Кессель Жозеф. Всадники

   — Урос, ты ничего не понимаешь, ни в этом мире, ни в этой жизни, — нисколько не обидевшись, мягко ответил Мокки.
   Он вновь был спокоен и уверен в себе. Сомнения и отчаянье покинули его, и все вокруг: ясное утро, огромные горы, солнце, река и покрытая росой трава долины, показались ему излучающими такое счастье и доброту, что даже на Уроса он совсем перестал сердится. Мокки развернулся и побежал вперед большими прыжками, а когда конь догнал его, и они поравнялись, Мокки добродушно улыбнулся Уросу. Высоко подняв голову, он начал напевать вполголоса какую-то песню.
   «Так… И где же осталось его желание меня убить? — думал Урос, — Вчера он уже готов был это сделать…»
   Песня, что пел Мокки, все звучала позади него. Но Джехол поскакал быстрее, и вскоре в его ушах отдавался лишь шум реки.
   Внезапно Урос остановился. Здесь река образовала крутую излучину. Ульчан сказала ему: «Там вы должны перейти через мост. Он единственный во всей этой долине»
   Урос колебался. Две балки, а точнее, два деревянных бревна, шатких и гнилых, были перекинуты через реку и вели к другому, намного ниже расположенному, берегу. Урос оглянулся: саис все еще не догнал его.
   «Неужели мне постоянно будет нужна эта нянька?» — и Урос направил Джехола на узкий, скользкий мост.
   Конь вступил на мост с неохотой. Осторожно, очень осторожно он несколько раз дотронулся правым копытом до сучковатого бревна и потом медленно поставил на него ногу. Задние ноги он так же неуверенно поставил на бревна. Джехол все еще не доверял этому мосту. Вздрагивая от возбуждения, он остановился. Урос секунду сомневался, не повернуть ли назад, но сделать это было уже невозможно. Мост был слишком узок, Джехол не мог развернуться, ему не хватало места. Можно было только продолжить движение вперед. В конце концов, река была хоть и бурной, но не очень широкой.
   Ему не пришлось понукать Джехола. Он пошел вперед сам, пытаясь сохранить равновесие. Один осторожный шаг… еще один… половина моста была уже пройдена.
   Но внезапно Уроса с такой силой бросило в сторону, что только его шестое чувство, его почти акробатическая ловкость, спасли его от падения. Тут он понял, что произошло. Правое заднее копыто коня соскользнуло с мокрого дерева и прочно застряло между бревнами. Джехол оказался в ловушке. На мгновение конь остановился, всхрапывая.
   С диким ржанием, упираясь ногами о бревна, он изо всех сил попытался вытащить застрявшую ногу.
   Бесполезно. Он пробовал снова и снова. Ему не удавалось сделать ничего.
   И впервые в жизни Урос насмерть перепугался. Чей-то голос кричал ему: «Джехол поранился! Джехол покалечен, изуродован, потерян… покалечен — изуродован — потерян…»
   Жеребец собрал все свои силы и Урос чутьем наездника угадал, что в этот раз конь сможет освободиться. Еще одна секунда — и он вытащил бы ногу. Но конь не смог этого сделать. Он был на пределе, его мышцы устали и он прекратил попытки.
   «Позор мне, позор! Если бы я мог ему хоть чем — то помочь, тогда бы ему это удалось. А я сижу на нем словно мешок!»
   Джехол вновь начал собираться силами. Но в тот момент, когда конь, после многих бесполезных потуг, со всей силы опять рванул ногу из ловушки, Урос почувствовал такую нестерпимую боль, что рухнул обратно в седло, в котором он слегка приподнялся, чтобы помочь Джехолу. Травы Серех выдохлись.
   Джехол больше не двигался.
   «Он хочет мне сказать, что пока он несет на себе мой вес, он ничего не сможет сделать» — понял Урос.
   Ненависть к самому себе, такому беспомощному, дала ему новые силы. Он обхватил шею Джехола руками, вытащил здоровую ногу из стремени и перекинул ее на левую сторону, повиснув на гриве Джехола так, что сломанная нога сама соскользнула вниз. Но когда его нога дотронулась до бревен моста, боль стала такой сильной, что у него закружилась голова и он зашатался. Урос упал на спину, растянувшись во весь рост под брюхом Джехола.
   Это и спасло его от падения в реку.
   Он думал, что лишится чувств, но боль удержала его в сознании.
   Мокки прибежал вовремя. Он и Урос обменялись коротким взглядом и Мокки понял: сначала Джехол. Саис опустился на колени, обхватил своими огромными руками оба бревна, с силой потянул, и на короткое мгновение ему удалось раздвинуть их так широко, что конь вытащил свою ногу.
   Мокки взял его за уздечку и осторожно перевел на другой берег. Потом он вернулся назад, взял Уроса на руки и, балансируя на шатающемся мосту, перенес его туда же. Он положил его на землю, рядом с лошадью. Молча осмотрели они ногу Джехола.
   Он поранился не сильно, рана чуть кровоточила. Мокки обмыл ее холодной водой и наложил повязку из свежей травы. Затем он вновь привязал палки к ноге Уроса. Тот все смотрел на мост.
   «Два коротких бревна… и я не смог перейти по ним. Для Мокки это было проще простого. Люди на родине засмеют меня!»
   Его пальцы запутались в траве. Урос вырвал ее с корнями.
   «Нет, это не будет, этого не может быть! Именем пророка, нет!»
   — Помоги мне сесть в седло! — приказал он саису.
   Мокки повиновался не сразу. Его глаза все смотрели на противоположный берег.
   То счастье, что он испытывал, начало превращаться в глубокое отчаянье. Узкая полоска бурлящей воды делила его жизнь надвое. Серех на одной, а он на другой стороне. Никогда он ее больше не увидит.
   — Чего ты ждешь? — крикнул Урос.
   Мокки посадил его на коня и медленно пошел вперед. Тропа становилась все уже и каменистее. Она вела прямо к высокому, громадному скальному массиву, который закрывал горизонт на западе.
   «Вы не заблудитесь, — сказала им Ульчан, — после моста вы попадете на тропу, и она единственная, что есть в этой долине. Потом начнется тропа, что ведет через горы. Она выходит на старую дорогу Бамьяна. Вам понадобится два дня, чтобы доехать до города. Можешь мне поверить, мы сами часто бываем там».
   Урос помнил ее слова. Через день они будут в Бамьяне — половина пути пройдена.
   Джехол шел за Мокки медленно и осторожно. Но Урос натянул поводья, словно шаг коня казался ему слишком быстрым.
   — Половина пути, — прошептал он, — Уже половина пути и чего я добился?
   Втянув голову в плечи, впереди шел Мокки.
   И Урос подумал: «Я почти вывел его из себя… он меня ненавидел… Хотел получить коня… планировал что-то… но вот появилась эта девка, и он ни о чем другом больше не думает… Трусливая псина… Рабская душа… мне нужно начинать все с начала… но как?»
   Долина изменилась. Высокие травы, сменились на высохшие, редкие былинки, кустарники виднелись все реже. И хотя солнце стояло в зените, путешественники поплотнее запахнули свои чапаны, чтобы спастись от ледяного ветра. Они приближались к горам.
   В полдень, во время, когда прячутся тени, они достигли их. Перед ними был тот единственный путь через скалы.
   Тут Урос заметил, что на большом камне, что находился впереди них, стоит какой-то человек. Не поверив глазам, он прикрылся от солнца рукой, вгляделся вновь, и узнал ее — это была Серех.
   — Девка, — вполголоса пробормотал Урос, и крикнул саису, — Серех!
   Мокки, который по-прежнему бежал впереди, опустив голову, обернулся к нему, затронутый за живое.
   — Вон там! — показал ему Урос.
   И саис заметил ее тоже. От счастья, что он видит ее, — ту, которую он, казалось бы, потерял навсегда, — он хотел было бросится к ней навстречу. Но Урос схватил его за ворот чапана и зашептал:
   — Аллах свидетель, если ты сейчас запятнаешь честь всех мужчин, я выбью тебе глаза плеткой! Это она должна поздороваться первой, ясно тебе?
   И Серех подошла к ним сама. Она не подарила саису ни одного взгляда, а бросилась на колени перед Уросом и схватившись руками за его стремя, запричитала:
   — О господин, возьми меня в свое путешествие! Ты не найдешь лучшей, молчаливой, верной и смиренной служанки, чем я! Прошу тебя, не оставляй меня с людьми моей палатки! С того времени, как умер мой муж, они обращаются со мной как с рабыней. Я работаю для них с утра до вечера, а они дают мне только остатки еды. Мужчины тащат меня в свои палатки, когда захотят, а их жены жестоко избивают меня за это. Позволь мне идти с тобой, о отважный господин! Мне не нужна плата. Только пригоршня риса и одеяло, больше мне ничего не нужно!
   Первым желанием Уроса было пнуть это лживое создание, которое посмело повиснуть на нем. Его она не сможет обмануть.
   Мокки опустился перед ним на колени с другой стороны.
   Но когда он уже приготовился отбросить ее ногой в сторону, она подняла к нему свое лицо. Солнце осветило его черты и под умоляющим выражением, горькими слезами и размазанной черной краской, обрамляющей ее глаза, он разглядел странную силу и твердость, и, как ему показалось, — жгучую алчность.
   Он взглянул на Мокки. Тот дрожал, словно ребенок в лихорадке, и смотрел на Уроса со страхом и надеждой на счастье.
   Волчья ухмылка растянула бледные губы Уроса. Серех испугалась и прижалась лбом к его стремени.
   — Пощади меня, о господин! — закричала она.
   Эхо ее голоса отразилось от скал и вернулось назад. Урос дотронулся рукояткой плетки до Мокки и коротко бросил:
   — Ступай вперед!
   Он пришпорил Джехола — проезжая мимо Серех нарочно расцарапал ей стременем щеку — остановился, и не оглядываясь назад, сказал:
   — Хорошо. Ты можешь идти вместе с нами.
   Серех немедленно поднялась с колен и торопливо побежала им вослед.
 
   Тропа, что вилась возле пропасти, была узкой, но ровной, и путешествующие быстро миновали ее. В самом конце, горы образовали огромные каменные ворота, а когда они прошли и сквозь них, то вышли на широкую дорогу, в стороне от которой нашли чайхану. Далеко внизу лежало бесконечное плато, уходящее за горизонт, на нем расположились долины яркой зелени и крестьянские поля цвета красной глины.
   Урос направил Джехола к чайхане. Мокки привязал коня за сучковатый столб, что поддерживал крышу, спустил Уроса с седла и уложил его на топчан с краю веранды, так, чтобы стена защищала его от ветра, а крыша от солнечных лучей. Он не знал, чем он еще мог отблагодарить Уроса за то, что тот оставил ему Серех.
   Окружающая их обстановка, была более чем проста. Ни один самый тонкий ковер, который можно было найти даже в самом бедном доме, не покрывал неровного пола на котором была разложена только гнилая солома.
   Под крышей, на земле, сидели три старика и курили кальян. Их желтоватая, сморщенная кожа напоминала цветом лимон. На их угловатых лицах, с курносыми носами, блестели узкие, черные глаза.
   «Хазары, — понял Урос, — Кажется, где-то здесь и начинается их земля».
   Мокки склонился над Уросом и сказал:
   — Какое-то странное место. Я не нашел ни одного из бача. Внутри тоже никого нет.
   Хазар, который находился ближе всех к самовару, осторожно произнес:
   — Здесь был один бача, но этот сукин сын сбежал сегодня на рассвете с одним из караванов. Сказал, что хочет посмотреть мир.
   — Хорошо, — сказал Урос, — тогда я хочу поговорить с хозяином.
   Хазар медленно повернулся к нему:
   — Это я, — ответил он и глубоко вздохнул.
   — И чего же ты ждешь? Ты ничего не собираешься принести нам? — спросил Урос, — И что у тебя есть, может быть, вы нам все же расскажете?
   Старик почесал ногу и ответил:
   — Этот подлец ничего не приготовил до того, как сбежал. Есть только несколько черствых лепешек.
   — А для лошади?
   — За дорогой есть поле, моему ослу тамошняя трава пришлась очень даже по вкусу. — заметил хозяин.
   — А чай? — спросил Урос.
   И до того, как хозяин чайханы смог что-либо ответить, добавил:
   — Надеюсь, он тоже пришелся по вкусу твоему ослу?
   Хазар на мгновение запнулся, но затем растянул свой лишенный зубов рот, и затрясся от беззвучного смеха.
   — Вы слышали? Слышали? — возбужденно затормошил он своих друзей, которые тоже расхохотались, а затем так же дружно закашлялись, подавившись дымом от кальяна.
   Отсмеявшись, он снова повернулся к гостю:
   — Ты нравишься мне, всадник. Хоть ты и болен, но склоняешься к шуткам, а не к раздражению.
   — И мне ты тоже нравишься, — ответил Урос, — Несмотря на твое ремесло, тебе ближе лень, а не желание заработать деньги.
   — Я в этом не виноват, — ответил хазар и вновь вздохнул, — Тот, кто всю жизнь прожил рабом, никогда не будет дружить с работой.
   Он поднялся на ноги, все вздыхая.
   — Я приготовлю для тебя хороший, крепкий чай. Но я предупреждаю сразу, — вся посуда грязная. Этот чертов бача не помыл ни одной чашки, прежде чем убежать!
   Хозяин чайханы нехотя удалился, что-то бормоча.
   «Ему примерно семьдесят лет, — подумал Урос, — Я был еще совсем мал, когда эмир Хабибулла освободил это племя, которое раньше сам же приговорил к рабству за их неповиновение».
   Урос покачал головой. «Рабы, а ведь они были потомками тех всадников, которых оставил здесь великий Чингиз, чтобы они правили этой страной.»
   — Мне кажется, что я тебе пока не нужен, — произнес Мокки, — Можно я отведу коня на поле?
   Голос саиса был тих, а сам он смущен.
   «Говорит о коне, а думает о своей девке» — усмехнулся про себя Урос.
   Жестом он разрешил ему уйти.
   Мокки заметил Серех, как только вышел из тени крыши. Она сидела там, где стена, отделяющая веранду от поля, слегка закруглялась. Хлопковая материя, которую она набросила себе на голову, почти не отличалась по цвету от глины стен, и сейчас она напоминала кем-то забытый и брошенный мешок. То, что она находится так близко от него, смутило Мокки и он застыл на мгновение. Во время пути они шли раздельно и из-за страха перед Уросом он ни разу не посмотрел в ее сторону, и не оглянулся.
   Серех сидела молча и не двигалась. Страсть, которая заставила ее уйти от своего племени, жгла ее как никогда прежде. «Какой он красивый и сильный, этот большой саис, что стоит возле прекрасной лошади».
   И ей показалось, что она видит его впервые. Она глубоко вздохнула. Но опыт подсказывал ей не выдавать своих чувств, а искусство притворства, которое она осваивала всю свою нелегкую жизнь, помогло ей при этом.
   «Осторожно… подожди… — приказала себе самой Серех, — я уже достаточно рисковала. Теперь нужно потихоньку продвигаться вперед… Очень медленно… одно лишнее слово, и все кончено. Да еще господин следит за мной своими рысьими глазами.»
   Но их обоих, и невинного саиса, и расчетливую кочевницу, обожгло одно и то же чувство. Мокки подошел к Серех ближе. И когда он увидел ее такой потерянной и слабой, сидящей на земле в тонком платье, то показалась она ему еще прекрасней, чем тогда, при свете костра.
   И к нежности, обожанию, восхищению и благодарности, которую он к ней испытывал, добавилось совершенно новое чувство: видеть ее здесь у своих ног, словно нищенку, ее — свою возлюбленную, вызывало у него такую глубокую боль, наполнило его таким бесконечным сочувствием, что горечь, которую он испытывал, на какой-то момент заглушила в нем все остальное и привязала его к ней сильнее, чем незамутненное счастье прошедшей ночи. Доля угнетенных и бедствующих никогда особо не трогала Мокки. Везде есть богатые и бедные — таков закон природы. Но то, что Серех без хлеба и воды, должна сидеть на земле и ждать пока они сами насытятся и отдохнут, оскорбило его до глубины души, и стало для него более горьким, чем вся несправедливость этого мира.
   — Почему ты сидишь здесь? — крикнул он ей.
   — А разве есть для меня какое-то другое место? — возразила Серех очень осторожно и мягко.
   Мокки задумался на мгновение. Что он мог ей ответить? Священный, нерушимый закон древних обычаев и воспитания говорил, что Серех права. А как он себе это представлял? Женщина самого низкого происхождения… без мужа… без денег… без чадора… То, что она может показаться здесь, на постоялом дворе — открытом месте — было немыслимо. Если бы на это осмелилась другая женщина, сам Мокки был бы возмущен и поражен таким поступком. Так значит это правильно, что Серех должна сидеть тут, изнывая от голода и жажды, словно собака которую выгнали за дверь, в то время как мужчины…?
   Нет, только не Серех! Но почему именно она нет? И Мокки показалось, что за той, которую он любил, стоят все ее бесправные сестры, и внезапно испытал чувство вины, которое никогда не испытывал прежде, хотя половина человеческой расы была их жертвой.
   Дрожащей рукой он провел по ее волосам и прошептал на ухо:
   — Я вернусь, Аллах свидетель! Сейчас вернусь…
   Чай Уросу все еще не принесли. Но казалось, что он терпеливо ждал и не проявлял недовольства. Мокки опустился возле топчана на корточки.
   — Трава на поле действительно так хороша, как обещал хозяин? — спросил Урос
   — Лучше не бывает, — ответил саис, хотя не бросил на поле ни одного взгляда.
   — Ну, значит все в порядке.
   — Нет! — воскликнул Мокки, — не все в порядке.
   Он придвинулся к нему ближе и быстро зашептал:
   — Серех… я видел ее снаружи… она отправилась в дорогу на рассвете, еще раньше, чем мы… у нее нет ничего из еды или питья. Нужно ей помочь.
   — И что же ты предлагаешь? — спросил Урос тихо, почти не разжимая губ.
   — Я готов сам… — начал было саис
   — …принести ей еду и чай, да? — закончил его мысль Урос, мастерски подражая его взволнованному шепоту, — Я знаю… Но лучше я убью тебя прямо здесь. Бесчестье саиса падает и на его господина.
   — Разреши ей прийти сюда… — умолял Мокки.
   Урос смотрел на него полуприкрыв глаза. Его голос зазвучал еще дружелюбнее.
   — Как? — сказал он, — Сюда? Правда? Даже если бы хозяином этой чайханы был я и решил нанести гостям такое оскорбление, то кто же захочет прислуживать подобной девке? Самые нищие бача отшатнутся от нее, как от прокаженной. А тут, так вообще — ни одного из бача нет.
   Мокки опустил голову на руки. Он обещал Серех, что вернется. Но как? С пустыми руками?
   Урос наблюдал за Мокки почти с наслаждением. Саис внезапно стал словно мягкий воск в его руках. Ради нее он готов был на все…
   — Встань, дурак ты, — приказал он Мокки, — и приведи ее сюда.
   — Но… ты только что сам сказал… — запнулся Мокки.
   — Я сказал, что служанку никто обслуживать не будет, — возразил Урос, — Но она может обслуживать нас. Давай, иди и скажи ей это.
   Чтобы быть еще быстрее, Мокки перепрыгнул через стену. Хозяин появившийся на пороге, спросил Уроса:
   — Правда ли, что эта женщина твоя служанка, и должна заботиться о тебе?
   — Да, это правда. — ответил Урос.
   — Именем пророка, — воскликнул хозяин, — если все путешественники будут поступать так же, как и ты, то эта чайхана станет наполовину раем!
   Он задумался на секунду и добавил:
   — Хорошая служанка стоит всех этих проклятых бача, какие только есть на этом свете. Я хорошо помню, что когда наш народ вновь получил свободу, то многие беи женили своих сыновей на старых, беззубых рабынях, только бы удержать их в своем доме.
   Старик опять сел в круг своих друзей. Все они молчаливо курили. Изнутри чайханы доносился звон посуды. Затем появилась Серех с большим подносом в руках.
   — Какое все чистое! — сказал один хазар.
   — А как хорошо пахнет чай! — воскликнул другой.
   — Она даже подогрела черствые лепешки! — восхитился третий.
   При каждом их слове Мокки согласно кивал головой и счастливо улыбался.
   Серех поставила поднос перед Уросом. Но тот не притронулся к еде. Мокки хотя и хотел есть, но взял лишь один кусок хлеба.
   «Хочет побольше оставить для своей девки, — подумал Урос, — Если я не вмешаюсь, то скоро она вообще перестанет держать его за мужчину»
   Урос протянул Серех пустую пиалу, чтобы она ее наполнила, и обратился к Мокки:
   — Джехол последнее время шел шагом. Это плохо для скаковой лошади. Иди и поскачи на нем немного.
   — Ты хочешь… чтобы я это сделал прямо тут… при всех? — удивился саис.
   И хотя он сказал «при всех», но имел ввиду только Серех.
   — Иди, — приказал ему Урос.
   Мокки подбежал к Джехолу, который, все еще оседланный и взнузданный, пасся на поле, схватился рукой за его гриву, и, не поставив ноги в стремя, одним движением вскочил в седло.
   И те, кто смотрели на него с веранды — поразились, что прямо на их глазах, в одно мгновение, он стал совсем другим человеком. Ничего не осталось в нем от его неуверенного, боязливого поведения. Он стал всадником, уверенным и ловким. Его длинные обезьяньи руки, широкие ладони и запястья, и сильные ноги — больше не мешали ему. Наоборот. Прямо и уверенно сидел он на Джехоле, высоко подняв голову. Выражение детской наивности на его лице сменилось на твердость, уверенность и опыт.
   Сейчас он выглядел полностью взрослым.
   Мокки резко дернул уздечку. Джехол поднялся на дыбы. И хотя саис не упирался ногами в стремена, он не съехал с седла назад ни на один сантиметр. Ноги и колени держали его на спине коня, словно стальной капкан. Все трое хазар, что сидели на веранде, уставились на саиса открыв рты. Никогда они не видели ничего подобного. И не удивительно — здесь люди знали только маленьких ишаков, в лучшем случае, мулов.
   Ловкостью, силой, чувством и опытом, Мокки заставил Джехола стоять на задних ногах бесконечно долго. Но вот, он внезапно отпустил уздечку, ударил ногами по бокам коня и тот рванул с места в галоп. Но поле было слишком узким и коротким для такой скачки. Через несколько секунд, конь должен был бы врезаться в стену чайханы. Старики ахнули и закрыли лица руками. Серех, с широко открытыми от страха глазами, шептала:
   — Он же убьется… убьется…
   Только один Урос ничего не боялся. Он понял, что планирует саис. И точно, в последний момент, когда он почти коснулся стены, Мокки перекинулся на сторону, прижался к боку лошади, и коленями, грудью и руками повернулся так, что они оказались параллельно стене. И вот, конь уже снова помчался галопом.
   Урос больше не опирался спиной о стену. Он приподнялся и смотрел на Мокки.
   На мгновение он почувствовал себя с ним одним целым: так точно он мог предугадывать, понимать и разделять все его движения и его реакцию.
   И на один единственный миг Мокки стал для Уроса человеком почти сравнимым с ним самим — всадником.
   Чей-то голос прошептал рядом с ним:
   — Верхом на своем коне, он выглядит просто как принц!
   Урос повернулся к Серех и тут же пришел в себя. Какой восхищенный голос, а какой влюбленный взгляд! Он достиг большего, чем даже ожидал. Эта скрытная женщина, внезапно, потеряла все свои покровы. Никогда не забудет она этого представления: Мокки на Джехоле. На своем коне, сказала она. На своем…
   Урос приказал саису спустится с седла и когда Мокки оказался стоящим на земле, его чапан стал опять, как и прежде, слишком коротким, а голова опущенной.
   — Мы уезжаем, — сказал Урос хозяину чайханы.
   — До захода солнца вы приедете к хорошему караван-сараю. Там будет все, что вам нужно.
   Урос попросил счет.
   — О деньгах не может быть и речи, — сказал старый хазар. — Это мы благодарим тебя, ты дал нам намного больше.
   Урос попытался было настаивать, но тогда старик тихо добавил:
   — Позволь бедным поделиться их единственным богатством.
   Путешественники — Мокки впереди, затем Урос верхом на Джехоле, и Серех позади — вновь пошли по старой дороге Бамьяна.
   А хозяин чайханы опустился на землю возле своих друзей и опять закурил кальян.

Караван

   Дорога Бамьяна, проложенная еще в древние времена, в действительности была плохой насыпью: узкой и извивающейся лентой, покрытой летом толстым слоем пыли, а в сезон дождей превращающаяся в сплошной грязевой поток.
   Повозки, машины и все, что имело колеса, не могли проехать по ней и предпочитали новые, широкие пути.
   Это была тихая, забытая всеми дорога: только люди, живущие здесь, крестьяне, ремесленники, пастухи, торговцы и искатели приключений — встречались на ней.
   Но дважды в год этот путь оживал: весной, когда по нему тянулись караваны кочевых стад, и осенью, когда они возвращались назад.
   Сейчас, в октябре, каждый день проходил здесь один из них.
   Было время после полудня. Урос первым заметил неожиданно появившееся вдалеке облако — похожее на оранжевый дым. Оно быстро приближалось к ним.
   Скоро оно заполнило не только всю дорогу, но и закрыло клонящееся к закату солнце. Когда, время от времени, ветер отрывал от этой завесы небольшой клочок, то можно было рассмотреть огромное стадо, поднимающее эти тучи пыли.
   Люди и животные без числа, идущие сплошным потоком, словно река, что вышла из берегов.
   Мокки остановился, ожидая Уроса.
   Серех подошла тоже, остановившись на один шаг позади Джехола.
   — Это Большие кочевники, — сказала она.
   В ее словах был ужас и восхищение. Для Серех, — Малых кочевников, — таких как она сама, и тех, что приближались, разделял целый мир.
   — Что это за племя? — спросил Урос юную женщину.
   — Пуштуны границ. Они оттуда, откуда приходит солнце, — ответила Серех.
   — Пуштуны… — повторил Урос.
   Никогда еще он не встречал их караванов, чей путь пролегал намного южнее его родных степей. Но их имя говорило ему, как и каждому афганцу, об очень многом.
   Пуштуны восточных регионов, пуштуны неприступных крепостей… непобедимые воины, хозяева огромных стад… В своих тайных мастерских делали они копья и сабли, а так же и огнестрельное оружие. Они завоевали долины до Амударьи, превратили хазар в рабов, а язычников Кафиристана — в правоверных мусульман, и даже самих английских солдат, после столетней войны, сумели прогнать они из своих гор и долин. Пуштуны — королевское племя.