Кессель Жозеф. Всадники

   «Набирает силы для атаки, — понял Урос, — Ах, нож! Нож!»
   Но от того, что произошло потом, Урос задрожал как ребенок. Джехол поднял свою большую голову и нежно положил ее Уросу на плечо. Горячие ноздри коня потерлись о его шею… От неожиданности тот отскочил от Джехола, встал на четвереньки и посмотрел коню в глаза. Земля заходила под ним. Вместо злобного взгляда, которого он ждал, Джехол смотрел на него проникновенно и спокойно. Урос судорожно впился руками в пучки степной травы и забормотал, срываясь, не понимая, что говорит вслух:
   — Что… зачем… Что ты делаешь здесь?
   Джехол на это добродушно фыркнул и, тряхнув гривой, повернул голову к пустому седлу. И Урос в едином порыве, отбросив всю свою напускную холодность, высокомерие и неприступность, обхватил шею Джехола руками и прижался к ней щекой. Именем пророка, на земле нет более благородного существа, чем этот конь!
   Он возмутился несправедливостью седока и отомстил ему так, как умел. Но как только его гнев улегся, он простил его… Ничего особенного, просто конь был выдрессирован для бузкаши? Нет! О, нет! Урос, обнимая мокрую шею коня, вспомнил все те крутые горные тропы, и ужасные пропасти, кладбище кочевников, и озера Банди Амир. Как Джехол хранил его в пути, защищал и бережно нес в седле… и теперь он сохранил ему жизнь еще раз.
   Урос ощутил чудесное умиротворение в своей душе. Нежно он провел рукой по шее коня, потрепал его длинную гриву. И он знал, что никогда в жизни, он не будет стыдиться этих жестов, этого проявления признательности.
   Урос снова вскочил в седло и Джехол шагом направился к имению. Урос не держал в руках поводья. Запутав руки в гриве Джехола, он счастливо смеялся, на душе у него было светло и весело. К своему удивлению он заметил, что сам по себе начал напевать какие-то строчки, которые так подходили к покою его души. Это оказался тот самый стих Саади.
 
   Еще не доезжая до юрты, издалека, Урос заметил, что кто-то ждет его там. Сначала он думал, что это старый конюх, который стоит возле двери, но потом он понял, что ошибся. Возле юрты его ждал Мокки.
   — Мир тебе, Урос, — произнес Мокки монотонно.
   Урос ответил ему в таком же тоне и теми же словами.
   «Он пришел забрать Джехола» — понял он, и эта мысль резанула его по сердцу.
   Саис пришел за его конем, которого он сам, торжественно и прилюдно ему подарил. Но теперь, Урос так боялся его потерять и понял, что в действительности Джехол для него значит. Он не мог представить себе жизни без него, ни одного дня без того, чтобы провести рукой по его гриве, слышать его нежное ржание, и читать в его больших и влажных глазах умиротворение, ум и отвагу. Он один был его другом, его братом, его спасителем. Все остальные были ему безразличны.
   Урос взглянул на Мокки и подумал: «Завтра Джехол прислониться к его плечу» — и холодная, убийственная ненависть охватила его.
   — Ты пришел за конем? — спросил он саиса и нахмурился.
   — Нет, — ответил Мокки.
   Урос схватил его за плечо, затряс, и радостно закричал:
   — Друг мой, неужели ты решил вернуть мне его назад?
   Мокки попытался высвободиться из его хватки и ответил твердо:
   — Нет. Я решил его тебе продать. Теперь, когда я знаю, что такое женщина, я хочу, чтобы рядом со мной всегда была хоть одна. И не такая, как Серех, нет, — а такая, которая бы действительно принадлежала мне. Такая, на которых женятся. А ты знаешь сам, какие они дорогие, эти девственницы, которых охраняют от чужих взглядов их отцы.
   Урос отпустил его с разочарованием и примесью презрения. Женщина была ему дороже, чем Джехол! Он спросил:
   — Твоя цена?
   — Ты знаешь ее лучше, чем кто-либо другой, — ответил Мокки и в его словах звучала и насмешка, и жадность, и подобострастие одновременно, — Вспомни про Бамьян, про бой баранов, а особенно, твою ставку за коня.
   Урос оторопел. Да как он смеет называть подобную цену?! «О, Аллах, в этом наглом саисе я вижу твое справедливое возмездие!»
   Его молчание испугало Мокки: «Я видно, совсем сошел с ума, думая о таких деньгах. Урос никогда столько не заплатит».
   — Поверь мне, — начал он вновь, жалобно, — я даже на секунду не подумал о подобной цене. Ты же не бей и не хан, я понимаю, но все же…
   — Сколько?
   — О, ничего невозможного, — ответил Мокки, неуверенно улыбаясь, — Столько, чтобы заплатить за невесту, купить дом и участок земли и все, что нужно для начала.
   — Сколько? — повторил Урос.
   — Завтра утром я принесу тебе счет.
   — Тогда уйди сейчас с моей дороги, — сказал Урос и поехал прямо на саиса, который едва успел отскочить в сторону.
   — Я предложил коня тебе только потому, что ты был его первым, настоящим хозяином, — закричал Мокки ему вдогонку, — Но если ты не согласен с моей ценой, то я легко найду другого покупателя на базаре Даулад Абаза!
 
   Урос въехал в конюшню. Прыгая на одной ноге, он расседлал коня и освободил его от уздечки. Едва он это сделал, как конь лег на солому и заснул. Урос почесал его широкий лоб, затушил огонь в лампе и пропрыгал обратно до юрты.
   Но он не смог спать там. Воспоминания о Серех, о ее стонах, ее коже и ее запахе — не давали ему покоя и нагоняли странную, щемящую тоску. Он поднялся и, вернувшись в конюшню, улегся на солому возле коня, подложив седло под голову.
   «Совсем он устал», — подумал Урос, проведя рукой по мокрой от пота спине Джехола. Ноздри коня вздрагивали, повторяя ритм его шумного дыхания.
   — Отдыхай, отдыхай — зашептал ему Урос, — Завтра о тебе позаботятся, вычистят, накормят, все как полагается.
   Урос закрыл глаза. Завтра утром… Мокки… деньги… Откуда их взять? У него не было ни одного афгани. Он жил на деньги отца. Договорится о контракте на следующий бузкаши-сезон и отдать за коня аванс? Но кто решит взять его, калеку, в игроки? А от всех ста тысяч афгани, которые он заставил Серех сжечь, остался только ворох серого пепла.
   Но согласиться, чтобы Джехола продали другому? Невозможно. Скорее он убьет Мокки. А потом? Тюрьма… А Джехол, что с ним потом будет?
   Урос прижался к теплому брюху коня. Но в эту ночь, сон к нему так и не пришел.
 
   В этот час, как и каждое утро, Турсен пытался высвободиться из цепей судорог, которые держали все его тело в застывшей неподвижности. Он пока не смог встать, лишь опустил ноги с топчана на пол, и в этот момент сильный шум и крики донеслись до него из-за двери.
   «Нет, я тебя умоляю! Тебе нельзя входить!» — кричал Рахим, — «Никто не должен туда входить, даже ты!»
   А голос Уроса отвечал:
   «Заткнись и пусти меня по-хорошему, бача! А не то!»
   Турсен обомлел от неожиданности.
   О всемогущий Аллах! Быть застигнутым в таком вот положении, как он сейчас, сидящим на постели, посреди скомканных простыней, в длинной рубахе, без тюрбана, с торчащими во все стороны волосами, — жалкий старец с двумя палками в слабых руках. Да еще предстать таким не перед кем-нибудь, а перед Уросом, своим сыном, который никогда не должен видеть его в таком недостойном, неподобающем виде.
   В коридоре раздались звуки ударов. «Мои руки, ой, мои руки!» — завопил Рахим.
   И дверь распахнулась.
   Турсен в отчаянии напряг все свои силы, чтобы хотя бы подняться с постели, но ему не удалось сделать и это. Он покраснел от стыда. Но тут, когда он хотел было закрыть лицо руками, из коридора он услышал слова Рахима, который кричал в дверь, которую Урос уже закрывал за собой:
   — Прости своему баче, о господин! Прости! Он побил меня своими кривыми палками!
   И Турсен тут же успокоился. Урос вошел в комнату, но он пришел на костылях. Самый высокомерный из мужчин, отбросил свою гордость и явился к нему не размышляя о том, как он на них выглядит.
   «И что мы все время прячемся друг от друга? — подумал Турсен, — Разве же мы не отец и сын?»
   — Я должен, непременно должен поговорить с тобой еще до того, как ты уйдешь! — возбужденно обратился к нему Урос.
   — Я слушаю, — ответил Турсен дружелюбно.
   — Мокки надумал жениться.
   — Я знаю, — кивнул головой Турсен, — Вчера, когда ты ускакал на Джехоле, Аккул говорил со мной об этом. Мокки хочет взять себе одну из его дочерей.
   — Так ведь не только ее он должен оплатить, — глухо прорычал Урос, — Они же должны где-то спать и что-то есть! И этот ублюдок, этот сын греха, решил продать Джехола!
   — Джехол принадлежит ему, — возразил Турсен тихо, — Он может делать с ним все, что ему вздумается.
   — Нет, именем пророка, нет! Джехол не будет продан, нет! — закричал Урос и застучал костылями по полу.
   — Успокойся, — протянул к нему руку Турсен, — Ты же упадешь.
   И это его замкнутый, скрытный сын… Что его так изменило?
   — Сядь! — приказал он ему.
   Урос сел на постель и поставил костыли рядом с собой.
   — Теперь говори.
   — Конь должен быть моим, — произнес Урос со страстной решимостью.
   — На земле есть и другие лошади, — осторожно заметил Турсен.
   — Но только один Джехол! Нет подобного ему!
   Турсен некоторое время молчал и думал: «Да. Как же все люди похожи! Сотни наездников я знал, и для каждого из них именно его лошадь была самой лучшей, несравненной лошадью на земле. Конечно, для человека, который привязан к своему коню — это естественно, но для Уроса?»
   — Почему ты ничего не говоришь? — воскликнул тот, — Ты же лучше всех знаешь, что Джехол самый отважный, самый умный, самый быстрый и прекраснейший конь в мире!
   — Вчера, у реки, когда к тебе привели Джехола, мне показалось, что ты так совсем не думаешь…
   — Тогда я его совсем не знал…
   И Урос рассказал Турсену о том, что случилась вчера вечером. А Турсен слушал и опять вспомнил того черного коня, которого он убил, и опустил голову. Он почувствовал сильнейшую жалость. Кого он жалел? Своего сына? Себя самого? Лошадей? Всех людей на свете? И почему вдруг? Потому что это было такой сложной вещью — жить? Невероятно сложной…
   Урос замолчал. Турсен поднял голову и спросил:
   — Цена Мокки?
   — Деньги за невесту. Дом, земля и все, что нужно для начала.
   Урос боязливо взглянул на Турсена, который задумчиво смотрел в пол. Его молчание показалось Уросу целой вечностью.
   — Хорошо, — наконец решил Турсен, — Хорошо… О цене за невесту я сам поговорю с Аккулом. Дом? Мой дом в Калакчаке все еще стоит, и моя земля тоже при нем. Им хватит.
   Уросу вдруг стало стыдно. Отец столько решил для него сделать, а ему самому казалось, что он этого совершенно не заслуживает.
   — В Калакчаке? — переспросил он, — А ты разве сам не хотел… в один прекрасный день?
   — Этот день, сын мой, еще не настал. Он еще очень далек! — воскликнул Турсен.
   «Никогда еще я не совершал более правильной вещи — довольно подумал Турсен, — О чем тут можно говорить, когда моему сыну так нужна моя помощь? И он всегда будет в ней нуждаться, всегда…»
   А Урос взглянул на отца и подумал: «Как моложаво он выглядит!»
   — Ты знаешь… Там, в Калакчаке, — заговорил Турсен задумчиво и тихо, — Ведь там дом твоей… — он опустил голову. Урос ничего еще не знает. Как он мог забыть? Но с его возвращения случилось столько всего…
   — Я тебе не сказал, — продолжил он, — твоя мать. Она умерла.
   — Предшественник мира сообщил мне об этом, в ту самую ночь на кладбище кочевников, — ответил Урос, — Мир ее тени!
   — Мир ее тени, — медленно повторил Турсен, — Она была хорошей женщиной… Лучшей, чем я, в своем безразличии, думал о ней.
   Он хотел было и дальше говорить о мертвых, но Урос нетерпеливо прервал его.
   — Мир ее тени! — и схватил костыли.
   — Ты куда, сын?
   — Хочу дать ответ Мокки, и как можно скорее.
   — Иди! — воскликнул Турсен, — Иди!
   Урос, мгновенно развернувшись, собрался было выйти, но на пороге он оглянулся, вернулся к отцу, благодарно склонился над его плечами и поцеловал их. Но возле двери ему пришлось обернуться снова, потому что Турсен окликнул его и приказал:
   — Закрой за собой дверь! И скажи Рахиму, что он должен ждать меня снаружи, как обычно!

Халлал

   Праздничный банкет в честь Осман бея и победителя Шахского бузкаши был перенесен на неделю позже. Сотни приглашенных должны были приехать на этот праздник, и многие из них совсем издалека. Кроме того, необходимо было время, чтобы для такой оравы гостей приготовить целые горы еды, овощей, сладких осенних фруктов, забить стадо баранов. Мясники, повара, пекари, и прислуга необходимая на кухне — все должны были быть здесь и работать, не покладая рук. А ковры, матрасы, богато расшитые подушки и праздничная посуда? Все нужно было подготовить.
   Наконец этот великий день настал и утром Турсен, после своего обычного обхода конюшен, поскакал туда, где должен был состояться праздник.
   В имении это место называли — «Озеро высокочтимых». Вероятно, это название шло еще со времен деда Осман бея. Во всяком случае, это именно он приказал построить там большой четырехугольный бассейн, наполняемый водой из бесчисленного множества каналов и ручьев текущих поблизости. И тогда же он приказал посадить вокруг него длинные ряды буков, чинар и тополей, которые теперь превратились в высокую, шелестящую стену. Здесь, между водой и деревьями, на густой, зеленой траве, в течение уже трех поколений справляли самые важные праздники этого имения, да и всей провинции Маймана.
   По прибытии на место, Турсен нашел там целую армию прислуги, которая была занята последними приготовлениями перед праздником. Кругом суетились люди, одни приносили букеты цветов, другие наполняли кувшины водой, третьи еще раз проверяли, насколько верно расставлена посуда и расстелены ткани. Нужно было еще выудить из воды бассейна опавшие листья и ветки, которые плавали на его поверхности. Работой были заняты все. Вокруг бассейна, на небольшом отдалении, были разложены самые красивые и дорогие ковры провинции Маймана, а на них шелковые матрасы, покрывала и подушки, квадратные и круглые, сияющие яркими красками и искусной золотой вышивкой.
   Под деревьями тоже расстелили ковры и покрывала, чтобы гости, во время полуденного зноя, могли прохлаждаться в тени, потягивая дым из серебряных наконечников кальянов, пробуя изысканные сладости из молока и фрукты.
   «Да-а… Вот это праздник! — восхитился Турсен, — Какая роскошь!»
   Но тут он спросил сам себя, преисполнившись горького отчаянья: «Почему не в честь Уроса устраивают этот праздник? Как несправедлива судьба!»
   И какой-то голос, который был и чужим, и в то же время очень знакомым, тихонько сказал: «О, если бы Урос победил, то ты сам давно бы уже умер от зависти и злобы»
   А Турсен неуверенно запротестовал: «Нет, это неправда. Неправда! Я стал совсем другим человеком! Аллах свидетель, он видит мое сердце насквозь».
   А странный голос рассмеялся, как колокольчик, и возразил: «О, не пытайся обмануть меня, великий Турсен. Аллах действительно знает правду. И она в том, что ты стал другим человеком именно потому, что Урос проиграл, а проиграл он из-за того, что ты так сильно желал ему этого!»
   Главный смотритель Осман бея, седой, полный и добродушный человек, подъехал к Турсену. Они были старыми, хорошими друзьями, и потому тот закричал Турсену еще издали:
   — Мир тебе, напарник моей юности!
   — И тебе! — ответил Турсен, — Я как раз восхищался твоей работой. Ты и правда превратил «Озеро высокочтимых» в то, чем оно должно быть согласно своему имени.
   — Ах, ты слишком великодушен! — заскромничал старый смотритель, чуть розовея от гордости, — Я недостоин такой похвалы.
   Их лошади пошли бок о бок вдоль длинного борта бассейна.
   — Ну, теперь тебе хотя бы не о чем больше беспокоиться, — сказал смотрителю Турсен.
   — Да что ты! Самое важное еще и не сделано. Самое сложное только впереди.
   — А что такое?
   Смотритель вытащил из складок тюрбана длинный и узкий, исписанный чернилами листок, помахал им в воздухе, тяжело вздохнул и сказал:
   — Вот, список гостей. Я должен рассадить их согласно их рангу.
   — А-а… — протянул Турсен и решил тут же ретироваться, — Да пребудет с тобою мир!
   Но смотритель вовремя предугадал его маневр и успел схватить лошадь Турсена за поводья:
   — О, друг мой! Прошу тебя, не отказывай мне в помощи и совете!
   — Я ничего не понимаю в таких вещах, — стал отнекиваться Турсен.
   — Да это и не обязательно! — воскликнул смотритель, — Тут просто нужно рассадить гостей так, чтобы это соответствовало их рангу, заслугам и уважению в обществе.
   — Ладно. Дай-ка сюда. — согласился Турсен.
   Он прочитал список один раз сверху вниз и задумчиво почесал затылок. Прочитал еще раз снизу вверх и почесал бороду. Действительно, сложная задача!
   Нет, в том, как сядут самые важные гости, проблемы не было: по законам и обычаям праздников Осман бей должен сидеть в середине, с одной из длинных сторон бассейна. Напротив него, на другой стороне — губернатор провинции Маймана. Слева от Осман бея три управителя шахского бузкаши, один за другим. Справа — Солех, затем Турсен и Урос. Слева от губернатора самый старший сын Осман бея, который уже сам глава большого рода, а затем два самых богатых, — конечно же, после Осман бея, — человека в Маймане.
   Справа от губернатора сядет генерал, командующий войсками провинции, потом начальник конной полиции, а затем вождь пуштунов, который, после завоевания этим горным племенем северных степей, часто бывал здесь.
   Не сложно было разместить и тех, кто согласно своему положению, должен был тесниться на более узких сторонах бассейна: дальние родственники, слуги слуг Осман бея, племянники и зятья его дяди, сыновья от третьей жены его дедушки по материнской линии, а так же «не родственники», которые, из-за своих заслуг или знатности, могли претендовать на эти места. А с ними так же и главные конюхи, старшие пастухи, лучшие и уважаемые писари, главный садовник, а еще музыканты и певцы, которые должны будут петь и играть на празднике.
   Но вот правильно разместить остальных действительно было трудно: люди среднего достатка, невысокого положения, но все уважаемые и достойные. Владельцы небольших поместий, мелкие чиновники, купцы из Даулад Абаза, и их близкие родственники, — тут необходимо было основательно подумать и все тщательно взвесить…
   Турсен и главный смотритель сделали уже несколько кругов вокруг бассейна, и список путешествовал из одних рук в другие и обратно. Иногда, вперив взгляд в список Турсен, казалось, думал о чем-то другом, а не о расположении гостей. Урос… Чем дольше он перетасовывал и мысленно рассаживал гостей по своим местам, и уже видел их ряды полностью заполненными, тем сильнее становилась его тревога. Каждый раз, когда он представлял ряды гостей, то одно из мест он все время видел пустым — место Уроса справа от себя. «Что за дурное предчувствие?» — сжималось тогда сердце Турсена. И все настойчивей ему вспоминалось, что с того дня как Урос перекупил у Мокки Джехола, его почти не видели в имении. Каждый день, на рассвете, вскочив на коня, он уезжал в степь и возвращался лишь с наступлением ночи. Уставший и потный он ставил Джехола в стойло и спал рядом с ним на соломе. Так продолжалось уже много дней. И сегодня утром он опять куда-то исчез.
   — Ну, теперь мы разместили всех! — с облегчением крикнул смотритель писарю, который следовал за ними с карандашом и бумагой, — Самое время. Первые гости уже прибывают.
   Действительно, многие из гостей желали своей точностью показать Осман бею, как высоко они ценят его самого, и какая честь для них быть к нему приглашенными.
   — Хорошо, — сказал Турсен, — мне еще необходимо проверить, все ли приготовлено для лошадей.
   И бросив взгляд на зеленый, в полоску, шелковый чапан своего друга, запахнутый на его большом животе, добавил:
   — И переодеться.
   Люди Турсена прекрасно позаботились о лошадях. Под тенистыми деревьями тянулись длинные ряды деревянных кольев, и на расстоянии вытянутой руки от них стояли большие бочки с водой и корыта с овсом.
   — Хорошо, — сказал Турсен главе саисов, — Иди, переоденься Аккул. Все остальные уже здесь.
   — Разреши мне Турсен, попросить тебя сперва об одном одолжении, — промолвил Акул, наклонив голову.
   — Говори.
   — Позволь мне, пожалуйста, взять сюда с собой так же и Мокки, который скоро станет моим зятем.
   Турсен подумал, что на другой стороне, за бассейном, соберется такая толпа людей, что человеком больше или меньше…
   — Я тебе разрешаю, — сказал он наконец и с напускным равнодушием добавил, — Ты уже видел Уроса?
   — Сегодня утром он опять ускакал на Джехоле. Правда, немного позже обычного.
   Перед дверью дома, Турсена уже ожидал Рахим, одетый во все праздничное: полосатый кафтан, новые сандалии. А вместо заношенной тюбетейки он обмотал голову куском переливчатой атласной материи — подарок его господина.
   Турсен бросил ему поводья лошади и вошел в дом. На топчане лежал заботливо вычищенный и выглаженный праздничный чапан старого чавандоза, из шелка, теплого, кирпично-красного цвета.
   «Цена моего последнего бузкаши, — подумал Турсен на него глядя, — Уже пять лет он мне служит.»
   — Урос еще не вернулся? — спросил он у мальчика, снова запрыгивая в седло.
   — Ой, я же тебе сказал. Нет, не вернулся. Ты разве не слышал? — удивленно воскликнул Рахим.
   Турсен ничего ему на это не ответил. Посадив ребенка позади себя, он галопом поскакал назад к «Озеру высокочтимых». Перед разноцветными рядами ковров вокруг бассейна, он остановился. Рахим соскочил с седла, помог своему господину спуститься с лошади, и застыл как завороженный.
   — Ты что, не знаешь, куда нужно отвести лошадь? — недовольно проворчал Турсен.
   — Конечно, знаю… сейчас отведу… — ответил бача запинаясь.
   Никогда он ничего подобного не видел! С какой пышностью все устроено, а какое великолепное, ослепительное общество собралось здесь! На поляне, в тени деревьев, расположились гости на огромных коврах и пышных подушках. Все в своих самых дорогих чапанах сшитых из разноцветных, блестящих тканей: шелк из Ирана, тончайшая шерсть, индийская золотая парча. С блестками, в полоску, одноцветные или полностью покрытые роскошной вышивкой, каждый хотел перещеголять другого. Лишь чиновники самого высокого ранга были одеты в европейские костюмы, а на голове у них были шапки-кула. Чавандозы же, в первый раз по возвращению из Кабула, снова надели коричневые куртки с белой звездой из каракулевой шерсти на спине.
   Рахим был не в силах оторвать взгляд от этой толпы людей, которая напоминала ему реку с разноцветными, сверкающими волнами. Подъезжали все новые гости — почти все они были на лошадях. Возле поляны они спешивались, и небрежно бросали поводья своему саису или баче. А какие лошади это были! А какие на них седла и блестящие уздечки!
   Турсен не подарил всему этому ни единого взгляда.
   «Где Урос? — спрашивал он себя, — Он же дал мне слово, что придет. Не может же он нарушить все правила порядочности и обычаев. Наверняка он скоро появится».
   Но время шло, а Урос не появлялся. Более того, никто о нем ровным счетом ничего не знал, где он и что с ним. Уже и братья, и сыновья Осман бея появились в толпе и приветствовали последних пришедших, самых почетных и потому — припозднившихся гостей.
   За деревьями послышался шум подъезжающей машины и три долгих, пронзительных гудка. Большой, ярко-красный кабриолет медленно подъехал к поляне. На заднем сиденье, по бокам от Солеха, героя этого дня, сидели Осман бей и губернатор провинции. Впереди, рядом с шофером, ехал почти слепой, худой фантом оборванного вида, — святой человек, хаджа провинции Маймана, чьи глаза видели город пророка. А возле него сидел вождь племени пуштунов, которое поселилось здесь после того, как великий эмир Абдур Рахман покорил эти степи. Великолепный карабин висел у пуштуна за спиной, а его черную куртку почти не было видно из-за перекрещивающихся лент патронташа.
   Рядом с машиной бежали двое личных слуг Осман бея, секретарь губернатора и высокий, стройный пуштун с узкими насмешливыми глазами.
 
   Осман бей вышел из автомобиля первым. Роскошный чапан из желтого шелка с филигранной китайской вышивкой был на нем. Губернатор, в темном костюме и сером галстуке, последовал за ним.
   Внезапно Солех подскочил на сидении, встал на него ногами и выпрямившись во весь рост высоко поднял на головой шахский штандарт, — достояние победителя. Толпа разразилась дружными аплодисментами. Затем, одним прыжком, Солех перепрыгнул через дверь автомобиля.
   «Как клоун в бродячем цирке, — скривился Турсен презрительно, — Привлекать к себе внимание такими дешевыми трюками! Урос, с его благородными, скупыми движениями и холодной отстраненностью, — никогда бы не сделал подобного. Но где же он? Все уже пришли, все, кроме него».
   — Присаживайся к нам, великий Турсен, — неожиданно обратился к нему Осман бей, — Позволь нам насладиться прохладой в тени деревьев рядом с тобой.
   Турсен пересел к Осман бею, губернатору, святому человеку, и вождю пуштунов, позади которого, прислонившись спиной к стволу дерева, стоял высокий незнакомец с насмешливыми глазами. К ним тут же заторопились слуги, неся молочные напитки, пирожные и фрукты. Гости длинной чередой начали подходить к ним, чтобы поприветствовать Осман бея и дотронуться лбом до его плеч. Взгляд Турсена нетерпеливо заскользил по этой толпе. Нет. Никакого намека на Уроса не было.
   В самых дальних рядах он заметил Мокки: в новом чапане, счастливо смеющегося, рядом со своим будущим тестем.