Кессель Жозеф. Всадники

   Каждой весной, как ведется это у них уже тысячелетиями, невзирая на законы и границы, вооруженные, идут они караванами от Индии до Ирана, через всю страну.
   — Пуштуны, — тихо повторил Мокки со страхом.
   Все, кто был в Маймане для того чтобы приказывать, судить и наказывать — губернаторы, сборщики налогов, чиновники и полицейские — все были пуштуны. Чужаки для них самих, эти победители — присылаемые из Кабула, пытались держать народ степей севера в повиновении.
   Облако пыли плыло теперь над всей долиной.
   — Иди, — сказал Урос Мокки.
   Тот сделал пару неуверенных шагов, обернулся и не сводя глаз с Серех, что стояла позади Джехола, сказал:
   — А может нам лучше пойти полями?
   — Почему? — спросил Урос.
   — Пуштуны и их стада заняли всю дорогу. Они словно плотный пчелиный рой, а еще — они все вооружены.
   — Дорога принадлежит всем и никому, — ответил на это Урос, — Давай, иди дальше!
   Но тут облако накрыло их и они ничего больше не видели, но слышали лишь топот бесчисленных ног, бряцанье оружия и ржание, рев и блеяние животных.
   Серех бросилась к Уросу, обхватила его правую ногу обеими руками и закричала:
   — Я умоляю тебя, господин, давай хотя бы встанем в стороне от дороги!
   — Почему? — спросил Урос.
   — Потому что пуштуны всегда выбирают самый высокогорный путь и всегда середину; они верят, что если этого не сделать, то это принесет им несчастье.
   — Вот как? Какое совпадение, я верю в это тоже… — ответил Урос.
   На покрытом пылью лице Серех отразился безотчетный ужас, и она воскликнула:
   — Несчастье мне, низкой кочевнице! Они же просто растопчут меня!
   — Поступай так, как захочешь. Я тебе разрешаю, — сказал Урос.
   Серех поцеловала его ногу и бросилась к ручью, что протекал в стороне от дороги. Тремя прыжками она достигла его.
   Мокки хотел броситься вслед за этой маленькой, испуганной фигуркой, но не решался.
   — Ну, беги за ней, — сказал ему Урос презрительно.
   Мокки подбежал к Серех и взял ее руки в свои, почувствовав, как сильно они дрожат.
   — Да посмотри же! — закричала ему Серех, — Он едет дальше! Твой господин просто сумасшедший!
   — Гордый, — мягко поправил ее Мокки.
   — И чем это он гордится?! — возмутилась юная женщина, — Он что, богат?
   — Это не имеет никакого значения, — возразил Мокки, — Во всех трех провинциях нет лучшего чавандоза, чем он, и еще — он сын великого Турсена.
   Серех никогда ничего не слышала о бузкаши и знаменитых наездниках. Но когда она увидела на лице Мокки такое же благоговейное восхищение, которое она сама высказывала лишь Большим кочевникам, это задело и обидело ее — кто во всем мире мог сравниться с пуштунами? Да никто!
   — Чавандоз он или не чавандоз, они его сейчас разорвут на кусочки и им будет все равно… и мне, кстати, тоже! — сказала она, — Он не имеет права подвергать твоего коня такой опасности!
   Мокки покраснел как рак:
   — Но Джехол не принадлежит мне.
   — Этот конь просто создан для тебя! — воскликнула Серех с почти дикой страстью и прижалась к Мокки, зашептав:
   — На том поле возле чайханы, ты смотрелся на нем словно принц!
   Урос, что все еще ехал прямо посередине горной дороги, внезапно приподнялся в седле, приложил ладонь к глазам, всмотрелся в клубы пыли и наконец придержал Джехола.
   В этот же момент Серех вновь завопила от страха:
   — Вот они! Они уже здесь!
   Из облака пыли появилось первое звено каравана. С большим отрывом от остальных и возвышаясь над всеми — шли верблюды. Шаг за шагом величаво выступали они впереди. Используемые как вьючные животные или для езды, нагруженные палатками, коврами, посудой и домашней утварью или несущие на себе паланкины, в котором помещалась вся семья, — их поступь была одинакова: важная и размеренная. Все они были украшены яркими разноцветными лентами, бантами и перьями, и несли на себе бесчисленные колокольчики, которые звенели при каждом их шаге.
   Урос не бросил на них ни одного взгляда. Он внимательно следил за внешним острием каравана, за теми животными, что вели его. Это были два верблюда из Бактрии — и от начала времен не было лучших, чем они, превосходящих всех остальных своих сородичей в величине, силе, выносливости и злобности.
   Все их тело было раскрашено хной, а на горбах: дорогие ткани, талисманы, амулеты и пучки разноцветных перьев. Их седла были обтянуты красной кожей и обиты металлом.
   Чудовище справа несло мужчину. На чудовище слева ехала женщина.
   Мужчина был еще молод. Его густая, иссиня-черная борода начиналась прямо у висков, от края чалмы. Сожженное солнцем и обветренное лицо, было украшено орлиным носом и темными, мрачными глазами. Грубый, плохо зарубцевавшийся, шрам шел от нижней губы через все лицо. Два кинжала было у него за поясом, а ружье, с длинным дулом и прикладом, украшенным серебром, лежало у него на коленях.
   Женщине не было еще и двадцати лет. Ее кожа была гладкой, без единой морщинки, взгляд ясным, лоб высоким и чистым, а губы слегка покрашены кармином. Но на ее лице лежала такая печать высокомерия и гордости, что она выглядела старше. Прекрасные шелковые ткани, в которые она была одета, переливались ярко желтым, голубым и фиолетовым. Широкие и толстые цепочки из серебра обвивали ее шею, а на запястьях позвякивали тяжелые, массивные браслеты. Точно такое же великолепное ружье, что и у мужа, лежало у нее на плече.
   Конечно же, еще издалека, с высоты своих огромных животных, мужчина и женщина заметили одинокого всадника, стоящего точно на середине дороги.
   Но ничто в их движениях этого не выдавало. Они правили животными в том же темпе, что и раньше. Они даже не обменялись друг с другом взглядами.
   Урос играл такую же роль. Он сидел в седле неподвижно, словно на все в мире ему было наплевать. Естественно, он не надеялся ввести этих двоих в заблуждение. В таких играх было не важно, кто во что верил или не верил, ибо выигрывал всегда тот, кто дольше мог удержаться в рамках обычаев и сохранить честь и достоинство. И поэтому он ждал, находясь на середине дороги, вперив взгляд в пустоту, неподвижный в своем седле, словно статуя.
   Внезапно оба животных остановились перед ним. И резкий, грубый голос крикнул ему с высоты:
   — Мир тебе!
   Только в этот момент Урос поднял голову, и его узкие глаза встретились с глазами человека с широким шрамом.
   Он ответил:
   — Мир и тебе, господин такого могущественного племени, а так же всем твоим.
   Ни одного слова не сказал он женщине; более того, он повернулся к ней спиной, чтобы яснее показать этим, что он полностью игнорирует ее присутствие.
   Если уж этим «Большим кочевникам» нравится обращаться с женщинами, как с равными, — хорошо — с этим он ничего не может поделать. Но чавандоз, сын и внук чавандоза — не должен забывать законов чести.
   Вождь пуштунов молчал. Урос тем более. Его опять начало лихорадить, а нога разболелась. Он едва мог сидеть в седле прямо. Внезапно, какой-то твердый предмет с силой ударил его в правое плечо. Удивленный, он обернулся назад.
   Он увидел женщину с оружием, которая возвышалась над ним, сидя в своем шарлахово-красном седле, словно амазонка. Как будто между делом, она вновь положила свое ружье на обычное место.
   «Она ударила меня прикладом» — понял Урос. Почти сверхчеловеческим усилием он удержался и не показал своего гнева. Потому что, как бы он смог с ней рассчитаться? Она сидела слишком высоко, и плеткой ее было не достать. А закон предписывал отвечать безразличием на оскорбление, если у тебя нет возможности отомстить за него сразу.
   Женщина с оружием — и ее голос был намного тверже и резче, чем голос ее мужа — крикнула ему:
   — Ну, и долго ты еще будешь стоять здесь, и дышать нашей пылью?
   Урос развернул Джехола так, что его зад оказался повернутым к хозяйке каравана и ответил не ей, а вождю пуштунов:
   — Я жду, пока мой путь будет свободен.
   Большой кочевник бросил быстрый взгляд на толпу из животных и людей, которая, никем не сдерживаемая, начинала напирать на них. Затем он посмотрел на Уроса и сказал:
   — Почему же ты не ушел с дороги, как только заметил нас? Тут есть еще один путь, внизу.
   — Мой путь всегда проходит сверху, — ответил Урос.
   Лицо большого кочевника по-прежнему казалось равнодушным.
   — Вот значит как… — произнес он и, не закончив предложения и не обернувшись назад, поднял на мгновение руку, подавая знак толпе, а затем продолжил — Мне даже не придется звать своих воинов. Несколько шагов вперед и вы оба, ты и твой конь, станете ковром для моих верблюдов.
   — Это правда. Ты можешь это сделать. И именно поэтому ты должен уступить дорогу человеку, который стоит перед тобой один и без оружия.
   — На высокогорной дороге? — спросил большой кочевник.
   — А разве я еще не на ней? — ответил Урос.
   Женщина повернулась к своему мужу. Ее цепочки и браслеты мелодично звякнули.
   — Ты уже достаточно его слушал, — крикнула она мужу, — и если он сумасшедший, так пусть Аллах защитит его.
   Взгляд большого пуштуна был прикован к Уросу:
   — У тебя есть одно мгновение, одно единственное, чтобы уйти с дороги. — сказал Уросу вождь племени.
   Но тут случилось нечто, совсем непредвиденное.
   Погонщики верблюдов, по двое с каждой стороны, которые следовали за господином и его женой, видели и знали, почему они внезапно остановились и тоже придержали своих животных. Также и те, кто шли за ними — последовали их примеру, хотя они не понимали, что именно случилось впереди. Но из-за такого огромного расстояния, следующая за ними большая часть каравана и огромные стада, не знали вообще, что ведущая часть каравана остановилась. Погонщики верблюдов, наездники, и все, кто шли пешком, двигались дальше. Пастухи и их собаки подгоняли стада вперед и конечно, идущие наткнулись на остановившихся, стали давить на них, и в конце концов, толпа начала напирать сзади на оба колосса из Бактрии.
   Сначала они стойко держались. Их хозяева все еще не давали им понять, что можно идти вперед, и некоторое время им удавалось сохранять равновесие. Но выдержали они только несколько десятков секунд, как раз столько, сколько длился разговор больших кочевников и Уроса. И тогда оба великана начали понемногу сдаваться… медленно их толкало вперед, на коня и его всадника, которые, по-прежнему не двигаясь, стояли перед ними.
   Сдерживая напор толпы и стад, сделавшись нервными от поднявшегося вокруг шума, оглушенные звоном тысяч колокольчиков, оба верблюда были больше не в состоянии понимать команды своих хозяев. В раздражении они подняли рев. На кого-то им нужно было обрушить свой гнев, и кто был лучшей мишенью для этого, чем это карликовое животное и его наездник — ничего не значащие создания, которые можно легко растоптать? Никем не сдерживаемые они угрожающе двинулись в сторону Уроса и Джехола.
   Конь среагировал быстрее, чем Урос успел что-то понять.
   Джехол ненавидел этих гадких чудовищ. Запах хны, которого он не знал, их колокольчики, перья, их слюнявые морды — все ему было в них противно. И когда они только подготавливались, чтобы напасть, Джехол их опередил. Он заржал так громко и пронзительно, что заглушил рев своих врагов, в тот же момент отступил чуть назад, чтобы освободить себе место, и поднялся на дыбы.
   Этот диковинный, страшный зверь, который внезапно возник перед ними, да к тому же почти такой же высокий, как они сами, его громкое, злое ржание, молниеносная реакция — все это поразило бактрийских колоссов так, что на секунду они застыли на месте. В тот же миг конь прыгнул прямо на них и, не смотря на свой огромный рост и вес, оба верблюда, испугавшись, — отшатнулись в стороны.
   Урос, который прижался к шее коня, заметил, что в живой стене перед ним открылась небольшая щель, и Джехол рванулся в этот просвет. Его нога задела бок одного из верблюдов и от этого внезапного удара по ране, его пронзила жуткая боль, столь невыносимая, что он еле смог удержаться в седле. Но когда он увидел, что дальше дорогу преграждает целая колонна верблюдов, то подумал лишь: «Вот и все… ну, что же! Если они убьют меня, то хотя бы на середине горной дороги!»
   Когда Джехол заметил перед собой огромную орду, которая казалась гигантской волной нахлынувшей на дорогу, он снова встал на дыбы. Но только на мгновение. Он хрипло дышал — перед ним, лишь один шаг разделял их, кричали верблюды готовые напасть на обидчика. По бокам его зажали бактрийские колоссы: некуда ему было бежать, он был окружен со всех сторон.
   Повязка сорвалась с ноги Уроса и его черная, гниющая рана, с торчащими обломками костей, стала видна всем. Вождь Больших кочевников заметил ее и сказал:
   — Человек в таком состоянии не может считаться противником. Иди… Я оставляю тебе жизнь из-за твоего увечья.
   — А я из-за твоего коня, — добавила женщина с оружием, — Иди!
   Кочевник обернулся, прокричал приказ и отъехал в сторону. Его жена последовала за ним… Караван двинулся дальше. Но для Уроса открылась узкая тропинка между украшенными перьями верблюдами. Приказ вождя распространялся от ряда к ряду. И Урос поскакал по середине горной дороги дальше.
 
   — Подними-ка меня! — попросила Серех.
   Они потеряли из поля зрения обоих, и коня, и его всадника. Когда караван снова пришел в движение, они не поняли, что же там произошло. Мокки подхватил Серех и без усилий поднял маленькую фигурку вверх. Серех увидела, что по середине дороги, сквозь толпу, в противоположную сторону движения каравана, скачет единственная лошадь и всадник на ней.
   — Он там! — воскликнула Серех, — Он скачет по середине дороги!
   — Ни на что другое он бы и не согласился… — сказал Мокки.
   Одним быстрым кошачьим движением Серех соскользнула на землю. Ее глаза превратились от негодования в две узкие щелочки:
   — А ты тоже гордишься им, да? — закричала он, — А если бы он загубил при этом коня?
   — С Джехолом же ничего не случилось; Урос едет на нем дальше, — ответил саис.
   — Пока не случилось, — возразила Серех.
 
   Они вновь вышли на дорогу, чтобы догнать Уроса. Маленькая кочевница больше не боялась; та пара во главе каравана, что внушала ей такой ужас — уже скрылась в облаке пыли позади них. Мимо шли мужчины и женщины, чья одежда была ей более знакома. Стада тянулись вдаль. Они пробирались сквозь них, уворачиваясь то от копыт, то от рогов и зубов животных, собаки облаяли их, а пастухи хлестнули пару раз плеткой. Наконец поток животных стали редеть. Еще несколько отставших от каравана и плетущихся сзади людей, и они догнали Уроса и Джехола как раз в тот момент, когда он остановился, переводя дух. Теперь дорога перед ними была свободна, а позади них шумел удаляющийся гомон каравана.
   — О, Серех, — зашептал Мокки, — Именем Аллаха и его милосердием, я тебя умоляю, осмотри его ногу.
   Маленькая кочевница посмотрела на кровоточащую и гноящуюся рану и ответила:
   — Он задел ногой за бока животных, когда проезжал слишком близко от них.
   — Ты можешь что-то сделать для него, прямо сейчас?
   — Могу, — ответила Серех.
   Но прежде чем саис смог обратиться к Уросу, тот сказал:
   — Я все понял, — и, пришпорив Джехола, поскакал дальше.
 
   На закате дня они пришли к караван-сараю, который стоял чуть в стороне от дороги, пристроившись к краю скалы. Маленькая речка огибала его с трех сторон, и невысокие, но толстые и крепкие стены защищали его от ледяных ветров. Двое слуг, с факелами, поздоровались с путниками у ворот.
   После обычных слов приветствия, старший из них спросил Уроса:
   — Ты будешь спать вместе с другими гостями или ты желаешь отдельную комнату для тебя и твоей служанки?
   — Да, я хочу спать отдельно, — неторопливо ответил Урос, — Только я и мой конь.
   Бача взял Джехола за уздечку и повел их сначала через большой зал, который был, насколько можно было судить, чистым и убранным. Здесь каждый имел место для себя и своих животных. Керосиновая лампа с вычищенным стеклом распространяла достаточно сильный свет. Затем они попали в широкий коридор, который вел в просторное помещение со сводчатым потолком, — такое большое, что в нем могло переночевать много людей, и такое высокое, что лошадь свободно разместилась бы в нем.
   Возле входа стоял чан с водой и корыто со свежим сеном. Чуть дальше, у стен, лежали тюки соломы, служившие постелью.
   Мокки помог Уросу лечь: в свете лампы его рана выглядела пугающе и бача, почувствовавший запах гниения, отпрянул назад. Серех прошептала Мокки:
   — Скажи ему, чтобы принес горячей воды и чистых тряпок.
   Саис повиновался. Даже самым юным из бача, маленькая кочевница не могла ничего приказывать.
   Серех обмыла рану и, открыв один из своих мешочков, протянула руку за травяным порошком.
   Внезапно плетка хлестнула ее по руке.
   — Никаких мазей, порошков и трав, — процедил Урос сквозь зубы. И повернувшись к бача, сказал:
   — Бача… черного чаю… очень крепкого… и сладкого… побыстрее…
   Маленький слуга торопливо убежал.
   — Мокки завтра, на рассвете, — перевяжет мою ногу. А сейчас, пошли вон отсюда… и ты и она…
   В коридоре они встретили слугу, прислонившегося к стене.
   — Послушай, ответь мне, — спросил он Мокки шепотом, — он не собирается умереть прямо здесь? Это был бы первый случай у нас…
   — Нет, обещаю тебе, — ответил саис, — он просто сильно устал, от чая ему станет лучше.
   — У нас всегда кипят два самовара, — воскликнул бача, — Я сейчас же ему все принесу.
   Они вошли в зал. Только одна лампа еще горела здесь. Люди и животные спокойно спали на чистом, каменном полу, каждый на своем месте.
   — Судя по всему, — сказала Серех, — здешний хозяин очень работящий человек.
   — О, да! — хихикнул бача, — он не старше тебя. Здесь за всем здесь следит вдова, его мать.
   Мокки стыдливо и нерешительно стоял позади Серех. Теперь, когда он остался с ней наедине, его охватило жгучее нетерпение. И думая совсем о другом, он тихо спросил ее:
   — Может, пойдем спать?
   Она ничего не ответила. Мокки заговорил снова и фальшивый тон его голоса, подчеркивал его ложь.
   — Ты, наверное, очень устала, да? Пойдем!
   Юная женщина взяла его за руку и, ничего не отвечая, потянула прочь из дома.
   Во внутреннем дворе караван-сарая горела лампа, помещенная над воротами. Но ее свет был слаб. Серех крепко прижалась к Мокки:
   — Мой большой саис, — зашептала она, — мой большой саис, весь день я ждала этого!
   Внезапно они испугались. Женский голос, громкий и строгий, разбил молчаливую тишину ночи:
   — А ну-ка, прекратите немедленно!
   Мокки и Серех оглянулись. В стороне от лампы они увидели узкое, длинное окно — старую бойницу. В коптящем свете факела, обмазанного бараньим жиром, возникла какая-то бесформенная фигура: завернутая в черное и в черной же накидке, которая полностью закрывала ее лицо. Виднелись только глаза. Мокки зашептал:
   — Серех, это же приведение… приведение…
   — Не бойся ты, — ответила она ему тихо, — Это хозяйка караван-сарая. Вдова, которая не спит.
   Голос под накидкой заговорил:
   — У меня не занимаются такими грязными делами! Идите отсюда куда-нибудь еще!
   Мокки потащил Серех к воротам. Но на пороге, маленькая кочевница обернулась, сделала из трех пальцев знак проклятия и злых пожеланий, и пробормотала:
   — Да поразит тебя чума, старая, злобная баба! Не снимаешь чадора даже по ночам? Ты просто завидуешь, старая ведьма, завидуешь молодым женщинам, которые спят по ночам с мужчиной, а не с подушкой, как ты!
   От холодного ветра, что дул снаружи, Серех задрожала. Мокки распахнул чапан, притянул ее к себе и закрыл ее им. Они быстро пошли вперед. Дойдя до ручья, Мокки взял Серех на руки и перепрыгнул его один прыжком. Они пробежали через заросли кустарников, колючки царапали их, но они этого не замечали. Наконец кустарник стал редеть и они нашли узкий клочок поросшей травой земли. Серех опустилась на него и потянула Мокки за рукав…
   Потом они оба почувствовали, что их привязанность друг к другу стала другой.
   К страсти и желанию, добавились доверие, нежность и дружба. Серех гладила грудь Мокки. Ее пальцы скользнули по его рубашке и дырам в потрепанной ткани, и тогда, впервые в жизни, она озаботилась не собой, а другим. В этой рваной ткани, сосредоточилось для нее вся несправедливость этого мира.
   «Почему, — спрашивала себя Серех с нежностью, от которой ей было больно — почему все устроено так, что самый лучший из людей носит разорванный чапан, в то время, как другие…?»
   И неожиданно Серех произнесла спокойным и уверенным тоном:
   — Конь должен быть твоим.
   Мокки ответил машинально, словно во сне:
   — Джехол достанется мне, только если Урос умрет.
   — Почему? — спросила Серех.
   — По завещанию, — прошептал Мокки.
   — Что за завещание? — воскликнула юная женщина, — Быстро расскажи мне!
   И Мокки рассказал ей все. Серех присела на корточки, и когда он закончил рассказ они оба замерзли так, что поднялись и пошли назад, к караван-сараю.
   — Умрет он или нет, — сказала Серех, — мы найдем возможность увести коня.
   — Без завещания меня покарают, — возразил саис.
   — А как они тебя найдут?
   — Как?! — воскликнул Мокки, — Весь мир знает об этом коне!
   Но Серех ответила совершенно не впечатлившись его пылом:
   — Весь мир? Какой мир?
   — Весь! — сказал Мокки, — И Маймана и Мазари Шариф!
   Серех ласково рассмеялась:
   — Для тебя весь мир — это твоя степь. Но земля Афганистана бесконечна. Пока можно идти, от одной долины к другой, от горы к горе, от границы к границе — ты можешь путешествовать спокойно и не встретишь никого, кто знал бы тебя или твоего коня.
   — Нет, — прошептал саис, — Без завещания я очень боюсь.
   Серех нежно дотронулась до него.
   — Мы же можем взять завещание с собой.
   — И с чего мы будем жить? — тихо спросил Мокки.
   — Ты будешь выигрывать на конных состязаниях.
   — Но в бузкаши играют только у нас! — воскликнул Мокки.
   Серех засмеялась вновь и тихо добавила:
   — Ты всегда мыслями в своей степи? Есть другие игры на лошадях, а не только бузкаши. Например, скачки. А на таком жеребце ты будешь выигрывать их все….
   Она на секунду замолчала и восторженно добавила:
   — Да, все! Вчера, у чайханы, ты был словно принц! — и подумав еще немного, продолжила:
   — Конечно, с такой лошадью мы должны носить подходящую, дорогую одежду. Но это измениться быстро. Ты сильный, а я ловкая. Мы будем работать и копить каждый афгани. А потом…
   В ее словах появилась страстность. Мечта всей ее жизни, теперь она, возможно, исполниться:
   — Вот, послушай меня, если ты будешь идти точно на запад, то после многих дней пути придешь в страну, которая называется Хазараджат: она вся в горах и широких долинах. Для машин с колесами туда не ведет ни одна дорога. Но какие там есть поля, огромные зеленые поля, с густой травой… Я никогда их не видела, но я точно знаю, что они там есть…
   Они остановились у стены караван-сарая. Серех продолжала:
   — Шесть месяцев в году эта страна недоступна для людей и животных. Снег покрывает все… Но весной все там начинает цвести. Цветы расцветают сплошным ковром по всей земле, покрывая подножия гор, и цветут даже летом, а когда кончается зима, караваны, один за другим, приходят в эти долины.
   Пуштуны… каждый год Большие кочевники приводят свои стада на поля Хазараджата. Когда они все собираются там, тогда — слушай, большой саис — тогда они устраивают там великий праздник, годовой базар.
   Самые гордые племена в своих самых лучших одеждах, — пятьдесят, сто тысяч их там, или больше, не знаю, — со всеми их палатками, коврами, драгоценным оружием… Трубачи, тамбурины, танцоры — там есть просто все! И мы с тобой тоже будем там, безбоязненно среди Больших кочевников, как равные в новых, красивых одеждах, и ты тоже — красивый и сильный, на лучшем коне мира, — лучший из всадников! И все, все будут завидовать нам!
   Шепот Серех, ее волнующий голос и тепло ее тела под его чапаном, дурманило Мокки так сильно, что он думал лишь о том, как он положит этот город из палаток к ногам своей возлюбленной. Он взял ее лицо в свои большие руки и тихо сказал:
   — Пойдем и заберем Джехола.
   Серех обняла его и прижалась к его губам долгим поцелуем.
   Лампа во дворе горела уже совсем слабо. Взглянув на узкое окно, они оба успокоились: там больше никого не было.
   — А если шум разбудит вдову и она увидит, как я увожу Джехола? — спросил Мокки.
   — Тогда ты ответишь ей, — прошептала Серех, — что по приказу своего хозяина, ты ведешь его к реке, чтобы искупать.
   Тихо прошли они через большой зал и остановились у порога комнаты, где спал Урос. Он лежал у стены и не двигался, а его лицо напоминало лицо мертвеца.
   — Ты уводи коня, — прошептала Серех, почти не разжимая губ, — а я вытащу у него завещание, у меня очень легкая рука.
   Мокки отвязал Джехола, и конь поднялся. Жеребец не беспокоился и лизнул Мокки щеку. Серех склонилась над Уросом, легонько ощупывая его одежду в поисках сложенной пополам бумаги, нашла ее и схватила за край…
   — Чтобы забрать ее, вам надо бы сначала меня убить, — произнес в этот момент Урос совершенно спокойным голосом.
   От неожиданности Серех закричала, а Мокки вцепился в гриву Джехола изо всех сил, чтобы устоять на подкосившихся ногах.
   — Ты там, привяжи Джехола снова, — приказал ему Урос, — И останься рядом с ним. Завтра утром позаботишься о моей ноге. А девка… пошла вон отсюда! Быстро!
   Серех убежала прочь, спотыкаясь. А Урос почувствовал себя словно перед началом грандиозного бузкаши: ясно и уверенно.