Иванов Сергей Григорьевич. Мертвый разлив

   – Эх, догнать бы его! – с вожделением простонал Гризли. – Какая машина, а? А пушка-то, пушка!..
   – Только стрелять не умеют, – сварливо откликнулся Вадим. – Мечут эти молнии, мечут, будто икру, – и хоть бы одна угодила.
   – Ладно, фокусник, не напрашивайся. Что за пляски ты тут устроил? Я после первой же плюхи решил: все, отгуляли свое! Тот не подпалил, так эти зажарят. Представляешь, если бы попали – хоть раз? Только и хотел, что продаться дороже. Вот когда пригодилась бы ракетная установка – а ты еще насмехался! Как пальнули б…
   – Опять тебя понесло, толстый, – заметил Вадим, оглядываясь: сзади лес полыхал в десятках мест, на протяжении километров, – все-таки пришлось побегать. Сколько же продолжалась эта разрушительная игра? И чем завершилась? Смертью? А ведь это был вовсе не лазер, вдруг сообразил он. Скорее плазменная пушка. И походили эти… плюхи… на шаровые молнии, разогнанные и нацеленные. Плазмомет – не слабо, а? Или бластер?
   – Кто это был, не знаешь? – спросил Вадим. – Случаем, не блюстители?
   – Да хоть репрессоры! Свое они получили, больше не попросят.
   – А если попросят? Ты не весь ли боезапас расстрелял – а, Михей? Дорвался наконец!
   – Да уж, погуляли, – неопределенно пробурчал тот.
   – “Подсчитали – прослезились”?
   – Вроде того. А куда было деваться? Если б я его не подбил…
   – Может, он и сам бы иссяк?
   – А если нет? Или ты все же лопухнулся бы? Нет, деваться было некуда – не продолбай мы его насквозь…
   – Много осталось патронов?
   – На пару очередей хватит. Или на три, – Гризли с сожалением сплюнул. – Подбрось мне гранамет на всякий случай, и поплыли отседа, пока ходульник не вернулся с подмогой.
   – Все-таки поплывем?
   – А куда денешься? На суше свои радости, а так хоть быстрей.
   Вадим передал гранамет наверх и снова направил бэтрик в поток, сразу выгребая на быстрину. И опять потянулась минута за минутой, томительные и однообразные, как проплывавшие по сторонам берега. Впрочем теченье реки замедлялось, а дно постепенно поднималось, так что вода разливалась все шире, затопляя окрестные леса. И желанные островки наконец появились, несколько оживляя пейзаж. Чужеродные водные страшилы больше не попадались: видно, здешние глубины для них недостаточны. А может, им уютнее было на окраинах, ближе к своему непонятному миру. Взамен по экрану эхолота все чаще мелькали подвижные искры, как будто речная рыба перебралась теперь в низовья, в спокойные и не столь опасные воды.
   – А вот интересно, – произнес Вадим, – если все воды губернии, грунтовые и осадочные, стекают на дно здешней чаши, то куда они затем деваются? По идее наш город давно уже должен стать подводным, а все мы – обзавестись жабрами. Подумаешь, подземку затопило да позаливало подвалы, – это же мизер!
   – По идее всего этого вообще не бывает, – резонно возразил Гризли. – Не ломать же голову над каждой ерундой?
   – А над чем ты ломаешь ее, родной? Ты бы свои мускулы так же берег от перегрузок. Крутарь!
   – Можно подумать, ты – овечка, – огрызнулся тот. – Честно сказать, не ожидал.
   – Чего?
   – Ты ведь за всю ездку даже не сдрейфил ни разу.
   – Это я-то? – усмехнулся Вадим.
   – По крайней мере, не запаниковал. Ни одного неверного шага – как у того компа. А ведь поначалу любой может сорваться.
   – И что? Да, я не овца, но ведь и не хищник, как вы. Или к вам больше подходит – “паразиты”?
   – Но-но!..
   – Это зоологический термин, расслабься… У вас, крутарей, и впрямь больше сил, чем у прочих, но ведь агрессивности тоже? Так вы утверждаетесь: через насилие, через подавление других. В каждом из вас живет зверь, которому он служит, которого ублажает, – как в остальных доминируют овцы, более всего нуждающиеся в гарантированной кормежке и теплом хлеве. А вот я не служу никому.
   – И радуйся, – буркнул Гризли. – Подумаешь, никому он не служит! Между прочим, я тоже подчиняюсь одному Брону.
   – Н-да, – разочарованно заметил Вадим, – это я увлекся. Действительно, что тебе до абстракций? Скукотища! Ты ж у нас практик, верно?
   Оба замолчали, каждый вернулся к своим делам и мыслям, благо обстановка располагала.
   Так чт отам насчет пространственных поворотов на тивишном экране? – спросил себя Вадим. Недаром же он показался похожим на мысле-оболочку! Правда, ею отражаются лишь тонкие, ментальные поля, а вот экран явно способен на большее, охватывая весь материальный спектр: от сих полей до вещества. Как и Бугор, кстати, – это их роднит. Разница в масштабе. Но там разворот уносит в неясную даль, а что делается здесь?
   В конце концов, бог с тем, как устроена сама вставка, – но вот откуда берутся видения и как пересылаются? Не по тивишным же кабелям? И не по воздуху – эдак никаких мощностей не хватит, да и я бы почувствовал. Сигнал будто рождается в самой вставке, а затем проецируется на экран, изливаясь невидимым светом. Рождаться в такой крохе он не может, это было бы полным абсурдом, – значит… Подпространственный пробой? Господа, поздравляю! Крайности вправду смыкаются: примитивнейшая передача по проводам, при почти полном забвении эфира, – и тут же, рядом, мгновенная, беспомеховая, всепроникающая связь, годная даже для телепатем. И кто этим потчует – нас, прочих?
   – Пора выбираться, – неожиданно сказал Гризли. – Видишь тот дубище? Правь на него.
   – А подкрепляться еще не пора? – проворчал Вадим, однако машину повернул.
   Дуб и впрямь оказался приметным: неохватный, кряжистый, с могучими разлапистыми ветвями, смахивавшими на стволы. Миновав бывший берег, заметный лишь благодаря подступившим к нему деревьям, в большинстве мертвым и даже успевшим прогнить, они поплыли дальше, петляя меж стволов и старательно избегая предательских топей, смыкавшихся вокруг реки, – где бэтрик мог завязнуть надолго. Потом, когда днище стало цепляться за коряги, наконец выбрались на сушу – хотя сушей этот пропитанный влагой грунт можно было назвать с большой натяжкой. По счастью, выжившая в такой сырости трава еще как-то скрепляла поверхность, и бэтрик катил по ней довольно уверенно, лишь иногда шины проскальзывали на глинистых плешах. Даже следов за ним не оставалось – во всяком случае, их вряд ли удалось бы разглядеть с воздуха.
   Добравшись до дуба, бэтрик остановился. Вблизи дерево выглядело еще громадней, обхватом ствола соперничая с небольшой башней, а размахом кроны не уступая многим храмовым куполам. Как видно, жилось ему здесь вольготней, чем прочим породам, и к погодным перепадам он оказался терпимей. Неудивительно – с такой-то корой и такими корнями.
   – Ну, партнер, на выход! – распорядился Гризли, сам же показывая пример (следуя коему, Вадим не забыл прихватить убойник). Спрыгнув на хлюпающую землю, они обогнули бэтр, распахнули дверцы кузова. Затем, подмигнув Вадиму, крутарь коснулся корявой коры, и в дубе открылось просторное дупло, замаскированное искусно пригнанной крышкой. Впрочем за ней еще обнаружилась стальная дверь с номерным замком, как у сейфа.
   – Что ли, тайник? – поинтересовался Вадим. – Вроде перевалочной базы, да?
   – Подальше положишь, поближе возьмешь, – назидательно молвил Гризли. – Мы уже наследили на всем пути – почем знать, кто рванет нам на перехват в следующий раз? Тут товар будет целей, да и нам проще улепетывать налегке. А за ним кто-нибудь как-нибудь смотается темной ночью… Отвернись-ка, – предложил он вдруг. – К чему лишние знания, верно?
   Пожав плечами, Вадим отошел в сторону, с любопытством озирая окрестности. Спустя минуту напарник окликнул его, и вдвоем они споро перекидали в распахнутый зев б ольшую часть тюков, оставив в кузове лишь несколько – видимо, образцы.
   – Ну вот, – удовлетворенно произнес Гризли, готовясь захлопнуть дверцу, – теперь можно и домой.
   – Стоять! – внезапно шикнул Вадим, твердой рукой направив на него огнестрел. – Замри, понял!..
   Верзила оцепенел, уставясь на Вадима в полной растерянности, даже слегка отвесив челюсть. Выбросив свободную руку, тот зацепил напарника за толстую шею и с силой рванул в сторону, сразу выстрелив. Гризли шатнулся к бэтру, а прогрохотавший вплотную заряд угодил в длинное смоляное тело, уже налетавшее на них, будто гигантское копье, пущенное великанской рукой. Выстрел не остановил тварь, однако сбил ей прицел, и она врезалась в вездеход, исторгнув из него протяжный звон, словно из колокола. Но тут же вскинулась над землей снова – упругими блестящими кольцами, на миг окаменев. Вадим опять выстрелил, и почти разом грянул убойник Гризли. Сдвоенный удар опрокинул гада в лужу, фонтаном взметнулись яростные брызги – и все кончилось. Только еще какое-то время колыхалась вода, укрывшая молниеносного хищника – кажется, таки крепко подраненного.
   – Что это было? – спросил Гризли, угрожающе раздувая ноздри. – Похоже на удава, да?
   – Скорее на питона, – возразил Вадим. – Судя по всему, он не душит добычу, а пробивает насквозь – вроде тех “торпед”. Видишь? – он кивнул на бэтрик, ни за что схлопотавший приличную вмятину. – Помог бы тебе скафандр, как же! Этот прыгун нанизал бы на себя, будто на шампур.
   – Догнать бы его, а? Добить… Это ж какой трофей!
   – Как бы он сам кого не добил: он не такой мертвый, как ты думаешь. Мало тебе приключений?
   – Ну и перешугал ты меня! – качая головой, признался верзила. – Ни фига себе, думаю, – кому ж тогда верить?
   – Сдались мне ваши сокровища! – фыркнул Вадим. – Нашел, называется, Али-бабу, экспроприатора экспроприаторов! Ладно, давай убираться, пока опять чего-нибудь не стряслось. Все-таки поспешил я расслабиться и едва не проворонил этого гада.
   – Да уж, теперь я твой должник!
   – Засохни, Михей, ничем ты мне не обязан, – отмахнулся Вадим. – Опоздай я с выстрелом, обоим была бы крышка.
   – Это-то еще как сказать…
   – Тебя опять понесло? – оборвал Вадим, морщась от неловкости: не хватало угодить в спасители. – Шевелись!
   Двинув убойник за спину, Гризли наконец захлопнул дверцу тайника, затем тщательно приладил крышку и следом за Вадимом забрался в кабину.
   – А что, толстый, – с улыбкой поинтересовался тот, – все-таки “пора подкрепиться”?
   – Ну-дык, – подтвердил здоровяк. – После такого потрясения! – И очередной раз запустил руки в холодильник.
   Аккуратно, чтобы не оставлять возле дуба лишних следов, Вадим стронул машину с места и направил к ближайшей просеке, заранее представляя, какая дорожка его ожидает. И уж та не разочаровала – только и радости, что теперь эти разжиженные колдобины они одолевали при свете. Моторы взревывали, бэтрик мотало, руль своевольничал, а Вадим еще пытался слушатьокрестности – хоть с опозданием, но спохватившись.
   Как выяснилось, не зря. По нервам резануло враждебностью – стремительно нарастающей, взведенной точно курок, но, к счастью, еще не увидевшей цели. Поймав направление, Вадим рванул вездеход к зарослям, всем корпусом вламываясь в переплетение веток, под защиту нависших крон, – и тут же вырубил двигатель.
   – Сверху, – предупредил он напарника. – Сейчас!
   А сам уже нацеливал в небо одну из камер, предусмотрительно включив запись. В следующую секунду поперек бледно-голубой, будто выцветшей полосы, виднеющейся меж деревьями, мелькнула узкая черная тень, скользившая над самыми вершинами.
   – Вот и “ворон” пожаловал, – прошептал Вадим. – Как же без него!
   Шум вертолета, и без того едва слышный, растворялся в шорохе листьев, однако безотказным своим чутьем Вадим различал, как отдаляется эта пугающая враждебность – холодная и отточенная, словно клинок, не похожая ни на что, подслушанноепрежде. Какая жалость, что я принимаю лишь ощущения! – посетовал Вадим. Насколько прояснилась бы картинка, если бы к ним добавились мысли. А теперь гадай, кто управлял “вороном” ночью, а кто – сейчас, и откуда, собственно, такая разница. Вообще, тот ли это “ворон”?
   – Не было печали, – проворчал сверху Гризли. – Еще эти летающие мельницы… Не знаешь, кто там?
   – Откуда? – откликнулся Вадим. – Последняя надежда была – на вас.
   – Раньше они в лесу не возникали. Во всяком разе, днем.
   – А ночью и по городу шастают. Я называю их “воронами”.
   – А-а, так это ты про них вякал? – неожиданно вспомнил Гризли. – Мне Брон чего-то рассказывал. Хотя и он мало знает.
   – “К чему лишние знания”, верно? Ибо умножают они печаль. Без них спокойней.
   – Ладно тебе! – Гризли с хрустом, от души потянулся. – Поехали, что ли?
   – Что ли, да.
   – Дорогу-то знаешь?
   – Это – забота бортокомпа.
   Вадим высвободил бэтрик из мешанины веток и снова принялся месить вязкую грязь, стараясь всё же выбирать участки посуше. Впрочем просека скоро кончилась, упершись в большую поляну, плавно вздымавшуюся к каменистому центру, где, под прикрытием разлапистых елей, угнездилось добротное сооружение, издали похожее на гроздь валунов. Или на неприступный бетонный блокгауз с круговым обстрелом, немалым гарнизоном и разветвленными подземными коммуникациями. Второе, кстати, оказалось верным – за исключением гарнизона.
 

2. Хозяин пришел

   Когда бэтрик подкатил к массивным воротам, навстречу вышел единственный мужик, в кожаных одежах и при бороде, держа наготове убойник – такой же, как у них. По его бокам утробно ворчали два кавказских волкодава, будто заимствованные с племенной выставки, а из каменной бойницы на бэтрик нацеливался второй ствол, помощней первого, – видимо, гранамет.
   – Здорово, Михалыч! – весело рявкнул Гризли. – Принимай, что ли, постояльцев? Нам перекантоваться до темноты.
   Вглядевшись внутрь гнезда, бородач кивнул, прикрикнул на псов и пошел открывать ворота. Вездеход осторожно протиснулся под низкий бетонный свод, почти уткнувшись в дальнюю стену, и с облегчением умолк, наконец дождавшись передышки. Ворота сразу захлопнулись.
   С не меньшей готовностью экипаж выбрался наружу и, миновав стальную дверь, по узенькой лесенке поднялся в комнату, на удивление уютную и опрятную, с забавными картинками по стенам и аккуратными половичками на гладком паркетном полу, с нарядной скатертью поверх просторного стола и трогательными фарфоровыми статуэтками на многих полках (слоников, правда, не было). А с чердака навстречу гостям уже спускался гранаметчик в обтягивающих кожаных брюках и кожаной куртке – вернее, гранаметчица, что, в общем, бросалось в глаза сразу. Лицо у нее было простеньким, но милым и ясным, фигура – ладная, гибкая и крепкая, однако тонкой кости, будто у городской. И, как положено, роскошная русая коса до копчика. Стеснительно улыбаясь, девушка поставила гранамет в угол и потупилась, прислонившись спиною к стене.
   – Привет, Оксанка! – добродушно пророкотал Гризли. – Чем кормить-то будешь?
   – А борщом, – застенчиво ответила та.
   – Хохляцким, что ли, с фасолью?
   – Yeas.
   – И вегетарианским?
   – Почему? – удивилась она.
   – А у меня напарник чокнутый: мясо ни под каким видом! – Здоровяк хохотнул. – Кстати, знакомься – зовут Вадим. Парень, в общем, ничего, только староват для тебя. Вот погоди, в следующий раз привезу такого женишка – пальчики оближешь! – Он снова загоготал, очень довольный, что вогнал девушку в краску, и добавил: – Себе, не ему.
   – Да ну тебя! – Оксана неуверенно протянула Вадиму узкую жесткую ладонь, сочувственно спросила: – Вы вправду вегетарианец?
   – К несчастью, – подтвердил он. – Вы не волнуйтесь, я не голоден.
   – Ну как же, так нельзя! – заволновалась хозяйка.
   В этот момент в комнату вступил бородач. Оказался он высок и плотен, а ликом суров, но не стар – пожалуй, не старше Вадима. Цепким взглядом он обежал всех троих, чуть задержавшись на Вадиме, затем сдержанно кивнул и бесшумно прошел к столу, не выпуская из руки огнестрел. Вряд ли он опасался гостей – просто вошло в привычку.
   – Михалыч, жрать давай, – по-свойски потребовал Гризли. – Не боись: свое оставим тебе – вам на месяц хватит!
   – Это как водится, – с прохладцей согласился хозяин. – Оксанка, накрывай.
   Голос у него оказался глуховатым и не слишком внятным, будто бородач не часто его упражнял. А вот у девушки дикция была на удивление – разве только слегка растягивала гласные, словно для пущей напевности. Как же, интересно, они общаются?
   – Что в городе? – спросил Михалыч без особого интереса, будто для приличия. – Саввку еще не сбросили?
   – Ага, дождешься, – хмыкнул Гризли. – Кому сбрасывать-то?
   – Уж найдется кому. А за вас принялись или как?
   – Это кто же? – сразу насторожился крутарь. – Михалыч, ты воду-то не мути, говори толком! Знаешь чего-нибудь?
   – Может, знаю, а может – догадываюсь. Тебе как лучше?
   – Ну, пошел сыпать загадками! – безнадежно махнул рукой Гризли. – И охота тебе подпускать туману? Ведь слова не скажешь в простоте!
   – А слушать надо уметь, – усмехнулся хозяин. – Вон твой приятель – больше молчит да приглядывается, хотя и сам мог бы многое рассказать.
   Неожиданно Гризли рассмеялся.
   – Ну, ребята, вдвоем вам не будет скучно! – заметил он. – Колдун колдуна…
   В комнату впорхнула Оксанка, водрузила на стол дымящуюся кастрюлю и стала сноровисто распределять по тарелкам благоухающую жижу – отменно красных тонов. Добравшись до Вадима, запнулась и посмотрела на него с сомнением.
   – Только не кладите мяса, – улыбнулся он. – Бульон я как-нибудь сдюжу. Уж очень аппетитно пахнет!
   Обрадовавшись, девушка и ему налила до краев, затем быстренько сгоняла за обязательными сметаной и хлебом и тоже подсела к столу. Мяса, Вадим заметил, она не положила и в свою тарелку, будто устыдившись. Обратил на это внимание и Михалыч.
   – Похоже, вы с Оксанкой быстро споетесь, – сказал он, глядя на Вадима в упор. – Она тоже к зверятам неровно дышит.
   – А как насчет людей? – Вадим кивнул на гранамет.
   – До сих пор не знаю, сумеет ли выстрелить, – ответил хозяин. – Даже чтобы спасти меня – родителя любимого, хоча вредного.
   Вадим пожал плечами, неожиданно увлекшись борщом: давненько он такого не пробовал. А рядом вовсю наворачивал Гризли, орудуя ложкой будто черпальщик.
   – Проку от него, конечно, чуть, – заявил он, первым опорожнив тарелку, – но до че вкусно! Какая невеста пропадает – а, Михалыч?
   – Не про твою честь, – отрезал тот. – Подлить еще?
   – А то!
   Справившись со второй порцией, Гризли тут же сладостно раззевался и вскоре, не дожидаясь чая, убрался в соседнюю комнату, провалившись в сон, кажется, раньше, чем обрушился на кушетку.
   – И пусть себе дрыхнет, – сказал Михалыч, пока Оксанка убирала со стола, – Невредный парень, однако крутарь. А ты-то как к ним угодил, мил человек?
   – Вы не перебарщиваете с просторечиями? – сухо поинтересовался Вадим. – Эдакий дедушка из глубинки! – Хозяин усмехнулся. – Вы же городской, верно? А образование, надо полагать, высшее. И годков вам не более полусотни. Стало быть, на “Михалыча” не тянете – при всем моем к вам почтении.
   – Вот, Оксанка, – с той же неопределенной усмешкой заговорил тот, – каков наш гость: молчал да приглядывался, прислушивался да на ус мотал – а потом ка-ак выдал, будто под дых врезал! Учись у умных людей. – Неожиданно бородач свистнул, и в комнату вступили оба здоровенных пса, похожие на молодых медведей. Настороженно ворча, они приблизились к Вадиму, долго принюхивались, словно старались запомнить, – тот наблюдал за зверюгами с любопытством – затем разом утихли и с полным доверием улеглись к его ногам.
   – Это что, тест? – предположил Вадим, в две руки почесывая лохмачей за ушами. – И что же он доказал – что моя симпатия к “зверятам” взаимна?
   – Не только это и не столько, – сказал хозяин. – Моих полуприрученных песиков трудно обмануть: они чуют зверей за версту – любых зверей, как бы глубоко те ни прятались.
   – Даже внутри людей, верно?
   – Даже в нелюдях, – хмыкнул Михалыч, и не понять было, шутит он или намекает на что. – А ведь почти во всех живут звери, только у каждого – свой. И мои волкодавы отлично различают, кого из них можно погонять, будто зайца, а с кем придется грызться в клочья, точно с волком или с медведем…
   – Потому и держите их подальше от Гризли? – со смешком вставил Вадим.
   – … а от кого следует улепетывать со всех ног, как от заведшихся здесь страшил, коим любой нормальный зверюга на один зуб, – невозмутимо заключил бородач.
   – А как они относятся к вам?
   – Скажем, признают во мне вожака – и только.
   – А кого обнаружили во мне? – не отставал Вадим.
   – В том и суть, что никого, – если не считать тебя самого. Либо твой зверь хорошо прячется, либо слишком мал и немощен, чтобы принимать в расчет. А может, вовсе помер.
   – Ох, вряд ли, – покаянно вздохнул Вадим, качая головой. – Столько хлопот с ним!
   – И все-таки здесь решаешь ты – в отличие от почти всех.
   – Даже от вас?
   – Проверяешь на гонор? – усмехнулся хозяин. – Мой-то зверь силен и горделив, хотя не злобен. И я могу подчинять многих – кто слабее.
   – И подчиняться другим?
   – В том и беда: зверь – он и есть зверь.
   Подняв руку, словно школьница, Оксанка спросила:
   – Можно за чаем сходить?
   – А кто тебя не пускает? – удивился отец.
   – Так интересно же! Вдруг чего пропущу?
   – Ты пропустишь, как же! – Он насмешливо фыркнул. – Вот же ведьмяно семя, эти женщины, – даже лучшие из них.
   – Может, без этого им не стать лучшими? – предположил Вадим. – Какая ж это женщина, если не ведьма?
   – Может, и так, – согласился Михалыч. – Ты вон во всякой твари видишь родича, и твари это чуют. Но у женщин родство с ними куда ближе, потому общий язык находят быстрей. Зато и каждой ведьме нужен в жизни якорек, чтобы самой не заделаться тварью. И якорек нужен среди людей – я-то, со своим зверюгой, не слишком подхожу.
   – “Не шибко”, – машинально поправил Вадим. – Так ближе по стилю.
   – Ну уж, ты в самые-то мохначи меня не записывай, – ухмыльнулся бородач. – Все же в тивишник иногда поглядываем – было где нахвататься.
   – И нормально берет? – заинтересовался Вадим. – Ну да, вы ж его днем смотрите!.. Что-то неладно там, вам не кажется?
   – Тоже чуешь чужие заклятья? – посерьезнев, спросил Михалыч. – Прав ты: на весь город наброшена паутина. А знаешь, кто сии колдуны?
   – Ну, теперь вас занесло в мистическую терминологию! – Вадим терпеливо вздохнул. – И кто, если не секрет?
   – Знал бы – сказал, – ответил Михалыч. – С таким секретом долго не живут… А что, очень хочешь дознаться? За этим и на Бугор ездил?
   – За этим тоже.
   – И каково там?
   – “Занавес” что надо, только из катапульты и прошибешь. А зверюги – один другого краше!
   – Ну, этого добра и здесь навалом – только за железобетоном и спасаемся.
   – Чего ж они в город не заглядывают?
   – А ты подумай, – загадочно улыбнулся хозяин. – Может, время не подошло? А скорее, они нужны здесь.
   – Это зачем?
   – Так ведь селяне тивишников не смотрят – как их еще обломать? Зато теперь сидят по своим кочкам и не квакают. А про некоторых и вовсе не слыхать, будто сгинули, даже не подобраться к ним – столько нечисти сгустилось вокруг. И чего там деется, кто знает?
   – Пся крэв, – содрогнулся Вадим, – ну и картинку вы нарисовали!
   – Я не рисую, – возразил хозяин, – только обрисовываю. Вот Оксанка – та балуется, – он кивнул на стены. – Зуд у нее в руках, что ли?
   – Скорее в голове, – поправил Вадим, снова и внимательнее оглядывая картины. – Не только зуд – талант. Уж я в этом понимаю.
   – Ты на нее глянь, – хмыкнул Михалыч. – Глазища потупила, зато ушки навострила, что мои овчарюги на дичь. Еще чуть и подгадаешь в ее лучшие друзья.
   – Да ну вас, балабол! – вспыхнула девушка. – Ну что вы всегда?
   – А чего, не так разве?
   – Конечно, мне интересно послушать. – Она пожала тонкими плечами, демонстрируя небрежность. – Сами же говорили: учись у умных людей. А здесь этого никто не видит, кроме вас да Шатуна. Тоже, знатоки!..
   Неожиданно Михалыч рассмеялся – впервые за вечер, откровенно любуясь дочкой. Может, его персональный зверь и не злобен, однако за Оксанку готов загрызть любого.
   – Ладно, хозяюшка, беги за чаем, – разрешил он. – Мы подождем.
   То ли от смущения, то ли из долго сдерживаемого гостеприимства, девушка пулей сорвалась со стула, чем вызвала у отца новый благодушный смешок. Однако, выдерживая обещание, он не произнес ни слова, пока Оксана не вернулась, осторожно неся поднос, уставленный цветистыми пузатыми чашками на столь же красочных блюдцах и хрустальными розетками, полными янтарного варенья, да хрустальными же вазами с несколькими сортами домашнего печенья.
   – По счастью, деваха умеет не только малевать, – не без гордости заметил Михалыч. – Все хозяйство на ней – оцени!
   – Папенька, вы точно коровой на рынке торгуете, – укорила Оксана. – Не стыдно?
   – А чего ж не похвалить перед хорошим человеком? – возразил хозяин. – Много ль ты встречала их, тем более в нашей глухомани? А тебе, как прочим ведьмам, требуется якорек – если не муж, так хотя бы друг.