Страница:
— что если бы леди Уислдаун была бы кем-то очевидным, то вы не думаете, что ее бы вычислили к настоящему моменту?
Последующая тишина требовала от них ответа, и поэтому все три девушки кивнули с соответствующей энергией и задумчивостью.
— Она должна быть кем-то, кого никто не подозревает, — сказала леди Данбери, — Она просто обязана быть таким человеком.
Пенелопа снова кивнула. Точка зрения леди Данбери действительно имела смысл.
— Вот, почему, — продолжала старая леди с торжеством в голосе, — Я не самая вероятная кандидатка!
Пенелопа моргнула, совсем не поняв такой логики.
— Прошу прощения?
— Вот, — леди Данбери одарила Пенелопу своим самым презрительным взглядом. — Ты думаешь, ты первая, кто подозревал меня?
Пенелопа лишь покачала головой в ответ.
— Я все еще думаю, что это вы.
Это повысило уважение старой леди к ней. Леди Данбери одобрительно кивнула и сказала:
— Ты гораздо нахальнее, чем это может показаться на первый взгляд.
Фелиция наклонилась вперед, и произнесла довольно заговорщицким тоном: — Это правда.
Пенелопа шлепнула по плечу сестры: — Фелиция!
— Я думаю, музыка сейчас вот-вот начнется, — произнесла Элоиза.
— Небеса нам помогут выдержать это, — возвестила леди Данбери, — Не знаю почему я —
— Мистер Бриджертон!
Пенелопа обернулась, чтобы посмотреть на небольшую сцену, но услышав это восклицание, она резко обернулась назад, и увидела как Колин пробирается по ряду к свободному месту, рядом с леди Данбери, по пути добродушно извиняясь перед людьми.
Его извинения, конечно, сопровождались одной из его смертельных улыбок, и в результате, не меньше трех молодых леди положительно растаяли на своих местах.
Пенелопа нахмурилась. Это было отвратительно.
— Пенелопа, — тихо прошептала Фелиция, — Ты ворчишь?
— Колин, — сказала Элоиза, — Я и не знала, что ты сюда придешь.
Он пожал плечами и хитро улыбнулся.
— Я передумал буквально в самый последний момент. В конце концов, я всегда был большим любителем музыки.
— Что объясняет твое присутствие здесь, — произнесла Элоиза исключительно сухим тоном.
Колин согласился с ее утверждением слегка кивнув, и повернулся к Пенелопе.
— Добрый вечер, мисс Физеренгтон, — он повернулся к Фелиции, и тоже кивнул, — Мисс Физеренгтон.
Это время потребовалось Пенелопе, чтобы собраться с мыслями, днем они расстались довольно неловко, а теперь он здесь с дружеской улыбкой.
— Добрый вечер, мистер Бриджертон, — наконец-то справилась она сама с собой.
— Кто-нибудь знает, что будет в сегодняшней программе? — спросил он, выглядя при этом ужасно заинтересованным.
Пенелопа вынуждена была восхититься им. Колин умел смотреть на вас так, словно ничего в мире не могло заинтересовать его больше, чем ваше следующее предложение. Это был талант. Особенно сейчас, когда они все знали, что он просто не может быть заинтересованным в том, что же будут играть девушки Смитти-Смит в этот вечер.
— Я думаю, это должно быть Моцарт, — задумчиво произнесла Фелиция, — Они почти всегда играют Моцарта.
— Прекрасно, — ответил Колин, откидываясь назад на своем стуле так, словно он только что приятно покушал, — Я большой поклонник Моцарта.
— В таком случае, — фыркнула леди Данбери, тыча его под ребро пальцем, — Ты должен хотеть успеть сделать от сюда ноги, до тех пор, пока еще открыты двери.
— Не глупите, — сказал он, — Я уверен, девушки сделают все от них зависящее, чтобы играть хорошо.
— Ох, вопрос вовсе не в том, будут ли они стараться или нет, — зловеще проговорила Элоиза.
— Ш-ш, — зашипела на них Пенелопа, — Я думаю, они готовы начать.
Она призналась самой себе, что у нее не было особого стремления услышать музыку Eine Kleine Nacht в исполнении девочек Смитти-Смит.
Она чувствовала себя очень неловко с Колином. Она не была уверена, что ей следует сказать ему — за исключением того, что независимо от того, что она должна сказать ему, это определенно не должно быть сказано перед Элоизой, Фелицией и леди Данбери.
Пришел дворецкий и задул несколько свечей, что служило знаком того, что девочки готовы начать.
Пенелопа приготовилась, и сглотнула таким образом, чтобы забить внутренние ушные канала (правда это не сработало), а затем пытка началась. И продолжалась … продолжалась … продолжалась. Пенелопа не была уверена, что больше заставляло ее мучиться эта музыка или знание того, что Колин сидит прямо позади нее. Ее затылок закололо пониманием, она сидела, волнуясь, и как безумная неустанно мяла пальцами голубой бархат своих юбок.
Когда квартет Смитти-Смит наконец-то закончил, трое девушек просто сияли в ответ на вежливые аплодисменты, и лишь четвертая — виолончелистка — выглядела так, словно хотела провалиться сквозь землю.
Пенелопа вздохнула. Ее, по крайней мере, во всех ее неудачных Сезонах, не вынуждали выставлять напоказ свои недостатки перед высшим светом, как этих бедных девочек. Ей всегда позволялось стоять в тени, спокойно парить у периметра комнаты, наблюдая, как других девушек приглашают на танцы. О, ее мать, конечно, тянула ее туда или сюда, стараясь разместить ее на пути любого приемлемого джентльмена, но это было ерунда — ничто! — по сравнению с тем, что заставляли делать бедных девочек Смитти-Смит.
Хотя, сказать по правде, три из этих четырех девушек, казались блаженно не сознающими свою музыкальную неуместность. Пенелопа лишь улыбнулась и захлопала в ладоши. Она, конечно, не собиралась уничтожать их коллективное заблуждение.
И если теория леди Данбери была верна, леди Уислдаун не напишет ни слова об этом музыкальном вечере.
Аплодисменты прекратились довольно быстро, и скоро все вокруг вежливо беседовали со своими соседями, периодически глазея на скудно заставленный стол с освежающими напитками, стоящий в конце зала.
— Лимонад, — пробормотала Пенелопа сама себе.
Превосходно. Ей было ужасно жарко — что она думала, когда одевала такой толстый бархат этим теплым вечером? — и к тому же прохладный напиток охладил бы не только ее, но и ее разгоряченные чувства.
Следует упомянуть, что Колин как раз попался в ловушку леди Данбери, и ему пришлось беседовать с ней, так что для Пенелопы это был идеальный момент, чтобы спастись бегством.
Но как только Пенелопа взяла стакан с лимонадом в руку, она услышала такой знакомый голос Колина позади себя, бормочущий ее имя.
Она обернулась, и прежде чем подумать, как ей следует вести себя с ним, она сказала:
— Я прошу прощения.
— Ты?
— Да, — заверила она его, — По крайней мере, я так думаю.
Его глаза весело блеснули.
— Беседа становиться все более интригующей.
— Колин!
Он протянул ей руку.
— Пройдешься со мной по комнате?
— Я не думаю —
Он придвинул свою руку поближе к ее руке на дюйм или около того, но намек был ясен.
— Пожалуйста, — произнес он.
Она кивнула, и допила свой лимонад.
— Ладно.
Они молча шли вместе почти в течение целой минуты, затем Колин сказал:
— Я хотел бы извиниться перед тобой.
— Это я грубо выскочила из комнаты, — указала Пенелопа.
Он наклонил голову к ней, и она увидела, как на его губах играла снисходительная улыбка.
— Я едва могу назвать это ‘грубо’, — сказал он.
Пенелопа нахмурилась. Она, вероятно, не должна была убегать в таком гневе, но теперь, когда она это сделала, она даже гордилась этим. Не каждый день женщина позволяет себе такой драматический выход.
— Ладно, я не должна была так сильно бушевать, — пробормотала она, сама не понимая, что бы это могло значить.
Он вопросительно выгнул бровь, но не стал спрашивать.
— Я хотел бы принести извинения, — повторил он, — Что был таким плаксивым маленьким сопляком.
От таких слов Пенелопа споткнулась и чуть было не упала. Она подхватил ее за руку, затем сказал:
— Я понимаю, что в моей жизни есть много, много всего, за что я должен быть благодарен. За что я всегда благодарен, — проговорил он, его лицо не улыбалось, выглядел он при этом немного робко.
— Было непростительно грубо жаловаться тебе на свою жизнь.
— Нет, — сказала она, — Я провела весь вечер, раздумывая над тем, что ты сказал, в то время, как Я…
Она сглотнула, облизнув губы, которые внезапно стали очень сухими. Она провела весь день, раздумывая над тем, что ему сказать, и как ей казалось нашла правильные слова, но сейчас, когда он стоял здесь рядом с ней, она не могла думать об их ужасно неудобном разговоре.
— Стакан лимонада? — вежливо спросил Колин.
Она покачала головой.
— Ты абсолютно прав в своих чувствах, — наконец выпалила она. — Возможно, они совсем не такие, какие ощущала бы я, будучи на твоем месте, но ты прав во всем. Но —
Внезапно она замолчала. Колин почувствовал, что отчаянно хотел бы узнать, что она собиралась сказать.
— Но, что, Пенелопа? — спросил он ее.
— Ничего.
— Для меня это не ничего, — ее рука была в его, и он легонько сжал ее, давая ей понять, что он хочет узнать, что она хотела сказать.
Сначала он не думал, что она отреагирует, а затем, когда он уже начинал думать, что его лицо треснет от вежливой улыбки, которую он так тщательно держал на лице — они все-таки были на публике, и ему не нужны были лишнее внимание — она вздохнула.
Это был чудесный звук, странно успокаивающий, спокойный и мудрый. И от этого он захотел узнать ее поближе, узнать о чем она думает, и услышать ее сердцебиение.
— Колин, — мягко сказала Пенелопа, — Если ты недоволен своей нынешней жизнью, ты должен сделать что-нибудь, чтобы ее изменить. Это, действительно, просто.
— Это то, что я и делаю, — сказал он, небрежно пожимая плечами, — Моя мать обвиняет в постоянных сборах и отъездах из Англии из-за прихоти, но правда в том —
— Ты уезжаешь, когда снова разочаровываешься в своей жизни, — закончила она за него.
Он кивнул. Она поняла его. Он не был уверен, как это произошло, или что это действительно было, но Пенелопа Физеренгтон поняла его.
— Я думаю, тебе стоит опубликовать свои дневники, — сказала он.
— Я не могу.
— Почему?
Он остановился, выпуская ее руку. У него не было нормального ответа, лишь небольшое странное покалывание в сердце.
— Кто захочет читать их? — в конце концов, спросил он.
— Я бы прочитала их, — ответила она искренне. — Элоиза, Фелиция…— добавила она, загибая свои пальцы на каждом имени. — Твоя мать, и, конечно же, леди Уислдаун, — добавила она с лукавой улыбкой. — Она так много пишет про тебя.
Ее светлый юмор был заразителен, и Колин не смог подавить улыбку.
— Пенелопа, если считать, что дневники будут читать лишь те люди, кого я знаю, то не стоит их издавать.
— Почему не стоит? — ее губы задрожали. — Ты знаешь много людей. К тому же, если подсчитать Бриджертонов —
Он схватил ее за руку. Он не знал откуда такой порыв, но он резко схватил ее за руку.
— Пенелопа, прекрати.
Она лишь засмеялась.
— Элоиза говорила мне, что у тебя просто кучи и кучи кузенов, и —
— Хватит, — предупредил он.
Но он улыбался, говоря это. Пенелопа посмотрела вниз на свою руку в его ладони, затем сказала:
— Много людей захотят почитать о твоих путешествиях. Возможно, сначала это будет из-за того, что ты довольно известный человек в Лондоне, но совсем скоро они поймут, какой ты хороший писатель. И тогда, они будут требовать еще.
— Я не хочу, чтобы у меня был успех, лишь из-за того, что ношу имя Бриджертон, — сказал он.
Она выдернула руку, и сердито уперла руки в бока.
— Ты хоть слышишь, что я тебе говорю? Я только что тебе сказала, что —
— О чем это вы тут вдвоем болтаете? — рядом с ними появилась Элоиза.
Выглядела она очень, очень любопытной.
— Ничего, — они оба пробормотали почти одновременно.
Элоиза фыркнула.
— Не оскорбляйте мои чувства. Это совсем не похоже на ничего.
Пенелопа посмотрела на нее так, словно в любой момент могла дыхнуть огнем, как рассерженный дракон.
— Твой брат, просто оказался довольно тупым, — проговорила Пенелопа.
— Ну, в этом нет ничего нового, — сказала Элоиза.
— Э, погодите, — воскликнул Колин.
— Но, почему, — Элоиза потихоньку прощупывала почву, и полностью игнорировала Колина, — он оказался довольно тупым?
— Это личное дело, — прошипел Колин.
— Что делает его все более интересным, — проговорила Элоиза.
Она с надеждой посмотрела на Пенелопу.
— Прости, — сказала Пенелопа, — Я не могу тебе ничего рассказать.
— Я не могу поверить в это! — воскликнула Элоиза, — Ты не собираешься мне ничего рассказывать.
— Нет, — ответила Пенелопа, чувствуя довольно странное чувство удовлетворения, — Я не собираюсь ничего тебе рассказывать.
— Я не могу поверить в это, — сказала Элоиза снова, поворачиваясь к своему брату, — Просто не вериться.
Его губы сложились в немного нахальную усмешку: — Поверь в это.
— У тебя есть секреты от меня.
Он вопросительно приподнял бровь.
— Неужели ты думала, я тебе все рассказываю?
— Ну, конечно, нет, — нахмурилась Элоиза, — Но я думала, Пенелопа сделает это
— Но это не мой секрет, чтобы рассказать его тебе, — сказала Пенелопа, — Это секрет Колина.
— Мне все-таки кажется, будто наша планета сошла со своей орбиты, — проворчала Элоиза, — Или возможно, Англия потерпела поражение от Франции. Все, что я знаю, так это то, что это уже не тот самый мир, в котором я проснулась утром.
Пенелопа ничего не смогла с собой поделать. Она просто глупо захихикала.
— Ты смеешься надо мной! — сердито добавила Элоиза.
— Нет, — сказала Пенелопа, смеясь, — Я, правда, не смеюсь.
— Знаешь, в чем ты действительно нуждаешься? — спросил Колин.
— Я? — удивилась Элоиза.
Колин кивнул.
— В муже.
— Ты такой же нудный, как Мама!
— Я могу быть намного хуже, если по-настоящему возьмусь за это.
— Ну, в это я не сомневаюсь, — выстрелила Элоиза в ответ.
— Стоп, стоп, стоп! — сказала Пенелопа, уже смеясь во всю.
Они оба посмотрели на нее выжидательно, словно спрашивая: — Что, сейчас?
— Я так рада, что пришла сюда, — сказала Пенелопа, слова весело слетали с ее губ, — Я не смогу забыть такой чудесный вечер. Правда, не смогу.
Несколько часов спустя, когда Колин лежал в постели и смотрел в потолок своей спальне своего нового дома в Блюмсбари, ему пришло в голову, что он тоже не сможет забыть сегодняшний вечер.
Глава 8
Последующая тишина требовала от них ответа, и поэтому все три девушки кивнули с соответствующей энергией и задумчивостью.
— Она должна быть кем-то, кого никто не подозревает, — сказала леди Данбери, — Она просто обязана быть таким человеком.
Пенелопа снова кивнула. Точка зрения леди Данбери действительно имела смысл.
— Вот, почему, — продолжала старая леди с торжеством в голосе, — Я не самая вероятная кандидатка!
Пенелопа моргнула, совсем не поняв такой логики.
— Прошу прощения?
— Вот, — леди Данбери одарила Пенелопу своим самым презрительным взглядом. — Ты думаешь, ты первая, кто подозревал меня?
Пенелопа лишь покачала головой в ответ.
— Я все еще думаю, что это вы.
Это повысило уважение старой леди к ней. Леди Данбери одобрительно кивнула и сказала:
— Ты гораздо нахальнее, чем это может показаться на первый взгляд.
Фелиция наклонилась вперед, и произнесла довольно заговорщицким тоном: — Это правда.
Пенелопа шлепнула по плечу сестры: — Фелиция!
— Я думаю, музыка сейчас вот-вот начнется, — произнесла Элоиза.
— Небеса нам помогут выдержать это, — возвестила леди Данбери, — Не знаю почему я —
— Мистер Бриджертон!
Пенелопа обернулась, чтобы посмотреть на небольшую сцену, но услышав это восклицание, она резко обернулась назад, и увидела как Колин пробирается по ряду к свободному месту, рядом с леди Данбери, по пути добродушно извиняясь перед людьми.
Его извинения, конечно, сопровождались одной из его смертельных улыбок, и в результате, не меньше трех молодых леди положительно растаяли на своих местах.
Пенелопа нахмурилась. Это было отвратительно.
— Пенелопа, — тихо прошептала Фелиция, — Ты ворчишь?
— Колин, — сказала Элоиза, — Я и не знала, что ты сюда придешь.
Он пожал плечами и хитро улыбнулся.
— Я передумал буквально в самый последний момент. В конце концов, я всегда был большим любителем музыки.
— Что объясняет твое присутствие здесь, — произнесла Элоиза исключительно сухим тоном.
Колин согласился с ее утверждением слегка кивнув, и повернулся к Пенелопе.
— Добрый вечер, мисс Физеренгтон, — он повернулся к Фелиции, и тоже кивнул, — Мисс Физеренгтон.
Это время потребовалось Пенелопе, чтобы собраться с мыслями, днем они расстались довольно неловко, а теперь он здесь с дружеской улыбкой.
— Добрый вечер, мистер Бриджертон, — наконец-то справилась она сама с собой.
— Кто-нибудь знает, что будет в сегодняшней программе? — спросил он, выглядя при этом ужасно заинтересованным.
Пенелопа вынуждена была восхититься им. Колин умел смотреть на вас так, словно ничего в мире не могло заинтересовать его больше, чем ваше следующее предложение. Это был талант. Особенно сейчас, когда они все знали, что он просто не может быть заинтересованным в том, что же будут играть девушки Смитти-Смит в этот вечер.
— Я думаю, это должно быть Моцарт, — задумчиво произнесла Фелиция, — Они почти всегда играют Моцарта.
— Прекрасно, — ответил Колин, откидываясь назад на своем стуле так, словно он только что приятно покушал, — Я большой поклонник Моцарта.
— В таком случае, — фыркнула леди Данбери, тыча его под ребро пальцем, — Ты должен хотеть успеть сделать от сюда ноги, до тех пор, пока еще открыты двери.
— Не глупите, — сказал он, — Я уверен, девушки сделают все от них зависящее, чтобы играть хорошо.
— Ох, вопрос вовсе не в том, будут ли они стараться или нет, — зловеще проговорила Элоиза.
— Ш-ш, — зашипела на них Пенелопа, — Я думаю, они готовы начать.
Она призналась самой себе, что у нее не было особого стремления услышать музыку Eine Kleine Nacht в исполнении девочек Смитти-Смит.
Она чувствовала себя очень неловко с Колином. Она не была уверена, что ей следует сказать ему — за исключением того, что независимо от того, что она должна сказать ему, это определенно не должно быть сказано перед Элоизой, Фелицией и леди Данбери.
Пришел дворецкий и задул несколько свечей, что служило знаком того, что девочки готовы начать.
Пенелопа приготовилась, и сглотнула таким образом, чтобы забить внутренние ушные канала (правда это не сработало), а затем пытка началась. И продолжалась … продолжалась … продолжалась. Пенелопа не была уверена, что больше заставляло ее мучиться эта музыка или знание того, что Колин сидит прямо позади нее. Ее затылок закололо пониманием, она сидела, волнуясь, и как безумная неустанно мяла пальцами голубой бархат своих юбок.
Когда квартет Смитти-Смит наконец-то закончил, трое девушек просто сияли в ответ на вежливые аплодисменты, и лишь четвертая — виолончелистка — выглядела так, словно хотела провалиться сквозь землю.
Пенелопа вздохнула. Ее, по крайней мере, во всех ее неудачных Сезонах, не вынуждали выставлять напоказ свои недостатки перед высшим светом, как этих бедных девочек. Ей всегда позволялось стоять в тени, спокойно парить у периметра комнаты, наблюдая, как других девушек приглашают на танцы. О, ее мать, конечно, тянула ее туда или сюда, стараясь разместить ее на пути любого приемлемого джентльмена, но это было ерунда — ничто! — по сравнению с тем, что заставляли делать бедных девочек Смитти-Смит.
Хотя, сказать по правде, три из этих четырех девушек, казались блаженно не сознающими свою музыкальную неуместность. Пенелопа лишь улыбнулась и захлопала в ладоши. Она, конечно, не собиралась уничтожать их коллективное заблуждение.
И если теория леди Данбери была верна, леди Уислдаун не напишет ни слова об этом музыкальном вечере.
Аплодисменты прекратились довольно быстро, и скоро все вокруг вежливо беседовали со своими соседями, периодически глазея на скудно заставленный стол с освежающими напитками, стоящий в конце зала.
— Лимонад, — пробормотала Пенелопа сама себе.
Превосходно. Ей было ужасно жарко — что она думала, когда одевала такой толстый бархат этим теплым вечером? — и к тому же прохладный напиток охладил бы не только ее, но и ее разгоряченные чувства.
Следует упомянуть, что Колин как раз попался в ловушку леди Данбери, и ему пришлось беседовать с ней, так что для Пенелопы это был идеальный момент, чтобы спастись бегством.
Но как только Пенелопа взяла стакан с лимонадом в руку, она услышала такой знакомый голос Колина позади себя, бормочущий ее имя.
Она обернулась, и прежде чем подумать, как ей следует вести себя с ним, она сказала:
— Я прошу прощения.
— Ты?
— Да, — заверила она его, — По крайней мере, я так думаю.
Его глаза весело блеснули.
— Беседа становиться все более интригующей.
— Колин!
Он протянул ей руку.
— Пройдешься со мной по комнате?
— Я не думаю —
Он придвинул свою руку поближе к ее руке на дюйм или около того, но намек был ясен.
— Пожалуйста, — произнес он.
Она кивнула, и допила свой лимонад.
— Ладно.
Они молча шли вместе почти в течение целой минуты, затем Колин сказал:
— Я хотел бы извиниться перед тобой.
— Это я грубо выскочила из комнаты, — указала Пенелопа.
Он наклонил голову к ней, и она увидела, как на его губах играла снисходительная улыбка.
— Я едва могу назвать это ‘грубо’, — сказал он.
Пенелопа нахмурилась. Она, вероятно, не должна была убегать в таком гневе, но теперь, когда она это сделала, она даже гордилась этим. Не каждый день женщина позволяет себе такой драматический выход.
— Ладно, я не должна была так сильно бушевать, — пробормотала она, сама не понимая, что бы это могло значить.
Он вопросительно выгнул бровь, но не стал спрашивать.
— Я хотел бы принести извинения, — повторил он, — Что был таким плаксивым маленьким сопляком.
От таких слов Пенелопа споткнулась и чуть было не упала. Она подхватил ее за руку, затем сказал:
— Я понимаю, что в моей жизни есть много, много всего, за что я должен быть благодарен. За что я всегда благодарен, — проговорил он, его лицо не улыбалось, выглядел он при этом немного робко.
— Было непростительно грубо жаловаться тебе на свою жизнь.
— Нет, — сказала она, — Я провела весь вечер, раздумывая над тем, что ты сказал, в то время, как Я…
Она сглотнула, облизнув губы, которые внезапно стали очень сухими. Она провела весь день, раздумывая над тем, что ему сказать, и как ей казалось нашла правильные слова, но сейчас, когда он стоял здесь рядом с ней, она не могла думать об их ужасно неудобном разговоре.
— Стакан лимонада? — вежливо спросил Колин.
Она покачала головой.
— Ты абсолютно прав в своих чувствах, — наконец выпалила она. — Возможно, они совсем не такие, какие ощущала бы я, будучи на твоем месте, но ты прав во всем. Но —
Внезапно она замолчала. Колин почувствовал, что отчаянно хотел бы узнать, что она собиралась сказать.
— Но, что, Пенелопа? — спросил он ее.
— Ничего.
— Для меня это не ничего, — ее рука была в его, и он легонько сжал ее, давая ей понять, что он хочет узнать, что она хотела сказать.
Сначала он не думал, что она отреагирует, а затем, когда он уже начинал думать, что его лицо треснет от вежливой улыбки, которую он так тщательно держал на лице — они все-таки были на публике, и ему не нужны были лишнее внимание — она вздохнула.
Это был чудесный звук, странно успокаивающий, спокойный и мудрый. И от этого он захотел узнать ее поближе, узнать о чем она думает, и услышать ее сердцебиение.
— Колин, — мягко сказала Пенелопа, — Если ты недоволен своей нынешней жизнью, ты должен сделать что-нибудь, чтобы ее изменить. Это, действительно, просто.
— Это то, что я и делаю, — сказал он, небрежно пожимая плечами, — Моя мать обвиняет в постоянных сборах и отъездах из Англии из-за прихоти, но правда в том —
— Ты уезжаешь, когда снова разочаровываешься в своей жизни, — закончила она за него.
Он кивнул. Она поняла его. Он не был уверен, как это произошло, или что это действительно было, но Пенелопа Физеренгтон поняла его.
— Я думаю, тебе стоит опубликовать свои дневники, — сказала он.
— Я не могу.
— Почему?
Он остановился, выпуская ее руку. У него не было нормального ответа, лишь небольшое странное покалывание в сердце.
— Кто захочет читать их? — в конце концов, спросил он.
— Я бы прочитала их, — ответила она искренне. — Элоиза, Фелиция…— добавила она, загибая свои пальцы на каждом имени. — Твоя мать, и, конечно же, леди Уислдаун, — добавила она с лукавой улыбкой. — Она так много пишет про тебя.
Ее светлый юмор был заразителен, и Колин не смог подавить улыбку.
— Пенелопа, если считать, что дневники будут читать лишь те люди, кого я знаю, то не стоит их издавать.
— Почему не стоит? — ее губы задрожали. — Ты знаешь много людей. К тому же, если подсчитать Бриджертонов —
Он схватил ее за руку. Он не знал откуда такой порыв, но он резко схватил ее за руку.
— Пенелопа, прекрати.
Она лишь засмеялась.
— Элоиза говорила мне, что у тебя просто кучи и кучи кузенов, и —
— Хватит, — предупредил он.
Но он улыбался, говоря это. Пенелопа посмотрела вниз на свою руку в его ладони, затем сказала:
— Много людей захотят почитать о твоих путешествиях. Возможно, сначала это будет из-за того, что ты довольно известный человек в Лондоне, но совсем скоро они поймут, какой ты хороший писатель. И тогда, они будут требовать еще.
— Я не хочу, чтобы у меня был успех, лишь из-за того, что ношу имя Бриджертон, — сказал он.
Она выдернула руку, и сердито уперла руки в бока.
— Ты хоть слышишь, что я тебе говорю? Я только что тебе сказала, что —
— О чем это вы тут вдвоем болтаете? — рядом с ними появилась Элоиза.
Выглядела она очень, очень любопытной.
— Ничего, — они оба пробормотали почти одновременно.
Элоиза фыркнула.
— Не оскорбляйте мои чувства. Это совсем не похоже на ничего.
Пенелопа посмотрела на нее так, словно в любой момент могла дыхнуть огнем, как рассерженный дракон.
— Твой брат, просто оказался довольно тупым, — проговорила Пенелопа.
— Ну, в этом нет ничего нового, — сказала Элоиза.
— Э, погодите, — воскликнул Колин.
— Но, почему, — Элоиза потихоньку прощупывала почву, и полностью игнорировала Колина, — он оказался довольно тупым?
— Это личное дело, — прошипел Колин.
— Что делает его все более интересным, — проговорила Элоиза.
Она с надеждой посмотрела на Пенелопу.
— Прости, — сказала Пенелопа, — Я не могу тебе ничего рассказать.
— Я не могу поверить в это! — воскликнула Элоиза, — Ты не собираешься мне ничего рассказывать.
— Нет, — ответила Пенелопа, чувствуя довольно странное чувство удовлетворения, — Я не собираюсь ничего тебе рассказывать.
— Я не могу поверить в это, — сказала Элоиза снова, поворачиваясь к своему брату, — Просто не вериться.
Его губы сложились в немного нахальную усмешку: — Поверь в это.
— У тебя есть секреты от меня.
Он вопросительно приподнял бровь.
— Неужели ты думала, я тебе все рассказываю?
— Ну, конечно, нет, — нахмурилась Элоиза, — Но я думала, Пенелопа сделает это
— Но это не мой секрет, чтобы рассказать его тебе, — сказала Пенелопа, — Это секрет Колина.
— Мне все-таки кажется, будто наша планета сошла со своей орбиты, — проворчала Элоиза, — Или возможно, Англия потерпела поражение от Франции. Все, что я знаю, так это то, что это уже не тот самый мир, в котором я проснулась утром.
Пенелопа ничего не смогла с собой поделать. Она просто глупо захихикала.
— Ты смеешься надо мной! — сердито добавила Элоиза.
— Нет, — сказала Пенелопа, смеясь, — Я, правда, не смеюсь.
— Знаешь, в чем ты действительно нуждаешься? — спросил Колин.
— Я? — удивилась Элоиза.
Колин кивнул.
— В муже.
— Ты такой же нудный, как Мама!
— Я могу быть намного хуже, если по-настоящему возьмусь за это.
— Ну, в это я не сомневаюсь, — выстрелила Элоиза в ответ.
— Стоп, стоп, стоп! — сказала Пенелопа, уже смеясь во всю.
Они оба посмотрели на нее выжидательно, словно спрашивая: — Что, сейчас?
— Я так рада, что пришла сюда, — сказала Пенелопа, слова весело слетали с ее губ, — Я не смогу забыть такой чудесный вечер. Правда, не смогу.
Несколько часов спустя, когда Колин лежал в постели и смотрел в потолок своей спальне своего нового дома в Блюмсбари, ему пришло в голову, что он тоже не сможет забыть сегодняшний вечер.
Глава 8
Колин Бриджертон и Пенелопа Физеренгтон были замечены беседующими на музыкальном вечере Смитти-Смит, хотя никто, кажется, не имеет ни малейшего представления о чем же они говорили.
Ваш автор рискнул бы предположить, что их беседа крутилась вокруг личности Вашего автора. Кажется, все говорили об этом перед, после, и (что было довольно грубо по мнению Вашего автора) во время представления.
Из других новостей: скрипка мисс Гонории Смитти-Смит была сломана, когда леди Данбери случайно смахнула ее со стола, когда размахивала своей тростью.
Леди Данбери настаивала на замене инструмента, а затем объявила, что поскольку не в ее привычках покупать не самое лучшее, то у мисс Гонории Смитти-Смит будет скрипка Раджиери, доставленная из Кремоны, что в Италии.
Как думает Ваш автор, учитывая изготовление и время доставки, пройдет, по меньшей мере, шесть месяцев, прежде чем скрипка Раджиери достигнет берегов Англии.
Светская хроника Леди Уислдаун, 16 апреля 1824
В жизни женщины встречаются моменты, когда ее сердце замирает в груди, а весь мир начинает видеться в розовым свете, причем необыкновенно совершенным, когда симфония начинала слышаться в каждом позвякивании колокольчика входной двери.
Такой момент наступил для Пенелопы Физеренгтон спустя два дня после музыкального вечера Смитти-Смит.
А начался он со звона колокольчика у входной двери, и голоса дворецкого, сообщающего ей:
— Мистер Колин Бриджертон пришел навестить вас.
Пенелопа рухнула на пол прямо с кровати.
Бриарли, служащий в семье Физеренгтон достаточно долго, даже глазом не моргнув на неуклюжесть Пенелопы, проговорил:
— Должен ли я передать ему, что вас нет дома?
— Нет! — почти завопила Пенелопа, поднимаясь на ноги, — То есть, я хотела сказать, нет, — добавила она более разумным голосом.
— Но мне потребуется десять минут, чтобы привести себя в порядок.
Она посмотрела в зеркало и вздрогнула от своего растрепанного вида.
— Пятнадцать.
— Как пожелаете, мисс Физеренгтон.
— Да, и отдай распоряжение приготовить поднос с едой. Мистер Бриджертон обычно голоден. Он почти всегда голоден.
Дворецкий кивнул.
Пенелопа стояла спокойно, пока Бриарли не исчез за дверью, затем неспособная больше сдерживать себя, затанцевала какой-то непонятный танец, и с ее губ сорвался звук, больше напоминающий радостный визг — которой, она была уверена, или, по крайней мере, надеялась, никогда прежде не раздавался из ее рта.
Сейчас, она не могла вспомнить, сколько прошло времени со дня последнего визита джентльмена к ней, правда это было гораздо меньше времени существования ее любви: Колина она любила почти половину своей жизни.
— Успокойся, — сказала она, разводя пальцы, и махая ладонями, словно надавливая на воздух таким движением, как если бы она пыталась успокоить небольшую непослушную толпу.
— Ты должна оставаться спокойной. Спокойной, — повторила она, словно это могло помочь. — Спокойствие.
Но глубоко внутри ее сердце продолжало танцевать не останавливаясь.
Она сделала несколько глубоких вздохов, подойдя к своему туалетному столику, и беря расческу.
Расчесывание волос должно занять не больше нескольких минут; Колин никуда не убежит за такой короткий срок. К тому же, он ведь ждет, что у нее займет довольно много времени привести себя в порядок, разве не так?
Так или иначе, она уложилась в рекордные сроки, и к тому моменту, когда прошла через дверь в гостиную, прошло не больше пяти минут с момента объявления дворецким о приходе Колина.
— Это было быстро, — произнес Колин с улыбкой.
Он стоял у окна, глядя на Маунт-стрит.
— О, что, было? — спросила Пенелопа, надеясь, что тепло, которое она почувствовала на коже не превратиться в румянец.
Леди, как предполагалось, должна была заставлять джентльмена ждать, хоть и не особенно долго. Однако не имело смысла придерживаться такого глупого поведения с Колиным. Он никогда не интересовался ею в любовном плане, и, кроме того, они были друзьями.
Друзьями. Это казалось, было, такое странное понятие, но, тем не менее, это точно отражало отношения между ними. Они всегда были близкими знакомыми, но с тех пор, как он вернулся с Кипра, они, по настоящему, стали друзьями.
Это было волшебно.
Даже если он никогда не полюбит ее — она сама уже давно думала что так и будет — дружеские отношения между ними были гораздо лучше, тому, что было до этого.
— Так чем я обязана удовольствию видеть тебя здесь? — спросила она, садясь на мамину, немного обесцветившуюся со временем, желтую дамасскую софу.
Колин сел напротив нее на довольно неудобный, прямо сказать, старый и потертый стул. Он наклонился вперед, положив руки на колени, и Пенелопа тут же поняла: что-то случилось. Это совсем не была принятая поза джентльмена во время светского визита. Он выглядел слишком смущенным и был слишком напряжен.
— Дело довольно серьезное, — сказал он, лицо его было мрачным.
Пенелопа близка была к тому, чтобы вскочить на ноги и забегать по комнате:
— Что случилось? Кто-нибудь заболел?
— Нет-нет, совсем не в этом дело, — он замолчал на некоторое время, взъерошил рукой волосы, и сделал глубокий вздох. — Это насчет Элоизы.
— А что с ней?
— Я не знаю, как сказать это. Я … У тебя есть чего-нибудь перекусить?
Пенелопа была готова свернуть ему шею.
— Ради Бога, Колин!
— Прости, — пробормотал он, — Я ничего не ел весь день.
— Во-первых, я уверена, — сказала Пенелопа нетерпеливо, — Бриарли уже почти приготовил поднос, и скоро его принесет. Теперь, ты, наконец, скажешь, что случилось, или планируешь подождать до тех пор, пока я не взорвусь от нетерпения.
— Я думаю, она и есть леди Уислдаун, — выпалил он.
Челюсть Пенелопы упала. Она не была уверена в том, что он скажет, но не до такой же степени.
— Пенелопа, ты слышишь меня?
— Элоиза? — переспросила она, хотя она точно слышала, что он сказал.
Он кивнул.
— Она не может быть леди Уислдаун!
Он встал, и начал нервно вышагивать туда-сюда.
— Почему нет?
— Потому…потому…Почему? Потому что нет такого способа, чтобы она не могла делать это десять лет, а я ни о чем не подозревала.
Выражение его лица из взволнованного превратилось в презрительное.
— Я сомневаюсь, что ты посвящена во все тайны Элоизы.
— Конечно, нет, — ответила Пенелопа, кидая на него раздражительный взгляд, — Но я могу сказать тебе, что абсолютно уверенна в том, что Элоиза не могла скрывать секрет такой величины от меня в течение долгих десяти лет. Она просто не способна на это.
— Пенелопа, она самый любопытный человек, из всех кого я знаю.
— Ну, ладно, это действительно так, — согласилась Пенелопа, — Кроме, наверно, моей мамы, я полагаю. Но этого недостаточно, чтобы обвинить ее.
Колин прекратил вышагивать, и уперев руки в бока, сказал:
— Она всегда записывает события, которые происходят.
— Почему ты так думаешь?
Он потер пальцами одной руки ладонь другой.
— Заляпана чернилами. Постоянно.
— Много людей используют перо и чернила, — Пенелопа махнула в его сторону, — Ты, когда пишешь свои дневники. Я уверена, у тебя на пальцах остаются пятна от чернил.
— Да, но я никуда не исчезаю, когда пишу свой дневник.
Пенелопа почувствовала, как ее пульс резко участился.
— Что ты хочешь этим сказать? — спросила она, ей стало не хватать воздуха.
— Я хочу сказать, что она запирается в свое комнате в течение многих часов, и после таких периодов, ее пальцы становятся испачканными в чернилах.
Пенелопа ничего не могла сказать мучительно долго.
“Свидетельство” Колина, действительно, влекло за собой осуждение, особенно в комбинации со всеми известной и всеми задокументированной склонности Элоизы выведывать чужие секреты.
Но она не была леди Уислдаун. Она просто не могла ею быть. Пенелопа была готова заложить собственную жизнь на это.
В конце концов, Пенелопа скрестила на груди руки и тоном, чрезвычайно похожим на тон шестилетнего упрямого ребенка проговорила:
— Это не она. Не она.
Колин опустился обратно на стул, выглядя при этом побежденным.
— Мне жаль, но я не могу разделить твою уверенность.
— Колин, тебе нужно —
— Где, черт подери, эта еда?
Она была потрясена, но так или иначе, отсутствие его манер, сильно развлекло ее.
— Я уверена, Бриарли скоро будет здесь.
Он потянулся на стуле.
— Я голоден.
— Да, — сказала Пенелопа, губы ее задергались, — Я полагаю очень сильно.
Он утомленно вздохнул и нахмурился.
— Если она действительно леди Уислдаун, это будет стихийное бедствие. Ужасное стихийное бедствие.
— Это не может быть так плохо, — осторожно сказала Пенелопа, — Не то, что я думаю, что она леди Уислдаун, я так совсем не думаю! Но, даже если бы она была леди Уислдаун, разве это было бы так ужасно? Мне даже нравится леди Уислдаун.
— Да, Пенелопа, — резко сказал Колин, — это было бы так ужасно. Ее просто уничтожат.
— Я не думаю, что ее уничтожат.
— Конечно, ее уничтожат. Как ты думаешь, скольких людей обидела эта женщина за все эти годы.
— Я никогда не думала, что ты ненавидишь леди Уислдаун, — сказала Пенелопа.
— Я не ненавижу ее, — нетерпеливо сказал Колин, — Не имеет значение, ненавижу я ее или нет. Все вокруг ненавидят ее.
— Я не думаю, что это так. Они все покупают ее газету.
— Ну, конечно, они покупают ее газету! Все вокруг покупают ее проклятую газету.
— Колин!
— Прости, — проговорил он, но это совсем не звучало как извинение.
Пенелопа кивнула, принимая его извинения.
— Кто бы ни была эта леди Уислдаун, — сказал Колин, ткнув пальцев в ее сторону с такой интенсивностью, что она инстинктивно подалась назад, — Когда с нее сорвут маску, она будет не способна появляться в Лондоне.
Пенелопа деликатно откашлялась.
— Не думала, что ты так сильно волнуешься из-за мнения света.
— Я не волнуюсь, — возразил он, — Ну, хорошо, но, по крайней мере, не сильно. Любой, кто скажет тебе, что его абсолютно не волнует мнение света, лжец и лицемер.
Пенелопа подумала, что он действительно прав. Ее удивило, что он согласился с ней.
Кажется, всем мужчинам нравится притворяться, будто бы они самодостаточные личности, и не подвержены воздействию вредных привычек и мнений высшего света.
Колин наклонился вперед, его зеленые глаза загорелись дьявольским огнем.
— Сейчас речь идет не обо мне, Пенелопа, речь идет об Элоизе. Если ее выбросят из общества, жизнь ее будет поломана.
Он снова сел на стул, но все его тело просто излучало напряжение.
— Не говоря о том, как это отразиться на моей матери.
Пенелопа выдохнула.
— Я действительно думаю, что ты расстраиваешься раньше времени, и непонятно из-за чего, — сказала она.
Ваш автор рискнул бы предположить, что их беседа крутилась вокруг личности Вашего автора. Кажется, все говорили об этом перед, после, и (что было довольно грубо по мнению Вашего автора) во время представления.
Из других новостей: скрипка мисс Гонории Смитти-Смит была сломана, когда леди Данбери случайно смахнула ее со стола, когда размахивала своей тростью.
Леди Данбери настаивала на замене инструмента, а затем объявила, что поскольку не в ее привычках покупать не самое лучшее, то у мисс Гонории Смитти-Смит будет скрипка Раджиери, доставленная из Кремоны, что в Италии.
Как думает Ваш автор, учитывая изготовление и время доставки, пройдет, по меньшей мере, шесть месяцев, прежде чем скрипка Раджиери достигнет берегов Англии.
Светская хроника Леди Уислдаун, 16 апреля 1824
В жизни женщины встречаются моменты, когда ее сердце замирает в груди, а весь мир начинает видеться в розовым свете, причем необыкновенно совершенным, когда симфония начинала слышаться в каждом позвякивании колокольчика входной двери.
Такой момент наступил для Пенелопы Физеренгтон спустя два дня после музыкального вечера Смитти-Смит.
А начался он со звона колокольчика у входной двери, и голоса дворецкого, сообщающего ей:
— Мистер Колин Бриджертон пришел навестить вас.
Пенелопа рухнула на пол прямо с кровати.
Бриарли, служащий в семье Физеренгтон достаточно долго, даже глазом не моргнув на неуклюжесть Пенелопы, проговорил:
— Должен ли я передать ему, что вас нет дома?
— Нет! — почти завопила Пенелопа, поднимаясь на ноги, — То есть, я хотела сказать, нет, — добавила она более разумным голосом.
— Но мне потребуется десять минут, чтобы привести себя в порядок.
Она посмотрела в зеркало и вздрогнула от своего растрепанного вида.
— Пятнадцать.
— Как пожелаете, мисс Физеренгтон.
— Да, и отдай распоряжение приготовить поднос с едой. Мистер Бриджертон обычно голоден. Он почти всегда голоден.
Дворецкий кивнул.
Пенелопа стояла спокойно, пока Бриарли не исчез за дверью, затем неспособная больше сдерживать себя, затанцевала какой-то непонятный танец, и с ее губ сорвался звук, больше напоминающий радостный визг — которой, она была уверена, или, по крайней мере, надеялась, никогда прежде не раздавался из ее рта.
Сейчас, она не могла вспомнить, сколько прошло времени со дня последнего визита джентльмена к ней, правда это было гораздо меньше времени существования ее любви: Колина она любила почти половину своей жизни.
— Успокойся, — сказала она, разводя пальцы, и махая ладонями, словно надавливая на воздух таким движением, как если бы она пыталась успокоить небольшую непослушную толпу.
— Ты должна оставаться спокойной. Спокойной, — повторила она, словно это могло помочь. — Спокойствие.
Но глубоко внутри ее сердце продолжало танцевать не останавливаясь.
Она сделала несколько глубоких вздохов, подойдя к своему туалетному столику, и беря расческу.
Расчесывание волос должно занять не больше нескольких минут; Колин никуда не убежит за такой короткий срок. К тому же, он ведь ждет, что у нее займет довольно много времени привести себя в порядок, разве не так?
Так или иначе, она уложилась в рекордные сроки, и к тому моменту, когда прошла через дверь в гостиную, прошло не больше пяти минут с момента объявления дворецким о приходе Колина.
— Это было быстро, — произнес Колин с улыбкой.
Он стоял у окна, глядя на Маунт-стрит.
— О, что, было? — спросила Пенелопа, надеясь, что тепло, которое она почувствовала на коже не превратиться в румянец.
Леди, как предполагалось, должна была заставлять джентльмена ждать, хоть и не особенно долго. Однако не имело смысла придерживаться такого глупого поведения с Колиным. Он никогда не интересовался ею в любовном плане, и, кроме того, они были друзьями.
Друзьями. Это казалось, было, такое странное понятие, но, тем не менее, это точно отражало отношения между ними. Они всегда были близкими знакомыми, но с тех пор, как он вернулся с Кипра, они, по настоящему, стали друзьями.
Это было волшебно.
Даже если он никогда не полюбит ее — она сама уже давно думала что так и будет — дружеские отношения между ними были гораздо лучше, тому, что было до этого.
— Так чем я обязана удовольствию видеть тебя здесь? — спросила она, садясь на мамину, немного обесцветившуюся со временем, желтую дамасскую софу.
Колин сел напротив нее на довольно неудобный, прямо сказать, старый и потертый стул. Он наклонился вперед, положив руки на колени, и Пенелопа тут же поняла: что-то случилось. Это совсем не была принятая поза джентльмена во время светского визита. Он выглядел слишком смущенным и был слишком напряжен.
— Дело довольно серьезное, — сказал он, лицо его было мрачным.
Пенелопа близка была к тому, чтобы вскочить на ноги и забегать по комнате:
— Что случилось? Кто-нибудь заболел?
— Нет-нет, совсем не в этом дело, — он замолчал на некоторое время, взъерошил рукой волосы, и сделал глубокий вздох. — Это насчет Элоизы.
— А что с ней?
— Я не знаю, как сказать это. Я … У тебя есть чего-нибудь перекусить?
Пенелопа была готова свернуть ему шею.
— Ради Бога, Колин!
— Прости, — пробормотал он, — Я ничего не ел весь день.
— Во-первых, я уверена, — сказала Пенелопа нетерпеливо, — Бриарли уже почти приготовил поднос, и скоро его принесет. Теперь, ты, наконец, скажешь, что случилось, или планируешь подождать до тех пор, пока я не взорвусь от нетерпения.
— Я думаю, она и есть леди Уислдаун, — выпалил он.
Челюсть Пенелопы упала. Она не была уверена в том, что он скажет, но не до такой же степени.
— Пенелопа, ты слышишь меня?
— Элоиза? — переспросила она, хотя она точно слышала, что он сказал.
Он кивнул.
— Она не может быть леди Уислдаун!
Он встал, и начал нервно вышагивать туда-сюда.
— Почему нет?
— Потому…потому…Почему? Потому что нет такого способа, чтобы она не могла делать это десять лет, а я ни о чем не подозревала.
Выражение его лица из взволнованного превратилось в презрительное.
— Я сомневаюсь, что ты посвящена во все тайны Элоизы.
— Конечно, нет, — ответила Пенелопа, кидая на него раздражительный взгляд, — Но я могу сказать тебе, что абсолютно уверенна в том, что Элоиза не могла скрывать секрет такой величины от меня в течение долгих десяти лет. Она просто не способна на это.
— Пенелопа, она самый любопытный человек, из всех кого я знаю.
— Ну, ладно, это действительно так, — согласилась Пенелопа, — Кроме, наверно, моей мамы, я полагаю. Но этого недостаточно, чтобы обвинить ее.
Колин прекратил вышагивать, и уперев руки в бока, сказал:
— Она всегда записывает события, которые происходят.
— Почему ты так думаешь?
Он потер пальцами одной руки ладонь другой.
— Заляпана чернилами. Постоянно.
— Много людей используют перо и чернила, — Пенелопа махнула в его сторону, — Ты, когда пишешь свои дневники. Я уверена, у тебя на пальцах остаются пятна от чернил.
— Да, но я никуда не исчезаю, когда пишу свой дневник.
Пенелопа почувствовала, как ее пульс резко участился.
— Что ты хочешь этим сказать? — спросила она, ей стало не хватать воздуха.
— Я хочу сказать, что она запирается в свое комнате в течение многих часов, и после таких периодов, ее пальцы становятся испачканными в чернилах.
Пенелопа ничего не могла сказать мучительно долго.
“Свидетельство” Колина, действительно, влекло за собой осуждение, особенно в комбинации со всеми известной и всеми задокументированной склонности Элоизы выведывать чужие секреты.
Но она не была леди Уислдаун. Она просто не могла ею быть. Пенелопа была готова заложить собственную жизнь на это.
В конце концов, Пенелопа скрестила на груди руки и тоном, чрезвычайно похожим на тон шестилетнего упрямого ребенка проговорила:
— Это не она. Не она.
Колин опустился обратно на стул, выглядя при этом побежденным.
— Мне жаль, но я не могу разделить твою уверенность.
— Колин, тебе нужно —
— Где, черт подери, эта еда?
Она была потрясена, но так или иначе, отсутствие его манер, сильно развлекло ее.
— Я уверена, Бриарли скоро будет здесь.
Он потянулся на стуле.
— Я голоден.
— Да, — сказала Пенелопа, губы ее задергались, — Я полагаю очень сильно.
Он утомленно вздохнул и нахмурился.
— Если она действительно леди Уислдаун, это будет стихийное бедствие. Ужасное стихийное бедствие.
— Это не может быть так плохо, — осторожно сказала Пенелопа, — Не то, что я думаю, что она леди Уислдаун, я так совсем не думаю! Но, даже если бы она была леди Уислдаун, разве это было бы так ужасно? Мне даже нравится леди Уислдаун.
— Да, Пенелопа, — резко сказал Колин, — это было бы так ужасно. Ее просто уничтожат.
— Я не думаю, что ее уничтожат.
— Конечно, ее уничтожат. Как ты думаешь, скольких людей обидела эта женщина за все эти годы.
— Я никогда не думала, что ты ненавидишь леди Уислдаун, — сказала Пенелопа.
— Я не ненавижу ее, — нетерпеливо сказал Колин, — Не имеет значение, ненавижу я ее или нет. Все вокруг ненавидят ее.
— Я не думаю, что это так. Они все покупают ее газету.
— Ну, конечно, они покупают ее газету! Все вокруг покупают ее проклятую газету.
— Колин!
— Прости, — проговорил он, но это совсем не звучало как извинение.
Пенелопа кивнула, принимая его извинения.
— Кто бы ни была эта леди Уислдаун, — сказал Колин, ткнув пальцев в ее сторону с такой интенсивностью, что она инстинктивно подалась назад, — Когда с нее сорвут маску, она будет не способна появляться в Лондоне.
Пенелопа деликатно откашлялась.
— Не думала, что ты так сильно волнуешься из-за мнения света.
— Я не волнуюсь, — возразил он, — Ну, хорошо, но, по крайней мере, не сильно. Любой, кто скажет тебе, что его абсолютно не волнует мнение света, лжец и лицемер.
Пенелопа подумала, что он действительно прав. Ее удивило, что он согласился с ней.
Кажется, всем мужчинам нравится притворяться, будто бы они самодостаточные личности, и не подвержены воздействию вредных привычек и мнений высшего света.
Колин наклонился вперед, его зеленые глаза загорелись дьявольским огнем.
— Сейчас речь идет не обо мне, Пенелопа, речь идет об Элоизе. Если ее выбросят из общества, жизнь ее будет поломана.
Он снова сел на стул, но все его тело просто излучало напряжение.
— Не говоря о том, как это отразиться на моей матери.
Пенелопа выдохнула.
— Я действительно думаю, что ты расстраиваешься раньше времени, и непонятно из-за чего, — сказала она.