Иванов Сергей Григорьевич. Мертвый разлив

   – Даже очень.
   – Мне тоже. Чем-то они меня беспокоят и куда побольше других. Вот вернешься из рейда – займешься, создам все условия. А сейчас, – Брон лучезарно улыбнулся и развел громадные руки, – извини, дружочек, дела! Завтра позвоню, назначу место и время.
   Приобняв Вадима за плечи, князь проводил его через всю притихшую приемную и даже не поленился лично распорядиться насчет транспорта, дабы у гостя не возникло осложнений, – во какой почет!
   С комфортом катясь через лес, рядом с молчаливым провожатым, Вадим тихонько хмыкал, вспоминая эту демонстрацию и свое удовольствие от вида крутарских физиономий, озадаченных и заинтригованных. Вообще, Брон – молодец, умеет подать себя и расставить по местам прочих. Может, и вправду есть такое призвание: правитель? Собственно, Брону даже не требовалось притворяться – просто к каждому он поворачивался одной из многих своих граней. Требуется вам, скажем, сановье величие – получите на всю катушку!.. Нет, такое надо уметь – мне-то лучше и не пробовать.
   Провожатый высадил Вадима на тихой окраине, недалеко от родного его района, и дальше он побежал легкой рысью, выполняя вечерний моцион. Эти места Вадим тоже изучил неплохо и потому “пилил” напрямик, через дворы, переулочки, пустыри, ныряя в заборные проломы, прыгая через кусты. Но еще задолго до жилых домов ощутил впереди, прямо на пути, шестерку раззадоренных сознаний, а затем услышал странные глухие звуки, перемежаемые басистыми рыками, будто это грызлись здоровенные псы. Неслышно приблизившись к изгороди, Вадим заглянул в дыру и оцепенел в изумлении: такого он еще не видал.
   Пара “химичей“, мосластых двухметровых амбалов в майках и шароварах, со вкусом лупцевала сдвоенный наряд блюстителей, видимо, устроивший засаду на здешней тропе. Исполняли они этот номер голыми руками, хотя их кулаки больше напоминали кувалды – по размеру и твердости, и по эффективности тоже. Резиновые дубинки блюстителей отскакивали от глыб “химичей“, не доставляя им видимых неудобств. Зато каждый удар силачей отзывался в доспехах противника глухим гулом, а самого латника отбрасывал на метр. А уж если такой удар попадал в голову!..
   Полагалось бы блюстителям посочувствовать, но это оказалось свыше Вадимовых сил. Пожалуй, ближе он был к злорадству. Слаб человек, слаб – увы. Как там насчет постов и молитв? Говорят, помогает.
   Не дожидаясь развязки, Вадим отступил и заспешил в обход – тем более, время поджимало. Однако далеко отойти не успел, почти сразу наткнувшись на новую сцену, тоже заметив ее издалека.
 

3. За прекрасных дам!

   На первый взгляд картинка казалась идиллической – во всяком случае, куда пристойней предыдущей. Обширный захламленный двор, густо поросший сорняком, пересекали двое: опрятно одетая женщина и девочка лет десяти в замызганной униформе. Женщина еще не была старой, а выглядела даже привлекательно: ладная, налитая, крутобедрая. Хотя смахивала на общагскую вахтершу Вадима, точно младшая сестра, и все ухватки выдавали в ней закоренелую старожилку. Обращалась она к ребенку с умильной ласковостью, словно к дочурке, – при том, что Вадим не ощущал между ними родства. Дама крепко держала девочку за руку, но та и не пробовала вырваться, робея от здешнего запустения. Судя по всему, она сбежала из ближнего питомника и теперь пробиралась домой через пустыри, чтобы не попасться на глаза блюстителям, – а женщина, видимо, вызвалась ее проводить. Странная услужливость, учитывая, что старожилы и с собственным потомством обычно обходятся без сантиментов.
   Заинтересовавшись, Вадим двинулся следом, соблюдая немалую дистанцию. Черт знает, что он заподозрил, однако предчувствия не показались радужными. Далеко идти не пришлось: вскоре мадам подвела девочку к старому, еще прочному зданию в три этажа и почти затащила в единственный подъезд, продолжая сладко увещевать. Пока все оставалось в рамках, и Вадим позволил им подняться на самый верх, сам проделав то же снаружи, благо на стене хватало удобных балкончиков. Он уже определил тут обжитые помещения, чьи окна густо затягивал плющ: наверно, для маскировки. Но тем проще в них подглядывать, притаившись на балконе.
   Квартирка была скромной, однако обставлена тщательно и любовно, даже со вкусом. Чистота в комнате казалась стерильной, а перед входом гостей встречал щекастый парень тридцати с небольшим лет и таких обтекаемых очертаний, что смахивал на свежевымытого боровчика, вдобавок выряженного не без щегольства. Еще он до изумления походил на эту сердобольную даму – вплоть до сложения и мимики, что в мужчине смотрелось странно. И даже годами уступал ей не много, хотя наверняка являлся дамочке сыном, – будто та обзавелась потомством, еще толком не выбравшись из детства. Во сколько же она начала?
   – Господи, маменька, – капризно посетовал боровчик, – сколько раз говорено: выбирай полных! На что мне такое, господи?
   Однако сноровисто раздел зацепеневшую девочку догола и прикрутил ремнями к скрипучему стулу, предусмотрительно помещенному в проржавелое корыто. Вадим изготовился было прыгать, но парень только залепил добыче рот приготовленным пластырем и отступил, озирая ее со всех сторон. Босые и пухлые его ступни переступали по ковру почти бесшумно, избегая линолеума, будто он не привык ходить по жесткому.
   – Ну что ты говоришь, Митренька! – возмутилась женщина, от порога снимая туфли и устремляясь на кухню. – И как тебе ни совестно только? Думаешь, легко было ее добыть? Сам знаешь, какие времена. Не дай бог, проведает кто – ведь камнями забьют! Никакой жалости в людях не осталось. – Энергично она зазвенела, забряцала утварью, застучала дверцами шкафов. – Тебе что приготовить сегодня: гуляшик или котлетки, – а, с ыночка?
   С кухни уже доносился дробный перестук ножей о доску, будто готовился гарнир или приправа, затем хлопотунья принялась напевать тоненьким голосом, демонстрируя отличное настроение, а Митренька все созерцал дрожащую худышку, недовольно оттопыря толстые губы. Почему-то особое внимание он уделил тугой щелке, рассекающей понизу лобковую припухлость, – единственное, что подтверждало пол ребенка, если не считать отросших до лопаток волос, спутанных и слипшихся в пряди. Наверное, тоже обделен женским обществом… “бедненький”. Иначе откуда такое подростковое любопытство?
   – Неухоженная какая, – проворчал боровчик. – Их что там, в питомниках, не моют? И ногти не стрижены!
   Экий привереда, качая головой, подивился Вадим. Сколько ж на тебя уходит, гаденыш? И сможешь ты разорвать плоть руками? По виду не скажешь. Или обманчива внешность?
   – Так ты ж не любишь пальчики, – заботливо откликнулась мамаша. – А, Митренька? И потом, это ведь как приготовить… А хочешь, ополосни ее, – предложила она, – водицы хватит. Хоть помоется напоследок. – Женщина хмыкнула и добавила с неожиданной злобой: – Понаехало вонючек, под себя гадят! А ведь помню еще, как мы бегали по улицам босиком – настолько там было чисто. И твой дедушка говорил…
   – Лучше трахну ее напоследок, – перебил парень. – Какая дурочке разница?
   – Немытую? Фу, с ыночка, не говори гадостей! Лучше потом я…
   – Мне надоело с тобой, – снова перебил он. – У тебя бедра трясутся. Могу я иногда раздолбать целку? Ты-то, мамуля, с половиной города перетрахалась!
   Решившись, Митренька принялся стаскивать тесные брюки, обнажая женственный зад. Вадим подождал, пока он спустит их до колен, надежно себя стреножив, и тогда неслышно вскочил в комнату, сграбастав боровчика за шиворот. Много сил это не потребовало, так что “напрасны ваши” опасенья!
   – Мать!! – истошно заорал тот, безуспешно пытаясь вырваться и молотя вокруг коротенькими руками. – Твою…
   Неразрешимая дилемма, думал Вадим, брезгливо удерживая толстячка на удалении. Вообще я против убийств, тем более – казней. Однако как там, в поговорке? “Волкодав прав, а людоед – нет”.
   Он ощутил спиной атаку и в последний миг сдвинулся в сторону, пропуская мимо отточенный мясницкий нож, на который его попыталась нанизать хозяйка, вступившись за откормленное человечиной дитя. Ах, эта “святая материнская любовь”!.. На следующем шаге, не сумев затормозить, дамочка вонзила тесак между лопаток сына и завизжала в смертельном ужасе, заглушая его хрип. А всадила она клинок с неженской силой, так что тот наверняка достал сердце. Уж не сама ли мать забивала жертвы? Или только стояла на подхвате? Ах, семейка!..
   Поспешно отпрянув еще дальше, Вадим подхватил девочку вместе со стулом и переставил в дальний угол, отчего-то уверенный, что вне корыта здешние аккуратисты не станут на нее покушаться. Следующим порывом было сбежать, не дожидаясь тягостного финала, однако Вадим задавил слабость. А ну как дамочка и без сынка продолжит охоту? Еще неизвестно, кто здесь “направляющая сила”!..
   Заколотый боровчик уже обвалился на пол, судорожно дергая ногами. Из раззевающегося губастого рта обильно струилась кровь, выпученные глазки едва удерживались в орбитах. Женщина стояла над ним точно памятник, сцепив побелевшие ладони.
   – С ыночка, – растерянно сказала она. – Говорила ведь: не серди маму. Что же теперь… И ковер весь испачкал, надо ж как!
   Про Вадима она, похоже, забыла – как и про девочку-ужин. Надолго ли?
   – Как зовут? – спросил он и добавил с усилием: – Вас.
   – Ангелина Серафимовна, – ответила она машинально. – А его – Митрофан. Мальчик мой…
   Ух ты! – подивился Вадим. Даже отчество совпадает. Может, они и вправду с вахтершей сестры? Тесен мир.
   – Что же нам делать теперь, Серафимовна? – произнес он. – Не получается просто разойтись – ну никак!
   – Зачем же расходиться? – возразила женщина, наконец подняв на Вадима заплаканные глаза, и с готовностью принялась расстегивать натянутую блузку (“полна пазуха грудей”), складывая переспелые, но еще тугие губы в обольстительную улыбку. – Разве нам нечего обсудить?
   Наверное, она искренне скорбела по сыну, но что делать, сперва следовало подумать о выживании – первый рефлекс любой хищницы. Главное уцелеть, а детеныши дело наживное. Так почему не нажить их прямо сейчас, от эдакого самца? А заодно словить кайф, какой подвернется, – сколько той жизни, да? И посчитаться с убийцей, если повезет. Или же обзавестись защитником и добытчиком, если повезет еще больше. А с ыночку еще успеем оплакать – потом, на досуге… Действительно, редкостная шалава!
   – Не сейчас, – ответил Вадим. – Времени нет, и поразмыслить обоим не вредно. Подождете меня до завтра, ладно?
   – Это не я, не я! – приговаривала женщина, хватаясь за его рукава, пока Вадим заталкивал ее в темный чуланчик. – Это Митренька меня заставлял – принудил!..
   – Ну да, “токмо волею пославшей мя супруги”! – хмыкнул Вадим, осторожно закрывая дверь, чтобы не защемить пухлые пальцы.
   – Он ведь обжорка был, прости господи, не прокормить никак, – частила хозяйка. – И мясо – ну так любил! Что было делать, а? Кругом – никакого порядка… И эта девчонка – она ж из приемника сбежала, правда! Государство кормит ее, одевает, воспитывает, а этой соплячке все мало, мало… Да она все равно бы плохо кончила, паршивка, Крепость бы предала! Разве можно допустить? Мы ж как санитары, улучшатели породы… мы с блюстителями в едином строю!.. А еще эти охальники, лапальщики, блудники, которым только и нужно было… Думаете, их тоже – ни за что? Ведь получали свое сполна, и только затем Митренька их…
   Дальнейшие слова растворились во всхлипах, разжалобивших бы и куда менее сентиментальных. Вздыхая, Вадим подпер дверь торцом тяжелого шкафа, под завязку набитого разнообразным тряпьем, и только затем принялся за девочку, покорную точно кукла. Ее омертвелость уже начала Вадима тревожить: как бы такой шок и вправду не оказался гибельным. По крайней мере, крыша у малышки может уехать далеко – и не проклюнется ли тогда еще один “Митренька”? И чем займется она: примется убивать обессиленных любовников, точно паучиха? Что ж, дело житейское: за скотство одних почти всегда отдуваются другие, – а первые знай свинячат себе дальше!.. Впрочем, Митренька свое уже отхрюкал.
   – Все-таки скажите: зачем? – не утерпел Вадим перед уходом. – Вам что, белков не хватало? Или это особый вид гурманства? Чего вы добивались, а?
   – Силы, – неожиданно донеслось из-за двери. – Хоть немножко! Вокруг творится такой страх, особенно ночью, а мы слабы и ничтожны перед десницей божьей – кто нас защитит? А ну как и сюда заявится Мститель!..
   Видимо, имелись в виду мясорубы, успевшие впечатлить уже многих.
   – Как раз тут ему нашлось бы чем заняться, – проворчал Вадим, – если он и вправду приходит для мести.
   “Но вот за чьи грехи расплачиваются такие малышки? – добавил он мысленно. – Уж не за наши ли, а?”
   Девочка оставалась едва вменяемой, пока Вадим нес ее, укутав потеплей, в поселок “росичей”. И даже не пикнула, когда он передавал ее на попечение Броновских девиц. Уже бегом, наверстывая время, Вадим устремился по освоенному маршруту обратно. И скоро, вынырнув из-за кустов, вступил в Крепость, не замеченный ни единой душой.
   Комендантский час еще не начался, однако по улицам курсировали патрули из добровольческих бригад, задерживая припозднившихся малолеток, а прочих беря на заметку. Из многих нынешних починов, поощряемых или, во всяком случае, игнорируемых властями, этот был не худший (упаси боже столкнуться, к примеру, со старожилами-“ищейками”), однако и от таких встреч настроение не улучшалось. Благодаря обостренному чутью, Вадим замечал патрули за несколько кварталов – куда раньше, чем они его, – и обходил, избегая унизительных объяснений. Только перед самым домом его чутье дало осечку – а почему, Вадим сообразил, когда разглядел вожатую этого патруля.
   – Бог мой, Дина! – воскликнул он. – Сколько лет? Вот мы и встретились наконец!
   А мысленно добавил: господи, где это – стройная шея, хрупкий стан, изящные коленки, тонкие пяточки; куда все подевалось? Теперь ее фигура, от шеи до пяток, раздалась вдвое, а прежние изысканные формы, до сих пор являвшиеся ему в снах, скрылись под наслоениями жира, обезобразившими бедра, складками покрывшими бока и живот, огрубившими кожу, некогда такую нежную, атласную. А лицо сделалось тяжелым и щекастым, дрябло провиснув книзу – как и погрузневшие груди, в юности задорно торчавшие вперед. Даже запах у Дины изменился и загустел, как будто вместе с фигурой она утратила чистоплотность. Что делает с нами время, а? Впрочем, не со всеми.
   – Надо же – Смирнов, собственной персоной! – сухо признала его Дина. – И даже помолодел. Место работы прежнее?
   – Место проживания тоже, – подтвердил Вадим. – А у тебя как?
   Не поддержав дружеского тона, она продолжила:
   – И общий распорядок ему по-прежнему не указ!.. Еще не нарезвился? А ведь пора угомониться, не мальчик уже.
   – Эй, ты куда меня определила – в гуляки? – удивился Вадим. – Разве я давал повод?
   – Ты всегда думал об этом – что я, не помню? Все вы одинаковы: лишь бы хапануть больше! А отдавать кому – нам, что ли?
   Кажется, Дина тоже озлобилась на весь мир, действительно обошедшийся с ней неласково, а заодно – на Вадима, хотя тот старался ее не обижать. Но чаще ведь обижаются на то, чего недодали, хотя могли. И на тех, кто не оправдал надежд, которые даже не потрудился внушить сам.
   – Диночка, – косясь на строгих теток из ее команды, осторожно спросил Вадим, – что, я и вправду остался должен? Так ты скажи!
   – Конечно, должен – губернии, Крепости, народу! Кто тебя кормит, содержит, кто тебя выучил, наконец?
   Господи, даже умилился Вадим, до чего знакомая песня! Сейчас и меня, наверно, примутся кушать.
   – А что это: народ? – с искренним интересом осведомился он. – Наверно, это такой большой дядя, добрый, но справедливый, который все видит, все знает, всем благодетельствует и каждому воздает по заслугам – вроде единого бога, да? Или это мы же сами? Тогда давай говорить конкретно: вот тебе, Дина, сколько я должен?
   – Ты зубы мне не заговаривай, умник, – прошли те времена! – рассердилась она. – Теперь сам будешь меня слушать!
   – А тебе найдется что сказать? – удивился Вадим. – Диночка, я же с охотой – только обойдемся без зрителей, ладно? Как-нибудь заглянешь ко мне в гости…
   – Еще чего! – громыхнула Дина. – Ишь, разбежался! Я замужняя женщина, не какая-нибудь…
   – Нонна? – вставил Вадим, болезненно морщась.
   – Кто?
   – Так, вспомнилось. Раньше ты не была настолько… зычной. А может, это я стал лучше слышать?
   – Послушайте, Смирнов, – вожатая переключилась на официальный тон, – если мы еще хоть раз…
   Дальше можно было не слушать, ибо на сей счет уже не раз проходились блюсты – а у кого еще могла Дина набраться нужных фраз? Похоже, форма пришла здесь в соответствие с содержанием, грустно размышлял Вадим, пока длилась речь. Диночка всегда любила вкусно поесть и мягко поспать, а теперь, похоже, это сделалось главной ее усладой, как у кастрированной кошки. Что называется, “обабилась”. Влилась в общие ряды губернских бабенок, поглупевших и обленившихся, раздобревших на макаронах с картошкой, – и теперь тому же учит других. А ведь из нее могла получиться образцовая светская дама, утонченная и сексапильная, – при надлежащей-то дрессировке. Может, это не оптимальный вариант, но уж куда лучше нынешнего!
   – Ладно, пока что ко мне претензий нет? – вежливо спросил Вадим, когда она выговорилась. – Извини, Диночка, спешу – темнеет уже. Где тут расписаться насчет предупреждения?
   Все-таки Дина помнила его достаточно, чтобы почувствовать насмешку. Молча отвернувшись, она затопала по улице дальше, неуклюже ворочая подушечным задом, сопровождаемая собственной сворой. И Вадим отправился своей дорогой, вздыхая и качая головой: что делается, а? “Каких людей теряем!”
   Уже открывая дверь в квартиру, Вадим заподозрил неладное: в замке явно ковырялся посторонний. В самом деле, из глубины квартиры доносились приглушенные голоса. Настороженно Вадим заглянул в комнату и застыл: на его стареньком диване расположились друг против друга Юлька с Тимом и оживленно трепались, прихлебывая ароматный Алискин чай из щербатых чашек. Увлекшись разговором, они даже не заметили появления третьего. Сегодня на Юле были джинсы в обтяжку, очень просторная цветистая футболка и знакомые уже босоножки.
   – Нормально! – качая головой, восхитился Вадим. – Ребята, я вам не помешал?
   Гости разом замолчали и повернули к нему подвижные лица, чем-то даже похожие. Наверное, тем, что оба смахивали на обезьян, – только абсолютно разных: от очаровательной до облезлой.
   – А, то ты, – пробормотал Тим без восторга.
   – Тебя сие удивляет? – поинтересовался Вадим. – Ну, извини. – Он глянул на Юлю: – А вот тебя как впустили?
   – Подумаешь! – фыркнула она. – У тебя ж не замки, а слезы: ногтем открываются.
   – Она не теряется, – одобрительно заметил Тим. – Молодец!
   – Ее захочешь – не потеряешь, – проворчал Вадим. – И бабку ты тоже – к ногтю?
   – Еще проблема, да? Эти пеньки скрипят, пока несмазаны.
   – Ясно, – кивнул он. – А смазки у тебя вдосталь, уж я знаю.
   – Это какой еще смазки? – встрепенулся Тим.
   – Не влезай, убью, – предупредил Вадим.
   Пододвинув кресло к столику, он тоже сел, с наслаждением вытянул гудящие ноги. Юлька следила за ним с любопытством.
   – Что? – спросил Вадим.
   – Хочется оголиться, да? – предположила она. – Так давай!
   – Ага, щас… Только зрителей соберу побольше.
   – Господи, как ты старомоден!
   – Ну да, – подтвердил Вадим, – я старый, трухлявый, уставший от жизни пень… Кто бы напоил меня напоследок чаем?
   – Нет проблем. – Соскочив с дивана, Юля упорхнула на кухню.
   Не спеша Вадим сфокусировал взгляд на Тиме, покачал головой.
   – Я при чем? – поспешно удивился тот. – Откуда мне было знать, что здесь – она?
   – И однако ты не постеснялся распушить хвост, – сказал Вадим. – В чужих угодьях, на чужую добычу. Молодчага, Тим!
   – Ну больная тема, согласен. Так случилось, что меня еще волнуют эти проблемы, – в отличие от тех, для кого они в прошлом. И я не стыжусь в этом признаться, опять же в отличие от других. Что естественно – не стыдно.
   – Это ты блюстам можешь объяснить, когда рассядешься по нужде на дворцовой площади, – проворчал Вадим. – А я про другое толкую. Имеешь ты понятие о чужой собственности или и тут за общинные отношения?
   – Да брось, Вадя, – будто я не знаю твоего чистоплюйства! Все равно же не клюнешь на малолетку?
   – И тебя, старого кобеля, к ней не подпущу – имей в виду.
   – Эгоист! – поморщился Тим. – А если сама захочет?
   – Тогда выметайся прямо сейчас, – предложил Вадим. – Посмотрим, кого она предпочтет.
   Тим поднял руки, сдаваясь.
   – С обак ты на сене, – произнес он со вздохом. – Ладно, осаду снимаю. Кстати, где ты так задержался? Вроде у тебя ничего не планировалось на этот вечер.
   – Как и на прошлую ночь. Однако кое у кого планы не совпадают с моими.
   – Это у кого же?
   – Как раз это я и пытаюсь выяснить – по неофициальным каналам.
   Сощурив глаза, Тим внимательно оглядел комнату – похоже, впервые за сегодня, с начала визита слишком сосредоточенный на гостье. Озадаченно присвистнул.
   – Как я понимаю, встреча была теплой, – заметил он. – И чего от тебя хотели?
   – Не сказали. А я не успел спросить.
   – Тогда это не репрессоры – те любят поговорить. И они не ушли бы так просто.
   – Можно подумать, ты у них в наводчиках, – проворчал Вадим. – Слушай, Тим, у тебя же обширный круг знакомцев – никто последнее время не исчезал без предупреждения?
   – Ну, Вадичек, кто ж о таком предупреждает!
   – Но случаи были?
   – Допустим.
   – И ты полагаешь, будто они просто слиняли?
   – Почему нет? Если они надыбали на подходящий канал… Я же общаюсь со специфической публикой!
   – А может, их унесли “вороны”?
   – Что еще за вороны? – не понял Тим.
   – Разве ты не слышал ночью гула за окнами?
   – Вообще-то ночами я сплю. А что, этот гул сильно отличается от автомобильного?
   – В том и дело, что нет, – потому внимания не привлекает.
   – Так это вертушки, да? – сообразил Тим. – Похищения – ни фига себе! Мало было маньяков на улицах, теперь забираются в квартиры. Неужто кто из крутарей разрезвился?.. И знаешь, раз уж зашла речь, пропадают-то самые заметные фигуры!
   – Ты мне льстишь, – пробормотал Вадим. – Что же это – работорговля? Или кто-то обзаводится собственными шарашками?
   – Не слишком ли масштабно для частного сектора?
   – Ну не на мясо же их пускают?
   – Скажешь! – Тима даже передернуло. – Не доставало нам каннибализма!
   – Тебе-то чего пугаться? – усмехнулся Вадим. – Твоего мяса хватит разве на холодец.
   – Но сам я, в отличие от тебя, мясо потребляю! И если бесперебойные мясные поставки объясняются именно этим…
   Но тут в комнату вступила Юля, торжественно неся поднос с пирожными и тропическими фруктами, давно уже здесь не виданными (а некоторые – так и вовсе), и Тим прикусил язык.
   – Чаек готов, – объявила она. – Как наш зануда-старикан – еще не помер?
   – Дождешься от него! – откликнулся Тим, с воодушевлением поднимаясь навстречу. – Ну-ка, ну-ка, чего там у нас?
   – Думаешь, и тебе перепадет? – спросил Вадим. – Поостерегись отъедаться – а вдруг вправду?..
   Потянувшись, он надавил на круглую ручку одного из шкафных ящиков, и тотчас из укрытых в стенах динамиков зазвучала нежная мелодия. Покрутив ту же ручку, Вадим отрегулировал звук и снова откинулся в кресле. Его фонотека старой эстрады мало чем уступала книжной коллекции, а по нынешним временам вообще могла оказаться лучшей в Крепости – теперь в чести другая музыка, со “смыслом”. Юля с любопытством крутила головой, пытаясь разобрать, откуда идет звук. Затем вопрошающе уставилась на Вадима.
   – Диву даешься, до чего наши Главы нетерпимы к тому, что исходит не от них, – произнес он. – Казалось бы, причем тут забугорная музыка, совершенно безобидная по текстам? Или же любая из местных, хоть на чуть выпадающая за рамки? Ан нет, и этого не одобряют! Почему, как думаете?
   – И почему? – сейчас же спросила Юля.
   – На сей счет у меня собственная теорийка. Вот, скажем, мне для чего нужна музыка?
   – Для чего? – опять подхлестнула она, хотя вопрос был риторический.
   – Чтобы заслониться от посторонних шумов, заодно отстранившись от всех, – вдобавок, хорошие мелодии поднимают настроение. Выходит, властям не нужно, чтобы я был спокоен и весел? Им выгодно, когда я раздражен и разряжаю досаду на ближних. Вот если все ненавидят всех, тогда без Глав не обойтись: надо ж кому-то улаживать склоки? Всеобщая разобщенность – вот чего они добиваются! Разрыв любых горизонтальных связей – чтобы сплошь подменить их вертикальными.
   – Ну, понесло! – скривился Тим и подмигнул Юле, будто призывая к снисходительности. – Дай тебе волю, Вадичек, ты же и вовсе отринешь государственность, разве нет?
   – Лично мне она не нужна, – подтвердил тот, – во всяком случае, в ее директивном качестве. Ибо никогда я не заступлю на чужую территорию, пока меня не позовут, – и то еще неизвестно. А к себе никого не пущу, пока сам не захочу. И если бы остальные так не любили влезать в дела других!.. Собственно, для того государство и нужно, чтобы бить наглецов по рукам. Но беда в том, что само оно – первый влезальщик, ежели его не придерживать. А наши “вековые традиции” как раз приучили нас к лишней терпимости, да еще православие добавило: как же, всякая власть от бога и всю ее – Советам!.. Вот и пожинаем теперь плоды тоталитаризма: слишком привыкли жить колхозом – еще до того, как в них стали активно загонять.