Страница:
– За что и пересчитал с десяток ступеней – мало тебе? Ну, давай вернемся и ты тоже его как-нибудь заклеймишь, для равновесия. Легче тебе станет? Или за покушение на священную особу полагается усечение головы?
– Члена, – буркнула девочка. – Чтоб в другой раз неповадно было.
– Пойми, милая, – сказал Вадим, – это даже не псы, коим довольно хозяйского окрика. Это – едва прирученные гиены. А значит, наказывать их себе дороже. Нападают они стаей, а такие мощные челюсти мало где сыщешь. Их даже львы опасаются.
– А все же ты умеешь драться! – воспламеняясь, вспомнила Юля. – Как он посыпался, а?
– Тоже, нашла драчуна! – с пренебрежением фыркнул он. – Пустил пыль в глаза – всего и дел. Один оступился, другой испугался. Ты не видела настоящих бойцов!
Круто повернув, Вадим на инерции докатился до дворика, где их ждал “бегунок”, затормозил. Не теряя времени, они перебрались в знакомую кабину и скромненько, на самых малых газах, двинулись в противную от станции сторону, постепенно набирая скорость. Недавнее Юлино возбуждение пошло на спад, быстро сменяясь апатией: слишком много переживаний для одного дня. Когда Вадим доставил ее домой, она даже не настаивала на продолжении вечера, едва не заснув прямо в лифте, у него на руках.
Уложив девочку на диван, он тихонько убрался и без спешки потрусил краем тротуара в привычные края, подальше от странных блоков Центра. Бог знает почему, но ни постовые, ни встречаемые время от времени патрули к нему не вязались (будто прослышали про его сегодняшние ухарства). Наверно, нюх у них и вправду собачий, если они издали чуяли теперешнюю взведенность Вадима.
Минуя затененный парчок, уже перед самой общагой, он услышал опасливый, едва различимый мяв, похожий на деликатный оклик, и притормозил, заинтересованно озираясь. Мяв повторился – на этот раз Вадим поймал направление и повернулся к древнему дереву, раскорячившемуся неподалеку. Пушистый темнодымчатый кот с белой грудкой и посеревшими от городской пыли чулочками возлежал на просторной развилке и загадочно смотрел на него, мерцая круглыми глазами. Казался он домашним, даже ухоженным, хотя на самом деле который месяц слонялся по помойкам да подвалам, отсыпаясь где придется. И только редкая настороженность позволила коту уцелеть при нынешних строгостях. Однако Вадиму он почему-то доверял и даже, видимо, числил того в приятелях. Вадим тоже к котейке благоволил, особенно ценя в нем ласковый нрав, довольно странный для хищника. Даже именем его наделил: Жофрей, – в память о давнем фильме. Котейка не возражал.
– Привет, блохастик! – отозвался Вадим и, приблизясь, стал энергично скрести коту щеки, сразу с обеих сторон. Вытягивая шею, тот сам налегал мордой на пальцы, будто хотел прижать их к дереву, и урчал от удовольствия, точно крохотный трактор.
– Что ли, познакомить тебя с моим мышом? – спросил Вадим. – Тебе-то он понравится, но вот ты ему… Н-да.
Он достал из кармана котлету из столовского рациона, специально припасенную для хвостатого знакомца, и стал кормить Жофрея с руки, отламывая по кусочку, – так тому было вкуснее.
Когда-то Вадим сокрушался, что не может подбирать по улицам бездомных собак и кошек, а особенно жалел сирот-котят, доверчивых и беззащитных, редко доживавших до зрелости. Теперь проблему наконец разрешили – как водится, засучив рукава и навалясь всем миром. После соответствующей агиткампании и подключения добровольцев в Крепости пропала вся бесхозная живность: собаки, кошки, птицы, – даже на крыс нашли управу, чего до сих пор не удавалось никому. Как будто высвобождали нишу для чего-то иного, менее привычного и прирученного, – от подобных затей Вадим давно не ждал хорошего.
– Кому б ты мешал, а? – негромко приговаривал Вадим, поглядывая по сторонам. – Ни шума от тебя, ни грязи – один уют. Так нет же, невзлюбили вас наверху, и понеслось – кампании, облавы, запреты… Может, кто из Глав в детстве котов по чердакам вешал, как думаешь? И вот теперь дорвался, развернулся в масштабе Крепости… Дурость и мерзость!
Однако котейку эти проблемы, похоже, не заботили, сейчас ему следовало думать о выживании. Получив свою дозу ласки и угощение, он поспешил убраться к ближайшему брошенному дому, где, видимо, и проживал последнее время. Облокотясь на развилку, Вадим проводил взглядом его легкую, несущуюся галопом фигурку, пока котейка не скрылся в подъезде, и только затем направился к себе.
В двери ждала записка от Алисы – привычного уже содержания, хотя из последних, по всей видимости. Через неделю-полторы свежеиспеченный отец с супругой (мать?) переберется в престижный Центр, куда закрыт ход старым приятелям и где массажисты положены по рангу, а не по дружбе. И славу богу, пора завязывать с этим утонченным мазохизмом! Все равно настоящей радости он не приносит. Пожалуй, под занавес стоит проявить характер, подумал Вадим. Ну хоть один гребок против течения! Не пойду, а?
И тут, словно для поддержки, к нему заявился Тим, потрясая пакетиком с мармеладом: “Чай хочу!” Как Вадим, он питал слабость к сладостям и вкусностям, к хорошим напиткам и застольным беседам. А отказывать себе не привык – ни в чем.
– Как поживает твой крыс? – первым делом осведомился гость.
– Бог с тобой, Тим, какой из него “крыс”? Он же чуть поболе таракана!
– Надо ж как-то польстить хозяину, чтобы не скупился на угощение, – пояснил тот. – Эй, а откуда здесь столько пара?
– Воду грею – для помывки.
– Повезло тебе с чаном, – который раз позавидовал Тим. – Теперь таких не производят.
– Тебе-то зачем? – усмехнулся Вадим. – Все равно же не поднимешь.
– Мне и воды требуется вполовину – уж как-нибудь!..
– А не проще стать, как все? Посещать общественные бани – хорошо, если раз в неделю.
– Ага, щас! – сказал Тим. – Вот если б меня с детства не приучили мыться каждый день, насколько легче бы жилось, а?
– Не с моим обонянием. Впрочем, человек ко всему привыкает – и гораздо быстрее, чем ты думаешь. “Мало грязи – не видно, много – сама осыпется”.
– Во-первых, думаю я не так медленно, – возразил спец. – Во-вторых, мы и так свыклись со слишком многим. Хотя бы оставьте за мной право ходить чистым!
– И голым?
– Что?
– Чистота вообще противоречит христианским традициям, как и нагота. Это в последние века люди пошли на поводу.
– Ты еще о монголах вспомни!
– Кожа должна быть закрыта – хотя бы грязью. Иначе открывается доступ ереси.
– Что ты несешь, Вадик? – возмутился Тим. – “Чистота – залог здоровья”, а вовсе не колдовства!
– Одно другому не помеха. Но вот среди моих знакомых ведьм нет ни единой грязнули. И наоборот.
– Да, – признал Тим, – тут возразить нечего. Конечно, если ты не путаешь ведьм со стервами. Понимаешь, тут есть одна тонкость…
– Пока не разогнался, козлик, лучше смени тему.
– Запросто, – сказал тот. – Ты чего сегодня с Марком сцепился, пацифист недорезанный?
– “Но разведка доложила точно…”
– Чтоб ты знал, Руфь меня любит, – похвастался Тим. – В отличие от тебя.
– Да уж, мне-то за что тебя любить?
– Тебя она не любит, трепло! Так ты опять решил попысать против ветра?
– Как раз наоборот.
– Ну да, про “висельника” и “веревку” я уже наслышан. Только зачем об этом Марку-то говорить?
– Чтоб от задания отбрыкаться.
– Чистеньким хочешь быть?
– Хочу, – подтвердил Вадим. – Это плохо?
– Ты заметил, – хихикнул Тим, – мы опять съехали на чистоту? К чему бы?
– Все к тому же.
– Ах да, что-то там про “чистые руки”, “горячее сердце” и “холодную голову”. Это не какой-нибудь кулинарный рецепт?
– Это девиз магов.
– Я думал – чекистов. И порешили под эти словеса столько народу!..
Неудобно как-то получилось, верно?
– Да уж…
– И все-таки я скучаю по прежним временам.
– А я так нет, – сказал Вадим. – В нынешние хотя бы есть выбор – пока, во всяком случае.
– Для сильных. А что делать слабым?
– Становиться сильней.
– Или же вымирать?
– Или вымирать, – нехотя согласился Вадим, – если на другое не годны. Но не тащить за собой всех.
– Жестокий! И не жалко?
– Ну, жалко – дальше что? Помогать можно тем, кто сам что-то делает, а не наваливает все на тебя: вези, дорогой!
– “Холодная голова”, да? Завидую.
– Это ты умеешь, я уже говорил. И не ты один, к сожалению. Без зависти прежний строй и года бы не продержался.
– А помнишь, как было? – посмеиваясь, спросил Тим. – Оборонку вообще хотели прикрыть – во радости-то! Столько народу – на улицу. Зато сейчас: худо-бедно, однако при деле, каком-никаком. “Не пропадет наш скорбный труд!”
– Ты б лучше подумал о тех, кого мы своими разработками в конце концов ухайдохаем. Или “те” тебе до лампочки, потому как далеко? И “эти” волновали б тебя не слишком, если бы сам не подвизался в оборонке. А когда по тебе шандарахнут такой же бякой, чего запоешь? Будь ты лицом нейтральным, иначе бы оценил и наши похлебки и чужие жизни…
– Ну-ну, раздухарился, – проворчал Тим. – Во-первых, совсем не обязательно, что сработанное нами оружие когда-нибудь пустят в ход…
– И вовсе здорово! – хмыкнул Вадим. – Выходит, такая прорва труда и средств пускается на ветер? Уж лучше бы потратили на себя – глядишь, и проклюнемся из нищеты.
– А что, так плохо живем? Не голодаем, крыша над головой есть. Вот у федералов, говорят…
– Кто говорит?
– Ну, сам знаешь.
– Слушай, тебя мало обманывали, да? – рассердился Вадим. – Опять уши развесил! Наверное, очень хочется в это поверить?
Вообще, он подозревал, что Тим очередной раз его заводит, провоцируя вспышку. Но ничего не мог поделать со своей дурацкой доверчивостью: промолчать бы Вадим еще сумел, но подыграть такому прожженному хитрецу?..
– Во что именно? – ехидно уточнил гость.
– Что не одним нам плохо, есть и похуже. Тебя это очень утешает, да?
– Так ты тоже слушаешь? – обрадовался Тим.
– Что?
– Да брось, Вадюха, – будто я тебя не знаю! Чтоб ты, да отказал себе в таком удовольствии? А возможностей склепать схемку у тебя хватает.
– Как и у тебя.
– Согласен. Но если мы оба знаем, что сидим в дерьме, почему не пытаемся из него выбраться?
– А ты знаешь способ?
Тим пожал плечами:
– Конечно, граница отпадает: она у нас на замке. Непонятно только, на каком. Ни одна душа не может сквозь нее просочиться, зато товаров попадает множество – правда, не к нам.
– Опять Институт? – предположил Вадим. – Похоже, у них там сундук с сюрпризами.
– Заглянуть бы туда, а? Глядишь, и ключик отыщется – к той самой границе!
– Это и есть твой способ? – осведомился Вадим. – А отыскивать ключик, конечно, мне? Послушай, когда-то ты больше многих радел за новые власти – что, не оправдали надежд? Только нацелился рвануть в номенклатуру, а тебе от ворот поворот: мол, рылом не вышел или там норовом. И вот сейчас от родимого, но не оправдавшего надежд режима решил слинять за Бугор, на готовое, – а кому ты там сдался, подумал?
– Может, и пригожусь, почем знать? – возразил Тим спокойно. – У федералов тоже есть деятели, готовые принять заблудших детишек под крыло – причем всех, не только одиночных беженцев. И линять туда вовсе не обязательно, проще позвать федералов сюда.
– На танках, как уже было?
– Хотя бы.
– Нет уж, спасибо. На танках приедут вовсе не те, кто наводил у них порядок, а кто умеет только рушить. И уж они поучат нас демократии!.. Мало нам собственных придурков?
– У тебя есть другие предложения?
– “Никто не даст нам избавления”, – с ухмылкой процитировал Вадим – А что, Тимушка, уж не пытаешься ли меня вербануть? Вот была б потеха! Из штатных патриотов во вражьи резиденты – без пересадки. Думаешь, хоть федеральные ястребки двинут тебя в гору? А не слишком ли ты шустер даже для них? Им, небось, тоже надобны верные, а не хитрые вроде тебя. И влетишь ты опять!..
– Черт бы тебя побрал, – проворчал Тим, мрачнея, – вместе с твоими пророчествами. Если кто засланный, так это ты. Не замечаешь, Вадичек, насколько ты иной? Может, ты из будущего? Или этот самый… как его… Прогрессор?
– Профессор, – буркнул тот, – кислых щей. Ну, допивай, что ли?
После отбытия гостя Вадим все же наведался к Алисе – во исполнение процедуры, кажется, сделавшейся необходимой не только дикторше. Лишний напряг он так сбрасывал, что ли? Или испытывал себя на стойкость к самым изощренным искушениям?
Устав его ждать, хозяйка смотрела ТВ, раскидавшись по дивану: новые программы, свежие передачки, то-се. Как ни декларировала она презрение к сему занятию, сейчас уставилась в экран, словно завороженная, – даже на появление Вадима едва среагировала.
– Как, – полюбопытствовал он, – наши доблестные блюсты уже спасли братьев-сепаратистов от федеральной заразы? Пора, пора!
– Ты погоди, ладно? – попросила Алиса. – Не люблю прерываться. Если взялась за что…
Действительно, в квартире не звучала всегдашняя музыка и даже свет был приглушен до минимума, чтобы не отвлекал.
– Тебя этому муженек научил, да? – хмыкнул Вадим, благоразумно усаживаясь сбоку от тивишника, вне досягаемости его лучей. – А вот меня настораживают люди, слишком поглощенные просмотром. Уж лучше разбрасываться. И ничего не принимать всерьез – тем более такие поделки.
– Ну чего ты? – возразила женщина. – Как раз это сработано неплохо. Во всяком случае, струны затрагивает.
– Ага, – кивнул Вадим. – Когда я был маленький…
– У тебя тоже была бабушка! – хохотнула Алиса, среагировав на приманку.
– … я тоже любил красиво умирать, играя в войнушку, – невозмутимо продолжил он. – Даже, помнится, сам напевал траурный марш – для полноты картины. Так ведь с тех пор полагалось бы подрасти?
– Сколько я тебя помню, ты насмехаешься надо всем, – заметила женщина. – Должны ж у человека быть святыни!
– Зачем?
– То есть как?
– Ты замечала, что те, кто слишком печется о костях, обычно не жалуют живых? Когда мне начинают заливать про святыни, я заранее жду подвоха – и редко ошибаюсь.
– Ну тебя! – в сердцах сказала женщина. – У тебя на все найдется ответ.
– Значит, я не мудрец, – смиренно признал Вадим. – Или ты не дура.
– Ты дашь мне досмотреть или нет?
– Я что, заслоняю?
– Болтаешь много!
– Надо ж себя чем-то занять?
– Молчанием. Shut up!
– Интересный эффект, – заметил Вадим, искоса все же поглядывая на экран. – К чему эти затемнения по экрану, не знаешь?
– Чтобы выделить главное, не отвлекая зрителя деталями.
– Выходит, даже тут вам не позволяют определиться самостоятельно?
– Режиссер старается быть понятней – что тут плохого? Господи, Вадим, в прошлый раз у тебя были совсем иные претензии!
– А знаешь, что такое “прожекторное мышление”? – спросил он. – Это когда человек, столкнувшись с проблемой, не может охватить ее целиком, а как бы блуждает в потемках мысленным лучом, выхватывая частности и забывая об остальном. Много он так надумает? Я подозреваю, что системность мышления напрямую связана с панорамностью зрения, и если искусственно сужать взгляд, отсекая периферию, то получишь догматика с минимумом оперативной памяти, не способного реагировать на вопиющие противоречия!
Безнадежно вздохнув, женщина выключила приемник, и сразу Вадим ощутил себя мерзавцем. Однако протестовать, он уже знал, было без толку. Только цену ей набивать.
– Между прочим, – сообщила Алиса, выжидательно на него глядя, – сегодня, перед уходом, Максик меня домогался – давно такого не было. – Женщина лицемерно вздохнула: – Бедняжка так выкладывается на службе!
– Ну и? – не удержался Вадим, хотя, в общем, это было за гранью его интересов. Но ведь любопытно!
– А что мне, жалко? Вдобавок и муж, какой-никакой.
– Ну и? – снова спросил он.
– А, очередная проба пера! – махнула рукой женщина. – “Каким он был, таким остался”. Продержался, правда, дольше обычного – да только лучше уж обзавестись вибратором!.. Как ты там толковал: “лицом к лицу лица не увидать”? А на некоторые и смотреть не стоит.
– Без души потрудился, да? – усмехнулся Вадим. – Без огонька, без “комсомольского задора”… То ли было на сборах!
– Ну чего, там попадались отличные ребята, – возразила она – И меня очень ценили – прямо ух!..
– Было за что, наверно?
– Я ведь и с Максиком там познакомилась, а уж как он за мной бегал! Раз даже вломился в номер, когда мы заперлись… с одним. Потом чуть не повесился – еле отговорили. А когда наконец уступила (таким занудам проще отдаться), он же ничего не смог. – Алиса хихикнула: – Бедняжка, а ведь так хотел, так хотел!.. С тех пор и пробует себя, периодически. А после отводит душу с другими: кто напоет про его эротическое величие, лишь бы не уволил. Может, для того ему и карьера нужна? Чем выше поднимется, тем больше телок покроет, тем пуще о себе возомнит!
– Достал он тебя, – заметил Вадим. – Ладно, Алиска, хватит о грустном. Вообще: довольно разговоров. За сегодня я уже столько переговорил!..
Потом он и вправду занимался только обычным делом, размяв каждый ее мускул на всю глубину, но сверх естества не чувствуя ничего. Зато обнаружил на теле дикторши несколько новых колечек, продетых в соски и возле пупка, – жаль, она не демонстрирует это с экрана.
От Алисы Вадим вернулся вымотанным настолько, что лишь наскоро ополоснулся и сразу завалился на диван. Теперь даже в самые холодные ночи он спал под легкой простынкой: не возникало нужды укрываться плотней. При усталости Вадим засыпал сразу, словно выключался, и без веских причин не просыпался раньше положенного. Для восстановления требовалось пара часов хорошего сна, но сегодня он не проспал и четверти, судя по ощущениям. Что-то случилось рядом – опасное.
Вадим распахнул глаза, скачком возвращаясь в бодрствование. В комнате было темно, тихо, как и всегда, однако в памяти трепетал потревоживший его шорох. Не шевелясь Вадим ждал нового, пытаясь выплеснуть из себя мысле-облако, совершенно опустошенное за длинный день, съежившееся до обычного сознания. Но первым подтвердил угрозу его безотказный нюх: в комнате витал странный, чужой запах – словно бы трупный, но с примесью застарелого пота. С каких это пор мертвецы стали потеть? А потом Вадим и увидел, хотя тепловидение еще не включилось.
Из коридора надвигалась широкая тень, и от нее исходила такая угроза, что хотелось зарыться с головою в постель либо даже выброситься в окно. Натянутый как струна, Вадим сохранял неподвижность до последнего мига, затем сорвал с себя простыню и резко ударил ногой – как выстрелил. С рычанием тень отшатнулась. Мгновенно Вадим подскочил, отчаянно ринулся вперед, но сразу нарвался на оглушающий удар и отпрянул на ватных ногах. Следующий удар швырнул его на диван, и тут же под ребра въехал невидимый сапог. Перекатившись через голову, Вадим ссыпался с дивана и прыгнул к окну, остро ощущая свою наготу.
Не оборачиваясь, он завел руку за спину, рванул штору вниз. Карниз с треском рухнул, и в прорвавшемся бледном свечении Вадим наконец рассмотрел противника: громоздкий верзила в пластиковых латах и наглухо закрытом шлеме, с отблескивающими металлом перчатками, усеянными по костяшкам шипами. С разворота Вадим бросил кулак ему в живот и охнул, будто угодил в бетонную стену. Да что у него там, еще и стальной панцирь?
Теперь атаковал гость. От первого удара Вадиму удалось увернуться, но второй пришелся в плечо, и оттуда боль расплескалась по всему телу. Вскрикнув, Вадим наудачу хлестнул ступней и отскочил. Панцирный верзила опять надвинулся, расставив массивные ноги. Новый удар – и новая боль! Вообще Вадим умел единым махом сбивать с ног самых устойчивых, однако эту ходячую крепость можно прошибить только тараном.
Нырнув под следующий удар, Вадим плечом врезался в противника и вместе с ним влетел в книжную стенку, перегораживавшую комнатку надвое. С легкостью стенка распалась и обрушилась на поединщиков, засыпав книгами. Предвидя обвал, Вадим сумел уберечься от основной лавины, зато противника накрыло с головой.
Шатаясь, Вадим поднялся. Рядом, из рассыпающейся груды, вырастала неистребимая тень. С разворота он ударил ногой и на этот раз попал точно – тень вынесло в коридор, опрокинуло на спину. Враг снова попытался встать, и голой пяткой Вадим яростно пнул его в лицо. Тот впечатался спиной в дверь, однако на ногах устоял. Угрожая кастетами, тяжело развернулся и убрался из квартиры. А у Вадима уже не сохранилось сил его задержать. Да и к чему? Свою жизнь Вадим отстоял, поле боя осталось за ним. Однако он не чувствовал ни облегчения, ни гордости – только боль во всем избитом теле. Все же досталось ему изрядно. Прощупав языком набухшие десны, Вадим не досчитался нескольких зубов. Пустяки, конечно, вырастут за неделю – однако радости мало. Правда, и противник в накладе не остался, но это уж издержки его профессии. Интересно, кто этого громилу подослал? И зачем?
Заслышав знакомое урчание, Вадим рванулся к окну и в свете проглянувшего месяца успел разглядеть черный хвост вертолета, исчезающий за углом. “Здрасьте вам! – ошарашенно подумал он. – Вот и по мою душу прилетал “ворон”. Допрыгался!”
Отдышавшись, Вадим натянул штаны и босиком спустился к проходной. Против опасений, с бдительной старушкой ничего не стряслось, она даже не спала – только забилась в глубину кабинки и оттуда свирепо, точно упырица, мерцала запавшими глазами, никак не реагируя на расспросы. Сдавшись, Вадим вернулся к себе, включил наконец свет. Лучше б этого не видеть: полный разгром!
Шмыгая разбитым носом, он принялся разбирать книжные завалы. Но тут же в стену гулко постучали, требуя тишины, и пришлось перенести уборку на утро. В ванной Вадим смыл с тела кровь, утешая себя тем, что хотя бы лицо пострадало не сильно, затем перевязался, как сумел. Сил становилось все меньше. С трудом он дотащился до дивана и плюхнулся на него, привалясь спиною к стене. Все, пошла регенерация! Боль сразу стала стихать, а перед глазами расслоилось, будто Вадим наблюдал с десяток картин сразу, и он смежил веки, чтобы не путались мысли. Наверное, странный этот процесс тоже связан с тем памятным потрясением, как и его затянувшаяся молодость. После регенерации на теле оставались едва приметные шрамы, и такие же иногда появлялись невесть откуда, словно передаваясь по незримым нитям.
“У всех что-нибудь меняется, – думал Вадим, засыпая, – убеждения или положение. Все куда-то стремятся: к вершине или в могилу. Один я словно законсервирован”.
Часть II. Параллельный мир
Глава 4. Наведение мостов
Оставив подвал, Вадим долго пробирался запущенными кварталами, старательно избегая блюстителей, ибо сейчас на их придирки трудно было бы возразить. Тем более, служебное время еще не кончилось, а выряжен Вадим был слишком нейтрально, в старые обноски. Сразу и не поймешь, куда отнести: к спецам, к трудягам или вовсе к чужакам. Вообще же таких ходоков, “на чужую сторон у”, блюстители чуяли за версту и ненавидели всем нутром. Псиная порода – воистину!..
На территорию старого порта Вадим вступил, будто в иностранный город, в котором не бывал еще ни разу. Причем это был не экзотический, шумливый Восток, славный разве что своим прошлым (и хотя бы частью доступный при Советах), а “цивилизованный” Запад, опрятный и сдержанный. Здесь даже люди казались иными. Никто не вязался к Вадиму и впрямую на него не пялился, хотя затылком он чувствовал оценивающие взгляды. Как будто местные обитатели уже прикидывали, насколько он опасен и стоит ли затевать с ним свару (рядовые крутарики) или вербовывать в свою команду (вожаки и мелкотравчатые вожди) или нанимать в гарды (те же вожди и торгаши побогаче). Как и в Крепости, сословные различия проявлялись тут отчетливо, и нетрудно было отличить нормальных частников, щуплых шустряков, сродни Тиму, либо упитанных увальней с чрезмерно приветливыми лицами, от решительных, атлетичных крутарей, давно не наблюдаемых Вадимом иначе как в колесниках. Оказывается, вне Крепости они не брезговали разгуливать пешком, освоив особенную крутарскую походку, слегка расхлябанную и небрежную. А с торгашами и обслугой научились обходиться со снисходительной самурайской корректностью, выработанной, наверное, за годы общения друг с другом. Иначе мало бы кто из них выжил – при такой повышенной ранимости.
Неторопливо Вадим фланировал по причалам и вокзалам порта, приглядываясь к жизни параллельного мира, суммируя увиденное с тем, что уже знал раньше, – и по-прежнему никто ему не препятствовал. Если тут не радовались новичкам, то, по крайней мере, их сюда пускали. Конечно, это был опасный мир – зато открытый. И очень, очень занятный.
– Члена, – буркнула девочка. – Чтоб в другой раз неповадно было.
– Пойми, милая, – сказал Вадим, – это даже не псы, коим довольно хозяйского окрика. Это – едва прирученные гиены. А значит, наказывать их себе дороже. Нападают они стаей, а такие мощные челюсти мало где сыщешь. Их даже львы опасаются.
– А все же ты умеешь драться! – воспламеняясь, вспомнила Юля. – Как он посыпался, а?
– Тоже, нашла драчуна! – с пренебрежением фыркнул он. – Пустил пыль в глаза – всего и дел. Один оступился, другой испугался. Ты не видела настоящих бойцов!
Круто повернув, Вадим на инерции докатился до дворика, где их ждал “бегунок”, затормозил. Не теряя времени, они перебрались в знакомую кабину и скромненько, на самых малых газах, двинулись в противную от станции сторону, постепенно набирая скорость. Недавнее Юлино возбуждение пошло на спад, быстро сменяясь апатией: слишком много переживаний для одного дня. Когда Вадим доставил ее домой, она даже не настаивала на продолжении вечера, едва не заснув прямо в лифте, у него на руках.
Уложив девочку на диван, он тихонько убрался и без спешки потрусил краем тротуара в привычные края, подальше от странных блоков Центра. Бог знает почему, но ни постовые, ни встречаемые время от времени патрули к нему не вязались (будто прослышали про его сегодняшние ухарства). Наверно, нюх у них и вправду собачий, если они издали чуяли теперешнюю взведенность Вадима.
Минуя затененный парчок, уже перед самой общагой, он услышал опасливый, едва различимый мяв, похожий на деликатный оклик, и притормозил, заинтересованно озираясь. Мяв повторился – на этот раз Вадим поймал направление и повернулся к древнему дереву, раскорячившемуся неподалеку. Пушистый темнодымчатый кот с белой грудкой и посеревшими от городской пыли чулочками возлежал на просторной развилке и загадочно смотрел на него, мерцая круглыми глазами. Казался он домашним, даже ухоженным, хотя на самом деле который месяц слонялся по помойкам да подвалам, отсыпаясь где придется. И только редкая настороженность позволила коту уцелеть при нынешних строгостях. Однако Вадиму он почему-то доверял и даже, видимо, числил того в приятелях. Вадим тоже к котейке благоволил, особенно ценя в нем ласковый нрав, довольно странный для хищника. Даже именем его наделил: Жофрей, – в память о давнем фильме. Котейка не возражал.
– Привет, блохастик! – отозвался Вадим и, приблизясь, стал энергично скрести коту щеки, сразу с обеих сторон. Вытягивая шею, тот сам налегал мордой на пальцы, будто хотел прижать их к дереву, и урчал от удовольствия, точно крохотный трактор.
– Что ли, познакомить тебя с моим мышом? – спросил Вадим. – Тебе-то он понравится, но вот ты ему… Н-да.
Он достал из кармана котлету из столовского рациона, специально припасенную для хвостатого знакомца, и стал кормить Жофрея с руки, отламывая по кусочку, – так тому было вкуснее.
Когда-то Вадим сокрушался, что не может подбирать по улицам бездомных собак и кошек, а особенно жалел сирот-котят, доверчивых и беззащитных, редко доживавших до зрелости. Теперь проблему наконец разрешили – как водится, засучив рукава и навалясь всем миром. После соответствующей агиткампании и подключения добровольцев в Крепости пропала вся бесхозная живность: собаки, кошки, птицы, – даже на крыс нашли управу, чего до сих пор не удавалось никому. Как будто высвобождали нишу для чего-то иного, менее привычного и прирученного, – от подобных затей Вадим давно не ждал хорошего.
– Кому б ты мешал, а? – негромко приговаривал Вадим, поглядывая по сторонам. – Ни шума от тебя, ни грязи – один уют. Так нет же, невзлюбили вас наверху, и понеслось – кампании, облавы, запреты… Может, кто из Глав в детстве котов по чердакам вешал, как думаешь? И вот теперь дорвался, развернулся в масштабе Крепости… Дурость и мерзость!
Однако котейку эти проблемы, похоже, не заботили, сейчас ему следовало думать о выживании. Получив свою дозу ласки и угощение, он поспешил убраться к ближайшему брошенному дому, где, видимо, и проживал последнее время. Облокотясь на развилку, Вадим проводил взглядом его легкую, несущуюся галопом фигурку, пока котейка не скрылся в подъезде, и только затем направился к себе.
В двери ждала записка от Алисы – привычного уже содержания, хотя из последних, по всей видимости. Через неделю-полторы свежеиспеченный отец с супругой (мать?) переберется в престижный Центр, куда закрыт ход старым приятелям и где массажисты положены по рангу, а не по дружбе. И славу богу, пора завязывать с этим утонченным мазохизмом! Все равно настоящей радости он не приносит. Пожалуй, под занавес стоит проявить характер, подумал Вадим. Ну хоть один гребок против течения! Не пойду, а?
И тут, словно для поддержки, к нему заявился Тим, потрясая пакетиком с мармеладом: “Чай хочу!” Как Вадим, он питал слабость к сладостям и вкусностям, к хорошим напиткам и застольным беседам. А отказывать себе не привык – ни в чем.
– Как поживает твой крыс? – первым делом осведомился гость.
– Бог с тобой, Тим, какой из него “крыс”? Он же чуть поболе таракана!
– Надо ж как-то польстить хозяину, чтобы не скупился на угощение, – пояснил тот. – Эй, а откуда здесь столько пара?
– Воду грею – для помывки.
– Повезло тебе с чаном, – который раз позавидовал Тим. – Теперь таких не производят.
– Тебе-то зачем? – усмехнулся Вадим. – Все равно же не поднимешь.
– Мне и воды требуется вполовину – уж как-нибудь!..
– А не проще стать, как все? Посещать общественные бани – хорошо, если раз в неделю.
– Ага, щас! – сказал Тим. – Вот если б меня с детства не приучили мыться каждый день, насколько легче бы жилось, а?
– Не с моим обонянием. Впрочем, человек ко всему привыкает – и гораздо быстрее, чем ты думаешь. “Мало грязи – не видно, много – сама осыпется”.
– Во-первых, думаю я не так медленно, – возразил спец. – Во-вторых, мы и так свыклись со слишком многим. Хотя бы оставьте за мной право ходить чистым!
– И голым?
– Что?
– Чистота вообще противоречит христианским традициям, как и нагота. Это в последние века люди пошли на поводу.
– Ты еще о монголах вспомни!
– Кожа должна быть закрыта – хотя бы грязью. Иначе открывается доступ ереси.
– Что ты несешь, Вадик? – возмутился Тим. – “Чистота – залог здоровья”, а вовсе не колдовства!
– Одно другому не помеха. Но вот среди моих знакомых ведьм нет ни единой грязнули. И наоборот.
– Да, – признал Тим, – тут возразить нечего. Конечно, если ты не путаешь ведьм со стервами. Понимаешь, тут есть одна тонкость…
– Пока не разогнался, козлик, лучше смени тему.
– Запросто, – сказал тот. – Ты чего сегодня с Марком сцепился, пацифист недорезанный?
– “Но разведка доложила точно…”
– Чтоб ты знал, Руфь меня любит, – похвастался Тим. – В отличие от тебя.
– Да уж, мне-то за что тебя любить?
– Тебя она не любит, трепло! Так ты опять решил попысать против ветра?
– Как раз наоборот.
– Ну да, про “висельника” и “веревку” я уже наслышан. Только зачем об этом Марку-то говорить?
– Чтоб от задания отбрыкаться.
– Чистеньким хочешь быть?
– Хочу, – подтвердил Вадим. – Это плохо?
– Ты заметил, – хихикнул Тим, – мы опять съехали на чистоту? К чему бы?
– Все к тому же.
– Ах да, что-то там про “чистые руки”, “горячее сердце” и “холодную голову”. Это не какой-нибудь кулинарный рецепт?
– Это девиз магов.
– Я думал – чекистов. И порешили под эти словеса столько народу!..
Неудобно как-то получилось, верно?
– Да уж…
– И все-таки я скучаю по прежним временам.
– А я так нет, – сказал Вадим. – В нынешние хотя бы есть выбор – пока, во всяком случае.
– Для сильных. А что делать слабым?
– Становиться сильней.
– Или же вымирать?
– Или вымирать, – нехотя согласился Вадим, – если на другое не годны. Но не тащить за собой всех.
– Жестокий! И не жалко?
– Ну, жалко – дальше что? Помогать можно тем, кто сам что-то делает, а не наваливает все на тебя: вези, дорогой!
– “Холодная голова”, да? Завидую.
– Это ты умеешь, я уже говорил. И не ты один, к сожалению. Без зависти прежний строй и года бы не продержался.
– А помнишь, как было? – посмеиваясь, спросил Тим. – Оборонку вообще хотели прикрыть – во радости-то! Столько народу – на улицу. Зато сейчас: худо-бедно, однако при деле, каком-никаком. “Не пропадет наш скорбный труд!”
– Ты б лучше подумал о тех, кого мы своими разработками в конце концов ухайдохаем. Или “те” тебе до лампочки, потому как далеко? И “эти” волновали б тебя не слишком, если бы сам не подвизался в оборонке. А когда по тебе шандарахнут такой же бякой, чего запоешь? Будь ты лицом нейтральным, иначе бы оценил и наши похлебки и чужие жизни…
– Ну-ну, раздухарился, – проворчал Тим. – Во-первых, совсем не обязательно, что сработанное нами оружие когда-нибудь пустят в ход…
– И вовсе здорово! – хмыкнул Вадим. – Выходит, такая прорва труда и средств пускается на ветер? Уж лучше бы потратили на себя – глядишь, и проклюнемся из нищеты.
– А что, так плохо живем? Не голодаем, крыша над головой есть. Вот у федералов, говорят…
– Кто говорит?
– Ну, сам знаешь.
– Слушай, тебя мало обманывали, да? – рассердился Вадим. – Опять уши развесил! Наверное, очень хочется в это поверить?
Вообще, он подозревал, что Тим очередной раз его заводит, провоцируя вспышку. Но ничего не мог поделать со своей дурацкой доверчивостью: промолчать бы Вадим еще сумел, но подыграть такому прожженному хитрецу?..
– Во что именно? – ехидно уточнил гость.
– Что не одним нам плохо, есть и похуже. Тебя это очень утешает, да?
– Так ты тоже слушаешь? – обрадовался Тим.
– Что?
– Да брось, Вадюха, – будто я тебя не знаю! Чтоб ты, да отказал себе в таком удовольствии? А возможностей склепать схемку у тебя хватает.
– Как и у тебя.
– Согласен. Но если мы оба знаем, что сидим в дерьме, почему не пытаемся из него выбраться?
– А ты знаешь способ?
Тим пожал плечами:
– Конечно, граница отпадает: она у нас на замке. Непонятно только, на каком. Ни одна душа не может сквозь нее просочиться, зато товаров попадает множество – правда, не к нам.
– Опять Институт? – предположил Вадим. – Похоже, у них там сундук с сюрпризами.
– Заглянуть бы туда, а? Глядишь, и ключик отыщется – к той самой границе!
– Это и есть твой способ? – осведомился Вадим. – А отыскивать ключик, конечно, мне? Послушай, когда-то ты больше многих радел за новые власти – что, не оправдали надежд? Только нацелился рвануть в номенклатуру, а тебе от ворот поворот: мол, рылом не вышел или там норовом. И вот сейчас от родимого, но не оправдавшего надежд режима решил слинять за Бугор, на готовое, – а кому ты там сдался, подумал?
– Может, и пригожусь, почем знать? – возразил Тим спокойно. – У федералов тоже есть деятели, готовые принять заблудших детишек под крыло – причем всех, не только одиночных беженцев. И линять туда вовсе не обязательно, проще позвать федералов сюда.
– На танках, как уже было?
– Хотя бы.
– Нет уж, спасибо. На танках приедут вовсе не те, кто наводил у них порядок, а кто умеет только рушить. И уж они поучат нас демократии!.. Мало нам собственных придурков?
– У тебя есть другие предложения?
– “Никто не даст нам избавления”, – с ухмылкой процитировал Вадим – А что, Тимушка, уж не пытаешься ли меня вербануть? Вот была б потеха! Из штатных патриотов во вражьи резиденты – без пересадки. Думаешь, хоть федеральные ястребки двинут тебя в гору? А не слишком ли ты шустер даже для них? Им, небось, тоже надобны верные, а не хитрые вроде тебя. И влетишь ты опять!..
– Черт бы тебя побрал, – проворчал Тим, мрачнея, – вместе с твоими пророчествами. Если кто засланный, так это ты. Не замечаешь, Вадичек, насколько ты иной? Может, ты из будущего? Или этот самый… как его… Прогрессор?
– Профессор, – буркнул тот, – кислых щей. Ну, допивай, что ли?
После отбытия гостя Вадим все же наведался к Алисе – во исполнение процедуры, кажется, сделавшейся необходимой не только дикторше. Лишний напряг он так сбрасывал, что ли? Или испытывал себя на стойкость к самым изощренным искушениям?
Устав его ждать, хозяйка смотрела ТВ, раскидавшись по дивану: новые программы, свежие передачки, то-се. Как ни декларировала она презрение к сему занятию, сейчас уставилась в экран, словно завороженная, – даже на появление Вадима едва среагировала.
– Как, – полюбопытствовал он, – наши доблестные блюсты уже спасли братьев-сепаратистов от федеральной заразы? Пора, пора!
– Ты погоди, ладно? – попросила Алиса. – Не люблю прерываться. Если взялась за что…
Действительно, в квартире не звучала всегдашняя музыка и даже свет был приглушен до минимума, чтобы не отвлекал.
– Тебя этому муженек научил, да? – хмыкнул Вадим, благоразумно усаживаясь сбоку от тивишника, вне досягаемости его лучей. – А вот меня настораживают люди, слишком поглощенные просмотром. Уж лучше разбрасываться. И ничего не принимать всерьез – тем более такие поделки.
– Ну чего ты? – возразила женщина. – Как раз это сработано неплохо. Во всяком случае, струны затрагивает.
– Ага, – кивнул Вадим. – Когда я был маленький…
– У тебя тоже была бабушка! – хохотнула Алиса, среагировав на приманку.
– … я тоже любил красиво умирать, играя в войнушку, – невозмутимо продолжил он. – Даже, помнится, сам напевал траурный марш – для полноты картины. Так ведь с тех пор полагалось бы подрасти?
– Сколько я тебя помню, ты насмехаешься надо всем, – заметила женщина. – Должны ж у человека быть святыни!
– Зачем?
– То есть как?
– Ты замечала, что те, кто слишком печется о костях, обычно не жалуют живых? Когда мне начинают заливать про святыни, я заранее жду подвоха – и редко ошибаюсь.
– Ну тебя! – в сердцах сказала женщина. – У тебя на все найдется ответ.
– Значит, я не мудрец, – смиренно признал Вадим. – Или ты не дура.
– Ты дашь мне досмотреть или нет?
– Я что, заслоняю?
– Болтаешь много!
– Надо ж себя чем-то занять?
– Молчанием. Shut up!
– Интересный эффект, – заметил Вадим, искоса все же поглядывая на экран. – К чему эти затемнения по экрану, не знаешь?
– Чтобы выделить главное, не отвлекая зрителя деталями.
– Выходит, даже тут вам не позволяют определиться самостоятельно?
– Режиссер старается быть понятней – что тут плохого? Господи, Вадим, в прошлый раз у тебя были совсем иные претензии!
– А знаешь, что такое “прожекторное мышление”? – спросил он. – Это когда человек, столкнувшись с проблемой, не может охватить ее целиком, а как бы блуждает в потемках мысленным лучом, выхватывая частности и забывая об остальном. Много он так надумает? Я подозреваю, что системность мышления напрямую связана с панорамностью зрения, и если искусственно сужать взгляд, отсекая периферию, то получишь догматика с минимумом оперативной памяти, не способного реагировать на вопиющие противоречия!
Безнадежно вздохнув, женщина выключила приемник, и сразу Вадим ощутил себя мерзавцем. Однако протестовать, он уже знал, было без толку. Только цену ей набивать.
– Между прочим, – сообщила Алиса, выжидательно на него глядя, – сегодня, перед уходом, Максик меня домогался – давно такого не было. – Женщина лицемерно вздохнула: – Бедняжка так выкладывается на службе!
– Ну и? – не удержался Вадим, хотя, в общем, это было за гранью его интересов. Но ведь любопытно!
– А что мне, жалко? Вдобавок и муж, какой-никакой.
– Ну и? – снова спросил он.
– А, очередная проба пера! – махнула рукой женщина. – “Каким он был, таким остался”. Продержался, правда, дольше обычного – да только лучше уж обзавестись вибратором!.. Как ты там толковал: “лицом к лицу лица не увидать”? А на некоторые и смотреть не стоит.
– Без души потрудился, да? – усмехнулся Вадим. – Без огонька, без “комсомольского задора”… То ли было на сборах!
– Ну чего, там попадались отличные ребята, – возразила она – И меня очень ценили – прямо ух!..
– Было за что, наверно?
– Я ведь и с Максиком там познакомилась, а уж как он за мной бегал! Раз даже вломился в номер, когда мы заперлись… с одним. Потом чуть не повесился – еле отговорили. А когда наконец уступила (таким занудам проще отдаться), он же ничего не смог. – Алиса хихикнула: – Бедняжка, а ведь так хотел, так хотел!.. С тех пор и пробует себя, периодически. А после отводит душу с другими: кто напоет про его эротическое величие, лишь бы не уволил. Может, для того ему и карьера нужна? Чем выше поднимется, тем больше телок покроет, тем пуще о себе возомнит!
– Достал он тебя, – заметил Вадим. – Ладно, Алиска, хватит о грустном. Вообще: довольно разговоров. За сегодня я уже столько переговорил!..
Потом он и вправду занимался только обычным делом, размяв каждый ее мускул на всю глубину, но сверх естества не чувствуя ничего. Зато обнаружил на теле дикторши несколько новых колечек, продетых в соски и возле пупка, – жаль, она не демонстрирует это с экрана.
От Алисы Вадим вернулся вымотанным настолько, что лишь наскоро ополоснулся и сразу завалился на диван. Теперь даже в самые холодные ночи он спал под легкой простынкой: не возникало нужды укрываться плотней. При усталости Вадим засыпал сразу, словно выключался, и без веских причин не просыпался раньше положенного. Для восстановления требовалось пара часов хорошего сна, но сегодня он не проспал и четверти, судя по ощущениям. Что-то случилось рядом – опасное.
Вадим распахнул глаза, скачком возвращаясь в бодрствование. В комнате было темно, тихо, как и всегда, однако в памяти трепетал потревоживший его шорох. Не шевелясь Вадим ждал нового, пытаясь выплеснуть из себя мысле-облако, совершенно опустошенное за длинный день, съежившееся до обычного сознания. Но первым подтвердил угрозу его безотказный нюх: в комнате витал странный, чужой запах – словно бы трупный, но с примесью застарелого пота. С каких это пор мертвецы стали потеть? А потом Вадим и увидел, хотя тепловидение еще не включилось.
Из коридора надвигалась широкая тень, и от нее исходила такая угроза, что хотелось зарыться с головою в постель либо даже выброситься в окно. Натянутый как струна, Вадим сохранял неподвижность до последнего мига, затем сорвал с себя простыню и резко ударил ногой – как выстрелил. С рычанием тень отшатнулась. Мгновенно Вадим подскочил, отчаянно ринулся вперед, но сразу нарвался на оглушающий удар и отпрянул на ватных ногах. Следующий удар швырнул его на диван, и тут же под ребра въехал невидимый сапог. Перекатившись через голову, Вадим ссыпался с дивана и прыгнул к окну, остро ощущая свою наготу.
Не оборачиваясь, он завел руку за спину, рванул штору вниз. Карниз с треском рухнул, и в прорвавшемся бледном свечении Вадим наконец рассмотрел противника: громоздкий верзила в пластиковых латах и наглухо закрытом шлеме, с отблескивающими металлом перчатками, усеянными по костяшкам шипами. С разворота Вадим бросил кулак ему в живот и охнул, будто угодил в бетонную стену. Да что у него там, еще и стальной панцирь?
Теперь атаковал гость. От первого удара Вадиму удалось увернуться, но второй пришелся в плечо, и оттуда боль расплескалась по всему телу. Вскрикнув, Вадим наудачу хлестнул ступней и отскочил. Панцирный верзила опять надвинулся, расставив массивные ноги. Новый удар – и новая боль! Вообще Вадим умел единым махом сбивать с ног самых устойчивых, однако эту ходячую крепость можно прошибить только тараном.
Нырнув под следующий удар, Вадим плечом врезался в противника и вместе с ним влетел в книжную стенку, перегораживавшую комнатку надвое. С легкостью стенка распалась и обрушилась на поединщиков, засыпав книгами. Предвидя обвал, Вадим сумел уберечься от основной лавины, зато противника накрыло с головой.
Шатаясь, Вадим поднялся. Рядом, из рассыпающейся груды, вырастала неистребимая тень. С разворота он ударил ногой и на этот раз попал точно – тень вынесло в коридор, опрокинуло на спину. Враг снова попытался встать, и голой пяткой Вадим яростно пнул его в лицо. Тот впечатался спиной в дверь, однако на ногах устоял. Угрожая кастетами, тяжело развернулся и убрался из квартиры. А у Вадима уже не сохранилось сил его задержать. Да и к чему? Свою жизнь Вадим отстоял, поле боя осталось за ним. Однако он не чувствовал ни облегчения, ни гордости – только боль во всем избитом теле. Все же досталось ему изрядно. Прощупав языком набухшие десны, Вадим не досчитался нескольких зубов. Пустяки, конечно, вырастут за неделю – однако радости мало. Правда, и противник в накладе не остался, но это уж издержки его профессии. Интересно, кто этого громилу подослал? И зачем?
Заслышав знакомое урчание, Вадим рванулся к окну и в свете проглянувшего месяца успел разглядеть черный хвост вертолета, исчезающий за углом. “Здрасьте вам! – ошарашенно подумал он. – Вот и по мою душу прилетал “ворон”. Допрыгался!”
Отдышавшись, Вадим натянул штаны и босиком спустился к проходной. Против опасений, с бдительной старушкой ничего не стряслось, она даже не спала – только забилась в глубину кабинки и оттуда свирепо, точно упырица, мерцала запавшими глазами, никак не реагируя на расспросы. Сдавшись, Вадим вернулся к себе, включил наконец свет. Лучше б этого не видеть: полный разгром!
Шмыгая разбитым носом, он принялся разбирать книжные завалы. Но тут же в стену гулко постучали, требуя тишины, и пришлось перенести уборку на утро. В ванной Вадим смыл с тела кровь, утешая себя тем, что хотя бы лицо пострадало не сильно, затем перевязался, как сумел. Сил становилось все меньше. С трудом он дотащился до дивана и плюхнулся на него, привалясь спиною к стене. Все, пошла регенерация! Боль сразу стала стихать, а перед глазами расслоилось, будто Вадим наблюдал с десяток картин сразу, и он смежил веки, чтобы не путались мысли. Наверное, странный этот процесс тоже связан с тем памятным потрясением, как и его затянувшаяся молодость. После регенерации на теле оставались едва приметные шрамы, и такие же иногда появлялись невесть откуда, словно передаваясь по незримым нитям.
“У всех что-нибудь меняется, – думал Вадим, засыпая, – убеждения или положение. Все куда-то стремятся: к вершине или в могилу. Один я словно законсервирован”.
Часть II. Параллельный мир
Глава 4. Наведение мостов
1. Вольному – воля
День прошел обыденно и без эксцессов, если не считать, что в подвальном зале, куда Вадим наведался раньше обычного (“вольная” – ура!), двое здоровенных юнцов повздорили из-за места у Билдера – ну, полная дичь. Сначала просто качали права басистыми голосами, затем в ход пошли аргументы повесомей. Пока набежали жрецы, один успел сломать второму зуб, при этом и себе до крови рассадив кулак. В прежние времена за подобное в два счета выперли бы из секты, но сейчас жрецы постарались притушить скандал, будто опасались чего-то. Через пяток минут драчуны благодушно хлопали друг друга по потным плечам и укоряли в избыточном выпендреже. Что называется, “маразм крепчал”: уже и билдеры звереют. Правда, пока это коснулось больше молодняка, набивавшегося в зал как раз в такие часы. Вот уж кого не стоило отягощать боевыми навыками!Оставив подвал, Вадим долго пробирался запущенными кварталами, старательно избегая блюстителей, ибо сейчас на их придирки трудно было бы возразить. Тем более, служебное время еще не кончилось, а выряжен Вадим был слишком нейтрально, в старые обноски. Сразу и не поймешь, куда отнести: к спецам, к трудягам или вовсе к чужакам. Вообще же таких ходоков, “на чужую сторон у”, блюстители чуяли за версту и ненавидели всем нутром. Псиная порода – воистину!..
На территорию старого порта Вадим вступил, будто в иностранный город, в котором не бывал еще ни разу. Причем это был не экзотический, шумливый Восток, славный разве что своим прошлым (и хотя бы частью доступный при Советах), а “цивилизованный” Запад, опрятный и сдержанный. Здесь даже люди казались иными. Никто не вязался к Вадиму и впрямую на него не пялился, хотя затылком он чувствовал оценивающие взгляды. Как будто местные обитатели уже прикидывали, насколько он опасен и стоит ли затевать с ним свару (рядовые крутарики) или вербовывать в свою команду (вожаки и мелкотравчатые вожди) или нанимать в гарды (те же вожди и торгаши побогаче). Как и в Крепости, сословные различия проявлялись тут отчетливо, и нетрудно было отличить нормальных частников, щуплых шустряков, сродни Тиму, либо упитанных увальней с чрезмерно приветливыми лицами, от решительных, атлетичных крутарей, давно не наблюдаемых Вадимом иначе как в колесниках. Оказывается, вне Крепости они не брезговали разгуливать пешком, освоив особенную крутарскую походку, слегка расхлябанную и небрежную. А с торгашами и обслугой научились обходиться со снисходительной самурайской корректностью, выработанной, наверное, за годы общения друг с другом. Иначе мало бы кто из них выжил – при такой повышенной ранимости.
Неторопливо Вадим фланировал по причалам и вокзалам порта, приглядываясь к жизни параллельного мира, суммируя увиденное с тем, что уже знал раньше, – и по-прежнему никто ему не препятствовал. Если тут не радовались новичкам, то, по крайней мере, их сюда пускали. Конечно, это был опасный мир – зато открытый. И очень, очень занятный.