Страница:
Но статус оппозиционера, пусть даже и сверхпопулярного, тяготил Ельцина. Он жаждал реванша. Горбачев по-прежнему оставался для него главным соперником, вот только конкурировать с ним впрямую Борис Николаевич возможности не имел.
Неважно, что его популярность росла день ото дня. Для того чтобы вступить с Горбачевым в окончательный, решающий поединок, одной популярности явно недоставало. Ельцину нужен был хоть какой-то статус: плацдарм, позволяющий не покусывать генсека из подворотни, а разговаривать на равных, с позиции силы.
Ближайший ельцинский сподвижник Михаил Полторанин так описывал этот синдром застоявшегося броска :
«В нем ревность разгоралась как костер. Почему он, такой умный, такой сильный, могучий, в этом не участвует, а замухрышки тут, понимаешь, политику государственную определяют».
Окружение предлагало Ельцину на выбор несколько вариантов реванша. Пойти на выборы либо в Моссовет, либо сразу в российский парламент. В первом случае, как писал его помощник Суханов, «планировался “захват” Москвы через избрание главой Моссовета». Но столичный план Борис Николаевич, поразмыслив недолго, отверг: возврат в Москву означал для него откат в прошлое.
Вариант второй казался, несомненно, куда более заманчивым: пройти в Верховный Совет РСФСР, дабы претендовать на место спикера, а потом…
Лев Демидов, один из десяти ельцинских доверенных лиц на выборах в союзный парламент, рассказал мне, что окончательную точку в метаниях поставил один весьма откровенный разговор.
Видя колебания Бориса Николаевича, его тогдашнее окружение объявило: надо баллотироваться в Верховный Совет. Рано или поздно в России будет введено президентство. Кто как не вы, дорогой шеф, достойны занять этот пост.
Эти музыкой звучащие слова легли на благодатную почву. Ельцин давно уже размышлял о чем-то подобном.
Конечно, определенный риск был. Нет, в том, что он получит мандат, сомнений как раз не возникало: Ельцина с ходу избрал бы любой регион. А вот за председательское кресло следовало еще побороться, слишком рано было сбрасывать Горбачева со счетов.
К тому времени взаимная нелюбовь их приближалась уже к апогею. Горбачевский помощник Шахназаров вспоминает, как на одном из заседаний Политбюро генсек принялся вдруг размышлять вслух:
«Странные вещи в народе происходят! Что творит Ельцин – уму непостижимо. За границей, да и дома, не просыхает, говорит косноязычно, несет порой вздор, как заигранная пластинка. А народ все твердит: “Наш человек!”»
По-моему, даже по прошествии десятилетий Михаил Сергеевич так и не понял, за что же народ полюбил Ельцина.
Все, о чем говорил генсек, было истинной правдой: и косноязычие, и вздор, и непрекращающееся пьянство. Но Ельцин был хорош уже тем, что разительно отличался от Горбачева. Он был искренен – так, по крайней мере, казалось. Эмоционален. Он был живым, черт возьми!
Ельцин – это своего рода черный человек Горбачева; его антипод; мистер Хайд при докторе Джекилле. У него отродясь не водилось никаких программ и глобальных планов. Он не предлагал ничего нового, кроме общих, избитых лозунгов. Все, что делал он, ограничивалось размазыванием Горбачева и партийной элиты по стенке.
Просто раздражение горбачевской четой было в народе уже столь велико, что одно это возносило любых недругов генсека на щит: кстати, по такому же точно принципу немало политиков в конце 90-х сделали карьеру на оголтелой критике президента.
Перефразируя слова Чаадаева, можно смело сказать: «Ельцин победил не потому, что он прав, а потому что неправы его враги».
Последней решающей ошибкой, допущенной Горбачевым (а сколько их было всего? и не сосчитаешь!), стало избрание его в марте 1990 года президентом СССР. Если бы генсек отважился на прямые, демократические выборы, власть его только укрепилась бы. Но он панически, смертельно боялся провала и неожиданностей. Поэтому СССР стал единственной страной, где президента выбирал не народ, а подконтрольный ему парламент. Да и то: почти треть депутатов проголосовала «против» – результат очень показательный.
Оттого, что Горбачев гордо звался теперь «президентом», ничего существенного не поменялось. Ему бы отрешиться от КПСС, приноровиться к новым веяниям – страна уже бурлила вовсю, только за первые 2 месяца 1990 года в Союзе прошло 6,5 тысяч забастовок, самыми мощными из которых были, конечно, шахтерские стачки, но Михаил Сергеевич монотонно продолжал бубнить про обновление и плюрализм.
Можно подумать, Ельцин приплачивал ему за конферанс , ибо лучшего контраста, чем горбачевские благоглупости, трудно было сыскать даже при всем желании…
Ельцин колебался недолго. Он решает идти в депутаты от своего родного Свердловска. Почему же не от Москвы, где всего год назад, на выборах в союзный парламент, он получил рекордное число голосов: почти девяносто процентов?
На встречах с избирателями кандидат объяснял это тем, что пришло, дескать, время порадеть за малую родину.
Вряд ли. Мне думается, истинная причина была куда прозаичней. Ельцин рассуждал прагматично и здраво: повторить прошлогодний московский успех было для него задачей архисложной. Получи он теперь хоть на тысячу голосов меньше – со стороны это выглядело бы как падение его популярности.
В Свердловске же он ничем не рисковал. Земляки все еще продолжали обожествлять бывшего своего вожака.
Расчет оказался верным. За Ельцина проголосовали 95 процентов избирателей – больше даже, чем в Москве.
Вообще, к выборам этим Ельцин и его команда готовились куда более основательно. Созданное на базе Межрегиональной депутатской группы движение «Демократическая Россия» выставила своих кандидатов практически по всем округам.
У «ДемРоссии» не было ни особых денег, ни административного ресурса. И тем не менее она одержала сокрушительную победу: демократы выиграли в каждом третьем округе. Крупные города – Москва, Ленинград, Свердловск – поголовно отдали свое предпочтение выдвиженцам Ельцина: именно выдвиженцам, ибо все обращения в поддержку кандидатов были подписаны им лично, и это во многом определило исход битвы.
Если в союзный парламент Ельцин пришел один-одинешенек, то теперь за ним стояла уже целая команда. В основном, это были те, с кем сошелся он в Верховном Совете СССР: люди яркие, неординарные, а потому очень быстро выкинутые за борт.[14]Впрочем, о командных принципах Бориса Николаевича мы поговорим отдельно, пока же скажу лишь о том, что к концу первого президентского срока никого из той, самой первой его гвардии, рядом с Ельциным не осталось…
«Власть. Болезненная, ностальгическая ее жажда. Как говорится, до затмения разума и потери пульса».
Ельцин, действительно, был невероятно, чудовищно властолюбив. (Недаром, когда в 1996 году, после тяжелейшей операции, только-только стал выходить из комы, первое, что он сделал, лежа еще в постели, – забрал обратно у Черномырдина ядерный чемоданчик.) Но это было заметно лишь тем, кто хорошо его знал.
Всеми остальными ельцинское властолюбие принималось за внутреннюю, недюжинную силу; могучий стержень, который, точно магнит, притягивал к себе людей.
В подтверждение рябовским словам имеет смысл напомнить одну медицинскую историю, случившуюся с нашим героем накануне выборов российского парламента.
Весной 1990 года Ельцин вместе с верными своими оруженосцами – Львом Сухановым и Виктором Ярошенко – отправился по Европе: представлять только что вышедшую «Исповедь на заданную тему».
Он побывал в Стокгольме, Амстердаме, Осло, Милане, Париже, Гамбурге, и везде встречали его с уважением и почетом. (Так, по крайней мере, утверждают его помощники, и это похоже на правду, ибо, случись по-другому, Ельцин – в один миг – наверняка прервал бы свое турне.)
В Лондоне его даже принимала Маргарет Тэтчер, чем он долго похвалялся потом перед коллегами и журналистами, подавая встречу эту, как личный триумф и «прорубание окна в Европу», хотя у «железной леди» мнение сложилось совсем иное.
(В своих мемуарах она подробно описывала, что сразу же поставила Ельцина на место, сказав, что всецело поддерживает Горбачева, поэтому о смене приоритетов и речи идти не может. Когда же Ельцин предложил ей завязывать торговые и экономические контакты напрямую с Россией – он незримо видел уже над собой шапку Мономаха – Тэтчер лишь дипломатично улыбнулась:
«Господин Ельцин, давайте подождем. Пусть Россия станет новой и свободной. И тогда… Все возможно».)
Впрочем, мы, кажется, отвлеклись…
Итак, совершая европейское турне, Ельцин отправляется в Испанию. Путь его лежал из старинной Кордовы в Барселону. Но случилось непредвиденное. В воздухе у самолета – «двухмоторной консервной банки», по оценке Суханова, – вышла из строя электрика, а следовательно, отказали и шасси. Не сумев опустить машину на воду, пилоты принимают решение: садиться на ближайший горный аэродром. Но тут, как на грех, поднялся сильнейший ветер, самолет потерял скорость и буквально упал на брюхо.
По свидетельствам Суханова и Ярошенко, высокий пассажир все это время вел себя подчеркнуто храбро; он, к примеру, отказался пристегиваться, нарочито весело крикнув пилотам: «Кому суждено быть повешенным, тот не утонет». У него нашлись даже силы шутить: больше нет, мол, никаких привилегий, падаем все вместе; может, речку какую найдем – успеем выпрыгнуть…
(Да, уж кому-кому, а Ельцину прыгать в воду с высоты – дело привычное.)
Но шутки-шутками, а тряхануло самолет при падении прилично. Если б послушался он пилотов и пристегнулся, может, и последствия были бы иными – но в этом весь Ельцин: бесшабашный, лихой, самоуверенный. Хоть и резанула его острая боль в спине, он лишь покровительственно машет рукой: ерунда, поболит и перестанет.
Только потом выяснится, что много лет назад, когда Ельцин играл еще в волейбол, у него произошло смещение позвонков. Их как будто вправили на место, но теперь, после удара, они снова дали о себе знать.
Однако Борис Николаевич от врачебной помощи упрямо отказывается. Добравшись с грехом пополам до Барселоны – какой-то злой рок преследовал его в этот день; в полете новый уже самолет попал в грозу, тряска поднялась жуткая – Ельцин еле-еле дотянул до вечера.
«Засыпал он беспокойно, со стоном, – пишет Суханов. – Я просидел рядом с ним на диване всю ночь, ибо когда ему надо было перевернуться на другой бок, он не мог это сделать без посторонней помощи… Он засыпал, но ненадолго».
К утру муки только усилились. Приехавший врач срочно сделал обезболивающий укол и поставил диагноз: защемление нерва позвонка.
Обезумевшие помощники вернули полуживого шефа в отель, снова вызвали врача. А Борис Николаевич, как ни в чем не бывало, едва пришел в себя, вновь принялся ломаться и капризничать. «На “скорой помощи” не поеду», – прохрипел он еле слышно, когда убедили его – всем миром – что без госпитализации не обойтись.
Даже в такие минуты самым важным для него было сохранить статус-кво: неровен час, какой-нибудь папарацци запечатлит, как выносят на носилках недвижимого Ельцина. Подобно большинству невежественных людей, Борис Николаевич не терпел над собой никаких насмешек. Ему было проще корчиться от боли, нежели показаться нелепым и жалким. Хотя чего здесь, собственно, унизительного? Можно подумать, лежать на носилках постыднее, чем принародно мочиться на шасси самолета…
Уже в больнице Ельцина парализовало почти на восемьдесят процентов. «Если срочно не приступить к операции, – предупредили специалисты, – наступит полный паралич».
Что происходило дальше – доподлинно неизвестно, ибо с этого момента свидетельские показания кардинально расходятся. Ельцин утверждает, что на операцию он в конце концов согласился. Ярошенко уверяет, что, напротив: от госпитализации шеф отказался, но он (в смысле Ярошенко) заявил врачам, что является доверенным лицом капризного больного и всю ответственность берет на себя.
Операция длилась несколько часов. Ее делал нейрохирург Жозеф Льевет. Закончилась она успешно.
Уже через два дня Ельцин сумел встать с постели и сделать несколько первых шагов, отбросив костыли. А еще тремя сутками позже, 5 мая, несмотря на увещевания врачей, сановный пациент улетел-таки в Москву. Он не успел до конца окрепнуть, но куда больше тревожило его не собственное здоровье, а предстоящие выборы.
До дня голосования в Верховный Совет оставалось всего-ничего: 11 дней. Ельцин просто не имел права проиграть их; лежа на больничной койке, упустить свою птицу удачи.
Как и все властолюбцы, он готов был платить даже жизнью, лишь бы дорваться до предмета своего вожделения…
Весть о постигшей Ельцина беде мгновенно разлетелась по Союзу. Сотни людей, прознав каким-то неведомым образом о времени его возвращения, пришли с цветами в «Шереметьево» встречать своего кумира.
Боль, правда, стала одолевать его вновь, но, заприметив восторженную толпу, Ельцин вернулся в прежнее свое амплуа. Он наотрез отказался садиться в карету «скорой помощи», вызванную заботливыми наперсниками, и, стиснув от боли зубы, ринулся в толпу. Это народное признание и восторженные взоры действовали на него в сто крат сильнее, чем любое лекарство.
МЕДИЦИНСКАЯ СПРАВКА
Тщеславие – поиски суетной или тщетной, вздорной, ложной славы, внешнего почета, блеска, почестей или хвалы; величаться, кичиться, возноситься, ревнуя вообще к наружным знакам почета; хвалиться заслугами, достоинствами.
Самое интересное, что в стране моментально распространился слух, будто авиакатастрофу в Испании подстроил КГБ. Люди обсуждали это на полном серьезе, а в одной крупной газете черным по белому так и написали: агенты Лубянки вывели из строя бортовую энергосистему…
(Помнится, по такой же логике нас убеждали когда-то, что крушение лайнера с юной американкой Самантой Cмит на борту – дело рук ЦРУ.)
Но таков уж удел российских кумиров: что бы ни происходило с Ельциным, в какой бы только переплет он не попадал – все это тут же обрастало комом сплетен и самых фантастических мифов.
Забегая вперед, скажу, что когда в том же году Ельцин угодил в ДТП – прямо у дома, на улице Горького, в его «Волгу» врезался старый «жигуленок» – эта пустяковая, в общем, ситуация стала предметом многомесячного народного обсуждения. И хотя виноват был ельцинский шофер, слухи – один кошмарнее другого – будоражили общество. Журналисты пронюхали, что фамилия водителя «Жигулей» Ерин, тут же вспомнилось, что в руководстве МВД работает какой-то Ерин, и пошло-поехало…
«Из десяти москвичей, – констатирует Суханов, – девять верили, что это настоящее покушение. Даже через полгода многие люди всерьез думали, что это КГБ хотел расправиться с неугодным лидером демократов».
Не знаю, как насчет расправы, но последствия этого ДТП скажутся потом на всей стране. От удара Ельцин получил сотрясение мозга, и ему пришлось даже ненадолго залечь в больницу. У него и так-то психика была надорванной[15], а вкупе с сотрясением…
Россию ждало веселенькое будущее…
Несмотря на внушительную победу демократов, за свое владычество Ельцину предстояло еще побороться. Контрольного пакета голосов не было ни у одной из политических сил. Для того чтобы провести любое решение, требовался 531 голос. «ДемРоссия» же располагала примерно 465 мандатами, а коммунисты, сиречь Горбачев – 417; еще 176 депутатов ни к одной из сторон не примыкали, голосуя попеременно то за белых, то за красных.
Но Борис Николаевич не думает сдаваться. В отличие от Горбачева, еще до окончания выборов он успел создать штаб по подготовке съезда. Штаб размещается на базе Комитета по строительству и архитектуре Верховного Совета СССР, которым пока руководит Ельцин, а во главу его поставлен верный соратник, союзный депутат-строитель Михаил Бочаров.
Никакой внятной программы у Ельцина нет. Все его помыслы сведены к одному: получить кресло спикера.
Избранный тогда же депутатом Сергей Филатов – в новой России он возглавит президентскую администрацию – подробно описывает, как выдвигали Ельцина на престол.
В небольшом зале на Новом Арбате собралась группа демократически настроенных депутатов. Посокрушались, что у будущего лидера отсутствует «позиция по вопросу демократического развития страны, как, впрочем, неясны и его взгляды на будущее нашей экономики».
И тем не менее дружно поддержали кандидатуру Ельцина, хотя в ответ он и выступил с «ломаной речью и крайне расплывчатой программой действий». А что еще демократам оставалось делать? Никого лучше под рукой все равно не было.
«В основном, конечно, все у нас строилось на противоречиях с Советским Союзом», – признается Филатов. Иными словами, ничего нового Ельцин не предлагал, а все его тезисы сводились к критике действующей власти. Как там, в «Интернационале»? До основанья, а затем…
Нельзя сказать, что Горбачев и ЦК совсем уж не противились грядущему воцарению Бориса Николаевича. Коммунисты тоже вели свою подготовительную работу, но, как и прежде, демонстрировали чудеса благоглупости и беззубости. Они упорно продолжали считать, что нет по-прежнему в политической борьбе способа эффективнее, чем команда, спущенная сверху.
Но их ждало жестокое разочарование. Еще до начала работы съезда Горбачев собрал членов подготовительной комиссии в конференц-зале на Старой площади. Случайных людей туда не звали: исключительно преданных коммунистов. Но когда стали обсуждаться будущие кандидатуры председателя, неожиданно прозвучала вдруг фамилия Ельцина. По иронии судьбы, ее назвал свердловский депутат Владимир Исаков, который вскоре станет одним из самых оголтелых противников российского президента, и в 1993 году поведет этот же самый Верховный Совет на борьбу с кремлевским супостатом.
От такой наглости генсек оторопел. Под возмущенный гул зала он скомкал мероприятие, и быстренько подвел его к завершению. Смутьяна Исакова в приличное общество больше не приглашали, а всю дальнейшую работу Горбачев начал вести в подчеркнуто конспиративных условиях, не стесняясь уже в выражениях.
«Говоря о Ельцине, Михаил Сергеевич все время ставил акценты на его непредсказуемости, капризности и невразумительности позиции, – свидетельствует Филатов. – Обычно заканчивал словами: “Ельцин – это война!”».
Честно говоря, я не перестаю удивляться наивности Горбачева. Неужели он, умелый, опытный аппаратчик, не мог, наконец, уразуметь, что старыми, дедовскими приемами Ельцина повалить невозможно. Если бы генсек выставил ему в противовес какую-то мощную, авторитетную фигуру, часть колеблющихся депутатов вполне могла бы пойти за ней. Но вместо этого на ринг был делегирован первый секретарь Краснодарского крайкома Иван Полозков: заскорузлый догматик с внешностью, достойной Ломброзо, да еще и с отчеством «Кузьмич» (привет Лигачеву!). Такое чувство, что из 1059 избранников ни одного достойного человека не нашлось.
Итог не замедлил себя ждать: голоса раскололись. В первом туре Ельцину отдали предпочтение 497 депутатов, Полозкову – 473.
Для победы этого недостаточно, и пару дней спустя вопрос выносится повторно.
И вновь нет ясного исхода. За Ельцина подано 503 голоса, за Полозкова – уже 458. Тенденция, как видно, налицо.
Обескураженный Горбачев вынужден резко менять на переправе коней. Вместо Полозкова был выставлен другой партократ – Александр Власов, бывший министр внутренних дел.
Самое поразительное, что у Горбачева хватило ума в день решающего голосования отправиться с официальным визитом в Канаду. «Летите со спокойной душой, – накануне уверили его заботливые соратники, – Ельцин не пройдет».
И пока Михаил Сергеевич расточал в Оттаве улыбки и собирал аплодисменты, в Москве полыхали жаркие схватки.
Существуй в природе термометр для измерения политической температуры, этот столбик зашкалил бы до предела. Нервное напряжение достигло апогея. Для того чтобы наговориться, депутатам не хватало целого дня. Голосования проходили ночью, причем большинство ельцинских сторонников по домам не расходились, дожидаясь итогового подсчета: спали на лестницах, лавках, столах.
За Кремлевской стеной, прямо на Красной площади, бушевали стихийные митинги. Тысячи москвичей пришли выразить поддержку своему любимцу.
Сам Ельцин старался демонстрировать стоическое спокойствие, хотя внутри него бушевали невиданные страсти. Окружение даже боялось, как бы не надломился он, не лишился разума. «Все ждали, – вспоминал его помощник Суханов, – кто первым не выдержит: Ельцин или съезд».
Вечером после одного из голосований, описывает тот же Суханов, вместе с патроном он отправился домой.
«Когда мы немного отъехали, он как жахнет кулаком по передней панели… Я уж думал – машина развалится… Смотрю, слезинка по щеке шефа покатилась…»
Но в итоге, после горячих дебатов, чуть не закончившихся рукопашной, эта порядком затянувшаяся история подошла к концу. 29 мая, с третьей попытки, новым председателем Верховного Совета РСФСР был избран Борис Николаевич Ельцин. Он набрал семь голосов сверху положенной отметки, а его соперник – Власов – не получил и того, что имелось прежде у Полозкова: 535 голосов против 467.
Неважно, что его популярность росла день ото дня. Для того чтобы вступить с Горбачевым в окончательный, решающий поединок, одной популярности явно недоставало. Ельцину нужен был хоть какой-то статус: плацдарм, позволяющий не покусывать генсека из подворотни, а разговаривать на равных, с позиции силы.
Ближайший ельцинский сподвижник Михаил Полторанин так описывал этот синдром застоявшегося броска :
«В нем ревность разгоралась как костер. Почему он, такой умный, такой сильный, могучий, в этом не участвует, а замухрышки тут, понимаешь, политику государственную определяют».
Окружение предлагало Ельцину на выбор несколько вариантов реванша. Пойти на выборы либо в Моссовет, либо сразу в российский парламент. В первом случае, как писал его помощник Суханов, «планировался “захват” Москвы через избрание главой Моссовета». Но столичный план Борис Николаевич, поразмыслив недолго, отверг: возврат в Москву означал для него откат в прошлое.
Вариант второй казался, несомненно, куда более заманчивым: пройти в Верховный Совет РСФСР, дабы претендовать на место спикера, а потом…
Лев Демидов, один из десяти ельцинских доверенных лиц на выборах в союзный парламент, рассказал мне, что окончательную точку в метаниях поставил один весьма откровенный разговор.
Видя колебания Бориса Николаевича, его тогдашнее окружение объявило: надо баллотироваться в Верховный Совет. Рано или поздно в России будет введено президентство. Кто как не вы, дорогой шеф, достойны занять этот пост.
Эти музыкой звучащие слова легли на благодатную почву. Ельцин давно уже размышлял о чем-то подобном.
Конечно, определенный риск был. Нет, в том, что он получит мандат, сомнений как раз не возникало: Ельцина с ходу избрал бы любой регион. А вот за председательское кресло следовало еще побороться, слишком рано было сбрасывать Горбачева со счетов.
К тому времени взаимная нелюбовь их приближалась уже к апогею. Горбачевский помощник Шахназаров вспоминает, как на одном из заседаний Политбюро генсек принялся вдруг размышлять вслух:
«Странные вещи в народе происходят! Что творит Ельцин – уму непостижимо. За границей, да и дома, не просыхает, говорит косноязычно, несет порой вздор, как заигранная пластинка. А народ все твердит: “Наш человек!”»
По-моему, даже по прошествии десятилетий Михаил Сергеевич так и не понял, за что же народ полюбил Ельцина.
Все, о чем говорил генсек, было истинной правдой: и косноязычие, и вздор, и непрекращающееся пьянство. Но Ельцин был хорош уже тем, что разительно отличался от Горбачева. Он был искренен – так, по крайней мере, казалось. Эмоционален. Он был живым, черт возьми!
Ельцин – это своего рода черный человек Горбачева; его антипод; мистер Хайд при докторе Джекилле. У него отродясь не водилось никаких программ и глобальных планов. Он не предлагал ничего нового, кроме общих, избитых лозунгов. Все, что делал он, ограничивалось размазыванием Горбачева и партийной элиты по стенке.
Просто раздражение горбачевской четой было в народе уже столь велико, что одно это возносило любых недругов генсека на щит: кстати, по такому же точно принципу немало политиков в конце 90-х сделали карьеру на оголтелой критике президента.
Перефразируя слова Чаадаева, можно смело сказать: «Ельцин победил не потому, что он прав, а потому что неправы его враги».
Последней решающей ошибкой, допущенной Горбачевым (а сколько их было всего? и не сосчитаешь!), стало избрание его в марте 1990 года президентом СССР. Если бы генсек отважился на прямые, демократические выборы, власть его только укрепилась бы. Но он панически, смертельно боялся провала и неожиданностей. Поэтому СССР стал единственной страной, где президента выбирал не народ, а подконтрольный ему парламент. Да и то: почти треть депутатов проголосовала «против» – результат очень показательный.
Оттого, что Горбачев гордо звался теперь «президентом», ничего существенного не поменялось. Ему бы отрешиться от КПСС, приноровиться к новым веяниям – страна уже бурлила вовсю, только за первые 2 месяца 1990 года в Союзе прошло 6,5 тысяч забастовок, самыми мощными из которых были, конечно, шахтерские стачки, но Михаил Сергеевич монотонно продолжал бубнить про обновление и плюрализм.
Можно подумать, Ельцин приплачивал ему за конферанс , ибо лучшего контраста, чем горбачевские благоглупости, трудно было сыскать даже при всем желании…
Ельцин колебался недолго. Он решает идти в депутаты от своего родного Свердловска. Почему же не от Москвы, где всего год назад, на выборах в союзный парламент, он получил рекордное число голосов: почти девяносто процентов?
На встречах с избирателями кандидат объяснял это тем, что пришло, дескать, время порадеть за малую родину.
Вряд ли. Мне думается, истинная причина была куда прозаичней. Ельцин рассуждал прагматично и здраво: повторить прошлогодний московский успех было для него задачей архисложной. Получи он теперь хоть на тысячу голосов меньше – со стороны это выглядело бы как падение его популярности.
В Свердловске же он ничем не рисковал. Земляки все еще продолжали обожествлять бывшего своего вожака.
Расчет оказался верным. За Ельцина проголосовали 95 процентов избирателей – больше даже, чем в Москве.
Вообще, к выборам этим Ельцин и его команда готовились куда более основательно. Созданное на базе Межрегиональной депутатской группы движение «Демократическая Россия» выставила своих кандидатов практически по всем округам.
У «ДемРоссии» не было ни особых денег, ни административного ресурса. И тем не менее она одержала сокрушительную победу: демократы выиграли в каждом третьем округе. Крупные города – Москва, Ленинград, Свердловск – поголовно отдали свое предпочтение выдвиженцам Ельцина: именно выдвиженцам, ибо все обращения в поддержку кандидатов были подписаны им лично, и это во многом определило исход битвы.
Если в союзный парламент Ельцин пришел один-одинешенек, то теперь за ним стояла уже целая команда. В основном, это были те, с кем сошелся он в Верховном Совете СССР: люди яркие, неординарные, а потому очень быстро выкинутые за борт.[14]Впрочем, о командных принципах Бориса Николаевича мы поговорим отдельно, пока же скажу лишь о том, что к концу первого президентского срока никого из той, самой первой его гвардии, рядом с Ельциным не осталось…
ИСТОРИЧЕСКАЯ ПАРАЛЛЕЛЬВ одном из интервью у крестного отца Ельцина, бывшего секретаря ЦК Якова Рябова спросили: какая основная черта характера превознесла вашего ученика на вершину. Рябов, не раздумывая, ответил:
Осенью 2005 года после достижения «оранжевыми» революционерами своих политических целей президент Ющенко разогнал практически всю свою команду за исключением генпрокурора. Наиболее яркие фигуры «оранжевой» команды во главе с Тимошенко, экс-госсекретарем Зинченко, экс-шефом спецслужб Турчиновым, экс-вице-премьером Томенко в итоге из числа соратников президента перешли в жесткую оппозицию к нему.
«Власть. Болезненная, ностальгическая ее жажда. Как говорится, до затмения разума и потери пульса».
Ельцин, действительно, был невероятно, чудовищно властолюбив. (Недаром, когда в 1996 году, после тяжелейшей операции, только-только стал выходить из комы, первое, что он сделал, лежа еще в постели, – забрал обратно у Черномырдина ядерный чемоданчик.) Но это было заметно лишь тем, кто хорошо его знал.
Всеми остальными ельцинское властолюбие принималось за внутреннюю, недюжинную силу; могучий стержень, который, точно магнит, притягивал к себе людей.
В подтверждение рябовским словам имеет смысл напомнить одну медицинскую историю, случившуюся с нашим героем накануне выборов российского парламента.
Весной 1990 года Ельцин вместе с верными своими оруженосцами – Львом Сухановым и Виктором Ярошенко – отправился по Европе: представлять только что вышедшую «Исповедь на заданную тему».
Он побывал в Стокгольме, Амстердаме, Осло, Милане, Париже, Гамбурге, и везде встречали его с уважением и почетом. (Так, по крайней мере, утверждают его помощники, и это похоже на правду, ибо, случись по-другому, Ельцин – в один миг – наверняка прервал бы свое турне.)
В Лондоне его даже принимала Маргарет Тэтчер, чем он долго похвалялся потом перед коллегами и журналистами, подавая встречу эту, как личный триумф и «прорубание окна в Европу», хотя у «железной леди» мнение сложилось совсем иное.
(В своих мемуарах она подробно описывала, что сразу же поставила Ельцина на место, сказав, что всецело поддерживает Горбачева, поэтому о смене приоритетов и речи идти не может. Когда же Ельцин предложил ей завязывать торговые и экономические контакты напрямую с Россией – он незримо видел уже над собой шапку Мономаха – Тэтчер лишь дипломатично улыбнулась:
«Господин Ельцин, давайте подождем. Пусть Россия станет новой и свободной. И тогда… Все возможно».)
Впрочем, мы, кажется, отвлеклись…
Итак, совершая европейское турне, Ельцин отправляется в Испанию. Путь его лежал из старинной Кордовы в Барселону. Но случилось непредвиденное. В воздухе у самолета – «двухмоторной консервной банки», по оценке Суханова, – вышла из строя электрика, а следовательно, отказали и шасси. Не сумев опустить машину на воду, пилоты принимают решение: садиться на ближайший горный аэродром. Но тут, как на грех, поднялся сильнейший ветер, самолет потерял скорость и буквально упал на брюхо.
По свидетельствам Суханова и Ярошенко, высокий пассажир все это время вел себя подчеркнуто храбро; он, к примеру, отказался пристегиваться, нарочито весело крикнув пилотам: «Кому суждено быть повешенным, тот не утонет». У него нашлись даже силы шутить: больше нет, мол, никаких привилегий, падаем все вместе; может, речку какую найдем – успеем выпрыгнуть…
(Да, уж кому-кому, а Ельцину прыгать в воду с высоты – дело привычное.)
Но шутки-шутками, а тряхануло самолет при падении прилично. Если б послушался он пилотов и пристегнулся, может, и последствия были бы иными – но в этом весь Ельцин: бесшабашный, лихой, самоуверенный. Хоть и резанула его острая боль в спине, он лишь покровительственно машет рукой: ерунда, поболит и перестанет.
Только потом выяснится, что много лет назад, когда Ельцин играл еще в волейбол, у него произошло смещение позвонков. Их как будто вправили на место, но теперь, после удара, они снова дали о себе знать.
Однако Борис Николаевич от врачебной помощи упрямо отказывается. Добравшись с грехом пополам до Барселоны – какой-то злой рок преследовал его в этот день; в полете новый уже самолет попал в грозу, тряска поднялась жуткая – Ельцин еле-еле дотянул до вечера.
«Засыпал он беспокойно, со стоном, – пишет Суханов. – Я просидел рядом с ним на диване всю ночь, ибо когда ему надо было перевернуться на другой бок, он не мог это сделать без посторонней помощи… Он засыпал, но ненадолго».
К утру муки только усилились. Приехавший врач срочно сделал обезболивающий укол и поставил диагноз: защемление нерва позвонка.
МЕДИЦИНСКАЯ СПРАВКАДоктора настаивали на немедленной госпитализации, однако Ельцин продолжал упрямиться. Он даже умудрился поехать на радио, давать интервью, но по дороге потерял от боли сознание.
Наиболее распространенная причина защемления нервного корешка – это разрыв диска, расположенного между позвонками. Нарушается целостность диска, появляются трещины, в результате чего возникает грыжа. Грыжа – это выступающее за естественные анатомические пределы образование. В данном случае таким образованием является часть разрушенного межпозвонкового диска.
Обезумевшие помощники вернули полуживого шефа в отель, снова вызвали врача. А Борис Николаевич, как ни в чем не бывало, едва пришел в себя, вновь принялся ломаться и капризничать. «На “скорой помощи” не поеду», – прохрипел он еле слышно, когда убедили его – всем миром – что без госпитализации не обойтись.
Даже в такие минуты самым важным для него было сохранить статус-кво: неровен час, какой-нибудь папарацци запечатлит, как выносят на носилках недвижимого Ельцина. Подобно большинству невежественных людей, Борис Николаевич не терпел над собой никаких насмешек. Ему было проще корчиться от боли, нежели показаться нелепым и жалким. Хотя чего здесь, собственно, унизительного? Можно подумать, лежать на носилках постыднее, чем принародно мочиться на шасси самолета…
МЕДИЦИНСКИЙ ДИАГНОЗВрачебный диагноз был скор и неутешителен: сильный удар раздробил на мелкие кусочки один из межпозвоночных дисков. При малейшем движении острые, как лезвие, осколки защемляли нерв, причиняя невыносимые страдания.
Скопофобия – боязнь выглядеть смешным, привлечь к себе внимание.
Уже в больнице Ельцина парализовало почти на восемьдесят процентов. «Если срочно не приступить к операции, – предупредили специалисты, – наступит полный паралич».
МЕДИЦИНСКИЙ ДИАГНОЗНо Ельцин продолжал оставаться верен себе. Он потребовал… отправить его домой, в Москву, сделав предварительно новокаиновую блокаду.
Паралич – отсутствие произвольных движений, обусловленное поражением двигательных центров спинного и головного моз-га, проводящих путей центральной или периферической нервной системы. Их причины: нарушения кровообращения, воспалительные процессы, травмы, опухоли нервной системы. Перифе-рический паралич характеризуется полным отсутствием дви-жений, падением тонуса мышц, угасанием рефлексов, атрофией мышц.
Что происходило дальше – доподлинно неизвестно, ибо с этого момента свидетельские показания кардинально расходятся. Ельцин утверждает, что на операцию он в конце концов согласился. Ярошенко уверяет, что, напротив: от госпитализации шеф отказался, но он (в смысле Ярошенко) заявил врачам, что является доверенным лицом капризного больного и всю ответственность берет на себя.
Операция длилась несколько часов. Ее делал нейрохирург Жозеф Льевет. Закончилась она успешно.
Уже через два дня Ельцин сумел встать с постели и сделать несколько первых шагов, отбросив костыли. А еще тремя сутками позже, 5 мая, несмотря на увещевания врачей, сановный пациент улетел-таки в Москву. Он не успел до конца окрепнуть, но куда больше тревожило его не собственное здоровье, а предстоящие выборы.
До дня голосования в Верховный Совет оставалось всего-ничего: 11 дней. Ельцин просто не имел права проиграть их; лежа на больничной койке, упустить свою птицу удачи.
Как и все властолюбцы, он готов был платить даже жизнью, лишь бы дорваться до предмета своего вожделения…
Весть о постигшей Ельцина беде мгновенно разлетелась по Союзу. Сотни людей, прознав каким-то неведомым образом о времени его возвращения, пришли с цветами в «Шереметьево» встречать своего кумира.
Боль, правда, стала одолевать его вновь, но, заприметив восторженную толпу, Ельцин вернулся в прежнее свое амплуа. Он наотрез отказался садиться в карету «скорой помощи», вызванную заботливыми наперсниками, и, стиснув от боли зубы, ринулся в толпу. Это народное признание и восторженные взоры действовали на него в сто крат сильнее, чем любое лекарство.
МЕДИЦИНСКАЯ СПРАВКА
Тщеславие – поиски суетной или тщетной, вздорной, ложной славы, внешнего почета, блеска, почестей или хвалы; величаться, кичиться, возноситься, ревнуя вообще к наружным знакам почета; хвалиться заслугами, достоинствами.
Самое интересное, что в стране моментально распространился слух, будто авиакатастрофу в Испании подстроил КГБ. Люди обсуждали это на полном серьезе, а в одной крупной газете черным по белому так и написали: агенты Лубянки вывели из строя бортовую энергосистему…
(Помнится, по такой же логике нас убеждали когда-то, что крушение лайнера с юной американкой Самантой Cмит на борту – дело рук ЦРУ.)
Но таков уж удел российских кумиров: что бы ни происходило с Ельциным, в какой бы только переплет он не попадал – все это тут же обрастало комом сплетен и самых фантастических мифов.
Забегая вперед, скажу, что когда в том же году Ельцин угодил в ДТП – прямо у дома, на улице Горького, в его «Волгу» врезался старый «жигуленок» – эта пустяковая, в общем, ситуация стала предметом многомесячного народного обсуждения. И хотя виноват был ельцинский шофер, слухи – один кошмарнее другого – будоражили общество. Журналисты пронюхали, что фамилия водителя «Жигулей» Ерин, тут же вспомнилось, что в руководстве МВД работает какой-то Ерин, и пошло-поехало…
«Из десяти москвичей, – констатирует Суханов, – девять верили, что это настоящее покушение. Даже через полгода многие люди всерьез думали, что это КГБ хотел расправиться с неугодным лидером демократов».
Не знаю, как насчет расправы, но последствия этого ДТП скажутся потом на всей стране. От удара Ельцин получил сотрясение мозга, и ему пришлось даже ненадолго залечь в больницу. У него и так-то психика была надорванной[15], а вкупе с сотрясением…
Россию ждало веселенькое будущее…
МЕДИЦИНСКАЯ СПРАВКАВыборы в российский парламент состоялись 16 мая 1990 года. Со времен февральской революции это было первое голосование в новейшей истории, когда депутатов избирали исключительно на альтернативной основе.
Сотрясение мозга наблюдается после ударов, падений и выражается головной болью, головокружением, иногда беспамятством, чаще потерей энергии. Причина – функциональное расстройство мозга без анатомических повреждений. При весьма сильном сотрясении мозга разрыв мозговых сосудов может привести к быстрой смерти. При легком течении отмечается кратковременная потеря сознания с последующим удовлетворительным состоянием.
Несмотря на внушительную победу демократов, за свое владычество Ельцину предстояло еще побороться. Контрольного пакета голосов не было ни у одной из политических сил. Для того чтобы провести любое решение, требовался 531 голос. «ДемРоссия» же располагала примерно 465 мандатами, а коммунисты, сиречь Горбачев – 417; еще 176 депутатов ни к одной из сторон не примыкали, голосуя попеременно то за белых, то за красных.
Но Борис Николаевич не думает сдаваться. В отличие от Горбачева, еще до окончания выборов он успел создать штаб по подготовке съезда. Штаб размещается на базе Комитета по строительству и архитектуре Верховного Совета СССР, которым пока руководит Ельцин, а во главу его поставлен верный соратник, союзный депутат-строитель Михаил Бочаров.
Никакой внятной программы у Ельцина нет. Все его помыслы сведены к одному: получить кресло спикера.
Избранный тогда же депутатом Сергей Филатов – в новой России он возглавит президентскую администрацию – подробно описывает, как выдвигали Ельцина на престол.
В небольшом зале на Новом Арбате собралась группа демократически настроенных депутатов. Посокрушались, что у будущего лидера отсутствует «позиция по вопросу демократического развития страны, как, впрочем, неясны и его взгляды на будущее нашей экономики».
И тем не менее дружно поддержали кандидатуру Ельцина, хотя в ответ он и выступил с «ломаной речью и крайне расплывчатой программой действий». А что еще демократам оставалось делать? Никого лучше под рукой все равно не было.
«В основном, конечно, все у нас строилось на противоречиях с Советским Союзом», – признается Филатов. Иными словами, ничего нового Ельцин не предлагал, а все его тезисы сводились к критике действующей власти. Как там, в «Интернационале»? До основанья, а затем…
Нельзя сказать, что Горбачев и ЦК совсем уж не противились грядущему воцарению Бориса Николаевича. Коммунисты тоже вели свою подготовительную работу, но, как и прежде, демонстрировали чудеса благоглупости и беззубости. Они упорно продолжали считать, что нет по-прежнему в политической борьбе способа эффективнее, чем команда, спущенная сверху.
Но их ждало жестокое разочарование. Еще до начала работы съезда Горбачев собрал членов подготовительной комиссии в конференц-зале на Старой площади. Случайных людей туда не звали: исключительно преданных коммунистов. Но когда стали обсуждаться будущие кандидатуры председателя, неожиданно прозвучала вдруг фамилия Ельцина. По иронии судьбы, ее назвал свердловский депутат Владимир Исаков, который вскоре станет одним из самых оголтелых противников российского президента, и в 1993 году поведет этот же самый Верховный Совет на борьбу с кремлевским супостатом.
От такой наглости генсек оторопел. Под возмущенный гул зала он скомкал мероприятие, и быстренько подвел его к завершению. Смутьяна Исакова в приличное общество больше не приглашали, а всю дальнейшую работу Горбачев начал вести в подчеркнуто конспиративных условиях, не стесняясь уже в выражениях.
«Говоря о Ельцине, Михаил Сергеевич все время ставил акценты на его непредсказуемости, капризности и невразумительности позиции, – свидетельствует Филатов. – Обычно заканчивал словами: “Ельцин – это война!”».
Честно говоря, я не перестаю удивляться наивности Горбачева. Неужели он, умелый, опытный аппаратчик, не мог, наконец, уразуметь, что старыми, дедовскими приемами Ельцина повалить невозможно. Если бы генсек выставил ему в противовес какую-то мощную, авторитетную фигуру, часть колеблющихся депутатов вполне могла бы пойти за ней. Но вместо этого на ринг был делегирован первый секретарь Краснодарского крайкома Иван Полозков: заскорузлый догматик с внешностью, достойной Ломброзо, да еще и с отчеством «Кузьмич» (привет Лигачеву!). Такое чувство, что из 1059 избранников ни одного достойного человека не нашлось.
Итог не замедлил себя ждать: голоса раскололись. В первом туре Ельцину отдали предпочтение 497 депутатов, Полозкову – 473.
Для победы этого недостаточно, и пару дней спустя вопрос выносится повторно.
И вновь нет ясного исхода. За Ельцина подано 503 голоса, за Полозкова – уже 458. Тенденция, как видно, налицо.
Обескураженный Горбачев вынужден резко менять на переправе коней. Вместо Полозкова был выставлен другой партократ – Александр Власов, бывший министр внутренних дел.
Самое поразительное, что у Горбачева хватило ума в день решающего голосования отправиться с официальным визитом в Канаду. «Летите со спокойной душой, – накануне уверили его заботливые соратники, – Ельцин не пройдет».
И пока Михаил Сергеевич расточал в Оттаве улыбки и собирал аплодисменты, в Москве полыхали жаркие схватки.
Существуй в природе термометр для измерения политической температуры, этот столбик зашкалил бы до предела. Нервное напряжение достигло апогея. Для того чтобы наговориться, депутатам не хватало целого дня. Голосования проходили ночью, причем большинство ельцинских сторонников по домам не расходились, дожидаясь итогового подсчета: спали на лестницах, лавках, столах.
За Кремлевской стеной, прямо на Красной площади, бушевали стихийные митинги. Тысячи москвичей пришли выразить поддержку своему любимцу.
Сам Ельцин старался демонстрировать стоическое спокойствие, хотя внутри него бушевали невиданные страсти. Окружение даже боялось, как бы не надломился он, не лишился разума. «Все ждали, – вспоминал его помощник Суханов, – кто первым не выдержит: Ельцин или съезд».
Вечером после одного из голосований, описывает тот же Суханов, вместе с патроном он отправился домой.
«Когда мы немного отъехали, он как жахнет кулаком по передней панели… Я уж думал – машина развалится… Смотрю, слезинка по щеке шефа покатилась…»
Но в итоге, после горячих дебатов, чуть не закончившихся рукопашной, эта порядком затянувшаяся история подошла к концу. 29 мая, с третьей попытки, новым председателем Верховного Совета РСФСР был избран Борис Николаевич Ельцин. Он набрал семь голосов сверху положенной отметки, а его соперник – Власов – не получил и того, что имелось прежде у Полозкова: 535 голосов против 467.