Страница:
спокойно и всесторонне учитывал и оценивал все обстоятельства.
- Рассказать о боях под Ельней, о рождении гвардии? Хорошо, расскажу.
Только рождалась она не в один и не в два дня. Под Ельней наши бойцы и
командиры показали мужество и боевое мастерство, которые вырабатывались и
накапливались во многих боях. Если хотите, давайте коротко, вместе, пройдем
по этому пути становления?
- Именно этого я и хотел.
- Так вот, 1,00-я дивизия, которая стала первой гвардейской, получила
это звание не случайно. Мы были подняты по тревоге в первый же час войны. А
25 июня встали на пути танково-механизированного клина фашистов, который
несся к Минску. Командир фашистского головного танкового полка, полковник
Роттенберг, затребовал подвезти из тьма парадную форму, одел в нее своих
подчиненных и так вот, с шиком, хотел войти в первую на своем пути столицу
советской республики -- Минск.
Наша дивизия была хорошо обучена, имела боевой опыт финской кампании.
Нас просто так не собьешь! Однако сразу же встали перед нами трудности, на
первыйвзгляд непреодолимые. Чем бить танки? Они прут, их много, а бороться с
ними нечем. В первые дни войны не было еще ни бутылок зажигательных, ни
гранат противотанковых. Если вы служили до войны, то, наверное, помните,
имелись в некоторых наших частях стеклянные фляги в чехле. Не любили их
командиры - бьются, при отчетах - начеты всякие появляются. Вот и у нас были
такие фляги. Они нас выручили. Стали мы их наполнять бензином, а в горлышко
фитиль из пакли затыкали. Вот такое "сооружение" надо было поджечь спичкой,
прежде чем бросить на моторную часть танка. Но выхода иного не было. Бойцы
быстро приспособились, в батальоне Тыртычного в первых же схватках подожгли
десять танков! А всего за три дня, с 26 по 28 июня, мы сожгли больше ста
танков, и уничтожили один пехотный и один танковый полк, тот самый, что был
переодет в парадную форму! Вот так мы встретили фашистов и от бросили их от
Минска на двенадцать - четырнадцать километров.
Позднее нас обошли, пришлось отступать. Какой горький и тяжкий это был
отход,- шли через городок, где стояли наши части до начала боев, через новый
стадион, которой празднично открывали всего несколько дней назад, 22 июня!
Да, именно в то воскресенье!
В этот день отступления я увидел, как бойцы-белорусы набирали в
платочки и в кисеты родную землю и говорили:
"Мы вернемся!" А я дал себе клятву, что тоже вернусь сюда, и с этими же
людьми. В этой клятве, между прочим, и ответ на вопрос, который мне нередко
задают: почему я не имел перемещений по должности И всю войну командовал 1-й
гвардейской дивизией и 1-м гвардейским корпусом. Я сдержал клятву, вернулся
с этой же дивизией к советской границе, изгнав врага.
После боев под Минском мы шестнадцать суток вырывались из полуокружения
и наконец ушли за Днепр, а в конце августа вели бои восточнее Ельни. Здесь
25 августа мы получили приказ овладеть сильно укрепленным районом Ушакове.
Приказ -выполнили, взяли этот населенный пункт и еще несколько, по соседству
с ним. Конечно, понесли потери. Затем, обороняясь на широком фронте одними
частями, другими я пытался все же продвигаться вперед. В конце концов мы
совсем выдохлись. А тут приказ взять Ельню. Брать нечем, нет сил. Пытались,
не выходит. И вот приезжает генерал армии Жуков. Я хотел доложить ему
обстановку, но он был очень сердит, слушать не стал и говорит:
- Пусть мне и вам дадут винтовки, и мы поведем дивизию брать Ельню!
Жукова я знал еще, когда он командовал четвертой кавалерийской
дивизией, стоявшей в городе Слуцке. Я тогда командовал стрелковым полком, мы
часто встречались на совещаниях, на вечерах и по другим поводам. Я знал его
крутой характер, бывают минуты, когда возражать ему не следует. Я приказал
принести нам винтовки. Мы взяли их и пошли. Я знал, до какого места от НП
идти относительно безопасно. А дальше нельзя: большую группу комсостава
противник может обнаружить и обстрелять артиллерией. Вот я и говорю:
- Прикажите, товарищ генерал армии, вашим сопровождающим остаться.
- Что, струсил?
- Нет, я не струсил, не хочу, чтобы нас демаскировали.
Прошли мы еще немного, и я опять говорю:
- А теперь прошу отложить винтовку и выслушать мой доклад.
Он остановился, хмуро говорит:
- Кто тут командует: ты или я?
- Согласно проекту полевого устава, я. Я ответственный за боевой
участок, и поэтому здесь командую я. Дальше мы не пойдем. И дело совсем не в
моей жизни.
- Что ты хочешь?
- Хочу доложить обстановку, хотя бы в течение пятнадцати минут.
Пойдемте на КП.
- ..Пришли мы в блиндаж оперативного отделения,-сказалдалее Иван
Никитич,-я сообщил о состоянии дивизии, как мало бойцов осталось в
подразделениях, как мало огневых средств. Почти нет командиров, ротами
командуют сержанты. Жуков слушал молча и хмуро, коротко бросал адъютанту:
"Запишите". И еще говорю, я слышал, появилось повое оружие под
названием "катюша", может быть, нам его на поддержку дадите? Жуков обещал.
Он выполнил все - через три дня мы получили пополнение, боеприпасы и даже
батарею "катюш".
Тут генерал Руссиянов взял из шкафа книгу "Воспоминании..." Г. К.
Жукова, раскрыл, где была закладка, и прочитал:
"С 22 по 29 августа 100-я дивизия готовилась к наступлению... В ходе
подготовки мне довелось неоднократно побывать в этих частях, и я был вполне
уверен в успехе... Преодолевая упорное сопротивление противника, части 100-й
дивизии к исходу 5 сентября глубоко вклинились в оборону врага и вышли на
тыловые пути его Группировки, содействуя тем самым другим соединениям армии
в овладении городом... В результате успешно проведенной операции по разгрому
ельнинской группировки в войсках фронта поднялось настроение, укрепилась
вера в победу".
Руссиянов помолчал, закрыл книгу и поставил ее на место; он не стал
читать высокую оценку маршала Жукова, данную ему лично.
...В историю Великой Отечественной войны бои под Ельней вошли как
завершающий этап, и этап победный, двухмесячного Смоленского сражения. Его
значение определяется тем, что на главном, московском, направлении рушилась
надежда на блицкриг и враг впервые был вынужден перейти к обороне.
После завершения Ельнинской операции, 9 сентября, Сталин вызвал к себе
Жукова. Как всегда, вызов Сталина означал что-то срочное и конечно
же,сложное. И в этот раз Жуков не ошибся.
Когда он прибыл в Кремль, в приемной его встретил Власик и проводил на
квартиру Сталина, которая была здесь же, этажом выше.
Сталин ужинал с Молотовым, Маленковым, Щербаковым и некоторыми другими
членами руководства. Поздоровавшись, пригласил Жукова к столу и, как будто
не было никакой размолвки между ними, легко сказал:
- А неплохо у вас получилось с ельнинским выступом.- И понимая
все-таки, что Жуков помнит о том неприятном разговоре, после которого он был
отправлен под Ельню, Сталин продолжил: - Вы были тогда правы. Я не
совсем.правильно вас понял.- Услышать такое из уст Сталина было необычайно.
В этой фразе явно звучало что-то вроде извинения. И, видимо желая побыстрее
сменить не очень приятную для него тему, Сталин сказал: - Плохо идут дела у
нас на Юго-Западном направлении. Буденный там не справляется. Как вы
думаете, кем можно его заменить?
Жуков сначала подумал, что, может быть, Сталин имеет в виду назначить
его командующим Юго-Западным направлением, но, ничего не сказав об этом,
ответил:
- Я думаю, самый подходящий командующий там был бы маршал Тимошенко, он
знает хорошо театр действий и все возможности проведения операции на
Украине. За последнее время он получил большую практику в организации боевых
действий, вдобавок он по национальности украинец, что тоже имеет значение. Я
бы рекомендовал послать его.
Сталин подумал, посмотрел на сидящих за столом, но никто из них не
высказал ни своего несогласия, ни одобрения. Сталин произнес:
- Пожалуй, вы правы. А кого поставим вместо Тимошенко командовать
Западным фронтом?
И опять Жуков имел все основания подумать, что Сталин подразумевает его
кандидатуру, но и на сей раз сделал вид, что не понимает намека, и ответил:
- Мне кажется, хорошим командующим Западным фронтом будет
генерал-лейтенант Конев, который командует сейчас 19-й армией.
Сталин ничего не ответил на это предложение Жукова, тут же подошел к
телефому, позвонил Шапошникову и попросил его вызвать в Москву маршала
Тимошенко и подготовить приказ о назначении Конева на должность командующего
Западным фронтом.
Возвратившись к столу, Сталин, как бы продолжая обычный, ни к чему не
обязывающий разговор, спросил Жукова:
- Что вы думаете делать дальше? Жуков пожал плечами и ответил то, что
он считал естественным в его положении:
- Поеду "обратно к себе на фронт. Сталин задумался и, словно бы
размышляя вслух, стал говорить:
- Очень тяжелое положение сложилось сейчас под Ленинградом, я бы даже
сказал, положение катастрофическое.- Помолчав, Сталин явно подбирал еще
какое-то слово, которым хотел подчеркнуть сложность обстановки на
Ленинградском фронте, и наконец вымолвил: - Я бы даже сказал, безнадежное. С
потерей Ленинграда произойдет такое осложнение, последствия которого просто
трудно предвидеть. Окажется под угрозой удара с севера Москва.
Жукову стало ясно, что Сталин явно клонил к тому, что ликвидировать
ленинградскую катастрофу, наверное, лучше всего сможет он, Жуков. Понимая,
что Сталин уже решил послать его на это "безнадежное дело", Георгий
Константинович сказал:
- Ну, если там так сложно, я готов поехать, командующим Ленинградским
фронтом.
Сталин, как бы пытаясь проникнуть в состояние Жукова, снова произнес то
же слово, внимательно при этом глядя на него:
- А если это безнадежное дело?
Жукова удивило такое повторение. Он понимал, что Сталин делает это
неспроста, но почему, объяснить не мог. А причина действительно была.
Еще в конце августа под Ленинградом сложилась критическая обстановка, и
Сталин послал в Ленинград комиссию ЦК ВКП(.б) и ГКО всоставе Н. Н. Воронова,
П. Ф. Жигарева, А. Н. Косыгина, Н. Г. Кузнецова, Г. М. Маленкова, В. М.
Молотова. Как видим, комиссия была очень представительная и с большими
полномочиями. Она предприняла много усилии для того, чтобы мобилизовать
имеющиеся войска и ресурсы и организовать стойкую оборону. Но этого
оказалось недостаточно, положение Ленинграда ничуть не улучшилось.
9 сентября, в день встречи с Жуковым, была отправлена телеграмма, из
содержания которой видны обстановка и результаты работы комиссии.
г ЛЕНИНГРАД ВОРОШИЛОВУ. ЖДАНОВУ
Нас возмущает ваше поведение, выражающееся в том, что вы сообщаете нам
только лишь о потере нами той или иной местности, но обычно ни слова не
сообщаете о том, какие же вами приняты меры для того, чтобы перестать,
наконец, терять города и станции. Так же безобразно вы сообщили о потере
Шлиссельбурга. Будет ли конец потерям? Может быть, вы уже предрешили сдать
Ленинград? Куда девались танки КВ. где вы их расставили, и почему нет
никакого улучшения на фронте, несмотря на такое обилие танков КВ у вас? Ведь
ни один фронт не имеет и половинной доли того количества КВ, какое имеется у
вас на фронте. Чем занята ваша авиация, почему она не поддерживает действия
наших войск на поле? Подошла к вам помощь дивизии Кулика, как вы используете
эту помощь? Можно ли. надеяться на какое-либо улучшение на фронте, или
помощь Кулика тоже будет сведена к нулю, как сведена к нулю колоссальная
помощь танками КВ? Мы требуем от вас, чтобы вы в день два-три раза
информировали нас о положении на фронте и о принимаемых вами мерах.
Противник продолжал продвигаться в сторону города, остановить его было
нечем и некому. Ворошилов явно не был способен на это. Сталин понимал, что
принятые им меры ни к чему не привели. Поэтому и пульсировали в его сознании
эти неприятные, но точные слова:
"Положение безнадежное". Жуков оставался последней надеждой, и Сталин
почти не скрывал этого.
- Разберусь на месте, посмотрю, может быть, оно еще окажется и не таким
безнадежным,- ответил Жуков.
- Когда можете ехать? - считая вопрос решенным, спросил Сталин.
- Предпочитаю отправиться туда немедленно.
- Немедленно нельзя. Надо ^начала организовать вам сопровождение
истребителей, не забывайте, Ленинград теперь окружен со всех сторон
фронтами.
Это тоже для Сталина было необычным в отношении к Жукову - теперь он
проявлял о нем заботу.
Сталин подошел к телефону и приказал сообщить прогноз погоды. Ему
быстро ответили. Повесив трубку, Сталин сказал Жукову:
-- Дают плохую погоду, но для вас это самое лучшее, легче будет
перелететь через линию фронта.
Сталин подошел к столу, взял лист бумаги и написал записку;
"Ворошилову.
ГКО назначает командующим Ленинградским фронтом генерала -армии Жукова.
Сдайте ему фронт и возвращайтесь тем же самолетом
Сталин".
Сталин протянул эту записку Жукову, он прочитал ее, сложил вдвое,
положил в карман и спросил:
- Разрешите отбыть?
- Не торопитесь. Как вы расцениваете дальнейшие планы и возможности
противника?
И Жуков снова решил сказать о том, что его все время волновало:
- Я думаю, кроме Ленинграда, в настоящий момент самым опасным участком
для нас является Юго-Запад-ный фронт. Считаю, что в ближайшие дни там может
сложиться тяжелая обстановка. Группа армий "Центр", вышедшая в район
Чернигов - Новгород-Северский, может смять 21-ю армию и прорваться в тыл
Юго-Западного фронта. Уверен, что группа армий "Юг", захватившая плацдарм в
районе Кременчуга, будет осуществлять оперативное взаимодействие с армией
Гудериана. Над Юго-Западным фронтом нависает серьезная угроза. Я вновь
рекомендую немедля отвести всю Киевскую группировку на восточный берег
Днепра и за ее счет создать резервы где-то в районе Конотопа.
Наступила напряженная тишина, опять создалась обстановка, похожая на
ту, которая была перед конфликтом со Сталиным, когда Жуков предлагал
оставить Киев. Георгий Константинович ждал, что на этот раз скажет Сталин,
надеясь все же, что, отправляя его на такое тяжелое дело, как спасение
Ленинграда, Сталин едва ли теперь вспылит, а скорее всего, сдержит гнев,
может быть, промолчит. Так и произошло. После паузы Сталин спросил:
- А как же Киев?
Зная непредсказуемость вспышек гнева Сталина, Жуков все же твердо
ответил:
- Как ни тяжело, а Киев придется оставить. ,Иного выхода у нас нет.
Сталин ничего не ответил, подошел к телефону и позвонил Шапошникову.
- Что будем делать с киевской группировкой? Жуков не слышал ответа
Бориса Михайловича, а Сталин сказал слушающему его Шапошникову:
- Завтра прибудет Тимошенко. Продумайте с ним этот вопрос, а вечером
переговорим с Военным советом фронта.
Здесь я хочу напомнить читателям то, что рассказано было в одной из
предыдущих глав. Свое предложение Жуков высказал 9 сентября, а 11 сентября
последовал контрприказ Сталина:
"Киев не оставлять"- и все, что за этим последовало..
10 сентября 1941 года, как пишет в своих воспоминаниях Жуков, он вместе
с генерал-лейтенантом М. С. Козиным и генерал-майором И. И. Федюнинским
вылетел в блокадный Ленинград..
А вот как вспоминает об этом Федюнинский:
"Утром 13 сентября самолет ЛИ-2 поднялся с Внуковского аэродрома и под
охраной звена истребителей взял курс на Ленинград. В самолете находились
генерал армии Г. К. Жуков, назначенный" командующим Ленинградским фронтом,
генералы М- С. Хозин. П. И. Кока-рев и я".
Начальник же охраны Жукова, Н. X. Бедов, рассказал мне вот что:
- Случилось так, что ни в этот- день, 9 сентября, ни в следующий
Георгии Константинович Жуков вылететь в Ленинград не смог... Утром 10-го
числа мы прибыли на Центральный аэродром. Самолет был готов к полету, но его
не выпустили. И только утром 11 сентября удалось вылететь из Москвы.
Вот видите, какие случаются шероховатости в воспоминаниях; все летели в
одном самолете, и каждый называет иную дату: Жуков - 10 сентября, Бедов -
11, а Федюнинский - 13. И даже аэродромы вылета разные: Федюнинский
утверждает, что вылетели с Внуковского, а Бедов - с Центрального. Я привожу
этот мелкий факт, чтобы показать, как иногда непросто разобраться даже в
воспоминаниях непосредственных участников.
Бедов еще рассказал мне, что на Центральном аэродроме (все же это,
происходило именно здесь) 11 сентября, перед тем как садиться в самолет,
Жуков сказал генералам, которых он отобрал для работы на Ленинградском
фронте:
-- Полетим в Ленинград через линию фронта. Немецкие войска вышли к
Ладожскому озеру и полностью окружили город. На подступах к городу идут
очень тяжелые бои. Сталин сказал мне: либо отстоите город, либо погибнете
там вместе с армией, третьего пути у вас нет.
Жуков помолчал, посмотрел поочередно в лицо каждому из собеседников и
закончил:
- Кто согласен, проходите в самолет.
Все присутствующие генералы были опытные военачальники, некоторые не
раз смотрели смерти в глаза, хотя бы тот же Федюнинский, который был с
Жуковым в боях на ХалхинТоле. Они не стали говорить громких фраз о своем
согласии, а просто пошли к трапу самолета.
На пути ЛИ-2 сделал посадку в Тихвине, где дозаправился, здесь же
подключились для сопровождения истребители. Вся группа пошла на низкой
высоте. На подступах к Ленинграду появилось несколько "мессершмиттов", но
прикрывающие истребители вступили с ними в бой и отогнали от самолета, в
котором летел Жуков.
Рассказывая об этом полете, Бедов признался, что лететь было очень
неприятно: самолет болтало на низкой высоте, снизу - линия фронта, там видны
взрывы, идет артиллерийская стрельба, а сверху - немецкие истребители, тоже
видны трассы пролетающих пулеметных очередей.
В Ленинграде прибывших генералов никто не встретил, хотя о том, что
туда вылетел Жуков, не знать не могли. Взяли первую попавшуюся под руку
машину и поехали на ней в Смольный. Во двор Смольного машину не пропустили.
Жуков сказал, кто он, но дежурный коротко ответил:
"Пропуска нет, а я без него вас пропустить не могу". Жуков потребовал
вызвать начальника караула. Время шло. Наконец прибыл начальник караула,
старший лейтенант. К нему подошел Бедов, предъявил ему документы и сказал, с
кем он имеет дело. Но старший лейтенант стал звонить кому-то из своих
начальников и, только получив от того разрешение, повел Жукова и прибывших с
ним генералов к зданию Смольного. В приемной тоже не проявили к Жукову даже
элементарного внимания.
Я слышал или где-то читал о том, что Жуков якобы вошел в кабинет
командующего фронтом, пнув дверь ногой. Даже если это и было, то все, что
предшествовало этому, мне кажется, объясняет такое нервное состояние Георгия
Константиновича.
Не снимая шинели и фуражки, Жуков вошел в кабинет маршала Ворошилова. В
это время в кабинете заседал Военный совет фронта, на котором присутствовали
Ворошилов, Жданов, Кузнецов и другие члены Военного совета. Они
рассматривали вопрос, как уничтожать важнейшие объекты города, потому что
удерживать его уже считалось почти невозможным, когда и как подготовить к
взрыву боевые корабли, чтобы их не захватил противник.
Жуков сел на свободный стул и некоторое время слушал происходивший
разговор. Тема разговора еще больше его взвинтила. Он приехал в Ленинград
для того, чтобы отстаивать его, а тут говорят о сдаче. Он подал записку
Сталина о своем назначении Ворошилову. Маршал прочитал эту записку, как-то
сник и ничего не сказал присутствующим. Пришлось Жукову самому сообщить, что
он назначен командующим фронтом. Он коротко предложил закрыть совещание
Военного совета и вообще не вести никаких обсуждений о сдаче города, а
принять все необходимые меры для того, чтобы отстоять его, и закончил такими
словами:
- Будем защищать Ленинград до последнего человека!
В одной из бесед с Симоновым об этом совещании Военного совета Жуков
рассказал:
"Моряки обсуждали вопрос, в каком порядке им рвать суда, чтобы они не
достались немцам. Я сказал командующему флотом Трибуну: "Как командующий
фронтом запрещаю вам это. Во-первых, извольте разминировать корабли, чтобы
они сами не взорвались, а во-вторых, подведите их ближе к городу, чтобы они
могли стрелять всей своей артиллерией. Они, видите ли, обсуждали вопрос- о
минировании кораблей, а на них, на этих кораблях, было по сорок,
боекомплектов. Я сказал им: "Как вообще можно минировать корабли? Да,
возможно, они погибнут. Но если так, они должны погибнуть только в бою,
стреляя". И когда потом немцы пошли в наступление на Приморском участке
фронта, моряки так дали по ним со своих кораблей, что они просто-напросто
бежали. Еще бы! Шестнадцатидюймовые орудия! Представляете себе, какая это
силища?"
Жуков приказал Козину вступить в должность начальника штаба фронта, а
генералу Федюнинскому немедленно направиться в 42-ю армию на самый
напряженный участок фронта - на Пулковских высотах и под Урицком - и
разобраться там с обстановкой на месте.
Всю ночь Жуков с помощью Жданова, Кузнецова и адмирала флота Исакова,
начальника штаба, начальников родов войск и служб разбирался в обстановке, н
;все его действия с первых же минут командования фронтом были направлены на
мобилизацию сил для обороны Ленинграда, никаких разговоров о сдаче города с
момента его прибытия больше не было.
Ленинград беспощадно бомбила гитлеровская авиация, пожары полыхали во
всех районах, "вела обстрел тяжелая артиллерия противника, снаряды рвались
на улицах, разрушали жилые дома, уничтожали гражданское население. Немцы
стремились не только наступлением на фронтах, кольцом окружавших город, но и
беспощадным истреблением жителей сломить волю обороняющихся и вынудить их к
сдаче.
Работая в штабе фронта, Жуков во время бомбежек и обстрела города
крупнокалиберной артиллерией не уходил в бомбоубежище, он оставался в своем
кабинете. Под зданием Смольного было хорошее бомбоубежище с подведенными
туда средствами связи, но за все время пребывания в Ленинграде Жуков
спустился туда только один раз, и то для осмотра. У него не было времени на
беготню вниз и обратно, дорога была каждая минута, а бомбежки и обстрелы шли
почти непрерывно.
Не имея никакой надежды получить помощь извне, Жуков стал собирать те
силы, которые еще находились здесь, в окружении, и маневрировать ими. Для
отражения танков и предотвращения прорыва он приказал на самых опасных
направлениях, особенно на Пулковских высотах, поставить часть зенитных
орудий из противовоздушной обороны города. На самый опасный участок - Урицк
- Пулковские высоты - приказал сосредоточить огонь корабельной артиллерии.
На наиболее уязвимых направлениях немедленно организовал инженерные работы,
которым придавал огромное значение, мобилизовал население, инженерные части
и войска для создания глубоко эшелонированной обороны. Работы шли в
сверхскоростном темпе, в предельном напряжении сил и, добавлю, нервов.
Представление о том, в каком взвинченном состоянии был в это время Жуков,
дает рассказ начальника инженерного управления Ленинградского фронта Бориса
Владимировича Бычевского. Это был немолодой интеллигентный человек, и тот
разговор, который произошел у него при первом знакомстве с Жуковым, его
обескуражил. Но я привожу его рассказ для того, чтобы мы с вами увидели
Жукова еще и глазами человека, которого, по сути дела, незаслуженно-обижают.
"Первое мое знакомство с новым командующим носило несколько странный
характер. Выслушав мое обычное в таких случаях представление, он несколько
секунд рассматривал меня недоверчивыми, холодными глазами. Потом вдруг резко
спросил:
- Кто ты такой? Вопроса я не понял и еще раз доложил:
- Начальник инженерного управления фронта подполковник Бычевский.
- Я спрашиваю, кто ты такой? Откуда взялся? В голосе его чувствовалось
раздражение. Тяжеловесный подбородок Жукова выдвинулся вперед. Невысокая, но
плотная, кряжистая фигура поднялась над столом.
"Диографию, что ли, спрашивает? Кому это нужно сейчас?" - подумал я, не
сообразив, что командующий ожидал увидеть в этой должности кого-то другого.
Неуверенно стал докладывать, что начальником инженерного управления округа,
а затем фронта работаю почти полтора года, во время советско-финляндской
войны был начинжем 13-й армии на Карельском перешейке.
- Хренова, что ли, сменил здесь? Так бы и говорил! А где генерал
Назаров? Я его вызывал.
- Генерал Назаров работал в штабе главкома Северо-Западного направления
и координировал инженерные мероприятия двух фронтов,- уточнил я.-- Он улетел
сегодня ночью вместе с маршалом.
- Координировал... улетел.:.- пробурчал Жуков.- Ну и черт с ним! Что
там у тебя, докладывай.
Я положил карты и показал, что было сделано до начала прорыва под
Красным Селом, Красногвардейском и Колпино, что имеется сейчас на пулковской
позиции, что делается в городе, на Неве, на Карельском перешейке, где
работают минеры и понтонеры.
Жуков слушал, не задавая вопросов... Потом - случайно или намеренно -
его рука резко двинула карты, так, что листы упали со стола и разлетелись по
полу, и, ни слова не говоря, стал рассматривать большую схему обороны
города, прикрепленную к стене.
- Что за танки оказались в районе Петрославянки? - неожиданно спросил
он, опять обернувшись ко мне и глядя, как я складываю в папку сброшенные на
- Рассказать о боях под Ельней, о рождении гвардии? Хорошо, расскажу.
Только рождалась она не в один и не в два дня. Под Ельней наши бойцы и
командиры показали мужество и боевое мастерство, которые вырабатывались и
накапливались во многих боях. Если хотите, давайте коротко, вместе, пройдем
по этому пути становления?
- Именно этого я и хотел.
- Так вот, 1,00-я дивизия, которая стала первой гвардейской, получила
это звание не случайно. Мы были подняты по тревоге в первый же час войны. А
25 июня встали на пути танково-механизированного клина фашистов, который
несся к Минску. Командир фашистского головного танкового полка, полковник
Роттенберг, затребовал подвезти из тьма парадную форму, одел в нее своих
подчиненных и так вот, с шиком, хотел войти в первую на своем пути столицу
советской республики -- Минск.
Наша дивизия была хорошо обучена, имела боевой опыт финской кампании.
Нас просто так не собьешь! Однако сразу же встали перед нами трудности, на
первыйвзгляд непреодолимые. Чем бить танки? Они прут, их много, а бороться с
ними нечем. В первые дни войны не было еще ни бутылок зажигательных, ни
гранат противотанковых. Если вы служили до войны, то, наверное, помните,
имелись в некоторых наших частях стеклянные фляги в чехле. Не любили их
командиры - бьются, при отчетах - начеты всякие появляются. Вот и у нас были
такие фляги. Они нас выручили. Стали мы их наполнять бензином, а в горлышко
фитиль из пакли затыкали. Вот такое "сооружение" надо было поджечь спичкой,
прежде чем бросить на моторную часть танка. Но выхода иного не было. Бойцы
быстро приспособились, в батальоне Тыртычного в первых же схватках подожгли
десять танков! А всего за три дня, с 26 по 28 июня, мы сожгли больше ста
танков, и уничтожили один пехотный и один танковый полк, тот самый, что был
переодет в парадную форму! Вот так мы встретили фашистов и от бросили их от
Минска на двенадцать - четырнадцать километров.
Позднее нас обошли, пришлось отступать. Какой горький и тяжкий это был
отход,- шли через городок, где стояли наши части до начала боев, через новый
стадион, которой празднично открывали всего несколько дней назад, 22 июня!
Да, именно в то воскресенье!
В этот день отступления я увидел, как бойцы-белорусы набирали в
платочки и в кисеты родную землю и говорили:
"Мы вернемся!" А я дал себе клятву, что тоже вернусь сюда, и с этими же
людьми. В этой клятве, между прочим, и ответ на вопрос, который мне нередко
задают: почему я не имел перемещений по должности И всю войну командовал 1-й
гвардейской дивизией и 1-м гвардейским корпусом. Я сдержал клятву, вернулся
с этой же дивизией к советской границе, изгнав врага.
После боев под Минском мы шестнадцать суток вырывались из полуокружения
и наконец ушли за Днепр, а в конце августа вели бои восточнее Ельни. Здесь
25 августа мы получили приказ овладеть сильно укрепленным районом Ушакове.
Приказ -выполнили, взяли этот населенный пункт и еще несколько, по соседству
с ним. Конечно, понесли потери. Затем, обороняясь на широком фронте одними
частями, другими я пытался все же продвигаться вперед. В конце концов мы
совсем выдохлись. А тут приказ взять Ельню. Брать нечем, нет сил. Пытались,
не выходит. И вот приезжает генерал армии Жуков. Я хотел доложить ему
обстановку, но он был очень сердит, слушать не стал и говорит:
- Пусть мне и вам дадут винтовки, и мы поведем дивизию брать Ельню!
Жукова я знал еще, когда он командовал четвертой кавалерийской
дивизией, стоявшей в городе Слуцке. Я тогда командовал стрелковым полком, мы
часто встречались на совещаниях, на вечерах и по другим поводам. Я знал его
крутой характер, бывают минуты, когда возражать ему не следует. Я приказал
принести нам винтовки. Мы взяли их и пошли. Я знал, до какого места от НП
идти относительно безопасно. А дальше нельзя: большую группу комсостава
противник может обнаружить и обстрелять артиллерией. Вот я и говорю:
- Прикажите, товарищ генерал армии, вашим сопровождающим остаться.
- Что, струсил?
- Нет, я не струсил, не хочу, чтобы нас демаскировали.
Прошли мы еще немного, и я опять говорю:
- А теперь прошу отложить винтовку и выслушать мой доклад.
Он остановился, хмуро говорит:
- Кто тут командует: ты или я?
- Согласно проекту полевого устава, я. Я ответственный за боевой
участок, и поэтому здесь командую я. Дальше мы не пойдем. И дело совсем не в
моей жизни.
- Что ты хочешь?
- Хочу доложить обстановку, хотя бы в течение пятнадцати минут.
Пойдемте на КП.
- ..Пришли мы в блиндаж оперативного отделения,-сказалдалее Иван
Никитич,-я сообщил о состоянии дивизии, как мало бойцов осталось в
подразделениях, как мало огневых средств. Почти нет командиров, ротами
командуют сержанты. Жуков слушал молча и хмуро, коротко бросал адъютанту:
"Запишите". И еще говорю, я слышал, появилось повое оружие под
названием "катюша", может быть, нам его на поддержку дадите? Жуков обещал.
Он выполнил все - через три дня мы получили пополнение, боеприпасы и даже
батарею "катюш".
Тут генерал Руссиянов взял из шкафа книгу "Воспоминании..." Г. К.
Жукова, раскрыл, где была закладка, и прочитал:
"С 22 по 29 августа 100-я дивизия готовилась к наступлению... В ходе
подготовки мне довелось неоднократно побывать в этих частях, и я был вполне
уверен в успехе... Преодолевая упорное сопротивление противника, части 100-й
дивизии к исходу 5 сентября глубоко вклинились в оборону врага и вышли на
тыловые пути его Группировки, содействуя тем самым другим соединениям армии
в овладении городом... В результате успешно проведенной операции по разгрому
ельнинской группировки в войсках фронта поднялось настроение, укрепилась
вера в победу".
Руссиянов помолчал, закрыл книгу и поставил ее на место; он не стал
читать высокую оценку маршала Жукова, данную ему лично.
...В историю Великой Отечественной войны бои под Ельней вошли как
завершающий этап, и этап победный, двухмесячного Смоленского сражения. Его
значение определяется тем, что на главном, московском, направлении рушилась
надежда на блицкриг и враг впервые был вынужден перейти к обороне.
После завершения Ельнинской операции, 9 сентября, Сталин вызвал к себе
Жукова. Как всегда, вызов Сталина означал что-то срочное и конечно
же,сложное. И в этот раз Жуков не ошибся.
Когда он прибыл в Кремль, в приемной его встретил Власик и проводил на
квартиру Сталина, которая была здесь же, этажом выше.
Сталин ужинал с Молотовым, Маленковым, Щербаковым и некоторыми другими
членами руководства. Поздоровавшись, пригласил Жукова к столу и, как будто
не было никакой размолвки между ними, легко сказал:
- А неплохо у вас получилось с ельнинским выступом.- И понимая
все-таки, что Жуков помнит о том неприятном разговоре, после которого он был
отправлен под Ельню, Сталин продолжил: - Вы были тогда правы. Я не
совсем.правильно вас понял.- Услышать такое из уст Сталина было необычайно.
В этой фразе явно звучало что-то вроде извинения. И, видимо желая побыстрее
сменить не очень приятную для него тему, Сталин сказал: - Плохо идут дела у
нас на Юго-Западном направлении. Буденный там не справляется. Как вы
думаете, кем можно его заменить?
Жуков сначала подумал, что, может быть, Сталин имеет в виду назначить
его командующим Юго-Западным направлением, но, ничего не сказав об этом,
ответил:
- Я думаю, самый подходящий командующий там был бы маршал Тимошенко, он
знает хорошо театр действий и все возможности проведения операции на
Украине. За последнее время он получил большую практику в организации боевых
действий, вдобавок он по национальности украинец, что тоже имеет значение. Я
бы рекомендовал послать его.
Сталин подумал, посмотрел на сидящих за столом, но никто из них не
высказал ни своего несогласия, ни одобрения. Сталин произнес:
- Пожалуй, вы правы. А кого поставим вместо Тимошенко командовать
Западным фронтом?
И опять Жуков имел все основания подумать, что Сталин подразумевает его
кандидатуру, но и на сей раз сделал вид, что не понимает намека, и ответил:
- Мне кажется, хорошим командующим Западным фронтом будет
генерал-лейтенант Конев, который командует сейчас 19-й армией.
Сталин ничего не ответил на это предложение Жукова, тут же подошел к
телефому, позвонил Шапошникову и попросил его вызвать в Москву маршала
Тимошенко и подготовить приказ о назначении Конева на должность командующего
Западным фронтом.
Возвратившись к столу, Сталин, как бы продолжая обычный, ни к чему не
обязывающий разговор, спросил Жукова:
- Что вы думаете делать дальше? Жуков пожал плечами и ответил то, что
он считал естественным в его положении:
- Поеду "обратно к себе на фронт. Сталин задумался и, словно бы
размышляя вслух, стал говорить:
- Очень тяжелое положение сложилось сейчас под Ленинградом, я бы даже
сказал, положение катастрофическое.- Помолчав, Сталин явно подбирал еще
какое-то слово, которым хотел подчеркнуть сложность обстановки на
Ленинградском фронте, и наконец вымолвил: - Я бы даже сказал, безнадежное. С
потерей Ленинграда произойдет такое осложнение, последствия которого просто
трудно предвидеть. Окажется под угрозой удара с севера Москва.
Жукову стало ясно, что Сталин явно клонил к тому, что ликвидировать
ленинградскую катастрофу, наверное, лучше всего сможет он, Жуков. Понимая,
что Сталин уже решил послать его на это "безнадежное дело", Георгий
Константинович сказал:
- Ну, если там так сложно, я готов поехать, командующим Ленинградским
фронтом.
Сталин, как бы пытаясь проникнуть в состояние Жукова, снова произнес то
же слово, внимательно при этом глядя на него:
- А если это безнадежное дело?
Жукова удивило такое повторение. Он понимал, что Сталин делает это
неспроста, но почему, объяснить не мог. А причина действительно была.
Еще в конце августа под Ленинградом сложилась критическая обстановка, и
Сталин послал в Ленинград комиссию ЦК ВКП(.б) и ГКО всоставе Н. Н. Воронова,
П. Ф. Жигарева, А. Н. Косыгина, Н. Г. Кузнецова, Г. М. Маленкова, В. М.
Молотова. Как видим, комиссия была очень представительная и с большими
полномочиями. Она предприняла много усилии для того, чтобы мобилизовать
имеющиеся войска и ресурсы и организовать стойкую оборону. Но этого
оказалось недостаточно, положение Ленинграда ничуть не улучшилось.
9 сентября, в день встречи с Жуковым, была отправлена телеграмма, из
содержания которой видны обстановка и результаты работы комиссии.
г ЛЕНИНГРАД ВОРОШИЛОВУ. ЖДАНОВУ
Нас возмущает ваше поведение, выражающееся в том, что вы сообщаете нам
только лишь о потере нами той или иной местности, но обычно ни слова не
сообщаете о том, какие же вами приняты меры для того, чтобы перестать,
наконец, терять города и станции. Так же безобразно вы сообщили о потере
Шлиссельбурга. Будет ли конец потерям? Может быть, вы уже предрешили сдать
Ленинград? Куда девались танки КВ. где вы их расставили, и почему нет
никакого улучшения на фронте, несмотря на такое обилие танков КВ у вас? Ведь
ни один фронт не имеет и половинной доли того количества КВ, какое имеется у
вас на фронте. Чем занята ваша авиация, почему она не поддерживает действия
наших войск на поле? Подошла к вам помощь дивизии Кулика, как вы используете
эту помощь? Можно ли. надеяться на какое-либо улучшение на фронте, или
помощь Кулика тоже будет сведена к нулю, как сведена к нулю колоссальная
помощь танками КВ? Мы требуем от вас, чтобы вы в день два-три раза
информировали нас о положении на фронте и о принимаемых вами мерах.
Противник продолжал продвигаться в сторону города, остановить его было
нечем и некому. Ворошилов явно не был способен на это. Сталин понимал, что
принятые им меры ни к чему не привели. Поэтому и пульсировали в его сознании
эти неприятные, но точные слова:
"Положение безнадежное". Жуков оставался последней надеждой, и Сталин
почти не скрывал этого.
- Разберусь на месте, посмотрю, может быть, оно еще окажется и не таким
безнадежным,- ответил Жуков.
- Когда можете ехать? - считая вопрос решенным, спросил Сталин.
- Предпочитаю отправиться туда немедленно.
- Немедленно нельзя. Надо ^начала организовать вам сопровождение
истребителей, не забывайте, Ленинград теперь окружен со всех сторон
фронтами.
Это тоже для Сталина было необычным в отношении к Жукову - теперь он
проявлял о нем заботу.
Сталин подошел к телефону и приказал сообщить прогноз погоды. Ему
быстро ответили. Повесив трубку, Сталин сказал Жукову:
-- Дают плохую погоду, но для вас это самое лучшее, легче будет
перелететь через линию фронта.
Сталин подошел к столу, взял лист бумаги и написал записку;
"Ворошилову.
ГКО назначает командующим Ленинградским фронтом генерала -армии Жукова.
Сдайте ему фронт и возвращайтесь тем же самолетом
Сталин".
Сталин протянул эту записку Жукову, он прочитал ее, сложил вдвое,
положил в карман и спросил:
- Разрешите отбыть?
- Не торопитесь. Как вы расцениваете дальнейшие планы и возможности
противника?
И Жуков снова решил сказать о том, что его все время волновало:
- Я думаю, кроме Ленинграда, в настоящий момент самым опасным участком
для нас является Юго-Запад-ный фронт. Считаю, что в ближайшие дни там может
сложиться тяжелая обстановка. Группа армий "Центр", вышедшая в район
Чернигов - Новгород-Северский, может смять 21-ю армию и прорваться в тыл
Юго-Западного фронта. Уверен, что группа армий "Юг", захватившая плацдарм в
районе Кременчуга, будет осуществлять оперативное взаимодействие с армией
Гудериана. Над Юго-Западным фронтом нависает серьезная угроза. Я вновь
рекомендую немедля отвести всю Киевскую группировку на восточный берег
Днепра и за ее счет создать резервы где-то в районе Конотопа.
Наступила напряженная тишина, опять создалась обстановка, похожая на
ту, которая была перед конфликтом со Сталиным, когда Жуков предлагал
оставить Киев. Георгий Константинович ждал, что на этот раз скажет Сталин,
надеясь все же, что, отправляя его на такое тяжелое дело, как спасение
Ленинграда, Сталин едва ли теперь вспылит, а скорее всего, сдержит гнев,
может быть, промолчит. Так и произошло. После паузы Сталин спросил:
- А как же Киев?
Зная непредсказуемость вспышек гнева Сталина, Жуков все же твердо
ответил:
- Как ни тяжело, а Киев придется оставить. ,Иного выхода у нас нет.
Сталин ничего не ответил, подошел к телефону и позвонил Шапошникову.
- Что будем делать с киевской группировкой? Жуков не слышал ответа
Бориса Михайловича, а Сталин сказал слушающему его Шапошникову:
- Завтра прибудет Тимошенко. Продумайте с ним этот вопрос, а вечером
переговорим с Военным советом фронта.
Здесь я хочу напомнить читателям то, что рассказано было в одной из
предыдущих глав. Свое предложение Жуков высказал 9 сентября, а 11 сентября
последовал контрприказ Сталина:
"Киев не оставлять"- и все, что за этим последовало..
10 сентября 1941 года, как пишет в своих воспоминаниях Жуков, он вместе
с генерал-лейтенантом М. С. Козиным и генерал-майором И. И. Федюнинским
вылетел в блокадный Ленинград..
А вот как вспоминает об этом Федюнинский:
"Утром 13 сентября самолет ЛИ-2 поднялся с Внуковского аэродрома и под
охраной звена истребителей взял курс на Ленинград. В самолете находились
генерал армии Г. К. Жуков, назначенный" командующим Ленинградским фронтом,
генералы М- С. Хозин. П. И. Кока-рев и я".
Начальник же охраны Жукова, Н. X. Бедов, рассказал мне вот что:
- Случилось так, что ни в этот- день, 9 сентября, ни в следующий
Георгии Константинович Жуков вылететь в Ленинград не смог... Утром 10-го
числа мы прибыли на Центральный аэродром. Самолет был готов к полету, но его
не выпустили. И только утром 11 сентября удалось вылететь из Москвы.
Вот видите, какие случаются шероховатости в воспоминаниях; все летели в
одном самолете, и каждый называет иную дату: Жуков - 10 сентября, Бедов -
11, а Федюнинский - 13. И даже аэродромы вылета разные: Федюнинский
утверждает, что вылетели с Внуковского, а Бедов - с Центрального. Я привожу
этот мелкий факт, чтобы показать, как иногда непросто разобраться даже в
воспоминаниях непосредственных участников.
Бедов еще рассказал мне, что на Центральном аэродроме (все же это,
происходило именно здесь) 11 сентября, перед тем как садиться в самолет,
Жуков сказал генералам, которых он отобрал для работы на Ленинградском
фронте:
-- Полетим в Ленинград через линию фронта. Немецкие войска вышли к
Ладожскому озеру и полностью окружили город. На подступах к городу идут
очень тяжелые бои. Сталин сказал мне: либо отстоите город, либо погибнете
там вместе с армией, третьего пути у вас нет.
Жуков помолчал, посмотрел поочередно в лицо каждому из собеседников и
закончил:
- Кто согласен, проходите в самолет.
Все присутствующие генералы были опытные военачальники, некоторые не
раз смотрели смерти в глаза, хотя бы тот же Федюнинский, который был с
Жуковым в боях на ХалхинТоле. Они не стали говорить громких фраз о своем
согласии, а просто пошли к трапу самолета.
На пути ЛИ-2 сделал посадку в Тихвине, где дозаправился, здесь же
подключились для сопровождения истребители. Вся группа пошла на низкой
высоте. На подступах к Ленинграду появилось несколько "мессершмиттов", но
прикрывающие истребители вступили с ними в бой и отогнали от самолета, в
котором летел Жуков.
Рассказывая об этом полете, Бедов признался, что лететь было очень
неприятно: самолет болтало на низкой высоте, снизу - линия фронта, там видны
взрывы, идет артиллерийская стрельба, а сверху - немецкие истребители, тоже
видны трассы пролетающих пулеметных очередей.
В Ленинграде прибывших генералов никто не встретил, хотя о том, что
туда вылетел Жуков, не знать не могли. Взяли первую попавшуюся под руку
машину и поехали на ней в Смольный. Во двор Смольного машину не пропустили.
Жуков сказал, кто он, но дежурный коротко ответил:
"Пропуска нет, а я без него вас пропустить не могу". Жуков потребовал
вызвать начальника караула. Время шло. Наконец прибыл начальник караула,
старший лейтенант. К нему подошел Бедов, предъявил ему документы и сказал, с
кем он имеет дело. Но старший лейтенант стал звонить кому-то из своих
начальников и, только получив от того разрешение, повел Жукова и прибывших с
ним генералов к зданию Смольного. В приемной тоже не проявили к Жукову даже
элементарного внимания.
Я слышал или где-то читал о том, что Жуков якобы вошел в кабинет
командующего фронтом, пнув дверь ногой. Даже если это и было, то все, что
предшествовало этому, мне кажется, объясняет такое нервное состояние Георгия
Константиновича.
Не снимая шинели и фуражки, Жуков вошел в кабинет маршала Ворошилова. В
это время в кабинете заседал Военный совет фронта, на котором присутствовали
Ворошилов, Жданов, Кузнецов и другие члены Военного совета. Они
рассматривали вопрос, как уничтожать важнейшие объекты города, потому что
удерживать его уже считалось почти невозможным, когда и как подготовить к
взрыву боевые корабли, чтобы их не захватил противник.
Жуков сел на свободный стул и некоторое время слушал происходивший
разговор. Тема разговора еще больше его взвинтила. Он приехал в Ленинград
для того, чтобы отстаивать его, а тут говорят о сдаче. Он подал записку
Сталина о своем назначении Ворошилову. Маршал прочитал эту записку, как-то
сник и ничего не сказал присутствующим. Пришлось Жукову самому сообщить, что
он назначен командующим фронтом. Он коротко предложил закрыть совещание
Военного совета и вообще не вести никаких обсуждений о сдаче города, а
принять все необходимые меры для того, чтобы отстоять его, и закончил такими
словами:
- Будем защищать Ленинград до последнего человека!
В одной из бесед с Симоновым об этом совещании Военного совета Жуков
рассказал:
"Моряки обсуждали вопрос, в каком порядке им рвать суда, чтобы они не
достались немцам. Я сказал командующему флотом Трибуну: "Как командующий
фронтом запрещаю вам это. Во-первых, извольте разминировать корабли, чтобы
они сами не взорвались, а во-вторых, подведите их ближе к городу, чтобы они
могли стрелять всей своей артиллерией. Они, видите ли, обсуждали вопрос- о
минировании кораблей, а на них, на этих кораблях, было по сорок,
боекомплектов. Я сказал им: "Как вообще можно минировать корабли? Да,
возможно, они погибнут. Но если так, они должны погибнуть только в бою,
стреляя". И когда потом немцы пошли в наступление на Приморском участке
фронта, моряки так дали по ним со своих кораблей, что они просто-напросто
бежали. Еще бы! Шестнадцатидюймовые орудия! Представляете себе, какая это
силища?"
Жуков приказал Козину вступить в должность начальника штаба фронта, а
генералу Федюнинскому немедленно направиться в 42-ю армию на самый
напряженный участок фронта - на Пулковских высотах и под Урицком - и
разобраться там с обстановкой на месте.
Всю ночь Жуков с помощью Жданова, Кузнецова и адмирала флота Исакова,
начальника штаба, начальников родов войск и служб разбирался в обстановке, н
;все его действия с первых же минут командования фронтом были направлены на
мобилизацию сил для обороны Ленинграда, никаких разговоров о сдаче города с
момента его прибытия больше не было.
Ленинград беспощадно бомбила гитлеровская авиация, пожары полыхали во
всех районах, "вела обстрел тяжелая артиллерия противника, снаряды рвались
на улицах, разрушали жилые дома, уничтожали гражданское население. Немцы
стремились не только наступлением на фронтах, кольцом окружавших город, но и
беспощадным истреблением жителей сломить волю обороняющихся и вынудить их к
сдаче.
Работая в штабе фронта, Жуков во время бомбежек и обстрела города
крупнокалиберной артиллерией не уходил в бомбоубежище, он оставался в своем
кабинете. Под зданием Смольного было хорошее бомбоубежище с подведенными
туда средствами связи, но за все время пребывания в Ленинграде Жуков
спустился туда только один раз, и то для осмотра. У него не было времени на
беготню вниз и обратно, дорога была каждая минута, а бомбежки и обстрелы шли
почти непрерывно.
Не имея никакой надежды получить помощь извне, Жуков стал собирать те
силы, которые еще находились здесь, в окружении, и маневрировать ими. Для
отражения танков и предотвращения прорыва он приказал на самых опасных
направлениях, особенно на Пулковских высотах, поставить часть зенитных
орудий из противовоздушной обороны города. На самый опасный участок - Урицк
- Пулковские высоты - приказал сосредоточить огонь корабельной артиллерии.
На наиболее уязвимых направлениях немедленно организовал инженерные работы,
которым придавал огромное значение, мобилизовал население, инженерные части
и войска для создания глубоко эшелонированной обороны. Работы шли в
сверхскоростном темпе, в предельном напряжении сил и, добавлю, нервов.
Представление о том, в каком взвинченном состоянии был в это время Жуков,
дает рассказ начальника инженерного управления Ленинградского фронта Бориса
Владимировича Бычевского. Это был немолодой интеллигентный человек, и тот
разговор, который произошел у него при первом знакомстве с Жуковым, его
обескуражил. Но я привожу его рассказ для того, чтобы мы с вами увидели
Жукова еще и глазами человека, которого, по сути дела, незаслуженно-обижают.
"Первое мое знакомство с новым командующим носило несколько странный
характер. Выслушав мое обычное в таких случаях представление, он несколько
секунд рассматривал меня недоверчивыми, холодными глазами. Потом вдруг резко
спросил:
- Кто ты такой? Вопроса я не понял и еще раз доложил:
- Начальник инженерного управления фронта подполковник Бычевский.
- Я спрашиваю, кто ты такой? Откуда взялся? В голосе его чувствовалось
раздражение. Тяжеловесный подбородок Жукова выдвинулся вперед. Невысокая, но
плотная, кряжистая фигура поднялась над столом.
"Диографию, что ли, спрашивает? Кому это нужно сейчас?" - подумал я, не
сообразив, что командующий ожидал увидеть в этой должности кого-то другого.
Неуверенно стал докладывать, что начальником инженерного управления округа,
а затем фронта работаю почти полтора года, во время советско-финляндской
войны был начинжем 13-й армии на Карельском перешейке.
- Хренова, что ли, сменил здесь? Так бы и говорил! А где генерал
Назаров? Я его вызывал.
- Генерал Назаров работал в штабе главкома Северо-Западного направления
и координировал инженерные мероприятия двух фронтов,- уточнил я.-- Он улетел
сегодня ночью вместе с маршалом.
- Координировал... улетел.:.- пробурчал Жуков.- Ну и черт с ним! Что
там у тебя, докладывай.
Я положил карты и показал, что было сделано до начала прорыва под
Красным Селом, Красногвардейском и Колпино, что имеется сейчас на пулковской
позиции, что делается в городе, на Неве, на Карельском перешейке, где
работают минеры и понтонеры.
Жуков слушал, не задавая вопросов... Потом - случайно или намеренно -
его рука резко двинула карты, так, что листы упали со стола и разлетелись по
полу, и, ни слова не говоря, стал рассматривать большую схему обороны
города, прикрепленную к стене.
- Что за танки оказались в районе Петрославянки? - неожиданно спросил
он, опять обернувшись ко мне и глядя, как я складываю в папку сброшенные на