Страница:
— Ну, что там? — спросил Салман Хаджи.
— Взгляни сам, достопочтимый, — проскрипел Хассад.
Святой человек обернулся:
— Правое это — Аллах свидетель, — хороший знак! — воскликнул он.
После чего повернулся к Уросу:
— Ты сам этого захотел, дерзкий всадник.
Никто не услышал этого замечания. Все были заняты своими собственными ставками. Лишь Мокки, который ловил каждое движение, каждое слово своего господина, понял, на что Урос пошел и с чем он связался.
«Если он снова проиграет, — подумалось саису — у нас не останется ни одного афгани. А нам нужна еда и одежда для самой трудной части пути»
Мокки увидел, что человек в зеленом тюрбане достал из кошелька толстую пачку денег и положил ее перед собой. Как же хотелось саису закричать:
«Урос, не надо! Поставь только половину, ну три-четверти! Но не больше!»
Но он ничего не сказал. У него не было права его унижать.
Многоголосый шум поднялся в толпе. На арену выпустили двух новых животных.
И этих не надо было заставлять выходить на нее. Напротив: всеми силами хозяева пытались их удержать, с таким нетерпением хотелось каждому выйти на арену первым и разбить лоб своему врагу. Они были здесь не с пастухами, как первая пара, а со своими хозяевами, достойными, сильными, суровыми людьми, которые вырастили их и сейчас привели сюда.
Эти бараны не были новичками. Они уже хорошо знали правила арены. У первого была густая белая шерсть, покрытая черными пятнами, у другого коричнево-бежевая, с ярко-рыжими полосами, которые смотрелись как полыхающее пламя.
На этот раз зрители приветствовали животных бурей восторга.
— Ты принц всех баранов, Пятнистый шайтан! — кричали одни.
— В этой схватке победитель будет один! С Красной молнией никто не может сравниться!
По этим крикам Урос понял, что оба барана знали многие бои. Возможно, что они победили уже с дюжину врагов, которых покалечили, убили, расплющили.
Впервые эти знаменитые победители бились друг против друга. Какое великое, особенное событие!
Оба барана, чествуемые толпой, становились все более неудержимыми, все более дикими. В ярости они рыли землю копытами.
— Мне кажется, что эти двое, нравятся тебе намного больше, чем мои бараны. — обратился Амчад Хан к Уросу.
И Урос ему на это сказал:
— Пожалуйста, прости мне мое невежливое замечание, я сожалею от всего сердца. Но мне кажется, что и тебе, наконец, тоже стало интересно.
— Почему ты так решил? — спросил Амчад Хан.
— Ты совсем забыл про свой кальян.
Амчад Хан рассмеялся и ответил:
— Ты прав, всадник из степей. Люди все таковы. Даже самый миролюбивый с интересом наблюдает за представлением, на котором присутствует сама госпожа смерть в качестве гостьи. Одно из этих животных не уйдет с арены живым. Они слишком буйные.
— Да, это так, — сказал Урос, — Но кто бы ни выиграл, Пятнистый шайтан или Красная молния — любой из них стоит моей ставки.
Единорог
— Взгляни сам, достопочтимый, — проскрипел Хассад.
Святой человек обернулся:
— Правое это — Аллах свидетель, — хороший знак! — воскликнул он.
После чего повернулся к Уросу:
— Ты сам этого захотел, дерзкий всадник.
Никто не услышал этого замечания. Все были заняты своими собственными ставками. Лишь Мокки, который ловил каждое движение, каждое слово своего господина, понял, на что Урос пошел и с чем он связался.
«Если он снова проиграет, — подумалось саису — у нас не останется ни одного афгани. А нам нужна еда и одежда для самой трудной части пути»
Мокки увидел, что человек в зеленом тюрбане достал из кошелька толстую пачку денег и положил ее перед собой. Как же хотелось саису закричать:
«Урос, не надо! Поставь только половину, ну три-четверти! Но не больше!»
Но он ничего не сказал. У него не было права его унижать.
Многоголосый шум поднялся в толпе. На арену выпустили двух новых животных.
И этих не надо было заставлять выходить на нее. Напротив: всеми силами хозяева пытались их удержать, с таким нетерпением хотелось каждому выйти на арену первым и разбить лоб своему врагу. Они были здесь не с пастухами, как первая пара, а со своими хозяевами, достойными, сильными, суровыми людьми, которые вырастили их и сейчас привели сюда.
Эти бараны не были новичками. Они уже хорошо знали правила арены. У первого была густая белая шерсть, покрытая черными пятнами, у другого коричнево-бежевая, с ярко-рыжими полосами, которые смотрелись как полыхающее пламя.
На этот раз зрители приветствовали животных бурей восторга.
— Ты принц всех баранов, Пятнистый шайтан! — кричали одни.
— В этой схватке победитель будет один! С Красной молнией никто не может сравниться!
По этим крикам Урос понял, что оба барана знали многие бои. Возможно, что они победили уже с дюжину врагов, которых покалечили, убили, расплющили.
Впервые эти знаменитые победители бились друг против друга. Какое великое, особенное событие!
Оба барана, чествуемые толпой, становились все более неудержимыми, все более дикими. В ярости они рыли землю копытами.
— Мне кажется, что эти двое, нравятся тебе намного больше, чем мои бараны. — обратился Амчад Хан к Уросу.
И Урос ему на это сказал:
— Пожалуйста, прости мне мое невежливое замечание, я сожалею от всего сердца. Но мне кажется, что и тебе, наконец, тоже стало интересно.
— Почему ты так решил? — спросил Амчад Хан.
— Ты совсем забыл про свой кальян.
Амчад Хан рассмеялся и ответил:
— Ты прав, всадник из степей. Люди все таковы. Даже самый миролюбивый с интересом наблюдает за представлением, на котором присутствует сама госпожа смерть в качестве гостьи. Одно из этих животных не уйдет с арены живым. Они слишком буйные.
— Да, это так, — сказал Урос, — Но кто бы ни выиграл, Пятнистый шайтан или Красная молния — любой из них стоит моей ставки.
Единорог
Зрители все делали ставки на животных и против друг друга, в то время как оба барана недоверчиво топтались на арене, опустив головы к земле. Их хозяева стояли перед ними и время от времени массировали им ноги. Поведение животных изменилось, их тела расслабились. Доверчиво прижимались они к своим хозяевам, сами подавали им одну ногу за другой и прежде чем положить ее в руку хозяина, с любовью легонько царапали ее копытом. Нежно, словно овечки, клали они свои головы с огромными, крутыми рогами, на плечи хозяев.
— Ну что, святой человек? — в конце концов, сказал Урос, — ты определился с выбором?
Тот не шевелился. Положив подбородок с жиденькой бородкой на руки, он наблюдал, сквозь прорези своих слишком черных глаз, за двумя баранами со всем вниманием, на которое только был способен. Ни одно из их движений не укрылось от него. Они были одинаковой величины и веса, у них был одинаковый опыт и равное количество побед; ни по их поведению, ни по их виду нельзя было заключить, какой из них сильнее. Поэтому ясно, что не их видимые качества, такие как сила, быстрота и ловкость, решат исход схватки, но их скрытые возможности — смелость, хитрость, инстинкт бойца.
Судьба более чем десяти тысяч афгани зависела от этого выбора! Он не должен ошибиться. Время от времени Хаджи бросал жадный взгляд на денежные купюры, что лежали перед ним, словно ждал от них откровения и просветления.
— Я жду, святой человек, — воскликнул Урос, — Другие ставки уже давно сделаны.
Салман Хаджи закрыл глаза и крикнул не оборачиваясь:
— Хассад!
Человек-скелет склонился над зеленым тюрбаном. Салман Хаджи прошептал ему на ухо несколько слов. Хассад вновь обратился к черному ворону на своем плече, издав неясное бормотание. Тут же ворон слетел с его плеча и медленно закружил над ареной. Он сделал круг трижды. Взмахи его крыльев становились все медленнее и медленнее, пока он неподвижно не завис над бараном с рыжими полосами. Его тень почти полностью закрыла мощное тело животного.
— Я выбираю Пятнистого шайтана. — заключил Салман Хаджи, уверенный в победе.
Мокки побледнел. И чтобы его мог слышать только Урос, он опустился за его спиной на колени и умоляюще зашептал:
— Забери деньги назад… У тебя еще есть на это право… То, что они сделали, было колдовством!..
Рукоятью плетки Урос с такой силой дал ему по горлу, что Мокки поверил, что сейчас же и задохнется.
«Дурак, — разозлился Урос, — Он думает я сам не могу распознать злого колдовства? И расстроить его?»
Под рубашкой он крепко зажал в руке кожаный амулет, что всегда носил на шее. Как только ворон сделал первый взмах крыльями, он тут же схватил его, и он его не отпустит до самого конца схватки.
Глава округа поднял руку, и оба хозяина отпустили своих животных, проводив их едва заметным шлепком, ласковым и твердым одновременно, после чего сели на землю, смотря перед собой непроницаемым взглядом.
Очень осторожно стали сходиться Красная молния и Пятнистый шайтан слева и справа. Ногами они прочно упирались в землю. Слегка наклонив головы, они не спускали глаз со своего противника, и, казалось, взглядом они измеряли силу друг друга.
Не было слышно ни звука. Зрители словно окаменели, от этого страшного, великолепного, и одновременно необыкновенно напряженного зрелища.
Но вот животные остановились на расстоянии в пятнадцать шагов. Лишь один миг — и они уже столкнулись лбами, бросившись друг на друга так быстро, так молниеносно, что большинство зрителей поняли о произошедшей атаке только после того, как раздался оглушительный грохот рогов. И тут же бараны разбежались на еще большее расстояние и столкнулись снова. Более быстрым и более подвижным был баран с рыжими полосами. На одну секунду, на один прыжок, но все же он превосходил своего соперника, и этого хватало, чтобы получить преимущество в схватке. И вот, когда в очередной раз две головы с закрученными рогами врезались друг в друга, Пятнистого шайтана отбросило назад. Толпа издала режущий уши крик. Но черно-белый не упал на землю и даже не споткнулся. Он сохранил равновесие и не был оглушен, а остался полностью собранным. И когда Красная молния, не переводя духа, кинулся на него вновь, он ловко увернулся в сторону. Его противник потерял его, пролетев вдоль его бока. И тут же Пятнистый шайтан попытался неожиданно атаковать его — но тоже напрасно. Тот уже развернулся и твердо уперся в землю копытами, опустив навстречу врагу голову с крутыми рогами. Его лоб и лоб противника, казалось, были сделаны из кусков гранита.
Их хозяева, которые все это время не двигаясь сидели на земле, выкрикнули какую-то длинную, непонятную команду. В ту же секунду оба барана подбежали к ним. Мужчины начали ощупывать их суставы. Но тут, во время тщательного осмотра, — Красная молния вырвался из рук своего хозяина и пошел в атаку на врага.
Взыграл ли в нем его собственный боевой дух? Или он выполнял команду, которую дала скрытая в его шерсти рука? Никто не мог что-то утверждать. В страхе откатился от бело-черного барана его хозяин, едва успев оттолкнуть его рукой.
Но время было потеряно. Красная молния летел на врага, выставив рога вперед, и казалось, земля дрожит под его копытами, в то время как Пятнистый шайтан лишь успел отступить чуть назад для разбега. Было ясно, что голова к голове у него нет никаких шансов. И тогда, за два скачка перед атакующим, он ловко отпрыгнул влево.
Но Красная молния не был так глуп, чтобы попасть дважды в одну и ту же ловушку.
В середине своего стремительного бега он развернулся, и со всего размаху ударил Пятнистого шайтана в плечо.
Зрители заорали. Мокки почти касался щекой лица Уроса и громко кричал от радости:
— Хвала пророку, твой сильнее! Ты выиграешь!
Урос не слышал слов саиса, но лишь крепче сжимал амулет в своей вспотевшей руке.
Удар бросил Пятнистого шайтана на землю. Его противник отбежал на необходимое расстояние, собрал все свои силы и побежал на врага, который бессильно лежал на спине… Сейчас все будет кончено.
Но в последний момент Пятнистый шайтан повернулся пару раз вокруг своей оси, с быстротой и ловкостью, которая была несравненна. Рога его противника ударились о пустое место на земле, где примятая трава еще хранила отпечаток его тяжелого бока. Пятнистый шайтан вскочил на ноги… оба животных ударились лбами вновь, но теперь никто не имел преимущества. Они взяли одинаковый разбег, и одинаковая злоба горела в их глазах. Сила столкновения была ужасной, и все же ни один из них не отступил назад ни на шаг.
Не двигаясь стояли они друг против друга.
Хозяева отозвали их назад. Все тут же заметили, что Пятнистый шайтан бежит немного медленнее. Его шаг был неровный, он коротко дышал.
Одни закричали, что он, должно быть, сломал себе ключицу, другие — что у него сломано колено, в то время как третьи были уверенны, что он полностью оглушен силой последнего удара, ну а все остальные кричали, что ему просто расхотелось драться. Так или иначе, но все сходились на том, что победу унесет с собой Красная молния.
Пятнистый шайтан остановился перед своим хозяином. Медленно поднял он свою переднюю ногу и покачал ею из стороны в сторону. Потом он на мгновение вложил ее в руку своего хозяина и нежно вытащил назад.
Зрители молчали, недоумевая. Когда они вновь начали говорить, то в голосах слышались лишь сомнения и неуверенность: Он искал поощрения? — Он прощался со своим хозяином? — С жизнью? — Он просит, чтобы прервали бой? — так спрашивали они друг друга.
Салман Хаджи повернул свое, посеревшее от гнева, лицо назад и вперив злобный взгляд в Хассада, прошипел сквозь бледные губы:
— Когда ворон накрыл своей тенью другого барана, это точно был знак, что он проиграет? Ты уверен, что проклятие лежит на нем, а не на Пятнистом шайтане?
А Хассад ответил:
— Откуда мне знать, о святой человек, как различать плохие и добрые знаки? Не я же делал паломничество в Мекку! — он опустил глаза на несколько секунд к земле и добавил умоляющим тоном:
— Вы же все равно дадите мне денег, чтобы я купил траву грез, правда?
Но Хаджи уже отвернулся и не думал о нем.
Оба барана снова помчались в атаку друг на друга. Но тут случилось такое, что поразило даже самых опытных зрителей. На половине разбега, Пятнистый шайтан, чей бег был медленнее и тяжелее, вдруг упал на бок и вытянул вперед переднюю ногу. В тот же момент, его противник, выбитый из равновесия, тоже замедлил свой бег и подошел к своему врагу осторожно и неуверенно. Белая нога Пятнистого шайтана потянулась к рыжей ноге противника и провела по ней умоляющим жестом.
Крик, поднявшийся в толпе, был невероятным.
— Он же просит пощады!
— Трус!
— Предатель!
— Какой позор! — кричали в горе те, кто поставил на Пятнистого шайтана.
— Бой до конца!
— Бей без пощады!
— Только настоящая победа!
— Давай, Красная молния, прикончи его! — орали другие.
И Урос, полностью захваченный зрелищем, поддался вперед. Тут же он почувствовал неожиданную, сильнейшую боль, так что его рука разжалась сама по себе и выпустив амулет, потянулась к ноге…
В то же мгновение Красная молния сделал шаг назад и опустил неумолимые рога для атаки. И в это же время Пятнистый шайтан во всей силы ударил противника лбом в нижнюю челюсть. Раздался звук ломающихся костей. Пятнистый шайтан ударил снова. Голова его врага болталась из стороны в сторону, пытаясь избежать ударов и боли. У него больше не было ни зубов, ни морды… сильный зверь жалостливо заблеял, таким надломленным, трогательным голоском, словно был маленькой овечкой. Но он все еще продолжал стоять прямо, хотя и шатался, и еще трижды пришлось ударить Пятнистому шайтану, прежде чем тот упал. Все было кончено. Победивший баран подбежал к своему хозяину и послушно протянул ему свою переднюю ногу.
Толпа бушевала и неистовала, все были вне себя!
Салман Хаджи схватил пачки денег, что лежали перед ним, и подбросил их в воздух, словно кучу сухих листьев. Урос автоматически схватился было за амулет… и опустил руку. Позади него плакал Мокки. А рядом с ним Хассад гладил черные перья птицы, повторяя:
— О, Али… Ворон, который околдовывает… О, Али, ворон, который околдовывает!
Когда волнение немного улеглось, Амчад Хан шепотом обменялся несколькими словами с главой округа и тот согласно кивнул.
— Подойди сюда, Аджуб! — прокричал он.
Хозяин победившего барана подошел к обоим мужчинам, сопровождаемый Пятнистым шайтаном, и отвесил им полный достоинства поклон.
— Влиятельный и благородный Амчад Хан и я, — сказал глава округа, — сошлись во мнении, что обычные похвалы и те деньги, что ты выиграл на ставках — недостаточны, чтобы наградить человека вырастившего такое умное и храброе животное. Поэтому Амчад Хан хочет, чтобы ты выбрал из его стад двух баранов, какие тебе только понравятся.
Аджуб приложил руку к сердцу и очень низко поклонился Амчад Хану.
— Что же касается меня, — продолжал глава округа, — то я постановил, что с этого дня Пятнистого шайтана, будут называть «Шахом баранов Бамьянской долины»!
При этих словах тюрбан Аджуба почти коснулся земли. Долго стоял он не разгибаясь.
Но, наконец, выпрямился и счастливо улыбаясь, положил правую руку на рога своего животного.
— Да благословит тебя Аллах, о господин, а так же твоих детей, и детей твоих детей. Мои же никогда не забудут такого благодеяния.
И толпа закричала:
— Да здравствует Шах баранов Бамьянской долины!
Глава округа поднял руку. Крики умолкли.
— Да здравствует… — сказал он, — так же тот, кто, как и положено по законам справедливости… — он опять сделал паузу, подождал пока воцарилась полная тишина и продолжил, — …тот, кто захочет оспорить у него этот титул… Я говорю верно, Аджуб?
И хозяин победившего барана, воскликнул:
— Твоими устами говорит сама мудрость и справедливость. Мой баран, только и ждет возможности еще раз показать себя, а я сам… Я сам предлагаю, как ставку, все те деньги, что он принес мне за все его бои.
Аджуб замолчал, самоуверенно посмеиваясь. Глава округа повернулся к зрителям с вопросительным взглядом. Но никто не двигался, ничья рука не поднялась.
— Никто здесь не решается бросить вызов, — сказал он, — Итак, я объявляю…
Ему не удалось закончить предложение. Из последнего ряда внезапно раздался хриплый и чуть насмешливый голос:
— Секундочку… Один момент! Я уже иду.
Появился высокий, сильный, стройный и подвижный человек. Когда он подошел к палисаду, окружавшему арену, то перепрыгнул через него одним прыжком и встал рядом с Аджубом, который оказался ниже его на голову.
На лице неизвестного, узком и смуглом, красовался орлиный нос и короткие черные усы. На плече у него висело ружье с искусно украшенным прикладом. Человек поправил пояс из грубой ткани, служивший ему патронташем, и сказал главе округа:
— Прошу прощения, если я откликнулся чуть поздновато, но я стоял в самом последнем ряду и был уверен, что передо мной найдется еще пара желающих.
Глава округа разглядывал чужака с нескрываемым любопытством.
— И чего же ты хочешь, чужестранец? — спросил он его.
Мужчина с оружием спокойно и наивно ответил, хотя в его глазах вспыхивали ироничные искры:
— Ничего другого, кроме того, что ты предложил. Я хочу выставить одного из моих животных против Шаха Бамьяна.
Со всех сторон раздались пораженные возгласы, и глава округа спросил вновь:
— Разве ты не видел, как этот баран победил своего страшного соперника?
— Я все прекрасно видел, — ответил чужак.
— И ты считаешь, что твой баран способен сравниться с таким животным?
Чужак опустил взгляд и скромно ответил:
— Пожалуйста, посудите сами.
Глава округа не был впечатлен такой напускной застенчивостью и спросил, саркастически улыбаясь:
— Ну и где же он, твой неизвестный чемпион?
Чужак посмотрел ему прямо в глаза и спокойным голосом, но скрывая ироничный блеск своих глаз, ответил:
— Я уже приказал одному бача, который сопровождает меня, поторопиться и привести барана ко входу на арену.
— Тогда покажи его нам, наконец!
Незнакомец приложил три пальца к губам и так пронзительно свистнул, что зрители в первых рядах попадали со своих мест от неожиданности. Ребенок открыл ворота и отвязал веревку на которой он вел барана. Два прыжка — и тот встал рядом со своим хозяином.
Зрители открыли рты, не веря своим глазам. Баран чужака — не доставал Пятнистому шайтану даже до колен. Его свалявшаяся, пыльная и грязная шерсть не имела какого-либо определенного цвета. Местами она полностью выпала, и на этих местах проглядывала красноватая, в царапинах, кожа. Но как будто этого было мало, у барана был обломан один рог — правый. Он сломался почти надо лбом, и его обломок был едва виден под шерстью. Пока это комедийное существо прыгало вокруг своего хозяина словно щенок, глаза зрителей сравнивали его с великолепным Шахом Бамьяна.
Недоумение превратилось в негодование. Этот чужак пришел в Бамьян чтобы посмеяться над его жителями? Послышалась первая ругань и язвительные насмешки. Аджуб оттащил своего барана в сторону, желая показать, что находиться вблизи этого жалкого калеки, было оскорблением для его чести.
— Какой демон, о чужестранец, — негодуя, закричал глава округа, — принудил тебя насмехаться над присутствующими здесь порядочными людьми? А в моем лице и над самим Захир Шахом, твоим властелином? Ты думаешь, я оставлю это безнаказанным?
Чужестранец с ружьем приложил правую руку к сердцу и воскликнул:
— Насмехаться? Над кем? Над самим собой в худшем случае. Посмотри, я подтверждаю всю серьезность моих слов вот этой ставкой!
Он вытащил кожаный мешочек, развязал его и передал главе округа. Тот опустил туда руку и вытащил полную горсть золотых самородков.
— Это даже не половина. — заметил незнакомец.
Глава округа медленно открыл мешок полностью, заглянул внутрь, взвесил на руке и тихо пробормотал:
— Настоящее…
Он поднял глаза, чье выражение изменилось в мгновение ока, к лицу чужестранца, и произнес благодушно, почти уважительно:
— Как твое имя?
— Хаджатал.
— Твоя провинция?
— Высокие горы на востоке, там где мужчины сами делают себе оружие и знают, как с ним обращаться. — сказал чужестранец с ружьем.
Глава округа передал мешочек Амчад Хану, который, посмотрев на его содержимое, согласно кивнул.
— Аджуб и Хаджатал, — провозгласил глава округа, — вы должны вывести ваших животных на бой.
И потом спросил Аджуба:
— Ты не хочешь пересмотреть свою ставку?
Аджуб передернул плечами и недовольно ответил:
— С какой стати? Я хочу, чтобы это оскорбление, которое посмели нанести моему животному, хотя бы принесло мне деньги.
— Ну хорошо, тогда займи свое место. Хаджатал, встань вон там, — приказал глава округа, — и подождите, пока прекратят делать ставки.
Очень скоро стало ясно, что впервые за всю историю боев животных, не будет ни одной ставки друг против друга. Все хотели поставить деньги на Пятнистого шайтана. Только сумасшедший, переговаривались люди, может дать этой искалеченной, однорогой скотине, самый маленький из всех шансов. Как он выстоит против Шаха Бамьяна?
Салман Хаджи наклонился к Уросу, и его голос источал медовую сладость и презрение одновременно:
— Ты, наверняка, не решишься поставить деньги на чужака, не правда ли? Потому что я, как ты сам понимаешь, опять ставлю на Пятнистого шайтана.
Урос смотрел в пустоту перед собой, ничего не видя и ничего не слыша.
Ему казалось, что он прокаженный, проклятый человек. Не потому, что он проиграл, нет, — а потому что ему больше нечего было проигрывать.
И Мокки вскричал, негодуя:
— Чего же ты хочешь еще, святой человек?! Ты и твой ворон, уже забрали у моего господина все, что он имел!
Все услышали его слова. Амчад Хан повернулся в его сторону. Широкое, детское лицо саиса от отчаянья было не узнать.
— Всадник из степей, — сказал Амчад Хан Уросу, — Поверь мне, что я был бы счастлив одолжить тебе любую сумму, которую ты попросишь. Хозяин, у которого есть такой конь, всегда может найти деньги.
Урос не понял ни слова из того, что он сказал, он понимал только, что Амчад Хан обращается к нему теплым, сердечным тоном, и он повернулся к нему.
Тут же сильная рука схватила его за локоть, и он услышал испуганный шепот:
— Урос, о Урос, именем пророка, Аллахом прошу, Всевышним, не ставь на кон Джехола!
Предугадал ли Мокки то, о чем его хозяин даже не задумывался?
И Урос отбросил его руку, закричав:
— Почему нет?
Мокки перепрыгнул через голову Амчад Хана и бросился перед чавандозом на колени:
— Ты не можешь! Не должен! Ты не сделаешь этого!
И хотя он стоял перед Уросом на коленях, его голос больше не был умоляющим, а наоборот, угрожающим и повелительным. И чавандозу стало ясно, о чем именно кричал ему саис, с внезапно жестким лицом: «Джехол не принадлежит тебе одному; Прежде всего он принадлежит Турсену, который вырастил его. И так же мне, который ухаживал за ним и смотрел, словно мать за любимым ребенком… И он принадлежит Маймане и нашим степям. А ты осмеливаешься поставить его судьбу на волю случая, чтобы потом смотреть, как его уводит от нас какой-то чужак неизвестно куда?!»
Жуткая ухмылка перекосила Уросу лицо, как никогда раньше… Еще не было у него возможности так ясно доказать свою свирепость, мужество, свое презрение к людям и самому себе именно таким, жестоким образом. Одним жестом, одним словом он сам может изменить будущее, отбросив все священные традиции в пыль. Какая игра, какой огромный риск! И он сейчас находится в самом центре всего этого круговорота, и только лишь этим он уже навсегда разрушил преданность Мокки.
И Урос выкрикнул в толпу:
— Подождите еще одну секунду! Как ставку за этот бой, я предлагаю Джехола, моего жеребца!
При этих словах вся толпа на мгновение замолчала. Все, кто видел, как приехал сюда Урос, были восхищены его конем.
— Но кто должен делать ставку против твоей? Ты знаешь, мы все поставили на одну сторону.
— Я не поставил, — ответил Урос, — Я ставлю на барана Хаджатала, чужестранца.
Сочувственный шепот, возмущенное бормотание прошло по рядам зрителей:
— Как можно?!
— Такой благородный конь!
— И потерян!
— Хозяин из-за болезни совсем повредился в уме!
Мокки, все стоящий перед Уросом на коленях, закрыл лицо руками.
— Хм, если уж таково твое желание, о всадник… — сказал глава округа, — А чтобы мы могли оценить стоимость твоей ставки, прикажи привести жеребца сюда.
Рукояткой плетки Урос ткнул Мокки в плечо и спросил:
— Ты слышал, саис?
Мокки сгорбившись, медленно побрел к тополям, возле которых он привязал Джехола. Ему не хотелось слушать радостное ржание, которым Джехол приветствовал его, и не хотелось чувствовать тепло его языка, когда конь лизнул его щеку.
Только он отвязал Джехола от дерева, как позади себя услышал голос Серех:
— Саис, большой саис… — прошептала она.
Мокки повернулся. Серех с головы до ног была одета в темный балахон, лицо скрывала темная сетка.
— Серех, ты… как ты тут оказалась? — запнулся Мокки.
Перебив его и часто дыша, она указала на холм и ответила:
— Там… вместе с другими женщинами… нам тоже можно смотреть… но вдалеке от мужчин и только под чадором… я раздобыла себе один.
Она раздраженно дернула за ткань:
— Я задыхаюсь в этом мешке. Дочери кочевников не носят такого.
— Я всегда узнаю тебя по твоим глазам, — сказал Мокки.
— Но что могут сделать мои глаза, если наша лошадь будет навсегда для нас потерянна?
— Значит… ты уже знаешь… — упавшим голосом прошептал Мокки.
— Дети бегают туда-сюда и рассказывают нам все подробности, — объяснила Серех, — Я не поверила своим ушам. Но когда увидела тебя здесь… Значит, это правда?
— Это правда… — подтвердил Мокки тихо.
Серех схватила его за рукав и, дернув, развернула к себе. Ее взгляд пробуравил его до самой глубины души.
— И ты позволишь это, и ничего не сделаешь?! Ведь у нас хотят украсть нашу лошадь, наш единственный шанс, наше единственное богатство?
— Я убью Уроса, — медленно проговорил Мокки.
— Ну что, святой человек? — в конце концов, сказал Урос, — ты определился с выбором?
Тот не шевелился. Положив подбородок с жиденькой бородкой на руки, он наблюдал, сквозь прорези своих слишком черных глаз, за двумя баранами со всем вниманием, на которое только был способен. Ни одно из их движений не укрылось от него. Они были одинаковой величины и веса, у них был одинаковый опыт и равное количество побед; ни по их поведению, ни по их виду нельзя было заключить, какой из них сильнее. Поэтому ясно, что не их видимые качества, такие как сила, быстрота и ловкость, решат исход схватки, но их скрытые возможности — смелость, хитрость, инстинкт бойца.
Судьба более чем десяти тысяч афгани зависела от этого выбора! Он не должен ошибиться. Время от времени Хаджи бросал жадный взгляд на денежные купюры, что лежали перед ним, словно ждал от них откровения и просветления.
— Я жду, святой человек, — воскликнул Урос, — Другие ставки уже давно сделаны.
Салман Хаджи закрыл глаза и крикнул не оборачиваясь:
— Хассад!
Человек-скелет склонился над зеленым тюрбаном. Салман Хаджи прошептал ему на ухо несколько слов. Хассад вновь обратился к черному ворону на своем плече, издав неясное бормотание. Тут же ворон слетел с его плеча и медленно закружил над ареной. Он сделал круг трижды. Взмахи его крыльев становились все медленнее и медленнее, пока он неподвижно не завис над бараном с рыжими полосами. Его тень почти полностью закрыла мощное тело животного.
— Я выбираю Пятнистого шайтана. — заключил Салман Хаджи, уверенный в победе.
Мокки побледнел. И чтобы его мог слышать только Урос, он опустился за его спиной на колени и умоляюще зашептал:
— Забери деньги назад… У тебя еще есть на это право… То, что они сделали, было колдовством!..
Рукоятью плетки Урос с такой силой дал ему по горлу, что Мокки поверил, что сейчас же и задохнется.
«Дурак, — разозлился Урос, — Он думает я сам не могу распознать злого колдовства? И расстроить его?»
Под рубашкой он крепко зажал в руке кожаный амулет, что всегда носил на шее. Как только ворон сделал первый взмах крыльями, он тут же схватил его, и он его не отпустит до самого конца схватки.
Глава округа поднял руку, и оба хозяина отпустили своих животных, проводив их едва заметным шлепком, ласковым и твердым одновременно, после чего сели на землю, смотря перед собой непроницаемым взглядом.
Очень осторожно стали сходиться Красная молния и Пятнистый шайтан слева и справа. Ногами они прочно упирались в землю. Слегка наклонив головы, они не спускали глаз со своего противника, и, казалось, взглядом они измеряли силу друг друга.
Не было слышно ни звука. Зрители словно окаменели, от этого страшного, великолепного, и одновременно необыкновенно напряженного зрелища.
Но вот животные остановились на расстоянии в пятнадцать шагов. Лишь один миг — и они уже столкнулись лбами, бросившись друг на друга так быстро, так молниеносно, что большинство зрителей поняли о произошедшей атаке только после того, как раздался оглушительный грохот рогов. И тут же бараны разбежались на еще большее расстояние и столкнулись снова. Более быстрым и более подвижным был баран с рыжими полосами. На одну секунду, на один прыжок, но все же он превосходил своего соперника, и этого хватало, чтобы получить преимущество в схватке. И вот, когда в очередной раз две головы с закрученными рогами врезались друг в друга, Пятнистого шайтана отбросило назад. Толпа издала режущий уши крик. Но черно-белый не упал на землю и даже не споткнулся. Он сохранил равновесие и не был оглушен, а остался полностью собранным. И когда Красная молния, не переводя духа, кинулся на него вновь, он ловко увернулся в сторону. Его противник потерял его, пролетев вдоль его бока. И тут же Пятнистый шайтан попытался неожиданно атаковать его — но тоже напрасно. Тот уже развернулся и твердо уперся в землю копытами, опустив навстречу врагу голову с крутыми рогами. Его лоб и лоб противника, казалось, были сделаны из кусков гранита.
Их хозяева, которые все это время не двигаясь сидели на земле, выкрикнули какую-то длинную, непонятную команду. В ту же секунду оба барана подбежали к ним. Мужчины начали ощупывать их суставы. Но тут, во время тщательного осмотра, — Красная молния вырвался из рук своего хозяина и пошел в атаку на врага.
Взыграл ли в нем его собственный боевой дух? Или он выполнял команду, которую дала скрытая в его шерсти рука? Никто не мог что-то утверждать. В страхе откатился от бело-черного барана его хозяин, едва успев оттолкнуть его рукой.
Но время было потеряно. Красная молния летел на врага, выставив рога вперед, и казалось, земля дрожит под его копытами, в то время как Пятнистый шайтан лишь успел отступить чуть назад для разбега. Было ясно, что голова к голове у него нет никаких шансов. И тогда, за два скачка перед атакующим, он ловко отпрыгнул влево.
Но Красная молния не был так глуп, чтобы попасть дважды в одну и ту же ловушку.
В середине своего стремительного бега он развернулся, и со всего размаху ударил Пятнистого шайтана в плечо.
Зрители заорали. Мокки почти касался щекой лица Уроса и громко кричал от радости:
— Хвала пророку, твой сильнее! Ты выиграешь!
Урос не слышал слов саиса, но лишь крепче сжимал амулет в своей вспотевшей руке.
Удар бросил Пятнистого шайтана на землю. Его противник отбежал на необходимое расстояние, собрал все свои силы и побежал на врага, который бессильно лежал на спине… Сейчас все будет кончено.
Но в последний момент Пятнистый шайтан повернулся пару раз вокруг своей оси, с быстротой и ловкостью, которая была несравненна. Рога его противника ударились о пустое место на земле, где примятая трава еще хранила отпечаток его тяжелого бока. Пятнистый шайтан вскочил на ноги… оба животных ударились лбами вновь, но теперь никто не имел преимущества. Они взяли одинаковый разбег, и одинаковая злоба горела в их глазах. Сила столкновения была ужасной, и все же ни один из них не отступил назад ни на шаг.
Не двигаясь стояли они друг против друга.
Хозяева отозвали их назад. Все тут же заметили, что Пятнистый шайтан бежит немного медленнее. Его шаг был неровный, он коротко дышал.
Одни закричали, что он, должно быть, сломал себе ключицу, другие — что у него сломано колено, в то время как третьи были уверенны, что он полностью оглушен силой последнего удара, ну а все остальные кричали, что ему просто расхотелось драться. Так или иначе, но все сходились на том, что победу унесет с собой Красная молния.
Пятнистый шайтан остановился перед своим хозяином. Медленно поднял он свою переднюю ногу и покачал ею из стороны в сторону. Потом он на мгновение вложил ее в руку своего хозяина и нежно вытащил назад.
Зрители молчали, недоумевая. Когда они вновь начали говорить, то в голосах слышались лишь сомнения и неуверенность: Он искал поощрения? — Он прощался со своим хозяином? — С жизнью? — Он просит, чтобы прервали бой? — так спрашивали они друг друга.
Салман Хаджи повернул свое, посеревшее от гнева, лицо назад и вперив злобный взгляд в Хассада, прошипел сквозь бледные губы:
— Когда ворон накрыл своей тенью другого барана, это точно был знак, что он проиграет? Ты уверен, что проклятие лежит на нем, а не на Пятнистом шайтане?
А Хассад ответил:
— Откуда мне знать, о святой человек, как различать плохие и добрые знаки? Не я же делал паломничество в Мекку! — он опустил глаза на несколько секунд к земле и добавил умоляющим тоном:
— Вы же все равно дадите мне денег, чтобы я купил траву грез, правда?
Но Хаджи уже отвернулся и не думал о нем.
Оба барана снова помчались в атаку друг на друга. Но тут случилось такое, что поразило даже самых опытных зрителей. На половине разбега, Пятнистый шайтан, чей бег был медленнее и тяжелее, вдруг упал на бок и вытянул вперед переднюю ногу. В тот же момент, его противник, выбитый из равновесия, тоже замедлил свой бег и подошел к своему врагу осторожно и неуверенно. Белая нога Пятнистого шайтана потянулась к рыжей ноге противника и провела по ней умоляющим жестом.
Крик, поднявшийся в толпе, был невероятным.
— Он же просит пощады!
— Трус!
— Предатель!
— Какой позор! — кричали в горе те, кто поставил на Пятнистого шайтана.
— Бой до конца!
— Бей без пощады!
— Только настоящая победа!
— Давай, Красная молния, прикончи его! — орали другие.
И Урос, полностью захваченный зрелищем, поддался вперед. Тут же он почувствовал неожиданную, сильнейшую боль, так что его рука разжалась сама по себе и выпустив амулет, потянулась к ноге…
В то же мгновение Красная молния сделал шаг назад и опустил неумолимые рога для атаки. И в это же время Пятнистый шайтан во всей силы ударил противника лбом в нижнюю челюсть. Раздался звук ломающихся костей. Пятнистый шайтан ударил снова. Голова его врага болталась из стороны в сторону, пытаясь избежать ударов и боли. У него больше не было ни зубов, ни морды… сильный зверь жалостливо заблеял, таким надломленным, трогательным голоском, словно был маленькой овечкой. Но он все еще продолжал стоять прямо, хотя и шатался, и еще трижды пришлось ударить Пятнистому шайтану, прежде чем тот упал. Все было кончено. Победивший баран подбежал к своему хозяину и послушно протянул ему свою переднюю ногу.
Толпа бушевала и неистовала, все были вне себя!
Салман Хаджи схватил пачки денег, что лежали перед ним, и подбросил их в воздух, словно кучу сухих листьев. Урос автоматически схватился было за амулет… и опустил руку. Позади него плакал Мокки. А рядом с ним Хассад гладил черные перья птицы, повторяя:
— О, Али… Ворон, который околдовывает… О, Али, ворон, который околдовывает!
Когда волнение немного улеглось, Амчад Хан шепотом обменялся несколькими словами с главой округа и тот согласно кивнул.
— Подойди сюда, Аджуб! — прокричал он.
Хозяин победившего барана подошел к обоим мужчинам, сопровождаемый Пятнистым шайтаном, и отвесил им полный достоинства поклон.
— Влиятельный и благородный Амчад Хан и я, — сказал глава округа, — сошлись во мнении, что обычные похвалы и те деньги, что ты выиграл на ставках — недостаточны, чтобы наградить человека вырастившего такое умное и храброе животное. Поэтому Амчад Хан хочет, чтобы ты выбрал из его стад двух баранов, какие тебе только понравятся.
Аджуб приложил руку к сердцу и очень низко поклонился Амчад Хану.
— Что же касается меня, — продолжал глава округа, — то я постановил, что с этого дня Пятнистого шайтана, будут называть «Шахом баранов Бамьянской долины»!
При этих словах тюрбан Аджуба почти коснулся земли. Долго стоял он не разгибаясь.
Но, наконец, выпрямился и счастливо улыбаясь, положил правую руку на рога своего животного.
— Да благословит тебя Аллах, о господин, а так же твоих детей, и детей твоих детей. Мои же никогда не забудут такого благодеяния.
И толпа закричала:
— Да здравствует Шах баранов Бамьянской долины!
Глава округа поднял руку. Крики умолкли.
— Да здравствует… — сказал он, — так же тот, кто, как и положено по законам справедливости… — он опять сделал паузу, подождал пока воцарилась полная тишина и продолжил, — …тот, кто захочет оспорить у него этот титул… Я говорю верно, Аджуб?
И хозяин победившего барана, воскликнул:
— Твоими устами говорит сама мудрость и справедливость. Мой баран, только и ждет возможности еще раз показать себя, а я сам… Я сам предлагаю, как ставку, все те деньги, что он принес мне за все его бои.
Аджуб замолчал, самоуверенно посмеиваясь. Глава округа повернулся к зрителям с вопросительным взглядом. Но никто не двигался, ничья рука не поднялась.
— Никто здесь не решается бросить вызов, — сказал он, — Итак, я объявляю…
Ему не удалось закончить предложение. Из последнего ряда внезапно раздался хриплый и чуть насмешливый голос:
— Секундочку… Один момент! Я уже иду.
Появился высокий, сильный, стройный и подвижный человек. Когда он подошел к палисаду, окружавшему арену, то перепрыгнул через него одним прыжком и встал рядом с Аджубом, который оказался ниже его на голову.
На лице неизвестного, узком и смуглом, красовался орлиный нос и короткие черные усы. На плече у него висело ружье с искусно украшенным прикладом. Человек поправил пояс из грубой ткани, служивший ему патронташем, и сказал главе округа:
— Прошу прощения, если я откликнулся чуть поздновато, но я стоял в самом последнем ряду и был уверен, что передо мной найдется еще пара желающих.
Глава округа разглядывал чужака с нескрываемым любопытством.
— И чего же ты хочешь, чужестранец? — спросил он его.
Мужчина с оружием спокойно и наивно ответил, хотя в его глазах вспыхивали ироничные искры:
— Ничего другого, кроме того, что ты предложил. Я хочу выставить одного из моих животных против Шаха Бамьяна.
Со всех сторон раздались пораженные возгласы, и глава округа спросил вновь:
— Разве ты не видел, как этот баран победил своего страшного соперника?
— Я все прекрасно видел, — ответил чужак.
— И ты считаешь, что твой баран способен сравниться с таким животным?
Чужак опустил взгляд и скромно ответил:
— Пожалуйста, посудите сами.
Глава округа не был впечатлен такой напускной застенчивостью и спросил, саркастически улыбаясь:
— Ну и где же он, твой неизвестный чемпион?
Чужак посмотрел ему прямо в глаза и спокойным голосом, но скрывая ироничный блеск своих глаз, ответил:
— Я уже приказал одному бача, который сопровождает меня, поторопиться и привести барана ко входу на арену.
— Тогда покажи его нам, наконец!
Незнакомец приложил три пальца к губам и так пронзительно свистнул, что зрители в первых рядах попадали со своих мест от неожиданности. Ребенок открыл ворота и отвязал веревку на которой он вел барана. Два прыжка — и тот встал рядом со своим хозяином.
Зрители открыли рты, не веря своим глазам. Баран чужака — не доставал Пятнистому шайтану даже до колен. Его свалявшаяся, пыльная и грязная шерсть не имела какого-либо определенного цвета. Местами она полностью выпала, и на этих местах проглядывала красноватая, в царапинах, кожа. Но как будто этого было мало, у барана был обломан один рог — правый. Он сломался почти надо лбом, и его обломок был едва виден под шерстью. Пока это комедийное существо прыгало вокруг своего хозяина словно щенок, глаза зрителей сравнивали его с великолепным Шахом Бамьяна.
Недоумение превратилось в негодование. Этот чужак пришел в Бамьян чтобы посмеяться над его жителями? Послышалась первая ругань и язвительные насмешки. Аджуб оттащил своего барана в сторону, желая показать, что находиться вблизи этого жалкого калеки, было оскорблением для его чести.
— Какой демон, о чужестранец, — негодуя, закричал глава округа, — принудил тебя насмехаться над присутствующими здесь порядочными людьми? А в моем лице и над самим Захир Шахом, твоим властелином? Ты думаешь, я оставлю это безнаказанным?
Чужестранец с ружьем приложил правую руку к сердцу и воскликнул:
— Насмехаться? Над кем? Над самим собой в худшем случае. Посмотри, я подтверждаю всю серьезность моих слов вот этой ставкой!
Он вытащил кожаный мешочек, развязал его и передал главе округа. Тот опустил туда руку и вытащил полную горсть золотых самородков.
— Это даже не половина. — заметил незнакомец.
Глава округа медленно открыл мешок полностью, заглянул внутрь, взвесил на руке и тихо пробормотал:
— Настоящее…
Он поднял глаза, чье выражение изменилось в мгновение ока, к лицу чужестранца, и произнес благодушно, почти уважительно:
— Как твое имя?
— Хаджатал.
— Твоя провинция?
— Высокие горы на востоке, там где мужчины сами делают себе оружие и знают, как с ним обращаться. — сказал чужестранец с ружьем.
Глава округа передал мешочек Амчад Хану, который, посмотрев на его содержимое, согласно кивнул.
— Аджуб и Хаджатал, — провозгласил глава округа, — вы должны вывести ваших животных на бой.
И потом спросил Аджуба:
— Ты не хочешь пересмотреть свою ставку?
Аджуб передернул плечами и недовольно ответил:
— С какой стати? Я хочу, чтобы это оскорбление, которое посмели нанести моему животному, хотя бы принесло мне деньги.
— Ну хорошо, тогда займи свое место. Хаджатал, встань вон там, — приказал глава округа, — и подождите, пока прекратят делать ставки.
Очень скоро стало ясно, что впервые за всю историю боев животных, не будет ни одной ставки друг против друга. Все хотели поставить деньги на Пятнистого шайтана. Только сумасшедший, переговаривались люди, может дать этой искалеченной, однорогой скотине, самый маленький из всех шансов. Как он выстоит против Шаха Бамьяна?
Салман Хаджи наклонился к Уросу, и его голос источал медовую сладость и презрение одновременно:
— Ты, наверняка, не решишься поставить деньги на чужака, не правда ли? Потому что я, как ты сам понимаешь, опять ставлю на Пятнистого шайтана.
Урос смотрел в пустоту перед собой, ничего не видя и ничего не слыша.
Ему казалось, что он прокаженный, проклятый человек. Не потому, что он проиграл, нет, — а потому что ему больше нечего было проигрывать.
И Мокки вскричал, негодуя:
— Чего же ты хочешь еще, святой человек?! Ты и твой ворон, уже забрали у моего господина все, что он имел!
Все услышали его слова. Амчад Хан повернулся в его сторону. Широкое, детское лицо саиса от отчаянья было не узнать.
— Всадник из степей, — сказал Амчад Хан Уросу, — Поверь мне, что я был бы счастлив одолжить тебе любую сумму, которую ты попросишь. Хозяин, у которого есть такой конь, всегда может найти деньги.
Урос не понял ни слова из того, что он сказал, он понимал только, что Амчад Хан обращается к нему теплым, сердечным тоном, и он повернулся к нему.
Тут же сильная рука схватила его за локоть, и он услышал испуганный шепот:
— Урос, о Урос, именем пророка, Аллахом прошу, Всевышним, не ставь на кон Джехола!
Предугадал ли Мокки то, о чем его хозяин даже не задумывался?
И Урос отбросил его руку, закричав:
— Почему нет?
Мокки перепрыгнул через голову Амчад Хана и бросился перед чавандозом на колени:
— Ты не можешь! Не должен! Ты не сделаешь этого!
И хотя он стоял перед Уросом на коленях, его голос больше не был умоляющим, а наоборот, угрожающим и повелительным. И чавандозу стало ясно, о чем именно кричал ему саис, с внезапно жестким лицом: «Джехол не принадлежит тебе одному; Прежде всего он принадлежит Турсену, который вырастил его. И так же мне, который ухаживал за ним и смотрел, словно мать за любимым ребенком… И он принадлежит Маймане и нашим степям. А ты осмеливаешься поставить его судьбу на волю случая, чтобы потом смотреть, как его уводит от нас какой-то чужак неизвестно куда?!»
Жуткая ухмылка перекосила Уросу лицо, как никогда раньше… Еще не было у него возможности так ясно доказать свою свирепость, мужество, свое презрение к людям и самому себе именно таким, жестоким образом. Одним жестом, одним словом он сам может изменить будущее, отбросив все священные традиции в пыль. Какая игра, какой огромный риск! И он сейчас находится в самом центре всего этого круговорота, и только лишь этим он уже навсегда разрушил преданность Мокки.
И Урос выкрикнул в толпу:
— Подождите еще одну секунду! Как ставку за этот бой, я предлагаю Джехола, моего жеребца!
При этих словах вся толпа на мгновение замолчала. Все, кто видел, как приехал сюда Урос, были восхищены его конем.
— Но кто должен делать ставку против твоей? Ты знаешь, мы все поставили на одну сторону.
— Я не поставил, — ответил Урос, — Я ставлю на барана Хаджатала, чужестранца.
Сочувственный шепот, возмущенное бормотание прошло по рядам зрителей:
— Как можно?!
— Такой благородный конь!
— И потерян!
— Хозяин из-за болезни совсем повредился в уме!
Мокки, все стоящий перед Уросом на коленях, закрыл лицо руками.
— Хм, если уж таково твое желание, о всадник… — сказал глава округа, — А чтобы мы могли оценить стоимость твоей ставки, прикажи привести жеребца сюда.
Рукояткой плетки Урос ткнул Мокки в плечо и спросил:
— Ты слышал, саис?
Мокки сгорбившись, медленно побрел к тополям, возле которых он привязал Джехола. Ему не хотелось слушать радостное ржание, которым Джехол приветствовал его, и не хотелось чувствовать тепло его языка, когда конь лизнул его щеку.
Только он отвязал Джехола от дерева, как позади себя услышал голос Серех:
— Саис, большой саис… — прошептала она.
Мокки повернулся. Серех с головы до ног была одета в темный балахон, лицо скрывала темная сетка.
— Серех, ты… как ты тут оказалась? — запнулся Мокки.
Перебив его и часто дыша, она указала на холм и ответила:
— Там… вместе с другими женщинами… нам тоже можно смотреть… но вдалеке от мужчин и только под чадором… я раздобыла себе один.
Она раздраженно дернула за ткань:
— Я задыхаюсь в этом мешке. Дочери кочевников не носят такого.
— Я всегда узнаю тебя по твоим глазам, — сказал Мокки.
— Но что могут сделать мои глаза, если наша лошадь будет навсегда для нас потерянна?
— Значит… ты уже знаешь… — упавшим голосом прошептал Мокки.
— Дети бегают туда-сюда и рассказывают нам все подробности, — объяснила Серех, — Я не поверила своим ушам. Но когда увидела тебя здесь… Значит, это правда?
— Это правда… — подтвердил Мокки тихо.
Серех схватила его за рукав и, дернув, развернула к себе. Ее взгляд пробуравил его до самой глубины души.
— И ты позволишь это, и ничего не сделаешь?! Ведь у нас хотят украсть нашу лошадь, наш единственный шанс, наше единственное богатство?
— Я убью Уроса, — медленно проговорил Мокки.