Куин Джулия. Романтическая история мистера Бриджертона

   Заглушить смех и шагнуть назад, включая Гиацинту и Фелицию. Они потихоньку отходили от нее.
   Трусливые маленькие предатели.
   Ну, в общем, Пенелопа не должна жаловаться. Она хотела сбежать от Бриджертонов, не так ли? Но ей не понравилось, что Гиацинта и Фелиция могли подумать, будто сами смогли оставить ее один на один с леди Данбери.
   — Они сбежали, — фыркнула леди Данбери, — И это довольно хорошая вещь. Те две девочки совсем не могут разговаривать на умные темы.
   — О, это не правда, — вынуждена была запротестовать Пенелопа. — И Фелиция, и Гиацинта, обе довольно яркие и умные девушки.
   — Я никогда не говорила, что они не умны, — едко проговорила леди Данбери, — Они не могут разговаривать на умные темы.
   — Но не волнуйся, — добавила она, утешая Пенелопу — утешая? — кто-нибудь когда-нибудь слышал, чтобы леди Данбери утешала? — ласково погладив ее по руке.
   — Это не их вина, но беседа у них бессмысленная. Они перерастут это. Люди как хорошее вино: если они вначале довольно хорошие, то с возрастом становятся еще лучше.
   Пенелопа фактически смотрела чуть правее лица леди Данбери, видя через ее плечо мужчину, которого она поначалу приняла за Колина (но он не был им), и она вернулась взглядом к ожидающей ее графине.
   — Хорошее вино? — невпопад спросила Пенелопа.
   — Хм-м. А я думала, ты меня слушаешь.
   — Нет, что вы, я вас внимательно слушаю, — Пенелопа почувствовала, как ее губы сложились в небольшую улыбку, — Я просто … отвлеклась.
   — Без сомнения, искала этого мальчишку Бриджертона.
   Пенелопа почувствовала удушье.
   — Ох, да не смотри ты на меня, так потрясенно. Все это было написано у тебя на лице. Я лишь удивляюсь, как он до сих пор ничего не замечает.
   — Я думаю, он замечает, — пробурчала Пенелопа.
   — Замечает? Хм-м, — леди Данбери нахмурилась, уголки ее рта превратились в две вертикальные морщины. — Это не характеризует его с хорошей стороны, раз он до сих пор ничего не предпринял по этому поводу.
   У Пенелопы заныло в груди. Было что-то странно сладкое в вере старой леди в нее, как будто такой мужчина, как Колин мог и вправду влюбиться в женщину, похожую на Пенелопу.
   Господи, Пенелопа была вынуждена просить его, чтобы он поцеловал ее. И видеть, как все это закончилось. Он покинул дом в таком состоянии, что они уже целых три дня не разговаривали.
   — Не волнуйся из-за него, — довольно неожиданно сказала леди Данбери, — Мы подыщем тебе кого-нибудь еще.
   Пенелопа деликатно кашлянула.
   — Леди Данбери, вы решили за меня взяться?
   Та просияла и улыбнулась, от улыбки ее морщинистое лицо разгладилось и, словно засветилось.
   — Конечно! Я удивлена, сколько времени у тебя заняло понять это.
   — Но почему? — спросила Пенелопа, абсолютно неспособная понять то, что говорила леди Данбери.
   Леди Данбери вздохнула. Звук был не грустный — больше задумчивый.
   — Ты не против, если мы присядем? Мои старые кости, уже не те, что были раньше.
   — Конечно, — быстро сказала Пенелопа, чувствуя себя ужасно, что она даже не подумала о возрасте леди Данбери, хотя они стояли в душном и переполненном танцевальном зале.
   Но графиня была такой живой и полной жизни; было очень трудно представить ее больной или слабой.
   — Сюда, — сказала Пенелопа, беря ее за руку и подводя ее к ближайшей скамье.
   Как только леди Данбери уселась, Пенелопа заняла место рядом с ней.
   — Вам удобно? Может лимонад?
   Леди Данбери с благодарностью кивнула, и Пенелопа, взмахом руки подозвав лакея, попросила его принести два стакана лимонада, ей не хотелось оставлять графиню одну, когда она выглядела такой бледной.
   — Я, на самом деле, не столь молода, какой я кажусь, — сказала леди Данбери Пенелопе, как только лакей заспешил к столу с освежающими напитками.
   — Никто из нас, на самом деле, не такая молодая, какой мы кажемся другим, — ответила Пенелопа.
   Это, возможно, был зеркальный комментарий, но она говорила его с теплотой, и надеялась, что леди Данбери оценит это.
   Так и случилось. Леди Данбери насмешливо фыркнула, и благодарно посмотрела на Пенелопу, прежде чем сказать:
   — Чем старше я становлюсь, тем больше убеждаюсь, что большинство людей в этом мире — идиоты.
   — Вы только сейчас подсчитываете это? — дразня, спросила Пенелопа, поскольку, учитывая обычное поведение леди Данбери, был довольно трудно представить, что она не пришла к такому заключению много лет тому назад.
   Леди Данбери сердечно рассмеялась.
   — Нет, конечно, иногда я думаю, я знала это, еще до своего рождения. Что я понимаю теперь, так это то, что сейчас как раз тот момент, когда я могу что-нибудь сделать.
   — Что вы имеете ввиду?
   — Я не смогла бы еще меньше обращать внимание на глупцов и идиотов, чем сейчас. Но такие люди, как ты, — не имея носового платка, леди Данбери, быстро провела пальцем по глазу, словно вытирая слезы, — ну, я хотела бы видеть тебя устроенной и счастливой в жизни.
   Несколько секунд, Пенелопа, молча, уставившись, смотрела на нее
   — Леди Данбери, — осторожно проговорила она, — Я высоко ценю жест … и ваше чувство … но вы должны знать, что я не ваша подопечная, и вы не отвечаете за меня.
   — Ну, конечно, я знаю это, — усмехнувшись, сказала леди Данбери. — Но не бойся, я не чувствую никакой ответственности за тебя. Если б я чувствовала себя ответственной за тебя, это бы не было и вполовину так забавно.
   Пенелопа знала, что выглядит полной идиоткой, но все, что она могла сказать, было:
   — Я не понимаю.
   Леди Данбери надолго замолчала. Она подождала пока до них дойдет лакей с лимонадом, и начала говорить, после того, как сделала несколько маленьких глоточков.
   — Ты мне нравишься, мисс Физеренгтон. Мне не нравятся очень много людей. Здесь все просто. Я хочу видеть тебя счастливой.
   — Но я счастлива, — сказала Пенелопа, больше из противоречия.
   Леди Данбери высокомерно приподняла одну бровь — этот жест у нее получался лучше всего.
   — Ты счастлива?
   Была ли она счастлива? Что бы это могло значить? Она вынуждена была остановиться и подумать на этот вопрос. Она не была несчастной, в этом она была точно уверена. У нее были замечательные подруги, она нашла верную подругу и наперсницу в своей младшей сестре Фелиции, и даже если бы старшие сестры и мать, не были женщинами, она бы все равно выбрала их в качестве своих друзей — да, она любит их. И она знала, что они любят ее.
   В общем, ее жизнь, была не так уж плоха. Да, она испытывала недостаток в драматичности и волнениях, но она была довольна и удовлетворена своей жизнью.
   Но удовлетворение это не то же самое, что счастье, и она почувствовала острую и резкую боль в груди, поскольку, поняла, что не может ответить положительно на мягко сформулированный вопрос леди Данбери.
   — Я вырастила своих детей, — сказала леди Данбери, — Четыре ребенка, и они все хорошо женились и вышли замуж. Я даже нашла невесту для моего племенника, которого, по правде, сказать, — она наклонилась и прошептала последние слова так, словно собиралась открыть государственную тайну, — Я люблю даже больше собственных детей.
   Пенелопа не смогла сдержать улыбки. Леди Данбери выглядела такой шаловливой, такой проказливой.
   — Это может удивить тебя, — продолжала леди Данбери, — Но по своей натуре, я такая зануда.
   Пенелопа с трудом сохранила серьезное выражение лица.
   — Я нахожу себя слишком свободной под конец жизни, — сказала леди Данбери, держа свои руки так, словно она капитулировала. — Я просто хочу видеть одну молодую женщину полностью устроенной прежде, чем я уйду.
   — Не говорите так, леди Данбери, — сказала Пенелопа, импульсивно беря ее за руку.
   Она легонько сжала руку старой леди.
   — Вы еще переживете всех нас. Я уверена.
   — Пфф-фф, не будь такой глупой, — проговорила леди Данбери, но она не пыталась высвободить руку из рук Пенелопы. — Я не в депрессии, — добавила она. — Я просто реально смотрю на вещи. Я оставила позади семьдесят лет своей жизни, и не собираюсь говорить тебе, как это много лет. У меня осталось не так много времени в этом мире, и меня это совсем не расстраивает.
   Пенелопа надеялась, что когда она сама окажется перед фактом своей смерти, она будет вести себя так же хладнокровно.
   — Но, ты мне нравишься, мисс Физеренгтон. Ты мне напоминаешь саму себя в молодости. Ты не боишься говорить то, что думаешь.
   Пенелопа потрясенно уставилась на нее. Она прожила десять лет своей жизни, никогда не говоря того, что она хотела сказать. С людьми, которых она хороша знала, она была открытой и искренней, иногда даже забавной, но среди незнакомцев, она не могла вымолвить ни слова.
   Она впомнила бал-маскарад, который однажды посетила. Она посетила много бал-маскарадов, но один бал был для нее особенным, потому что тогда, она нашла себе маскарадный костюм — ничего особенного, всего лишь платье, стилизованное под начало 17 века, в котором она могла чувствовать, что ее личность хорошо скрыта. Благодаря маске. Она была большой и закрывала почти все ее лицо.
   Она чувствовала себя преобразованной. Внезапно, свободная от бремени быть Пенелопой Физеренгтон, она чувствовала, как на передний план вышла новая индивидуальность.
   Это было не так, словно появилась новая индивидуальность, она была все та же, но она совсем на себя не походила.
   Она смеялась; она шутила; она даже флиртовала.
   Она поклялась самой себе, что следующей ночью, когда все костюмы будут убраны, и она будет одета в свое лучшее вечернее платье, она будет самой собой.
   Но этого не случилось. Она пришла на бал, она кивала и вежливо улыбалась. Но, так или иначе, она снова стояла у периметра комнаты, и пыталась слиться с обоями.
   Казалось, что быть Пенелопой Физеренгтон, кое-что означает. Ее тут же отбросило на годы назад, в тот ее первый ужасный сезон, когда ее мать настояла на том, чтобы выйти в свет, даже притом, что Пенелопа умоляла этого не делать. Пухлая девочка. Неуклюжая девочка. Всегда одетая в цвета, неподходящие ей. Не имело значения, что она стала гораздо стройнее и изящнее, и наконец-то выбросила все свои желтые платья. В этом мире — мире Лондонского высшего общества — она всегда будет той же самой Пенелопой Физеренгтон.
   Это была ее ошибка в такой же степени, как и ошибка окружающих. Настоящий порочный круг.
   Каждый раз, когда Пенелопа входила в танцевальный зал, она видела всех тех людей, которые давно ее знали, и каждый раз чувствовала, как снова превращается в застенчивую, неуклюжую девочку из прошлого, а не в самоуверенную молодую женщину, которой как ей нравилось думать, она стала — по крайней мере, глубоко внутри.
   — Мисс Физеренгтон, — позвала ее леди Данбери мягким — даже можно сказать, удивительно нежным — голосом. — Что-то не так?
   Пенелопа знала, что долго молчит, и ей надо что-то сказать, но так или иначе, ей потребовалось еще несколько секунд, чтобы собраться с мыслями.
   — Не думаю, что вы правы, — наконец, сказала она, поворачиваясь к леди Данбери, и смотря на нее, когда говорила последние слова: — Я никогда не знала, что сказать людям.
   — Ты знаешь, что сказать мне.
   — Вы другая.
   Леди Данбери откинула голову назад, и засмеялась.
   — Даже если считать это приуменьшением …Ох, Пенелопа … Я надеюсь, ты не возражаешь, если я буду называть тебя по имени — если ты можешь высказывать свое мнение мне, ты можешь делать это с любым человеком. Половина мужчин в этом зале трусливо разбежались по углам через минуту, после моего появления в зале.
   — Они просто не знают вас, — сказала Пенелопа, поглаживая старую леди по руке.
   — Также, они не знают и тебя, — довольно многозначительно проговорила леди Данбери.
   — Да, — сказала Пенелопа с покорностью в голосе, — Они не знают меня.
   — Я бы сказала, что это большая потеря с их стороны, но это было бы слишком бесцеремонно с моей стороны, — проговорила леди Данбери. — Бесцеремонно по отношению не к ним, а к тебе, потому что, я довольно часто называю их дураками — а я, действительно, называя их дураками слишком часто, а поскольку я уверена, ты знаешь это — некоторые из них фактически нормальные люди — это просто преступление с их стороны не хотеть познакомиться с тобой. Я — Хм-м … Интересно, что же будет.
   Пенелопа сидела на стуле, необъяснимо постепенно выпрямляясь от слов леди Данбери. Она спросила старую леди: — Что вы имеете в виду?
   Но стало ясно, что все вокруг пришло в движение.
   Люди шептались и двигались по направлению к небольшому возвышению, где сидели музыканты.
   — Вы! — леди Данбери ткнула своей тростью в бедро близстоящего джентльмена, — Что происходит?
   — Крессида Туомбли собирается сделать свое заявление, — ответил он и быстро отошел в сторону, чтобы избежать продолжения беседы с леди Данбери и ее тростью.
   — Я ненавижу Крессиду Туомбли, — пробормотала Пенелопа.
   Леди Данбери издала приглушенным смешок.
   — И ты говоришь, что не знаешь, что сказать? Не вводи меня в заблуждение. Почему ты так сильно терпеть ее не можешь?
   Пенелопа пожала плечами.
   — Она всегда вела себя крайне плохо по отношению ко мне.
   Леди Данбери понимающе кивнула.
   — У всех хулиганок есть своя любимая жертва.
   — Сейчас не так плохо, — сказала Пенелопа, — Но раньше, когда мы обе — когда она была Крессидой Купер — она не упускала случая помучить меня. И люди … ладно …, — она потрясла головой, — Это уже не имеет значения.
   — Нет, пожалуйста, — проговорила леди Данбери, — продолжай.
   Пенелопа вздохнула.
   — Это все, действительно, ерунда. Просто я заметила, что люди не спешат защищать другого человека. Крессида была популярной — по крайней мере, по сравнению с другими — она скорее пугала всех остальных девочек нашего возраста. Никто не смел идти против нее. Хорошо, почти никто.
   Это привлекло внимание леди Данбери, и она улыбнулась.
   — Кто же был твоим защитником, Пенелопа?
   — Защитниками, — поправила Пенелопа, — Бриджертоны всегда приходили ко мне на помощь. Энтони Бриджертон однажды проигнорировал ее, и повел меня к столу — ее голос прервался от воспоминаний, — хотя, по правде, сказать, он не должен был этого делать. Это бы официальный обед, и предполагалось, что он будет сопровождать какую-нибудь маркизу. Я так думаю, — вздохнула, она, храня в памяти это воспоминание, как ценное сокровище. — Это было чудесно.
   — Он очень хороший человек, этот Энтони Бриджертон.
   Пенелопа кивнула.
   — Его жена потом сказала мне, что в тот день, она в него влюбилась. Когда она увидела, как он геройски спасает меня.
   Леди Данбери улыбнулась.
   — А молодой Бриджертон приходил к тебе на помощь?
   — Вы хотите сказать, Колин? — Пенелопа, даже не дождавшись кивка от леди Данбери, добавила:
   — Конечно, приходил, правда, никогда это не происходило так драматично. Но я должна сказать, так чудесно, что все Бриджертоны так благосклонно ко мне относятся, но…
   — Но что, Пенелопа? — спросила леди Данбери.
   Пенелопа вздохнула снова. Кажется, сегодня просто вечер вздохов.
   — Я лишь хотела бы, чтобы им не приходилось так часто защищать меня. Вы думаете, я могу защищаться сама. Или, по крайней мере, вести себя так, что никакая защита не будет нужна никакая защита.
   Леди Данбери ласково погладила Пенелопу по руке.
   — Я думаю, это могло бы получиться у тебя гораздо лучше, чем ты думаешь. А что же касается Крессиды Туомбли… — лицо леди Данбери скривилось от отвращения, — Хорошо, она получит по заслугам, если ты спросишь меня. Хотя, — едко добавило она, — люди в последнее время почем-то почти не спрашивают меня.
   Пенелопа не смогла подавить насмешливое фырканье.
   — Посмотри, кем она стала, — сказала леди Данбери, — Овдовевшая, и даже без более-менее приличного состояния. Она вышла замуж за старого развратника Горация Туомбли, а оказалось, что он обманул всех и каждого, глупцы думали, будто у него были деньги. И сейчас у нее не осталось ничего, кроме своей увядающей внешности.
   Честность заставила Пенелопу пробормотать:
   — Она все еще довольно привлекательная женщина.
   — Хм-м. Если только тебя нравятся кричаще одетые женщины с развязными манерами, — глаза леди Данбери сузились. — Это, очевидно, точно характеризует это женщину.
   Пенелопа посмотрела на возвышение, где Крессида ждала, стоя там с удивительным терпением, пока все в зале успокаивались.
   — Интересно, что же она собирается сказать?
   — Ничего, что могло бы заинтересовать меня, — ответила леди Данбери, — Я — О, — она замолчала, ее лицо приняло странное выражение, слегка нахмуренное, слегка улыбающееся.
   — Что такое? — спросила Пенелопа, она закрутила головой, пытаясь увидеть, что привлекло внимание леди Данбери, но довольно полный джентльмен закрывал ей весь обзор.
   — Приближается твой мистер Бриджертон, — сказала леди Данбери, улыбка осветила ее хмурый взгляд. — И выглядит он решительно настроенным.
   Пенелопа тут же стала вращать головой во все стороны.
   — Ох, ради Бога, девочка, да не смотри ты так! — воскликнула леди Данбери, ткнув Пенелопу локтем в бок. — Он поймет, что ты им очень заинтересована.
   — Я не думаю, что имеется хоть малейший шанс, что он это до сих пор не понял, — проворчала Пенелопа.
   И затем появился он, прямо перед ней, словно красавец Аполлон, соизволивший почтить землю своим присутствием.
   — Леди Данбери, — произнес он, вежливо и изящно кланяясь, — Мисс Физеренгтон.
   — Мистер Бриджертон, — сказала леди Данбери, — Как приятно видеть вас здесь.
   Колин посмотрел на Пенелопу.
   — Мистер Бриджертон, — пробормотала Пенелопа в ответ, абсолютно не зная, что сказать.
   Что следует говорить мужчине, который недавно целовал тебя? У Пенелопы, конечно, не было никакого опыта в этой области. Не упоминать же, его поспешное бегство из дома, после того, как он поцеловал ее.
   — Я надеялся …, — начал Колин, затем остановился и нахмурился, посмотрев на возвышение, — На что это все смотрят?
   — Крессида Туомбли собирается сделать какое-то объявление, — пояснила леди Данбери.
   Лицо Колина приняло хмурое и раздраженное выражение.
   — Независимо, оттого, что она собирается сказать, я это не хочу слышать, — пробормотал он.
   Пенелопа не могла не улыбнуться. Крессида Туомбли считалась лидером в обществе, или так, по крайней мере, было, когда она была молодой и не состоящей в браке, но Бриджертонам она никогда не нравилась, что всегда заставляло Пенелопу чувствовать себя немного лучше.
   Именно тогда прозвучал звук трубы, и в комнате наступила тишина, поскольку все посмотрели на графа Максфилда, который стоял на возвышении рядом с Крессидой, и выглядел определенно неуютно из-за обрушившихся на него со всех сторон взглядов.
   Пенелопа улыбнулась. Ей рассказывали, что граф был когда-то отъявленным повесой, но сейчас граф был примерным мужем, и все свое время посвящал семье. Хотя, он все еще был достаточно красивым, чтобы быть повесой. Почти такой же красивый, как Колин.
   Но только почти. Пенелопа знала, что она слишком предубеждена, но трудно представить, что на свете есть мужчина, такой же магнетически притягательный, как Колин, когда последний улыбался.
   — Добрый вечер, — громко произнес граф.
   — Добрый вечер и тебе, — раздался чей-то пьяный выкрик из дальнего угла комнаты.
   Граф добродушно кивнул, терпимо улыбаясь.
   — Моя, э-э, многоуважаемая гостья, — он кивнул в сторону Крессиды, — Хотела бы сделать объявление. Если вы готовы обратить ваше внимание на леди, стоящую рядом со мной, я представляю вам Крессиду Туомбли.
   Волна шепота, прокатилась по залу, когда Крессида, шагнула вперед, кивая толпе, словно королева своим поданным. Она подождала пока установиться полная тишина.
   — Леди и джентльмены, спасибо вам, что нашли время оторваться от ваших развлечений, и уделили мне ваше бесценное внимание.
   — Давай, побыстрее, — прокричал кто-то, возможно, тот же самый человек, который кричал и графу.
   Крессида проигнорировала этот выкрик.
   — Я пришла к выводу, что больше не могу продолжить обман, который управлял моей жизнью в течение последних одиннадцати лет.
   Зал загудел. Каждый понял, что она собирается сказать, и все же, никто из них не верил, что это могло быть правдой.
   — Поэтому, — продолжала Крессида, голос ее нарастал, — Я решила открыть вам мою тайну.
   — Леди и Джентльмены, Я леди Уислдаун!

Глава 11

   Колин не мог вспомнить, когда он входил последний в зал с таким сильным дурным предчувствием.
   Последние несколько дней не были лучшими днями в его жизни. Он был в плохом настроении, которое еще больше ухудшалось от сознания того факта, что он был всем известен своим хорошим настроением, которое подразумевало то, что каждый буквально чувствовал себя вынужденными комментировать его состояние.
   Что могло быть хуже для плохого настроения, чем постоянные вопросы:
   — Почему ты в таком плохом настроении?
   Его семья прекратила что-либо спрашивать у него, после того, как он фактически прорычал — прорычал! — на Гиацинту, когда она всего лишь попросила его сопровождать ее в театр на следующей неделе.
   Колин никогда не думал, что он способен рычать.
   Он оказался перед необходимостью принести свои извинения Гиацинте, что являлось довольно неприятной задачей, так как Гиацинта никогда не принимала извинения благосклонно, по крайней мере, не от своих братьев.
   Но объяснение с Гиацинтой было самой маленькой проблемой. Ни одна его сестра заслуживала его извинений.
   Именно поэтому его сердце забилось от странного возбуждения, и в немыслимым темпе, когда он вошел в зал Максфилдов. Пенелопа должна была быть здесь. Он знал, что Пенелопа должна была быть здесь, потому что она всегда посещает главные балы сезона, хотя и делает это в большинстве случаев в качестве дуэньи своей сестры.
   Было что-то уничижительное в чувстве его беспокойства и взволнованности, которое возникло из-за предстоящей встречи с Пенелопой.
   Пенелопа была … Пенелопой. Было такое ощущение, что она всегда стояла у периметра зала, вежливо улыбаясь. И он считал это, конечно, само собой разумеющимся. Некоторые люди не менялись, и Пенелопа была одной из них.
   Кроме того, что она все-таки изменилась.
   Колин не знал, когда это случилось, и вряд ли кто-нибудь другой, кроме него, мог заметить это, но Пенелопа не была больше той самой женщиной, которую он всегда знал.
   Или, может быть, она все же была той самой женщиной, а изменился он.
   Из-за чего он чувствовал себя еще хуже, потому что в этом случае, Пенелопа была интересной, чудесной и необычайно привлекательной все эти годы, а он был незрелым настолько, что не смог заметить ее красоту и изящество.
   Нет, лучше думать, что изменилась сама Пенелопа. Колин никогда не был большим любителем самобичевания.
   Но, независимо от этого, он должен перед ней извиниться, и извиниться как можно скорее. Он должен извиниться за поцелуй, потому что она была леди, а он был (по крайней мере, большую часть времени) джентльменом. И он должен извиниться за свое дурацкое поведение после поцелуя, потому что это было просто необходимо сделать.
   Лишь Небеса могли знать, что могла подумать Пенелопа о том, что же он о ней думает.
   Было нетрудно найти ее, после того, как он вошел в зал. Он даже не посмотрел на танцующие пары (что ужасно злило его — почему другие мужчины могли пригласить ее на танец?). Он сразу сфокусировал свое внимание вдоль стен, и скоро увидел ее, сидевшую на длинной скамье, рядом с —
   о, Господи! — леди Данбери.
   Ладно, не оставалось ничего другого, как прямо идти вперед. Пенелопа и эта назойливая старушка держали друг друга за руки, и нечего было даже думать, что леди Данбери исчезнет в ближайшее время.
   Когда он подошел к двум леди, он склонился в изящном поклоне перед леди Данбери.
   — Леди Данбери, — произнес он, возвращая свое внимание на Пенелопу. — Мисс Физеренгтон.
   — Мистер Бриджертон, — сказала леди Данбери, с удивительным отсутствием колкости и резкости в своем голосе, — Как приятно видеть вас здесь.
   Он кивнул, затем посмотрел на Пенелопу, задаваясь вопросом, о чем же она сейчас думает, и способен ли он прочесть это в ее глазах.
   Но независимо оттого, что она думала — или чувствовала — все это было сокрыто под толстым слоем нервозности. Или, лишь нервозность, было то, что она чувствовала рядом с ним. Он не мог обвинять ее в этом. После того, как он вылетел из ее гостиной без объяснения … она была вынуждена чувствовать смущение. И весь его опыт говорил ему, что смущение неизменно ведет к опасениям и страхам.
   — Мистер Бриджертон, — в конце концов, пробормотала она, ее голос был безупречно вежливым.
   Он слегка откашлялся. Как вырвать ее из когтей леди Данбери? Он не собирался уничижаться под любопытным взглядом старой графини.
   — Я надеялся …, — начал он, собираясь сказать, что надеялся на личную беседу с Пенелопой.
   Леди Данбери была ужасно любопытной, но не было другого способа, избавиться от нее. Но как только он сформировал свою просьбу, он осознал, что происходит нечто странное в танцевальном зале Максфилдов. Люди шептались, и указывали на небольшое возвышение, где находился маленький оркестр, члены которого уже сложили свои инструменты. Кроме того, ни леди Данбери, ни даже Пенелопа не удостаивали его достаточным количеством внимания.