Куин Джулия. Романтическая история мистера Бриджертона

   — Колин!!!
   Он твердо поставил ногу на ковер.
   — Я не могу ничего с собой поделать. Даже не осознаю, что я делаю это.
   Он распрямил руки, и положил их на подлокотники кресла, но он совсем не выглядел расслабленным, его пальцы на обеих руках были напряжены и сжимали ткань кресла.
   Она несколько секунд смотрела на него, ожидая, будет ли он способен сдержать себя.
   — Я не сделаю этого снова, — заверил он ее, — Обещаю.
   Она кинула на него последний оценивающий взгляд, затем вернулась к словам, лежащим перед ней.
 
   Как нация, шотландцы презирают англичан, и многие бы сказали довольно законно.
   Но индивидуально, они довольно теплые и дружелюбные люди, всегда гостеприимно предлагают стакан виски, кусок мяса, и теплое место для ночлега. Но группа англичан — или сказать по правде, даже любой англичанин в любой одежде — никогда не найдет теплый прием в обычной шотландской деревушке. Но если идет просто одинокий путник-англичанин по горной улице их селения — простое население приветствует его с открытыми руками и широкими улыбками.
   Такой случай был как раз со мной, когда я попал в Айнверари через отмели Лох-Файна. Опрятный, хорошо расположенный городок, был построен Робертом Адамом, когда Герцог Аргайльский решил перенести целую деревню, и разместить свой новый замок на краю воды. Белые здания города стояли в четких рядах, встречаясь под прямыми углами (что было довольно необычно для такого человека, как я, который привык к изогнутым и кривым улочкам Лондона).
   Я сидел за своей вечерней трапезой в гостинице с названием Джордж-Хотел, наслаждаясь отличным виски, а не дешевым элем, который обычно продают в подобных заведениях в Англии, когда понял, что понятия не имею, ни как добраться до следующего места моего назначения, ни сколько времени займет дорога туда. Я подошел к владельцу гостиницы (некоему мистеру Кларку), объяснил свое намерение посетить Блэр Кастл, а затем мог лишь стоять на месте, удивленно и смущенно моргая, поскольку вся остальная часть обитателей гостиницы присоединялась к нашему разговору и принялась советовать.
   — Блэр Кастл? — пророкотал мистер Кларк (он был мужчиной, такого типа, который абсолютно не может мягко и спокойно говорить). — Хорошо, если вы хотите добраться до Блэр Кастл, то точно хотите идти прямо на запад до Питлохри, а затем на север оттуда.
   Это было встречено громким гулом одобрения с одной стороны — и точно таким же громким гулом неодобрения с другой стороны.
   — Э, нет! — завопил еще один шотландец (чье имя, как узнал я позже, было Макбугел) — Ему придется в этом случае пересечь Лох-Трой, а это самый верный способ умереть. Лучше сначала двинуться на север, а затем двинуться на запад.
   — Эй! — вмешался третий, — Но тогда у него будет Бен Невис прямо на пути. Ты скажешь, что эту гору пройти гораздо легче, чем твое жалкое и маленькое озерце?
   — Ты называешь Лох-Трой жалким? Я скажу тебе, я родился на берегу Лох-Троя, и никто не смеет его называть жалким в моем присутствии (я понятия не имел, кто это высказал, причем сказано это было почти немедленно, с очень большим чувством и убеждением).
   — Ему не обязательно идти через Бен Невис. Он может повернуть на запад у Гленсы.
   — Ох, хо-хо и бутылка виски. Нормальной дороги на запад от Гленсы нет. Ты что пытаешься убить бедного парня?
   И так далее и тому подобное. Если читатель заметил, я прекратил писать, кто что сказал, это лишь потому, что шум и гам голосов был таким громким и подавляющим, что просто невозможно было даже понять, кто какую реплику сказал. Продолжалось это, по меньшей мере, минут десять, до тех пор, пока не заговорил старый Ангус Кэмбелл, которому было около восьмидесяти лет, и из уважения к нему, все постепенно успокоились и умолкли.
   — Что ему следует проделать, — прохрипел он, — Так это отправиться югом в Кентайр, там повернуть на север и пересечь устье Ломе через Малл так, чтобы он смог до Ионы, оттуда доплыть до Скайе, перейти через материк и добраться до Уллапул, спуститься вниз к Айнвернесу, поклониться Кулодену, и оттуда уже он может пойти на юг к Блэр Кастлу, по пути остановившись в Грампине, если он захочет, он может посмотреть, как делается настоящее виски.
   После такого заявления наступила абсолютная тишина. В конце концов, самый храбрый, высказал свое опасение:
   — Но это может занять месяцы.
   — А кто говорит, что это не займет столько, — проговорил старый Кэмбелл, с явной воинственностью и угрозой в голосе.
   — Англичанин здесь для того, чтобы увидеть Шотландию. Вы скажите мне, он может сказать, что он не для этого, и все что он собирается сделать, это пойти по прямой до Пертшира?
   Я улыбнулся и принял решение на месте. Я последую его точным наставлениям, и когда я вернусь в Лондон, я буду знать — я увидел Шотландию.
 
   Колин наблюдал за Пенелопой, в то время, как она читала. Время от времени она улыбалась, и его сердце радостно подпрыгивало, неожиданно Колин понял, что ее улыбка стала постоянной, ее губы изгибаются, словно она пытается сдержать смех.
   Колин в этот момент осознал, что он широко улыбается.
   Он был тогда так удивлен ее реакцией, в тот первый раз, когда она читала его записи; ее ответ был таким страстным, и в тоже время она была вдумчивой и точной, когда говорила с ним о его дневнике. Сейчас все встало на свои места. Она, несомненно, была писателем, возможно, даже более лучшим, чем он, и лучше всего в этом мире, она понимала написанные слова.
   Для него до сих пор было довольно трудно поверить в это, и тем более дать прочитать ей свои дневники и спросить нее, что она думает по этому поводу. Страх, подумал он, все время останавливал его. Страх и беспокойство, и все эти глупые эмоции, которые завладели им, были недостойны его.
   Кто мог предположить, что мнение одной единственной женщины, станет для него таким важным? Он работал над своими дневниками годами, осторожно записывая свои путешествия, стараясь описать как можно больше того, что он увидел и сделал, стараясь описать свои чувства.
   И он никогда не показывал их никому.
   До сих пор.
   Не было никого, кому бы ему захотелось показать их. Нет, это неправда. Глубоко внутри он хотел показать их множеству людей, но то момент казался неподходящим, то он опасался, что они солгут ему, и скажут что-нибудь хорошее, не то, что на самом деле подумают, лишь для того, чтобы сберечь его чувства.
   Но Пенелопа была другой. Она была писателем. Она была чертовски хорошим писателем. И если она скажет, что его записи хорошие, он сможет почти поверить в то, что это правда.
   Она слегка сжала губы, поскольку в этот момент пыталась перевернуть страницу, затем нахмурилась, потому что ее пальцы никак не могли зацепиться. После облизывание своего пальчика, она перевернула таки отбившуюся от рук страницу и продолжила чтение.
   И снова улыбнулась.
   Колин вздохнул, только сейчас поняв, что он задерживал дыхание.
   Наконец, она положила книгу к себе на колени, оставив ее открытой там, где она читала. Посмотрев на него, она сказала:
   — Я уверена, ты бы хотел, чтобы я остановилась на конце этой записи?
   Это было совсем не то, что он ожидал от нее услышать, и сбило его с толку.
   — Э-э, если ты хочешь, — он запнулся, — Если ты хочешь прочитать дальше, значит то, что ты прочитала, я надеюсь, было неплохо.
   Это было так, словно солнце неожиданно осветило ее улыбку.
   — Ну, конечно, я хочу читать дальше, — словно фонтан хлынули из нее слова, — Я не могу дождаться, когда увижу, что с тобой случилось в Кентайре, Малле и — нахмурившись, она посмотрела в раскрытую книгу, — и в Скайе, и Уллапуле и Кулодене, и Грампиане, — она снова посмотрела в книгу, — Ах, да, и в Блэр Кастле, если конечно ты проделал все это. Я думала, что ты намеривался тогда просто посетить своих друзей.
   Он кивнул.
   — Мюррея, — произнес он, имея в виду своего школьного приятеля, чей брат был герцогом Афольским. — Но должен сказать тебе, я так и не закончил полностью маршрут, предписанный мне Ангусом Кэмбеллом. Из-за того, что просто не нашел даже дорог, соединявших половину мест, указанных им.
   — Возможно, — ее глаза стали мечтательными, — именно туда нам следует отправиться в свадебное путешествие.
   — В Шотландию? — спросил он, сильно удивившись. — Ты не хочешь поехать в какое-нибудь более теплое и экзотическое место
   — Тому, кто не уезжал дальше ста миль от Лондона, — весело сказала она, — И Шотландия покажется экзотической.
   — Могу заверить тебя, — произнес он, улыбаясь, затем подошел и уселся на край кровати. — Италия выглядит гораздо экзотичнее. И гораздо романтичнее.
   Она покраснела, что восхитило его.
   — О, — пробормотала она, выглядя при этом довольно смущенной.
   (он задавался вопросом, как долго он сможет приводить ее в смущение и заставлять краснеть, разговорами о романтике, любви и всех тех чудесных действиях, которые подразумевались под этими двумя понятиями).
   — Мы отправимся в Шотландию в другой раз, — заверил он ее. — Я обычно отправляюсь на север раз в пару лет или около того, чтобы навестить Франческу.
   — Я была удивлена, когда ты поинтересовался моим мнением о твоих записях, — сказала Пенелопа после небольшой паузы.
   — Кого еще я мог бы спросить?
   — Я не знаю, — ответила она, неожиданная удивленная тем, что ее руки сами по себе дергают постельное покрывало. — Своих братьев, я думаю.
   Он взял ее руки в свои.
   — Что они могут знать об этом?
   Ее подбородок поднялся, ее глаза, такие чистый, теплые и карие встретились его.
   — Я знаю, ты всегда высоко ценишь их мнение.
   — Это правда, — согласился он, — Но твое мнение, я ценю гораздо больше.
   Он наблюдал за ее лицом, и заметил, как разные эмоции появляются у нее на лице.
   — Но тебе не нравятся мои колонки, — ее голос был нерешительным и полным надежды.
   Он одной рукой нежно провел по ее щеке, будучи уверенным, что она, сейчас не отрываясь, смотрит на него, и ждет, что он скажет.
   — Ничего не может быть дальше от истины, — сказал он, страстно произнося слова, — Я думаю, ты чудесный и изумительный автор. Ты показываешь сущность человека с такой искренностью и остроумием, что это просто несравненно. Все десять лет ты заставляла людей смеяться.
   Ты заставляла их дрожать. Ты заставляла их думать Пенелопа. Ты заставляла людей думать. Я не знаю, что может быть выше этого успеха.
   — Не имеет значения, — продолжал он, словно сейчас он уже не мог остановиться, как совсем недавно он не мог начать. — Что ты пишешь об обществе, и обо всем, связанном с ним. Ты пишешь про общество, и делаешь это так забавно, интересно, и остроумно, хотя мы все знаем, что довольно часто наше общество на самом деле довольно скучное и унылое.
   В течение долгого времени, Пенелопа не могла ничего сказать. Она гордилась своей работой, которую она проделывала долгие годы, и тайно улыбалась всякий раз, когда она слышала, как кто-нибудь пересказывал ее, или смеялся над одним из ее язвительных замечаний. Но у нее не было никого, с кем бы она могла разделить свой триумф.
   Быть никому неизвестной было унылой перспективой.
   Но сейчас у нее был Колин. И пусть даже весь остальной мир никогда не узнает, что леди Уислдаун была на самом деле, простой и не кому не нужной до-последнего-момента старой девой Пенелопой Физеренгтон. Колин знает это. И это имело очень большое значение.
   Но она все еще не понимала его действия и поступки.
   — Почему тогда, — спросила она, медленно и тщательно выговаривая слова, — ты становился таким далеким и холодным, всякий раз, когда я пыталась поговорить об этом?
   Когда он ответил, его слова, были близки к бормотанию.
   — Это трудно объяснить.
   — Я хороший слушатель, — мягко сказала Пенелопа.
   Его рука, которая кружила по ее лицу так любовно, опустилась на его колено. А затем он сказал то, что она от него никак не могла ожидать.
   — Я просто завидую, — беспомощно пожал он плечами. — Мне так жаль.
   — Я не понимаю, что ты хочешь этим сказать, — она не хотела шептать, но ее голос сам снизился до шепота.
   — Посмотри на себя, Пенелопа, — он взял обе ее руки в свои, и сел так, чтобы они сидели напротив друг друга. — У тебя огромный успех.
   — Никому неизвестный успех, — напомнила она.
   — Но ты знаешь, я знаю, и, кроме того, сейчас я говорю не об этом, — он вытащил одну свою руку взъерошил волосы, словно искал подходящие слова. — Ты сделала кое-что. У тебя есть работа всей твоей жизни.
   — Но, у тебя —
   — Что у меня есть, Пенелопа? — перебил он ее, его голос стал взволнованным, он поднялся на ноги и стал расхаживать взад вперед. — Что у меня есть?
   — Хорошо, у тебя есть я, — сказала она, но в ее словах не хватало убежденности.
   Она знала, что он подразумевал совсем другое.
   Он устало посмотрел на нее.
   — Сейчас я говорю не об этом, Пенелопа.
   — Я знаю.
   — Мне нужно что-то, на что потом я могу указать, — проговорил он. — Мне просто необходима цель в жизни. У Энтони есть, у Бенедикта есть, а я лишний и конченый человек.
   — Колин, нет, ты не такой. Ты —
   — Я устал от того, что только и делаю, как думаю о — он замолчал.
   — О чем, Колин? — спросила она, пораженная выражением отвращения, неожиданно пересекшим его лицо.
   — Христос Всевышний, — молитвенно произнес он, его голос стал низок, затем неожиданно для нее, он еле слышно пробормотал: — Дерь…
   Глаза Пенелопы широко открылись. Колин был не из тех людей, кто часто богохульствует.
   — Я просто не могу поверить, — пробормотал он, его голова дернулась влево, словно он от чего-то уклонялся. — Я жаловался тебя, — проговорил он. — Я жаловался тебе на леди Уислдаун.
   Она скорчила гримаску.
   — Много людей жаловались, Колин. Я сама жаловалась.
   — Я просто не могу поверить. Я жаловался тебе, что леди Уислдаун называет меня очаровательным.
   — Она назвала меня перезревшим цитрусом, — сказала Пенелопа, делая попытку легкомысленно пошутить.
   Он прекратил свои метания туда-сюда, и кинул на нее раздраженный взгляд.
   — Ты смеялась надо мной все то время, пока я жаловался тебе на то, что будущие поколения будут вспоминать меня лишь по колонкам леди Уислдаун?
   — Нет! — воскликнула она. — Я надеюсь, ты сейчас знаешь меня лучше, чем тогда.
   Он недоверчиво покачал головой.
   — Я просто не могу поверить, я сидел там, жаловался тебе, что у меня нет никаких успехов и цели в жизни, когда ты все еще была леди Уислдаун.
   Она встала с постели. Было не возможно просто сидеть, в то время как он мечется здесь, как тигр в клетке.
   — Колин, ты не мог тогда знать.
   — Кроме того, — он позволил себе фыркнуть от отвращения. — Ирония была бы прекрасной, если бы не была направлена в мою сторону.
   Пенелопа открыла рот, чтобы заговорить, но не знала, как сказать ему все то, что лежало у нее на сердце. У Колина было столько достоинств и успеха, что она не смогла бы даже сосчитать их. Они не были чем-то, что можно было собрать и сосчитать, как публикации Светской хроники леди Уилсдаун, но все же они были особенными и реальными.
   И, возможно, даже больше.
   Пенелопа вспомнила все те моменты, когда Колин заставлял людей улыбаться, все те случаи, когда он проходил мимо популярных девушек на балу, и подходил к стоявшим у стенки неудачницам и приглашал их на танец. Она подумала о том волшебном обязательстве, которое он заключил вместе со своими братьями. Если уж это нельзя было считать за достоинства то, тогда она просто не знала, что можно подразумевать под достоинством.
   Но она знала, что сейчас он думает и говорит совсем о другом. Она знала, в чем он нуждался, ему была необходима цель в жизни и призвание.
   Что-то, что можно было бы показать всему миру, и доказать, что он представляет собой гораздо большее, чем они о нем думают.
   — Опубликуй свои мемуары о путешествиях, — сказала она.
   — Я не —
   — Опубликуй их, — сказала она снова, — Рискни, и посмотри взлетишь ли ты.
   Его глаза встретились с ее на мгновение, затем он посмотрел на дневник, который он все еще сжимал в руках.
   — Они нуждаются в доработке и редактирование, — пробурчал он.
   Пенелопа засмеялась, потому что знала, что одержала победу. И он тоже одержал победу. Пока он еще не знает, но скоро непременно поймет.
   — Все нуждается в редактирование, — проговорила она, ее улыбка становилась все ярче от каждого слова. — Ну, кроме меня, я полагаю, — подразнила она. — Или может быть, я тоже в этом нуждаюсь, — проговорила она, пожав плечами. Мы никогда не узнаем, поскольку у меня нет того, кто бы меня подредактировал.
   — Как ты делала это? — неожиданно спросил он.
   — Как я делала что?
   Он нетерпеливо поджал губы.
   — Ты знаешь, что я имел в виду. Как ты делала свои колонки? Ведь надо было не только писать. Ты должна была печатать и распространять свои колонки. Кто-то должен был узнать, кто ты есть на самом деле.
   Она глубоко вздохнула. Она держала эти тайны в себе так долго, что казалось странно разделить их с другим человеком, даже если этот другой человек — твой муж.
   — Это длинная история, — сказала она. — Возможно, нам лучше сразу сесть.
   Он подвел ее обратно к кровати. Они вдвоем удобно устроились на подушках.
   — Я была очень молодой, когда это началось, — начала свой рассказ Пенелопа. — Всего лишь семнадцать. И произошло это случайно.
   Он улыбнулся.
   — Как, что-то подобное этому может произойти случайно?
   — Я написала это, как шутку. Я была так несчастна в свой первый Сезон, — она искренне посмотрела на него. — Я не знаю, помнишь ли ты, но я тогда весила на стоун больше, чем должна бы весить, и тогда я не была такой стройной, как сейчас. (стоун — 6,5 кг — прим перев.)
   — Я думаю, ты само совершенство, — сказал он, преданно смотря на нее.
   Что, было, подумала Пенелопа, частью той причины, почему она тоже считает его совершенством.
   — Так или иначе, — продолжала она, — Я была ужасно несчастлива, что написала довольно уничтожающее и язвительное сообщение об одном приеме, на котором я была за день до этого. А затем я написала еще, и еще. Я не подписывала их, как леди Уислдаун. Я просто писала их для забавы, а потом убирала к себе в письменный стол. Кроме одного дня, тогда я забыла их спрятать.
   Он наклонился вперед, увлеченно ее слушая.
   — Что же случилось?
   — Моя семья уехала из дома, и я знала, что некоторое время их не будет, потому что тогда еще мама думала, что сможет превратить Прюденс в бриллиант чистой воды, и поэтому поездки по магазинам занимали почти целый день.
   Колин поднял руки вверх, сигнализируя о том, чтобы она возвращалась к первоначальной теме.
   — В общем, — продолжала Пенелопа, — Я решила поработать в гостиной, потому что моя комната была влажная и затхлая, поскольку кто-то — ну, хорошо, полагаю, этим кто-то была я — оставил открытое окно во время ливня. Но потом во время работы, мне нужно было сходить в …ну, ты знаешь куда.
   — Нет, — резко сказал Колин, — Я не знаю.
   — Посетить мою уборную, — прошептала она, краснея.
   — О. Право, — пробормотал он, явно не заинтересованный в этой части истории. — Продолжай.
   — Когда я вернулась, в комнате был поверенный моего отца. И он читал то, что я написала. Я была в ужасе!
   — Что же случилось дальше?
   — Я в течение минуты даже слова не могла сказать. Но затем, я осознала, что он смеется, смеется не потому что считает все мои записи дурацкими и глупыми, а потому что считает их очень хорошими и смешными.
   — Да, они просто чудесны.
   — Я знаю это лишь теперь, — проговорила она, криво улыбнувшись, — Ты должен вспомнить, мне было всего лишь семнадцать. И в своих записях, я высказывала довольно неприятные вещи.
   — Я уверен, о неприятных людях, — сказал он.
   — Да, так, но я все еще …, — она прикрыла глаза, поскольку воспоминания хлынули бурным потоком из глубин ее памяти. — Многие из них были популярными людьми. Влиятельными. Людьми, которые мне очень не нравились. Не имело значение, что они неприятны, и я открыла другим глаза на это. Гораздо хуже было то, что они по-настоящему были неприятными людьми. Я была бы погублена и разрушена, и из-за меня всю мою семью тоже бы погубили.
   — Что же произошло потом? Я предполагаю, это он предложил тебе опубликовать твои записи.
   Пенелопа кивнула.
   — Да. Он уладил все дела с издателем, который все устроил с мальчиками-разносчиками. И это была его идея, чтобы в течение первых двух недель колонки были бесплатными. Он сказал, что нам необходимо сначала привлечь наше общество.
   — Я не был в Англии, когда появились первые колонки сплетен, — сказал Колин. — Но я помню, как моя мама и сестры рассказывали об этом.
   — Люди заворчали, когда мальчишки-разносчики запросили плату, после двух недель бесплатной раздачи, — проговорила Пенелопа, — Но, поворчав, все они начали платить.
   — Весьма блестящая идея со стороны твоего поверенного, — проговорил Колин.
   — Да, он обладал хорошим умом и здравым смыслом.
   Он обратил внимание на использованное ей прошедшее время.
   — Обладал?
   Она печально кивнула.
   — Он умер несколько лет тому назад. Но он давно знал, что болен, и незадолго до смерти, он спросил меня, хочу ли я продолжать писать. Я могла тогда остановиться, но у меня в жизни не было ничего интересного, и, конечно же, никаких перспектив выйти замуж, — она быстро посмотрела на него, — Я не хотела сказать —
   — Должен сказать, — его губы сложились в самоуничижительную улыбку, — Ты можешь ругать меня столько, сколько пожелаешь, за то, что не замечал тебя многие годы.
   Пенелопа тепло улыбнулась ему в ответ. Разве это не чудесно, любить такого мужчину?
   — Но, — твердо сказал он, — лишь в том случае, если закончишь свою историю.
   — Да, — сказала Пенелопа, мысленно возвращаясь в теме их беседы, — После того, как мистер —
   Она посмотрела на него нерешительно.
   — Я не уверена, что мне стоит называть его имя.
   Колин знал, что она разрывается между любовью и доверием к нему и ее преданностью тому человеку, кто, возможно, относился к ней, словно родной отец, после того, как ее собственный отец так рано ушел из жизни.
   — Все верно, — мягко сказал Колин, — Он ушел. Его имя не имеет никакого значения.
   Она с облегчением вздохнула.
 
   — Спасибо, — она смущенно пожевала нижнюю губу. — Это не так, что я тебе не доверяю, но —
   — Я знаю, — успокаивающе произнес он, ободряюще сжав ее руку. — Если ты захочешь, скажешь мне позже, будет прекрасно. Если ты не захочешь, то тоже будет прекрасно.
   Она кивнула, и собралась говорить, ее губы напряглись и скривились, как бывает у людей, которые с трудом сдерживают слезы.
   — После его смерти, я стала работать с издателем напрямую. Мы разработали целую систему по доставке колонок, а деньги продолжали поступать тем же способом, каким поступали до этого — на тайный счет на мое имя.
   Колин затаил дыхание, подумав о том, какое большое должно быть количество денег, она получила за эти годы. Но как она смогла потратить их, и не подвергнуться никакому подозрению?
   — Ты когда-нибудь снимала оттуда деньги? — спросил он.
   Она молча кивнула.
   — После приблизительно четырех лет, моя двоюродная бабушка умерла и оставила все свое состояние моей маме. Поверенный моего отца выполнил ее волю. Ее наследство было не такое большое, поэтому мы просто взяли мои деньги и притворились, что это ее наследство.
   Лицо Пенелопы немного прояснилось, и она смущенно покачала головой.
   — Моя мама сильно удивилась. Она и не думала, что ее тетя Джорджетта была так богата. Она после этого улыбалась долгие месяцы. Я еще ни разу такого не видела.
   — Это было очень мило с твоей стороны, — сказал Колин.
   Пенелопа пожала плечами.
   — Это был единственная возможность воспользоваться своими деньгами.
   — Но ты отдала их своей матери, — указал он.
   — Она — моя мать, — сказала она, словно обязанная все объяснить, — Она меня вырастила, и к тому же она содержала меня. Так что часть этих денег потратилась на меня.
   Он хотел что-то сказать, но не сделал этого. Порция Физеренгтон была матерью Пенелопы, и если Пенелопа ее любит, он не собирается препятствовать этому.
   — С тех пор, — проговорила Пенелопа, — Я не притрагивалась к ним. Ну, для себя. Я дала немного денег различным благотворительным учреждениям.
   Она криво усмехнулась. — Анонимно.
   Он молчал, лишь думая обо всем, что она умудрилась сделать за последнее десятилетие, сама и тайно от всех.
   — Если ты хочешь воспользоваться деньгами сейчас, — наконец, сказал он, — Ты должна просто воспользоваться ими. Никто не посмеет спросить тебя, откуда у тебя взялись такие деньги. В конце концов, ты Бриджертон.
   Он скромно пожал плечами.
   — Всем хорошо известно, что Энтони довольно умело распоряжается капиталами, и выплачивает неплохое содержание всем своим братьям.
   — Я даже не знаю, что делать с этими деньгами.
   — Купи себе что-нибудь, — предложил он, — Разве женщинам не нравиться ходить за покупками?
   Она посмотрела на него со странным и загадочным выражением лица.
   — Я не уверена, что ты представляешь, какое количество денег у меня на счету, — нерешительно проговорила она, — Я не думаю, что смогу их все потратить.
   — Тогда отложи их для наших детей, — сказал он, — Мне удачно выделяли деньги мой отец, а позже мой брат, но не все младшие сыновья так удачливы.