрес, измученный
противоречивыми указаниями из Мадрида, поступавшими в течение всего дня,
получил от не менее усталого Кампинса ответ, что он постарается узнать, в
чем тут дело. Кампинс позвонил в артиллерийские казармы, но снова получил
весьма расплывчатые объяснения {"Cruzada", p. 279-280.}.
Тем временем, как и следовало ожидать, среди рабочих нарастало
беспокойство. Из сообщений по радио стало ясно, что борьба идет уже по всей
стране. Но, вероятно, рабочие еще верили в лояльность гранадского гарнизона,
потому что приняли решение сформировать свою колонну, чтобы освободить
Кордову, и попросили Мадрид оказать им в этом помощь. Через некоторое время
подполковник жандармерии Фернандо Видаль Паган, который, как мы уже
говорили, был лоялен к Республике, получил телеграмму из Мадрида, в которой
ему предписывалось вооружить эту колонну оружием, хранившимся в арсенале
артиллерийского полка. Но Муньос, командир артиллерии, решил не выпускать из
своих рук ни одной винтовки. Снова последовали звонки из Гранады в Мадрид, и
наоборот. Наконец в 9 часов вечера Кампинс решил лично направиться в
казармы.
Там он собрал офицеров и приказал им, чтобы они передали оружие
жандармерии. Затем он вернулся в комендатуру, так и не узнав - до сих пор! -
о том, что полковники предали его.
Вечером Видаль Паган получил от правительства новые инструкции, которые
подтверждали приказ изъять оружие из артиллерийского арсенала. Видаль Паган
возложил исполнение этого поручения на лейтенанта Мариано Пелайо, которого
он явно ни в чем не подозревал {Ibid., p. 280-281.}.
С этого момента положение республиканцев в Гранаде начало резко
Фронт установил постоянное наблюдение за его домом на улице Сан-Антон.
Однажды этих ищеек заметили, как раз когда у сеньора Вальдеса собрались
несколько его друзей-заговорщиков. Другого выхода, как выйти на улицу, не
было, выходить все равно было надо. Но до этого двое или трое из собравшихся
разогнали ищеек...
Мы предполагали, что у Вальдеса могут произвести обыск, и потому всю
важную документацию спрятали в надежном месте. А чтобы спрятать оружие,
пришлось вместе с соседом по дому выдумать одну штуку. Сеньор Медина,
который жил на третьем этаже, забрал все пистолеты и сложил в корзину. Если
бы обыск начали с него, он спустил бы корзину на веревке из окна, выходящего
во двор, ее приняли бы на втором этаже, и таким образом правительственные
агенты были бы обведены вокруг пальца" {Gollonet у Morales. Op. cit., p.
102-103.}.
Из всего сказанного можно сделать вывод, что, несмотря на тесную связь
Вальдеса с братьями Хосе и Антонио Росалесами, первый занимал гораздо более
важный пост среди гранадских заговорщиков. Говорить, будто братья Росалесы
были "всемогущими" руководителями гранадской Фаланги или что Хосе Росалес
был ее "верховным главой", как это иногда утверждается {Claude Couffon. Le
crime a eu lieu a Grenade..., en A Grenade, sur les pas de Garcia Lorca.
Seghers, Paris, 1962, p. 70 у 98; Jean-Louis Schonberg. Federico Garcia
Lorca. L'homme-L'oeuvre. Plon, Paris, 1956, p. 111, nota.}, может только
тот, кто плохо понимает тогдашнее распределение ролей среди мятежников в
Гранаде. Действительно, Хосе Росалес был руководителем сектора (как Сесилио
Сирре и Энрике де Итурриага), а его брат Антонио - казначеем провинциальной
организации, однако эти посты не могут идти ни в какое сравнение с
должностями Вальдеса, который одновременно был руководителем вооруженных
фалангистских отрядов Гранады, военным комиссаром, а впоследствии и
гражданским губернатором. Братья Росалесы в отличие от Вальдеса были
гражданскими лицами, а Фаланга, и этого не следует забывать, никогда не
могла бы добиться успеха без мятежа военных. Мы настаиваем на этих оттенках
потому, что, как мы увидим, семья Росалес окажется глубоко втянутой в
перипетии ареста и убийства Гарсиа Лорки.
Роль Вальдеса в гранадском заговоре стала еще более значительной после
того, как 10 июля 1936 г. правительством был смещен начальник гарнизона
генерал Льянос Медина. Льянос с момента своего прибытия в город активно
участвовал в заговоре против Республики. В начале июля его посетил Кейпо де
Льяно*, который информировал его о "ходе заговора" {"Cruzada" p 276.}.
Правительство, видимо, узнав об этом совещании, приняло решение немедленно
перевести на другое место Льяноса, нанеся таким образом заговорщикам
неожиданный удар. "Гранада, - говорится в "Истории испанского крестового
похода", - потеряла главу восстания" {Ibid.}.
Новый начальник гарнизона генерал Кампиис Аура вступил в должность 11
июля {Ibid.}. У Кампинса был блестящий послужной список {Подробности о
карьере Кампинса взяты из "Noticiero Granadino", 11 julio 1936, p. 1.}, и,
как быстро поняли офицеры-заговорщики, он оказался убежденным
республиканцем. Сети заговора плелись за его спиной, и впоследствии мы
увидим, что он не отдавал себе отчета в этом до тех пор, пока не стало
слишком поздно.
Среди других мятежных офицеров Гранады необходимо упомянуть полковника
Басилио Леона Маэстре, который командовал пехотным полком Лепанто (300
человек), пехотного майора Родригеса Боуса и в особенности полковника
Антонио Муньоса Хименеса, командовавшего 4-м артиллерийским полком (180
человек) {Сведения о численности гранадских полков взяты из "Cruzada", р.
276.}.
Леон Маэстре, Родригес Боусо и Муньос Хименес опирались на других
офицеров-антиреспубликанцев, среди которых надо особо выделить молодого
пехотного капитана Хосе Мария Нестареса Куэльяра. Нестарес был другом Хосе и
Антонио Росалесов и, так же как эти двое и Вальдес, был
фалангистом-"старорубашечником". Когда в феврале 1936 г. Народный Фронт
пришел к власти, Нестарес был капитаном штурмовой гвардии* в Гранаде
{Gollonet у Morales. Op. cit., p. 37.}, и, кажется, поначалу новые власти не
сомневались в его лояльности. Однако во время беспорядков 10 марта 1936 г.
Нестарес во главе подразделения штурмовых гвардейцев был послан сдерживать
фалангистов {"Defensor", 11 marzo 1936.} и повел себя так, что его
отстранили от должности {Gollonet у Morales. Op. cit., p. 37.}.
Опыт, накопленный Нестаресом на командных постах в штурмовой гвардии,
очень пригодился ему, когда спустя несколько месяцев начался мятеж. Как же
бывший начальник полиции мог не знать, кто в Гранаде враг фашизма, враг
Испании Фердинанда и Изабеллы? Тем более если учесть, что тогда в Гранаде,
как в большой деревне, все друг друга знали. В первый же день мятежа в
городе, 20 июля 1936 г., Нестарес возглавил управление общественного порядка
и стал, безусловно, одним из тех, кто несет наибольшую ответственность за
репрессии в Гранаде.
Вот что пишут о его деятельности Гольонет и Моралес:
"Активное содействие первым гражданским властям оказал уполномоченный
по общественному порядку капитан Хосе Нестарес Куэльяр. Хорошо зная
подрывные элементы среди населения и будучи очень энергичным человеком, он в
первые же дни провел необходимые мероприятия для задержания экстремистов,
замешанных в революционном заговоре" {Gollonet у Morales. Op. cit., p.
208.}.
В конце июля 1936 г. Нестарес принял командование фалангисгским отрядом
в Виснаре, деревне, расположенной в девяти километрах на северо-восток от
Гранады у подножия Сьерры-де-Альфакар. Мы еще вернемся к Не-старесу и
Виснару.
Чтобы закончить список основных заговорщиков в Гранаде, упомянем еще
Мариана Пелайо из жандармерии. Начальник гранадской жандармерии подполковник
Фернандо Видаль Паган был верен республике, и Пелайо плел заговор за его
спиной. Он был человеком суровым, решительным и энергичным и внес
значительный вклад в подготовку мятежа.
Мы перечислили главных участников заговора в Гранаде. Когда город будет
захвачен мятежниками, они покажут себя беспощадными ко всем, кого они
считали врагами традиционной и католической Испании.
ГРАНАДА ПОД ВЛАСТЬЮ МЯТЕЖНИКОВ
Военный мятеж начался в пятницу 17 июля 1936 г. выступлением небольшой
группы офицеров гарнизона Мелильи, которые при поддержке войск Испанского
легиона* быстро овладели городом. То же самое произошло в гарнизонах Сеуты и
Тетуана, и к полуночи мятежники контролировали всю территорию протектората*.
Они тут же стали готовиться к высадке на полуостров {Hugh Thomas. Op. cit.,
I, p. 229-243.}. Рассмотрим теперь развитие мятежа, имея в виду главным
образом Гранаду.
Суббота, 18 июля 1936 г.
В первые же часы 18 июля генералы Франко и Оргас овладели главным
городом на Канарских островах - Лас-Пальмас*. В 5 часов 15 минут утра по
радиостанциям, расположенным на Канарских островах и Марокко, было передано
известное обращение Франко, в котором он возвестил о начале национального
движения и предложил примкнуть к нему всем испанцам-"патриотам" {Ibid., p.
243.}.
Несколько часов спустя правительство сообщило по радио испанскому
народу, что в Марокко начался антиреспубликанский мятеж, но на материке все
спокойно {Ibid., p. 244.}. Заявление это было передано так поздно, что
гранадские газеты не смогли опубликовать его. К тому же журналисты не имели
возможности связаться с Мадридом по телефону, так как по приказу
правительства телефонная связь была прервана. Единственным признаком того,
что происходит нечто необычайное, была заметка, помещенная в "Эль Идеаль" на
первой странице: "По не зависящим от нас причинам мы не смогли получить
обычную информацию. Поэтому настоящий номер состоит только из восьми
страниц". На четвертой полосе газета писала, что накануне в городе усилены
меры безопасности.
"Чрезвычайные меры по охране порядка, предпринятые в городе за
последнее время, вчера были еще усилены в некоторых официальных учреждениях.
На улицах патрулирует штурмовая гвардия.
Один из наших редакторов посетил утром гражданского губернатора, чтобы
выяснить, насколько циркулирующие слухи соответствуют правде, однако сеньор
Торрес Мартинес ограничился заявлением о том, что в городе царит абсолютное
спокойствие".
Несмотря на заверения правительства, далеко не все было спокойно на
полуострове. Более того, в то самое утро генерал Кейпо де Льяно захватил
севильский гарнизон. Кейпо, оказавшийся в столице Андалусии в качестве
генерал-директора корпуса карабинеров, практически без всякой помощи
арестовал командующего военным округом генерала Вилья Абрилье и командира
полка и, имея в своем распоряжении всего лишь сотню солдат и пятнадцать
фалангистов, к вечеру того же дня контролировал центр города. К тому времени
к нему присоединились жандармерия и артиллерийская батарея, обеспечившие ему
полный успех. Захваченным врасплох безоружным рабочим не оставалось ничего
иного, кроме как отойти в бедные кварталы и возвести баррикады в ожидании
помощи от правительства {Hugh Thomas. Op. cit., p. 245-247.}.
В течение всего 18 июля Мадрид продолжал передавать по радио туманные
сводки новостей, в которых, по сути дела, не признавалось, что в стране
начался настоящий военный мятеж.
В правительственных кругах столицы, хотя там республиканцы
контролировали положение, царило замешательство. Правительство, казалось, не
могло решить, к каким мерам прибегнуть, и вообще не осознавало всю
серьезность сложившейся ситуации. Много времени было потеряно в результате
нерешительности, и вплоть до 19 июля власти упорно отказывались вооружить
народ. Более того, председатель совета министров Сантьяго Касарес Кирога
объявил, что любой руководитель, который посмеет это сделать, будет
расстрелян. Этот приказ, выполненный большинством гражданских губернаторов,
в том числе и в Гранаде, во многом обеспечил успех мятежников в первые дни
после их выступления {Hugh Thomas. Op. cit., p 243-244.}.
В конце концов в 7.20 вечера 18 июля правительство вынуждено было
признать, что Кейпо де Льяно объявил военное положение в Севилье, но при
этом настаивало на том, что ситуация уже нормализовалась:
"Отдельные военнослужащие оказали неповиновение властям, но
правительственные войска подавили мятежные выступления. К настоящему времени
в столицу (Севилью, - Авт.) в качестве подкрепления с возгласами "Да
здравствует Республика!" вошел кавалерийский полк. Остальные провинции
Испании по-прежнему верны правительству, которое полностью контролирует
положение" {"Ideal", 19 julio 1936, p. 2.}.
Ровно полтора часа спустя радио Севильи передало первую из
многочисленных речей Кейпо де Льяно, которые впоследствии стали постоянными,
поражая бездарным риторическим пафосом, кровожадным фанатизмом и
нагромождениями пропагандистской лжи. В первом радиовыступлении Кейпо де
Льяно утверждал, будто военный переворот победил во всей Испании, кроме
Мадрида и Барселоны, что в этот самый момент расквартированные в Африке
войска высаживаются на полуостров, военные колонны наступают на Гранаду,
Кордову, Хаэн, Эстремадуру, Толедо и Мадрид и что "сволочь" - это слово
стало у него излюбленным при обозначении тех, кто не поддерживал мятежников,
- "будет переловлена, как крысы" {"Cruzada", p. 183.}.
В своем радиодебюте Кейпо намеренно исказил истинное положение вещей. В
тот момент мятеж, если говорить о материке, имел в Андалусии лишь частичный
успех, в Севилье, Кордове и Кадисе сопротивление республиканцев было
подавлено, Малага по-прежнему оставалась в руках Народного Фронта, а в
Гранаде еще не произошло никаких изменений {Hugh Thomas. Op. cit., p.
247-248.}.
Первая речь Кейпо вызвала замешательство среди гранадского гражданского
населения и в гарнизоне. В 1936 г. Гранада не была еще центром военного
округа и согласно воинской административной иерархии подчинялась Севилье.
Естественно поэтому, что военный мятеж в этом городе не мог не вызвать
конфликтной ситуации среди гранадских офицеров. Именно это и произошло.
Генерал Кампинс, который к 17 июля находился в Гранаде всего шесть
дней, был верен Республике. Но он, судя по всему, был человеком политически
наивным, не отдавал себе отчета в том, что происходит вокруг него, твердо
веря в лояльность своих офицеров, хотя едва их знал. Как пишут Гольонет и
Моралес, утром 18 июля генерал Кампинс собрал офицеров гранадского
гарнизона, чтобы сообщить им, что:
"Министр разрешил ему принять меры, которые он сочтет нужными, чтобы
"помешать офицерам, сочувствующим бунтовщикам, присоединиться к мятежникам".
Он же со своей стороны будет непреклонен с теми, кто попытается выступить
"против законно установленной власти". Но он "уверен", что ни один начальник
или офицер гранадского гарнизона не будет помогать восставшим и каждый
"сумеет выполнить свой долг" {Gollonet у Morales. Op. cit., p. 80.}.
Те же авторы отмечают, что в течение всего 18 июля в управлении
гражданского губернатора царила лихорадочная деятельность. Торрес Мартинес
несколько раз совещался с руководителями профсоюзов и левых партий.
Кроме того, Торрес Мартинес постоянно поддерживал связь с генералом
Кампинсом. Сам Торрес рассказывал нам:
"С момента смерти Кальво Сотело, когда обстановка начала накаляться, мы
постоянно поддерживали связь, то есть в некоторые дни мы разговаривали по
телефону по три-четыре раза. Он и сам приходил в управление гражданского
губернатора три или четыре раза за эти дни, может быть, два или три, но по
телефону мы говорили с ним постоянно" {Свидетельство Сесара Торреса
Мартинеса, записанное на магнитофон 15 октября 1977 г. Все последующие
высказывания Торреса Мартинеса взяты из этой же магнитофонной записи.}.
Торрес Мартинес вспоминает, что Кампинс (с которым он не был знаком до
приезда того в Гранаду) слепо доверял лояльности своих офицеров по отношению
к Республике:
"Не знаю, какие заверения получил Кампинс от своих полковников, потому
что этого он мне не сообщал. Однако было ясно, что генерал Кампинс убежден:
гарнизон не восстанет, если только не начнутся беспорядки, народ не выйдет
на улицы, в Гранаде не начнется серьезная заваруха. И так он думал до самого
конца. Мне он говорил, что отвечает за свои войска, если только мы
гарантируем, что народ не нарушит пределы предписанного законом порядка".
Мы уже говорили, что, выполняя приказ Касареса Кироги, Торрес Мартинес,
как и другие гражданские губернаторы, не пошел навстречу требованиям раздать
народу оружие, чтобы он мог подавить военный мятеж. Факт этот совершенно
достоверен. Его следует подчеркнуть особо, чтобы противопоставить истину
лживым измышлениям мятежников, стремившихся тем самым оправдать свои
репрессии в Гранаде - чуть ли не самые варварские во всей Испании. Мы не
только не нашли ни одного доказательства того, что гранадские власти
раздавали народу оружие; напротив, все очевидцы, с которыми мы беседовали, -
а их много - порицают гражданского губернатора за то, что он повиновался
приказам Касареса Кироги. Но самым убедительным доказательством отсутствия
оружия у рабочих служит то, что они не смогли оказать настоящего
сопротивления военным, когда в городе вспыхнул мятеж. Говорит Торрес
Мартинес:
"Да, я несколько раз говорил по телефону с Касаресом. Он мне заявил,
что ни в коем случае нельзя раздавать оружие, что мятеж будет подавлен дней
за восемь и вооружать народ при таких обстоятельствах - безумие. Кроме того,
все руководители республиканских и левых партий, с которыми я совещался,
были с этим согласны. Кампинс убедил нас в том, что мы можем положиться на
него в отношении гарнизона и что нет никаких оснований вооружать народ. Все
были удовлетворены, так как считали, что все идет хорошо, и никто не просил
меня вооружать народ. Да и кроме того, мог ли я отобрать оружие у военных и
передать его народу, если, как генерал Кампинс уверил меня, офицеры
подтвердили свою верность правительству? И еще. Если бы оружие было роздано,
кто среди гражданского населения сумел бы применить его со знанием дела в
случае мятежа?"
Торрес Мартинес и руководители Народного Фронта были убеждены и в том,
что гранадская штурмовая гвардия под командованием капитана Альвареса,
насчитывавшая сто пятьдесят хорошо вооруженных и обученных человек, выполнит
свою задачу по охране законно установленной власти. Торрес Мартинес
продолжает:
"Когда теперь, a posteriori, я размышляю, как мы могли быть уверены в
штурмовой гвардии, я говорю себе: как же мы могли не быть в ней уверены,
если это была единственная сила, сформированная Республикой и абсолютно
верная ей? Это был корпус, созданный Республикой. А значит, не было ни
малейшего сомнения в том, что у нас там были друзья, как и в том, что
командиры гвардии должны быть нашими сторонниками, иначе их не назначили бы
на эти должности. К тому же капитан, командовавший штурмовой гвардией,
капитан Альварес, прибыл в Гранаду после того, как Нестареса отстранили от
командования; ведь останься Нестарес во главе гвардии, нам и в голову не
пришло бы поручать охрану законной власти в городе силам штурмовой гвардии.
Это наверняка, потому что Народный Фронт предупредил бы нас: "Осторожнее,
это враг, это фалангист, он связан с национальным движением, он поднимет
мятеж". Но об Альваресе никто из Народного Фронта не сказал мне, что он не
вызывает доверия, никто мне о нем такого не говорил".
Губернатор Гранады твердо верил также в лояльность жандармерии. Этот
корпус, как и штурмовая гвардия, подчинялся гражданским властям, а не
военным, и Торрес Мартинес, бывший до этого гражданским губернатором в
нескольких провинциях, никогда не имел с ним каких-либо затруднений. К тому
же разве подполковник Фернандо Видаль Патан, командовавший жандармерией, не
заявлял ему о своей лояльности?
"Никто из Народного Фронта не говорил мне, что я не должен доверять
штурмовой гвардии. Правда, Народный Фронт с подозрением относился к
жандармерии. Я же думал иначе, я думал, что именно жандармерия окажется
верной правительству. У них ведь такая строгая дисциплина, они так привыкли
повиноваться приказам, и я никогда не поверил бы, что они восстанут против
Республики. И действительно, почти нигде в Испании они не примкнули к
мятежу".
Но горькая правда заключалась в том, что в Гранаде в обоих этих
корпусах были офицеры-фашисты, участвовавшие в заговоре против Республики.
Капитан Альварес оказался предателем. А за спиной Видаля Патана его
подчиненный лейтенант Мариано Пелайо готовил мятеж среди своих коллег.
В ночь с 18 на 19 июля мало кто из гранадцев спал спокойно. Радио
Гранады передавало правительственные сводки новостей и речи местных
представителей Народного Фронта, в то время как радио Севильи уверяло, будто
восставшие военные одерживают одну победу за другой по всей стране. Что
произойдет в Гранаде? Поднимется ли гарнизон против Республики? С такими
беспокойными мыслями ожидали гранадцы наступления следующего дня.
Воскресенье, 19 июля 1936 г.
На следующий день в Гранаде было получено официальное подтверждение,
что Севилья находится в руках Кейпо де Льяно. Заголовки первой страницы "Эль
Идеаль" оповещали: "Правительство предупреждает, что военный мятеж начался",
и ниже: "Оно утверждает, что мятежом охвачены только Марокко и Севилья".
Практически это означало, что положение гораздо серьезнее, чем признавалось
правительством. "Эль Идеаль" не могла получить какой-либо информации по
телефону или по телетайпу, а потому, чтобы держать в курсе своих читателей о
происходящем в стране, газете приходилось пользоваться бюллетенями новостей,
которые правительство передавало по радио. К тому же "Эль Идеаль" проходила
через цензуру. Но несмотря на скудость достоверной информации, никто уже не
мог сомневаться, что в Испании началась гражданская война.
Ранним утром "Эль Идеаль" взяла интервью у губернатора. Он утверждал,
что, по имеющимся у него сведениям, в Гранаде все абсолютно спокойно. "В
Гранаде царит полный порядок... приняты все меры, чтобы избежать его
нарушения", - заявил Торрес Мартинес {"Ideal", 19 julio 1936, p. 2.}.
Однако в это время мятежники уже завершали свои приготовления. Как
сообщает "История испанского крестового похода", в 4 часа утра полковник
Антонио Муньос из артиллерийского полка посетил полковника пехотного полка
Басилио Леона Маэстре, чтобы уточнить тактику восстания. Но у них возникли
разногласия относительно некоторых деталей, и переговоры между
офицерами-мятежниками продолжались весь день 19 числа и часть 20-го
{"Cruzada", p. 284.}.
Так же, в "Истории...", указывается, что в 11 часов утра у генерала
Кампинса состоялся срочный телефонный разговор с правительством. Ему
надлежало направить колонну, чтобы овладеть Кордовой, которая находилась под
контролем мятежников во главе с полковником Каскахо. Кампинс вызвал обоих
полковников и приказал им готовиться к выступлению. Перед Муньосом и Леоном
Маэстре встала непредвиденная трудность. Если бы они последовали
распоряжениям правительства, то сил гарнизона, и так уже сократившихся из-за
большого количества летних отпусков, могло не хватить, чтобы обеспечить
победу мятежников в Гранаде. Муньос и Леон Маэстре решили прибегнуть к
уловкам, и в течение всего дня обманывали Кампинса с помощью различных
предлогов: то офицеры упорствуют и не хотят покидать Гранаду, то требуется
время для проверки материальной части... {Ibid., p. 279.}
Как раз в 11 утра в помещении Левой республиканской состоялось
собрание, о котором нам рассказал один из присутствовавших там, доктор Хосе
Родригес Контрерас:
"Было воскресенье. Я узнал об этом, а может быть, мне специально
сообщили, хотя я и не был членом Левой республиканской, потому что с тех
пор, как распалась старая радикально-социалистическая партия, я не входил ни
в какую партию. Я сидел дома, оказывал посильную помощь, выступал как
советник, но не был членом никакой партии. Так вот, мне сообщили о собрании,
возможно, это был Пако Эскрибано, местный секретарь Левой республиканской,
мой клиент и близкий друг. Кажется, это он сказал мне, чтобы я приходил.
И я пошел. Было 11 часов утра. Собралось все руководство Левой
республиканской. Присутствовал алькальд, Фернандес Монтесинос, был также
Вирхилио Кастилья, председатель провинциального совета. Торреса Мартинеса,
губернатора, не было, нет, его точно не было. И вот я обратился к
Монтесинвсу и говорю ему: "Знаешь, пора принять меры немедленно, вы сидите
сложа руки, ведете себя как глупцы, как безвольные и бессильные люди, а все
это очень серьезно". Он отвечает: "Да погоди, посмотрим..." "Нет, - говорю
я, - нет, обязательно надо принимать меры, потому что и я и вы, и вы и я,
все мы знаем (да и все в Гранаде знают), кто возглавит мятеж, если он
начнется: это Мариано Пелайо (он тогда был лейтенантом жандармерии), капитан
Фернандес, капитан Нестарес и кое-кто еще". "Да вот, понимаешь..." -
отвечает. И все сомневаются, сомневаются, сомневаются, а я говорю:
"Послушайте, этой ночью мы еще можем всех их арестовать, и дело с концом, и
никакого мятежа не будет, хотя Севилья в руках мятежников". Но они меня не
послушались" {Свидетельство доктора Хосе Родригеса Контрераса, записанное на
магнитофон в Гранаде 23 августа 1978 г.}.
После полудня капитан Нестарес посетил пехотные и артиллерийские
казармы, стараясь убедить обоих командиров и офицеров-заговорщиков, что надо
немедленно брать инициативу в свои руки. Его визиты были замечены и доведены
до сведения Торреса Мартинеса, который сразу же позвонил Кампинсу, чтобы
спросить, почему Нестарес зачастил в казармы. Торрес, измученный
противоречивыми указаниями из Мадрида, поступавшими в течение всего дня,
получил от не менее усталого Кампинса ответ, что он постарается узнать, в
чем тут дело. Кампинс позвонил в артиллерийские казармы, но снова получил
весьма расплывчатые объяснения {"Cruzada", p. 279-280.}.
Тем временем, как и следовало ожидать, среди рабочих нарастало
беспокойство. Из сообщений по радио стало ясно, что борьба идет уже по всей
стране. Но, вероятно, рабочие еще верили в лояльность гранадского гарнизона,
потому что приняли решение сформировать свою колонну, чтобы освободить
Кордову, и попросили Мадрид оказать им в этом помощь. Через некоторое время
подполковник жандармерии Фернандо Видаль Паган, который, как мы уже
говорили, был лоялен к Республике, получил телеграмму из Мадрида, в которой
ему предписывалось вооружить эту колонну оружием, хранившимся в арсенале
артиллерийского полка. Но Муньос, командир артиллерии, решил не выпускать из
своих рук ни одной винтовки. Снова последовали звонки из Гранады в Мадрид, и
наоборот. Наконец в 9 часов вечера Кампинс решил лично направиться в
казармы.
Там он собрал офицеров и приказал им, чтобы они передали оружие
жандармерии. Затем он вернулся в комендатуру, так и не узнав - до сих пор! -
о том, что полковники предали его.
Вечером Видаль Паган получил от правительства новые инструкции, которые
подтверждали приказ изъять оружие из артиллерийского арсенала. Видаль Паган
возложил исполнение этого поручения на лейтенанта Мариано Пелайо, которого
он явно ни в чем не подозревал {Ibid., p. 280-281.}.
С этого момента положение республиканцев в Гранаде начало резко