Страница:
Не прорвал. Получается, ему это было не нужно. Или дражайшая Раиса Максимовна не разрешала.
Зато по ее совету Горбачев записал на любительскую камеру обращение к народам мира. Но положил его… в свой портфель.
(Кассету, впрочем, пришлось потом переписывать заново. Все, что делалось в эти дни, было не слава богу. Сплошной балаган: не понос, так золотуха.
Впопыхах зять Анатолий схватил первую попавшуюся кассету, но оказалось, что это был незабвенный фильм «Девять с половиной недель». Горбачев с траурным выражением лица появлялся на экране аккурат в тот момент, когда мускулистый Микки Рурк сливался в экстазе с обнаженной красоткой Ким Бессинджер.)
Впрочем, они стоили друг друга: президент СССР и его тюремщики . Один, вместо того чтобы спасать отечество, усаживается в кинозале. Другие – тут же принимаются выпивать: то ли с горя, то ли с радости.
Когда ходоки вернулись из Фороса в Кремль, все они уже, как выразился потом на допросе маршал Язов, были «под хмельком»: пить бросились еще в самолете.
А в Кремле – та же картина. Вице-президента Янаева еле-еле сумели вытащить на экстренное заседание с какого-то дачного сабантуя . К тому времени был он уже хорош : вошел в зал прыгающей, хмельной походкой, с трудом уселся в председательское кресло.
«Мы тут сидим, важные дела обсуждаем, а вице-президент где-то гуляет», – укоризненно покачал головой премьер Павлов. Впрочем, тугощекий Павлов находился в состоянии не лучшем. (Той же ночью, от волнения и обилия виски он потеряет сознание прямо в кабинете, с гипертоническим кризом будет спешно эвакуирован на дачу, под надзор врачей, где в постели и переждет все «чрезвычайные» дни.)
Потом многие из участников этой тайной вечери будут говорить, что их не покидало ощущение какого-то дурного водевиля; пьяного застолья.
Никакого четкого плана действий у путчистов не было. Куда двигаться, с чего начинать – они попросту не понимали.
«Целый вечер 18 августа в кабинете… шел какой-то словесный базар, трудно было разобраться, кто и что здесь решает. Не видно было среди присутствующих государственных мужей…», – говорил на следствии зам.министра обороны Владислав Ачалов.
Самым тяжелым делом оказалось уговорить Янаева подписать указ о вступлении в президентскую должность. Без этого формального акта любые ухищрения становились бессмысленными.
Вице-президент долго отнекивался. Он прикуривал одну сигарету от другой, заплетающимся языком уверял, что не готов к такой ответственной миссии, предлагал возглавить ГКЧП более достойным (например Лукьянову). И вообще: «пусть Михаил Сергеевич вернется, тогда и поговорим».
Соратники наперебой объясняли Янаеву, что никакой ответственности ему брать на себя не придется: его дело лишь подписывать указы, а все остальное они обеспечат сами; а как только Горбачев поправится, он тут же приступит к прежней работе. Наконец, Янаев согласился.
Подпись, поставленная им на подсунутом Крючковым указе, отменно характеризует состояние, в котором прибывал вице-президент: прыгающий, нерешительный росчерк, сделанный дрожащей рукой. Но этой хмельной закорючки вполне хватило, чтобы изменить ход мировой истории.
Нурсултан Назарбаев принимал его столь радушно, что вылет в Москву пришлось отложить даже на пару часов: Ельцину требовалось хоть немного прийти в себя.
Потом, правда, в ход будет пущена версия, что вылет задержали специально, поскольку Ельцина вроде как собирались уничтожить прямо в воздухе. В своих мемуарах Борис Николаевич пишет об этом прямо, кидая камешки в назарбаевский огород.
«Вылет отложили на час. Потом еще на час. У Нурсултана Абишевича восточное гостеприимство… но хватка та же. И вот тут я почувствовал неладное. Какой-то перебор, пережим… Меня клонило в сон. Перед глазами – сплошные хороводы».
Ясное дело. Столько выпить на жаре, да еще под жирные азиатские яства – всякие там бешбармак, лагман, манты – не то что хороводы – черти перед глазами запляшут.
И тем не менее вопрос поставлен непраздный. Почему ГКЧП не уничтожило… ну ладно, хотя бы не изолировало Ельцина. Упрячь они его в какой-нибудь комфортабельный зиндан , развязка всего действа была бы совершенно иной.
Заговорщики не могли, просто не имели права недооценивать Ельцина. В конце концов, он был самым популярным политиком в России – истинным народным лидером.
Самое интересное, что понимать-то они понимали, но толку никакого с этого не было.
Начальник 7 управления КГБ (наружное наблюдение) генерал Расщепов показывал на допросе, что еще 17 августа на совещании у зам. министра обороны СССР Ачалова нейтрализация Ельцина обсуждалась детально.
Разумеется, об аресте или тем паче ликвидации речи не шло. Говорилось обтекаемо : нужно, мол, обеспечить безопасность переговоров советского руководства с Ельциным. А для этого ельцинский самолет следует под благовидным предлогом посадить не во «Внуково», а на военном аэродроме «Чкаловский».
Цитата из протокола допроса генерала Расщепова:
«Командир особой дивизии КГБ должен был пригласить Ельцина в здание аэровокзала, где, как я понял из разговора, у него должен был состояться разговор с министром обороны Язовым. Перед подразделением ВДВ и Группой “А” ставилась задача нейтрализовать охрану Ельцина».
Группа «А» (она же «Альфа») знала в «Чкаловском» каждый камень. На этом аэродроме она регулярно проводила учения по захвату самолетов.
Однако в последний момент заговорщики дали вдруг слабину. Они будто бы опасались, что Ельцин заподозрит неладное и прикажет посадить самолет не на «Чкаловский», а в «Быково».
Объяснение довольно странное. Ельцин по определению не мог ничего заподозрить, ибо к моменту вылета из братского Казахстана был уже сильно, скажем так, возбужден . Да и зачем нужно было нейтрализовать его именно в «Чкаловском»? Почему не во «Внуково»? Если нейтрализация такая требовалась вообще.
Нет – говорит член ГКЧП Олег Шенин, не требовалась. «Необходимости в его аресте не было, достаточно было лишь задержать самолет. Или принять другие меры, чтобы на момент ГКЧП Ельцин не присутствовал в столице».
Но Ельцин почему-то спокойно приземляется в итоге во «Внуково». На ногах он еще держался. Других его соратников пришлось грузить в машину штабелями…
Служба наружного наблюдения КГБ довела президента до правительственного поселка «Архангельское», где жил он тогда. Еще раньше топтуны досконально обследовали территорию поселка.
История не донесла, каким был сон Ельцина в ночь на 19 августа. Возможно, после выпитого спал он без задних ног. А может быть, как раз мучился бессонницей.
Бессонница давно уже превратилась для него в настоящий кошмар. Он ворочался часами, пытаясь считать про себя, бродил по комнате, но организм настолько был уже изношен, что вернуть сон могла одна только водка. Да и то ненадолго. Когда у Ельцина начинался… э-э, как бы помягче выразиться… некий веселый цикл, сон исчезал напрочь.
Еще со свердловских времен Ельцин привык спать один. Ни Наину Иосифовну, ни дочерей по ночам он никогда не тревожил. Уже в Москве, когда появился у него Коржаков, Борис Николаевич предпочитал будить телохранителя: выпивать в одиночку он так и не научился.
А тем временем, пока он видел десятый сон, в сторону Архангельского по тревоге была брошена группа «Альфа».
Командира группы, генерала Карпухина в 2 часа ночи вызвал первый зампред КГБ Виктор Грушко. От него, вместе с начальником 7 управления Расщеповым – «Альфа» структурно входила в его состав – они пошли к Крючкову.
Сразу после путча Карпухин рассказывал:
«Я был вызван к руководству КГБ и лично от Крючкова получил приказ силами своего подразделения арестовать Ельцина и доставить в одну из специально оборудованных точек в Завидово… Мы незамедлительно прибыли на место. Тут же были расставлены наблюдатели. Мне был известен каждый шаг Ельцина, любое его движение я фиксировал. Арестовать его мы могли в любую минуту».
Сомневаться не приходится: поставленная задача была для «Альфы» сущей ерундой – интернировать сонного президента куда легче, чем захватить дворец Амина или обезоружить террористов-угонщиков; даже сравнивать неудобно.
Карпухин сформировал отряд примерно из 60 человек. Бойцы проникли в поселок, облазили соседние леса. «Что ж, работа не сложная. Двадцати человек вполне хватит», – сказал начальник отделения Анатолий Савельев – будущий начальник штаба «Альфы» и Герой России, – когда изучил план ельцинского участка вместе с постройками, уточнив высоту забора и численность охраны.
По плану операции, Ельцина должны были спеленать и отправить на базу КГБ в «Завидово». Но система почему-то опять дала сбой. В 5 утра Крючков приказал: всем возвращаться в расположение группы.
Это была едва ли не главная ошибка ГКЧП. По всем правилам переворота Ельцина ни в коем случае нельзя было оставлять на свободе.
Но то ли решимости у Крючкова не хватило, то ли не верил он в ельцинскую силу духа; надеялся, что с российским лидером удастся договориться – Ельцин-то Горбачева не любил сильнее, чем весь ГКЧП вместе взятый.
Российский генпрокурор Степанков излагал, правда, другую версию: «Проводить в дневных условиях операцию по интернированию Ельцина в дачном поселке, насчитывающем более пяти десятка охраняемых дач, было не с руки».
Особой логики в степанковских словах я не вижу. То есть танки вводить в Москву было с руки; запускать по телевидению «Лебединое озеро» – с руки; а провести молниеносную операцию – сколько бы она заняла? Пять минут? Десять? – зазорно: не дай бог, соседи увидят, греха не оберешься…
И потом: зачем идти на штурм дачи «в дневных условиях». Ночь – самое милое дело. Неожиданность и натиск – верные слагаемые успеха. Но…
Рано утром 19 августа с телеэкранов зазвучала тревожная музыка Чайковского. В выпуске новостей было объявлено, что в стране вводится чрезвычайное положение. По состоянию здоровья Горбачев временно передает свои полномочия вице-президенту Янаеву. Для координации усилий создан Госкомитет по чрезвычайному положению: ГК по ЧП. Деятельность всех политических партий, кроме КПСС, приостанавливается. Митинги, демонстрации и забастовки запрещаются.
Первым эту новость сообщила Ельцину дочь Татьяна. Вскоре подоспел и верный Коржаков, параллельно подняв по тревоге всю немногочисленную еще свою службу.
Один за другим, на дачу к Ельцину начали стекаться его соратники: Хасбулатов, Руцкой, Силаев, Полторанин, Бурбулис, Собчак, Кобец, Шахрай, Ярошенко, Попцов.
Сдаваться на милость победителю они не собирались и сразу же бросились к письменному столу – ваять обращение «К гражданам России». Сам Ельцин в этом творческом процессе участия почему-то не принимал, хотя под воззванием была поставлена и его подпись.
В одном журнале я вычитал весьма красноречивое объяснение этой утренней безынициативности.
«Борису Николаевичу некоторое время нужно было приходить в себя, – объяснял предсовмина РСФСР Иван Силаев. – И мы тут все делали в основном под моим руководством».
«Что значит “приходить в себя”? Вы хотите сказать, что он был пьян?» – незамедлительно следует вопрос интервьюера (совершенно, между прочим, логичный).
В ответ – минутная пауза.
«Нет, – подыскивает наконец политкорректный ответ Силаев, – он был просто потрясен».
Впрочем, по официальной версии, несмотря на «потрясение», Ельцин начал все же выходить на связь с внешним миром. Он звонит лидерам других республик, ищет поддержку.
Кстати, это еще одна странная метаморфоза – связь на даче в Архангельском отключена не была. У Ельцина работал даже факс, с которого его соратники рассылали во все концы страны спешно отпечатанные дочерьми президента воззвания.
«Этого тоже не предусмотрел Крючков, – снисходительно пишет Ельцин в “Записках президента”. – За два-три года бурного развития бизнеса в стране появилось невероятное количество новых средств связи».
Действительно: откуда ж дуболому Крючкову было знать, как отключаются факсы. Он и в глаза это чудо науки и техники, наверное, не видел, а из всех видов связи предпочитал телефон-автомат…
Дальше – больше.
В начале девятого утра Ельцин звонит командующему ВДВ Грачеву.
– Что там за движение войск и какую вы имеете задачу?
(К тому моменту из донесений охраны он уже знал, что по шоссе в сторону Москвы идут танки.)
А Грачев, вместо того чтобы послать любопытствующего куда подальше – он ведь ему не подчинялся, – начинает путано объяснять: дескать, есть приказ министра усилить охрану основных административных зданий в Москве.
«Я напомнил ему наш старый разговор, – пишет в мемуарах Ельцин, имея в виду тульские забавы , – Грачев смутился, взял долгую паузу, было слышно на том конце провода, как он напряженно дышит. Наконец он проговорил, что для него, офицера, невозможно нарушить приказ… “Подождите, Борис Николаевич, я пришлю вам в Архангельское свою разведроту”».
Положив трубку, Ельцин радостно изрек: «Грачев наш».
А что же КГБ? Крючков? Группа «Альфа»? Куда в это время смотрели они?
В 10 часов утра, на первом же заседании ГКЧП, тема изоляции Ельцина всплыла вновь. Крючков сообщил коллегам, что говорил с Ельциным по телефону, но тот от сотрудничества отказывается. В своих записях, которые он вел по ходу, секретарь ЦК Бакланов пометил: «Брать Б. Н.».
Тут бы – самое время бросить в бой «Альфу», и тогда победа была уже в кармане. Вместе с Ельциным в руки путчистов угодили бы все российские демократические лидеры: они сами, точно мотыльки на свет, слетелись в архангельскую мышеловку .
Но путчисты действовали на удивление сумбурно и непоследовательно. Хотя начальнику Управления «З» КГБ (идеологическая контрразведка) и отдали приказ – задержать основное число демократов (примерно 70 человек); хотя и разбили уже сотрудников управления на оперативно-боевые группы – каждая должна была отправиться за чьим-то конкретным скальпом ; хоть и определили место для содержания политзаключенных – десантную часть 54164 в подмосковном поселке Медвежьи озера близ Балашихи – все закончилось в итоге очередной профанацией.
Из семидесяти человек на поверку арестовали лишь четверых: депутатов Гдляна, Камчатова, Уражцева и активиста армейского движения «Щит» Проселкова.
Да и то, говоря по правде, арестом это можно было назвать только с очень большой натяжкой.
Депутат Гдлян, к примеру, рассказывал, что его привезли «в какую-то войсковую часть в районе Медвежьих озер, но там отказались принимать “груз”. Проехали еще километра два и остановились у ворот другой воинской части… Старший офицер в звании полковника чувствовал себя неловко».
В части Гдляна поместили в солдатской казарме, накормили сытным обедом. Вскоре туда же доставили Проселкова с Камчатовым, даже не подумав разделить их поодиночке.
Депутата Уражцева – и до Медвежьих озер не удосужились довезти. Отправили в знаменитую тюрьму с поэтическим названием «Матросская тишина», но там от него… отказались. Пришлось везти Уражцева в штаб ВДВ, где его допрашивали, а точнее дискутировали два с половиной часа, накормили обедом в офицерской столовой. После чего… отпустили восвояси.
Ну, натуральные звери! Вот уж хунта – так хунта! А Уражцев еще и наглеет на глазах. «Дайте, – говорит, – автотранспорт, иначе останусь в заключении. На машине привезли, значит, на машине и везите обратно».
Это я – без всяких шуток. Вот, пожалуйста, дословный рассказ политзаключенного Уражцева.
«На требование предоставить транспорт… стали извиняться, что не могут дать “Волгу”… Машину я получил вместе с шофером в десантной форме, поэтому решил воспользоваться случаем и посмотреть обстановку в городе. Ехали мы специально с нарушением всех правил дорожного движения, за что у милиции, вероятно, пользовались уважением. Нам даже честь отдавали».
Еще безжалостней обошлись с депутатом Якуниным – известным попом-расстригой. Утром 19 августа он увидел на лестничной клетке трех человек, по выражению Якунина, «чекистского вида» (наверное, с рогами и копытами). Тут же позвонил в ближайшее отделение милиции. Меня, мол, арестовывать пришли.
Что бы вы думали? Минут через семь действительно приехал наряд и довел Якунина до метро. А застенчивых чекистов это, видимо, так напугало, что они тут же бросились врассыпную и бежали, не останавливаясь, аж до самой Лубянки…
Полагаю, этих весьма красноречивых свидетельств вполне достаточно, чтобы понять: все, происходившее 19 августа, имеет такое же отношение к путчу, как Борис Николаевич Ельцин к демократии, в принципе.
У руководителей ГКЧП не было ни плана действий, ни конкретных задач. Ввести войска в Москву, например, они решили лишь накануне, во время вечернего кремлевского бдения, без какой-либо предварительной проработки.
Командирам частей – Таманской и Кантемировской дивизий, 27-й мотострелковой бригады – никто ничего не объяснял. Скомандовали подняться по тревоге – и только.
Да что там комдивам! Даже руководители военного ведомства толком не понимали, что происходит.
Когда утром 19 августа в Минобороны СССР созвали экстренное заседание коллегии, министр Язов в подробности вдаваться не стал.
«Вышел, объявил, что Горбачев болен, завтра подписание Союзного договора, но в этой ситуации подписывать его нельзя. А чтобы успокоить людей, вводится чрезвычайное положение, – воспроизводил ход коллегии главком ВВС Шапошников. – Войска – в повышенную боевую готовность. Действуйте! Задавать вопросы он не позволил, да никто, в общем, и не стремился».
Более 4500 солдат, свыше 300 танков, около 270 БМП, 150 БТР: все они, войдя в город, не знали, что делать. Со стороны выглядело это довольно трагикомично. Колонны бронетехники покорно останавливались на красный свет, пропуская потоки обычного городского транспорта.
«Для нас решение о вводе оказалось полной неожиданностью, – свидетельствовал начальник штаба Московского военного округа Леонид Золотов. – Мы взяли справочник Москвы, туристические карты и стали определять, куда разместить боевую технику. Все делалось условно и приблизительно».
В итоге основную часть солдат задействовали по… парадным расчетам: расставили на Ленинских горах, дабы не пугать москвичей понапрасну.
А другую часть – десантников из Тульской дивизии – послали зачем-то охранять пять разношерстных объектов: Белый дом, Моссовет, останкинский телецентр, ТАСС, телеграф.
Ну, Белый дом или Моссовет – это я еще могу понять. Но какой смысл блокировать центральный телеграф, проку от которого не было ни на грош? Путчисты что же, боялись, что какие-нибудь злодеи-демократы кинутся отбивать шпионские телеграммы? И почему именно телеграф, а не главпочтамт или почтамт международный?
Однажды я спросил об этом у отвечавшего за ввод войск генерала Ачалова, но тот лишь усмехнулся в ответ. «Приказали. Мы взяли под охрану. Вот такие у нас были горе-начальники».
Бред! Вместо того чтобы захватить главный очаг потенциального сопротивления – Белый дом – военные берут его под охрану.
Вместо того чтобы интернировать Ельцина и всю его команду – преспокойно отпускают в Москву.
Уже утром 19 августа было понятно, что российский президент в переговоры с ГКЧП вступать не собирается. Тем не менее он без хлопот покидает свою дачу и вместе с соратниками отправляется в Белый дом (взятый уже под охрану!), где и возглавил «штаб революции».
Кстати, с марш-броском этим – из Архангельского на Пресню – связана целая череда мифов и волшебных сказаний.
Ленинградский мэр Собчак утверждал, например, что группа захвата опоздала на 10 минут и Ельцина арестовать просто не успела.
Сам Борис Николаевич – сказочник не меньший – оживляет эту страшилку дополнительными красочными деталями.
Якобы бойцы «Альфы» должны были проникнуть в Архангельское под видом десантников – Грачев обещал ведь прислать ему разведроту – взять Ельцина как будто под охрану, а на самом деле схватить и интернировать.
Но чекисты – вот олухи-то! – приехали как всегда к шапочному разбору. Когда в обличье десантников ввалились они на дачу, птичка уже упорхнула.
(Ну да, откуда ж им было знать, что объект уехал: с рациями-то в КГБ, видно, была напряженка.) Да к тому же один из ельцинских охранников признал в старшем группы, десантном подполковнике Зайцеве своего бывшего лектора по ВКШ КГБ.
Лжедесантников, однако, впустили в столовую, накормили до отвала, они расслабились, а «сытый солдат – это уже не тот солдат». И пока бойцы кемарили , охрана успела эвакуировать ельцинскую семью и спрятать в частной квартире на окраине Москвы.
Ельцин до сих пор свято верит, что сумел вырваться из архангельской западни, рискуя жизнью.
«Нас могли при выезде расстрелять из засады, могли взять на шоссе, могли забросать гранатами или раздавить бронетранспортером. Позднее я узнал, что группа захвата наблюдала за нашими перемещениями из леса. Начальник группы принял двести грамм для храбрости – он ждал приказа на уничтожение или ареста в любую минуту».
«Мы опасались, что нас здесь “накроют”, – вторит ему российский премьер Силаев. – Решили разъезжаться поодиночке, надеясь, что кому-нибудь да удастся доставить в Москву “Воззвание”. На выезде на Можайское шоссе увидел несколько машин – черных “Волг” – и вокруг них крепких ребят. Но они не остановили меня».
И Ельцина они тоже не остановили, хотя отлично видели выезжающий президентский кортеж: у «Альфы» все еще не было приказа.
Правда, Коржаков утверждает совсем обратное. Начальник охраны пишет, что командир «Альфы» Виктор Карпухин требовал якобы захватить кортеж, в бессильной злобе орал что-то в рацию, но бойцы его не послушали и брать на душу греха не стали.
Верится в это с трудом. Авторитет Героя Союза генерала Карпухина среди подчиненных был непререкаемым. Если бы он действительно приказал задержать кортеж – команда была бы выполнена мгновенно. Персональная «Чайка» с трехцветным штандартом на капоте, в которой пронесся он на дикой скорости по Калужскому шоссе, Ельцина точно не спасла бы. («У нас российский флажок на машине. С ним нас не остановят», – говорил он на прощание жене.)
Но Коржаков по-прежнему стоит на своем:
«За деревьями, как потом выяснилось, прятались сотрудники “Альфы”. Они должны были выполнить приказ руководства ГКЧП – арестовать Ельцина. На случай сопротивления с нашей стороны президент просто бы погиб в перестрелке. Вроде бы случайно».
Все-таки у людей, побывавших во власти, какое-то особое восприятие мира. За каждым кустом мерещатся им коварные убийцы. Сначала был Горбачев, уверявший, что его собирались застрелить при попытке к бегству. Теперь та же паранойя – у Ельцина.
Не в пример большинству своих коллег (исключение, пожалуй, составлял только маршал Язов) Валентин Иванович Варенников, знаменосец парада Победы, получивший звезду Героя еще в 1945 году, в военном деле понимал толк. Он знал, что перво-наперво следует локализовать очаг основного сопротивления и только потом продвигаться по захваченной территории.
Зато по ее совету Горбачев записал на любительскую камеру обращение к народам мира. Но положил его… в свой портфель.
(Кассету, впрочем, пришлось потом переписывать заново. Все, что делалось в эти дни, было не слава богу. Сплошной балаган: не понос, так золотуха.
Впопыхах зять Анатолий схватил первую попавшуюся кассету, но оказалось, что это был незабвенный фильм «Девять с половиной недель». Горбачев с траурным выражением лица появлялся на экране аккурат в тот момент, когда мускулистый Микки Рурк сливался в экстазе с обнаженной красоткой Ким Бессинджер.)
Впрочем, они стоили друг друга: президент СССР и его тюремщики . Один, вместо того чтобы спасать отечество, усаживается в кинозале. Другие – тут же принимаются выпивать: то ли с горя, то ли с радости.
Когда ходоки вернулись из Фороса в Кремль, все они уже, как выразился потом на допросе маршал Язов, были «под хмельком»: пить бросились еще в самолете.
А в Кремле – та же картина. Вице-президента Янаева еле-еле сумели вытащить на экстренное заседание с какого-то дачного сабантуя . К тому времени был он уже хорош : вошел в зал прыгающей, хмельной походкой, с трудом уселся в председательское кресло.
«Мы тут сидим, важные дела обсуждаем, а вице-президент где-то гуляет», – укоризненно покачал головой премьер Павлов. Впрочем, тугощекий Павлов находился в состоянии не лучшем. (Той же ночью, от волнения и обилия виски он потеряет сознание прямо в кабинете, с гипертоническим кризом будет спешно эвакуирован на дачу, под надзор врачей, где в постели и переждет все «чрезвычайные» дни.)
Потом многие из участников этой тайной вечери будут говорить, что их не покидало ощущение какого-то дурного водевиля; пьяного застолья.
Никакого четкого плана действий у путчистов не было. Куда двигаться, с чего начинать – они попросту не понимали.
«Целый вечер 18 августа в кабинете… шел какой-то словесный базар, трудно было разобраться, кто и что здесь решает. Не видно было среди присутствующих государственных мужей…», – говорил на следствии зам.министра обороны Владислав Ачалов.
Самым тяжелым делом оказалось уговорить Янаева подписать указ о вступлении в президентскую должность. Без этого формального акта любые ухищрения становились бессмысленными.
Вице-президент долго отнекивался. Он прикуривал одну сигарету от другой, заплетающимся языком уверял, что не готов к такой ответственной миссии, предлагал возглавить ГКЧП более достойным (например Лукьянову). И вообще: «пусть Михаил Сергеевич вернется, тогда и поговорим».
Соратники наперебой объясняли Янаеву, что никакой ответственности ему брать на себя не придется: его дело лишь подписывать указы, а все остальное они обеспечат сами; а как только Горбачев поправится, он тут же приступит к прежней работе. Наконец, Янаев согласился.
Подпись, поставленная им на подсунутом Крючковым указе, отменно характеризует состояние, в котором прибывал вице-президент: прыгающий, нерешительный росчерк, сделанный дрожащей рукой. Но этой хмельной закорючки вполне хватило, чтобы изменить ход мировой истории.
ИСТОРИЧЕСКАЯ ПАРАЛЛЕЛЬА что же Ельцин? Все то время, пока горе-путчисты уламывали сначала Горбачева, а потом Янаева, российский президент спокойно пребывал с визитом в Казахстане.
После смерти Сталина в высших эшелонах власти развернулась борьба за власть. Необычайную активность в этом процессе проявил Н. Хрущев.
В середине июля 1953 г., на одном из заседаний в Кремле, которое вел Маленков, Хрущев выступил с обвинениями в адрес Лаврентия Берии. Он обвинил его в карьеризме, национализме, а также в связях с английской и муссаватистской разведками. Его поддержали Булганин, Молотов и другие члены правительства.
Как только приступили к голосованию, Маленков нажал скрытую кнопку звонка, что явилось сигналом к немедленному аресту Берии. Боясь, что сторонники Берии смогут организовать массовые беспорядки, в Москву были введены Кантемировская и Таманская танковые дивизии, занявшие ключевые позиции в центре города. Полностью была заменена охрана Кремля, арестованы сотрудники Берии. Военной стороной этой акции руководил лично Г. К. Жуков.
Нурсултан Назарбаев принимал его столь радушно, что вылет в Москву пришлось отложить даже на пару часов: Ельцину требовалось хоть немного прийти в себя.
Потом, правда, в ход будет пущена версия, что вылет задержали специально, поскольку Ельцина вроде как собирались уничтожить прямо в воздухе. В своих мемуарах Борис Николаевич пишет об этом прямо, кидая камешки в назарбаевский огород.
«Вылет отложили на час. Потом еще на час. У Нурсултана Абишевича восточное гостеприимство… но хватка та же. И вот тут я почувствовал неладное. Какой-то перебор, пережим… Меня клонило в сон. Перед глазами – сплошные хороводы».
Ясное дело. Столько выпить на жаре, да еще под жирные азиатские яства – всякие там бешбармак, лагман, манты – не то что хороводы – черти перед глазами запляшут.
И тем не менее вопрос поставлен непраздный. Почему ГКЧП не уничтожило… ну ладно, хотя бы не изолировало Ельцина. Упрячь они его в какой-нибудь комфортабельный зиндан , развязка всего действа была бы совершенно иной.
Заговорщики не могли, просто не имели права недооценивать Ельцина. В конце концов, он был самым популярным политиком в России – истинным народным лидером.
Самое интересное, что понимать-то они понимали, но толку никакого с этого не было.
Начальник 7 управления КГБ (наружное наблюдение) генерал Расщепов показывал на допросе, что еще 17 августа на совещании у зам. министра обороны СССР Ачалова нейтрализация Ельцина обсуждалась детально.
Разумеется, об аресте или тем паче ликвидации речи не шло. Говорилось обтекаемо : нужно, мол, обеспечить безопасность переговоров советского руководства с Ельциным. А для этого ельцинский самолет следует под благовидным предлогом посадить не во «Внуково», а на военном аэродроме «Чкаловский».
Цитата из протокола допроса генерала Расщепова:
«Командир особой дивизии КГБ должен был пригласить Ельцина в здание аэровокзала, где, как я понял из разговора, у него должен был состояться разговор с министром обороны Язовым. Перед подразделением ВДВ и Группой “А” ставилась задача нейтрализовать охрану Ельцина».
Группа «А» (она же «Альфа») знала в «Чкаловском» каждый камень. На этом аэродроме она регулярно проводила учения по захвату самолетов.
Однако в последний момент заговорщики дали вдруг слабину. Они будто бы опасались, что Ельцин заподозрит неладное и прикажет посадить самолет не на «Чкаловский», а в «Быково».
Объяснение довольно странное. Ельцин по определению не мог ничего заподозрить, ибо к моменту вылета из братского Казахстана был уже сильно, скажем так, возбужден . Да и зачем нужно было нейтрализовать его именно в «Чкаловском»? Почему не во «Внуково»? Если нейтрализация такая требовалась вообще.
Нет – говорит член ГКЧП Олег Шенин, не требовалась. «Необходимости в его аресте не было, достаточно было лишь задержать самолет. Или принять другие меры, чтобы на момент ГКЧП Ельцин не присутствовал в столице».
Но Ельцин почему-то спокойно приземляется в итоге во «Внуково». На ногах он еще держался. Других его соратников пришлось грузить в машину штабелями…
Служба наружного наблюдения КГБ довела президента до правительственного поселка «Архангельское», где жил он тогда. Еще раньше топтуны досконально обследовали территорию поселка.
История не донесла, каким был сон Ельцина в ночь на 19 августа. Возможно, после выпитого спал он без задних ног. А может быть, как раз мучился бессонницей.
Бессонница давно уже превратилась для него в настоящий кошмар. Он ворочался часами, пытаясь считать про себя, бродил по комнате, но организм настолько был уже изношен, что вернуть сон могла одна только водка. Да и то ненадолго. Когда у Ельцина начинался… э-э, как бы помягче выразиться… некий веселый цикл, сон исчезал напрочь.
Еще со свердловских времен Ельцин привык спать один. Ни Наину Иосифовну, ни дочерей по ночам он никогда не тревожил. Уже в Москве, когда появился у него Коржаков, Борис Николаевич предпочитал будить телохранителя: выпивать в одиночку он так и не научился.
МЕДИЦИНСКИЙ ДИАГНОЗНо, судя по тому, что никто не беспокоил Коржакова в ту ночь, Ельцину удалось все же уснуть.
Бессонница – нарушение сна. Проявляется сокращением длительности ночного сна, поздним засыпанием, ранним пробуждением и многократным прерыванием сна в течение ночи. Сон при бессоннице становится более поверхностным, сокращается продолжительность глубокого сна. Встречается при неврозах, некоторых сердечно-сосудистых и психических заболеваниях. У здоровых людей бессонница может появляться после физического или умственного перенапряжения, утомления, сильных переживаний и т. п.
А тем временем, пока он видел десятый сон, в сторону Архангельского по тревоге была брошена группа «Альфа».
Командира группы, генерала Карпухина в 2 часа ночи вызвал первый зампред КГБ Виктор Грушко. От него, вместе с начальником 7 управления Расщеповым – «Альфа» структурно входила в его состав – они пошли к Крючкову.
Сразу после путча Карпухин рассказывал:
«Я был вызван к руководству КГБ и лично от Крючкова получил приказ силами своего подразделения арестовать Ельцина и доставить в одну из специально оборудованных точек в Завидово… Мы незамедлительно прибыли на место. Тут же были расставлены наблюдатели. Мне был известен каждый шаг Ельцина, любое его движение я фиксировал. Арестовать его мы могли в любую минуту».
Сомневаться не приходится: поставленная задача была для «Альфы» сущей ерундой – интернировать сонного президента куда легче, чем захватить дворец Амина или обезоружить террористов-угонщиков; даже сравнивать неудобно.
Карпухин сформировал отряд примерно из 60 человек. Бойцы проникли в поселок, облазили соседние леса. «Что ж, работа не сложная. Двадцати человек вполне хватит», – сказал начальник отделения Анатолий Савельев – будущий начальник штаба «Альфы» и Герой России, – когда изучил план ельцинского участка вместе с постройками, уточнив высоту забора и численность охраны.
По плану операции, Ельцина должны были спеленать и отправить на базу КГБ в «Завидово». Но система почему-то опять дала сбой. В 5 утра Крючков приказал: всем возвращаться в расположение группы.
Это была едва ли не главная ошибка ГКЧП. По всем правилам переворота Ельцина ни в коем случае нельзя было оставлять на свободе.
Но то ли решимости у Крючкова не хватило, то ли не верил он в ельцинскую силу духа; надеялся, что с российским лидером удастся договориться – Ельцин-то Горбачева не любил сильнее, чем весь ГКЧП вместе взятый.
Российский генпрокурор Степанков излагал, правда, другую версию: «Проводить в дневных условиях операцию по интернированию Ельцина в дачном поселке, насчитывающем более пяти десятка охраняемых дач, было не с руки».
Особой логики в степанковских словах я не вижу. То есть танки вводить в Москву было с руки; запускать по телевидению «Лебединое озеро» – с руки; а провести молниеносную операцию – сколько бы она заняла? Пять минут? Десять? – зазорно: не дай бог, соседи увидят, греха не оберешься…
И потом: зачем идти на штурм дачи «в дневных условиях». Ночь – самое милое дело. Неожиданность и натиск – верные слагаемые успеха. Но…
Рано утром 19 августа с телеэкранов зазвучала тревожная музыка Чайковского. В выпуске новостей было объявлено, что в стране вводится чрезвычайное положение. По состоянию здоровья Горбачев временно передает свои полномочия вице-президенту Янаеву. Для координации усилий создан Госкомитет по чрезвычайному положению: ГК по ЧП. Деятельность всех политических партий, кроме КПСС, приостанавливается. Митинги, демонстрации и забастовки запрещаются.
Первым эту новость сообщила Ельцину дочь Татьяна. Вскоре подоспел и верный Коржаков, параллельно подняв по тревоге всю немногочисленную еще свою службу.
Один за другим, на дачу к Ельцину начали стекаться его соратники: Хасбулатов, Руцкой, Силаев, Полторанин, Бурбулис, Собчак, Кобец, Шахрай, Ярошенко, Попцов.
Сдаваться на милость победителю они не собирались и сразу же бросились к письменному столу – ваять обращение «К гражданам России». Сам Ельцин в этом творческом процессе участия почему-то не принимал, хотя под воззванием была поставлена и его подпись.
В одном журнале я вычитал весьма красноречивое объяснение этой утренней безынициативности.
«Борису Николаевичу некоторое время нужно было приходить в себя, – объяснял предсовмина РСФСР Иван Силаев. – И мы тут все делали в основном под моим руководством».
«Что значит “приходить в себя”? Вы хотите сказать, что он был пьян?» – незамедлительно следует вопрос интервьюера (совершенно, между прочим, логичный).
В ответ – минутная пауза.
«Нет, – подыскивает наконец политкорректный ответ Силаев, – он был просто потрясен».
Впрочем, по официальной версии, несмотря на «потрясение», Ельцин начал все же выходить на связь с внешним миром. Он звонит лидерам других республик, ищет поддержку.
Кстати, это еще одна странная метаморфоза – связь на даче в Архангельском отключена не была. У Ельцина работал даже факс, с которого его соратники рассылали во все концы страны спешно отпечатанные дочерьми президента воззвания.
«Этого тоже не предусмотрел Крючков, – снисходительно пишет Ельцин в “Записках президента”. – За два-три года бурного развития бизнеса в стране появилось невероятное количество новых средств связи».
Действительно: откуда ж дуболому Крючкову было знать, как отключаются факсы. Он и в глаза это чудо науки и техники, наверное, не видел, а из всех видов связи предпочитал телефон-автомат…
Дальше – больше.
В начале девятого утра Ельцин звонит командующему ВДВ Грачеву.
– Что там за движение войск и какую вы имеете задачу?
(К тому моменту из донесений охраны он уже знал, что по шоссе в сторону Москвы идут танки.)
А Грачев, вместо того чтобы послать любопытствующего куда подальше – он ведь ему не подчинялся, – начинает путано объяснять: дескать, есть приказ министра усилить охрану основных административных зданий в Москве.
«Я напомнил ему наш старый разговор, – пишет в мемуарах Ельцин, имея в виду тульские забавы , – Грачев смутился, взял долгую паузу, было слышно на том конце провода, как он напряженно дышит. Наконец он проговорил, что для него, офицера, невозможно нарушить приказ… “Подождите, Борис Николаевич, я пришлю вам в Архангельское свою разведроту”».
Положив трубку, Ельцин радостно изрек: «Грачев наш».
А что же КГБ? Крючков? Группа «Альфа»? Куда в это время смотрели они?
В 10 часов утра, на первом же заседании ГКЧП, тема изоляции Ельцина всплыла вновь. Крючков сообщил коллегам, что говорил с Ельциным по телефону, но тот от сотрудничества отказывается. В своих записях, которые он вел по ходу, секретарь ЦК Бакланов пометил: «Брать Б. Н.».
Тут бы – самое время бросить в бой «Альфу», и тогда победа была уже в кармане. Вместе с Ельциным в руки путчистов угодили бы все российские демократические лидеры: они сами, точно мотыльки на свет, слетелись в архангельскую мышеловку .
Но путчисты действовали на удивление сумбурно и непоследовательно. Хотя начальнику Управления «З» КГБ (идеологическая контрразведка) и отдали приказ – задержать основное число демократов (примерно 70 человек); хотя и разбили уже сотрудников управления на оперативно-боевые группы – каждая должна была отправиться за чьим-то конкретным скальпом ; хоть и определили место для содержания политзаключенных – десантную часть 54164 в подмосковном поселке Медвежьи озера близ Балашихи – все закончилось в итоге очередной профанацией.
Из семидесяти человек на поверку арестовали лишь четверых: депутатов Гдляна, Камчатова, Уражцева и активиста армейского движения «Щит» Проселкова.
Да и то, говоря по правде, арестом это можно было назвать только с очень большой натяжкой.
Депутат Гдлян, к примеру, рассказывал, что его привезли «в какую-то войсковую часть в районе Медвежьих озер, но там отказались принимать “груз”. Проехали еще километра два и остановились у ворот другой воинской части… Старший офицер в звании полковника чувствовал себя неловко».
В части Гдляна поместили в солдатской казарме, накормили сытным обедом. Вскоре туда же доставили Проселкова с Камчатовым, даже не подумав разделить их поодиночке.
Депутата Уражцева – и до Медвежьих озер не удосужились довезти. Отправили в знаменитую тюрьму с поэтическим названием «Матросская тишина», но там от него… отказались. Пришлось везти Уражцева в штаб ВДВ, где его допрашивали, а точнее дискутировали два с половиной часа, накормили обедом в офицерской столовой. После чего… отпустили восвояси.
Ну, натуральные звери! Вот уж хунта – так хунта! А Уражцев еще и наглеет на глазах. «Дайте, – говорит, – автотранспорт, иначе останусь в заключении. На машине привезли, значит, на машине и везите обратно».
Это я – без всяких шуток. Вот, пожалуйста, дословный рассказ политзаключенного Уражцева.
«На требование предоставить транспорт… стали извиняться, что не могут дать “Волгу”… Машину я получил вместе с шофером в десантной форме, поэтому решил воспользоваться случаем и посмотреть обстановку в городе. Ехали мы специально с нарушением всех правил дорожного движения, за что у милиции, вероятно, пользовались уважением. Нам даже честь отдавали».
Еще безжалостней обошлись с депутатом Якуниным – известным попом-расстригой. Утром 19 августа он увидел на лестничной клетке трех человек, по выражению Якунина, «чекистского вида» (наверное, с рогами и копытами). Тут же позвонил в ближайшее отделение милиции. Меня, мол, арестовывать пришли.
Что бы вы думали? Минут через семь действительно приехал наряд и довел Якунина до метро. А застенчивых чекистов это, видимо, так напугало, что они тут же бросились врассыпную и бежали, не останавливаясь, аж до самой Лубянки…
Полагаю, этих весьма красноречивых свидетельств вполне достаточно, чтобы понять: все, происходившее 19 августа, имеет такое же отношение к путчу, как Борис Николаевич Ельцин к демократии, в принципе.
У руководителей ГКЧП не было ни плана действий, ни конкретных задач. Ввести войска в Москву, например, они решили лишь накануне, во время вечернего кремлевского бдения, без какой-либо предварительной проработки.
Командирам частей – Таманской и Кантемировской дивизий, 27-й мотострелковой бригады – никто ничего не объяснял. Скомандовали подняться по тревоге – и только.
Да что там комдивам! Даже руководители военного ведомства толком не понимали, что происходит.
Когда утром 19 августа в Минобороны СССР созвали экстренное заседание коллегии, министр Язов в подробности вдаваться не стал.
«Вышел, объявил, что Горбачев болен, завтра подписание Союзного договора, но в этой ситуации подписывать его нельзя. А чтобы успокоить людей, вводится чрезвычайное положение, – воспроизводил ход коллегии главком ВВС Шапошников. – Войска – в повышенную боевую готовность. Действуйте! Задавать вопросы он не позволил, да никто, в общем, и не стремился».
Более 4500 солдат, свыше 300 танков, около 270 БМП, 150 БТР: все они, войдя в город, не знали, что делать. Со стороны выглядело это довольно трагикомично. Колонны бронетехники покорно останавливались на красный свет, пропуская потоки обычного городского транспорта.
«Для нас решение о вводе оказалось полной неожиданностью, – свидетельствовал начальник штаба Московского военного округа Леонид Золотов. – Мы взяли справочник Москвы, туристические карты и стали определять, куда разместить боевую технику. Все делалось условно и приблизительно».
В итоге основную часть солдат задействовали по… парадным расчетам: расставили на Ленинских горах, дабы не пугать москвичей понапрасну.
А другую часть – десантников из Тульской дивизии – послали зачем-то охранять пять разношерстных объектов: Белый дом, Моссовет, останкинский телецентр, ТАСС, телеграф.
Ну, Белый дом или Моссовет – это я еще могу понять. Но какой смысл блокировать центральный телеграф, проку от которого не было ни на грош? Путчисты что же, боялись, что какие-нибудь злодеи-демократы кинутся отбивать шпионские телеграммы? И почему именно телеграф, а не главпочтамт или почтамт международный?
Однажды я спросил об этом у отвечавшего за ввод войск генерала Ачалова, но тот лишь усмехнулся в ответ. «Приказали. Мы взяли под охрану. Вот такие у нас были горе-начальники».
Бред! Вместо того чтобы захватить главный очаг потенциального сопротивления – Белый дом – военные берут его под охрану.
Вместо того чтобы интернировать Ельцина и всю его команду – преспокойно отпускают в Москву.
Уже утром 19 августа было понятно, что российский президент в переговоры с ГКЧП вступать не собирается. Тем не менее он без хлопот покидает свою дачу и вместе с соратниками отправляется в Белый дом (взятый уже под охрану!), где и возглавил «штаб революции».
Кстати, с марш-броском этим – из Архангельского на Пресню – связана целая череда мифов и волшебных сказаний.
Ленинградский мэр Собчак утверждал, например, что группа захвата опоздала на 10 минут и Ельцина арестовать просто не успела.
Сам Борис Николаевич – сказочник не меньший – оживляет эту страшилку дополнительными красочными деталями.
Якобы бойцы «Альфы» должны были проникнуть в Архангельское под видом десантников – Грачев обещал ведь прислать ему разведроту – взять Ельцина как будто под охрану, а на самом деле схватить и интернировать.
Но чекисты – вот олухи-то! – приехали как всегда к шапочному разбору. Когда в обличье десантников ввалились они на дачу, птичка уже упорхнула.
(Ну да, откуда ж им было знать, что объект уехал: с рациями-то в КГБ, видно, была напряженка.) Да к тому же один из ельцинских охранников признал в старшем группы, десантном подполковнике Зайцеве своего бывшего лектора по ВКШ КГБ.
Лжедесантников, однако, впустили в столовую, накормили до отвала, они расслабились, а «сытый солдат – это уже не тот солдат». И пока бойцы кемарили , охрана успела эвакуировать ельцинскую семью и спрятать в частной квартире на окраине Москвы.
Ельцин до сих пор свято верит, что сумел вырваться из архангельской западни, рискуя жизнью.
«Нас могли при выезде расстрелять из засады, могли взять на шоссе, могли забросать гранатами или раздавить бронетранспортером. Позднее я узнал, что группа захвата наблюдала за нашими перемещениями из леса. Начальник группы принял двести грамм для храбрости – он ждал приказа на уничтожение или ареста в любую минуту».
«Мы опасались, что нас здесь “накроют”, – вторит ему российский премьер Силаев. – Решили разъезжаться поодиночке, надеясь, что кому-нибудь да удастся доставить в Москву “Воззвание”. На выезде на Можайское шоссе увидел несколько машин – черных “Волг” – и вокруг них крепких ребят. Но они не остановили меня».
И Ельцина они тоже не остановили, хотя отлично видели выезжающий президентский кортеж: у «Альфы» все еще не было приказа.
Правда, Коржаков утверждает совсем обратное. Начальник охраны пишет, что командир «Альфы» Виктор Карпухин требовал якобы захватить кортеж, в бессильной злобе орал что-то в рацию, но бойцы его не послушали и брать на душу греха не стали.
Верится в это с трудом. Авторитет Героя Союза генерала Карпухина среди подчиненных был непререкаемым. Если бы он действительно приказал задержать кортеж – команда была бы выполнена мгновенно. Персональная «Чайка» с трехцветным штандартом на капоте, в которой пронесся он на дикой скорости по Калужскому шоссе, Ельцина точно не спасла бы. («У нас российский флажок на машине. С ним нас не остановят», – говорил он на прощание жене.)
Но Коржаков по-прежнему стоит на своем:
«За деревьями, как потом выяснилось, прятались сотрудники “Альфы”. Они должны были выполнить приказ руководства ГКЧП – арестовать Ельцина. На случай сопротивления с нашей стороны президент просто бы погиб в перестрелке. Вроде бы случайно».
Все-таки у людей, побывавших во власти, какое-то особое восприятие мира. За каждым кустом мерещатся им коварные убийцы. Сначала был Горбачев, уверявший, что его собирались застрелить при попытке к бегству. Теперь та же паранойя – у Ельцина.
МЕДИЦИНСКАЯ СПРАВКАНапрасно главком сухопутных войск генерал Варенников слал тревожные шифротелеграммы с Украины, где находился он в тот момент: время было уже безвозвратно утеряно.
Больной манией преследования полагает, что его преследуют другие люди, в отдельных случаях возникают зрительные и слуховые галлюцинации (восприятие существ или вещей, которых нет на самом деле). При этом человек, страдающий манией преследования, как правило, отрицает, что с ним что-то не так. Всяческие попытки корректировать его поведение вызывают раздражение.
Не в пример большинству своих коллег (исключение, пожалуй, составлял только маршал Язов) Валентин Иванович Варенников, знаменосец парада Победы, получивший звезду Героя еще в 1945 году, в военном деле понимал толк. Он знал, что перво-наперво следует локализовать очаг основного сопротивления и только потом продвигаться по захваченной территории.