Кессель Жозеф. Всадники

   Вновь его память перетасовала все смертоносные игры и препятствия этого путешествия, которые он сам создал, и сам же преодолел — столько усилий, хитрости, отваги и ума, и все лишь для того, чтобы теперь, достигнув цели, бесславно пасть…
   Чтобы добраться до первой платформы этой зигзагообразной тропы, Джехолу пришлось взбираться наверх чуть ли не вертикально. И Урос начал чувствовать, что начинает терять равновесие: в последнюю секунду ему удалось, выбросив руки вперед, обхватить шею коня и удержаться на нем. Так Джехол и понес его.
   Когда они оказались наверху, конь тяжело дышал, но Урос не изменил своего положения. Сейчас ему было все равно, что подобная поза унижает наездника, он лишь сильнее сжимал руки вокруг шеи Джехола. Никто не мог его здесь видеть, кроме него. А Джехол понимал, почему его хозяин так поступает.
   Они поднимались все выше. Уступ за уступом. На каждой платформе Джехол останавливался на несколько мгновений, переводя дух, а Урос старался держать свою сломанную ногу, как можно удобнее. Один раз он внезапно выпрямился, — в самой середине подъема. Сверху, с другого зигзага тропы, на него посыпались мелкие камни: может быть им навстречу идет какой-то маленький караван? Никто не должен видеть его сейчас таким: слабым, беспомощным, цепляющимся за шею коня…
   Следующие несколько секунд показались ему целой вечностью. Он снова начал скатываться назад. Наконец он увидел, что это стадо диких горных коз, и вздохнул с облегчением. Больше никаких неожиданностей не случилось, вплоть до конца самого верхнего, последнего зигзага.
   Оставив последний подъем позади, Джехол обнаружил ровную площадку у себя под копытами. Он долго стоял на ней, тяжело хрипя, его ноги дрожали.
   Урос отпустил его, покрытую пеной и потом, шею, и медленно выпрямился. Когда он попытался повернуть голову назад и посмотреть вниз, его охватило такое сильное головокружение, что он сразу же отвернулся. Впереди лежала широкая равнина, поросшая пучками сухой травы и редким кустарником. Джехол медлил. От его шерсти поднимался пар, он все еще дрожал от напряжения. Урос решил было дать ему передышку после такого тяжелого подъема, но потом подумал:
   «Если я сейчас же не прикажу ему идти дальше, то из нас двоих — именно он будет истинный господин».
   Коленом здоровой ноги Урос нажал на бок коня и тот сдвинулся с места, пошел шагом. Он сделал это неохотно, низко опустив к земле голову, но Урос не принуждал его больше. Конь послушался, это главное. Сам же он чувствовал себя ужасно уставшим. Повязка на ноге размоталась настолько, что от нее не было больше никакого толку, нога ниже перелома болталась при каждом шаге коня туда-сюда, и только эта боль держала всадника в сознании.
   Шаг Джехола стал тверже. Время от времени он, фыркая, обнюхивал землю, и найдя на ней пучки сухой травы, съедал несколько пригоршней.
   «Как же сильно он голоден, раз притрагивается к подобному? — удивился Урос. — Конечно, лошади для бузкаши голодают во время кантара, но тогда они неподвижно стоят в конюшне, а ночью спят на свежей соломе. Но Джехол уже несколько дней спит голодным в ледяном холоде гор, едва отдыхая после переходов, которые один тяжелее другого».
   Урос ощупал его шею.
   «Совсем худой. Можно кости пересчитать. Я сам виноват в этом. Сумеет ли он дойти до конца и миновать самую сложную часть пути?»
   И Урос вновь вспомнил слова Гуарди Гуеджи: «Последняя каменная стена Гиндукуша… за ней начинается степь…»
   «Нет, Джехол должен это суметь. Он достаточно силен, чтобы добраться до дома. А разве я сам все еще не держусь в седле, я — наполовину мертвец?»
   Он начал подгонять коня. Теперь, когда дорога стала ровной, а шаг Джехола легким, Урос крепился изо всех сил, чтобы не заснуть. Его веки отяжелели, как будто налились свинцом, монотонные удары копыт по земле вгоняли его почти в бессознательное состояние. Или это было действием мака Гуарди Гуеджи? Но еще до того, как он подумал об этом, — он уже спал, запутав руки в лошадиной гриве.
   Что его разбудило? Он не знал. Воздух стал холодным и Джехол топтался на месте. Посмотрев на небо, Урос удивился, — ему показалось, что он лишь на секунду закрыл глаза, но вот уже и солнце зашло за горные пики. Осмотревшись кругом, он не узнал окружающего ландшафта. Пыль, поросшая сухой травой, превратилась в скалистую породу, справа оказалась возвышенность, напоминающая стену из глины и красного камня. Конь и всадник стояли возле тропы, которая круто спускалась вниз. В обычной ситуации Джехол, не колеблясь, поскакал бы по ней, но сейчас, неся бесчувственного всадника, без седла и шпор, он решил, что тот должен хотя бы проснуться. Поэтому он терпеливо ждал этого, как раз теперь, когда путь вновь становился опасным.
   Урос выпрямился, прижал колени к бокам коня покрепче и тихо сказал:
   — Ладно тебе. Я больше не сплю. Вперед!
   И Джехол помчался вниз, пытаясь держаться как можно ближе к скалистой стене, чтобы сделать спуск более безопасным. Жутким сном показалась эта скачка Уросу. Хотя он старался удержаться на лошади изо всех сил, но они начали предательски покидать его, и с каждым новым толчком его бросало вперед. Руки и ноги свело судорогой, и он снова лег на спину Джехола плашмя, обхватив его за шею. Но в этот раз все было гораздо хуже, чем при подъеме.
   Уроса тащило вниз и вперед по спине коня, с каждым новым толчком он боялся, что сейчас он окончательно перелетит через голову Джехола и свалится на землю. Вес его тела все сильнее тянул коня вниз, тот споткнулся в середине спуска, но к счастью, Джехолу удалось остановится, прижавшись боком к скале.
   «Зачем я переношу такой позор? — с горечью спросил себя Урос, — Разве я когда-либо боялся смерти?»
   Ноги Джехола дрожали, он тяжело дышал.
   «Мне нужно только упасть и всему придет конец!»
   Тут он словно увидел самого себя, лежащего мертвым на этой тропе, оборванный, полусгнивший труп, обдуваемый ветром, засыпанный песком, — и вцепился в гриву Джехола сильнее. Умереть? Ладно… Но вот так бесславно, жалко и убого он ни за что умирать не хотел.
   Джехол снова поскакал вниз. Повеяло холодным воздухом, тропа стала спускаться почти отвесно… Но вот, внезапно, Урос почувствовал, как сам по себе скатился по спине Джехола назад и сел прямо и ровно, как и положено.
   Все еще не выпуская лошадиной гривы из рук, он открыл глаза. Ноги Джехола стояли на ровной, песчаной земле. Лишь тогда он полностью расправил плечи и осмотрелся. Они находились на широком, безлюдном, белом берегу и перед ними простирались озера Банди-Амир.
 
   Урос не решался поверить тому, что он видел. Обманывает ли его Фата Моргана? Новый лихорадочный бред? Он быстро закрыл глаза из боязни, что картина изменится, превратившись во что-то иное, или исчезнет… медленно он открыл их снова…
   Нет, это была действительность.
   За белым берегом, на котором они находились, — начиналось царство воды.
   Закрытые с двух сторон огромными красными скалами, озера Банди Амир поднимались друг над другом все выше и выше, ступень за ступенью, и последнее, самое высокое, казалось, ласкает границу небес. Но странным образом, невзирая на эти перепады, гладь воды в них была ровной и гладкой, как зеркало. Ни волн, ни прибоя, ни малейшего колыхания. Словно удерживаемые каким-то незримым препятствием, ни одно из озер не смело выйти за границы своих гигантских бассейнов. В их глубинах струилась вода сквозь тысячи подземных каналов, образовывая у подножия одного озера следующий зеркальный водоем. Так течение Банди Амир миновало каждую озерную ступень за другой, вплоть до последней, которая кончалась у песчаного берега, на котором сейчас стоял Урос.
   Он был очарован — но ни испуга не почувствовал он, ни изумления. Его упрямая вера в чудеса и правоту древних легенд тут же подсказала самое простое объяснение этому природному феномену. Великаны, демоны и колдуны силами заклятий сдвинули красные горы вместе, а духи вод поселились здесь и взяли эти озера в свое полное владение.
   Кто еще, кроме них, мог заставить воду не двигаться, не падать вниз, против всех законов природы?
   И в то самое время, как Урос размышлял над этим, возникло новое чудо.
   Солнце опустилось над блестящими зеркалами и окрасило их. Но каждое водное зеркало получило свой собственный цвет: пурпур — первое, синий, темно-зеленый и черный остальные. Тут же обрушились сумерки и Урос, обманутый изменчивым светом, увидел, как все озера за секунду поглотила земля. Но и тогда он не поразился, так как помнил киргизские легенды о подземном великане Кол Тависаре. «Значит он живет именно здесь, — подумал он, — а может, и один из его братьев.»
   Сияя всеми красками, над озерами Банди Амир протянула свой лук гигантская радуга, она опиралась на противоположные берега зеркальных бассейнов. Но вот и она исчезла через пару мгновений. Солнце просияло еще раз, окрасило все вокруг в пылающий красный цвет, а затем утонуло в глубине вод, и они стали все одного цвета: цвета тени.
   И тут Уроса охватил страх.
   — Аллах, Аллах один властелин всех чудес! — хрипло закричал он.
   В эту секунду, на другой стороне озера, он увидел маленькое здание, прилепившиеся к красным скалам. Здание имело маленький минарет и круглый голубой купол.
   — Аллах, ты услышал меня. — выдохнул Урос.
   И Джехол поскакал к этой мечети. Дорога, ведущая к ней, была широкой и ровной, больше не было никакой опасности, все волнения остались позади, — и Урос начал сдаваться своему свинцовому, тупому изнеможению… Огромные собаки-призраки помчались сквозь туман. Их осветила нереальная, гигантская радуга, затем он ударился об нее, успел заметить, что она сделана из блестящих драгоценных камней, и полетел в глубокую, черную пропасть. Где-то далеко над ним заржал Джехол…
   Но он не успел долететь до дна каменного мешка, чьи-то сильные руки подхватили его… он потерял сознание.
 
   Когда он пришел в себя, то оказался в низком, узком и длинном помещении. Те руки, что спасли его от падения, все еще держали его за плечи.
   Сбоку у стены стоял ряд пустых топчанов и, видимо, он сам лежал на таком же.
   Руки отпустили его, и он услышал торопливые, удаляющиеся шаги. Яркий свет керосиновой лампы, что держали у его лица, исчез и больше не слепил его, только матовое пылание углей в широком глиняном горшке освещало комнату. «Вот почему здесь так тепло» — понял он.
   Человек вернулся назад, а с ним и яркий свет лампы. Он был юн, невысок, но крепкого телосложения. Он принес Уросу чай и, ничего не спрашивая, сперва напоил его. Потом он заговорил, и голос его был дружелюбен.
   — Твоя нога ужасно выглядит. Так ты не сможешь спать.
   — Где я? — спросил Урос.
   — В доме Аллаха и паломников, — ответил юноша.
   — Где мой конь?
   — Позже я позабочусь о нем. И верь, что Кутаби говорит, то он и делает.
   — Конь сначала.
   — Ну, что ж, это справедливо. Ты обязан ему больше, чем самому себе. — ответил Кутаби смеясь.
   Свет керосиновой лампы снова растворился в темноте. Окружающая тьма нравилась Уросу. Он чувствовал странную, тяжелую, но в то же время, приятную сонливость. Мак Гуарди Гуеджи все еще не потерял своего действия.
   Кутаби пришел опять. Он принес чистые полотенца, а возле топчана поставил большой кувшин горячей воды. Затем он обмыл ногу Уроса, вправил перелом и перевязал рану, так туго, как только смог. Урос терпел эту болезненную процедуру стиснув зубы: ни вскрика, ни дрожи. Ему было бесконечно стыдно, что он вынужден принимать подобные услуги от незнакомца. Лекарь, Мокки или Серех, — хорошо, это было их работой, их обязанностью. Но чтобы он вот так, перед чужим показал свои гниющие, отвратительные раны…
   Кутаби поднял лампу и осветил его лицо:
   — Ты не потерял сознание от боли. И даже не двигался. Да наградит тебя Аллах за твое мужество.
   — Я просто привык к этому вонючему мясу, — ответил Урос презрительно, — Но вот ты?
   Кутаби засмеялся:
   — О, твоя нога благоухает, словно тысячи роз, по сравнению с ранами прокаженных, о которых я забочусь.
   Это страшное слово обеспокоило Уроса на мгновение. Он хотел было спросить, как Кутаби может быть с ними связан, но не сделал этого. Усталость была сильна. Боли ослабли. Лишь свет лампы был слишком ярок.
   — Убери лампу прочь, — пробормотал он и тут же заснул.
 
   — Убери отсюда эту проклятую лампу — повторил Урос недовольно.
   Было светло и жарко. Он нехотя открыл глаза: солнечный свет заполнил всю узкую комнату и пробился дальше, в круглое помещение, лишенное окон. Урос встряхнул свою память: мечеть, Кутаби… Значит, он проспал более двенадцати часов.
   Но он чувствовал себя разбитым. Ему хотелось пить и он решил позвать Мокки. Но куда же подевался саис? Холодный страх закрался ему в душу: а если он заблудился? Если он не найдет его? Значит все усилия, все игры со смертью были напрасны…
   Откуда-то снаружи до него донеслись голоса двух мужчин, беседующих друг с другом. Он очень хорошо слышал их через тонкие стены мечети. Один из них, без сомнения, был Кутаби, а другой…
   — Мокки! Мокки! — закричал Урос с радостью и облегчением.
   Дверь отворилась, и Мокки подскочил к Уросу одним прыжком.
   — Ты жив! — воскликнул он, — Хвала Аллаху! Ты жив!
   — Вот уж действительно, два брата не могли бы обрадоваться друг другу больше! — улыбаясь, воскликнул Кутаби и облокотился на створку двери.
   Мокки и Урос посмотрели друг на друга еще раз, но на этот раз холодно и жестко. Мужчины, наконец, вспомнили, почему они так боялись друг друга потерять.
   — Как ты меня нашел? — обратился Урос к саису.
   — Тут нет другого пути к озерам Банди Амир. А потом я увидел на берегу следы Джехола. Просто ты скакал очень быстро, нам пришлось сделать привал по дороге сюда.
   — Я хочу есть и пить.
   — Чай скоро будет готов, Серех кипятит воду. Потом она испечет лепешки и приготовит для тебя плов, — бормотал Мокки, потихоньку отходя к выходу.
   Обернувшись в последний момент, он увидел, как Кутаби наклонился над Уросом, чтобы помочь ему сесть.
   — О, только не ты! — тут же возмущенно закричал Мокки, — Убери от него свои медвежьи лапы!
   Он подбежал к Уросу и приподнял его сам, при этом он легонько ощупал его рубаху на груди, именно там, где были пачки денег. Урос вздохнул с облегчением. Жизнь опять вошла в свое привычное русло.
   — Какой ты хороший саис, — уважительно произнес Кутаби, — Когда болел мой отец, я тоже не разрешал никому из чужих ухаживать за ним, и заботился о нем сам… — он тяжело вздохнул, — После его смерти, моя мать вернулась назад, в свой родной кишлак, а я остался тут и, вот, стараюсь как можно лучше следить за всем, что мне доверили.
   Вернулся Мокки с большим подносом в руках.
   — Никогда еще ты не пил такого прекрасного чая! — подобострастно воскликнул он.
   — Выпей сначала сам, — чуть усмехаясь, ответил ему Урос.
   Он не забывал о ядовитых травах кочевницы, и когда был готов плов, он так же пригласил обоих мужчин разделить с ним трапезу.
   — Знаешь ли ты дорогу, что ведет к степям севера? — спросил он Кутаби, в то время как последний погружал пальцы в горячий рис.
   — Странники, что приходят оттуда, — правда, их очень мало, — рассказывали мне о ужасной тропе через скалы. Не думаю, чтобы лошадь могла там пройти.
   — Джехол пройдет.
   — Конечно, хозяин знает своего коня лучше других, — неуверенно заметил Кутаби, но потом кивнул, — я провожу вас до ее начала.
   Он облизнул пальцы и продолжал:
   — Сегодня уже поздно. До наступления ночи вы не успеете пройти ее до конца, и это будет верная смерть для всех вас. Решай сам: или ты направишься туда сейчас и разобьешь лагерь на ночь возле ущелья, или отправишься утром, на рассвете, но проведешь еще одну ночь под моей крышей.
   Урос чувствовал себя неважно, был все еще очень слаб, и решил, что и Джехолу тоже надо бы хорошо отдохнуть.
   — Я с радостью принимаю твое предложение, Кутаби. Благодарю тебя.
   Лицо Кутаби просияло от радости:
   — Ты не можешь себе представить, как ты меня осчастливил, — произнес он, — Одиночество, трудно переносимая вещь, даже в таком святом месте.
   — Но разве сюда не приходят люди?
   — Какие люди! — воскликнул Кутаби и безнадежно махнул рукой, — Чужаки из стран неверных, со своими гудящими и вонючими машинами! Представляешь, они даже не знают нашего языка! Одеты — страшно смотреть! Приезжают сюда, едят какую-то ужасную еду из железных коробок, и пьют то, что запретил пророк! Вот какие тут бывают люди! — Кутаби опустил голову ниже и добавил чуть мягче, — Ну и еще прокаженные приходят сюда.
   — Прокаженные? — воскликнул Мокки удивленно, — Что им здесь нужно?
   — С древности говорят, что воды Банди Амир имеют силу исцелять от болезней.
   — И ты уже видел, как кто-нибудь исцелился? — спросил его Урос.
   — Нет, — ответил юноша, — Нет. Они приходят, уходят и никогда больше не возвращаются.
   Урос потянулся к Кутаби, схватил его за ворот чапана и зашептал срывающимся голосом:
   — Скажи мне… именем Аллаха… как ты думаешь… поможет ли… моей ноге..?
   Кутаби стушевался и, прикрыв глаза, ответил неуверенно:
   — Как знать? Ведь все в руках всемогущего Аллаха…
   И все трое посмотрели в сторону круглой комнаты, на полу которой лежало несколько убогих молитвенных ковриков.
   — Вынеси меня наружу, — сказал Урос.
 
   Был полдень, солнце стояло в зените, и в его ярком, резком свете таинственные воды озер сияли разными красками. Неся Уроса на руках, как ребенка, Кутаби перечислял имена озер, которые закрепились за ними столетия тому назад:
   — Зульфикар, — кивая в сторону одного, тихо шептал Кутаби, — а это Пудина… Панхир… Хайбат… Гуламан.
   Кутаби положил больного на самом краю берега.
   — Уверен, что во всем мире нет больше таких красивых озер — зашептал Урос.
   — Очень может быть, — согласился с ним Кутаби, — Сам Хасрат-и-Али, великий святой, произнес над этими водами волшебные заклинания и остановил их течение навсегда. Поэтому они — самое настоящее чудо.
   — Хасрат-и-Али, — повторил Урос тихо и как-то задумчиво.
 
   Мокки рассеяно вслушивался в их разговор. Время от времени он оборачивался: там, позади, между скалами, в небо поднимался тонкий дымок. Там стояла палатка. Там была Серех.
   — Скажи нам, Кутаби, — заговорил он наконец, — есть ли возле озер какой-нибудь поселок?
   — Только один единственный, — ответил юный сторож, и указал рукой вдаль, — Вон там, совсем высоко. Когда озера замерзают, жители приходят сюда по льду. Моя мать тоже живет там, и когда-нибудь я возьму себе из этого кишлака жену. Если, конечно, Аллах даст мне достаточно денег, чтобы заплатить за невесту.
   — Кто служит ему так преданно, как ты, того он наградит непременно, — ободрил его Урос.
   — Да услышит твои слова Аллах, — вздохнул Кутаби.
   Солнце грело нещадно и по лицу Уроса, страдающего от лихорадки, покатились бусинки пота..
   — Да. Пусть он меня услышит… — прошептал он.
   От легкого ветра по воде пошла рябь. Аромат, который он принес с собой, был так свеж, неуловим и прян, что казалось, запахи всех мыслимых и немыслимых трав, цветов и деревьев, смешались в нем.
   — Что это? Откуда? — поразился Урос.
   — Это от корней растений, что растут в воде, — ответил Кутаби, — Все пять озер благоухают ими.
   — Ну, что ж, — решился Урос, — посмотрим, принесет ли это мне пользу.
   Кутаби опустился перед Уросом на колени, обхватил его руками, словно ребенка и опустил в воду его больную ногу.
   — Да пребудет с тобой пророк, — сказал он.
   В ту же секунду раздался такой дикий крик, что Мокки подскочил на месте, только Кутаби не был ничуть удивлен, так хорошо он знал причину.
   — Что с тобой? Что такое? — закричал Мокки с круглыми от ужаса глазами.
   — Ничего… ничего… — прохрипел Урос в ответ.
   — Холод, — пояснил Кутаби, — Попробуй сам.
   Мокки опустил палец в воду и тут же отдернул его.
   — Эти озера никогда не согреваются, — закончил Кутаби.
   Урос прошептал, скрипя зубами:
   — Как… как долго?
   — Пока сможешь терпеть.
   Вдох, выдох. Еще один вдох. Уросу казалось, что он весь превратился в сплошной кусок льда.
   — Хватит, — выдавил он наконец.
   Чуть согревшись под солнечными лучами, но все еще дрожа, он спросил Кутаби:
   — А прокаженные долго остаются в воде?
   — Это совсем другое дело, — ответил юноша, — У них отмирает кожа и отпадает сама по себе. Они вообще ничего не чувствуют.
   Урос колебался некоторое время, но потом все-таки решился и спросил вновь:
   — Скажи… они… тебе очень противны?
   Кутаби задумался на минуту. Он хотел дать Уросу честный и ясный ответ.
   — Нет. Правда, нет. Они так несчастны… Несчастнее всех моих несчастий вместе взятых.
   Урос задрожал снова. Посмотрев на его посиневшие губы Кутаби заторопился:
   — Теперь тебе нужно в постель. И горячего чаю. И одеял. — с этими словами он подхватил его на руки и понес назад к мечети.
 
   Мокки же направился к Серех, которая ждала его у палатки.
   — Мы отправляемся завтра, на рассвете. Пойдем по очень опасной тропе, если минуем ее, то вечером будем уже в степи.
   Серех хотела что-то сказать, но Мокки сам озвучил ее мысли:
   — Но Урос ее не увидит.

Последний барьер

   Пять озер Банди Амир неярко отражали свет предрассветных сумерек.
   Мокки подвел к дверям оседланного и взнузданного Джехола, позади него остановилась Серех, держа за уздечку серого мула, — двери открылись, и из них вышел Кутаби, с двумя тонкими одеялами. Он аккуратно сложил их и положил под седло.
   — Это для твоего господина. Они ему понадобятся, он очень плохо спал этой ночью, — сказал он и, потупив взгляд, добавил упавшим голосом, — Нога у него распухла…
   Кутаби и Мокки подхватили Уроса и посадили в седло. Даже сквозь ткань чапана ощущался жар его тела.
   Путешествующие пошли вдоль берега. Светлело очень быстро. Восходящее солнце осветило красноватые скалы мягким светом утра, и его лучи высветили странные фигуры и существа, которые природа скрывала под видом скал и камней. Они походили на огромные статуи и скульптуры.
   Урос смотрел на них во все глаза, и, наконец, спросил Кутаби:
   — Эти каменные исполины выросли здесь за одну ночь?
   — Они стоят тут тысячи лет, — ответил сторож мечети, — Позавчера ты не мог их заметить. Было уже темно.
   Миновав пляж, Кутаби повел их направо, по дороге идущей в гору. Статуи сопровождали их. Они стояли по краям пути, — некоторые гордые, некоторые презрительно-надменные. Последней была маленькая девочка. Ее черты четко проступали сквозь каменистую породу скал, истерзанную ветром.
   Но вот скалы разошлись в стороны, и они вышли на тропу, ту самую, которая прорезала последнюю скальную стену Гиндукуша.
   — Да поможет вам всем Аллах, — произнес Кутаби на прощание.
   — Спасибо тебе, брат мой, — поблагодарил его Урос и в его голосе зазвучали теплые ноты.
   Он сунул руку за пазуху, вытащил оттуда пухлую пачку денег, и со словами:
   — Женись поскорее и не будь больше так одинок! — сунул ее Кутаби за ремень пояса
   Кутаби взглянул на эту пачку банкнот, потом на Уроса… Неверие в свое счастье, изумление, радость и благодарность — все было в его глазах.
   Урос быстро отвернулся от него и посмотрел на Мокки и Серех, которые прожигали его негодующими взглядами. Их подло обманули… ограбили… наглым образом отдали другому то, что им принадлежало по праву. Урос ухмыльнулся.
   Он забыл о Кутаби, который, сбивающимся от волнения голосом, возносил благодарности ему и небесам, и подтолкнув, рукоятью плетки, Мокки в спину приказал ему идти вперед, на тропу.
 
   Но им пришлось остановиться очень скоро. В одно мгновение тропа погрузилась в темноту. Когда глаза привыкли к сумраку, они различили над головой тонкую полосу неба. Скалы сошлись вместе и образовали над тропой свод. Мокки сделал пару неуверенных шагов вперед. Джехол пошел вслед за ним, а позади него гулко зацокал копытами серый мул. Под их ногами была не земля и не щебень, а гладкая и ровная поверхность скалы.
   — Стойте! Стойте! — закричал Мокки.
   Урос понял, что тот оказался перед куском скальной породы, которая преградила ему путь.
   — Ах, нет… тут есть дыра! — воскликнул саис вновь, — как раз подходящая, чтобы…
   Его голос утонул в глубине. Урос двинулся в том направлении и обнаружил некий каменный туннель. Чтобы пройти сквозь него, ему пришлось лечь плашмя на спину лошади, в ширину же он оказался так узок, что Джехол иногда задевал его стены боками. На другой стороне лучи солнца, пробившиеся сверху, в щель между скал, ослепили Уроса на мгновение, а в следующую секунду мощный порыв ветра чуть не сбросил его с коня.
   Холодный вихрь завывал там и обладал силой урагана. На сотни разных ладов пел он свою траурную песню, и скалы отражали ее от своих холодных стен стократным эхом.
   «Это души погибших здесь пастухов, а может все души земли не нашедшие покоя…» — Урос прикрыл глаза рукой.
   Ни он, ни Джехол не решались тронуться вперед. Под копытами коня начиналась спускающаяся тропа, блестящая на солнце. Она тянулась прямо и прямо, так далеко, насколько хватало глаз.
   Из-за куска скалы выбрался Мокки, он прятался там, чтобы не быть снесенным ветром. Быстро пройдя мимо Уроса, он пошел назад, к Серех, которая боялась выйти из туннеля. Мокки вытащил ее наружу за рукав платья и, повернувшись в сторону Уроса, крикнул, стараясь перекричать рев духов воздуха: