Страница:
Глава девятая
ГОЛОСУЙ ИЛИ…
В мае 1896 года, когда на престол входил новый помазанник божий Великий князь Николай Александрович, по Москве разнесся слух о чудесных подарках, которыми государь станет будто одаривать православный народ. На Ходынское поле, где воздвигнут был царский павильон, с самой ночи потянулисьподданные . Историки колеблются в точных оценках, но единодушно признают, что народу собралось невиданно – где-то под миллион.
Стояли долго. От тесноты и духоты в толпе начались обмороки. По рядам пошла паника. Возникшая давка была сопоставима с явлением апокалипсиса. В общей сложности затоптано и раздавлено оказалось 1389 человек.
Николай Александрович, узнав об этом, пришел в страшное расстройство. Но заранее намеченных торжеств отменять все равно не стал, и пока москвичи растаскивали по дворам обезображенные трупы, молодой государь премило забавлялся и вальсировал на роскошном балу…
Прошло без малого сто лет. 30 декабря 1994 года в Кремле тоже гремел бал: теперь уже новогодний. Специально для президента устроители придумали праздничную забаву: притащили весы и начали взвешивать гостей. Тому, кто окажется самым тяжелым, полагался приз – жареный поросенок.
Ельцин, как и ожидалось, потянул больше всех: 105 килограммов. Под раздавшиеся аплодисменты ему уже вынесли было тушку , но тут, словно чертик из табакерки, выпрыгнул откуда-то адвокат Макаров и побил президентский рекорд. С результатом в 122 кило Макаров увел из-под носа Ельцина приз. Он не сразу даже сообразил, какую грубую политическую оплошность совершил: всегда и во всем президент должен быть первым. Но было уже поздно…[31]
А в те самые часы, пока Ельцин и его окружение радостно отплясывали на веселом балу, в каких-то полутора тысячах километров от Кремля шли жестокие бои. Брошенная бездарными генералами на убой армия безуспешно пыталась овладеть чеченской столицей. В ночь на 31 декабря в Грозном погибло более полутора тысяч солдат и офицеров: его, Ельцина, подданных …[32]
А ведь никакой чеченской проблемы могло и не быть. Демократы придумали ее сами, в пылу затяжной борьбы с Горбачевым. Когда в сентябре 1991 года дудаевские гвардейцы разгромили законно избранный чечено-ингушский Верховный Совет, повыкидывав депутатов из окон (20 человек оказались в больнице, один – разбился насмерть), Хасбулатов – тогда еще лебший ельцинский соратник – отбил бандитам восторженную телеграмму: «С удовольствием узнал об отставке Председателя ВС республики».
Советский генерал Дудаев – это абсолютное порождение Кремля. Его (Дудаева) специально привезли в Грозный, чтобы генеральскими руками скинуть с престола тогдашнего правителя Чечни Доку Завгаева; позволили разогнать парламент, захватить основные жизненно важные объекты, сколотить ополчение.
Даже когда дудаевцы ворвались в местный КГБ, ранив дежурного и похитив весь арсенал и секретные архивы, никто и слова поперек не сказал: напротив, спешно приехавший в Грозный зампред российского, сиречь ельцинского КГБ Пятаков объяснил ошарашенным контрразведчикам, что противиться воле народа – преступно, сдавайте оружие и ищите новое место работы.
«Узнав о захвате здания, – рассказывал впоследствии председатель КГБ РСФСР Иваненко, – в течение дня я безуспешно пытался связаться с президентом России, который в это время находился на отдыхе в городе Сочи… Можно было как бы поднять группу быстрого реагирования, выехать с ней…»
И наконец самое главное:
«Однозначной оценки, что это антироссийский режим, с которым надо бороться вооруженным путем, не было. Вообще, никаких установок не было спецслужбам».
Ельцин и его свита попросту проспали Чечню. Сначала они – занимались этим Хасбулатов с Бурбулисом – собственными руками вылепили Дудаева. А потом, когда выпущенный из бутылки джинн затеял свою собственную игру, почему-то не решились обратно его в эту самую бутылку запихнуть.
В ноябре 1991 года опомнившийся Ельцин дерзнул было объявить в Чечне чрезвычайное положение, поручив всю координацию вице-президенту Руцкому. Но после этого – уехал отдыхать в Завидово, и Руцкой битых пять суток не мог до него дозвониться. Итог понятен: ЧП пришлось отменять…
Я лично до сих пор пребываю в убеждении, что дудаевский режим все годы умело подпитывался из Москвы. Его можно было свергнуть бессчетное множество раз. Но никто и палец о палец для этого не ударил.
Уже после того, как Дудаев объявил о выходе из состава России, прекратил платить налоги в общий бюджет, закрыл въезд в республику для сотрудников российских спецслужб; даже после всего этого федеральный центр – совершенно официально – продолжал перечислять ему деньги. Регулярные транши шли и из Пенсионного фонда, и из Центробанка: в проекте федерального бюджета-1993 на Чечню, например, закладывалось десять с половиной миллиардов рублей, а на Калининградскую область – для сравнения – 140 миллионов.
Вплоть до самой войны, до конца 1994 года, в мятежную республику, как и прежде, поступала российская нефть: совершенно безвозмездно, никакой оплаты за поставки не шло, хотя Дудаев тут же и перепродавал наше «черное золото» за рубеж.
А оружие? Почти весь свой арсенал, из которого будет он потом убивать наших солдат и офицеров, Дудаев получил от России в подарок. Весной 1992 года директивой Грачева ему было оставлено 37 тысяч единиц стрелкового оружия, 27 вагонов боеприпасов, 42 танка, 34 БМП, не считая таких мелочей, как зенитные установки, ракеты и артсистемы. Этим арсеналом без труда можно было оснастить регулярную армию какого-нибудь среднеевропейского государства.
Российские ПВО регулярно давали «коридоры» для пролета чеченских самолетов с оружием и контрабандой на борту (за месяц «неопознанных» судов проходило до ста пятидесяти штук). Сам Дудаев преспокойно летал по всему миру, а когда однажды ооновские «голубые каски» задержали его в Боснии, он был освобожден по просьбе… российских властей.
Москва не только привела Дудаева к власти – это лишь полдела. Она еще и удерживала его на троне, пичкала нефтедолларами, дозволяла воровать миллиарды, оберегала от любой напасти и хворобы.
Ельцин просто не мог не знать всего этого. Как знал он и то, что Чечня превращается в самую опасную черную дыру на территории России, в которой бесследно исчезают украденные миллиарды, объявленные в розыск убийцы и бандиты, процветает геноцид и работорговля.
Много раз президенту докладывали об этом, испрашивали команд – перекрыть хотя бы нефтяную трубу – но Борис Николаевич только супил в ответ брови.
Если по телу распространяется гангрена, нужно немедленно ампутировать больную конечность. Лучше отрезать руку, чем потерять все тело. Но Ельцин на операцию почему-то упорно не шел…
Генерал Куликов, в те дни командующий внутренними войсками, а впоследствии шеф МВД, до сих пор убежден, что случись такой диалог, он мог «предотвратить либо саму войну, либо существенно повлиять на то, что сопротивление чеченцев, оказанное нам впоследствии, было бы не таким ожесточенным».
И ведь попытки такие были: я знаю минимум о восьми. Но всякий раз, едва доходило до дела, в последнюю минуту Ельцин встречи эти отменял.
И Ельцин, и Дудаев обладали одним и тем же комплексом, присущим большинству недалеких людей: они панически боялись продемонстрировать свою слабость и увидеть неуважение к собственной персоне.
«Нет! Если я его приму, подумают, что мы слабые!» – отвечал президент на уговоры, например, Коржакова.
В этом-то и кроется основная причина, почему языку дипломатии Кремль предпочел артиллерийские залпы: одноименно заряженные заряды не притягиваются, а отталкиваются.
Как это ни покажется парадоксальным, но у Ельцина было очень много общего с Дудаевым. И взрывным характером, и бэк-граундом своим (для чеченца генеральские лампасы, может быть, еще почетнее, чем для русского – пост секретаря обкома) они удивительно напоминали друг друга.
К власти оба президента приходили по одному и тому же сценарию: объявив крестовый поход советско-партийной номенклатуре.
У Ельцина был август 1991 года, баррикады у Белого дома. У Дудаева – такие же в точности баррикады, только размером поменьше, а взамен трех дней ГКЧП – три дня просто ЧП, столь же бездарно проваленного Центром.
Ельцин умело спекулировал на угрозе коммунистического реванша, группируя вкруг себя общество. Дудаев – на российской имперской угрозе.
А первые годы их правления? Объясните мне, в чем разница?
Одинаково вороватое окружение. Интриги недавних соратников. Провалы во внутренней и внешней политике.
Оба столкнулись с противостоянием депутатского корпуса, набранного из числа их же союзников, и почти синхронно разогнали парламенты танками.
Оба вынуждены были переписать конституцию под себя, ввести прямое президентское правление, более напоминающее монархию.
Мало кто знает, что Дудаев регулярно отправлял Ельцину преинтереснейшие послания, в которых желал старшему коллеге всяческих благ, и вообще демонстрировал несвойственное себе раболепие.
Политика Ельцина именовалась в них «историческими реформами», за которые тот «самоотверженно борется». Сам же Дудаев объявлял себя «сторонником социально-экономических преобразований, проводимых в России», и заверял в «полной поддержке со своей стороны» (это из его письма от 11 апреля 1993 года).
После того как Ельцин разогнал Верховный Совет, Дудаев послал ему эпистолу , составленную в лучших традициях обращений советской общественности, когда знатные сталевары, хлопкоробы и доярки «решительно осуждали» и «единодушно одобряли».
Вот лишь несколько цитат:
«Правительство Чеченской Республики одобряет Ваши действия по подавлению коммунистическо-фашистского мятежа в Москве, имевшего своей целью захватить власть в России и потопить в крови демократию…
Желаем Вам и Вашим сторонникам решительности и стойкости в закреплении достигнутого успеха, последовательности в осуществлении курса демократических реформ…
В этот суровый час, когда решается судьба России, мы еще раз хотим заверить Вас, что мы готовы помочь в любой момент всеми средствами, которыми располагаем». (7 октября 1993 года.)
Довольно странные для злейших врагов отношения.
А может, не для врагов? Ведь не в пример политологам и журналистам, сами-то Ельцин с Дудаевым прекрасно чувствовали схожесть между собой. А любая схожесть, как известно, влечет взаимосимпатию. Да и нет больших врагов, нежели бывшие друзья…
Ельцину очень хотелось маленькой победоносной войны: именно так изволил выразиться его верный наперсник секретарь Совбеза Лобов. (Навряд ли высоколобый Лобов знал, что дословно цитирует он царского министра внутренних дел, который в 1904 году объясняя, почему Россия вступила в кампанию с Японией, тоже говорил о маленькой победоносной войне.)
Со всех сторон президента убеждали, что кампания – непремен-но будет короткой и молниеносной: вражьей кровью, могучим ударом…
Министр Грачев – тот, что навсегда останется в истории со своей фразой про парашютно-десантный полк – клятвенно обещал занять Грозный уже к 13 декабря, а еще через неделю – полностью овладеть всей мятежной республикой. Другой, титулованный ястреб , министр по делам национальностей Егоров уверял, что чеченцы будут даже посыпать дорогу нашим солдатам мукой, ибо 70% населения горячо поддерживают дорогого Бориса Николаевича.
Историческое заседание Совбеза 29 ноября, на котором окончательно было принято решение о начале войны, проходило именно в таком шапкозакидательском ключе.
«Обсуждение было безалаберным, – напишет потом в своих мемуарах Евгений Примаков. – В основном дискутировались две темы: сколько дней нужно на подготовку – семь, десять или две недели – и кому поручить операцию – Грачеву или Ерину».
Лишь два члена Совбеза – собственно Примаков и министр юстиции Калмыков – высказались против войны. Но их голоса утонули в гомоне победных реляций.
К началу кампании Генштаб не успел даже разработать мало-мальски сносного плана. У военных отсутствовали карты местности, не было никаких данных о дудаевских укреплениях и линиях обороны. Силы противника разведка представляла весьма приблизительно, занижая их как минимум впятеро.
Не мудрено, что война начала проваливаться, еще не успев начаться. Ни к 13, ни к 20, ни к 25 декабря федеральные силы – ладно что не сумели овладеть Грозным, даже не приблизились к нему на расстояние выстрела.
Штурм города, организованный бездарными генералами в предновогоднюю ночь, закончился невиданной кровью: более полутора тысяч солдат и офицеров погибли. (Генералы очень хотели преподнести Грачеву подарок ко дню рождению: 1 января ему исполнялось 47 лет.)
Грозный окончательно будет освобожден только 6 марта: ценой неимоверных человеческих жертв.
Все, что происходило потом, можно назвать одним коротким словом: позор.
Истинная, настоящая война велась отнюдь не в Чечне, а в московских кабинетах. Что толку оттого, что героически сражавшаяся армия брала город за городом, село за селом: их победы оказывались никому и даром не нужны.
В мае 1995 года федеральные силы зажали в горах крупную группировку противника. В тот момент, когда требовалось нанести последний, решающий авиаудар, из Кремля поступил вдруг приказ: отставить.
Тогдашний главком внутренних войск генерал Куликов сохранил эту предательскую телеграмму до сих пор. Она очень короткая:
«Грачеву, Куликову. С 00 часов 1 июня прекратить применение авиации. Причину не объяснять. Ельцин».
Но причина была понятна и без того. Накануне слухачи МВД запеленговали Масхадова, который требовал от своих полевых командиров любой ценой продержаться до полуночи, а потом он «устроит концерт» федералам. «Переговоры на этот счет я веду», – кричал в трубку Масхадов.
Кто из окружения Ельцина вел эти переговоры с боевиками – так и осталось тайной. С чеченской стороны занимался ими дудаевский помощник Хамат Курбанов.
В высшем политическом руководстве России рядом с Ельциным находились предатели: это не паранойя, не бред, это правда. Во многом именно стараниями этих людей война искусственно затягивалась.
Начальник ГРУ Федор Ладыгин рассказывал мне, что военная разведка регулярно получала перехваты, когда полевые командиры звонили напрямую в Москву: в Белый дом, на Старую площадь.
О чем еще можно говорить?
Вместо маленькой победоносной войны Ельцин получил череду непрекращающегося позора. Страна с ужасом обнаружила, что хваленая российская армия не может победить горстку полудиких туземцев.
Чечня стала ельцинской Цусимой.
Будденовск, Первомайское – эти мало кому известные прежде географические названия превратились в символы национального срама.
Даже заблокировав со всех сторон боевиков Радуева в Первомайском (Ельцин, помнится, уверял тогда всю страну, что за каждым шагом их следят 38 мифических снайперов: почти 33 богатыря), спецслужбы не сумели разгромить банду. Она прорвала окружение и ушла в Чечню, а шеф ФСБ Барсуков лишь стыдливо разводил потом руками: кто же мог представить, что чеченцы – собаки этакие – умеют бегать босиком по снегу.
После Первомайского – ни о каких выборах президенту и мечтать было нечего. Его рейтинг катастрофически падал. В начале 1996 года он дошел уже до трех процентов («рейтинг практически отрицательный» – самокритично признает в мемуарах Ельцин) и вот-вот должен был приблизиться к нулевой отметке. Прошедшие накануне парламентские выборы закончились полной победой коммунистов и жириновцев.
Государственники не могли простить Ельцину чеченской слабости. Либералы – напротив – имперской твердости.
В таких условиях Борису Николаевичу следовало думать уже о вечном и начинать упаковывать чемоданы…
Мало, кто знает, что после Буденновска Ельцин пытался подать в отставку. Произошло это на закрытом заседании Совбеза, 30 июня 1995 года.[33]
Уволив краснодарского губернатора Кузнецова и министра внутренних дел Ерина, президент отодвинул в сторону заранее написанный текст и пустился в пространные объяснения. Он заводил сам себя, накручивал, сгущал краски, и в итоге, дойдя до высшей эмоциональной точки, неожиданно объявил: «Я принял решение подать в отставку с поста президента».
В зале воцарилась мертвая тишина. Все оторопели. Первым пришел в себя Черномырдин:
«Борис Николаевич, мы очень просим вас… не надо горячиться… виноваты все… подумайте о России»
И все разом кинулись уговаривать, успокаивать президента, наперебой объясняя, что страна без него пропадет. Продолжалось это довольно долго, доставляя президенту неимоверное удовольствие.
«Ладно, – махнул он в итоге рукой, – убедили. Люди ж действительно не поймут. Как-нибудь дотяну этот последний год, и тогда уж все – и не уговаривайте»[34].
Очень скоро о своем самобичевании Ельцин напрочь забыл. (Кассету с записью заседания предусмотрительный Илюшин успел изъять у президентского телеоператора Кузнецова.)
И сказанные в тот день слова – «дотяну последний год, и больше не уговаривайте» – Борис Николаевич тоже никогда больше не поминал.
Напротив: чем меньше времени оставалось до конца его полномочий, тем сильнее укреплялся он в мысли, что надо идти на второй срок.
Ан нет. Нет, оказывается, такого предела, ибо сравнивать, каким был он в 1992 году и каким стал в 1996 году – как-то даже неприлично.
До последнего дня Ельцин не торопится озвучивать свои планы. Наступил уже выборный, 1996 год, а от президента не было ни ответа, ни привета.
«Мне немного надо подождать, чтобы набраться сил как следует, – объяснял он 23 января членам Совета Федерации. – Сейчас врачи пока даже в теннис не разрешают играть».
Логика – довольно странная. Если у тебя нет сил на то, чтобы сделать всего-то одно заявление, то откуда же взяться им на предвыборную кампанию?
К тому времени, когда решился он объявить, что намерен переизбираться, это был уже тяжелобольной, измученный старик, только что перенесший два инфаркта. Всякие нагрузки были ему категорически противопоказаны. Изношенное сердце могло остановиться в любую минуту.
Даже в момент оглашения этого исторического решения Ельцин не смог дочитать до конца свою речь: он потерял голос, ибо на сей раз мучился фарингитом.
В «Президентском марафоне» он уверяет:
«Наина очень не хотела моего выдвижения. Да и меня самого постоянные стрессы совершенно измотали, выжали все соки».
На самом деле это – очередной блеф. Именно семья – жена и младшая дочь Татьяна – повлияли на окончательное его решение. В противном случае им не было никакого смысла отговаривать Ельцина от коронарографии. Но семья очень боялась возможных утечек.
Потеря власти страшила их больше, нежели потеря близкого человека. Недаром во вступлении к этой книге лечащий врач президента Владлен Вторушин открыто пишет:
«Порой, особенно накануне выборов 1996 года, мне начинало казаться, что близким Ельцина – Наине Иосифовне, Татьяне Борисовне – нужнее не муж и отец, а президентская должность».
А ведь в начале 1996 года Ельцина разбил очередной, третий за последние месяцы инфаркт.
Это случилось в любимом его Завидове. Приступ настиг президента, когда находился он на втором этаже своей резиденции. Никого из врачей и близких в тот момент рядом не было.
Его спасла лишь волшебная радиокнопка, с которой Ельцин не расставался теперь никогда: российские умельцы соорудили ее сразу после Шеннона; помимо сигнала тревоги кнопка излучала еще и радиоволны, по которым владельца могли найти с точностью до сантиметра.
По тревоге охрана и доктора пулей примчались наверх. Президент был настолько плох, что не мог даже самостоятельно спуститься по лестнице. Как на грех, носилок в Завидове не оказалось. Коржакову пришлось отломать от какого-то дивана спинку. Вшестером, еле-еле, недвижимого президента эвакуировали вниз и прямо на вертолете спешно отправили в ЦКБ.
В таком состоянии идти ему на выборы – было сравни самоубийству.
Но он все равно пошел. И это уже – вопрос не к нему, а к его близким.
Если Ельцин рисковал своей собственной жизнью, то жена и дочка – точно чужой…
О желании баллотироваться на второй срок Ельцин впервые публично объявил 15 февраля на сцене Дворца молодежи родного своего Екатеринбурга. Говорил он (пока не осип) очень эмоционально, особо упирая на то, как дорог ему именно этот зал и именно этот город. Хотя – сомнений нет – это был заранее просчитанный предвыборный прием: Ельцин всегда любил эффектные, красочные ходы, и чем искреннее выглядели они, тем тщательнее, значит, продумывались изначально.
Вот и эта, осипшая его февральская речь внешне выглядела очень непритязательно-трогательной. Скромно потупившись, Ельцин заверял земляков, что, несмотря на настойчивые призывы уйти, он не может поступить безответственно и оставить свой пост именно в тот момент, когда мы практически оказались уже на пороге цивилизованной жизни. Кроме того, сейчас как никогда России грозит опасность коммунистического реванша; вся страна может погибнуть «под красным колесом прошлого». Другого выхода, кроме как начатое дело довести до конца, он, понятное дело, не видит.
Стояли долго. От тесноты и духоты в толпе начались обмороки. По рядам пошла паника. Возникшая давка была сопоставима с явлением апокалипсиса. В общей сложности затоптано и раздавлено оказалось 1389 человек.
Николай Александрович, узнав об этом, пришел в страшное расстройство. Но заранее намеченных торжеств отменять все равно не стал, и пока москвичи растаскивали по дворам обезображенные трупы, молодой государь премило забавлялся и вальсировал на роскошном балу…
Прошло без малого сто лет. 30 декабря 1994 года в Кремле тоже гремел бал: теперь уже новогодний. Специально для президента устроители придумали праздничную забаву: притащили весы и начали взвешивать гостей. Тому, кто окажется самым тяжелым, полагался приз – жареный поросенок.
Ельцин, как и ожидалось, потянул больше всех: 105 килограммов. Под раздавшиеся аплодисменты ему уже вынесли было тушку , но тут, словно чертик из табакерки, выпрыгнул откуда-то адвокат Макаров и побил президентский рекорд. С результатом в 122 кило Макаров увел из-под носа Ельцина приз. Он не сразу даже сообразил, какую грубую политическую оплошность совершил: всегда и во всем президент должен быть первым. Но было уже поздно…[31]
А в те самые часы, пока Ельцин и его окружение радостно отплясывали на веселом балу, в каких-то полутора тысячах километров от Кремля шли жестокие бои. Брошенная бездарными генералами на убой армия безуспешно пыталась овладеть чеченской столицей. В ночь на 31 декабря в Грозном погибло более полутора тысяч солдат и офицеров: его, Ельцина, подданных …[32]
А ведь никакой чеченской проблемы могло и не быть. Демократы придумали ее сами, в пылу затяжной борьбы с Горбачевым. Когда в сентябре 1991 года дудаевские гвардейцы разгромили законно избранный чечено-ингушский Верховный Совет, повыкидывав депутатов из окон (20 человек оказались в больнице, один – разбился насмерть), Хасбулатов – тогда еще лебший ельцинский соратник – отбил бандитам восторженную телеграмму: «С удовольствием узнал об отставке Председателя ВС республики».
Советский генерал Дудаев – это абсолютное порождение Кремля. Его (Дудаева) специально привезли в Грозный, чтобы генеральскими руками скинуть с престола тогдашнего правителя Чечни Доку Завгаева; позволили разогнать парламент, захватить основные жизненно важные объекты, сколотить ополчение.
Даже когда дудаевцы ворвались в местный КГБ, ранив дежурного и похитив весь арсенал и секретные архивы, никто и слова поперек не сказал: напротив, спешно приехавший в Грозный зампред российского, сиречь ельцинского КГБ Пятаков объяснил ошарашенным контрразведчикам, что противиться воле народа – преступно, сдавайте оружие и ищите новое место работы.
«Узнав о захвате здания, – рассказывал впоследствии председатель КГБ РСФСР Иваненко, – в течение дня я безуспешно пытался связаться с президентом России, который в это время находился на отдыхе в городе Сочи… Можно было как бы поднять группу быстрого реагирования, выехать с ней…»
И наконец самое главное:
«Однозначной оценки, что это антироссийский режим, с которым надо бороться вооруженным путем, не было. Вообще, никаких установок не было спецслужбам».
Ельцин и его свита попросту проспали Чечню. Сначала они – занимались этим Хасбулатов с Бурбулисом – собственными руками вылепили Дудаева. А потом, когда выпущенный из бутылки джинн затеял свою собственную игру, почему-то не решились обратно его в эту самую бутылку запихнуть.
В ноябре 1991 года опомнившийся Ельцин дерзнул было объявить в Чечне чрезвычайное положение, поручив всю координацию вице-президенту Руцкому. Но после этого – уехал отдыхать в Завидово, и Руцкой битых пять суток не мог до него дозвониться. Итог понятен: ЧП пришлось отменять…
Я лично до сих пор пребываю в убеждении, что дудаевский режим все годы умело подпитывался из Москвы. Его можно было свергнуть бессчетное множество раз. Но никто и палец о палец для этого не ударил.
Уже после того, как Дудаев объявил о выходе из состава России, прекратил платить налоги в общий бюджет, закрыл въезд в республику для сотрудников российских спецслужб; даже после всего этого федеральный центр – совершенно официально – продолжал перечислять ему деньги. Регулярные транши шли и из Пенсионного фонда, и из Центробанка: в проекте федерального бюджета-1993 на Чечню, например, закладывалось десять с половиной миллиардов рублей, а на Калининградскую область – для сравнения – 140 миллионов.
Вплоть до самой войны, до конца 1994 года, в мятежную республику, как и прежде, поступала российская нефть: совершенно безвозмездно, никакой оплаты за поставки не шло, хотя Дудаев тут же и перепродавал наше «черное золото» за рубеж.
А оружие? Почти весь свой арсенал, из которого будет он потом убивать наших солдат и офицеров, Дудаев получил от России в подарок. Весной 1992 года директивой Грачева ему было оставлено 37 тысяч единиц стрелкового оружия, 27 вагонов боеприпасов, 42 танка, 34 БМП, не считая таких мелочей, как зенитные установки, ракеты и артсистемы. Этим арсеналом без труда можно было оснастить регулярную армию какого-нибудь среднеевропейского государства.
Российские ПВО регулярно давали «коридоры» для пролета чеченских самолетов с оружием и контрабандой на борту (за месяц «неопознанных» судов проходило до ста пятидесяти штук). Сам Дудаев преспокойно летал по всему миру, а когда однажды ооновские «голубые каски» задержали его в Боснии, он был освобожден по просьбе… российских властей.
Москва не только привела Дудаева к власти – это лишь полдела. Она еще и удерживала его на троне, пичкала нефтедолларами, дозволяла воровать миллиарды, оберегала от любой напасти и хворобы.
Ельцин просто не мог не знать всего этого. Как знал он и то, что Чечня превращается в самую опасную черную дыру на территории России, в которой бесследно исчезают украденные миллиарды, объявленные в розыск убийцы и бандиты, процветает геноцид и работорговля.
Много раз президенту докладывали об этом, испрашивали команд – перекрыть хотя бы нефтяную трубу – но Борис Николаевич только супил в ответ брови.
Если по телу распространяется гангрена, нужно немедленно ампутировать больную конечность. Лучше отрезать руку, чем потерять все тело. Но Ельцин на операцию почему-то упорно не шел…
МЕДИЦИНСКИЙ ДИАГНОЗВ принципе чеченской войны можно было избежать, даже не прибегая к хирургическому вмешательству. Если бы Ельцин встретился с Дудаевым, дело могло решиться миром.
Гангрена – омертвение, прекращение жизненных процессов в какой-либо ткани или части тела, наступившее или вследствие остановки местного кровообращения (закупорка приводящей артерии), или вследствие механических причин (сдавление, образование пролежней, сотрясение тканей), химических действий (кислот, едких щелочей, ядов, продуктов распада) и физических факторов (чрезмерное нагревание или охлаждение).
Генерал Куликов, в те дни командующий внутренними войсками, а впоследствии шеф МВД, до сих пор убежден, что случись такой диалог, он мог «предотвратить либо саму войну, либо существенно повлиять на то, что сопротивление чеченцев, оказанное нам впоследствии, было бы не таким ожесточенным».
И ведь попытки такие были: я знаю минимум о восьми. Но всякий раз, едва доходило до дела, в последнюю минуту Ельцин встречи эти отменял.
И Ельцин, и Дудаев обладали одним и тем же комплексом, присущим большинству недалеких людей: они панически боялись продемонстрировать свою слабость и увидеть неуважение к собственной персоне.
«Нет! Если я его приму, подумают, что мы слабые!» – отвечал президент на уговоры, например, Коржакова.
В этом-то и кроется основная причина, почему языку дипломатии Кремль предпочел артиллерийские залпы: одноименно заряженные заряды не притягиваются, а отталкиваются.
Как это ни покажется парадоксальным, но у Ельцина было очень много общего с Дудаевым. И взрывным характером, и бэк-граундом своим (для чеченца генеральские лампасы, может быть, еще почетнее, чем для русского – пост секретаря обкома) они удивительно напоминали друг друга.
К власти оба президента приходили по одному и тому же сценарию: объявив крестовый поход советско-партийной номенклатуре.
У Ельцина был август 1991 года, баррикады у Белого дома. У Дудаева – такие же в точности баррикады, только размером поменьше, а взамен трех дней ГКЧП – три дня просто ЧП, столь же бездарно проваленного Центром.
Ельцин умело спекулировал на угрозе коммунистического реванша, группируя вкруг себя общество. Дудаев – на российской имперской угрозе.
А первые годы их правления? Объясните мне, в чем разница?
Одинаково вороватое окружение. Интриги недавних соратников. Провалы во внутренней и внешней политике.
Оба столкнулись с противостоянием депутатского корпуса, набранного из числа их же союзников, и почти синхронно разогнали парламенты танками.
Оба вынуждены были переписать конституцию под себя, ввести прямое президентское правление, более напоминающее монархию.
Мало кто знает, что Дудаев регулярно отправлял Ельцину преинтереснейшие послания, в которых желал старшему коллеге всяческих благ, и вообще демонстрировал несвойственное себе раболепие.
Политика Ельцина именовалась в них «историческими реформами», за которые тот «самоотверженно борется». Сам же Дудаев объявлял себя «сторонником социально-экономических преобразований, проводимых в России», и заверял в «полной поддержке со своей стороны» (это из его письма от 11 апреля 1993 года).
После того как Ельцин разогнал Верховный Совет, Дудаев послал ему эпистолу , составленную в лучших традициях обращений советской общественности, когда знатные сталевары, хлопкоробы и доярки «решительно осуждали» и «единодушно одобряли».
Вот лишь несколько цитат:
«Правительство Чеченской Республики одобряет Ваши действия по подавлению коммунистическо-фашистского мятежа в Москве, имевшего своей целью захватить власть в России и потопить в крови демократию…
Желаем Вам и Вашим сторонникам решительности и стойкости в закреплении достигнутого успеха, последовательности в осуществлении курса демократических реформ…
В этот суровый час, когда решается судьба России, мы еще раз хотим заверить Вас, что мы готовы помочь в любой момент всеми средствами, которыми располагаем». (7 октября 1993 года.)
Довольно странные для злейших врагов отношения.
А может, не для врагов? Ведь не в пример политологам и журналистам, сами-то Ельцин с Дудаевым прекрасно чувствовали схожесть между собой. А любая схожесть, как известно, влечет взаимосимпатию. Да и нет больших врагов, нежели бывшие друзья…
Ельцину очень хотелось маленькой победоносной войны: именно так изволил выразиться его верный наперсник секретарь Совбеза Лобов. (Навряд ли высоколобый Лобов знал, что дословно цитирует он царского министра внутренних дел, который в 1904 году объясняя, почему Россия вступила в кампанию с Японией, тоже говорил о маленькой победоносной войне.)
Со всех сторон президента убеждали, что кампания – непремен-но будет короткой и молниеносной: вражьей кровью, могучим ударом…
Министр Грачев – тот, что навсегда останется в истории со своей фразой про парашютно-десантный полк – клятвенно обещал занять Грозный уже к 13 декабря, а еще через неделю – полностью овладеть всей мятежной республикой. Другой, титулованный ястреб , министр по делам национальностей Егоров уверял, что чеченцы будут даже посыпать дорогу нашим солдатам мукой, ибо 70% населения горячо поддерживают дорогого Бориса Николаевича.
Историческое заседание Совбеза 29 ноября, на котором окончательно было принято решение о начале войны, проходило именно в таком шапкозакидательском ключе.
«Обсуждение было безалаберным, – напишет потом в своих мемуарах Евгений Примаков. – В основном дискутировались две темы: сколько дней нужно на подготовку – семь, десять или две недели – и кому поручить операцию – Грачеву или Ерину».
Лишь два члена Совбеза – собственно Примаков и министр юстиции Калмыков – высказались против войны. Но их голоса утонули в гомоне победных реляций.
К началу кампании Генштаб не успел даже разработать мало-мальски сносного плана. У военных отсутствовали карты местности, не было никаких данных о дудаевских укреплениях и линиях обороны. Силы противника разведка представляла весьма приблизительно, занижая их как минимум впятеро.
Не мудрено, что война начала проваливаться, еще не успев начаться. Ни к 13, ни к 20, ни к 25 декабря федеральные силы – ладно что не сумели овладеть Грозным, даже не приблизились к нему на расстояние выстрела.
Штурм города, организованный бездарными генералами в предновогоднюю ночь, закончился невиданной кровью: более полутора тысяч солдат и офицеров погибли. (Генералы очень хотели преподнести Грачеву подарок ко дню рождению: 1 января ему исполнялось 47 лет.)
Грозный окончательно будет освобожден только 6 марта: ценой неимоверных человеческих жертв.
Все, что происходило потом, можно назвать одним коротким словом: позор.
Истинная, настоящая война велась отнюдь не в Чечне, а в московских кабинетах. Что толку оттого, что героически сражавшаяся армия брала город за городом, село за селом: их победы оказывались никому и даром не нужны.
В мае 1995 года федеральные силы зажали в горах крупную группировку противника. В тот момент, когда требовалось нанести последний, решающий авиаудар, из Кремля поступил вдруг приказ: отставить.
Тогдашний главком внутренних войск генерал Куликов сохранил эту предательскую телеграмму до сих пор. Она очень короткая:
«Грачеву, Куликову. С 00 часов 1 июня прекратить применение авиации. Причину не объяснять. Ельцин».
Но причина была понятна и без того. Накануне слухачи МВД запеленговали Масхадова, который требовал от своих полевых командиров любой ценой продержаться до полуночи, а потом он «устроит концерт» федералам. «Переговоры на этот счет я веду», – кричал в трубку Масхадов.
Кто из окружения Ельцина вел эти переговоры с боевиками – так и осталось тайной. С чеченской стороны занимался ими дудаевский помощник Хамат Курбанов.
В высшем политическом руководстве России рядом с Ельциным находились предатели: это не паранойя, не бред, это правда. Во многом именно стараниями этих людей война искусственно затягивалась.
Начальник ГРУ Федор Ладыгин рассказывал мне, что военная разведка регулярно получала перехваты, когда полевые командиры звонили напрямую в Москву: в Белый дом, на Старую площадь.
О чем еще можно говорить?
Вместо маленькой победоносной войны Ельцин получил череду непрекращающегося позора. Страна с ужасом обнаружила, что хваленая российская армия не может победить горстку полудиких туземцев.
Чечня стала ельцинской Цусимой.
Будденовск, Первомайское – эти мало кому известные прежде географические названия превратились в символы национального срама.
Даже заблокировав со всех сторон боевиков Радуева в Первомайском (Ельцин, помнится, уверял тогда всю страну, что за каждым шагом их следят 38 мифических снайперов: почти 33 богатыря), спецслужбы не сумели разгромить банду. Она прорвала окружение и ушла в Чечню, а шеф ФСБ Барсуков лишь стыдливо разводил потом руками: кто же мог представить, что чеченцы – собаки этакие – умеют бегать босиком по снегу.
После Первомайского – ни о каких выборах президенту и мечтать было нечего. Его рейтинг катастрофически падал. В начале 1996 года он дошел уже до трех процентов («рейтинг практически отрицательный» – самокритично признает в мемуарах Ельцин) и вот-вот должен был приблизиться к нулевой отметке. Прошедшие накануне парламентские выборы закончились полной победой коммунистов и жириновцев.
Государственники не могли простить Ельцину чеченской слабости. Либералы – напротив – имперской твердости.
В таких условиях Борису Николаевичу следовало думать уже о вечном и начинать упаковывать чемоданы…
Мало, кто знает, что после Буденновска Ельцин пытался подать в отставку. Произошло это на закрытом заседании Совбеза, 30 июня 1995 года.[33]
Уволив краснодарского губернатора Кузнецова и министра внутренних дел Ерина, президент отодвинул в сторону заранее написанный текст и пустился в пространные объяснения. Он заводил сам себя, накручивал, сгущал краски, и в итоге, дойдя до высшей эмоциональной точки, неожиданно объявил: «Я принял решение подать в отставку с поста президента».
В зале воцарилась мертвая тишина. Все оторопели. Первым пришел в себя Черномырдин:
«Борис Николаевич, мы очень просим вас… не надо горячиться… виноваты все… подумайте о России»
И все разом кинулись уговаривать, успокаивать президента, наперебой объясняя, что страна без него пропадет. Продолжалось это довольно долго, доставляя президенту неимоверное удовольствие.
«Ладно, – махнул он в итоге рукой, – убедили. Люди ж действительно не поймут. Как-нибудь дотяну этот последний год, и тогда уж все – и не уговаривайте»[34].
Очень скоро о своем самобичевании Ельцин напрочь забыл. (Кассету с записью заседания предусмотрительный Илюшин успел изъять у президентского телеоператора Кузнецова.)
И сказанные в тот день слова – «дотяну последний год, и больше не уговаривайте» – Борис Николаевич тоже никогда больше не поминал.
Напротив: чем меньше времени оставалось до конца его полномочий, тем сильнее укреплялся он в мысли, что надо идти на второй срок.
ИСТОРИЧЕСКАЯ ПАРАЛЛЕЛЬВ мае 1992 года, отвечая на вопросы журналистов, относительно еще бодрый Ельцин говорил: «На следующих выборах, когда кончится мой срок, я не буду баллотироваться. Знаете, есть предел и физических, и других возможностей человека».
Первый срок американского президента Ричарда Никсона не был отмечен какими-то особыми достижениями. Более того, начальный период пребывания у власти республиканской администрации совпал с экономическим кризисом (1969–1971 гг.). Огромным бременем продолжали оставаться военные расходы, которые в 1969 году составили 81 млрд. долл. (в т. ч. 29 млрд. долл. на войну во Вьетнаме). Быстро росла инфляция. В 1971 году число безработных превысило 5 млн человек.
В борьбе с забастовочным движением правительство Никсона, как и его предшественники, применяло антирабочее законодательство, включая закон Тафта – Хартли. В условиях резко ухудшившегося экономического положения, в частности роста инфляции, правительство Никсона пошло на введение государственного контроля над ценами и зарплатой. Однако реальная зарплата в результате инфляции и повышения местных и косвенных налогов продолжала снижаться. По уровню развития социальных институтов США продолжали отставать от многих развитых стран капитализма (в стране сохранилась дорогостоящая система здравоохранения и высшего образования, высокая квартирная плата, составляющая до 1/3 заработка, отсутствовали многие формы государственного социального обеспечения). Несмотря ни на что, в 1972 году Никсон был переизбран на второй срок.
Ан нет. Нет, оказывается, такого предела, ибо сравнивать, каким был он в 1992 году и каким стал в 1996 году – как-то даже неприлично.
До последнего дня Ельцин не торопится озвучивать свои планы. Наступил уже выборный, 1996 год, а от президента не было ни ответа, ни привета.
«Мне немного надо подождать, чтобы набраться сил как следует, – объяснял он 23 января членам Совета Федерации. – Сейчас врачи пока даже в теннис не разрешают играть».
Логика – довольно странная. Если у тебя нет сил на то, чтобы сделать всего-то одно заявление, то откуда же взяться им на предвыборную кампанию?
К тому времени, когда решился он объявить, что намерен переизбираться, это был уже тяжелобольной, измученный старик, только что перенесший два инфаркта. Всякие нагрузки были ему категорически противопоказаны. Изношенное сердце могло остановиться в любую минуту.
Даже в момент оглашения этого исторического решения Ельцин не смог дочитать до конца свою речь: он потерял голос, ибо на сей раз мучился фарингитом.
МЕДИЦИНСКИЙ ДИАГНОЗСуществует версия, будто семья всячески отговаривала Ельцина от выборов.
Фарингит – острое или хроническое воспаление слизистой оболочки глотки. У человека основную роль в возникновении острого фарингита играют микробы (стрепто-, стафило-, пневмококки) и вирусы (гриппа, аденовирусы). Нередко воспалительный процесс распространяется на глотку из полости носа и его придаточных пазух при остром насморке и синусите. Причины фарингита – повторные острые заболевания глотки, хронические заболевания носа и его придаточных пазух, миндалин, длительное раздражение слизистой оболочки глотки при курении, злоупотреблении спиртными напитками, воздействии пыли, вредных газов и переохлаждении.
В «Президентском марафоне» он уверяет:
«Наина очень не хотела моего выдвижения. Да и меня самого постоянные стрессы совершенно измотали, выжали все соки».
На самом деле это – очередной блеф. Именно семья – жена и младшая дочь Татьяна – повлияли на окончательное его решение. В противном случае им не было никакого смысла отговаривать Ельцина от коронарографии. Но семья очень боялась возможных утечек.
Потеря власти страшила их больше, нежели потеря близкого человека. Недаром во вступлении к этой книге лечащий врач президента Владлен Вторушин открыто пишет:
«Порой, особенно накануне выборов 1996 года, мне начинало казаться, что близким Ельцина – Наине Иосифовне, Татьяне Борисовне – нужнее не муж и отец, а президентская должность».
А ведь в начале 1996 года Ельцина разбил очередной, третий за последние месяцы инфаркт.
Это случилось в любимом его Завидове. Приступ настиг президента, когда находился он на втором этаже своей резиденции. Никого из врачей и близких в тот момент рядом не было.
Его спасла лишь волшебная радиокнопка, с которой Ельцин не расставался теперь никогда: российские умельцы соорудили ее сразу после Шеннона; помимо сигнала тревоги кнопка излучала еще и радиоволны, по которым владельца могли найти с точностью до сантиметра.
По тревоге охрана и доктора пулей примчались наверх. Президент был настолько плох, что не мог даже самостоятельно спуститься по лестнице. Как на грех, носилок в Завидове не оказалось. Коржакову пришлось отломать от какого-то дивана спинку. Вшестером, еле-еле, недвижимого президента эвакуировали вниз и прямо на вертолете спешно отправили в ЦКБ.
В таком состоянии идти ему на выборы – было сравни самоубийству.
Но он все равно пошел. И это уже – вопрос не к нему, а к его близким.
Если Ельцин рисковал своей собственной жизнью, то жена и дочка – точно чужой…
О желании баллотироваться на второй срок Ельцин впервые публично объявил 15 февраля на сцене Дворца молодежи родного своего Екатеринбурга. Говорил он (пока не осип) очень эмоционально, особо упирая на то, как дорог ему именно этот зал и именно этот город. Хотя – сомнений нет – это был заранее просчитанный предвыборный прием: Ельцин всегда любил эффектные, красочные ходы, и чем искреннее выглядели они, тем тщательнее, значит, продумывались изначально.
Вот и эта, осипшая его февральская речь внешне выглядела очень непритязательно-трогательной. Скромно потупившись, Ельцин заверял земляков, что, несмотря на настойчивые призывы уйти, он не может поступить безответственно и оставить свой пост именно в тот момент, когда мы практически оказались уже на пороге цивилизованной жизни. Кроме того, сейчас как никогда России грозит опасность коммунистического реванша; вся страна может погибнуть «под красным колесом прошлого». Другого выхода, кроме как начатое дело довести до конца, он, понятное дело, не видит.