Страница:
— Вообще получается не картина, а чертовщина какая-то, — прогудел великан Рамба, орудуя руками над панелями. — Я работаю здесь двенадцатый год, но чтобы такое…
И вновь я почувствовал озноб. Во мне все заныло в предчувствии, а сердце болезненно сжалось.
— Вот, полюбуйтесь. — Великан ткнул мясистым пальцем в экран. — Таким мы его обнаружили.
Если бы я не видел уже то, что осталось от людей на Фениксе, я, наверное, воспринял бы возникшее на экране изображение более остро. Тем не менее, ощущения мои оказались достаточно сильными — ведь буквально несколько часов назад я видел живого и здорового Свена Блутсберга. А то, что оказалось на кровати, когда чьи-то руки медленно стянули окровавленное одеяло, ни Свеном Блутсбергом, ни вообще человеческим телом назвать было никак нельзя. По кровати расползлась бесформенная груда плоти с торчащими белыми сломанными костями. Перед глазами на миг возникло видение каких-то страшных огромных древних тисков, сжавших и раздавивших тело широкоплечего бородача, похожего на альбатросских лесников…
— Вот такая поручается чертовщина. — Данни Барк ухватился пальцами за свой массивный нос. — Вам случалось видеть подобное, господин Грег?
— Такого не случалось, — медленно ответил я, не отводя взгляда от ужасного изображения. Веяло холодом, каким-то нездешним отвратительным холодом… — Пожалуйста, все по порядку, господин Барк.
— Вызов поступил в семь ноль четыре, — начал секунд-ажан, а я все никак не мог оторваться от груды исковерканной плоти, в которую кто-то (или что-то?) превратил тело Свена Блутсберга.
Я сидел и смотрел на сменяющиеся на экранах изображения — все помещения дома Блутсберга и прилегающая территория в разных ракурсах, — я слушал комментарии секунд-ажана Барка, и меня просто трясло от нездешнего холода, проникающего в самое сердце.
Данные проведенной реконструкции были таковы: Свен Блутсберг накануне вечером вернулся домой после двадцати трех, от ужина отказался и поднялся в свой кабинет на втором этаже. Кроме него в доме находилась только Люция Донеллини (по утверждению самой госпожи Донеллини). После двадцати пяти часов она зашла к нему в кабинет. Блутсберг занимался редактированием и предложил ей ложиться спать, что она и сделала. Ее спальня находится на первом этаже, напротив спальни Блутсберга. Входная дверь и все окна были закрыты. В котором часу ушел в свою спальню Свен Блутсберг, установить не удалось. Ночью Люция Донеллини спала не очень спокойно, временами просыпаясь от тревоживших ее каких-то бессвязных снов, тут же забывавшихся при пробуждении. Никаких звуков не слышала. Встала довольно рано, около половины седьмого, приготовила завтрак в столовой, на первом этаже. Потом решила заглянуть в спальню Блутсберга, открыла дверь, увидела обилие крови… Дальше ничего не помнит, как вызвала полицию — тоже.
Полицейская бригада, прибывшая в Синее предместье, обнаружила, что входная дверь заперта, окна закрыты, и довольно долго не могла попасть в дом. «Полы» пытались вызвать госпожу Донеллини по трансу и визио, подавали звуковые сигналы, но никто в доме не отзывался. Решили уже ломать дверь, но госпожа Люция, наконец, открыла. Выяснилось, что она лежала в обмороке возле визио.
Никаких следов борьбы или чьего-то постороннего присутствия в доме не обнаружено. Превратить тело Свена Блутсберга в то, во что оно было превращено, Люция Донеллини просто не сумела бы физически. Мог быть сообщник, которого она после совершения преступления выпустила из дома, закрыв за ним дверь, но и в этом случае оставался совершенно непонятным способ убийства.
— Сотворить такое была бы в состоянии какая-нибудь машина, а не человек, — сказал Данни Барк. — Только неизвестна мне подобная машина.
Подобная машина была известна мне. Эта машина выкрутила тела людей на Фениксе. Эта машина в обличье призрака сломала ребра Эвридике Карреро и, возможно, превратила бы ее в то, чем стал Свен Блутсберг, если бы Эвридике не удалось бежать. Но что это была за машина, действующая в двух очень далеких друг от друга мирах?..
— Люция Донеллини никаких прав на наследство не имеет, мы уже выяснили, — продолжал Данни Барк. — Единственный наследник — сын, Олаф Блутсберг, постоянно проживает на Иволге. Посещал отца в прошлом году, в декабре — это мы тоже установили. Материально вполне обеспечен: он совладелец казино.
Данни Барк говорил и говорил, то и дело взмахивая своими ручищами, а я слушал его и думал о том, что случившееся с Эвридикой Карреро и Свеном Блутсбергом одинаково по своему генезису. Входила ли в эту цепочку трагедия в доме Ивара Ноома, я не мог утверждать с полной уверенностью, но если входила — цепочка выстраивалась очень и очень тревожная. Страшная получалась цепочка. Куда там всем этим Махачам и Блендари с Соловьиной Трели! Некая преступная группа действовала в разных мирах, совершая чудовищные убийства с помощью какого-то непонятного орудия…
«А ведь они разузнают, что Свен занимался сбором информации, внезапно подумал я и тут же успокоил себя: — Ну и что? Он писатель, ему нужна информация».
Вчера Свен говорил мне, что наткнулся на следы чьей-то преступной деятельности, и его предупредили, чтобы он не копал. А теперь убрали. Для перестраховки. Опасались, что он все-таки заявит в полицию. Ну а что могла знать Эвридика Карреро? Не связан ли ее муж с этой преступной группой, не стала ли она невольной свидетельницей какого-нибудь не предназначенного для постороннего слуха разговора? Если и стала — теперь, после явления призрака, наверняка ничего не скажет. Такой же могла быть подоплека событий на Фениксе — кто-то из присутствующих в доме Ивара Ноома слишком много знал и его решили убрать, не считаясь с тем, что пострадают и непричастные. Не так ли испокон веков поступают разные мерзавцы, закладывая взрывчатку в переполненный пассажирский транспорт, когда устранить им нужно только одного-единственного человека?..
Но что за дьявольское оружие в их руках?!
Свен разузнал какие-то факты. Собирая материал для книги, обнаружил нечто…
— Вы проверяли накопитель компа Блутсберга? — прервал я секунд-ажана.
— Смотрели, — буркнул великан. — Следов взлома не обнаружено. Сейчас занимаемся декодированием. Возможно, к утру управимся. У нас же нет ваших возможностей, и архив-то у вас, в Кремсе.
— Слушай, Великанище, сообщаю последние новости! Оказывается, Блутсберг…
Я обернулся на голос. В просвет между шкафами проскользнула тонкая молодая женщина с пышными рыжеватыми волосами. На ее серой куртке поблескивал символ секунд-ажана. Увидев меня, она осеклась и посмотрела на Барка.
— Говори, Жанна, это не посторонний, — прогудел Барк и смахнул с соседнего кресла какие-то схемы. — Садись.
Женщина слегка кивнула мне. Я кивнул в ответ и подумал: «А прозвище у Барка вполне подходящее».
— Я на секунду, господин Барк. Установлено, что вчера вечером Блутсберг посещал отель «Сияющий». Заказывал номер для некоего Леонардо-Валентина Грега и был у него в номере. Вышел около двадцати двух пятнадцати-двадцати двух тридцати.
Великанище Барк оторвался от панелей и вместе с креслом развернулся к секунд-ажану Жанне, посматривая то на нее, то на меня.
— Запросила информаторий, только сейчас получила результат: такое имя носят три человека. Один на Альбатросе, один на Соколиной и последний на Небесном Стриже.
Я слушал ее с любопытством. Никогда не думал, что я не единственный Леонардо-Валентин Грег в обитаемых мирах! Ну, на Альбатросе Греги попадаются, но даже на Стриже! Барк не останавливал коллегу — хотел показать, что они даром здесь хлеб не едят.
— По Альбатросу данных пока нет, нужно делать запрос через информаторий Совета, через Кремс, а вот по Соколиной…
Она внезапно замолчала, посмотрела на меня, перевела взгляд на Барка и вновь посмотрела на меня. Глаза у нее были зеленые и очень-очень цепкие.
— Чует мое сердце, — сказала она, — что господин Леонардо-Валентин Грег с Соколиной, офицер четвертого ранга полицейского управления Совета Ассоциации — это вы!
— Тьфу ты, сорвала представление! — с досадой вскричал Барк, но было видно, что он доволен хваткой коллеги.
Я встал и еще раз поклонился.
— Вы не ошиблись, я тот самый Грег.
Рыжеволосая Жанна победоносно вздернула подбородок.
— Секунд-ажан Липсон.
— Вместе работаем в нашей бригаде, — добавил Барк. — Жанна секунд-ажанна. Только руководить поручено мне. А третий — Лоран, он сейчас сидит на декодировании. А теперь выкладывайте, что там за проблемы были у Блутсберга? Садись, Жанна, или мне тоже придется встать.
Секунд-ажан Липсон поправила свои пышные волосы и присела на краешек свободного кресла.
— Собственно, мне известно совсем немного, — начал я, тщательно обдумывая каждое слово и чувствуя себя неловко из-за того, что приходится что-то скрывать от коллег; но не я придумал эту систему тайной агентуры. Вчера вечером, по пути из нуль-порта к вам, я действительно попросил Свена заказать мне номер. Вечером же мы с ним вместе поужинали и он сказал, что, работая над новой книгой, обнаружил какие-то факты преступной деятельности. Ему пригрозили, пообещав расправиться и с ним, и с госпожой Донеллини, и он счел за благо больше не копать. Во всяком случае, так он мне это представил. Вот и все мои сведения.
— А вы не пробовали его расспросить? — прищурившись, поинтересовался Данни Барк. — Неужели работнику Унипола, святыни нашей, храма Иерусалимского, вот так вот все безразлично?
— Не пробовал, — сдержанно ответил я. Секунд-ажан Липсон, недовольно поджав губы, ощупывала мое лицо настойчивым взглядом, словно подозревала, что я не тот, за кого себя выдаю. — И вы бы на моем месте не пробовали. Уж кому-кому, а работнику полиции, Унипола, Свен Блутсберг, конечно же, ничего бы не сказал. И не сказал. Потому что знал: я начну немедленно принимать меры и преступники выполнят свою угрозу. Средства найдутся, не мне вам это объяснять. Он ведь не за себя боялся, уж это я знаю наверняка.
— Понятно, — задумчиво протянул Данни Барк и взгляд его немного смягчился. Секунд-ажан Липсон тоже перестала испепелять меня смертоносным огнем своих зеленых глаз. — Значит, нужно очень тщательно пошарить в накопителе…
— И не только, — сказал я. — Все бумаги, все записи, пометки, все носители. Установить, как Блутсберг собирал свои материалы, где их добывал, с кем общался. Если идти его путем, то можно наткнуться на то же самое, на что наткнулся он. Даже если они уже приняли меры предосторожности. Следы не стираются до конца.
— Так, — деловито сказал Великанище, развернувшись к Жанне Липсон. Бегом к Лорану, и дожмите декодирование. Распорядись, чтобы немедленно выехали и собрали все коммуникаты.
— Они уже собраны…
— Так читайте, читайте, изучайте! — Великанище Данни Барк превратился в нового бога-метателя молний. — Мы им, с-сволочам, головы поотшибаем! Под носом ведь орудуют, а мы с тобой, Жанна, зачем здесь сидим? Расследуем семейные ссоры?
Секунд-ажан Липсон взвилась над креслом, мелькнули рыжие волосы — и исчезли за шкафами.
— Вот так, Леонардо, — отзвуком уходящей грозы выдохнул Великанище. Утопить задницу в делах касательно ревности — ах, он меня разлюбил, так я ему за это кастрюлей в лоб, и разлучнице подлой тоже! — и проморгаешь что-то другое. Ведь ни травинка не шелохнулась, нич-чего! Тихо и спокойно в славной Мериде! И вдруг не профессионал, а писатель — писатель! — находит то, что мы уже давно обязаны были найти! Какого же черта нас здесь держат, Леонардо?
Гроза, оказывается, вовсе не ушла, гроза загромыхала над блоками визио, компами, шкафами и всем кабинетом следователя Данни Барка. Я ни на мгновение не сомневался, что гневался и метал громы и молнии он не для меня, представителя вышестоящей инстанции, сотрудника Унипола Грега, а гневался потому, что прозевал, проморгал, прохлопал…
— Найдите мне, пожалуйста, Флориана Дюранти, — сказал я, ничуть не желая гасить воинственный пыл Барка; знал по себе, что подобное состояние не только не вредит, но, наоборот, помогает: мысли становятся прозрачными, управляемыми, отчетливыми — и без всяких потуг может прийти прозрение. Только вот ко мне оно почему-то не приходило…
Здоровенным ручищам Данни Барка, без сомнения, хотелось сейчас кого-то хватать, но они послушно проплясали над панелью, и на экране возникло все такое же добродушное лицо следователя Дюранти.
— Флориан, — сказал я, — что по анализу волос?
Прим-ажан Дюранти, подняв брови, посмотрел на Данни Барка, потом на меня.
— Идентификация отсутствует, господин Грег.
— Понятно. У меня все. — Я повернулся к Великанищу. — Господин Барк, вам, думается, нужно объединиться с господином Дюранти.
— Буду иметь в виду, — кивнул все еще грозно сопящий Барк. — Эх, только бы добраться до их поганых голов и поотшибать к черту…
Дюранти уже исчез с экрана, а я внезапно ощутил какую-то усталость и одновременно, как это ни парадоксально, — стремление немедленно что-то предпринимать. Да, я мог оставаться на Журавлиной, и тоже включиться в расследование… Но чувствовал я, то ли полуинтуитивно, то ли вполне осознанно, что события на Журавлиной — всего лишь частный случай… частное, местное, здешнее проявление чего-то более общего… Захватившего уже два мира. Как минимум — два. А если после возвращения в Кремс мои парни скажут, что не два, господин Грег, не два — а десять?
Мне была нужна информация. В самом большом масштабе. Конечно, можно было дождаться вечернего инфопласта с Соколиной, но это только пласт, ему не задашь вопросов. А я должен был осознать и проанализировать все, что происходило вокруг, во всех обитаемых мирах, не замыкаясь на одной Журавлиной Стае.
Я посмотрел на часы. К вечерней нуль-переброске я уже не успевал. Если только… Я был здесь лишним, абсолютно ненужным звеном начинающей раскручиваться машины.
— Господин Барк, — обратился я к вновь орудуюцему над панелями Великанищу, — я не успеваю на вечерний «нуль». Если бы вы…
— Поможем, поможем, — отозвался Великанище, не прекращая своих резких движений. — А все данные передадим.
«Эти ребята будут копать до предела, — подумал я. — И не поделятся ни с кем своими выводами. До победы!»
— Гиль, дай седьмую, — пророкотал Данни Барк в пространство, сделав очередное движение рукой. — Очень срочно.
На панели вспыхнула зеленая звездочка.
— Готово, господин Грег! Наша быстрая «рыба» в вашем распоряжении. Старт с крыши, седьмой номер. Еще успеете в порту глотнуть кофе перед «нулем».
— Спасибо, — сказал я, вставая с кресла.
— А с Флорианом побеседую, если вы советуете, хотя мне никто ничего…
— Ах, да! — спохватился я, уже собираясь нырнуть в щель между шкафами. — Там у вашего подъезда стоит серый «тихоня» с дыркой во лбу — не сочтите за труд возвратить его в отель «Сияющий»; мне его оттуда заказывали. Я уже никак не успеваю. А мелкий ремонт за счет городского управления полиции, уж не обессудьте.
Барк стремительно развернулся в мою сторону и ошалело воззрился на меня.
— Это почему же за наш счет?
— Потому что именно на вашей территории произведен выстрел по авто, в котором находился сотрудник Унипола, — усмехнувшись, ответил я. — А кто отвечает за безопасность граждан, как местных, так и приезжих, господин Барк?
Я не считаю себя мелочным, и если бы речь шла о серьезном повреждении… Но зарастить такую пробоину — не дороже той же чашки кофе. Вновь попаду на Журавлиную, угощу Барка чашкой кофе — и будем в расчете. Хотя за ремонт он заплатит, естественно, не из своего кармана. Но за беспокойство…
Взгляд у Барка сделался чуть ли не диким.
— В вас стреляли? Когда? Где? Кто?
— Вот это все вам и расскажет прим-ажан Дюранти. Успехов вам, господин Барк! Спасибо за «рыбу».
Я ни в коем случае не старался обидеть замечательного «пола» Данни Барка, но мне очень не хотелось заводить долгие разговоры, вновь пересказывая все то, что уже известно Флориану Дюранти. Мне хотелось успеть к нуль-переходу, вернуться на Соколиную и узнать, что же выяснили мои парни.
Я заспешил к выходу из кабинета — «рыба» хоть и скоростная, а не обычная пассажирская, но и до нуль-порта неблизко; никто там не будет ждать, пока явится на посадку Леонардо-Валентин Грег!
— Флориан! — загремел за моей спиной в своей берлоге Данни Барк. — А ну-ка выкладывай, кто палил по «кремсу»?
Все лифты, как всегда, когда торопишься, были заняты и я, то бишь «кремс», по лестнице бегом поднялся на крышу — неплохая физическая разминка! — и отыскал «рыбу» номер семь, лежащую у одной из башен, подступавших к самому зданию полицейского управления.
«И как они не врезаются в эти башни при посадке?» — подумал я, и только когда флаерокиб, словно подброшенный невидимой рукой, быстро, но все-таки плавно взмыл в небо, понял, что это не просто башни допотопных времен, а генераторы силового поля, и что совершать посадку при такой поддержке гораздо безопаснее, чем падать на спину, сидя на мягком диване.
«Рыба» мчалась во всю прыть, мелькали подо мной леса и поля Журавлиной Стаи, и мне наконец-то поверилось в то, что я одной ногой нахожусь уже на Соколиной.
14
И вновь я почувствовал озноб. Во мне все заныло в предчувствии, а сердце болезненно сжалось.
— Вот, полюбуйтесь. — Великан ткнул мясистым пальцем в экран. — Таким мы его обнаружили.
Если бы я не видел уже то, что осталось от людей на Фениксе, я, наверное, воспринял бы возникшее на экране изображение более остро. Тем не менее, ощущения мои оказались достаточно сильными — ведь буквально несколько часов назад я видел живого и здорового Свена Блутсберга. А то, что оказалось на кровати, когда чьи-то руки медленно стянули окровавленное одеяло, ни Свеном Блутсбергом, ни вообще человеческим телом назвать было никак нельзя. По кровати расползлась бесформенная груда плоти с торчащими белыми сломанными костями. Перед глазами на миг возникло видение каких-то страшных огромных древних тисков, сжавших и раздавивших тело широкоплечего бородача, похожего на альбатросских лесников…
— Вот такая поручается чертовщина. — Данни Барк ухватился пальцами за свой массивный нос. — Вам случалось видеть подобное, господин Грег?
— Такого не случалось, — медленно ответил я, не отводя взгляда от ужасного изображения. Веяло холодом, каким-то нездешним отвратительным холодом… — Пожалуйста, все по порядку, господин Барк.
— Вызов поступил в семь ноль четыре, — начал секунд-ажан, а я все никак не мог оторваться от груды исковерканной плоти, в которую кто-то (или что-то?) превратил тело Свена Блутсберга.
Я сидел и смотрел на сменяющиеся на экранах изображения — все помещения дома Блутсберга и прилегающая территория в разных ракурсах, — я слушал комментарии секунд-ажана Барка, и меня просто трясло от нездешнего холода, проникающего в самое сердце.
Данные проведенной реконструкции были таковы: Свен Блутсберг накануне вечером вернулся домой после двадцати трех, от ужина отказался и поднялся в свой кабинет на втором этаже. Кроме него в доме находилась только Люция Донеллини (по утверждению самой госпожи Донеллини). После двадцати пяти часов она зашла к нему в кабинет. Блутсберг занимался редактированием и предложил ей ложиться спать, что она и сделала. Ее спальня находится на первом этаже, напротив спальни Блутсберга. Входная дверь и все окна были закрыты. В котором часу ушел в свою спальню Свен Блутсберг, установить не удалось. Ночью Люция Донеллини спала не очень спокойно, временами просыпаясь от тревоживших ее каких-то бессвязных снов, тут же забывавшихся при пробуждении. Никаких звуков не слышала. Встала довольно рано, около половины седьмого, приготовила завтрак в столовой, на первом этаже. Потом решила заглянуть в спальню Блутсберга, открыла дверь, увидела обилие крови… Дальше ничего не помнит, как вызвала полицию — тоже.
Полицейская бригада, прибывшая в Синее предместье, обнаружила, что входная дверь заперта, окна закрыты, и довольно долго не могла попасть в дом. «Полы» пытались вызвать госпожу Донеллини по трансу и визио, подавали звуковые сигналы, но никто в доме не отзывался. Решили уже ломать дверь, но госпожа Люция, наконец, открыла. Выяснилось, что она лежала в обмороке возле визио.
Никаких следов борьбы или чьего-то постороннего присутствия в доме не обнаружено. Превратить тело Свена Блутсберга в то, во что оно было превращено, Люция Донеллини просто не сумела бы физически. Мог быть сообщник, которого она после совершения преступления выпустила из дома, закрыв за ним дверь, но и в этом случае оставался совершенно непонятным способ убийства.
— Сотворить такое была бы в состоянии какая-нибудь машина, а не человек, — сказал Данни Барк. — Только неизвестна мне подобная машина.
Подобная машина была известна мне. Эта машина выкрутила тела людей на Фениксе. Эта машина в обличье призрака сломала ребра Эвридике Карреро и, возможно, превратила бы ее в то, чем стал Свен Блутсберг, если бы Эвридике не удалось бежать. Но что это была за машина, действующая в двух очень далеких друг от друга мирах?..
— Люция Донеллини никаких прав на наследство не имеет, мы уже выяснили, — продолжал Данни Барк. — Единственный наследник — сын, Олаф Блутсберг, постоянно проживает на Иволге. Посещал отца в прошлом году, в декабре — это мы тоже установили. Материально вполне обеспечен: он совладелец казино.
Данни Барк говорил и говорил, то и дело взмахивая своими ручищами, а я слушал его и думал о том, что случившееся с Эвридикой Карреро и Свеном Блутсбергом одинаково по своему генезису. Входила ли в эту цепочку трагедия в доме Ивара Ноома, я не мог утверждать с полной уверенностью, но если входила — цепочка выстраивалась очень и очень тревожная. Страшная получалась цепочка. Куда там всем этим Махачам и Блендари с Соловьиной Трели! Некая преступная группа действовала в разных мирах, совершая чудовищные убийства с помощью какого-то непонятного орудия…
«А ведь они разузнают, что Свен занимался сбором информации, внезапно подумал я и тут же успокоил себя: — Ну и что? Он писатель, ему нужна информация».
Вчера Свен говорил мне, что наткнулся на следы чьей-то преступной деятельности, и его предупредили, чтобы он не копал. А теперь убрали. Для перестраховки. Опасались, что он все-таки заявит в полицию. Ну а что могла знать Эвридика Карреро? Не связан ли ее муж с этой преступной группой, не стала ли она невольной свидетельницей какого-нибудь не предназначенного для постороннего слуха разговора? Если и стала — теперь, после явления призрака, наверняка ничего не скажет. Такой же могла быть подоплека событий на Фениксе — кто-то из присутствующих в доме Ивара Ноома слишком много знал и его решили убрать, не считаясь с тем, что пострадают и непричастные. Не так ли испокон веков поступают разные мерзавцы, закладывая взрывчатку в переполненный пассажирский транспорт, когда устранить им нужно только одного-единственного человека?..
Но что за дьявольское оружие в их руках?!
Свен разузнал какие-то факты. Собирая материал для книги, обнаружил нечто…
— Вы проверяли накопитель компа Блутсберга? — прервал я секунд-ажана.
— Смотрели, — буркнул великан. — Следов взлома не обнаружено. Сейчас занимаемся декодированием. Возможно, к утру управимся. У нас же нет ваших возможностей, и архив-то у вас, в Кремсе.
— Слушай, Великанище, сообщаю последние новости! Оказывается, Блутсберг…
Я обернулся на голос. В просвет между шкафами проскользнула тонкая молодая женщина с пышными рыжеватыми волосами. На ее серой куртке поблескивал символ секунд-ажана. Увидев меня, она осеклась и посмотрела на Барка.
— Говори, Жанна, это не посторонний, — прогудел Барк и смахнул с соседнего кресла какие-то схемы. — Садись.
Женщина слегка кивнула мне. Я кивнул в ответ и подумал: «А прозвище у Барка вполне подходящее».
— Я на секунду, господин Барк. Установлено, что вчера вечером Блутсберг посещал отель «Сияющий». Заказывал номер для некоего Леонардо-Валентина Грега и был у него в номере. Вышел около двадцати двух пятнадцати-двадцати двух тридцати.
Великанище Барк оторвался от панелей и вместе с креслом развернулся к секунд-ажану Жанне, посматривая то на нее, то на меня.
— Запросила информаторий, только сейчас получила результат: такое имя носят три человека. Один на Альбатросе, один на Соколиной и последний на Небесном Стриже.
Я слушал ее с любопытством. Никогда не думал, что я не единственный Леонардо-Валентин Грег в обитаемых мирах! Ну, на Альбатросе Греги попадаются, но даже на Стриже! Барк не останавливал коллегу — хотел показать, что они даром здесь хлеб не едят.
— По Альбатросу данных пока нет, нужно делать запрос через информаторий Совета, через Кремс, а вот по Соколиной…
Она внезапно замолчала, посмотрела на меня, перевела взгляд на Барка и вновь посмотрела на меня. Глаза у нее были зеленые и очень-очень цепкие.
— Чует мое сердце, — сказала она, — что господин Леонардо-Валентин Грег с Соколиной, офицер четвертого ранга полицейского управления Совета Ассоциации — это вы!
— Тьфу ты, сорвала представление! — с досадой вскричал Барк, но было видно, что он доволен хваткой коллеги.
Я встал и еще раз поклонился.
— Вы не ошиблись, я тот самый Грег.
Рыжеволосая Жанна победоносно вздернула подбородок.
— Секунд-ажан Липсон.
— Вместе работаем в нашей бригаде, — добавил Барк. — Жанна секунд-ажанна. Только руководить поручено мне. А третий — Лоран, он сейчас сидит на декодировании. А теперь выкладывайте, что там за проблемы были у Блутсберга? Садись, Жанна, или мне тоже придется встать.
Секунд-ажан Липсон поправила свои пышные волосы и присела на краешек свободного кресла.
— Собственно, мне известно совсем немного, — начал я, тщательно обдумывая каждое слово и чувствуя себя неловко из-за того, что приходится что-то скрывать от коллег; но не я придумал эту систему тайной агентуры. Вчера вечером, по пути из нуль-порта к вам, я действительно попросил Свена заказать мне номер. Вечером же мы с ним вместе поужинали и он сказал, что, работая над новой книгой, обнаружил какие-то факты преступной деятельности. Ему пригрозили, пообещав расправиться и с ним, и с госпожой Донеллини, и он счел за благо больше не копать. Во всяком случае, так он мне это представил. Вот и все мои сведения.
— А вы не пробовали его расспросить? — прищурившись, поинтересовался Данни Барк. — Неужели работнику Унипола, святыни нашей, храма Иерусалимского, вот так вот все безразлично?
— Не пробовал, — сдержанно ответил я. Секунд-ажан Липсон, недовольно поджав губы, ощупывала мое лицо настойчивым взглядом, словно подозревала, что я не тот, за кого себя выдаю. — И вы бы на моем месте не пробовали. Уж кому-кому, а работнику полиции, Унипола, Свен Блутсберг, конечно же, ничего бы не сказал. И не сказал. Потому что знал: я начну немедленно принимать меры и преступники выполнят свою угрозу. Средства найдутся, не мне вам это объяснять. Он ведь не за себя боялся, уж это я знаю наверняка.
— Понятно, — задумчиво протянул Данни Барк и взгляд его немного смягчился. Секунд-ажан Липсон тоже перестала испепелять меня смертоносным огнем своих зеленых глаз. — Значит, нужно очень тщательно пошарить в накопителе…
— И не только, — сказал я. — Все бумаги, все записи, пометки, все носители. Установить, как Блутсберг собирал свои материалы, где их добывал, с кем общался. Если идти его путем, то можно наткнуться на то же самое, на что наткнулся он. Даже если они уже приняли меры предосторожности. Следы не стираются до конца.
— Так, — деловито сказал Великанище, развернувшись к Жанне Липсон. Бегом к Лорану, и дожмите декодирование. Распорядись, чтобы немедленно выехали и собрали все коммуникаты.
— Они уже собраны…
— Так читайте, читайте, изучайте! — Великанище Данни Барк превратился в нового бога-метателя молний. — Мы им, с-сволочам, головы поотшибаем! Под носом ведь орудуют, а мы с тобой, Жанна, зачем здесь сидим? Расследуем семейные ссоры?
Секунд-ажан Липсон взвилась над креслом, мелькнули рыжие волосы — и исчезли за шкафами.
— Вот так, Леонардо, — отзвуком уходящей грозы выдохнул Великанище. Утопить задницу в делах касательно ревности — ах, он меня разлюбил, так я ему за это кастрюлей в лоб, и разлучнице подлой тоже! — и проморгаешь что-то другое. Ведь ни травинка не шелохнулась, нич-чего! Тихо и спокойно в славной Мериде! И вдруг не профессионал, а писатель — писатель! — находит то, что мы уже давно обязаны были найти! Какого же черта нас здесь держат, Леонардо?
Гроза, оказывается, вовсе не ушла, гроза загромыхала над блоками визио, компами, шкафами и всем кабинетом следователя Данни Барка. Я ни на мгновение не сомневался, что гневался и метал громы и молнии он не для меня, представителя вышестоящей инстанции, сотрудника Унипола Грега, а гневался потому, что прозевал, проморгал, прохлопал…
— Найдите мне, пожалуйста, Флориана Дюранти, — сказал я, ничуть не желая гасить воинственный пыл Барка; знал по себе, что подобное состояние не только не вредит, но, наоборот, помогает: мысли становятся прозрачными, управляемыми, отчетливыми — и без всяких потуг может прийти прозрение. Только вот ко мне оно почему-то не приходило…
Здоровенным ручищам Данни Барка, без сомнения, хотелось сейчас кого-то хватать, но они послушно проплясали над панелью, и на экране возникло все такое же добродушное лицо следователя Дюранти.
— Флориан, — сказал я, — что по анализу волос?
Прим-ажан Дюранти, подняв брови, посмотрел на Данни Барка, потом на меня.
— Идентификация отсутствует, господин Грег.
— Понятно. У меня все. — Я повернулся к Великанищу. — Господин Барк, вам, думается, нужно объединиться с господином Дюранти.
— Буду иметь в виду, — кивнул все еще грозно сопящий Барк. — Эх, только бы добраться до их поганых голов и поотшибать к черту…
Дюранти уже исчез с экрана, а я внезапно ощутил какую-то усталость и одновременно, как это ни парадоксально, — стремление немедленно что-то предпринимать. Да, я мог оставаться на Журавлиной, и тоже включиться в расследование… Но чувствовал я, то ли полуинтуитивно, то ли вполне осознанно, что события на Журавлиной — всего лишь частный случай… частное, местное, здешнее проявление чего-то более общего… Захватившего уже два мира. Как минимум — два. А если после возвращения в Кремс мои парни скажут, что не два, господин Грег, не два — а десять?
Мне была нужна информация. В самом большом масштабе. Конечно, можно было дождаться вечернего инфопласта с Соколиной, но это только пласт, ему не задашь вопросов. А я должен был осознать и проанализировать все, что происходило вокруг, во всех обитаемых мирах, не замыкаясь на одной Журавлиной Стае.
Я посмотрел на часы. К вечерней нуль-переброске я уже не успевал. Если только… Я был здесь лишним, абсолютно ненужным звеном начинающей раскручиваться машины.
— Господин Барк, — обратился я к вновь орудуюцему над панелями Великанищу, — я не успеваю на вечерний «нуль». Если бы вы…
— Поможем, поможем, — отозвался Великанище, не прекращая своих резких движений. — А все данные передадим.
«Эти ребята будут копать до предела, — подумал я. — И не поделятся ни с кем своими выводами. До победы!»
— Гиль, дай седьмую, — пророкотал Данни Барк в пространство, сделав очередное движение рукой. — Очень срочно.
На панели вспыхнула зеленая звездочка.
— Готово, господин Грег! Наша быстрая «рыба» в вашем распоряжении. Старт с крыши, седьмой номер. Еще успеете в порту глотнуть кофе перед «нулем».
— Спасибо, — сказал я, вставая с кресла.
— А с Флорианом побеседую, если вы советуете, хотя мне никто ничего…
— Ах, да! — спохватился я, уже собираясь нырнуть в щель между шкафами. — Там у вашего подъезда стоит серый «тихоня» с дыркой во лбу — не сочтите за труд возвратить его в отель «Сияющий»; мне его оттуда заказывали. Я уже никак не успеваю. А мелкий ремонт за счет городского управления полиции, уж не обессудьте.
Барк стремительно развернулся в мою сторону и ошалело воззрился на меня.
— Это почему же за наш счет?
— Потому что именно на вашей территории произведен выстрел по авто, в котором находился сотрудник Унипола, — усмехнувшись, ответил я. — А кто отвечает за безопасность граждан, как местных, так и приезжих, господин Барк?
Я не считаю себя мелочным, и если бы речь шла о серьезном повреждении… Но зарастить такую пробоину — не дороже той же чашки кофе. Вновь попаду на Журавлиную, угощу Барка чашкой кофе — и будем в расчете. Хотя за ремонт он заплатит, естественно, не из своего кармана. Но за беспокойство…
Взгляд у Барка сделался чуть ли не диким.
— В вас стреляли? Когда? Где? Кто?
— Вот это все вам и расскажет прим-ажан Дюранти. Успехов вам, господин Барк! Спасибо за «рыбу».
Я ни в коем случае не старался обидеть замечательного «пола» Данни Барка, но мне очень не хотелось заводить долгие разговоры, вновь пересказывая все то, что уже известно Флориану Дюранти. Мне хотелось успеть к нуль-переходу, вернуться на Соколиную и узнать, что же выяснили мои парни.
Я заспешил к выходу из кабинета — «рыба» хоть и скоростная, а не обычная пассажирская, но и до нуль-порта неблизко; никто там не будет ждать, пока явится на посадку Леонардо-Валентин Грег!
— Флориан! — загремел за моей спиной в своей берлоге Данни Барк. — А ну-ка выкладывай, кто палил по «кремсу»?
Все лифты, как всегда, когда торопишься, были заняты и я, то бишь «кремс», по лестнице бегом поднялся на крышу — неплохая физическая разминка! — и отыскал «рыбу» номер семь, лежащую у одной из башен, подступавших к самому зданию полицейского управления.
«И как они не врезаются в эти башни при посадке?» — подумал я, и только когда флаерокиб, словно подброшенный невидимой рукой, быстро, но все-таки плавно взмыл в небо, понял, что это не просто башни допотопных времен, а генераторы силового поля, и что совершать посадку при такой поддержке гораздо безопаснее, чем падать на спину, сидя на мягком диване.
«Рыба» мчалась во всю прыть, мелькали подо мной леса и поля Журавлиной Стаи, и мне наконец-то поверилось в то, что я одной ногой нахожусь уже на Соколиной.
14
СОКОЛИНАЯ. ЩУПАЛЬЦА ЧУЖАКОВ
Хоть и отсутствовал я всего лишь сутки — утром отправился в путь к Мериде-Гвадиане, а на следующее утро вернулся, — но мне казалось, что прошло очень много времени с тех пор, как я шагнул в широкие двери нуль-порта, из которых сейчас выходил на площадь. Восприятие времени штука очень субъективная; столько произошло событий, что в другой раз хватило бы и на неделю. Впрочем, по-иному, как правило, и не бывало при моих посещениях обитаемых миров. Посещал-то я их отнюдь не для отдыха.
Мой «валет» стоял там, где я его оставил. Я торопливо, даже не присаживаясь к столику, выпил у стойки под навесом чашку кофе — ту самую чашку, которую так и не успел выпить, отбывая с Журавлиной Стаи. Сел в авто и помчался в сторону Кремса.
Огненные рощи пламеналий, намеревающиеся, похоже, поджечь дорогу, стали, по-моему, еще более красивыми, но это я отметил мимоходом. Голова моя была занята совсем другим, я вновь и вновь прокручивал в памяти все события и разговоры на Журавлиной, как будто чем дольше и упорнее думать об этом, тем быстрее отыщутся какие-то упущенные и очень важные звенья. К сожалению, такой метод далеко не всегда приводил к успеху. Чаще всего — не приводил.
Однако запретить себе бесконечный прогон мысленного инфопласта по теме «Журавлиная Стая» я никак не мог и прилежно занимался этим до самого дома, не замечая ничего, кроме привычной дороги с несущимися авто. Уже у двери в свою квартиру я все-таки заставил себя немного успокоиться — ну что сейчас решала моя спешка, ведь некого еще хватать и «отшибать голову» по выражению Великанища — и, наконец, вспомнил о Славии. И понял, что соскучился по ее глазам, по ее волосам, по ее нежному-нежному телу…
Но квартира была пуста. Моя записка лежала на месте, а Славия, как всегда, словно испарилась, не оставив никаких следов. Порой у меня мелькала мысль, что она специально не оставляет никаких следов, чтобы я не привыкал к ее постоянному незримому присутствию в моей квартире… или чтобы самой не привыкнуть к тому, что обязательно нужно возвращаться туда, где забыл какую-то свою вещь… Славия-Славушка, куда же ты исчезаешь? И не дай Бог, ты решишь исчезнуть навсегда, так же внезапно, как появилась в моей жизни!
Впрочем, начавшийся в моей голове прогон нового инфопласта по теме «Славия» был очень и очень преждевременным, потому что прошли всего лишь сутки, а ведь иногда она не появлялась гораздо дольше. Просто для меня эти сутки были — как неделя, а то и две…
Наспех приняв душ — вот и смывается пыль далекой планеты с красивым названием Журавлиная Стая (а есть ли там журавли?), — я натянул брюки и любимую серую безрукавку и ринулся в кабинет. Привычно вынул из сейфа свой браслет — на Соколиной я чувствовал себя без него, как джонни без хвоста и сел к экрану.
Хотелось сразу же пообщаться с кем-нибудь из ребят, но я должен был выполнить наш ритуал. Поэтому я вызвал Кондора.
— Доброе утро, господин Суассар. Прибыл.
— Доброе? — Он остро посмотрел на меня, и тут же его взгляд стал каким-то невеселым и утомленным. — Хочешь сказать, что принес хорошие вести?
Кондор был явно не в духе. Или просто устал. Неужели так плохи дела? Помнится, в последнем разговоре со мной он упоминал о каких-то беспорядках на Парящем Орле…
— Хороших новостей не принес, господин Суассар, — признался я. — Могу представить детальный отчет.
— Не нужен отчет, — ворчливо сказал Кондор. — Сплошные отчеты! Коротко и основное.
Я собрался было изложить коротко и основное, но он вдруг, растопырив пальцы, возмущенно потряс ладонью.
— У нас такие дела, а они шум подняли! Тут непонятно что происходит, у твоих уже информации невпроворот, а они скандалят на всю Галактику! Отчитывайся перед ними!
Таким я нашего уравновешенного и сдержанного Кондора давненько не видел. Пожалуй, со времен событий на трассе Соколиная — Фазан, когда тот фанатик Макалоло взорвал себя и наших сотрудников. Кто эти неведомые «они»? И что за информация у моих парней? Неужели все такая же?..
— О чем вы, господин Суассар?
— Да все о том же, Лео, все о том же! Слишком эфемерна наша Ассоциация, слишком уж все самостоятельные, независимые, вот в чем дело! Когда их придавит, к нам бегут: помоги, Унипол! И помогаем! И будем помогать, работа у нас такая. Но не могут понять, что не должны мы сидеть, сложа руки, и ждать, когда они нас позовут. Когда все уже горит… Надо заранее владеть информацией, до того, как полыхнет, до того! А не когда уже полыхнуло. А теперь они кричат о посягательстве на их суверенитет. Что бы они делали сами, в одиночку, вместе со своим паршивым суверенитетом, без нас, а, Лео? Кто сейчас бросился, сломя голову, на Парящий, когда там жарко стало? Унипол! Наши ребята бросились. Я посягаю на их суверенитет! Хочу их свергнуть и стать диктатором, да? Власти захотел Суассар! Да мне своей работы хватает, Лео! Ты же знаешь. Ради их же блага стараешься, а в итоге тебя же и оплевывают с головы до ног.
По-моему, это было репетицией какой-то оправдательной речи. Кондор, видимо, долго сдерживался, носил в себе свое возмущение, и наконец его прорвало. И я знал, почему он вдруг вышел из себя и теперь чуть ли не кричал, рассказывая мне о случившемся, мне, не подчиненному, а коллеге и единомышленнику. Потому что в глубине души он прекрасно понимал, что не прав, и что аистианское правительство шумит и скандалит на всю Галактику, имея на это все основания.
Дело было как раз в том, о чем я задумывался временами: вправе ли мы, даже руководствуясь самыми лучшими побуждениями, выступать в роли подсматривающих в щелочку за чужой жизнью? Вся эта наша тайная агентура… Я не знал, когда и кем была закинута скрытая сеть Унипола; разговоры и рассуждения на сей счет считались у нас делом неуместным, но случилось, наконец, то, что когда-нибудь, рано или поздно, должно было случиться: одного из наших агентов на Аисте раскрыли. Кондор не говорил, каким образом это произошло, да и не в том была суть…
Аистиане, во-первых, что вполне естественно, страшно возмутились, а, во-вторых, что столь же естественно, заподозрили, что такой агент на их планете не один. И еще они предположили, что объектом тайного наблюдения Унипола является не только Аист… Теперь они намеревались поделиться своими предположениями со всеми обитаемыми мирами, а вчерашним утром, когда я покидал Соколиную, передали в адрес Совета Ассоциации инфопласт с официальным протестом против незаконных действий «полиции Универсума».
Да, конечно, любой из обитаемых миров незамедлительно снабжал нас дополнительной информацией (кроме той, что ежедневно поступала в наши архивы) и предоставлял возможность что называется влезать во все дыры — но только в том случае, если мы действовали в интересах этого мира или нескольких миров. Например, контрабанда. Наркотики. Но одно дело — влезать во все дыры в связи с каким-то конкретным расследованием и совсем другое постоянно скрытно следить за всем происходящим в суверенном планетарном государстве.
И вот теперь руководителям Унипола предлагали дать объяснение по поводу этого направления деятельности полицейского управления Совета…
Странно, но, слушая шефа, я ощутит нечто похожее на облегчение. Да, Кондор ошибался, если думал найти во мне единомышленника. Но я не стал говорить ему об этом. Не время было вступать в дискуссии.
— В их же интересах! Как они не могут понять?.. — в очередной раз устало сказал Кондор и обреченно махнул рукой. — Ладно, еще повоюем. Сумеем их убедить, что это делается не по нашей прихоти, а для их же пользы. Для нашей общей пользы. В общем, сейчас это мелочь, не самое страшное. Другое страшное, а они ничего не знают и бушуют почем зря. Давай, Лео, огорчай теперь и ты.
— Придется огорчать, господин Суассар. К вопросу о наших агентах: Блутсберг, сорок первый округ Журавлиной.
— Что, тоже выявлен?!
— Нет. Погиб. Убит… Так же зверски, как те люди на Фениксе.
— Расползается… — негромко сказал Кондор. — Что-то расползается по мирам, Лео. Какая-то невиданная и неслыханная гадость… Давай все с самого начала, по порядку.
Я начал говорить, и говорил довольно долго, и Кондор все ниже опускал голову, словно мой доклад навевал на него сон. Я говорил, и мне представлялась какая-то ядовитая зеленая пупырчатая масса с бесчисленными холодными мерзкими глазами… Масса, отвратительно колыхаясь, выползала из самого дальнего и самого черного закоулка Галактики и, обволакивая звезды, растекалась в пространстве, дотягивалась щупальцами до теплых тел космических птиц, летящих в пустоте по своим извечным птичьим маршрутам. Зеленые щупальца делались прозрачными, словно медленно растворялись, но я знал, я чувствовал, что они есть! Они проникали сквозь облачный покров, из них вырастали змеящиеся незримые отростки, подрагивающие в предвкушении… Отростки чувствовали запах людей, каждый отросток выбирал себе жертву и нападал на нее, принимая тот образ, который… который… Принимая форму того, чего в данный момент подсознательно или вполне осознанно боялась их будущая жертва! Призрак. Какие-то красные огни у дома Ивара Ноома… Кто боялся? Ивар? Кто-то из гостей? Демоническая черная женщина с жутким лицом, пытавшаяся задушить Святослава Евсеева на Коршуне. А кого или чего боялся Свен Блутсберг? Кто явился к нему, беспрепятственно проникнув в запертый дом?..
Мой «валет» стоял там, где я его оставил. Я торопливо, даже не присаживаясь к столику, выпил у стойки под навесом чашку кофе — ту самую чашку, которую так и не успел выпить, отбывая с Журавлиной Стаи. Сел в авто и помчался в сторону Кремса.
Огненные рощи пламеналий, намеревающиеся, похоже, поджечь дорогу, стали, по-моему, еще более красивыми, но это я отметил мимоходом. Голова моя была занята совсем другим, я вновь и вновь прокручивал в памяти все события и разговоры на Журавлиной, как будто чем дольше и упорнее думать об этом, тем быстрее отыщутся какие-то упущенные и очень важные звенья. К сожалению, такой метод далеко не всегда приводил к успеху. Чаще всего — не приводил.
Однако запретить себе бесконечный прогон мысленного инфопласта по теме «Журавлиная Стая» я никак не мог и прилежно занимался этим до самого дома, не замечая ничего, кроме привычной дороги с несущимися авто. Уже у двери в свою квартиру я все-таки заставил себя немного успокоиться — ну что сейчас решала моя спешка, ведь некого еще хватать и «отшибать голову» по выражению Великанища — и, наконец, вспомнил о Славии. И понял, что соскучился по ее глазам, по ее волосам, по ее нежному-нежному телу…
Но квартира была пуста. Моя записка лежала на месте, а Славия, как всегда, словно испарилась, не оставив никаких следов. Порой у меня мелькала мысль, что она специально не оставляет никаких следов, чтобы я не привыкал к ее постоянному незримому присутствию в моей квартире… или чтобы самой не привыкнуть к тому, что обязательно нужно возвращаться туда, где забыл какую-то свою вещь… Славия-Славушка, куда же ты исчезаешь? И не дай Бог, ты решишь исчезнуть навсегда, так же внезапно, как появилась в моей жизни!
Впрочем, начавшийся в моей голове прогон нового инфопласта по теме «Славия» был очень и очень преждевременным, потому что прошли всего лишь сутки, а ведь иногда она не появлялась гораздо дольше. Просто для меня эти сутки были — как неделя, а то и две…
Наспех приняв душ — вот и смывается пыль далекой планеты с красивым названием Журавлиная Стая (а есть ли там журавли?), — я натянул брюки и любимую серую безрукавку и ринулся в кабинет. Привычно вынул из сейфа свой браслет — на Соколиной я чувствовал себя без него, как джонни без хвоста и сел к экрану.
Хотелось сразу же пообщаться с кем-нибудь из ребят, но я должен был выполнить наш ритуал. Поэтому я вызвал Кондора.
— Доброе утро, господин Суассар. Прибыл.
— Доброе? — Он остро посмотрел на меня, и тут же его взгляд стал каким-то невеселым и утомленным. — Хочешь сказать, что принес хорошие вести?
Кондор был явно не в духе. Или просто устал. Неужели так плохи дела? Помнится, в последнем разговоре со мной он упоминал о каких-то беспорядках на Парящем Орле…
— Хороших новостей не принес, господин Суассар, — признался я. — Могу представить детальный отчет.
— Не нужен отчет, — ворчливо сказал Кондор. — Сплошные отчеты! Коротко и основное.
Я собрался было изложить коротко и основное, но он вдруг, растопырив пальцы, возмущенно потряс ладонью.
— У нас такие дела, а они шум подняли! Тут непонятно что происходит, у твоих уже информации невпроворот, а они скандалят на всю Галактику! Отчитывайся перед ними!
Таким я нашего уравновешенного и сдержанного Кондора давненько не видел. Пожалуй, со времен событий на трассе Соколиная — Фазан, когда тот фанатик Макалоло взорвал себя и наших сотрудников. Кто эти неведомые «они»? И что за информация у моих парней? Неужели все такая же?..
— О чем вы, господин Суассар?
— Да все о том же, Лео, все о том же! Слишком эфемерна наша Ассоциация, слишком уж все самостоятельные, независимые, вот в чем дело! Когда их придавит, к нам бегут: помоги, Унипол! И помогаем! И будем помогать, работа у нас такая. Но не могут понять, что не должны мы сидеть, сложа руки, и ждать, когда они нас позовут. Когда все уже горит… Надо заранее владеть информацией, до того, как полыхнет, до того! А не когда уже полыхнуло. А теперь они кричат о посягательстве на их суверенитет. Что бы они делали сами, в одиночку, вместе со своим паршивым суверенитетом, без нас, а, Лео? Кто сейчас бросился, сломя голову, на Парящий, когда там жарко стало? Унипол! Наши ребята бросились. Я посягаю на их суверенитет! Хочу их свергнуть и стать диктатором, да? Власти захотел Суассар! Да мне своей работы хватает, Лео! Ты же знаешь. Ради их же блага стараешься, а в итоге тебя же и оплевывают с головы до ног.
По-моему, это было репетицией какой-то оправдательной речи. Кондор, видимо, долго сдерживался, носил в себе свое возмущение, и наконец его прорвало. И я знал, почему он вдруг вышел из себя и теперь чуть ли не кричал, рассказывая мне о случившемся, мне, не подчиненному, а коллеге и единомышленнику. Потому что в глубине души он прекрасно понимал, что не прав, и что аистианское правительство шумит и скандалит на всю Галактику, имея на это все основания.
Дело было как раз в том, о чем я задумывался временами: вправе ли мы, даже руководствуясь самыми лучшими побуждениями, выступать в роли подсматривающих в щелочку за чужой жизнью? Вся эта наша тайная агентура… Я не знал, когда и кем была закинута скрытая сеть Унипола; разговоры и рассуждения на сей счет считались у нас делом неуместным, но случилось, наконец, то, что когда-нибудь, рано или поздно, должно было случиться: одного из наших агентов на Аисте раскрыли. Кондор не говорил, каким образом это произошло, да и не в том была суть…
Аистиане, во-первых, что вполне естественно, страшно возмутились, а, во-вторых, что столь же естественно, заподозрили, что такой агент на их планете не один. И еще они предположили, что объектом тайного наблюдения Унипола является не только Аист… Теперь они намеревались поделиться своими предположениями со всеми обитаемыми мирами, а вчерашним утром, когда я покидал Соколиную, передали в адрес Совета Ассоциации инфопласт с официальным протестом против незаконных действий «полиции Универсума».
Да, конечно, любой из обитаемых миров незамедлительно снабжал нас дополнительной информацией (кроме той, что ежедневно поступала в наши архивы) и предоставлял возможность что называется влезать во все дыры — но только в том случае, если мы действовали в интересах этого мира или нескольких миров. Например, контрабанда. Наркотики. Но одно дело — влезать во все дыры в связи с каким-то конкретным расследованием и совсем другое постоянно скрытно следить за всем происходящим в суверенном планетарном государстве.
И вот теперь руководителям Унипола предлагали дать объяснение по поводу этого направления деятельности полицейского управления Совета…
Странно, но, слушая шефа, я ощутит нечто похожее на облегчение. Да, Кондор ошибался, если думал найти во мне единомышленника. Но я не стал говорить ему об этом. Не время было вступать в дискуссии.
— В их же интересах! Как они не могут понять?.. — в очередной раз устало сказал Кондор и обреченно махнул рукой. — Ладно, еще повоюем. Сумеем их убедить, что это делается не по нашей прихоти, а для их же пользы. Для нашей общей пользы. В общем, сейчас это мелочь, не самое страшное. Другое страшное, а они ничего не знают и бушуют почем зря. Давай, Лео, огорчай теперь и ты.
— Придется огорчать, господин Суассар. К вопросу о наших агентах: Блутсберг, сорок первый округ Журавлиной.
— Что, тоже выявлен?!
— Нет. Погиб. Убит… Так же зверски, как те люди на Фениксе.
— Расползается… — негромко сказал Кондор. — Что-то расползается по мирам, Лео. Какая-то невиданная и неслыханная гадость… Давай все с самого начала, по порядку.
Я начал говорить, и говорил довольно долго, и Кондор все ниже опускал голову, словно мой доклад навевал на него сон. Я говорил, и мне представлялась какая-то ядовитая зеленая пупырчатая масса с бесчисленными холодными мерзкими глазами… Масса, отвратительно колыхаясь, выползала из самого дальнего и самого черного закоулка Галактики и, обволакивая звезды, растекалась в пространстве, дотягивалась щупальцами до теплых тел космических птиц, летящих в пустоте по своим извечным птичьим маршрутам. Зеленые щупальца делались прозрачными, словно медленно растворялись, но я знал, я чувствовал, что они есть! Они проникали сквозь облачный покров, из них вырастали змеящиеся незримые отростки, подрагивающие в предвкушении… Отростки чувствовали запах людей, каждый отросток выбирал себе жертву и нападал на нее, принимая тот образ, который… который… Принимая форму того, чего в данный момент подсознательно или вполне осознанно боялась их будущая жертва! Призрак. Какие-то красные огни у дома Ивара Ноома… Кто боялся? Ивар? Кто-то из гостей? Демоническая черная женщина с жутким лицом, пытавшаяся задушить Святослава Евсеева на Коршуне. А кого или чего боялся Свен Блутсберг? Кто явился к нему, беспрепятственно проникнув в запертый дом?..