Страница:
– “Как не порадеть родному человечку?” – хмыкнул он. – Тем более, и самой перепадает немало.
– С чего ты сегодня такой сердитый – а, honey? – укорила Алиса. – На всех кидаешься, аки голодный wolf.
– Одиночества хочу, – вздохнул Вадим. – Достали меня сегодня!
– Вот переселят в общинный дом, по дюжине братиков в комнату, чего станешь делать?
Да по двое на койку, добавил он мысленно. Да в два яруса. И с общим тивишником, наглухо подключенным к однопрограммному кабелю, словно иосифские матюгальники. И с расписанным поминутно режимом, нарушения которого приравниваются к святотатству – при общем одобрении, как всегда. Не-ет, это будет последней каплей!
– Ну, так чего?
– В общине-то? – Вадим засмеялся. – Перекусаю всех – от братиков до отцов. Думаешь, теснота сближает людей?
– Разве нет?
– Людей сплачивает отстраненность. Это скотина сбивается в стадо: чем плотней, тем комфортней, – а нам требуется дистанция. Помнишь байку про влюбленных, привязанных лицом к лицу? – Вадим покачал головой: – Может, наши управители не так и глупы? Лучший способ разделить людей, чтобы спокойно властвовать, – расселить их по коммуналкам.
– По общинам, – поправила Алиса.
– Того пуще! Лично для меня это станет последним днем в Крепости.
– И куда ж ты денешься?
– Не пропаду, – заверил он. – “В жизни всегда есть место”, и я эти места знаю. На свое счастье люблю “разбрасываться” – в отличие от Марка. Потому, видно, его и раздражают такие, что нас не просто загнать в угол: всегда отыщется запасная норка!..
– Попробуй только от меня сбежать! – пригрозила женщина. – Из-под земли достану!
– Ты же первая от меня отречешься – “прежде нежели пропоет петух”… Засим бросаю вас, – добавил Вадим, поднимаясь. – Чао, Алисочка!
До чего ж удивительны взращенные социализмом люди! – размышлял он, спускаясь по лестнице. Ладно бы в прежние времена, когда ревнивый режим всеми силами сохранял у поднадзорных невинность, – но теперь, после распахнутых шлюзов, из которых на головы низвергнулось столько!.. Неужто в политике потеря невинности обратима? Конечно, Главы очень удачно вернули подданных к однопрограммности, оградив от внешних искусов, – но ведь те особенно не возбухали! Так, поворчали по кухням и опять дружно пораззявили рты: нате, кормите нас с ложечки, как раньше. Затем покусились на дорогое, принявшись урезать пайки, и вот тут конструкция закачалась. Но правители ловко вывернулись из-под удара, поделив поданных на горожан и селян, старожилов и новоселов, спецов и трудяг, – и снова народ показал себя стадом. Вот где пошли разборки, кому и сколько положено крошек с барского стола! А когда, чуть позже, из всех выделили “золотую тысячу”, разве хоть кто-нибудь возмутился? Уже поговаривают о введении титулования, от “благородия” до “сиятельства” и “светлости” включительно, – а чего, разве это намного смешней, чем обзывать всех “товарищами” или, как сейчас, “братьями” да “отцами”? Наши всеядные проглотят и такое, не поперхнутся. Непонятно только, для кого приберегаются “высочества” да “величества” – ведь без них перечень неполон?
– Заходи.
Погрозив ему кулаком, гость прошмыгнул в сумеречную комнату, опустился в любимое кресло и тут же поджал под себя ноги в теплых носках, словно турок. Подождав, пока Вадим запрет дверь, осведомился:
– “Ну, что у нас плохого?”
– “А у нас в квартире газ”, – ответил хозяин. – Был.
Почему-то обоим нравилось цитировать старые фильмы и книги, в том числе детские, – может, оттого, что знали друг друга аж с тех времен, задолго до Отделения. А многие ли еще помнят тогдашние подробности?
Звали гостя Тимофей Филимонович Славин, проще говоря – Тим, с Вадимом он приятельствовал с первого курса одного престижного московского ВТУЗа, а после распределения угодил с ним в один город, причем добровольно: областный центр как-никак, не какое-то захолустье. (Зацепиться за Москву тогда мало кому удавалось.) Потом их пути надолго разошлись, и за длинную жизнь у обоих накопилось всякое. Но связей друг с другом они не теряли, а в последние месяцы их странная дружба обрела второе дыхание – как будто после многих крушений Тиму потребовалась надежная гавань, где он смог бы заделать пробоины, не опасаясь получить новые.
– Гля, чем разжился! – похвалился гость, выкладывая на стол банку с консервированными в собственном соку ананасовыми кольцами (любимой закусью морячков, с которыми одно время соседствовал Вадим, – даже в советское время это было дефицитом). – А? Уметь надо!
– И это все, что ты умеешь?
Больше всего Тим смахивал на обезьяну – жилистый, ловкий, напористый и любопытный, с подвижным морщинистым лицом и покатым лбом, облагороженным глубокими залысинами, с тощими волосатыми конечностями и круглым пузиком. Однако женщинам нравился до изумления. И сам любил их не меньше – как многое в этой грешной жизни. Сколько Вадим помнил, Тим всегда был игроком и авантюристом, постоянно вязнул в сложных интригах, с женщинами или начальством, был подвержен порокам и поддавался самым разным искушениям, однако каяться неизменно приходил к Вадиму, будто избрал его своим исповедником. (Нашел, называется, святошу!) Правда, делился Тим не только сокровенным – а знал он немало, всего и обо всем, легко общаясь со многими, аккумулируя сведения точно губка.
– Кто умеет, так это Марк, – добавил Вадим, небрежно вскрывая заветную баночку. – После его разносолов меня трудно удивить.
– Не зарекайся, – сказал Тим. – Ты когда-нибудь ел молочный суп с селедкой?
– Иди ты, – не поверил Вадим. – Надеюсь, не с соленой?
– А лягушачьи ножки пробовал? Помнится, будучи проездом в Париже…
Единственный раз в жизни Тим действительно мотался за рубеж, посредством многозвенных ходов устроив себе командировку. Может, в самом деле добирался до Франции, хотя вряд ли. Вот ГДР – куда ни шло, тогда это было реально.
– Зато я знал человека, который лопал лягушек живьем, – похвалился Вадим, – будучи на уборке сена. Есть еще люди в русских селеньях!
– Сам видел? – загорелся Тим. – Что, прямо при тебе?
– Я смотрел на того, кто это видел, – усмехнулся Вадим. – Ты же знаешь, какой я впечатлительный! Самое забавное, что как раз ножки этот чудак есть не стал – побрезговал, верно. Зато уж остальное, по пьяной-то лавочке… Ладно, приятного тебе аппетита, – добавил он, доставая из стола миску с самодельным печеньем, только вчера изготовленным в самодельной же духовке. – Если захочешь подробностей, вроде сочащейся изо рта зеленой жижи и тщательного пережевывания внутренностей…
Тим залился радостным смехом. Когда-то, в стародавние времена, он погорел на служебном рвении, угодив с микроинфарктом в больницу прямо из КБ, – и с тех пор ничего не подпускал близко к сердцу. Может, за легкий нрав и любили его женщины – по крайней мере, за нрав тоже. Или же за то, что Тим не жалел для них комплиментов, – господи, да кому нужна она, эта правда!.. А может, за особенный запах: говорят, дамочки на такое клюют. Хотя явственно ощущал его, пожалуй, только Вадим – своим обостренным, надчеловеческим обонянием.
Смотавшись за предусмотрительно разогретым чайником, Вадим разлил кипяток по тяжелым полулитровым чашкам и щедро заправил отличным чаем, поставляемым благодарной Алисой, – кстати, одна из причин, почему заядлый чаевник Тим так возлюбил здешние посиделки. К тому же, на правах гостя, ему не приходилось ничего делать – впрочем, тут и не было особенных хлопот, все под рукой. Вообще, в тесноте комнатушки имелись свои преимущества. Расположившись по центру, Вадим мог дотянуться почти до любой точки, даже не вставая. И для освещения вполне хватало настольной лампы – тем более, в такой поздний час не стоило привлекать лишнего внимания. (А вдруг вахтерша по-прежнему заглядывает под двери?)
– И как прошла сегодняшняя встреча? – спросил Тим, беря чашку в обе ладони, словно японец, и с наслаждением вдыхая густой аромат. – Успели-то хоть? Видел я, как Марчик подкатил! Кстати, могу на стреме постоять.
– Может, и со свечкой? – откликнулся Вадим. – Пошляк!.. Нет там ничего, понял? И не было.
– Ну да, будто я Алиски не знаю!
– Значит, не знаешь. Или меня.
– Ну и дурак, – заклеймил Тим. – Такая женщина!
Он даже глазки закатил от вожделения, кудахча по-восточному: “Вах, вах, вах”. Его всегда тянуло на пышности.
– Сейчас мне интересней ее муженек, – сообщил Вадим. – Очень показательная трансформация – прямо образцовая.
– Транссексуал, что ли? – сострил Тим. – Маленький, это на любителя. Хотя подобной пакости я не ожидал даже от Марка.
Вадим не поддержал шутки, да и не одобрил.
– Понимаешь, – сказал он, – слишком быстро меняются люди, даже внешне, – будто происходит разделение на породы. Первые годы было не так заметно.
– Вот возьмем, к примеру, тебя…
– Я не меняюсь, я совершенствуюсь, – возразил Вадим. – Неудачный пример – попробуй снова.
– Хорошо, а я?
– А ты, словно тот моряк: привязался в шторм к мачте, чтобы волной не смыло.
– Надо думать, мачта – это ты?
– Догадливый. Кстати, относится не к одному тебе. Тут целый экипаж!
– Не слишком ты скромен, а?
– Братец, чрезмерная скромность, как и прыщики, проходит с возрастом. Уж о ближнем моем окружении данных хватает!
– В отличие от дальнего, верно? – подсказал гость. – Выходит, самое время расширять круг.
– А почему, думаешь, я пасу Марка?
– Думаю, все же из-за Алиски, – хмыкнул Тим, сладостно вгрызаясь в печенье. – Чего там между вами – дело темное. Но без нее ты давно б послал Марчика подальше, просто из брезгливости. Да и он не стал бы терпеть твои наезды.
– Я надеялся, он хоть что-то знает.
– Ну?
– Если знает – не признаётся. Хотя и злится.
– Допрыгаешься, – посулил Тим. – Нашел себе забаву – дергать тигра за усы!
– Скорее уж крысу.
– А крысы, чтоб ты знал, сумеют и тигра загрызть, ежели навалятся скопом. “Нам не страшен серый волк: нас у мамы целый полк!” Большого-то зверя еще можно завалить – хотя бы сдуру. – Тим вдруг умолк и поглядел на хозяина с любопытством: – Ну, чего кривишься – зубы болят?
– Не понимаю, на чем держится здешний режим, – признался Вадим. – Экономику развалили, от мира обособились – и все ж ухитряются содержать прорву нахлебников, не срываясь ни в голод, ни в разруху. Сил не хватает обуздать крутарей или подмять частников, как бы ни хотелось, зато пресловутый “занавес” сработан, похоже, из броневой стали. Уровень жизни в народе упал на порядок, при том что верхушка благоденствует, – и хоть бы кто-нибудь возмутился!
– А чего им возбухать? – посмеиваясь, заметил Тим. – Сам же сказал: голода нет, какая-никакая конурка имеется, и при всем том вкалывать по-настоящему не заставляют. Чего еще желать простому люду? Слава богу, у нас не дикий Запад, где принято надрываться ради несчастного загородного дома в три этажа и пары тачек на каждого из членов семьи. А скоро нас и вовсе рассадят по камерам и даже на прогулки будут водить строем, чтоб не бузили, – порядок будет, представляешь?
– Они бы, может, и хотели, да где взять силу? “Бодливой корове…”
– Когда потребуется – будь спок, – заверил Тим. – Как они с нашим Отделением, а? Откуда только что повылезло!
– Думаешь, у них бездонный мешок с сюрпризами?
– Кто знает, Вадя, кто знает. И выстроят нам такой лагерь!..
– Не настолько ж мы дураки, чтобы дважды влететь в одну яму?
– Да кто нас спросит! – засмеялся Тим. – И вообще, родной, ты слишком хорошо думаешь о людях – по себе, что ли, судишь? Да ты представляешь, сколько народу сейчас грезит о персональной камере, хотя б и с видом на помойку! И чтоб надежная крыша над головой, и гарантированная кормежка, и ежевечерняя жвачка по тивишнику. Что ты – это ж предел мечтаний! Собственно, уже сейчас многие живут так, и не нужно им больше ничего. Служба, дорога, дом – все!
– Тебя устраивает такая жизнь? – спросил Вадим. – Меня – нет. Бездельников у нас полно, согласен, да ведь и работяг немало! А каково сейчас людям одаренным? И все равно шагают в едином строю неизвестно куда.
– А разве ты не в нем?
– По крайней мере, я плетусь в последнем ряду. Подвиг, конечно, небольшой, но если б эта тенденция стала массовой…
– Так ведь не станет?
– К сожалению.
– Не знаю, не знаю, – сказал Тим. – Сам знаешь, я, в общем, не тупица, однако шалопай и бездельник, каких мало, и главная проблема – заставить меня вкалывать. Так что хорошая плетка по заднице мне бы не помешала.
– К дьяволу ее – пряник, куда ни шло!.. Тем более, хорошая плеть редко сочетается со здравым умом, и погонят тебя в такие края, куда ты вовсе не собирался.
– “Куда Макар телят не гонял”, да?
– Или “ворон костей не заносил”, – еще сгустил краски Вадим. – И чего нас вечно тянет на неизведанные тропы? Так и норовим оказаться “впереди планеты всей” – одним большим скачком, точно китайцы.
– Скучный ты человек, Вадик, – не любишь экспериментов. В тебе “иссяк дух авантюризма”.
– Я не желаю быть их объектом. Кто хочет пусть экспериментирует, только без меня. Слава богу, человечество уже накопило немалый опыт – не худо бы для начала его освоить.
– Есть мнение, что для нашего менталитета не годятся чужие рецепты.
– Свежая мысль! – фыркнул Вадим. – За последнюю дюжину лет ею уже попользовались все: от латышей до туркменов, – точно уличной шлюхой.
– Учение всесильно – следовательно, верно, – наставительно заметил Тим. – Или наоборот? Во всяком случае, нашу “загадочную душу” ты, инородец, лучше не замай!
– Если что-то годится для американцев с японцами, то и мы как-нибудь втиснемся, – сказал Вадим. – А все эти байки, об исключительности, выгодны одним властолюбцам, а годятся лишь закомплексованным дуракам.
– Коих большинство, – напомнил Тим. – А как же наша “соборность”?
– …сказал баран барану. Вообще, среди разумных людей это зовется стадным инстинктом. Есть чем гордиться, да?
– Но разве человек не стадное животное?
– Общественное! Почувствовал разницу?
– Ну да, конечно, – подхватил Тим. – Когда в стадо сбиваются люди, это уже зовется обществом, верно?
– Люди не сбиваются в стада, если они люди, – даже и в стаи. Разуму нужна свобода!
Вадим и сам поморщился – настолько выспренно это прозвучало. Однако не отказываться же от смысла из-за неудачно выстроенной фразы? Он потянулся за чайником и подлил кипятку в загустевший чай – себе и Тиму. Последний, правда, любил чаевничать покруче, а в прежние времена и вовсе заваривал по трети пачки на чашку, – но и без того он слишком легко возбуждался, с полуоборота.
– Хорошо говорить тебе – сильному, – проворчал Тим. – Ты-то распорядишься своей судьбой, если захочешь. А каково слабым?
– Я себя сильным не считаю, – возразил Вадим. – Хочу я куда больше, чем делаю, даже когда все зависит от меня. Правда, большинство и на такое не способны – зато очень изобретательны в оправданиях.
– На меня намекаешь? – поинтересовался Тим. – Как будто мне есть куда деваться!..
– А что мешает тебе перейти, скажем, в частники? Ты ведь всегда мечтал о самостоятельности.
– Во-первых, не так это просто: мы ж крепостные не только по названию, сам знаешь. И даже паршивые наши конурки приписаны к КБ, а стоит из него выйти… Во-вторых, кому там нужны мои таланты? Здесь меня хоть и достают, однако погоняют не слишком и не мешают удовлетворять любопытство за государственный счет – пока отчетность в порядке. В-третьих, подпасть под власть крутариков немногим лучше.
– Но там хотя бы есть выбор.
– Если повезет, – сказал Тим, – и то – поначалу. А в общем, такое же крепостное право, только поводок чуть длинней.
– Вот я и говорю, – хмыкнул Вадим. – Оправдываться мы умеем.
– Это доводы, чудило, – возмутился спец. – Не оправдания – доводы!
– Ну да, уровня: если не вполне белое – значит, черное. Конечно, полной свободы тебе не дадут нигде и никогда, но ведь ты даже кусочка ее не желаешь – под тем предлогом, что не предлагают всю. Если б это не затрагивало тебя лично, ты сам бы понял, насколько нелепы такие “доводы”.
– Хорошо, а почему ты туда не уходишь?
– Во-первых, по своему психоскладу я не предприниматель, не лидер и не воин…
– Зато умелец, каких поискать!
– Во-вторых, здесь пока интересней. Крутари мне, в общем, понятны – во всяком случае, тамошние странности тутошним не чета. Льщу себя надеждой, что шевелить мозгами умею не хуже, чем руками.
– Все ты врешь! – мстительно сказал Тим. – Ты ж у нас христосик, филантроп, а здесь в тебе нуждаются многие – вот ты и рассиялся сердцем, будто тот придурошный Данко! И обойдутся с тобою как с ним, когда догоришь, – все же Горький был не глуп.
– В отличие от тебя. Где ты видел таких филантропов?
– Вон, сидит один!..
– На, залейся, – сказал Вадим, заваривая гостю свежую порцию чая, ибо прежнюю тот уже допил, а заодно почти прикончил и собственные консервы, оставив хозяину последнее ананасовое колечко. – Бог с ними: с крутарями, с филантропами… Поговорим лучше о Крепости.
– Ну чего ты к ней прилип? Стоит худо-бедно, не рассыпается – и слава Основателю! Может, это и вправду нам больше подходит, может, мы действительно ближе к китайцам? Почему не допустить, будто планомерные, последовательные реформы сверху способны привести к благоденствию – пусть не быстро, зато без лишних потрясений?
– Братишка Тим, ты все-таки технарь, а рассуждаешь как заправский чинодрал – вроде того же Марка, – подколол Вадим приятеля. – Ну напрягись, попробуй выстроить модель этой системы, показать ее механизмы, кабели, движители. Только собери ее из реальных деталей, не из придуманных. Ты ведь умеешь подмечать людские слабости – не только же затем, чтобы позлословить? Поставь себя на место Глав – захочешь ты делиться властью? А если захочешь, то кто тебе это позволит?
– Интересно, на что ты намекаешь? – спросил Тим. – На заговор таинственных злоумышленников? Так не ты первый!
– “Не следует умножать число сущностей”, – согласился Вадим. – Вообще меня никогда не вдохновляли поиски тайных врагов, столь у нас популярные, – почти все можно объяснить собственной дурью. Однако на сей раз действительно не складывается.
– В конце концов, много ты в этом понимаешь! – с презрением сказал гость. – Может, ты обществовед? Или социолог? Ты же технарь, как и я, в крайнем случае – менестрель. Оставь эти странности гуманитариям.
– Дипломированным, подтвержденным?
– Хотя бы.
– А с чего ты взял, будто они понимают больше?
– Ну-ка, ну-ка, – заинтересовался Тим, – разъясни!
– Знаешь, я давно разуверился в мудрых правителях и честных советниках у них на службе. Лучший способ завалить дело – поручить его государству. Для меня оно неизбежное зло, а вовсе не священная корова. И потом, слишком это меня затрагивает, чтобы оставлять решение другим.
– Интуитивист! – презрительно хмыкнул Тим. – И чего же ты чуешь теперь?
– Что нынешняя идиллия скоро закончится. До сих пор только готовилось нечто, а настоящие изменения начнутся теперь.
– А кроме домыслов у тебя ничего нет?
– А участившиеся разборки между крутарями? – принялся загибать пальцы Вадим. – А эти ночные мясорубки? А необъясненная пропажа многих людей? А массовая дебилизация, зашедшая так далеко?
– Может, опять на солнце пятна? – задумчиво промолвил Тим. – Наши люди такие впечатлительные!
– Я чувствую: что-то надвигается. Пока мы видим только ширму, а за ней подходит такая каша! И вот тогда за нас примутся всерьез.
– Не жидковато для приличной гипотезы?
– Как раз гипотеза пока не выстраивается, – вздохнул Вадим. – Сплошные подозрения. Однако я привык ими не пренебрегать.
– Хорошо, кто же за ширмой? Неужто крутари?
– Не знаю, Тим, – на сей счет моя интуиция помалкивает.
– Говорят, у них набирает силу стая неких таинственных горцев. Уже подмяли под себя не одну банду.
– Так и величают себя: “стаей”? – заинтересовался Вадим. – Странные термины вводятся в оборот, не находишь? “Вожди” и “вожаки”, “паства” и “пастыри”, теперь еще “стая”. Крутарей уже переименовывают в “волков”, блюстителей в “псов”, прочую публику – в “грязь”. Как бы и вовсе скоро не опуститься на четвереньки… А вообще не худо бы заняться крутариками всерьез – благо у меня там полно знакомцев!
– Кстати, по поводу “вожаков”, – с ухмылкой заметил Тим. – Ты уже забыл комсомольских? Как они меня умиляли, прямо до слез! Видимо, прочих уже тогда почитали за баранов – так что преемственность налицо.
Рассеянно он дожевал последнее печенье, пошарил ладонью по пустой тарелке, с сожалением вздохнул.
– А хочешь, я тебя продиагностирую? – вдруг предложил Вадим.
– Нет! – испуганно отпрянул гость, застигнутый врасплох. – Отзынь. Хватит с меня этих ваших баек про “сглаз на левом плече” да про заочные исцеления – развелось, понимаешь, шарлатанов! Не желаю ничего знать про свое здоровье – вообще не люблю экзаменов.
Но Вадим уже припер его к стене развернутыми ладонями и теперь с прикрытыми глазами будто прощупывал что-то в воздухе, постепенно опуская руки. Поневоле Тим затих, опасливо за ним наблюдая.
– Ну ладно, – сказал он, как только Вадим убрал ладони, – “недолго мучилась старушка”. Жить-то буду?
И замер в напряженном ожидании: все-таки другу Тим доверял, хотя и строил из себя скептика.
– С мозгами у тебя неладно, – сообщил Вадим. – Поберегся бы, умник.
– А то я не знал! – вскричал Тим, с облегчением подхватывая шутку. – И стоило закатывать представление ради ерунды?
– Между прочим, сейчас я серьезен, – сказал Вадим. – В утешение могу предложить две версии, на выбор: либо я наконец свихнулся и сие мне только чудится, либо я приобрел новое качество – провидца.
– Эй, а это при чем? Мы ж говорили о болезни!
– Кто?
– Ну, о диагностике.
– “Диагноз” означает “распознавание”, – сообщил Вадим. – Считай, я распознал твою будущую травму. Или будешь ждать доказательств?
– Хорошо, а конкретней? – потребовал Тим. – Кирпич на голову свалится, что ли?
– Опасность грозит именно мозгам – не голове.
– Слушай, чего ты лепишь? – изумленно спросил Тим. – Как это вообще возможно – конечно, если это травма, а не психоз! Туману подпускаешь, да?
– Не хочешь, не верь, – Вадим пожал плечами. – Мое дело – прокукарекать. А поразить мозг, минуя череп, не так и сложно: есть масса способов – от ядов до излучений.
Тим уныло задумался, наверное, прикидывая, откуда может свалиться на него такая напасть. Но, не додумавшись ни до чего, скоро ушел – тем более, угощаться уже было нечем, все подмели вчистую.
Прибрав на столе, Вадим пододвинул старенькое кресло к шкафу и наконец запустил приборы. От свечения экранов, дисплеев, индикаторов в комнатке сразу прибавилось уюта и на душе стало теплей, как будто мысле-облакоуже начало подзарядку. Вадим словно добрался до вожделенной книги – во всяком случае, ощущения были схожие. Все-таки жить стоило – хотя бы ради таких мгновений, когда общаешься будто со всем миром сразу, наплевав на границы и бессмысленные смерти. Когда давно ушедший автор вдруг возникает рядом и оказывается тебе другом, мудрым и щедрым. Когда все страны и эпохи словно подтягиваются к тебе вплотную, и ты начинаешь осязать Вселенную.
Впрочем, это лирика. Главное: теперь снова можно задействовать на полную мощность свою память, впитывая новые сведения, и свой рассудок, чтобы сперва до них добраться, затем – обработать. Ибо для того человеку и даны мозги, а без употребления они дряхлеют, как и мускулы.
Ну хорошо, что мы имеем? – который раз спросил себя Вадим. Что я могу принимать из-за Бугра, кроме немногих спутниковых передач?
Но как раз спутники и перестали добивать сюда в разгаре ночи (в отличие от двух-трех местных программ, транслируемых Студией). И чем дальше, тем на большее время они пропадали. Дело даже не в этих грозовых помехах, сорвавшихся с привязи, как и вся погода. Каналы обрубались словно по расписанию, все разом, но каждые сутки время слегка сдвигалось – сезонные изменения, надо полагать? Или это дорога в один конец и возврата к прежней благодати не предвидится?
Для начала Вадим прогнал приемник по забугорным каналам, торопясь обойти все, поскольку время их полного затмения уже наползало на город, словно кладбищенская тень. (Как Вадим сооружал антенну, а тем более маскировал, – это особый и длинный разговор. К тому же антенн, по сути, было с десяток, что позволяло компоновать их в любую требуемую конфигурацию.) Помехи оказались сегодня средней паршивости, но и от них треска хватало, как будто неподалеку уже разразилась гроза. Впрочем, с ними-то еще можно бороться, повышая чувствительность, совершенствуя фильтры, – а вот как справиться с затмением? Если перекроют последний внешний ручеек… Прежние средства связи тут уже вряд ли помогут, и чем их заменить? Ах-ха… Думай, голова, думай.
– С чего ты сегодня такой сердитый – а, honey? – укорила Алиса. – На всех кидаешься, аки голодный wolf.
– Одиночества хочу, – вздохнул Вадим. – Достали меня сегодня!
– Вот переселят в общинный дом, по дюжине братиков в комнату, чего станешь делать?
Да по двое на койку, добавил он мысленно. Да в два яруса. И с общим тивишником, наглухо подключенным к однопрограммному кабелю, словно иосифские матюгальники. И с расписанным поминутно режимом, нарушения которого приравниваются к святотатству – при общем одобрении, как всегда. Не-ет, это будет последней каплей!
– Ну, так чего?
– В общине-то? – Вадим засмеялся. – Перекусаю всех – от братиков до отцов. Думаешь, теснота сближает людей?
– Разве нет?
– Людей сплачивает отстраненность. Это скотина сбивается в стадо: чем плотней, тем комфортней, – а нам требуется дистанция. Помнишь байку про влюбленных, привязанных лицом к лицу? – Вадим покачал головой: – Может, наши управители не так и глупы? Лучший способ разделить людей, чтобы спокойно властвовать, – расселить их по коммуналкам.
– По общинам, – поправила Алиса.
– Того пуще! Лично для меня это станет последним днем в Крепости.
– И куда ж ты денешься?
– Не пропаду, – заверил он. – “В жизни всегда есть место”, и я эти места знаю. На свое счастье люблю “разбрасываться” – в отличие от Марка. Потому, видно, его и раздражают такие, что нас не просто загнать в угол: всегда отыщется запасная норка!..
– Попробуй только от меня сбежать! – пригрозила женщина. – Из-под земли достану!
– Ты же первая от меня отречешься – “прежде нежели пропоет петух”… Засим бросаю вас, – добавил Вадим, поднимаясь. – Чао, Алисочка!
До чего ж удивительны взращенные социализмом люди! – размышлял он, спускаясь по лестнице. Ладно бы в прежние времена, когда ревнивый режим всеми силами сохранял у поднадзорных невинность, – но теперь, после распахнутых шлюзов, из которых на головы низвергнулось столько!.. Неужто в политике потеря невинности обратима? Конечно, Главы очень удачно вернули подданных к однопрограммности, оградив от внешних искусов, – но ведь те особенно не возбухали! Так, поворчали по кухням и опять дружно пораззявили рты: нате, кормите нас с ложечки, как раньше. Затем покусились на дорогое, принявшись урезать пайки, и вот тут конструкция закачалась. Но правители ловко вывернулись из-под удара, поделив поданных на горожан и селян, старожилов и новоселов, спецов и трудяг, – и снова народ показал себя стадом. Вот где пошли разборки, кому и сколько положено крошек с барского стола! А когда, чуть позже, из всех выделили “золотую тысячу”, разве хоть кто-нибудь возмутился? Уже поговаривают о введении титулования, от “благородия” до “сиятельства” и “светлости” включительно, – а чего, разве это намного смешней, чем обзывать всех “товарищами” или, как сейчас, “братьями” да “отцами”? Наши всеядные проглотят и такое, не поперхнутся. Непонятно только, для кого приберегаются “высочества” да “величества” – ведь без них перечень неполон?
3. Старина Тим
Вернувшись к себе, Вадим еще не успел запустить аппаратуру, как услышал в коридоре знакомые крадущиеся шаги, направляющиеся к его двери. Последние время эти полуночные визиты сделались такой же традицией, как и его собственные посещения Алискиных хор ом. Как всегда, гость удостоил дверь вкрадчивым стуком, хотя лучше других знал, насколько тонок у Вадима слух. А тот, как обычно, не отказал себе в удовольствии подыграть конспиратору, с десяток секунд подержав его перед входом в сладком неведении, вынуждая опасливо озираться на каждый шорох: столь поздние хождения по уже темным коридорам, мягко говоря, не поощрялись. Затем неслышно открыл дверь и буднично, словно Верещагин из “Белого солнца”, пригласил:– Заходи.
Погрозив ему кулаком, гость прошмыгнул в сумеречную комнату, опустился в любимое кресло и тут же поджал под себя ноги в теплых носках, словно турок. Подождав, пока Вадим запрет дверь, осведомился:
– “Ну, что у нас плохого?”
– “А у нас в квартире газ”, – ответил хозяин. – Был.
Почему-то обоим нравилось цитировать старые фильмы и книги, в том числе детские, – может, оттого, что знали друг друга аж с тех времен, задолго до Отделения. А многие ли еще помнят тогдашние подробности?
Звали гостя Тимофей Филимонович Славин, проще говоря – Тим, с Вадимом он приятельствовал с первого курса одного престижного московского ВТУЗа, а после распределения угодил с ним в один город, причем добровольно: областный центр как-никак, не какое-то захолустье. (Зацепиться за Москву тогда мало кому удавалось.) Потом их пути надолго разошлись, и за длинную жизнь у обоих накопилось всякое. Но связей друг с другом они не теряли, а в последние месяцы их странная дружба обрела второе дыхание – как будто после многих крушений Тиму потребовалась надежная гавань, где он смог бы заделать пробоины, не опасаясь получить новые.
– Гля, чем разжился! – похвалился гость, выкладывая на стол банку с консервированными в собственном соку ананасовыми кольцами (любимой закусью морячков, с которыми одно время соседствовал Вадим, – даже в советское время это было дефицитом). – А? Уметь надо!
– И это все, что ты умеешь?
Больше всего Тим смахивал на обезьяну – жилистый, ловкий, напористый и любопытный, с подвижным морщинистым лицом и покатым лбом, облагороженным глубокими залысинами, с тощими волосатыми конечностями и круглым пузиком. Однако женщинам нравился до изумления. И сам любил их не меньше – как многое в этой грешной жизни. Сколько Вадим помнил, Тим всегда был игроком и авантюристом, постоянно вязнул в сложных интригах, с женщинами или начальством, был подвержен порокам и поддавался самым разным искушениям, однако каяться неизменно приходил к Вадиму, будто избрал его своим исповедником. (Нашел, называется, святошу!) Правда, делился Тим не только сокровенным – а знал он немало, всего и обо всем, легко общаясь со многими, аккумулируя сведения точно губка.
– Кто умеет, так это Марк, – добавил Вадим, небрежно вскрывая заветную баночку. – После его разносолов меня трудно удивить.
– Не зарекайся, – сказал Тим. – Ты когда-нибудь ел молочный суп с селедкой?
– Иди ты, – не поверил Вадим. – Надеюсь, не с соленой?
– А лягушачьи ножки пробовал? Помнится, будучи проездом в Париже…
Единственный раз в жизни Тим действительно мотался за рубеж, посредством многозвенных ходов устроив себе командировку. Может, в самом деле добирался до Франции, хотя вряд ли. Вот ГДР – куда ни шло, тогда это было реально.
– Зато я знал человека, который лопал лягушек живьем, – похвалился Вадим, – будучи на уборке сена. Есть еще люди в русских селеньях!
– Сам видел? – загорелся Тим. – Что, прямо при тебе?
– Я смотрел на того, кто это видел, – усмехнулся Вадим. – Ты же знаешь, какой я впечатлительный! Самое забавное, что как раз ножки этот чудак есть не стал – побрезговал, верно. Зато уж остальное, по пьяной-то лавочке… Ладно, приятного тебе аппетита, – добавил он, доставая из стола миску с самодельным печеньем, только вчера изготовленным в самодельной же духовке. – Если захочешь подробностей, вроде сочащейся изо рта зеленой жижи и тщательного пережевывания внутренностей…
Тим залился радостным смехом. Когда-то, в стародавние времена, он погорел на служебном рвении, угодив с микроинфарктом в больницу прямо из КБ, – и с тех пор ничего не подпускал близко к сердцу. Может, за легкий нрав и любили его женщины – по крайней мере, за нрав тоже. Или же за то, что Тим не жалел для них комплиментов, – господи, да кому нужна она, эта правда!.. А может, за особенный запах: говорят, дамочки на такое клюют. Хотя явственно ощущал его, пожалуй, только Вадим – своим обостренным, надчеловеческим обонянием.
Смотавшись за предусмотрительно разогретым чайником, Вадим разлил кипяток по тяжелым полулитровым чашкам и щедро заправил отличным чаем, поставляемым благодарной Алисой, – кстати, одна из причин, почему заядлый чаевник Тим так возлюбил здешние посиделки. К тому же, на правах гостя, ему не приходилось ничего делать – впрочем, тут и не было особенных хлопот, все под рукой. Вообще, в тесноте комнатушки имелись свои преимущества. Расположившись по центру, Вадим мог дотянуться почти до любой точки, даже не вставая. И для освещения вполне хватало настольной лампы – тем более, в такой поздний час не стоило привлекать лишнего внимания. (А вдруг вахтерша по-прежнему заглядывает под двери?)
– И как прошла сегодняшняя встреча? – спросил Тим, беря чашку в обе ладони, словно японец, и с наслаждением вдыхая густой аромат. – Успели-то хоть? Видел я, как Марчик подкатил! Кстати, могу на стреме постоять.
– Может, и со свечкой? – откликнулся Вадим. – Пошляк!.. Нет там ничего, понял? И не было.
– Ну да, будто я Алиски не знаю!
– Значит, не знаешь. Или меня.
– Ну и дурак, – заклеймил Тим. – Такая женщина!
Он даже глазки закатил от вожделения, кудахча по-восточному: “Вах, вах, вах”. Его всегда тянуло на пышности.
– Сейчас мне интересней ее муженек, – сообщил Вадим. – Очень показательная трансформация – прямо образцовая.
– Транссексуал, что ли? – сострил Тим. – Маленький, это на любителя. Хотя подобной пакости я не ожидал даже от Марка.
Вадим не поддержал шутки, да и не одобрил.
– Понимаешь, – сказал он, – слишком быстро меняются люди, даже внешне, – будто происходит разделение на породы. Первые годы было не так заметно.
– Вот возьмем, к примеру, тебя…
– Я не меняюсь, я совершенствуюсь, – возразил Вадим. – Неудачный пример – попробуй снова.
– Хорошо, а я?
– А ты, словно тот моряк: привязался в шторм к мачте, чтобы волной не смыло.
– Надо думать, мачта – это ты?
– Догадливый. Кстати, относится не к одному тебе. Тут целый экипаж!
– Не слишком ты скромен, а?
– Братец, чрезмерная скромность, как и прыщики, проходит с возрастом. Уж о ближнем моем окружении данных хватает!
– В отличие от дальнего, верно? – подсказал гость. – Выходит, самое время расширять круг.
– А почему, думаешь, я пасу Марка?
– Думаю, все же из-за Алиски, – хмыкнул Тим, сладостно вгрызаясь в печенье. – Чего там между вами – дело темное. Но без нее ты давно б послал Марчика подальше, просто из брезгливости. Да и он не стал бы терпеть твои наезды.
– Я надеялся, он хоть что-то знает.
– Ну?
– Если знает – не признаётся. Хотя и злится.
– Допрыгаешься, – посулил Тим. – Нашел себе забаву – дергать тигра за усы!
– Скорее уж крысу.
– А крысы, чтоб ты знал, сумеют и тигра загрызть, ежели навалятся скопом. “Нам не страшен серый волк: нас у мамы целый полк!” Большого-то зверя еще можно завалить – хотя бы сдуру. – Тим вдруг умолк и поглядел на хозяина с любопытством: – Ну, чего кривишься – зубы болят?
– Не понимаю, на чем держится здешний режим, – признался Вадим. – Экономику развалили, от мира обособились – и все ж ухитряются содержать прорву нахлебников, не срываясь ни в голод, ни в разруху. Сил не хватает обуздать крутарей или подмять частников, как бы ни хотелось, зато пресловутый “занавес” сработан, похоже, из броневой стали. Уровень жизни в народе упал на порядок, при том что верхушка благоденствует, – и хоть бы кто-нибудь возмутился!
– А чего им возбухать? – посмеиваясь, заметил Тим. – Сам же сказал: голода нет, какая-никакая конурка имеется, и при всем том вкалывать по-настоящему не заставляют. Чего еще желать простому люду? Слава богу, у нас не дикий Запад, где принято надрываться ради несчастного загородного дома в три этажа и пары тачек на каждого из членов семьи. А скоро нас и вовсе рассадят по камерам и даже на прогулки будут водить строем, чтоб не бузили, – порядок будет, представляешь?
– Они бы, может, и хотели, да где взять силу? “Бодливой корове…”
– Когда потребуется – будь спок, – заверил Тим. – Как они с нашим Отделением, а? Откуда только что повылезло!
– Думаешь, у них бездонный мешок с сюрпризами?
– Кто знает, Вадя, кто знает. И выстроят нам такой лагерь!..
– Не настолько ж мы дураки, чтобы дважды влететь в одну яму?
– Да кто нас спросит! – засмеялся Тим. – И вообще, родной, ты слишком хорошо думаешь о людях – по себе, что ли, судишь? Да ты представляешь, сколько народу сейчас грезит о персональной камере, хотя б и с видом на помойку! И чтоб надежная крыша над головой, и гарантированная кормежка, и ежевечерняя жвачка по тивишнику. Что ты – это ж предел мечтаний! Собственно, уже сейчас многие живут так, и не нужно им больше ничего. Служба, дорога, дом – все!
– Тебя устраивает такая жизнь? – спросил Вадим. – Меня – нет. Бездельников у нас полно, согласен, да ведь и работяг немало! А каково сейчас людям одаренным? И все равно шагают в едином строю неизвестно куда.
– А разве ты не в нем?
– По крайней мере, я плетусь в последнем ряду. Подвиг, конечно, небольшой, но если б эта тенденция стала массовой…
– Так ведь не станет?
– К сожалению.
– Не знаю, не знаю, – сказал Тим. – Сам знаешь, я, в общем, не тупица, однако шалопай и бездельник, каких мало, и главная проблема – заставить меня вкалывать. Так что хорошая плетка по заднице мне бы не помешала.
– К дьяволу ее – пряник, куда ни шло!.. Тем более, хорошая плеть редко сочетается со здравым умом, и погонят тебя в такие края, куда ты вовсе не собирался.
– “Куда Макар телят не гонял”, да?
– Или “ворон костей не заносил”, – еще сгустил краски Вадим. – И чего нас вечно тянет на неизведанные тропы? Так и норовим оказаться “впереди планеты всей” – одним большим скачком, точно китайцы.
– Скучный ты человек, Вадик, – не любишь экспериментов. В тебе “иссяк дух авантюризма”.
– Я не желаю быть их объектом. Кто хочет пусть экспериментирует, только без меня. Слава богу, человечество уже накопило немалый опыт – не худо бы для начала его освоить.
– Есть мнение, что для нашего менталитета не годятся чужие рецепты.
– Свежая мысль! – фыркнул Вадим. – За последнюю дюжину лет ею уже попользовались все: от латышей до туркменов, – точно уличной шлюхой.
– Учение всесильно – следовательно, верно, – наставительно заметил Тим. – Или наоборот? Во всяком случае, нашу “загадочную душу” ты, инородец, лучше не замай!
– Если что-то годится для американцев с японцами, то и мы как-нибудь втиснемся, – сказал Вадим. – А все эти байки, об исключительности, выгодны одним властолюбцам, а годятся лишь закомплексованным дуракам.
– Коих большинство, – напомнил Тим. – А как же наша “соборность”?
– …сказал баран барану. Вообще, среди разумных людей это зовется стадным инстинктом. Есть чем гордиться, да?
– Но разве человек не стадное животное?
– Общественное! Почувствовал разницу?
– Ну да, конечно, – подхватил Тим. – Когда в стадо сбиваются люди, это уже зовется обществом, верно?
– Люди не сбиваются в стада, если они люди, – даже и в стаи. Разуму нужна свобода!
Вадим и сам поморщился – настолько выспренно это прозвучало. Однако не отказываться же от смысла из-за неудачно выстроенной фразы? Он потянулся за чайником и подлил кипятку в загустевший чай – себе и Тиму. Последний, правда, любил чаевничать покруче, а в прежние времена и вовсе заваривал по трети пачки на чашку, – но и без того он слишком легко возбуждался, с полуоборота.
– Хорошо говорить тебе – сильному, – проворчал Тим. – Ты-то распорядишься своей судьбой, если захочешь. А каково слабым?
– Я себя сильным не считаю, – возразил Вадим. – Хочу я куда больше, чем делаю, даже когда все зависит от меня. Правда, большинство и на такое не способны – зато очень изобретательны в оправданиях.
– На меня намекаешь? – поинтересовался Тим. – Как будто мне есть куда деваться!..
– А что мешает тебе перейти, скажем, в частники? Ты ведь всегда мечтал о самостоятельности.
– Во-первых, не так это просто: мы ж крепостные не только по названию, сам знаешь. И даже паршивые наши конурки приписаны к КБ, а стоит из него выйти… Во-вторых, кому там нужны мои таланты? Здесь меня хоть и достают, однако погоняют не слишком и не мешают удовлетворять любопытство за государственный счет – пока отчетность в порядке. В-третьих, подпасть под власть крутариков немногим лучше.
– Но там хотя бы есть выбор.
– Если повезет, – сказал Тим, – и то – поначалу. А в общем, такое же крепостное право, только поводок чуть длинней.
– Вот я и говорю, – хмыкнул Вадим. – Оправдываться мы умеем.
– Это доводы, чудило, – возмутился спец. – Не оправдания – доводы!
– Ну да, уровня: если не вполне белое – значит, черное. Конечно, полной свободы тебе не дадут нигде и никогда, но ведь ты даже кусочка ее не желаешь – под тем предлогом, что не предлагают всю. Если б это не затрагивало тебя лично, ты сам бы понял, насколько нелепы такие “доводы”.
– Хорошо, а почему ты туда не уходишь?
– Во-первых, по своему психоскладу я не предприниматель, не лидер и не воин…
– Зато умелец, каких поискать!
– Во-вторых, здесь пока интересней. Крутари мне, в общем, понятны – во всяком случае, тамошние странности тутошним не чета. Льщу себя надеждой, что шевелить мозгами умею не хуже, чем руками.
– Все ты врешь! – мстительно сказал Тим. – Ты ж у нас христосик, филантроп, а здесь в тебе нуждаются многие – вот ты и рассиялся сердцем, будто тот придурошный Данко! И обойдутся с тобою как с ним, когда догоришь, – все же Горький был не глуп.
– В отличие от тебя. Где ты видел таких филантропов?
– Вон, сидит один!..
– На, залейся, – сказал Вадим, заваривая гостю свежую порцию чая, ибо прежнюю тот уже допил, а заодно почти прикончил и собственные консервы, оставив хозяину последнее ананасовое колечко. – Бог с ними: с крутарями, с филантропами… Поговорим лучше о Крепости.
– Ну чего ты к ней прилип? Стоит худо-бедно, не рассыпается – и слава Основателю! Может, это и вправду нам больше подходит, может, мы действительно ближе к китайцам? Почему не допустить, будто планомерные, последовательные реформы сверху способны привести к благоденствию – пусть не быстро, зато без лишних потрясений?
– Братишка Тим, ты все-таки технарь, а рассуждаешь как заправский чинодрал – вроде того же Марка, – подколол Вадим приятеля. – Ну напрягись, попробуй выстроить модель этой системы, показать ее механизмы, кабели, движители. Только собери ее из реальных деталей, не из придуманных. Ты ведь умеешь подмечать людские слабости – не только же затем, чтобы позлословить? Поставь себя на место Глав – захочешь ты делиться властью? А если захочешь, то кто тебе это позволит?
– Интересно, на что ты намекаешь? – спросил Тим. – На заговор таинственных злоумышленников? Так не ты первый!
– “Не следует умножать число сущностей”, – согласился Вадим. – Вообще меня никогда не вдохновляли поиски тайных врагов, столь у нас популярные, – почти все можно объяснить собственной дурью. Однако на сей раз действительно не складывается.
– В конце концов, много ты в этом понимаешь! – с презрением сказал гость. – Может, ты обществовед? Или социолог? Ты же технарь, как и я, в крайнем случае – менестрель. Оставь эти странности гуманитариям.
– Дипломированным, подтвержденным?
– Хотя бы.
– А с чего ты взял, будто они понимают больше?
– Ну-ка, ну-ка, – заинтересовался Тим, – разъясни!
– Знаешь, я давно разуверился в мудрых правителях и честных советниках у них на службе. Лучший способ завалить дело – поручить его государству. Для меня оно неизбежное зло, а вовсе не священная корова. И потом, слишком это меня затрагивает, чтобы оставлять решение другим.
– Интуитивист! – презрительно хмыкнул Тим. – И чего же ты чуешь теперь?
– Что нынешняя идиллия скоро закончится. До сих пор только готовилось нечто, а настоящие изменения начнутся теперь.
– А кроме домыслов у тебя ничего нет?
– А участившиеся разборки между крутарями? – принялся загибать пальцы Вадим. – А эти ночные мясорубки? А необъясненная пропажа многих людей? А массовая дебилизация, зашедшая так далеко?
– Может, опять на солнце пятна? – задумчиво промолвил Тим. – Наши люди такие впечатлительные!
– Я чувствую: что-то надвигается. Пока мы видим только ширму, а за ней подходит такая каша! И вот тогда за нас примутся всерьез.
– Не жидковато для приличной гипотезы?
– Как раз гипотеза пока не выстраивается, – вздохнул Вадим. – Сплошные подозрения. Однако я привык ими не пренебрегать.
– Хорошо, кто же за ширмой? Неужто крутари?
– Не знаю, Тим, – на сей счет моя интуиция помалкивает.
– Говорят, у них набирает силу стая неких таинственных горцев. Уже подмяли под себя не одну банду.
– Так и величают себя: “стаей”? – заинтересовался Вадим. – Странные термины вводятся в оборот, не находишь? “Вожди” и “вожаки”, “паства” и “пастыри”, теперь еще “стая”. Крутарей уже переименовывают в “волков”, блюстителей в “псов”, прочую публику – в “грязь”. Как бы и вовсе скоро не опуститься на четвереньки… А вообще не худо бы заняться крутариками всерьез – благо у меня там полно знакомцев!
– Кстати, по поводу “вожаков”, – с ухмылкой заметил Тим. – Ты уже забыл комсомольских? Как они меня умиляли, прямо до слез! Видимо, прочих уже тогда почитали за баранов – так что преемственность налицо.
Рассеянно он дожевал последнее печенье, пошарил ладонью по пустой тарелке, с сожалением вздохнул.
– А хочешь, я тебя продиагностирую? – вдруг предложил Вадим.
– Нет! – испуганно отпрянул гость, застигнутый врасплох. – Отзынь. Хватит с меня этих ваших баек про “сглаз на левом плече” да про заочные исцеления – развелось, понимаешь, шарлатанов! Не желаю ничего знать про свое здоровье – вообще не люблю экзаменов.
Но Вадим уже припер его к стене развернутыми ладонями и теперь с прикрытыми глазами будто прощупывал что-то в воздухе, постепенно опуская руки. Поневоле Тим затих, опасливо за ним наблюдая.
– Ну ладно, – сказал он, как только Вадим убрал ладони, – “недолго мучилась старушка”. Жить-то буду?
И замер в напряженном ожидании: все-таки другу Тим доверял, хотя и строил из себя скептика.
– С мозгами у тебя неладно, – сообщил Вадим. – Поберегся бы, умник.
– А то я не знал! – вскричал Тим, с облегчением подхватывая шутку. – И стоило закатывать представление ради ерунды?
– Между прочим, сейчас я серьезен, – сказал Вадим. – В утешение могу предложить две версии, на выбор: либо я наконец свихнулся и сие мне только чудится, либо я приобрел новое качество – провидца.
– Эй, а это при чем? Мы ж говорили о болезни!
– Кто?
– Ну, о диагностике.
– “Диагноз” означает “распознавание”, – сообщил Вадим. – Считай, я распознал твою будущую травму. Или будешь ждать доказательств?
– Хорошо, а конкретней? – потребовал Тим. – Кирпич на голову свалится, что ли?
– Опасность грозит именно мозгам – не голове.
– Слушай, чего ты лепишь? – изумленно спросил Тим. – Как это вообще возможно – конечно, если это травма, а не психоз! Туману подпускаешь, да?
– Не хочешь, не верь, – Вадим пожал плечами. – Мое дело – прокукарекать. А поразить мозг, минуя череп, не так и сложно: есть масса способов – от ядов до излучений.
Тим уныло задумался, наверное, прикидывая, откуда может свалиться на него такая напасть. Но, не додумавшись ни до чего, скоро ушел – тем более, угощаться уже было нечем, все подмели вчистую.
Прибрав на столе, Вадим пододвинул старенькое кресло к шкафу и наконец запустил приборы. От свечения экранов, дисплеев, индикаторов в комнатке сразу прибавилось уюта и на душе стало теплей, как будто мысле-облакоуже начало подзарядку. Вадим словно добрался до вожделенной книги – во всяком случае, ощущения были схожие. Все-таки жить стоило – хотя бы ради таких мгновений, когда общаешься будто со всем миром сразу, наплевав на границы и бессмысленные смерти. Когда давно ушедший автор вдруг возникает рядом и оказывается тебе другом, мудрым и щедрым. Когда все страны и эпохи словно подтягиваются к тебе вплотную, и ты начинаешь осязать Вселенную.
Впрочем, это лирика. Главное: теперь снова можно задействовать на полную мощность свою память, впитывая новые сведения, и свой рассудок, чтобы сперва до них добраться, затем – обработать. Ибо для того человеку и даны мозги, а без употребления они дряхлеют, как и мускулы.
Ну хорошо, что мы имеем? – который раз спросил себя Вадим. Что я могу принимать из-за Бугра, кроме немногих спутниковых передач?
Но как раз спутники и перестали добивать сюда в разгаре ночи (в отличие от двух-трех местных программ, транслируемых Студией). И чем дальше, тем на большее время они пропадали. Дело даже не в этих грозовых помехах, сорвавшихся с привязи, как и вся погода. Каналы обрубались словно по расписанию, все разом, но каждые сутки время слегка сдвигалось – сезонные изменения, надо полагать? Или это дорога в один конец и возврата к прежней благодати не предвидится?
Для начала Вадим прогнал приемник по забугорным каналам, торопясь обойти все, поскольку время их полного затмения уже наползало на город, словно кладбищенская тень. (Как Вадим сооружал антенну, а тем более маскировал, – это особый и длинный разговор. К тому же антенн, по сути, было с десяток, что позволяло компоновать их в любую требуемую конфигурацию.) Помехи оказались сегодня средней паршивости, но и от них треска хватало, как будто неподалеку уже разразилась гроза. Впрочем, с ними-то еще можно бороться, повышая чувствительность, совершенствуя фильтры, – а вот как справиться с затмением? Если перекроют последний внешний ручеек… Прежние средства связи тут уже вряд ли помогут, и чем их заменить? Ах-ха… Думай, голова, думай.