Страница:
— Э-эх! — сказал Вергилий. — Сопровождать так сопровождать. Убирай свой огненный дротик и давай руки. Придется мне немного потрудиться.
«Мешки» были уже совсем близко и Лешко не стал долго раздумывать. Он сунул квантер в карман и протянул руки Вергилию. Сопровождающий обхватил их своими длинными тонкими пальцами, присел, оттолкнулся от земли ногами в черных сапожках и, взмыв в воздух, завис над Лешко, продолжая держать его за руки. Крылья его слабо шевелились, но совершенно не верилось, что именно благодаря им Вергилий может летать — слишком уж декоративно и несолидно они выглядели.
— Не беспокойся, постараюсь тебя не уронить, — пообещал Вергилий. — Только не дергайся. Сейчас мы с тобой немножко полетаем, это иногда бывает полезно.
Он надул щеки, рывком поднялся выше и потянул за собой Лешко. Лешко посмотрел вниз: «мешки» сгрудились на месте старта, раскачиваясь из стороны в сторону, а потом вдруг расплылись большой лужей. Они явно не умели летать. Лужа вновь растеклась десятком ручейков, устремившихся назад, к зарослям. Прошло еще несколько секунд — и они исчезли, оставив после себя только полосы серого пепла на склоне.
— Сейчас отлетим в сторонку и спустимся с небес на землю, — сообщил Вергилий. — долго не могу. Да и уж больно ты тяжелый, Станислав Лешко!
Он, вытянувшись в струнку, медленно полетел над холмом, не делая никаких движений ни одной частью тела. Лешко, подняв голову, смотрел на него, слегка раскачиваясь в воздухе и не испытывая особого удовольствия от этого полета.
— Так вот и приходится иногда: вверх — вниз, вверх — вниз, — пожаловался Вергилий. — Как во сне Иакова, да? «И увидел во сне: вот, лестница стоит на земле, а верх ее касается неба; и вот, Ангелы Божии восходят и нисходят по ней». Так и я: вверх — вниз…
— И часто такое бывает? — полюбопытствовал Лешко.
— Да не так чтобы очень. Только когда мешают. Тут ведь чего опасаться надо? Схватят — и больше не выпустят. И будешь торчать соляным столпом, как жена Лотова. Или преобразишься от пяток до макушки — тоже удовольствие небольшое. Так что там, где можно, — лучше обходить стороной. Или постараться побыстрее удалиться. Ну, а уж если не получится, то у тебя, говорят, есть уже опыт: нападать на них, как лишенная детей медведица, и раздирать вместилище сердца их и поедать их там, как львица. Но все-таки предпочтительнее обходиться без этого.
Лешко промолчал, но принял к сведению советы своего спутника, очень большого знатока Священного Писания.
Они перелетели через болотистую низину между холмами. Проплыл внизу округлый холм с одиноким деревом на вершине. Лешко разглядел, что в листве копошатся длинные зеленые то ли черви, то ли змеи. Он оглянулся и не обнаружил холма, на котором только что стояли они с Вергилием; теперь там вкривь и вкось торчали засохшие деревья, вздымаясь над упавшими на землю собратьями, а в одном месте наблюдалось скопление каких-то невысоких серых построек без окон и дверей, своими покатыми крышами напоминающих Лешко селения из старых исторических фильмов, которые он смотрел в детстве. Небо уже не казалось ни медом, ни янтарным вином; оно заметно потускнело, затянулось хмурой дымкой, и вполне могло с минуты на минуту пролиться дождем или еще какими-нибудь здешними осадками.
— Да-да, — сказал Вергилий, тоже посмотрев назад. — Стройте домы и живите в них, и разводите сады и ешьте плоды их. И размножайтесь там, а не умаляйтесь. Иной раз это очень здорово мешает. Все, больше не могу. Начинаю нисхождение с небес.
Он медленно снизился, и когда Лешко коснулся подошвами земли, разжал пальцы и опустился рядом. И еще раз пожаловался, поморгав своими кошачьими глазами:
— Тяжелый ты, Станислав Лешко. С таким много не налетаешь — умаешься.
— Мне нужно попасть в Биерру, — сказал Лешко. — В Биерре меня должен ждать Леонардо Грег.
— Да, ты уже говорил. — Вергилий тщательно растирал тонкие пальцы. — Ничего не имею против: в Биерру так в Биерру. Пошли!
— А ты знаешь, как туда идти?
Вергилий изумленно посмотрел на Лешко:
— Но ведь это тебе, — он сделал ударение на «тебе», — нужно попасть в Биерру. Значит, ты должен знать путь. Ты, а не я. Я сопровождающий.
— Да ничего я здесь не знаю, — с досадой сказал Лешко. — Мне тут как-то еще не приходилось бывать.
— Понятно. — Вергилий сочувственно покивал. — Что ж, попробуем разузнать.
— Где? У кого?
— А хотя бы у него. — Вергилий показал за спину Лешко. — По-моему, вполне миролюбивый путник. Во всяком случае, мне так кажется, а я редко ошибаюсь.
Лешко резко повернулся. Разводя руками высокие, по пояс, растения с широкими стеблями и шишковидными охряными утолщениями на верхушках, к ним приближался некто в широкополой темной шляпе, надвинутой на лоб, и темном же просторном одеянии неизвестного Лешко фасона. На плече незнакомец нес палку, придерживая ее рукой. Когда он приблизился, Лешко увидел, что на конце палки, за спиной незнакомца, висят на веревочках небольшие, похожие на серебряные, фигурки женщины, облаченной в нечто подобное конусообразному панцирю, начинающемуся от плечей и, сужаясь, заканчивающемуся у лодыжек; аккуратные прически женских фигурок венчались башнями с квадратными зубцами; с обеих сторон от женщины, задрав головы, стояли какие-то животные — то ли олени, то ли лани.
— Вот идет тот, кто считает себя, если я не ошибаюсь, приверженцем Дианы Эфесской, она же Артемида, — прокомментировал Вергилий. — «Велика богиня Артемида Эфесская!» — кричал возмущенный народ апостолу Павлу. Но это для нас с тобой не имеет никакого значения. Главное, чтобы он знал, как нам попасть в Биерру. Хотя бы направление. И не только знал, но и показал.
Прохожий словно бы не замечал их. Лицо у него было самое обыкновенное, вполне человеческое и ничем не примечательное. Только смотрел он, как показалось Лешко, не вперед, и не под ноги, и не по сторонам, а как бы внутрь себя. Какие-то вывороченные были у него глаза…
— А не подскажешь ли, любезнейший, как нам попасть в Биерру? — ласково-вкрадчивым голосом спросил Вергилий, становясь на пути приверженца богини Дианы Эфесской. — А то, понимаешь ли, идем и пути не знаем. И тогда будет про тебя сказано, любезнейший: «Он вывел меня на пространное место и избавил меня; ибо Он благоволит ко мне». Благоволи к нам, милейший!
Взгляд незнакомца был все таким же отсутствующим, но он остановился и переложил палку на другое плечо. Фигурки закачались, с мягким звуком стукаясь одна о другую.
— Биерра, — повторил Вергилий. — В какой стороне Биерра? Очень нужно, любезнейший. Не откажи.
Прохожий медленно поднял руку и показал на темнеющий вдали то ли лес, то ли что-то еще. Тело его неожиданно содрогнулось — раз, еще раз… Он корчился с шестом на плече, прорастали из него усеянные мелкими листьями ветки, голова нырнула в плечи вместе с внезапно съежившейся широкополой шляпой — и в какое-то мгновение Лешко обнаружил, что стоит рядом с Вергилием перед невысоким кустом, и покачиваются среди узорчатых листьев серебряные женские фигурки.
— Так я и знал, — удрученно произнес Вергилий и обошел вокруг куста. — Чуть что — и в кусты. Но и на том спасибо, да? Все-таки показал. «Не ищите Вефиля и не ходите в Галгал, и в Вирсавию не странствуйте». Так? Мы и не пойдем в Вирсавию. Мы пойдем прямо в Биерру.
— Почему это он… так? — спросил уже немного оправившийся от изумления Лешко.
— Как? — не понял Вергилий. Или сделал вид, что не понял.
— Почему он превратился в куст? Здесь такое часто случается?
Вергилий провел пальцем по одной из Диан Эфесских, покосился на Лешко зеленым глазом:
— Возможно, часто. Возможно — нет. Но случается. А если говорить о превращениях, то еще вопрос, что во что превратилось: странник ли в куст, куст ли в странника. И чем или кем был этот странник или куст раньше. В сущности, здесь вообще вполне может не быть ни кустов, ни странников, ни всего остального.
— Иллюзия?
— А почему бы и нет?
— И ты тоже иллюзия, Вергилий? Ты мне только кажешься, и наш разговор мне только кажется? Так?
— Если я и кажусь, то не тебе, Станислав Лешко, а кому-то другому, — туманно ответил Вергилий. — Или чему-то другому. Собственно, тут открывается широчайшее поле для предположений, которые вряд ли удастся как подтвердить, так и опровергнуть, а тебе ведь нужно попасть в Биерру. Или уже не нужно?
— Как это не нужно?! Меня ждет там Леонардо Грег. Он попал сюда раньше меня, а теперь и я за ним.
— Тогда почему мы до сих пор здесь стоим? Кустов не видали, что ли? Направление мы знаем, а там поспрашиваем. Доберемся.
Лешко ожидал, что последует очередное изречение из Библии, но ошибся. Вергилий оставил в покое серебряную фигурку и пошел вперед, раздвигая руками слишком высокую для него растительность. Лешко бросил последний взгляд на человека, который превратился в куст — или на куст, ранее превратившийся в человека? — и последовал за ним. Потом обогнал его и пошел первым, прокладывая дорогу.
Так и шли они по равнине, направляясь к тому темнеющему вдали нечто, которое при ближайшем рассмотрении действительно оказалось лесом. Вергилий приумолк, и Лешко получил возможность осознать все происходящее. Покопавшись в себе, он понял, что склонен воспринимать окружающее как сон, не очень веря в его реальность. Кто знает, какие видения могут быть у человека, выпрыгнувшего из окна четвертого этажа? Очень даже вероятно, что он лежит сейчас в реанимационном комплексе и бредит… Или и вовсе распрощался с жизнью, и это не он, а его душа бродит сейчас по Загробью…
Все бы хорошо, да вот только знал он, что такие объяснения на самом деле ничего не объясняют. Какой сон? Какой бред? Какие там странствия души раба Божия Станислава по Загробью! Слишком реальным было все вокруг, слишком реальным был он сам. И Леонардо он искал вполне сознательно. Просто так было удобней — считать, что все окружающее, все его действия лишь видимость, кажимость, иллюзия, существующая в его собственной голове. В конце концов был ведь очень надежный и бесспорный критерий: если он найдет Леонардо, если они отыщут Славию, если вернутся — все вместе! — то значит, Преддверие действительно существует, и они действительно побывали в нем.
На подступах к лесу растительность поредела, стала значительно ниже, превратившись в островки на сухой потрескавшейся земле, и Вергилий поравнялся с Лешко.
— Вообще-то в лес лучше бы не соваться, — заявил он, подрагивая крылышками, — в лесу трудно бывает уследить. Но постараемся, да?
— Постараемся, — подтвердил Лешко, сбавляя шаг.
— Главное — не давать себя схватить, отбиваться чем попало, — посоветовал Вергилий. — У тебя ведь ловко получалось.
Лешко достал из куртки квантер и спросил:
— А что, это не поможет?
— Огненный дротик? — Вергилий задумчиво огладил пушистую шерсть на груди. — Попробовать, конечно, можно… Видишь ли, ничего нельзя знать заранее. И последствия предсказать тоже невозможно.
— Последствия? — переспросил Лешко, насторожившись. — Могут быть серьезные последствия?
Вергилий остановился и принялся охорашивать бока. Его зеленые глаза сузились, превратившись в две щелочки.
— Ничего нельзя знать наперед, — повторил он. — Но если уж подопрет — придется попробовать. Хуже не будет. Без крови раненых, без тука сильных лук Ионафана не возвращался назад, и меч Саула не возвращался даром.
«Жаль, если квантер здесь бесполезен, — подумал Лешко. — Надо хоть палкой какой-нибудь вооружиться, что ли…»
Он осмотрел ближайшие деревья и сделал шаг к кромке леса. Второй шаг он сделать не успел, потому что земля внезапно разверзлась под его ногами и он провалился в глубокую трещину. Она зигзагом врезалась в лес, на дно ее с шумом рушились деревья.
Упал он довольно удачно — рыхлый грунт смягчил удар, но боль в поврежденном раньше плече резко усилилась, словно туда плеснули кипятком. Тем не менее, он быстро поднялся — и, еще ничего не успев сообразить, был сбит с ног. Что-то тяжелое навалилось сверху ему на спину, вдавливая в землю.
— Не давай себя схватить! Бей его! — донесся до него крик Вергилия.
Лешко, напрягшись и мощным волевым усилием заставив себя почти забыть о боли, попытался отжаться от земли руками и это ему удалось, хотя его неведомый противник давил все сильнее. Изловчившись, Лешко молниеносно перевернулся на спину, согнул ноги в коленях, преодолевая сопротивление нападавшего, и нанес удар головой. Удар пришелся во что-то упругое. Упираясь обеими руками в нависшую над ним темную массу, он старался свалить ее с себя и выскользнуть из-под противника.
— Бей его, бей! — кричал Вергилий. Голос его раздавался совсем близко; вероятно, он кружил над местом схватки.
Лешко откатился в сторону, одним прыжком вскочил с земли и, так и не разобрав, что же такое темное и большое ворочается перед ним, принялся наносить удары ногой по упругой массе.
— Так его, так! — одобрительно приговаривал Вергилий, зависший над его головой.
Массивная черная туша, похожая на гигантскую пиявку, внезапно встала на дыбы и, выбрасывая вверх фонтаны земли, начала с потрясающей скоростью ввинчиваться в грунт. Через несколько секунд она исчезла из виду, оставив за собой только холмик разрыхленной земли.
— И бежало ополчение до Бефшитты к Царере, до предела Авелмехолы, близ Табафы, — прокомментировал исход стычки Вергилий, опустился еще ниже и подхватил Лешко под мышки. — Размялся, пора и выбираться отсюда.
Он перенес Лешко на противоположный край трещины. Лешко сразу же сел под деревьями, приходя в себя и остывая после этого неожиданного единоборства. Боль в плече вернулась, но терпеть было можно. Он отдышался, вытер взмокший лоб, распахнул куртку и спросил:
— Что это за тварь?
— Подземный житель. Наверное, отпрыск левиафана и бегемота. Или единорога. Захочет ли единорог служить тебе? Можешь ли ты удою вытащить левиафана и веревкою схватить за язык его? Ловко ты его, однако. Не хотел бы я получить такие увесистые пинки!
— Здесь что, поголовная нетерпимость к чужакам?
— Не нами придумано. Пришло бы тебе в голову ругать воду за текучесть? Но поголовной нетерпимости все-таки не наблюдается.
— И на том спасибо!
Лешко осмотрелся, облюбовал подходящую ветку и направился к дереву.
— Что бы это значило? — полюбопытствовал Вергилий, глядя, как Лешко пригибает ветку к земле и старается ее сломать.
— Буду разить особенно прилипчивых направо и налево, — пообещал Лешко.
— О, это очень верное решение! — одобрил Вергилий. — Он воздаст противникам своим — яростью, врагам своим — местью. Пойдем дальше, Станислав Лешко!
8
«Мешки» были уже совсем близко и Лешко не стал долго раздумывать. Он сунул квантер в карман и протянул руки Вергилию. Сопровождающий обхватил их своими длинными тонкими пальцами, присел, оттолкнулся от земли ногами в черных сапожках и, взмыв в воздух, завис над Лешко, продолжая держать его за руки. Крылья его слабо шевелились, но совершенно не верилось, что именно благодаря им Вергилий может летать — слишком уж декоративно и несолидно они выглядели.
— Не беспокойся, постараюсь тебя не уронить, — пообещал Вергилий. — Только не дергайся. Сейчас мы с тобой немножко полетаем, это иногда бывает полезно.
Он надул щеки, рывком поднялся выше и потянул за собой Лешко. Лешко посмотрел вниз: «мешки» сгрудились на месте старта, раскачиваясь из стороны в сторону, а потом вдруг расплылись большой лужей. Они явно не умели летать. Лужа вновь растеклась десятком ручейков, устремившихся назад, к зарослям. Прошло еще несколько секунд — и они исчезли, оставив после себя только полосы серого пепла на склоне.
— Сейчас отлетим в сторонку и спустимся с небес на землю, — сообщил Вергилий. — долго не могу. Да и уж больно ты тяжелый, Станислав Лешко!
Он, вытянувшись в струнку, медленно полетел над холмом, не делая никаких движений ни одной частью тела. Лешко, подняв голову, смотрел на него, слегка раскачиваясь в воздухе и не испытывая особого удовольствия от этого полета.
— Так вот и приходится иногда: вверх — вниз, вверх — вниз, — пожаловался Вергилий. — Как во сне Иакова, да? «И увидел во сне: вот, лестница стоит на земле, а верх ее касается неба; и вот, Ангелы Божии восходят и нисходят по ней». Так и я: вверх — вниз…
— И часто такое бывает? — полюбопытствовал Лешко.
— Да не так чтобы очень. Только когда мешают. Тут ведь чего опасаться надо? Схватят — и больше не выпустят. И будешь торчать соляным столпом, как жена Лотова. Или преобразишься от пяток до макушки — тоже удовольствие небольшое. Так что там, где можно, — лучше обходить стороной. Или постараться побыстрее удалиться. Ну, а уж если не получится, то у тебя, говорят, есть уже опыт: нападать на них, как лишенная детей медведица, и раздирать вместилище сердца их и поедать их там, как львица. Но все-таки предпочтительнее обходиться без этого.
Лешко промолчал, но принял к сведению советы своего спутника, очень большого знатока Священного Писания.
Они перелетели через болотистую низину между холмами. Проплыл внизу округлый холм с одиноким деревом на вершине. Лешко разглядел, что в листве копошатся длинные зеленые то ли черви, то ли змеи. Он оглянулся и не обнаружил холма, на котором только что стояли они с Вергилием; теперь там вкривь и вкось торчали засохшие деревья, вздымаясь над упавшими на землю собратьями, а в одном месте наблюдалось скопление каких-то невысоких серых построек без окон и дверей, своими покатыми крышами напоминающих Лешко селения из старых исторических фильмов, которые он смотрел в детстве. Небо уже не казалось ни медом, ни янтарным вином; оно заметно потускнело, затянулось хмурой дымкой, и вполне могло с минуты на минуту пролиться дождем или еще какими-нибудь здешними осадками.
— Да-да, — сказал Вергилий, тоже посмотрев назад. — Стройте домы и живите в них, и разводите сады и ешьте плоды их. И размножайтесь там, а не умаляйтесь. Иной раз это очень здорово мешает. Все, больше не могу. Начинаю нисхождение с небес.
Он медленно снизился, и когда Лешко коснулся подошвами земли, разжал пальцы и опустился рядом. И еще раз пожаловался, поморгав своими кошачьими глазами:
— Тяжелый ты, Станислав Лешко. С таким много не налетаешь — умаешься.
— Мне нужно попасть в Биерру, — сказал Лешко. — В Биерре меня должен ждать Леонардо Грег.
— Да, ты уже говорил. — Вергилий тщательно растирал тонкие пальцы. — Ничего не имею против: в Биерру так в Биерру. Пошли!
— А ты знаешь, как туда идти?
Вергилий изумленно посмотрел на Лешко:
— Но ведь это тебе, — он сделал ударение на «тебе», — нужно попасть в Биерру. Значит, ты должен знать путь. Ты, а не я. Я сопровождающий.
— Да ничего я здесь не знаю, — с досадой сказал Лешко. — Мне тут как-то еще не приходилось бывать.
— Понятно. — Вергилий сочувственно покивал. — Что ж, попробуем разузнать.
— Где? У кого?
— А хотя бы у него. — Вергилий показал за спину Лешко. — По-моему, вполне миролюбивый путник. Во всяком случае, мне так кажется, а я редко ошибаюсь.
Лешко резко повернулся. Разводя руками высокие, по пояс, растения с широкими стеблями и шишковидными охряными утолщениями на верхушках, к ним приближался некто в широкополой темной шляпе, надвинутой на лоб, и темном же просторном одеянии неизвестного Лешко фасона. На плече незнакомец нес палку, придерживая ее рукой. Когда он приблизился, Лешко увидел, что на конце палки, за спиной незнакомца, висят на веревочках небольшие, похожие на серебряные, фигурки женщины, облаченной в нечто подобное конусообразному панцирю, начинающемуся от плечей и, сужаясь, заканчивающемуся у лодыжек; аккуратные прически женских фигурок венчались башнями с квадратными зубцами; с обеих сторон от женщины, задрав головы, стояли какие-то животные — то ли олени, то ли лани.
— Вот идет тот, кто считает себя, если я не ошибаюсь, приверженцем Дианы Эфесской, она же Артемида, — прокомментировал Вергилий. — «Велика богиня Артемида Эфесская!» — кричал возмущенный народ апостолу Павлу. Но это для нас с тобой не имеет никакого значения. Главное, чтобы он знал, как нам попасть в Биерру. Хотя бы направление. И не только знал, но и показал.
Прохожий словно бы не замечал их. Лицо у него было самое обыкновенное, вполне человеческое и ничем не примечательное. Только смотрел он, как показалось Лешко, не вперед, и не под ноги, и не по сторонам, а как бы внутрь себя. Какие-то вывороченные были у него глаза…
— А не подскажешь ли, любезнейший, как нам попасть в Биерру? — ласково-вкрадчивым голосом спросил Вергилий, становясь на пути приверженца богини Дианы Эфесской. — А то, понимаешь ли, идем и пути не знаем. И тогда будет про тебя сказано, любезнейший: «Он вывел меня на пространное место и избавил меня; ибо Он благоволит ко мне». Благоволи к нам, милейший!
Взгляд незнакомца был все таким же отсутствующим, но он остановился и переложил палку на другое плечо. Фигурки закачались, с мягким звуком стукаясь одна о другую.
— Биерра, — повторил Вергилий. — В какой стороне Биерра? Очень нужно, любезнейший. Не откажи.
Прохожий медленно поднял руку и показал на темнеющий вдали то ли лес, то ли что-то еще. Тело его неожиданно содрогнулось — раз, еще раз… Он корчился с шестом на плече, прорастали из него усеянные мелкими листьями ветки, голова нырнула в плечи вместе с внезапно съежившейся широкополой шляпой — и в какое-то мгновение Лешко обнаружил, что стоит рядом с Вергилием перед невысоким кустом, и покачиваются среди узорчатых листьев серебряные женские фигурки.
— Так я и знал, — удрученно произнес Вергилий и обошел вокруг куста. — Чуть что — и в кусты. Но и на том спасибо, да? Все-таки показал. «Не ищите Вефиля и не ходите в Галгал, и в Вирсавию не странствуйте». Так? Мы и не пойдем в Вирсавию. Мы пойдем прямо в Биерру.
— Почему это он… так? — спросил уже немного оправившийся от изумления Лешко.
— Как? — не понял Вергилий. Или сделал вид, что не понял.
— Почему он превратился в куст? Здесь такое часто случается?
Вергилий провел пальцем по одной из Диан Эфесских, покосился на Лешко зеленым глазом:
— Возможно, часто. Возможно — нет. Но случается. А если говорить о превращениях, то еще вопрос, что во что превратилось: странник ли в куст, куст ли в странника. И чем или кем был этот странник или куст раньше. В сущности, здесь вообще вполне может не быть ни кустов, ни странников, ни всего остального.
— Иллюзия?
— А почему бы и нет?
— И ты тоже иллюзия, Вергилий? Ты мне только кажешься, и наш разговор мне только кажется? Так?
— Если я и кажусь, то не тебе, Станислав Лешко, а кому-то другому, — туманно ответил Вергилий. — Или чему-то другому. Собственно, тут открывается широчайшее поле для предположений, которые вряд ли удастся как подтвердить, так и опровергнуть, а тебе ведь нужно попасть в Биерру. Или уже не нужно?
— Как это не нужно?! Меня ждет там Леонардо Грег. Он попал сюда раньше меня, а теперь и я за ним.
— Тогда почему мы до сих пор здесь стоим? Кустов не видали, что ли? Направление мы знаем, а там поспрашиваем. Доберемся.
Лешко ожидал, что последует очередное изречение из Библии, но ошибся. Вергилий оставил в покое серебряную фигурку и пошел вперед, раздвигая руками слишком высокую для него растительность. Лешко бросил последний взгляд на человека, который превратился в куст — или на куст, ранее превратившийся в человека? — и последовал за ним. Потом обогнал его и пошел первым, прокладывая дорогу.
Так и шли они по равнине, направляясь к тому темнеющему вдали нечто, которое при ближайшем рассмотрении действительно оказалось лесом. Вергилий приумолк, и Лешко получил возможность осознать все происходящее. Покопавшись в себе, он понял, что склонен воспринимать окружающее как сон, не очень веря в его реальность. Кто знает, какие видения могут быть у человека, выпрыгнувшего из окна четвертого этажа? Очень даже вероятно, что он лежит сейчас в реанимационном комплексе и бредит… Или и вовсе распрощался с жизнью, и это не он, а его душа бродит сейчас по Загробью…
Все бы хорошо, да вот только знал он, что такие объяснения на самом деле ничего не объясняют. Какой сон? Какой бред? Какие там странствия души раба Божия Станислава по Загробью! Слишком реальным было все вокруг, слишком реальным был он сам. И Леонардо он искал вполне сознательно. Просто так было удобней — считать, что все окружающее, все его действия лишь видимость, кажимость, иллюзия, существующая в его собственной голове. В конце концов был ведь очень надежный и бесспорный критерий: если он найдет Леонардо, если они отыщут Славию, если вернутся — все вместе! — то значит, Преддверие действительно существует, и они действительно побывали в нем.
На подступах к лесу растительность поредела, стала значительно ниже, превратившись в островки на сухой потрескавшейся земле, и Вергилий поравнялся с Лешко.
— Вообще-то в лес лучше бы не соваться, — заявил он, подрагивая крылышками, — в лесу трудно бывает уследить. Но постараемся, да?
— Постараемся, — подтвердил Лешко, сбавляя шаг.
— Главное — не давать себя схватить, отбиваться чем попало, — посоветовал Вергилий. — У тебя ведь ловко получалось.
Лешко достал из куртки квантер и спросил:
— А что, это не поможет?
— Огненный дротик? — Вергилий задумчиво огладил пушистую шерсть на груди. — Попробовать, конечно, можно… Видишь ли, ничего нельзя знать заранее. И последствия предсказать тоже невозможно.
— Последствия? — переспросил Лешко, насторожившись. — Могут быть серьезные последствия?
Вергилий остановился и принялся охорашивать бока. Его зеленые глаза сузились, превратившись в две щелочки.
— Ничего нельзя знать наперед, — повторил он. — Но если уж подопрет — придется попробовать. Хуже не будет. Без крови раненых, без тука сильных лук Ионафана не возвращался назад, и меч Саула не возвращался даром.
«Жаль, если квантер здесь бесполезен, — подумал Лешко. — Надо хоть палкой какой-нибудь вооружиться, что ли…»
Он осмотрел ближайшие деревья и сделал шаг к кромке леса. Второй шаг он сделать не успел, потому что земля внезапно разверзлась под его ногами и он провалился в глубокую трещину. Она зигзагом врезалась в лес, на дно ее с шумом рушились деревья.
Упал он довольно удачно — рыхлый грунт смягчил удар, но боль в поврежденном раньше плече резко усилилась, словно туда плеснули кипятком. Тем не менее, он быстро поднялся — и, еще ничего не успев сообразить, был сбит с ног. Что-то тяжелое навалилось сверху ему на спину, вдавливая в землю.
— Не давай себя схватить! Бей его! — донесся до него крик Вергилия.
Лешко, напрягшись и мощным волевым усилием заставив себя почти забыть о боли, попытался отжаться от земли руками и это ему удалось, хотя его неведомый противник давил все сильнее. Изловчившись, Лешко молниеносно перевернулся на спину, согнул ноги в коленях, преодолевая сопротивление нападавшего, и нанес удар головой. Удар пришелся во что-то упругое. Упираясь обеими руками в нависшую над ним темную массу, он старался свалить ее с себя и выскользнуть из-под противника.
— Бей его, бей! — кричал Вергилий. Голос его раздавался совсем близко; вероятно, он кружил над местом схватки.
Лешко откатился в сторону, одним прыжком вскочил с земли и, так и не разобрав, что же такое темное и большое ворочается перед ним, принялся наносить удары ногой по упругой массе.
— Так его, так! — одобрительно приговаривал Вергилий, зависший над его головой.
Массивная черная туша, похожая на гигантскую пиявку, внезапно встала на дыбы и, выбрасывая вверх фонтаны земли, начала с потрясающей скоростью ввинчиваться в грунт. Через несколько секунд она исчезла из виду, оставив за собой только холмик разрыхленной земли.
— И бежало ополчение до Бефшитты к Царере, до предела Авелмехолы, близ Табафы, — прокомментировал исход стычки Вергилий, опустился еще ниже и подхватил Лешко под мышки. — Размялся, пора и выбираться отсюда.
Он перенес Лешко на противоположный край трещины. Лешко сразу же сел под деревьями, приходя в себя и остывая после этого неожиданного единоборства. Боль в плече вернулась, но терпеть было можно. Он отдышался, вытер взмокший лоб, распахнул куртку и спросил:
— Что это за тварь?
— Подземный житель. Наверное, отпрыск левиафана и бегемота. Или единорога. Захочет ли единорог служить тебе? Можешь ли ты удою вытащить левиафана и веревкою схватить за язык его? Ловко ты его, однако. Не хотел бы я получить такие увесистые пинки!
— Здесь что, поголовная нетерпимость к чужакам?
— Не нами придумано. Пришло бы тебе в голову ругать воду за текучесть? Но поголовной нетерпимости все-таки не наблюдается.
— И на том спасибо!
Лешко осмотрелся, облюбовал подходящую ветку и направился к дереву.
— Что бы это значило? — полюбопытствовал Вергилий, глядя, как Лешко пригибает ветку к земле и старается ее сломать.
— Буду разить особенно прилипчивых направо и налево, — пообещал Лешко.
— О, это очень верное решение! — одобрил Вергилий. — Он воздаст противникам своим — яростью, врагам своим — местью. Пойдем дальше, Станислав Лешко!
8
ВИДЕНИЯ, ВИДЕНИЯ…
Он долго бродил по бесконечному лабиринту, то и дело упираясь в тупики, возвращаясь и меняя направление поисков, вновь упираясь в тупики и вновь возвращаясь, но не собираясь отступать. В лабиринте царил полумрак, стены были серыми, неровными, очень высокими, они возносились вверх, ограждая узкий проход, и там, в вышине, сливались с темнотой. В лабиринте было очень тихо — он не слышал даже звука собственных шагов, хотя ступал не по ковру, а по гладким черным каменным плитам, то тут, то там перечеркнутым ярко-красными прожилками. Путь его был долог, но не безнадежен — он чувствовал это. Он знал, что в конце концов найдет то, что ищет.
И он не ошибся. Наконец-то после десятков, сотен тупиков впереди показался свет. Стены исчезли, и он вышел на берег неподвижного моря. Над замершими волнами замерло солнце — небольшой раскаленный диск, намертво приклеенный к светлому небу. Он откуда-то знал, что это не картина, а действительно выпавшее из времени море. Все окружавшее его сейчас представляло состояние вещей в неуловимом никакими приборами промежутке между двумя следующими один за другим квантами времени.
Песчаный берег пологим склоном уходил от моря, преображаясь в равнину с неподвижной зеленой травой. Вдали, у самого горизонта, вздымались три стоящие рядом колонны; они казались черными на фоне неба. Его почему-то влекло к этим колоннам, и он направился к ним, шагая сначала по расползающемуся под ногами песку, а потом по траве, которая не гнулась под его подошвами.
Он шел уже довольно долго, когда, наконец, понял, что же именно кажется ему странным: трава не шелестела, шаги его были беззвучными, и вообще вокруг не было ничего слышно, словно у него начисто пропал слух. То же самое было и в лабиринте.
Колонны медленно приближались. Теперь он разглядел, что они круглые и действительно черные, и что основания их покоятся не на земле, а на невысоком черном постаменте. И еще он разглядел, что у средней колонны, почти сливаясь с ней, стоит кто-то в темной одежде.
Чем ближе он подходил, тем меньше оставалось у него сомнений в том, кто же именно стоит у колонны. Он побежал по негнущейся траве, вскочил на постамент и остановился, боясь сделать хоть одно движение: пошевели он пальцем — и все вокруг могло исчезнуть.
— Ты все-таки вернулся, — сказала Славия, и он услышал эти слова; значит, он не был глухим! — Ты все-таки вернулся, Лео…
Она говорила что-то еще, но смысл слов ускользал от него. Он просто смотрел ей в лицо и слушал, слушал, слушал… И сам говорил что-то, и тоже не мог отыскать никакого смысла в своих словах. А потом оказалось, что он давно уже обнимает ее, и тени от колонн, разрастаясь, легли на весь мир, и мир исчез, потому что был всего лишь мимолетным отражением в зеркале, потерянном кем-то в щели между квантами времени.
Он обнимал ее, невидимую в темноте, а некто, отличный от него, но все-таки составляющий неотъемлемую часть его существа, уже догадывался, вернее, даже не догадывался, а знал: и это застывшее море, и это солнце, и трава, и колонны, и Славия — всего лишь иллюзия, всего лишь зыбкие образы, на мгновение возникшие в забытьи. Стоит ему выбраться из глубины, вынырнуть на поверхность — и образы эти растают, растекутся, вернутся в свой эфемерный мир, куда нет доступа ни одному из смертных.
Осознавать это было больно, так больно, что он, сделав усилие, попытался нащупать твердую почву реальности. Его потянуло вниз, он почувствовал, что падает с головокружительной высоты, и от этого падения во сне, как всегда, захватило дух — и сон прервался. Если это был действительно всего лишь сон…
Он открыл глаза и ничего не увидел. Вокруг было темно, словно тени от колонн по-прежнему лежали на всем мире, давно забывшем о том, что такое свет. Кружилась голова, во всем теле ощущалась слабость; не было даже сил держать глаза открытыми. Его куда-то несло, качало, вращало… Бороться с этим он просто не мог — и опять закрыл глаза и начал медленно погружаться на дно.
Прежнее видение не вернулось, хотя тот, кто был обособленной, но все-таки неотъемлемой частью его личности, очень рассчитывал на это. Да, прежнее видение не вернулось, но из темноты проступило что-то другое. Когда туман немного рассеялся, он обнаружил, что стоит на краю огромной воронки… той самой воронки, образ которой внушило ему растение с почти человеческой головой. Только сейчас воронка была пуста: не вращалось в ней тело Славии, опускаясь все ниже и ниже… а вот узкий провал не исчез, он зиял в глубине, как слепой черный глаз злобного чудовища — пожирателя душ человеческих, он манил к себе, он завлекал… но попавшие туда никогда не возвращались, и даже Орфей не смог бы вернуть оттуда свою Эвридику…
«А я ведь тоже хочу, как Орфей… — пронеслось в гулкой глубине, исторгающей зыбкие образы. — Вывести ее отсюда…»
«Стоны, вопли, рыдания, крики по ушедшей навек Эвридике не стихают, не гаснут в ночи… Не вернется, кричи — не кричи…»
«Вернется!..»
Кто-то, неслышно подкравшись сзади, толкнул его в спину — и он начал падать, стремительно приближаясь к черной зияющей пасти. У него перехватило дыхание, сердце замерло, он отчаянно замахал руками, как крыльями, стараясь прервать падение и попытаться взлететь, вернуться наверх, к свету… Ударился ладонью обо что-то твердое — и вновь очнулся.
Вокруг было все так же темно, по-прежнему кружилась голова и тело было слабым и безвольным. Он равнодушно удивился своему необычному состоянию, отрешенно подумал, что надо бы разобраться… вспомнить… оценить ситуацию… — и что-то, как и прежде, потянуло его на дно. Не было сил сопротивляться, не было сил удерживаться на поверхности. Опустив руки, закрыв глаза, вяло отмахнувшись от каких-то робких мыслей, он покорно скользнул в глубину.
«Но это же не простые сны! Такое ни с того ни с сего не приснится, не может присниться…»
«А не все ли равно? Не все ли… равно?..»
Опять он шел по какому-то коридору… нет, он не шел, его вообще не было в этом коридоре; просто проплывали мимо стены, словно он был зрителем и смотрел фильм. Или все-таки присутствовал, но без тела, оставшегося лежать в темноте за тридевять земель и времен. Коридор был широким и длинным, его чуть вогнутые бледно-голубые стены источали невесомый ровный свет. Вдалеке появились и начали приближаться два человека в светлой одежде. Они о чем-то говорили, то и дело поворачиваясь друг к другу и рисуя руками в воздухе какие-то линии и фигуры. Когда их стало хорошо видно, он (зритель? бестелесная субстанция?) понял, что это не люди. Не существа рода гомо, вида сапиенс. Светлые, чуть поблескивающие, спадающие до пола накидки не давали возможности судить об особенностях их тел, но головы… но лица… Высокие, удлиненные, неожиданно плоские сверху черепа, обтянутые розовой гладкой кожей без признаков волос. Аккуратные круглые дырочки вместо обычных человеческих ушей. Широкие, с ямками, подбородки, пухлые пунцовые губы, крупные сплюснутые носы, переходящие в круглую выпуклость между глубоко посаженными глазами, едва заметно очерченными сверху узкими белесыми полосками бровей. Просторные, слегка вдавленные посредине розовые лбы без малейших следов складок или морщин. И глаза — темные влажные глаза без белков, очень живые и выразительные глаза, обрамленные короткими, белесыми, как и брови, ресницами. И руки — подвижные руки с розовыми ладонями и длинными пальцами, без всякого труда сгибающимися в любых направлениях. А еще — очень высокий рост и широкие мощные плечи.
Они были похожи на людей, их нельзя было, по человеческим меркам, назвать безобразными или даже просто некрасивыми. Они были по-своему красивы, но совершенно другой, нечеловеческой красотой; ведь красивы и дельфины, и журавли, и пятнистые трубачи, и песчаные дельтахвосты… У него, зрителя или бестелесной сущности, возникло предположение, что это приближаются к нему представители некогда господствовавшей на Земле расы, той ветви рода человеческого, что жила и процветала под звездой с названием Солнце за тысячи и тысячи лет до рождения Иисуса Христа. Их можно было принять за людей.
Он слышал их громкий разговор — плавная речь то и дело перемежалась непривычными восходящими и нисходящими интонациями, но все равно казалась певучей; он не уловил в ней шипящих и твердых звуков. Разговор был совершенно непонятен, но вдруг почудилось ему что-то знакомое…
Розоволицые гиганты удалились, их голоса стихли, и вновь мимо него, невидимого, поплыли стены коридора. Коридор как будто бы заканчивался тупиком (или вход был неотличим от стены), но его бесплотная сущность легко проникла сквозь препятствие, не почувствовав сопротивления, и оказалась в просторном круглом помещении, заполненном тусклым красным светом. Вокруг небольшой площадки, возвышающейся посредине помещения, сидели на низких скамейках несколько розоволицых с закрытыми глазами. Их вытянутые вперед руки были обращены ладонями к круглой площадке. В центре площадки, в углублении, лежал блестящий шар. Он казался массивным, его гладкая поверхность отсвечивала красным. В тишине раздался короткий приглушенный звон — и ладони розоволицых гигантов охватило слабое сияние. Оно постепенно разгоралось, сливаясь в сплошное огненное кольцо, окружившее площадку с шаром. Опять раздался звон, но не оборвался, как в первый раз, а все длился и длился; потом в него вплелся отдаленный низкий гул, потом еще какие-то звуки, и незаметно возникла мелодия, странная, завораживающая мелодия, не похожая ни на одну из тех, что ему когда-либо приходилось слышать. Мелодия волнами растекалась по залу, заполняя все пространство, ей было тесно взаперти, она стремилась вырваться на волю, под звезды, и прибоем накатывалась на стены, отражаясь от них и множась, накладываясь на самое себя и пронизывая все вокруг. Огненное кольцо, оторвавшись от двух десятков ладоней, начало медленно сужаться, сжиматься, приближаясь к блестящему шару. В какое-то мгновение оно рассыпалось на множество огненных лент; ленты со всех сторон метнулись к шару и исчезли в нем. Шар раздулся, вспыхнул удивительно чистым белым светом и пропал. Розоволицые гиганты опустили руки и, не открывая глаз, начали медленно раскачиваться с боку на бок в такт неумолкающей мелодии.
Он, забыв обо всем, созерцал это непонятное завораживающее действо, и не сразу осознал, что к мелодии добавились слова. Непонятно было, кто поет, потому что губы гигантов были плотно сжаты — но лились и лились плавные слова, и ему показалось, что смысл их начинает доходить до него.
«Ты пронзаешь пространство… Погружаешься в бездны… Ты не здесь, и не там… Но ты здесь, и ты там… Ты повсюду — и рядом… Вне пределов — и близко… Бесконечная сила… Все доступно тебе…»
И он не ошибся. Наконец-то после десятков, сотен тупиков впереди показался свет. Стены исчезли, и он вышел на берег неподвижного моря. Над замершими волнами замерло солнце — небольшой раскаленный диск, намертво приклеенный к светлому небу. Он откуда-то знал, что это не картина, а действительно выпавшее из времени море. Все окружавшее его сейчас представляло состояние вещей в неуловимом никакими приборами промежутке между двумя следующими один за другим квантами времени.
Песчаный берег пологим склоном уходил от моря, преображаясь в равнину с неподвижной зеленой травой. Вдали, у самого горизонта, вздымались три стоящие рядом колонны; они казались черными на фоне неба. Его почему-то влекло к этим колоннам, и он направился к ним, шагая сначала по расползающемуся под ногами песку, а потом по траве, которая не гнулась под его подошвами.
Он шел уже довольно долго, когда, наконец, понял, что же именно кажется ему странным: трава не шелестела, шаги его были беззвучными, и вообще вокруг не было ничего слышно, словно у него начисто пропал слух. То же самое было и в лабиринте.
Колонны медленно приближались. Теперь он разглядел, что они круглые и действительно черные, и что основания их покоятся не на земле, а на невысоком черном постаменте. И еще он разглядел, что у средней колонны, почти сливаясь с ней, стоит кто-то в темной одежде.
Чем ближе он подходил, тем меньше оставалось у него сомнений в том, кто же именно стоит у колонны. Он побежал по негнущейся траве, вскочил на постамент и остановился, боясь сделать хоть одно движение: пошевели он пальцем — и все вокруг могло исчезнуть.
— Ты все-таки вернулся, — сказала Славия, и он услышал эти слова; значит, он не был глухим! — Ты все-таки вернулся, Лео…
Она говорила что-то еще, но смысл слов ускользал от него. Он просто смотрел ей в лицо и слушал, слушал, слушал… И сам говорил что-то, и тоже не мог отыскать никакого смысла в своих словах. А потом оказалось, что он давно уже обнимает ее, и тени от колонн, разрастаясь, легли на весь мир, и мир исчез, потому что был всего лишь мимолетным отражением в зеркале, потерянном кем-то в щели между квантами времени.
Он обнимал ее, невидимую в темноте, а некто, отличный от него, но все-таки составляющий неотъемлемую часть его существа, уже догадывался, вернее, даже не догадывался, а знал: и это застывшее море, и это солнце, и трава, и колонны, и Славия — всего лишь иллюзия, всего лишь зыбкие образы, на мгновение возникшие в забытьи. Стоит ему выбраться из глубины, вынырнуть на поверхность — и образы эти растают, растекутся, вернутся в свой эфемерный мир, куда нет доступа ни одному из смертных.
Осознавать это было больно, так больно, что он, сделав усилие, попытался нащупать твердую почву реальности. Его потянуло вниз, он почувствовал, что падает с головокружительной высоты, и от этого падения во сне, как всегда, захватило дух — и сон прервался. Если это был действительно всего лишь сон…
Он открыл глаза и ничего не увидел. Вокруг было темно, словно тени от колонн по-прежнему лежали на всем мире, давно забывшем о том, что такое свет. Кружилась голова, во всем теле ощущалась слабость; не было даже сил держать глаза открытыми. Его куда-то несло, качало, вращало… Бороться с этим он просто не мог — и опять закрыл глаза и начал медленно погружаться на дно.
Прежнее видение не вернулось, хотя тот, кто был обособленной, но все-таки неотъемлемой частью его личности, очень рассчитывал на это. Да, прежнее видение не вернулось, но из темноты проступило что-то другое. Когда туман немного рассеялся, он обнаружил, что стоит на краю огромной воронки… той самой воронки, образ которой внушило ему растение с почти человеческой головой. Только сейчас воронка была пуста: не вращалось в ней тело Славии, опускаясь все ниже и ниже… а вот узкий провал не исчез, он зиял в глубине, как слепой черный глаз злобного чудовища — пожирателя душ человеческих, он манил к себе, он завлекал… но попавшие туда никогда не возвращались, и даже Орфей не смог бы вернуть оттуда свою Эвридику…
«А я ведь тоже хочу, как Орфей… — пронеслось в гулкой глубине, исторгающей зыбкие образы. — Вывести ее отсюда…»
«Стоны, вопли, рыдания, крики по ушедшей навек Эвридике не стихают, не гаснут в ночи… Не вернется, кричи — не кричи…»
«Вернется!..»
Кто-то, неслышно подкравшись сзади, толкнул его в спину — и он начал падать, стремительно приближаясь к черной зияющей пасти. У него перехватило дыхание, сердце замерло, он отчаянно замахал руками, как крыльями, стараясь прервать падение и попытаться взлететь, вернуться наверх, к свету… Ударился ладонью обо что-то твердое — и вновь очнулся.
Вокруг было все так же темно, по-прежнему кружилась голова и тело было слабым и безвольным. Он равнодушно удивился своему необычному состоянию, отрешенно подумал, что надо бы разобраться… вспомнить… оценить ситуацию… — и что-то, как и прежде, потянуло его на дно. Не было сил сопротивляться, не было сил удерживаться на поверхности. Опустив руки, закрыв глаза, вяло отмахнувшись от каких-то робких мыслей, он покорно скользнул в глубину.
«Но это же не простые сны! Такое ни с того ни с сего не приснится, не может присниться…»
«А не все ли равно? Не все ли… равно?..»
Опять он шел по какому-то коридору… нет, он не шел, его вообще не было в этом коридоре; просто проплывали мимо стены, словно он был зрителем и смотрел фильм. Или все-таки присутствовал, но без тела, оставшегося лежать в темноте за тридевять земель и времен. Коридор был широким и длинным, его чуть вогнутые бледно-голубые стены источали невесомый ровный свет. Вдалеке появились и начали приближаться два человека в светлой одежде. Они о чем-то говорили, то и дело поворачиваясь друг к другу и рисуя руками в воздухе какие-то линии и фигуры. Когда их стало хорошо видно, он (зритель? бестелесная субстанция?) понял, что это не люди. Не существа рода гомо, вида сапиенс. Светлые, чуть поблескивающие, спадающие до пола накидки не давали возможности судить об особенностях их тел, но головы… но лица… Высокие, удлиненные, неожиданно плоские сверху черепа, обтянутые розовой гладкой кожей без признаков волос. Аккуратные круглые дырочки вместо обычных человеческих ушей. Широкие, с ямками, подбородки, пухлые пунцовые губы, крупные сплюснутые носы, переходящие в круглую выпуклость между глубоко посаженными глазами, едва заметно очерченными сверху узкими белесыми полосками бровей. Просторные, слегка вдавленные посредине розовые лбы без малейших следов складок или морщин. И глаза — темные влажные глаза без белков, очень живые и выразительные глаза, обрамленные короткими, белесыми, как и брови, ресницами. И руки — подвижные руки с розовыми ладонями и длинными пальцами, без всякого труда сгибающимися в любых направлениях. А еще — очень высокий рост и широкие мощные плечи.
Они были похожи на людей, их нельзя было, по человеческим меркам, назвать безобразными или даже просто некрасивыми. Они были по-своему красивы, но совершенно другой, нечеловеческой красотой; ведь красивы и дельфины, и журавли, и пятнистые трубачи, и песчаные дельтахвосты… У него, зрителя или бестелесной сущности, возникло предположение, что это приближаются к нему представители некогда господствовавшей на Земле расы, той ветви рода человеческого, что жила и процветала под звездой с названием Солнце за тысячи и тысячи лет до рождения Иисуса Христа. Их можно было принять за людей.
Он слышал их громкий разговор — плавная речь то и дело перемежалась непривычными восходящими и нисходящими интонациями, но все равно казалась певучей; он не уловил в ней шипящих и твердых звуков. Разговор был совершенно непонятен, но вдруг почудилось ему что-то знакомое…
Розоволицые гиганты удалились, их голоса стихли, и вновь мимо него, невидимого, поплыли стены коридора. Коридор как будто бы заканчивался тупиком (или вход был неотличим от стены), но его бесплотная сущность легко проникла сквозь препятствие, не почувствовав сопротивления, и оказалась в просторном круглом помещении, заполненном тусклым красным светом. Вокруг небольшой площадки, возвышающейся посредине помещения, сидели на низких скамейках несколько розоволицых с закрытыми глазами. Их вытянутые вперед руки были обращены ладонями к круглой площадке. В центре площадки, в углублении, лежал блестящий шар. Он казался массивным, его гладкая поверхность отсвечивала красным. В тишине раздался короткий приглушенный звон — и ладони розоволицых гигантов охватило слабое сияние. Оно постепенно разгоралось, сливаясь в сплошное огненное кольцо, окружившее площадку с шаром. Опять раздался звон, но не оборвался, как в первый раз, а все длился и длился; потом в него вплелся отдаленный низкий гул, потом еще какие-то звуки, и незаметно возникла мелодия, странная, завораживающая мелодия, не похожая ни на одну из тех, что ему когда-либо приходилось слышать. Мелодия волнами растекалась по залу, заполняя все пространство, ей было тесно взаперти, она стремилась вырваться на волю, под звезды, и прибоем накатывалась на стены, отражаясь от них и множась, накладываясь на самое себя и пронизывая все вокруг. Огненное кольцо, оторвавшись от двух десятков ладоней, начало медленно сужаться, сжиматься, приближаясь к блестящему шару. В какое-то мгновение оно рассыпалось на множество огненных лент; ленты со всех сторон метнулись к шару и исчезли в нем. Шар раздулся, вспыхнул удивительно чистым белым светом и пропал. Розоволицые гиганты опустили руки и, не открывая глаз, начали медленно раскачиваться с боку на бок в такт неумолкающей мелодии.
Он, забыв обо всем, созерцал это непонятное завораживающее действо, и не сразу осознал, что к мелодии добавились слова. Непонятно было, кто поет, потому что губы гигантов были плотно сжаты — но лились и лились плавные слова, и ему показалось, что смысл их начинает доходить до него.
«Ты пронзаешь пространство… Погружаешься в бездны… Ты не здесь, и не там… Но ты здесь, и ты там… Ты повсюду — и рядом… Вне пределов — и близко… Бесконечная сила… Все доступно тебе…»