Гимадеев Станислав. Принцип четности

   Клим был там, но он спал в странной и неудобной позе: сползя всем телом куда-то вниз и раскидав по сторонам длинные руки. Худой, небритый подбородок его торчал почти вертикально вверх, а в приоткрытом впалом рту поблескивали зубы. Сергей разглядывал его несколько мгновений, вспомнив при этом рассуждения Кирилла о том, что Клим является в резервации очень подходящим претендентом на роль ночного грабителя. Затем он слез с подножки и снова зашагал по дороге в сторону перекрестка.
   Артем тем временем, как ни в чем ни бывало, запрыгнул на транспортер, прошел по нему до конца, соскочил вниз и потопал по Магистральной. Без всякого сомнения, парень знал, куда шел. Когда спустя некоторое время Сергей приблизился к транспортеру и остановился, Артема уже не было видно. Очевидно, он исчез в одном из темных переулков.
   Какое-то время Сергей стоял неподвижно, навалившись руками на прохладное резиновое покрытие, и смотрел на раскинувшиеся перед ним полуосвещенные кварталы. Окна в домах то тут, то там гасли и вспыхивали вразнобой, словно огни в елочной гирлянде. Сергею показалось, что они заговорщически подмигивают ему.
   Конторский нервничал. В ожидании машины они находились возле транспортера уже около получаса, и он все время обеспокоено вертел головой по сторонам и то и дело перекладывал из одной руки в другую старенький измятый плащ. На земле возле него стоял чемодан и огромная, раздутая от напиханных в нее вещей, сумка. Сергей конторского раньше никогда не встречал. Вид у того был довольно жалкий и взъерошенный, лет ему было около сорока, роста он был приземистого, телосложения среднего и постоянно близоруко щурился, поглядывая в сторону шоссе, и нервно облизывал потрескавшиеся губы. Наспех повязанный галстук съехал набок, а шнурок на одном из ботинок грозил вот-вот развязаться. Похоже, что минувшей ночью он не спал - об этом говорили его красные, воспаленные глаза на помятом, небритом лице. Машина из города запаздывала, и с каждой минутой томительного ожидания конторский волновался все сильнее и сильнее, и даже когда мужики в будке на несколько секунд включили транспортер, он встрепенулся, словно его ударило током.
   - Что - уже?.. - сипло выдохнул он и присел к чемодану и сумке.
   - Да успокойтесь вы, - сказал Барновский. - Видите же, что машины еще нет. Просто транспортер проверяют. Хотите валерьянки?
   - Н-нет... спасибо... - пробормотал конторский, очень медленно выпрямляясь.
   - Виталий... э-э... Как вас? - протянул Барновский. - Все забываю...
   - Андреевич... - проронил конторский, вздыхая.
   - Виталий Андреевич, не волнуйтесь вы, ради бога, - успокаивающе заговорил Барновский. - Когда скажут, тогда и пойдете. Что с вами, прямо?
   - Не знаю, - снова сказал конторский, потирая шею. - Как-то все это в голове не укладывается... Растерялся немного.
   - Бывает, - кивнул понимающе Барновский. - Володя, ну что у них опять? спросил он у стоящего рядом Кравца. - Полчаса жаримся.
   Кравец молча пожал плечами - дескать, что я могу поделать? Он стоял в нескольких шагах от них, в тени Сергеевой машины, и сосредоточенно копался в своей кожаной коричневой папке.
   Кирилл, Филин и Володя Лобан стояли недалеко от транспортера кружком, курили и щурились на солнце. Жара в этот день выдалась нешуточная. Ни малейшего дуновения ветерка не чувствовалось в воздухе, ни единого облачка не наблюдалось в пронзительно-голубом небе.
   - Градусов тридцать, наверное... - пропыхтел Барновский, доставая носовой платок и вытирая капли пота с лысины.
   - Сапоги зимние забыл, - проговорил вдруг конторский сокрушенно. - Черт, они же там на полке стояли...
   - Сапоги? - переспросил Барновский. - Зачем вам сапоги сейчас? Что вы, прямо, такое говорите?
   - Да в спешке я... - сказал конторский. - И сапоги, и шапку тоже, кажется... Или взял я шапку? - Он покосился на сумку.
   - Слушайте, на кой шут вы это все притащили? - поинтересовался Кравец, не отрываясь от папки. - Зачем, спрашивается? Какие-то чемоданы принесли... Вот выбрались бы и потом свои вещи забрали спокойно. Пропадут они, что ли, я не понимаю! Что с вами, Виталий Андреевич?
   - А, да не знаю я!.. - отчаянно махнул рукой конторский. - Ну, не подумал просто... Сам не знаю зачем.
   - Пригнали б машину к транспортеру, - рассудительно продолжил Кравец, все так же не поднимая головы. - Хоть вечером, хоть завтра... Принесли бы вам ваши вещи, никто бы их не съел. Многие же так делают. Вы же все равно на себе все не утащите, что вы в самом деле?
   - Ну, обратно же не понесешь теперь? - развел руками конторский.
   - Обратно - нет, - сказал Кравец твердо. - Куда теперь обратно? В любую минуту машина может приехать.
   - И ключи не взял! - воскликнул конторский. - Я ведь даже об этом не подумал!.. А мои-то, наверняка, сейчас все на даче. Как же я без ключей-то? Я даже и не помню, где они лежат... Вот ведь! Совсем об этом не подумал...
   - На дачу поедете, - произнес Барновский, обмахиваясь платком. - Обрадуете семью. Детишек-то много?
   - Двое, - ответил конторский, снова крутя головой в разные стороны. - А как я на дачу - с сумками? А это не она? - вдруг спросил он.
   На том конце транспортера с визгом затормозила машина "скорой помощи", и из нее стремительно стали выскакивать санитары.
   Кравец сразу же поднял голову, взглянул в сторону шоссе, затем резко захлопнул папку и быстрым шагом подошел к ним.
   - Ну что же, Виталий Андреевич, - официальным тоном проговорил он. - От лица мэрии, от лица всей резервации позвольте пожелать вам дальнейших успехов! Уже, так сказать, по ту сторону Оболочки. Ни пуха вам, ни пера. - Он протянул ему руку.
   - С-спасибо... - выдавил конторский, вяло пожимая ладонь Кравца.
   - "К черту" надо говорить, "к черту", - прокряхтел Барновский, пряча носовой платок в карман. - По местам, хлопцы! - скомандовал он полицейским.
   Вся курящая троица побросала окурки. Лобан остался у этого края транспортера, а Кирилл и Филин торопливо потопали к его середине, туда, где проходила воображаемая граница Оболочки.
   - Значит так, - поспешно заговорил Кравец конторскому. - Никакой самодеятельности и неуверенности быть не должно. Как только я скажу, залезаете на транспортер и выходите. Поняли меня?
   Тот мелко закивал, хлопая глазами. Казалось, он до конца так и не понял, что же происходит. Размашистым шагом Кравец направился к середине транспортера, держа папку под мышкой. Санитары на том конце уже вытаскивали из машины носилки.
   - Всем лишним отойти на положенное расстояние! - выкрикнул Барновский скопившимся рядом нескольким зевакам.
   Наблюдатели покорно попятились. Двое грузчиков из столовой, исполнявшие в резервации по совместительству роль санитаров на подобных мероприятиях, стали раскладывать на земле свои носилки. Кирилл и Филин уже стояли на положенных местах по разные стороны транспортера, возле самой границы, пристально поглядывая вокруг.
   Санитары из машины "скорой помощи" осторожно стали устанавливать носилки на транспортер. Отсюда не было видно, кто на них лежал. Санитары о чем-то перекрикивались с Кравцом, стоявшим рядом с Филиным.
   Сергей поднял у "Рафика" заднюю дверцу и сел в нагретую лучами солнца кабину.
   - А ну, держи дистанцию! - строго прикрикнул Барновский двум пацанам, крутившимся рядом. - Володя, - сказал он Лобану, - отгони их!
   Конторский стал взволнованно переминаться с ноги на ногу, не сводя взгляда с носилок.
   - Включай! - крикнул Кравец в сторону будки. - Только на самой малой!
   Двигатель транспортера загудел, резиновая лента судорожно дернулась и носилки с лежащим на них человеком очень медленно стали ползти вперед. В воздухе воцарилось полное безмолвие, словно на торжественной церемонии только жалобно поскрипывали в тишине заржавленные механизмы. Озабоченный Кравец вернулся к Барновскому, поблескивая на солнце оправой очков.
   - Алексей, - выдохнул он, - санитары говорят, что бабка очень плоха... Боялись, что в дороге умрет. Надо срочно Касьянову к "минусу" доставлять! Где она сейчас, не знаешь? В конторе, наверное?
   - Сейчас Виктора пошлю, - произнес Барновский, не сводя взгляда с транспортера. - Найдет. Не в конторе, так дома, значит...
   - Ага, - сказал Кравец. - Давай. И всех - сразу к больнице! Чем черт не шутит... Я только в мэрию на пять минут заскочу.
   Носилки тем временем пересекли невидимую грань и теперь передвигались уже по территории резервации. Пресловутый Проход был сотворен. Конторский замер на месте, превратившись в статую, и как завороженный смотрел на бабку, лежащую под простыней на носилках. Бабка оказалась совсем крохотной и сухонькой, впавшие глаза ее были закрыты, узкой полосой чернела прорезь беззубого рта, и она никак не походила на живую.
   Интересно, мелькнула у Сергея мысль, если сейчас кто-нибудь запрыгнет на транспортер и побежит наружу, что будет делать полиция? Откроет огонь? Начнет хватать за ноги? Надо будет поинтересоваться у Кирилла.
   Транспортер выключили, когда носилки были в полуметре от его конца. Грузчики стали перекладывать старушку на свои носилки, а Кравец торопливо сказал конторскому:
   - Давайте, Виталий Андреевич... С богом.
   Конторский встрепенулся, лихорадочно схватил свою поклажу и стал вскарабкиваться на транспортер. С сумкой и чемоданом у него это получалось плохо, он даже в какой-то момент чуть-чуть не сорвался обратно.
   - Да оставил бы он свои котомки, - проворчал Барновский, сокрушенно качая головой. - Вот же прямо...
   Наконец конторскому все же удалось с грехом пополам забраться на транспортер. Пошатываясь и робко делая шаг за шагом, он двинулся по резиновой ленте навстречу своей свободе. Он выглядел довольно неуклюже с расставленными в разные стороны руками, в одной из которых он сжимал чемодан, а в другой сумку. Через каждый шаг его покачивало из стороны в сторону, он замирал и испуганно оборачивался, словно так в полной мере и не осознав, что происходит; и все время хотелось крикнуть ему, чтобы он бросил эти свои дурацкие шмотки к чертовой матери и бежал, бежал...
   Сергею не удалось досмотреть, как он дойдет до конца транспортера, потому что грузчики уже затолкали носилки в машину и попрыгали за ними следом.
   - Давайте, давайте, - торопливо заговорил Кравец Сергею, снимая очки и массируя веки. - Не дай бог, умрет по дороге. Ищи потом Проход...
   Сергей завел машину, развернулся и поехал к больнице.
   Возле бывшего почтового отделения, служившего в резервации больницей, как всегда, было безлюдно и тихо. Частично из-за жары, частично из-за того, что дом стоял на северной стороне, почти у самой Оболочки. Справа, метрах в двухстах, простирались гаражи, впереди - все та же железная дорога. Не лучшее место для больницы, но приходилось довольствоваться тем, что есть.
   Напротив входа, через тротуар, на бетонном бордюре сидел Артем и чем-то сосредоточенно играл в дорожной пыли. Несмотря на палящий зной, как и всегда, на нем была натянута черная вязаная шапочка, и Сергей поймал себя на мысли, что никогда не видел парня без нее. Артем даже не обратил внимания на подъехавшую машину и продолжал ковырять у себя под ногами тонким, ободранным прутиком.
   На крыльце возникла долговязая фигура Уманцева, являвшего собой в резервации оплот медицины. Уманцев кивком головы поздоровался с Сергеем и, щурясь от слепящего солнца, стал ставить в двери распорки, чтобы грузчикам-санитарам было легче пройти с носилками. Мужики в фургоне засуетились, и Сергей вышел из машины, чтобы не жариться.
   Обеденное время уже подходило к концу. В столовую идти было бесполезно, и он решил, что перекусит потом в "Мирке". Пока разбирались с носилками, Сергей неторопливо прошелся вдоль больницы. На дальнем конце дома он остановился.
   Вот здесь и был знаменитый минус-Проход, называемый в обиходе просто "минусом". От торца здания к железной дороге шел довольно крутой уклон, напрочь поросший полынью и лопухами. Метрах в тридцати от того места, где стоял Сергей, среди этой травы, щедро покрытой копотью и сажей, был вкопан одинокий покосившийся деревянный столбик - единственный ориентир, указывающий на местоположение Прохода. Именно в этом месте он и появлялся, согласно принципу перпендикулярности, в те моменты, когда умирал какой-нибудь очередной сердобольный "смертник". При этом бог получал его душу, а кандидат на выход желанную свободу. Сама же комната, где доживали свои последние дни и часы умирающие, располагалась в торце больницы, и окно ее выходило прямиком на эту железную дорогу, эти лопухи и этот столбик.
   Несколько минут Сергей постоял здесь в тени и тишине, глядя на темные исполинские ели по ту сторону железнодорожного полотна. Он вспомнил, как Кирилл рассказывал историю, произошедшую здесь года два назад. Кто-то выходил из резервации под проливным дождем, да еще глубокой ночью. Случай был экстренный. Какой-то раковый больной скончался, причем как-то незаметно, в том смысле, что точный момент смерти никто определить не смог - не дежурить же возле его постели сутками... В общем, застал он всех, можно сказать, врасплох. Никто не успел, как следует подготовиться, да тогда еще и процедуры подготовки кандидатов не были должным образом отработаны. Счастливчик прибежал сюда, к Проходу, спросонья, буквально, в чем мать родила. А медлить, разумеется, нельзя: не дай бог Проход затянется... Стояла тогда поздняя осень, повсюду слякоть, уклон представлял собой глиняное месиво, по которому вниз ручьями стекала вода. Начал мужик в темноте спускаться по склону, не удержался, поскользнулся и с воплем помчался на заду вниз. Потом вопли стихли и - тихо. Ни ответа, ни привета. Отсюда сверху не видно, что там внизу творится, даже перепугались - уж, не промахнулся ли счастливчик мимо Прохода. Стали кричать не отзывается. Так до утра и гадали: помер он или выбрался наружу? Ну, а когда рассвело, поглядели - вроде тела нигде нет, обошлось, стало быть...
   Так и я, наверное, когда-нибудь в раскорячку буду спускаться к этому столбику, невесело подумал Сергей. Лет через семнадцать... Как тебе такая перспектива, родной, спросил его внутренний голос. И нужно ли тебе это будет, вообще, через семнадцать лет? У тебя уже будет к тому времени очень большой живот и очень маленькое желание что-либо менять. Если оно вообще будет - это желание. Так уж устроены люди. Смирение и покой. Все, что ни делается - к лучшему, да? И на все есть воля божья, да? Что-то уж больно пессимистично получается, заметил второй, тоже у Сергея внутри. Зачем это отравлять себе существование надеждами на худшее? А вдруг повезет, и завтра выпадет жребий? Или, скажем, резервация возьмет и исчезнет? Вот просто так, раз - и нету. Ведь нет же ничего невозможного. А мечтать о несбыточном, усомнился первый, это ли не вред для организма? Крушение надежд, позднее прозрение, сожаление о силах и годах, бесполезно потраченных на битву с ветряными мельницами - это лучше? Нет, надеяться надо на худшее. Лучшее, оно никуда от тебя не денется, повезет - так повезет, а нет - так нет. На нет и суда нет... Но ведь смирение и покой парализуют все стремления, парировал второй. Это значит просто признать, что ничего не надо делать. А может воля-то божья в том и состоит, чтобы проверить, смиришься ты или нет? Ладно, ладно, язвительно сказал первый, а что ты можешь сделать, как ты можешь на что-то повлиять? От тебя же не зависит результат жеребьевки. Или ты уже нашел иной способ? А Лыткин, упрямо твердил второй, а сантехник Чистяков? Тут есть, над чем поразмыслить, не правда ли? Не торопись с выводами, посоветовал первый. Ты же знаешь, что не следует умножать число сущностей сверх необходимости. За всеми этими случаями может стоять самое обыденное объяснение, и ты вновь окажешься у разбитого корыта. Ведь можно было и не связываться с Лыткиным? Ведь можно было забыть про письмо Смирновой и не показывать его Кириллу? Можно же было! И все бы осталось как прежде. И колесо бы не завертелось... А что будет теперь? Куда ты влезаешь? Ну и что, проговорил второй. Какая, собственно, разница, чем это все обернется? В конце концов, важен процесс, а не результат. Да Кирилл-то такой же, заметил первый с ехидцей. Он тоже не может ничего не делать и сидеть спокойно. Лучше хоть что-то предпринять, хотя бы из интереса, проговорил второй. Не предопределяя заранее исход. По-моему, это лучше, чем впадать в спячку. Живот отрасти всегда успеет, зачем же ускорять этот процесс? И Кирилл, между прочим, надеется на мое участие. Разве можно теперь сворачивать на полпути? Давай-ка, дождемся, чем все обернется, а там решим, что дальше. Ведь чем-то это должно закончиться, причем в ближайшее время... Вот почему-то есть такое предчувствие и все. Что-то все равно произойдет! Ну, давай дождемся, как-то исчезающе-тихо произнес первый голос, давай посмотрим...
   Нарастающий лязгающий грохот состава, появившегося из-за леса, вывел Сергея из размышлений. Однако, пора и пообедать, сказал он себе и пошел обратно к машине.
   Грузчики уже управились со старушкой и, очевидно, тоже ушли на обед, потому что перед больницей никого не было. Кроме Артема. Проходя мимо него, Сергей заметил краем глаза, как что-то блеснуло на солнце в пыли, у парня под ногами. Сергей остановился и присмотрелся.
   Артем самозабвенно и тщетно пытался подцепить с земли концом прутика что-то блестящее и металлическое, похожее на пуговицу. Эта игра настолько увлекла его, что он даже пыхтел, высунув язык, и ничего не замечал вокруг. Сергей почти вплотную приблизился к нему, наклонился, чтоб рассмотреть предмет в пыли и даже присвистнул от удивления.
   Это была не пуговица, это была золотая серьга. Увесистая, грамма на три серьга в виде кленового листка с камушком у основания.
   - Ты где это взял? - спросил Сергей у парнишки.
   Артем перестал ковыряться в пыли и поднял на него свое вечно перепачканное лицо.
   - Откуда это у тебя? - снова спросил Сергей.
   Артем молчал, сопел и глупо улыбался до ушей. Его вязаная шапочка сползла ему чуть ли не на нос.
   - А ну-ка, дай сюда.
   Сергей присел, поднял серьгу с земли, сдул с нее пыль и стал рассматривать на ладони. Артем что-то промычал, выражая таким образом свое недовольство и даже протянул руку, чтоб взять серьгу обратно.
   - Но-но! - строго сказал Сергей, отступая от него на шаг. - Откуда это у тебя!? - опять спросил он.
   Он знал, что парень все равно ничего не скажет. Сергею за все время пребывания в резервации еще не разу не удавалось услышать от Артема осмысленной речи. Все что он слышал, было сопением, мычанием и всякими похожими на то звуками. Сам Артем, видимо, все слышал, насколько понимал было неизвестно, а изъяснялся он с людьми в основном жестами.
   Парень запыхтел и нахмурился. Ему явно не нравилось, что у него отобрали игрушку. Он стал переминаться с ноги на ногу и теребить в руках пруток. Какая тут к черту симуляция, подумал Сергей, вспомнив недавние разглагольствования Валеры. Самый, что ни на есть, псих. Нельзя же, в конце концов, так умело имитировать? Одна только шапочка при тридцати градусах жары чего стоит...
   - Ты можешь показать, где ты ее взял?! - предпринял еще попытку Сергей, потрясая серьгой перед носом Артема.
   Тот насупился и втянул голову в плечи.
   - Что за допрос? - раздался за спиной Сергея знакомый голос.
   Он не заметил, как сзади подошел Филин в сопровождении высокой светлой девицы лет тридцати. По всей видимости, это и была Касьянова - та самая кандидатка, о которой упоминал Кравец. Она оказалась совсем налегке - только небольшая сумочка и выражение смятения на бледном лице.
   - Чего это ты к парню пристаешь? - поинтересовался Филин, бросая пристальный взгляд сначала на Сергея, а затем на Артема.
   - Этот парень играет очень занятной игрушкой, - сказал Сергей и показал Филину серьгу.
   Несколько мгновений Филин неподвижно изучал украшение на ладони Сергея.
   - Очень интересно, - процедил он потом. - Где он ее взял?
   - Попробуй узнай у него, если сможешь, - сказал Сергей.
   - Ладно, разберемся, - сухо сказал Филин и кашлянул. - Дай ее мне.
   - Зачем? - спросил Сергей. - Я хочу ее Кириллу показать. Может она из тех, что пропали? Из награбленных...
   - Вот я и говорю - разберемся, - произнес Филин медленно. - Не твоя это забота: из тех - не из тех... Давай.
   Тон Филина, как это происходило почти всегда, не понравился Сергею.
   - Возьми, конечно, - проговорил он, отдавая серьгу Филину. - Разбирайтесь. А, может, он у мамы ее взял? - сказал Сергей, усмехнувшись.
   - У мамы? - повторил Филин холодно. - Ну, ну. Я тебе, шутник, только хочу сказать: не лез бы ты не в свои дела. Это было б лучше.
   - А в какие это не в свои дела я лезу? - поинтересовался Сергей, внутренне ощетинившись.
   Но обмена колкостями у них не получилось. Из-за угла дома вынырнули Кравец и Барновский. Грузный Барновский отдувался и еле поспевал за стремительной походкой долговязого Кравца. По пути он обтирал шею носовым платком. Сергей в душе искренне посочувствовал Барновскому: при его комплекции переносить такую жару было явно нелегко.
   - Так. Хорошо, - кинув взгляд на девицу, бросил Кравец. - Я к Уманцеву.
   Он исчез в дверях больницы, а Барновский подошел к ним.
   - Вот ч-черт... - хрипло задыхаясь, сказал он. - Даже газировки выпить некогда. И зачем только такая парилка?..
   - А Кирилл-то где? - спросил Филин, вытаскивая "беломорину".
   - Мэр его срочно вызвал... - пропыхтел Барновский.
   - Для чего? - тут же поинтересовался Филин. Рука с папиросой замерла в воздухе.
   - Не знаю я, Виктор!.. - выдохнул Барновский, вытирая платком лоб. - Надо, значит.
   - Странно, - произнес Филин и сунул папиросу в рот.
   - Почему? - пожал плечами Барновский. - Что ты имеешь в виду? Ох жарко, гадство...
   Филин ответил не сразу. Он закурил и сделал несколько могучих затяжек. Барновский сморщился от дыма и стал отгонять его рукой.
   - Ну и как мы теперь?.. - сказал Филин, щурясь и выпуская дым из ноздрей. - Ни Вовки, ни Кирилла... Вовка, что ли, на "почте" опять?
   - Ты хоть в сторону дыми, - попросил Барновский. - На "почте", на "почте"... Машина должна придти. Чего ты, Виктор волнуешься, как первый раз? Что, разве бабулька уже померла? - спросил он, вопросительно глядя на Сергея.
   - При мне, вроде как - нет, - отозвался Сергей.
   - Придет Кирилл, никуда не денется, - сказал Барновский, - Тем более, неизвестно, сколько еще тут сидеть. Долго она еще протянет?..
   - Так мы можем до темноты тут находиться? - робко спросила девица.
   - Почему до темноты, - кашлянул Филин. - Может, и до завтра. Или до послезавтра. Как повезет.
   - Как - до послезавтра?.. - растерянно проговорила она. - И что, ночью здесь...
   - Зачем же здесь? - пропыхтел Барновский. - В больнице. Что вы, прямо, такое говорите?
   - А вы, милочка, как хотели? - желчно сказал Филин. - Бывало и по трое суток сидели - и ничего.
   - Ой, а я даже в отделе, как следует, не попрощалась!.. - сказала Касьянова. - С девчонками... Все же на обеде, понимаете... Алексей Петрович, сказал она жалобно, - а, может, я еще успею сбегать?
   - Господи, да что вы глупости-то говорите! - удивленно помотал головой Барновский. - Вы разве не понимаете, голубушка?
   - Я же их больше не увижу!.. - чуть не заревела она. - Чего они так долго в столовой-то... Не идут и не идут!.. Ой, я же даже начальника не предупредила! А как теперь, а?
   - Вы, милочка, может передумали? - вставил Филин язвительно. - Оставайтесь - и все дела!
   - Нет! - испуганно проговорила Касьянова. - Нет-нет... Почему передумала?.. Как это... Я не передумала вовсе...
   - Тогда ждите и не причитайте, - скривился Филин, сплевывая под ноги. - А то за ними ходишь... Кукуешь тут с ними в такую жару, а они - в сопли.
   - Будет тебе, Виктор, - проговорил Барновский. - Перестань.
   - Пожрать даже невозможно, - сквозь зубы сказал Филин.- Слышь, Петрович, почему "смертников" постоянно в обед привозят? Специально, что ли?
   - Совсем даже не постоянно, - пробормотал Барновский. - Что это ты такое говоришь?
   - Да, все время так!.. - отмахнулся Филин. - Как обед - они машину гонят. Надоело уже...
   Обеденная тема напомнила Сергею о его решении зайти в бар и перекусить. Его присутствие здесь было уже не нужно, и пожелав всей компании удачи, он забрался в машину и поехал обратно.
   На площадке перед мэрией Сергей заглушил двигатель, вылез и направился в "Мирок". Но в десятке шагов от входа в бар он внезапно остановился. В глаза ему бросилась одна сцена.
   В узком пространстве между кирпичным домом, где находился бар, и чередой овощных ям, ощетинившихся ржавыми загнутыми вентиляционными трубами, у самой восточной кромки резервации стояла знакомая сгорбленная фигура Ревича. По ту сторону Оболочки, к самой сетке прильнули трое человек: женщина, мужчина и девочка-подросток. Все четверо молчали, и хотя отсюда и не было слышно, об этом можно было догадаться по их неподвижным, словно бы окаменевшим позам. Они просто стояли и, не отрываясь, смотрели друг на друга: Ревич, безвольно опустивший руки вдоль тела и они - вцепившиеся в три десятка пальцев в ржавую сетку.
   Картина эта вдруг неожиданно больно полоснула Сергея по сердцу, и он непроизвольно стиснул зубы.
   - Сволочь... - процедил он тяжело. - Тварь ты этакая... Его-то за что?
   Девочка на той стороне шевельнула рукой; Сергею показалось, будто она смахнула слезу. Ревич что-то сказал, вытянув в отчаянии вперед одну руку, но потом она вновь упала и повисла плетью. Библиотекарь ссутулился и еще больше втянул голову в плечи.