Страница:
По этому поводу генерал Коржаков недоумевает до сих пор:
«С братом при мне он не встречался ни разу. Михаила я вообще никогда не видел, а Валентину – сестру – только дважды: когда она переехала в Москву. Бородин дал Валентине квартиру в Проточном переулке, и Ельцин посылал меня посмотреть дом: сам он, разумеется, ни тогда, ни после к ней не ездил».
Реакция сестры на такое к себе отношение неизвестна, но Михаил Николаевич – еще в эпоху правления Ельцина – горячо уверял журналистов, что на московскую родню он совсем не в обиде: просто брат сильно занят. Он даже пытался помочь ему – услышал по телевидению, что Ельцины вынуждены всей семьей копать себе на зиму картошку и решил послать им два мешка. У него, пенсионера, времени чай больше – но высокие родственники от подарка почему-то отказались. «Говорят, у самих, мол, поспел хороший урожай», – простодушно объяснял бывший монтажник…
Люди – неважно: родственники, соратники, помощники, случайные встречные – были в восприятии Ельцина всего-навсего попутчиками; они заходили и выходили из вагона, навсегда оставались на пролетающих мимо перронах; иногда приходилось даже дергать стоп-кран, чтобы высадить кого-то, но до конечной станции вместе с ним не ехал никто…
Летом 1989 года Ельцин задавил человека. Генерал Коржаков хорошо помнит, как было дело.
– Мы поехали ко мне в деревню, в Молоково. Попарились, употребили, как полагается: у меня была бутылка вонючего китайского спирта; я, правда, разбавлял, а он – пил чистый. Ночью заснуть он не мог. Едва рассвело, в 6 утра, Ельцин заставил своего водителя завести его «Москвич», выгнать на улицу и сам сел за руль: развеяться. Как на грех, на выезде из деревни ему под руку попалась компания местных автолюбителей. У обочины стояли «Жигули» и мотоцикл: водитель «Жигулей», распахнув дверь, беседовал о чем-то с мотоциклистом.
– Не знаю уж, что случилось, – продолжает Коржаков, – но Борис Николаевич на всем ходу врезался в них. От удара у «жигуленка» отлетела дверь, а мотоцикл просто вынесло с дороги. Когда я примчался на место, там была уже полная каша. Кое-как мы уговорили пострадавших не писать заявлений, сами отремонтировали машину. Да черт с ней, с машиной! Главное, что пассажир мотоцикла, которого он сшиб, оказался в тяжелейшем состоянии. От удара у него повредился позвоночник, надорвались почки. Мы с друзьями, как могли, пытались его спасти. Покупали самые лучшие лекарства, возили по больницам. Но через полгода мужик скончался. Хоронить его пришлось тоже нам, потому что родственников у него не имелось: обычный деревенский пьянчужка…
Самое дикое в этой истории даже не то, что будущий президент лишил, пусть и неумышленно, человека жизни. Но Ельцин ни разу не поинтересовался судьбой своей жертвы. Даже когда Коржаков объявил ему, что тот умер, Борис Николаевич преспокойно пропустил это мимо ушей…
Что тут скажешь?
Вся жизнь – как скорый поезд: урчат гудки, стучат колеса на стыках, проносятся за окном полустанки. И только он – главный пассажир – определяет, кого и когда ссаживать; а если ненароком и раздавило кого по пути – так не по злому же умыслу, а исключительно во имя высшей цели.
Крестного своего отца Якова Рябова, сделавшего из строительного начальника средней руки крупного руководителя; буквально за руку приведшего Бориса Николаевича в обком; настоявшего, чтобы назначили его первым секретарем, – Ельцин ссадит первым, еще в 80-е годы.
Потом были демократы, межрегиональная депутатская группа, сплоченная, как одна семья. И что же? Даже тех немногих, кого взял он потом в Кремль, всех до единого убрал.
А доверенные его лица – самая первая команда, работавшая на выборах и в союзный, и в российский парламент; по уши влюбленная в него; каждый готов – в огонь и в воду. Их всего-то было девять человек; казалось, чего проще, возьми с собой, они-то уж точно – заслужили. Куда там! Из девятерых трудоустроен был только один – Владимир Камчатов, он стал полпредом президента в Москве. Но тоже ненадолго…
На самом деле с Ельциным все было ясно уже в тот момент, когда самым пошлым образом кинул он верного своего соратника Михаила Бочарова. Был такой популярный депутат, тоже, кстати, строитель, президент концерна «Бутэк». В 1990 году, став спикером российского парламента, Ельцин обещал ему кресло предсовмина республики. Но в премьеры предложил потом… Ивана Силаева.
Ума не приложу: как люди, окружавшие тогда Ельцина, не замечали очевидных, кажется, вещей; тешили себя наивными мыслями: с нами, мол, такого не будет.
Все, кто находился рядом с ним, обречены были просто по определению. Даже те, кто считал себя ближайшими его соратниками, кичился дружбой – в мгновение ока растворялись в небытие: Бурбулис, Полторанин, Скоков.
Равных себе Ельцин не терпел. Тех, кто слабее, – презирал.
Первыми из Кремля начали вылетать прекраснодушные демократы – вчерашние повелители уличных трибун, романтики и мечтатели.
(Из состава первого ельцинского правительства больше двух лет не проработало и половины министров.)
И проблема была вовсе не в профнепригодности этих чиновников: просто Ельцину неприятно было осознавать, что рядом с ним работают люди, помнящие его падения; видевшие его в опале и забвении; они были живым напоминаем его прошлого, о котором президент хотел позабыть, как можно скорее. Кроме того, среди них попадались и особо опасные субчики – с принципами, – что совсем уж ни в какие ворота не лезло, ибо все принципы сводились теперь к одному – что хорошо для президента, хорошо для России.
Демократы никак не могли уразуметь, что нет больше горлопана и бунтаря Ельцина, а есть президент, царь, самодержец.
«Если рассуждать, сколько на самом деле было Ельциных, то я знал троих, – делится наблюдениями его первый пресс-секретарь Павел Вощанов. – Ельцина, который не имел власти и понимал, что в одиночку этот путь не пройти и ему нужны были соратники. Ельцин, который получил власть, но еще не знал, как ею распорядиться. И Ельцин, который уже забронзовел… Знаешь, какие последние слова в своей жизни я услышал от Бориса Николаевича, лично обращенные ко мне? “Иди и делай, что тебе царь велел!”»
Вощанов – кстати, случай уникальный – отказался «делать, что велит царь» и покинул Кремль. Но таких, как он, были единицы. (Кроме Степашина и Ерина, подавших рапорты после буденновского позора, больше никого и не припомню.) Те, кто оказывались возле трона, по своей воли никогда не уходили.
Поначалу, правда, Ельцин расставался с наперсниками истинно по-царски, жалуя на прощание… Ну, не расшитый золотом кафтан, конечно, но тоже неплохо.
Виктора Ярошенко, одного из самых ранних своих соратников (он даже успел поработать полгода министром внешних связей), Ельцин отправил в почетную ссылку: торгпредом в Париж.
Пресс-секретаря Вячеслава Костикова – послом в Ватикан.
Под Юрия Петрова, первого главу кремлевской администрации и бывшего секретаря Свердловского обкома, была создана корпорация «Госинкор», с уставным капиталом в 1,25 миллиарда долларов: предполагалось, что корпорация займется привлечением в Россию иностранных инвестиций, но через 10 лет оказалось, что ни инвестиций, ни доброй половины государственных денег и драгметаллов давно уже нет и в помине. (Пол-миллиарда бюджетных долларов, точно корова языком слизала.)
Даже когда его любимец, столичный мэр Попов, задумал уйти в отставку, ему на прощание были отписаны бывшие брежневские угодья – многогектарный санаторий «Заречье»: точнее, не Попову, а некоему американскому университету, который радостно принялся торговать участками под коттеджи. Возглавлял же университет… ну, разумеется, бывший мэр-демократ.
Это потом уже, расставаясь с соратниками, Ельцин мгновенно будет забывать о них, немало не тревожась их будущим…
Власть при Ельцине была чертовым колесом. Ты можешь сколько угодно цепляться за стенки, но рано или поздно центробежная сила все равно выкинет тебя прочь: либо президент охладеет, либо противники интригу сплетут.
Вот еще образчик откровений опального пресс-секретаря:
«Был один эффектный способ, как избавиться от ненужного человека в Кремле. Надо было прийти к Ельцину и сказать: “Борис Николаевич, а все-таки вы не ошиблись с Ивановым! Такой человечище оказался! Тут и там ездит, выступает перед людьми, и все говорят: “Второй Ельцин!” Многие даже спрашивают: “Не он ли будет вашим преемником?” Две-три таких похвалы – и этого человека в Кремле не будет!»
Властолюбие было самым мощным движителем Ельцина…
Весной 1993 года у выступавшего на «Эхе Москвы» Шахрая – он был тогда вице-премьером – спросили: президентом хотите быть? – Очень хочу, – честно признался Шахрай, имея в виду 2000 год. Но Ельцину-то все преподнесли по-другому: глядите, подсиживает вас в открытую, всякий стыд потерял…
Через неделю, на встрече с главными редакторами, президент вдруг понес : «Не дождутся, понимашь, никакие Шахраи… Ничего они не дождутся!»
Шахрай не медля написал заявление об уходе, пошел к Ельцину. Тот смутился. «Мне ж не сказали, что это через срок… Кругом одни сплетники, понимашь… Никому нельзя верить…»
Другой аналогичный пример. Осенью 1995 года министр иностранных дел Козырев прилетел в Мурманск. «Ты как отнесешься к моему выдвижению в президенты?» – интересуется он у мурманского губернатора Комарова, пока едут они в машине. Никого, кроме водителя, в салоне не было. Детектив! Потому что стоило Козыреву вернуться в Москву, как Ельцин мгновенно перестал его принимать и в упор – даже на официальных мероприятиях – не замечал. Две недели спустя Козырев был уволен.
Время от времени Ельцин специально устраивал соратникам проверки на вшивость.
«Вот такой преемник мне и нужен, – доверительно говорил он очередному фавориту, любовно оглаживая его по плечу. – Вы готовы… ежели чего…»
Если наивный преемник соглашался, карьера его – можно считать – была закончена.
Несколько раз он даже изображал приступы, хватался за сердце, начинал хрипеть.
«Болит, понимашь, сердце… в любую минуту могу умереть… на кого оставить Россию?»
От реакции испытуемого целиком зависела его будущая судьба…
Но такое положение дел Ельцина очень устраивало: Византия же! Разделяй и властвуй!
Кадровая свистопляска достигла при Ельцине невиданных, головокружительных оборотов.
За восемь с половиной лет он успел сменить девять министров финансов, восемь руководителей госбезопасности, семь министров экономики. Получается: в среднем по министру – за год.
В ведомствах не успевали даже – ладно к новым руководителям привыкнуть – вовремя таблички на дверях менять и обновлять справочники.
«Ельцин сдавал всех и всегда, – скажет потом в сердцах его несостоявшийся преемник Борис Немцов, поддавшийся уговорам Дьяченко и Березовского и бросивший Нижний Новгород ради призрачной любви президента (они увезли его в Москву прямо на личном самолете). – Президент уволил пятерых премьер-министров, сорок пять вице-премьеров и сто шестьдесят министров».
Большинство министров, которых я знаю, о своих отставках узнавали исключительно по радио; при такой политике – какая уж к черту работа.[41]
На втором сроке чехарда эта превратилась уже в вообще настоящий карусельный цирк. В иных ведомствах руководители сменялись по два раза в год.
В 1998 и 1999 годах Ельцин поставил непревзойденный мировой рекорд: ежегодно он отправлял в отставку по два кабинета министров.
И не то чтоб премьеры не справлялись со своей работой, вовсе нет. Причина отставок была до банальности примитивна: как только Ельцину начинало казаться, что очередной премьер становится самостоятельной фигурой и – о ужас! – покушается на его популярность, он мгновенно багровел и хватался за перо .
Так было с Черномырдиным, которого безо всяких объяснений уволили в марте 1998 года, а потом после дефолта, спохватившись, принялись возвращать обратно, ан поздно: тут уж взбеленилась Дума; премьер-министр все-таки – не беспородный Бобик: утром выставили за дверь, вечером – поманили сосиской.
Потом был сталкер Примаков, взявший на себя неблагодарную роль дезактиватора последствий дефолта. В благодарность за наведенный порядок его тоже выгнали взашей.
Степашин – это вообще отдельная песня: хоть и объявили его уже преемником, но продержался он меньше всех – ровно 82 дня, ибо возложенных ожиданий оправдать не сумел. Отказался, например, начинать кампанию против «Мост-Медиа», не назначал рекомендованных ему семьей министров, огрызался на Березовского.
«Мы с вами остаемся в одной команде», – ласково сказал ему на прощание Ельцин. Больше они никогда не встречались…
Большинство этих увольнений проходило в худших коммунальных традициях: с выбрасыванием вещей и отключением телефонов. (Лебедя вообще едва не арестовали – боялись, что он увезет со Старой площади свои архивы.)
Причем Ельцин не только вычеркивал изгнанников из памяти и сердца, но и запрещал общаться с ними другим.
Глава кремлевской администрации Сергей Филатов вспоминал, например, как президент выговаривал ему за дружбу с Бурбулисом и Степашиным: «Перестаньте с ним дружить, если хотите остаться в нашей команде».
Впрочем, сам Филатов очень скоро получил возможность на собственной шкуре ощутить знаменитое кремлевское великодушие.
В январе 1996 года, после того как сняли его с должности, Филатов позвонил Илюшину, первому помощнику Ельцина: «Я поеду на десять дней в Железноводск, можно бумаги мои из кабинета пока не выкидывать?»
«Ну что вы, Сергей Александрович. Все будет по-человечески. Отдыхайте, я прослежу».
Филатов прослезился аж. Но едва отправил он вещи в аэропорт, как раздался звонок: люди Егорова, нового администратора , сорвали с дверей табличку и выносят из кабинета вещи…
…Егорова тоже уберут уже через полгода. Илюшина – месяцем позже. Первого помощника не спасла даже многолетняя близость: с Ельциным он работал еще в Свердловске и в МГК.
Из четырех личных помощников Ельцина образца 1991 года к середине второго президентского срока в Кремле не останется ни одного.
Хуже всех обошлись со Львом Сухановым – самым верным, пожалуй, его оруженосцем. Суханов пришел к Ельцину в 1987 году, еще в Госстрое. Долгое время он вообще был единственным его помощником. Вместе проводили сутки напролет, ездили друг к другу в гости семьями. Борису Николаевичу очень нравилось, как Суханов играет на гитаре.
Все события конца 80-х годов прошли через Суханова: знаменитый американский вояж, испанская авиакатастрофа, операция на позвоночник. Однажды спьяну Ельцин предложил Суханову поклясться кровью в вечной дружбе. То же самое он проделал и с Коржаковым.
…После выборов 1996 года Ельцин напрочь забыл о своем побратиме. Тот продолжал еще сидеть в кабинете, но его перестали уже звать на совещания, вокруг мгновенно образовалось кольцо изоляции.
В сентябре 1997 года перед Сухановым положили подписанный указ о его увольнении. Президент, которому верой и правдой прослужил он ровно десять лет, даже не удосужился пожать ему на прощание руку.
«Лев Евгеньевич долго просил Юмашева организовать прощальную встречу с Ельциным, – рассказывала мне жена Суханова. – Он не собирался жаловаться. Просто хотел поблагодарить за совместно проведенные годы. Но его не приняли».
Через год Суханов скончался от сердечного приступа. Он так и не смог примириться с обидой. Семье покойного телеграмму с соболезнованиями Ельцин не прислал…
После смерти Суханова его вдова, Светлана Михайловна, живет теперь одна в просторной четырехкомнатной квартире знаменитого дома на Осенней улице.
Этот дом – не просто исторический объект, это – памятник романтическим иллюзиям первых лет демократии.
Когда-то, в самом начале правления, у Ельцина появилась мечта: поселить всю свою команду вместе, чтобы дружно, как одна семья, и в труде, и в быту.
Заброшенный дом в Крылатском – долгострой с въевшимся уже в кирпичи грибком – он приметил давно: каждый день проезжал мимо на дачу и с дачи.
Шестиэтажное строение предназначалось когда-то для руководства кремлевской больницы; его начали возводить еще в 80-е годы, но грянула перестройка, денег не стало, и объект пришлось заморозить.
В 1993 году по воле Ельцина стройка закипела по-новой. Президентский дом был сдан в авральные сроки, а Борис Николаевич, вспомнив молодость, лично инспектировал объект .
Всего в доме насчитывалось 20 квартир: исключительно четырех– и пятикомнатные. Все жилье Ельцин распределял сам: по степени близости. (Ему самому отошел целый этаж; старшей дочери Елене с семьей – пятикомнатная, этажом ниже; кстати, по иронии судьбы, в ее прежнюю обитель на улице Александра Невского въехал будущий арестант, и. о. генпрокурора Алексей Ильюшенко.)
Так среди новоселов оказались тогдашние его любимцы и фавориты: Коржаков, Барсуков, Бородин, Тарпищев, Сосковец, Суханов, Грачев – не домовая книга – сплошной ареопаг.
Ельцин искренне верил, что жильцы будут постоянно общаться промеж себя, дружить, ходить в гости. На первом этаже дома была оборудована сауна с барной стойкой. Одну квартиру специально оставили пустой – для совместных гулянок …
Ничему этому сбыться так и не довелось.
Сегодня дом на Осенней наполнен гулкой тишиной. Здесь почти никто не живет: большинство обитателей президентского дома давным-давно переехали на Рублевку. Ветшает без дела теннисный корт во дворе; давно не слышали детского смеха резные деревянные качели.
Сам Ельцин не бывал на Осенней много лет. Говорят, паркет в его квартире давно уже вздыбился, а последний раз входили в нее лишь для того, чтобы водворить на место упавшую люстру…
Ему нечего здесь делать еще и потому, что любая встреча с бывшими соседями вряд ли вызовет у него удовольствие.
Практически все жильцы президентского дома из любимцев Ельцина уже много лет как превратились либо во врагов, либо просто перестали для него существовать. С кремлевского Олимпа он сбросил их всех. Всех до единого.
Вспоминает ли он об этих людях, которые шли рядом с ним в самые тяжелые, трудные годы? О тех, кто был предан ему и оказался в итоге предан ?
Не знаю…
Еще сравнительно недавно Ельцин вдруг спрашивал время от времени по утрам:
«Где Шамиль? Почему-то Саши Коржакова не видно? Куда девался мой любимый врач Вторушин?»
Воистину блажен живущий в царстве теней…
К концу ельцинского правления из всей многочисленной президентской команды возле него осталось три человека, переживших оба срока : шеф протокола Шевченко, зав.секретариатом Семенченко и начальник личной охраны Кузнецов.
В феврале 2006 года, когда Семенченко праздновал свой 60-летний юбилей, Борис Николаевич даже не прислал ему телеграммы…
Уже и трибуны построили, все приготовили, но в последний момент – отменили. Решили проводить в Большом Кремлевском дворце. Первоначально церемонию планировали на 2 часа, потом сократили до 40 минут. В итоге – все ограничилось 10 минутами.
2 Расставаясь с людьми, Ельцин даже никогда не приглашал их попрощаться. Я знаю только о двух исключениях: когда в 1993 году он увольнял Баранникова, и в 1996-м – Егорова, шефа своей администрации.
Егорову он сказал тогда: «Выбирай любую должность». Николай попросился на родину, в Краснодар, губернатором. «О чем разговор! Поможем избраться, задействуем весь ресурс!»
Уникальный был случай. Ярый антикоммунист Чубайс всеми силами поддерживал ярого коммуняку Кондратенко – лишь бы только Егоров не прошел. И он в самом деле выборы проиграл.
Глава одиннадцатая
«С братом при мне он не встречался ни разу. Михаила я вообще никогда не видел, а Валентину – сестру – только дважды: когда она переехала в Москву. Бородин дал Валентине квартиру в Проточном переулке, и Ельцин посылал меня посмотреть дом: сам он, разумеется, ни тогда, ни после к ней не ездил».
Реакция сестры на такое к себе отношение неизвестна, но Михаил Николаевич – еще в эпоху правления Ельцина – горячо уверял журналистов, что на московскую родню он совсем не в обиде: просто брат сильно занят. Он даже пытался помочь ему – услышал по телевидению, что Ельцины вынуждены всей семьей копать себе на зиму картошку и решил послать им два мешка. У него, пенсионера, времени чай больше – но высокие родственники от подарка почему-то отказались. «Говорят, у самих, мол, поспел хороший урожай», – простодушно объяснял бывший монтажник…
Люди – неважно: родственники, соратники, помощники, случайные встречные – были в восприятии Ельцина всего-навсего попутчиками; они заходили и выходили из вагона, навсегда оставались на пролетающих мимо перронах; иногда приходилось даже дергать стоп-кран, чтобы высадить кого-то, но до конечной станции вместе с ним не ехал никто…
Летом 1989 года Ельцин задавил человека. Генерал Коржаков хорошо помнит, как было дело.
– Мы поехали ко мне в деревню, в Молоково. Попарились, употребили, как полагается: у меня была бутылка вонючего китайского спирта; я, правда, разбавлял, а он – пил чистый. Ночью заснуть он не мог. Едва рассвело, в 6 утра, Ельцин заставил своего водителя завести его «Москвич», выгнать на улицу и сам сел за руль: развеяться. Как на грех, на выезде из деревни ему под руку попалась компания местных автолюбителей. У обочины стояли «Жигули» и мотоцикл: водитель «Жигулей», распахнув дверь, беседовал о чем-то с мотоциклистом.
– Не знаю уж, что случилось, – продолжает Коржаков, – но Борис Николаевич на всем ходу врезался в них. От удара у «жигуленка» отлетела дверь, а мотоцикл просто вынесло с дороги. Когда я примчался на место, там была уже полная каша. Кое-как мы уговорили пострадавших не писать заявлений, сами отремонтировали машину. Да черт с ней, с машиной! Главное, что пассажир мотоцикла, которого он сшиб, оказался в тяжелейшем состоянии. От удара у него повредился позвоночник, надорвались почки. Мы с друзьями, как могли, пытались его спасти. Покупали самые лучшие лекарства, возили по больницам. Но через полгода мужик скончался. Хоронить его пришлось тоже нам, потому что родственников у него не имелось: обычный деревенский пьянчужка…
Самое дикое в этой истории даже не то, что будущий президент лишил, пусть и неумышленно, человека жизни. Но Ельцин ни разу не поинтересовался судьбой своей жертвы. Даже когда Коржаков объявил ему, что тот умер, Борис Николаевич преспокойно пропустил это мимо ушей…
Что тут скажешь?
Вся жизнь – как скорый поезд: урчат гудки, стучат колеса на стыках, проносятся за окном полустанки. И только он – главный пассажир – определяет, кого и когда ссаживать; а если ненароком и раздавило кого по пути – так не по злому же умыслу, а исключительно во имя высшей цели.
Крестного своего отца Якова Рябова, сделавшего из строительного начальника средней руки крупного руководителя; буквально за руку приведшего Бориса Николаевича в обком; настоявшего, чтобы назначили его первым секретарем, – Ельцин ссадит первым, еще в 80-е годы.
Потом были демократы, межрегиональная депутатская группа, сплоченная, как одна семья. И что же? Даже тех немногих, кого взял он потом в Кремль, всех до единого убрал.
А доверенные его лица – самая первая команда, работавшая на выборах и в союзный, и в российский парламент; по уши влюбленная в него; каждый готов – в огонь и в воду. Их всего-то было девять человек; казалось, чего проще, возьми с собой, они-то уж точно – заслужили. Куда там! Из девятерых трудоустроен был только один – Владимир Камчатов, он стал полпредом президента в Москве. Но тоже ненадолго…
На самом деле с Ельциным все было ясно уже в тот момент, когда самым пошлым образом кинул он верного своего соратника Михаила Бочарова. Был такой популярный депутат, тоже, кстати, строитель, президент концерна «Бутэк». В 1990 году, став спикером российского парламента, Ельцин обещал ему кресло предсовмина республики. Но в премьеры предложил потом… Ивана Силаева.
Ума не приложу: как люди, окружавшие тогда Ельцина, не замечали очевидных, кажется, вещей; тешили себя наивными мыслями: с нами, мол, такого не будет.
Все, кто находился рядом с ним, обречены были просто по определению. Даже те, кто считал себя ближайшими его соратниками, кичился дружбой – в мгновение ока растворялись в небытие: Бурбулис, Полторанин, Скоков.
Равных себе Ельцин не терпел. Тех, кто слабее, – презирал.
Первыми из Кремля начали вылетать прекраснодушные демократы – вчерашние повелители уличных трибун, романтики и мечтатели.
(Из состава первого ельцинского правительства больше двух лет не проработало и половины министров.)
И проблема была вовсе не в профнепригодности этих чиновников: просто Ельцину неприятно было осознавать, что рядом с ним работают люди, помнящие его падения; видевшие его в опале и забвении; они были живым напоминаем его прошлого, о котором президент хотел позабыть, как можно скорее. Кроме того, среди них попадались и особо опасные субчики – с принципами, – что совсем уж ни в какие ворота не лезло, ибо все принципы сводились теперь к одному – что хорошо для президента, хорошо для России.
Демократы никак не могли уразуметь, что нет больше горлопана и бунтаря Ельцина, а есть президент, царь, самодержец.
«Если рассуждать, сколько на самом деле было Ельциных, то я знал троих, – делится наблюдениями его первый пресс-секретарь Павел Вощанов. – Ельцина, который не имел власти и понимал, что в одиночку этот путь не пройти и ему нужны были соратники. Ельцин, который получил власть, но еще не знал, как ею распорядиться. И Ельцин, который уже забронзовел… Знаешь, какие последние слова в своей жизни я услышал от Бориса Николаевича, лично обращенные ко мне? “Иди и делай, что тебе царь велел!”»
Вощанов – кстати, случай уникальный – отказался «делать, что велит царь» и покинул Кремль. Но таких, как он, были единицы. (Кроме Степашина и Ерина, подавших рапорты после буденновского позора, больше никого и не припомню.) Те, кто оказывались возле трона, по своей воли никогда не уходили.
Поначалу, правда, Ельцин расставался с наперсниками истинно по-царски, жалуя на прощание… Ну, не расшитый золотом кафтан, конечно, но тоже неплохо.
Виктора Ярошенко, одного из самых ранних своих соратников (он даже успел поработать полгода министром внешних связей), Ельцин отправил в почетную ссылку: торгпредом в Париж.
Пресс-секретаря Вячеслава Костикова – послом в Ватикан.
Под Юрия Петрова, первого главу кремлевской администрации и бывшего секретаря Свердловского обкома, была создана корпорация «Госинкор», с уставным капиталом в 1,25 миллиарда долларов: предполагалось, что корпорация займется привлечением в Россию иностранных инвестиций, но через 10 лет оказалось, что ни инвестиций, ни доброй половины государственных денег и драгметаллов давно уже нет и в помине. (Пол-миллиарда бюджетных долларов, точно корова языком слизала.)
Даже когда его любимец, столичный мэр Попов, задумал уйти в отставку, ему на прощание были отписаны бывшие брежневские угодья – многогектарный санаторий «Заречье»: точнее, не Попову, а некоему американскому университету, который радостно принялся торговать участками под коттеджи. Возглавлял же университет… ну, разумеется, бывший мэр-демократ.
Это потом уже, расставаясь с соратниками, Ельцин мгновенно будет забывать о них, немало не тревожась их будущим…
Власть при Ельцине была чертовым колесом. Ты можешь сколько угодно цепляться за стенки, но рано или поздно центробежная сила все равно выкинет тебя прочь: либо президент охладеет, либо противники интригу сплетут.
Вот еще образчик откровений опального пресс-секретаря:
«Был один эффектный способ, как избавиться от ненужного человека в Кремле. Надо было прийти к Ельцину и сказать: “Борис Николаевич, а все-таки вы не ошиблись с Ивановым! Такой человечище оказался! Тут и там ездит, выступает перед людьми, и все говорят: “Второй Ельцин!” Многие даже спрашивают: “Не он ли будет вашим преемником?” Две-три таких похвалы – и этого человека в Кремле не будет!»
Властолюбие было самым мощным движителем Ельцина…
Весной 1993 года у выступавшего на «Эхе Москвы» Шахрая – он был тогда вице-премьером – спросили: президентом хотите быть? – Очень хочу, – честно признался Шахрай, имея в виду 2000 год. Но Ельцину-то все преподнесли по-другому: глядите, подсиживает вас в открытую, всякий стыд потерял…
Через неделю, на встрече с главными редакторами, президент вдруг понес : «Не дождутся, понимашь, никакие Шахраи… Ничего они не дождутся!»
Шахрай не медля написал заявление об уходе, пошел к Ельцину. Тот смутился. «Мне ж не сказали, что это через срок… Кругом одни сплетники, понимашь… Никому нельзя верить…»
Другой аналогичный пример. Осенью 1995 года министр иностранных дел Козырев прилетел в Мурманск. «Ты как отнесешься к моему выдвижению в президенты?» – интересуется он у мурманского губернатора Комарова, пока едут они в машине. Никого, кроме водителя, в салоне не было. Детектив! Потому что стоило Козыреву вернуться в Москву, как Ельцин мгновенно перестал его принимать и в упор – даже на официальных мероприятиях – не замечал. Две недели спустя Козырев был уволен.
Время от времени Ельцин специально устраивал соратникам проверки на вшивость.
«Вот такой преемник мне и нужен, – доверительно говорил он очередному фавориту, любовно оглаживая его по плечу. – Вы готовы… ежели чего…»
Если наивный преемник соглашался, карьера его – можно считать – была закончена.
Несколько раз он даже изображал приступы, хватался за сердце, начинал хрипеть.
«Болит, понимашь, сердце… в любую минуту могу умереть… на кого оставить Россию?»
От реакции испытуемого целиком зависела его будущая судьба…
МЕДИЦИНСКИЙ ДИАГНОЗНесмотря на смену флага и герба, нравы в Кремле остались теми же, какими были и при советах, и при царях: истинная Византия. Чиновники сбивались в коалиции, интриговали друг против друга, наушничали и ябедничали. Помню, как даже в те былинные еще годы кремлевские сановники – не клерки какие-нибудь, а фигуры первого порядка – выходили в коридор, чтобы поделиться секретами. Сергей Филатов – так тот прямо говорил, что все кабинеты в Кремле и на Старой площади прослушиваются.
Возникновение истерического симптома обычно происходит в экстремальных ситуациях и нередко сопровождается бурным и демонстративным выражением чувств, обычно неадекватным силе психогенного раздражителя.
Но такое положение дел Ельцина очень устраивало: Византия же! Разделяй и властвуй!
Кадровая свистопляска достигла при Ельцине невиданных, головокружительных оборотов.
За восемь с половиной лет он успел сменить девять министров финансов, восемь руководителей госбезопасности, семь министров экономики. Получается: в среднем по министру – за год.
В ведомствах не успевали даже – ладно к новым руководителям привыкнуть – вовремя таблички на дверях менять и обновлять справочники.
«Ельцин сдавал всех и всегда, – скажет потом в сердцах его несостоявшийся преемник Борис Немцов, поддавшийся уговорам Дьяченко и Березовского и бросивший Нижний Новгород ради призрачной любви президента (они увезли его в Москву прямо на личном самолете). – Президент уволил пятерых премьер-министров, сорок пять вице-премьеров и сто шестьдесят министров».
Большинство министров, которых я знаю, о своих отставках узнавали исключительно по радио; при такой политике – какая уж к черту работа.[41]
На втором сроке чехарда эта превратилась уже в вообще настоящий карусельный цирк. В иных ведомствах руководители сменялись по два раза в год.
В 1998 и 1999 годах Ельцин поставил непревзойденный мировой рекорд: ежегодно он отправлял в отставку по два кабинета министров.
И не то чтоб премьеры не справлялись со своей работой, вовсе нет. Причина отставок была до банальности примитивна: как только Ельцину начинало казаться, что очередной премьер становится самостоятельной фигурой и – о ужас! – покушается на его популярность, он мгновенно багровел и хватался за перо .
Так было с Черномырдиным, которого безо всяких объяснений уволили в марте 1998 года, а потом после дефолта, спохватившись, принялись возвращать обратно, ан поздно: тут уж взбеленилась Дума; премьер-министр все-таки – не беспородный Бобик: утром выставили за дверь, вечером – поманили сосиской.
Потом был сталкер Примаков, взявший на себя неблагодарную роль дезактиватора последствий дефолта. В благодарность за наведенный порядок его тоже выгнали взашей.
Степашин – это вообще отдельная песня: хоть и объявили его уже преемником, но продержался он меньше всех – ровно 82 дня, ибо возложенных ожиданий оправдать не сумел. Отказался, например, начинать кампанию против «Мост-Медиа», не назначал рекомендованных ему семьей министров, огрызался на Березовского.
«Мы с вами остаемся в одной команде», – ласково сказал ему на прощание Ельцин. Больше они никогда не встречались…
Большинство этих увольнений проходило в худших коммунальных традициях: с выбрасыванием вещей и отключением телефонов. (Лебедя вообще едва не арестовали – боялись, что он увезет со Старой площади свои архивы.)
Причем Ельцин не только вычеркивал изгнанников из памяти и сердца, но и запрещал общаться с ними другим.
Глава кремлевской администрации Сергей Филатов вспоминал, например, как президент выговаривал ему за дружбу с Бурбулисом и Степашиным: «Перестаньте с ним дружить, если хотите остаться в нашей команде».
Впрочем, сам Филатов очень скоро получил возможность на собственной шкуре ощутить знаменитое кремлевское великодушие.
В январе 1996 года, после того как сняли его с должности, Филатов позвонил Илюшину, первому помощнику Ельцина: «Я поеду на десять дней в Железноводск, можно бумаги мои из кабинета пока не выкидывать?»
«Ну что вы, Сергей Александрович. Все будет по-человечески. Отдыхайте, я прослежу».
Филатов прослезился аж. Но едва отправил он вещи в аэропорт, как раздался звонок: люди Егорова, нового администратора , сорвали с дверей табличку и выносят из кабинета вещи…
…Егорова тоже уберут уже через полгода. Илюшина – месяцем позже. Первого помощника не спасла даже многолетняя близость: с Ельциным он работал еще в Свердловске и в МГК.
Из четырех личных помощников Ельцина образца 1991 года к середине второго президентского срока в Кремле не останется ни одного.
Хуже всех обошлись со Львом Сухановым – самым верным, пожалуй, его оруженосцем. Суханов пришел к Ельцину в 1987 году, еще в Госстрое. Долгое время он вообще был единственным его помощником. Вместе проводили сутки напролет, ездили друг к другу в гости семьями. Борису Николаевичу очень нравилось, как Суханов играет на гитаре.
Все события конца 80-х годов прошли через Суханова: знаменитый американский вояж, испанская авиакатастрофа, операция на позвоночник. Однажды спьяну Ельцин предложил Суханову поклясться кровью в вечной дружбе. То же самое он проделал и с Коржаковым.
…После выборов 1996 года Ельцин напрочь забыл о своем побратиме. Тот продолжал еще сидеть в кабинете, но его перестали уже звать на совещания, вокруг мгновенно образовалось кольцо изоляции.
В сентябре 1997 года перед Сухановым положили подписанный указ о его увольнении. Президент, которому верой и правдой прослужил он ровно десять лет, даже не удосужился пожать ему на прощание руку.
«Лев Евгеньевич долго просил Юмашева организовать прощальную встречу с Ельциным, – рассказывала мне жена Суханова. – Он не собирался жаловаться. Просто хотел поблагодарить за совместно проведенные годы. Но его не приняли».
Через год Суханов скончался от сердечного приступа. Он так и не смог примириться с обидой. Семье покойного телеграмму с соболезнованиями Ельцин не прислал…
После смерти Суханова его вдова, Светлана Михайловна, живет теперь одна в просторной четырехкомнатной квартире знаменитого дома на Осенней улице.
Этот дом – не просто исторический объект, это – памятник романтическим иллюзиям первых лет демократии.
Когда-то, в самом начале правления, у Ельцина появилась мечта: поселить всю свою команду вместе, чтобы дружно, как одна семья, и в труде, и в быту.
Заброшенный дом в Крылатском – долгострой с въевшимся уже в кирпичи грибком – он приметил давно: каждый день проезжал мимо на дачу и с дачи.
Шестиэтажное строение предназначалось когда-то для руководства кремлевской больницы; его начали возводить еще в 80-е годы, но грянула перестройка, денег не стало, и объект пришлось заморозить.
В 1993 году по воле Ельцина стройка закипела по-новой. Президентский дом был сдан в авральные сроки, а Борис Николаевич, вспомнив молодость, лично инспектировал объект .
Всего в доме насчитывалось 20 квартир: исключительно четырех– и пятикомнатные. Все жилье Ельцин распределял сам: по степени близости. (Ему самому отошел целый этаж; старшей дочери Елене с семьей – пятикомнатная, этажом ниже; кстати, по иронии судьбы, в ее прежнюю обитель на улице Александра Невского въехал будущий арестант, и. о. генпрокурора Алексей Ильюшенко.)
Так среди новоселов оказались тогдашние его любимцы и фавориты: Коржаков, Барсуков, Бородин, Тарпищев, Сосковец, Суханов, Грачев – не домовая книга – сплошной ареопаг.
Ельцин искренне верил, что жильцы будут постоянно общаться промеж себя, дружить, ходить в гости. На первом этаже дома была оборудована сауна с барной стойкой. Одну квартиру специально оставили пустой – для совместных гулянок …
Ничему этому сбыться так и не довелось.
Сегодня дом на Осенней наполнен гулкой тишиной. Здесь почти никто не живет: большинство обитателей президентского дома давным-давно переехали на Рублевку. Ветшает без дела теннисный корт во дворе; давно не слышали детского смеха резные деревянные качели.
Сам Ельцин не бывал на Осенней много лет. Говорят, паркет в его квартире давно уже вздыбился, а последний раз входили в нее лишь для того, чтобы водворить на место упавшую люстру…
Ему нечего здесь делать еще и потому, что любая встреча с бывшими соседями вряд ли вызовет у него удовольствие.
Практически все жильцы президентского дома из любимцев Ельцина уже много лет как превратились либо во врагов, либо просто перестали для него существовать. С кремлевского Олимпа он сбросил их всех. Всех до единого.
Вспоминает ли он об этих людях, которые шли рядом с ним в самые тяжелые, трудные годы? О тех, кто был предан ему и оказался в итоге предан ?
Не знаю…
Еще сравнительно недавно Ельцин вдруг спрашивал время от времени по утрам:
«Где Шамиль? Почему-то Саши Коржакова не видно? Куда девался мой любимый врач Вторушин?»
Воистину блажен живущий в царстве теней…
К концу ельцинского правления из всей многочисленной президентской команды возле него осталось три человека, переживших оба срока : шеф протокола Шевченко, зав.секретариатом Семенченко и начальник личной охраны Кузнецов.
В феврале 2006 года, когда Семенченко праздновал свой 60-летний юбилей, Борис Николаевич даже не прислал ему телеграммы…
примечания Александра Коржакова
1 Поначалу инаугурацию собирались проводить на Соборной площади. Ельцин должен был выходить с Красного крыльца.Уже и трибуны построили, все приготовили, но в последний момент – отменили. Решили проводить в Большом Кремлевском дворце. Первоначально церемонию планировали на 2 часа, потом сократили до 40 минут. В итоге – все ограничилось 10 минутами.
2 Расставаясь с людьми, Ельцин даже никогда не приглашал их попрощаться. Я знаю только о двух исключениях: когда в 1993 году он увольнял Баранникова, и в 1996-м – Егорова, шефа своей администрации.
Егорову он сказал тогда: «Выбирай любую должность». Николай попросился на родину, в Краснодар, губернатором. «О чем разговор! Поможем избраться, задействуем весь ресурс!»
Уникальный был случай. Ярый антикоммунист Чубайс всеми силами поддерживал ярого коммуняку Кондратенко – лишь бы только Егоров не прошел. И он в самом деле выборы проиграл.
Глава одиннадцатая
СПРУТ
Еще со времен «Спрута» в народе прочно укоренилось верование , будто итальянское слово «мафия» переводится на русский как «семья».
Я и сам, грешным делом, долгое время считал так же, и лишь забравшись недавно в словари, с удивлением обнаружил обратное.
Оказывается, «мафия» переводится дословно совсем иначе: «произвол», «насилие», «самоуправство»; о «семье» – в словарях нет ни слова.
Мне думается, в этом массовом заблуждении кроется глубокий, чисто фрейдистский подтекст.
В современной России термин «семья» давно уже потерял свое первородное, лексическое значение. «Семья» образца 90-х – это миллионные счета, заграничные виллы, друзья-подельники, расставленные по ключевым должностям; неограниченная, бесконтрольная власть, наконец.
Кажется, у американцев есть такая поговорка: хвост виляет собакой.
Так вот ельцинская «семья» – супруга, младшая дочь, приемный сын, приближенные ко двору олигархи – в совершенстве наловчились вилять президентом. Именно они управляли в действительности Россией в то время, пока больной и дряхлый глава государства, лишенный последних друзей и собутыльников, мирно дремал в кресле-качалке; царствовал, лежа на боку просыпаясь исключительно для того, чтобы озвучить очередную волю «семейного» совета.
Ельцин сам, наверное, уже и не помнил, а окружению напоминать было это совсем не с руки, что пришел он когда-то к власти именно под лозунгами борьбы с такой вот царственной синекурой ; на волне народного гнева против брежневско-черненковской геронтократии; вздорного владычества Раисы Максимовны, которая каждый вечер водила своего муженька кругами по даче, выслушивая его отчет о проделанной за день работе.
Кто же мог представить тогда, что пройдет какой-то пяток лет и все вернется на круги своя: только еще в худшем, гипертрофированном, карикатурном почти виде.
Каким бы маразматичным ни казался нам Брежнев, но его дочка – светлой памяти Галина Леонидовна – даже при всех своих выкрутасах и не помышляла о том, чтоб управлять страной. И у Раисы Максимовны заграничных счетов и дворцов тоже отродясь не водилось…
Увы, все познается в сравнении…
До середины 90-х годов президентская родня предпочитала держаться в тени.
Ельцин слишком хорошо запомнил, какую ненависть вызывало в народе постоянное мелькание Раисы Максимовны – всякий раз непременно в новом наряде – и чужих ошибок повторять не хотел.
«Долгие годы в семье я о политике вообще не говорил, – пишет он в мемуарах. – Ни слова! Все новости жена и дочери узнавали только по телевизору. Я выслушивал их мнения, восклицания, реплики – и молчал. Со стороны это выглядело, наверное, довольно странно. “Боря, ну сколько же можно не платить пенсии людям! Когда правительство с этим наконец разберется?” Я молчу, как в рот воды набрал. Или отвечаю вроде бы невпопад: “Слушайте, а какая погода сегодня отличная!”»
Если внимательно проанализировать его самую первую книгу – «Исповедь на заданную тему» – в ней практически ничего не говорится о семье: так, исключительно общие фразы – женитьба, рождение дочерей.
Еще со свердловских времен в доме Ельцина был заведен негласный и строгий порядок; этакий партийно-строительный домострой: хозяин всегда прав. И супруга, и дочери лишний раз старались не беспокоить его, не отвлекать; не теребить понапрасну. Все в семье было подчинено исключительно интересам главы .
Воспитанием дочерей Ельцин фактически не занимался. Они появились на свет, когда был он сравнительно еще молод: старшая, Елена, – в двадцать шесть, младшая, Татьяна, – в тридцать.
Целыми днями Ельцин пропадал тогда на стройке, демонстрируя чудеса работоспособности и самопожертвования. А потом началась партийная карьера; он пахал от зари до зари, тут уж времени на дочек попросту не оставалось, и как бывает со многими трудоголиками, в один прекрасный день, оглянувшись, Ельцин с удивлением обнаружил вдруг, что стал, сам того не заметив, отцом двух юных девушек – невест на выданье.
Личная жизнь дочерей не складывалась с самого начала. Старшая, Елена, выскочила замуж сразу после школы: за своего одноклассника Алексея Фефелова, от которого вскорости и родила Ельцину первую внучку Катю.
Я и сам, грешным делом, долгое время считал так же, и лишь забравшись недавно в словари, с удивлением обнаружил обратное.
Оказывается, «мафия» переводится дословно совсем иначе: «произвол», «насилие», «самоуправство»; о «семье» – в словарях нет ни слова.
Мне думается, в этом массовом заблуждении кроется глубокий, чисто фрейдистский подтекст.
В современной России термин «семья» давно уже потерял свое первородное, лексическое значение. «Семья» образца 90-х – это миллионные счета, заграничные виллы, друзья-подельники, расставленные по ключевым должностям; неограниченная, бесконтрольная власть, наконец.
Кажется, у американцев есть такая поговорка: хвост виляет собакой.
Так вот ельцинская «семья» – супруга, младшая дочь, приемный сын, приближенные ко двору олигархи – в совершенстве наловчились вилять президентом. Именно они управляли в действительности Россией в то время, пока больной и дряхлый глава государства, лишенный последних друзей и собутыльников, мирно дремал в кресле-качалке; царствовал, лежа на боку просыпаясь исключительно для того, чтобы озвучить очередную волю «семейного» совета.
Ельцин сам, наверное, уже и не помнил, а окружению напоминать было это совсем не с руки, что пришел он когда-то к власти именно под лозунгами борьбы с такой вот царственной синекурой ; на волне народного гнева против брежневско-черненковской геронтократии; вздорного владычества Раисы Максимовны, которая каждый вечер водила своего муженька кругами по даче, выслушивая его отчет о проделанной за день работе.
Кто же мог представить тогда, что пройдет какой-то пяток лет и все вернется на круги своя: только еще в худшем, гипертрофированном, карикатурном почти виде.
Каким бы маразматичным ни казался нам Брежнев, но его дочка – светлой памяти Галина Леонидовна – даже при всех своих выкрутасах и не помышляла о том, чтоб управлять страной. И у Раисы Максимовны заграничных счетов и дворцов тоже отродясь не водилось…
Увы, все познается в сравнении…
До середины 90-х годов президентская родня предпочитала держаться в тени.
Ельцин слишком хорошо запомнил, какую ненависть вызывало в народе постоянное мелькание Раисы Максимовны – всякий раз непременно в новом наряде – и чужих ошибок повторять не хотел.
«Долгие годы в семье я о политике вообще не говорил, – пишет он в мемуарах. – Ни слова! Все новости жена и дочери узнавали только по телевизору. Я выслушивал их мнения, восклицания, реплики – и молчал. Со стороны это выглядело, наверное, довольно странно. “Боря, ну сколько же можно не платить пенсии людям! Когда правительство с этим наконец разберется?” Я молчу, как в рот воды набрал. Или отвечаю вроде бы невпопад: “Слушайте, а какая погода сегодня отличная!”»
Если внимательно проанализировать его самую первую книгу – «Исповедь на заданную тему» – в ней практически ничего не говорится о семье: так, исключительно общие фразы – женитьба, рождение дочерей.
Еще со свердловских времен в доме Ельцина был заведен негласный и строгий порядок; этакий партийно-строительный домострой: хозяин всегда прав. И супруга, и дочери лишний раз старались не беспокоить его, не отвлекать; не теребить понапрасну. Все в семье было подчинено исключительно интересам главы .
Воспитанием дочерей Ельцин фактически не занимался. Они появились на свет, когда был он сравнительно еще молод: старшая, Елена, – в двадцать шесть, младшая, Татьяна, – в тридцать.
Целыми днями Ельцин пропадал тогда на стройке, демонстрируя чудеса работоспособности и самопожертвования. А потом началась партийная карьера; он пахал от зари до зари, тут уж времени на дочек попросту не оставалось, и как бывает со многими трудоголиками, в один прекрасный день, оглянувшись, Ельцин с удивлением обнаружил вдруг, что стал, сам того не заметив, отцом двух юных девушек – невест на выданье.
Личная жизнь дочерей не складывалась с самого начала. Старшая, Елена, выскочила замуж сразу после школы: за своего одноклассника Алексея Фефелова, от которого вскорости и родила Ельцину первую внучку Катю.