Страница:
— Благодарю за танец, — сказала Пенелопа, как только они достигли периметра комнаты.
Она почти добавила: “Ты можешь сейчас пойти к своей матери и сказать ей, что ты полностью выполнил все свои обязательства”, но тут же пожалела о своем импульсе. Колин не сделал ничего такого, что могло заслуживать такого сарказма. Не его вина была в том, что мужчины танцуют с ней только под давлением со стороны своих матерей. По крайней мере, он всегда улыбался и смеялся во время выполнения своих обязанностей, что нельзя было сказать об остальных мужчинах. Он вежливо кивнул ей и тоже произнес слова благодарности.
Они только успели остановиться, и тут услышали громкий женский голос, который буквально пролаял:
— Мистер Бриджертон!
Они оба застыли. Этот голос они оба очень хорошо знали. Этот голос знали все.
— Спаси меня, — простонал Колин.
Пенелопа оглянулась через плечо чтобы увидеть печально известную леди Данбери, пробирающуюся к ним через толпу. Пенелопа невольно вздрогнула, когда вездесущая трость леди Данбери приземлилась на ногу какой-то несчастной юной леди.
— Может быть, она имела в виду какого-нибудь другого мистера Бриджертона? — предположила Пенелопа. — Вас ведь довольно много, и это возможно.
— Я дам тебе десять фунтов, если ты сейчас меня не оставишь, — резко сказал Колин.
Пенелопа выпустила воздух.
— Не будь глупым, я —
— Двадцать.
— Идет, — сказала она с улыбкой, не потому что ей нужны были деньги, а скорее всего потому, что ей было до странности приятно вымогать их у Колина.
— Леди Данбери! — позвала она, направляясь к старой леди. — Как приятно видеть вас здесь.
— Никто, находясь в здравом уме, не может считать, будто ему приятно видеть меня, — резко сказала она, — Кроме, возможно, моего племянника, и то половину времени я и в нем не совсем уверена. Но я все равно благодарю вас за эту милую ложь.
Колин ничего не сказал. Но она все равно направилась в его сторону и легонько стукнула своей тростью по его ноге.
— Хороший выбор — танцевать с ней, — сказала леди Данбери, — Она мне всегда нравилась. Больше мозгов, чем у всех оставшихся членов ее семьи вместе взятых.
Пенелопа открыла рот, чтобы защитить, по крайней мере, свою младшую сестру, когда леди Данбери выдала: — Ха!
И после секундной паузы, добавила: — Должна сказать вам, что мне никто не смеет противоречить.
— Я всегда рад вас видеть, леди Данбери, — сказал Колин, улыбаясь ей улыбкой, которой чаще всего награждают оперных певичек.
— Ишь, какой бойкий, — сказала леди Данбери Пенелопе, — Смотри, не упусти его.
— Мне вряд ли это удастся, — ответила Пенелопа, — Он большую часть времени проводит вне нашей страны.
— Видишь! — леди Данбери почти закричала Колину, — Я же тебе говорила, что она яркая и интересная.
— Вы должны были заметить, — мягко сказал Колин, — что не противоречил вам.
Старая леди одобрительно улыбнулась.
— Да, вы мне не противоречили. Я вижу, вы с возрастом становитесь умнее, мистер Бриджертон.
— Следует отметить, что и в юности я обладал хотя бы маленькой частицей интеллекта.
— Хм-м. Самое важное слово в этом предложение, несомненно, маленькая.
Колин посмотрел на Пенелопу, сузив глаза. Она, казалось, с трудом сдерживала смех.
— Мы, женщины, должны смотреть друг за другом, — сказала леди Данбери, не обращаясь ни к кому из них.
Колин решил, что сейчас самое время, чтобы попытаться сбежать.
— Я думаю, мне следует пойти проверить маму.
— Сбежать не удастся, мистер Бриджертон, — повысила голос леди Данбери, — Даже не думайте пытаться еще раз, и, кроме того, я знаю, что ты не сможешь поговорить со своей матерью. Сейчас все ее внимание уделено некоему кретину, умудрившемуся наступить на подол ее платья.
Она обернулась к Пенелопе, которая буквально из последних сил сдерживалась, чтобы не засмеяться, отчего у нее глаза блестели от непролитых слез.
— Сколько он заплатил тебе, чтобы ты не оставила его наедине со мной?
Пенелопа буквально расхохоталась.
— Прошу прощения, — задыхаясь, сказала она, прикрывая рот рукой.
— О, нет-нет, продолжай, — экспансивно пробормотал Колин, — Ты уже мне и так очень помогла.
— Ты не должен будешь давать мне двадцать фунтов, — сказала она.
— А я и не собираюсь давать тебе деньги.
— Всего лишь двадцать фунтов? — задумчиво спросила леди Данбери, — Хм-м. Мне хотелось бы думать, что я стою, по крайней мере, двадцать пять.
Колин пожал плечами.
— Я третий сын. Я боюсь, у меня не особо много денег.
— Ха! У вас столь же пухлый кошелек, как у трех графов, — сказала леди Данбери.
— Ну, хорошо, может не у графов, — добавила она, после небольшого раздумья, — но я уверена, такой же толстый, как у нескольких виконтов и у многих баронов.
Колин вежливо улыбнулся.
— Вам не кажется, что не вежливо говорить о деньгах в нашей смешанной компании?
Леди Данбери издала какой-то непонятный звук, не то хрип, не то смешок — Колин не был уверен, что же это было — затем сказала:
— О деньгах говорить всегда невежливо, будь то смешанная компанию или нет, но когда человек находиться в моем возрасте, он может говорить обо всем на свете.
— Мне интересно, — размышляла Пенелопа, — Что же нельзя делать человеку, будучи в вашем возрасте?
Леди Данбери повернулась к ней: — Прошу прощения?
— Вы сказали, что такому человеку можно делать все, что он пожелает.
Леди Данбери уставилась на нее с недоверием, затем неожиданно улыбнулась. Колин внезапно понял, что сам уже вовсю ухмыляется.
— Мне она нравиться, — сказала леди Данбери, указав на Пенелопу, словно последняя была обычной статуей для продажи. — Я уже говорила тебе, что она мне безумно нравиться?
— Я полагаю, что вы так уже говорили, — пробормотал Колин.
Леди Данбери повернулась к Пенелопе и сказала с совершенно серьезным лицом.
— Насчет вашего вопроса. Я верю, что вряд ли мне все сошло с рук, если бы я решилась на убийство.
Пенелопа и Колин одновременно буквально расхохотались.
— Э-э? — сказала леди Данбери. — Что в этом такого смешного?
— Ничего, — задыхаясь, сумела проговорить Пенелопа.
Что же касается Колина, то он не смог сказать ни слова.
— Как это ничего? — настаивала леди Данбери, — Я останусь здесь и буду весь вечер приставать к вам до тех пор, пока вы не признаетесь в чем дело. Верьте мне, если я говорю, что вам не стоит так делать.
Пенелопа вытерла слезы.
— Я только что сказала ему, — произнесла Пенелопа, кивая в сторону Колина, — Что ему бы все сошло бы с рук, даже если бы он совершил убийство.
— Только что сказала? — произнесла леди Данбери, задумчиво постучав своей тростью по полу и почесав подбородок. — Знаете, я думаю, вы правы. Лондон еще не видел более очаровательного мужчину.
Колин вопросительно приподнял бровь.
— Почему-то мне не кажется, что вы хотели сделать мне комплимент, леди Данбери.
— Конечно же, это был комплимент, глупая твоя башка.
Колин повернулся к Пенелопе: — В противоположность этому, который мне кажется комплиментом.
Леди Данбери просияла.
— Я заявляю, — сказала она (или точнее заявила), это самое забавное, что я слышала за весь Сезон.
— Рад был помочь, — произнес Колин с легкой улыбкой.
— Это был необычайно унылый год, ты не думаешь? — спросила леди Данбери у Пенелопы.
Пенелопа кивнула.
— В прошлом году тоже было несколько уныло.
— Но в этом году дело обстояло еще хуже, — настаивала леди Данбери.
— Не спрашивайте у меня, — весело сказал Колин, — Меня не было в Англии.
—Хм-м. Я предполагала, что ты скажешь, будто твое отсутствие явилось причиной того, что мы так ужасно скучали.
— Я никогда и не мог мечтать об этом, — сказала Колин с обезоруживающей улыбкой, — Но думаю, если такая мысль пришла вам на ум, то так и есть.
— Хм-м. Тогда, несомненно, я скучала именно по этой причине.
Колин посмотрел на Пенелопа, которая, по-видимому, еле-еле сдерживалась, чтобы не засмеяться.
— Хейвуд! — неожиданно громко позвала леди Данбери, маша рукой джентльмену среднего возраста, — Ты не согласен, со мной?
На лице лорда Хейвуда появилось паническое выражение, и затем, когда стало ясно, что он не сможет убежать, он ответил:
— Я всегда и во всем с вами согласен.
Леди Данбери повернулась к Пенелопе:
— Это у меня воображение разыгралось или, действительно, мужчины стали умнее?
Пенелопа в ответ смогла лишь уклончиво и неопределенно пожать плечами. Колин решил, что она, действительно, довольно умная девушка.
Хейвуд прочистил горло, его голубые глаза неистово заморгали на мясистом лице:
— Э-э, а с чем я только что согласился?
— Что Сезон был очень скучный, — услужливо подсказала Пенелопа.
— Ах, мисс Физеренгтон, — шумно сказал Хейвуд, — Я и не заметил, что вы здесь.
Колин взглянул на Пенелопу и увидел, как ее губы складываются в небольшую разочарованную улыбку.
— Прямо здесь, рядом с вами, — проговорила она.
— Да, вы здесь, — сказала лорд Хейвуд весело, — И да, Сезон был ужасно скучный.
— Кто-то говорил, что Сезон был унылый?
Колин глянул направо.
Еще один джентльмен и две леди присоединились к их группе, страстно выражая свое согласие.
— Просто утомителен, — сказала одна из леди, — Ужасно утомителен.
— Я никогда не посещала более банального приема, — объявила другая леди с эффектным вздохом.
— Придется мне передать матери, — резко сказал Колин, он был одним из самых спокойных людей, но такие оскорбления он не мог просто так оставить.
— Ох, я не имела в виду этот прием, — поспешила исправиться леди, — Этот бал словно светлый лучик в череде темных и мрачных вечеринок. Именно поэтому, я только что сказала —
— Остановитесь сейчас же, — приказала леди Данбери, — пока вам еще хватает воздуха держаться на ногах.
Леди тут же замолчала.
— Это странно, — проговорила Пенелопа.
— Ах, мисс Физеренгтон, — сказала та леди, которая до этого ходила исключительно на темные и мрачные вечеринки. — Я и не заметила вас здесь.
— Что странно? — спросил Колин, прежде тем, как кто-нибудь снова скажет, что он не заметили ее.
Пенелопа благодарно ему улыбнулась, перед тем, как объяснить:
— Довольно странно, как может высший свет казаться весело развлекающимся, и при этом, все вокруг говорят, что они ни капли не развлеклись.
— Прошу прощения? — переспросил Хейвуд, выглядя немного сконфуженным.
Пенелопа пожала плечами.
— Я просто подумала, что многие из вас весело проводят время в разговорах о том как вам всем скучно, вот и все.
Ее комментарий встретила полная тишина. Лорд Хейвуд выглядел еще больше смущенным, а одной леди, казалось, попала соринка в глаз, с такой интенсивностью она начала моргать.
Колин не смог сдержать улыбку. Он не считал, что Пенелопа сказала ужасно сложное и не понятное.
— Единственная интересная вещь — это чтение леди Уислдаун, — заявила леди, которая не моргала, причем с таким видом, словно Пенелопа ничего не говорила.
Джентльмен рядом с ней пробормотал свое согласие.
И тут начала улыбаться леди Данбери.
Колин встревожился. У старой леди был довольно странный вид. Пугающий вид.
— У меня есть идея, — сказала она.
Кто-то закашлялся, еще кто-то застонал.
— Блестящая идея.
— Не то, что любая из ваших идей довольно …, но, — медленно проговорил Колин своим самым дружелюбным голосом.
Леди Данбери утихомирила его, махнув рукой.
— Как много тайн встречается в нашей жизнь, не так ли?
Никто ничего не ответил. Пока Колин не предположил: — Сорок две?
Она его даже не удостоила хмурого взгляда.
— Я заявляю всем, здесь и сейчас…
Все придвинулись к ней. Даже Колин. Было невозможно не поддаться драматичности момента.
— Я всех вас беру в свидетели…
Колину показалось, будто Пенелопа пробормотала: — Ну, же.
— Одна тысяча фунтов, — сказала леди Данбери.
Толпа, окружавшая ее, росла прямо на глазах.
— Одна тысяча фунтов, — повторила она, голос ее становился все громче.
Она, словно, играла на сцене.
— Одна тысяча фунтов…
— Казалось, что весь зал замолк, и почтительно слушает ее.
— …тому человеку, который разоблачит леди Уислдаун!
ГЛАВА 3
Она почти добавила: “Ты можешь сейчас пойти к своей матери и сказать ей, что ты полностью выполнил все свои обязательства”, но тут же пожалела о своем импульсе. Колин не сделал ничего такого, что могло заслуживать такого сарказма. Не его вина была в том, что мужчины танцуют с ней только под давлением со стороны своих матерей. По крайней мере, он всегда улыбался и смеялся во время выполнения своих обязанностей, что нельзя было сказать об остальных мужчинах. Он вежливо кивнул ей и тоже произнес слова благодарности.
Они только успели остановиться, и тут услышали громкий женский голос, который буквально пролаял:
— Мистер Бриджертон!
Они оба застыли. Этот голос они оба очень хорошо знали. Этот голос знали все.
— Спаси меня, — простонал Колин.
Пенелопа оглянулась через плечо чтобы увидеть печально известную леди Данбери, пробирающуюся к ним через толпу. Пенелопа невольно вздрогнула, когда вездесущая трость леди Данбери приземлилась на ногу какой-то несчастной юной леди.
— Может быть, она имела в виду какого-нибудь другого мистера Бриджертона? — предположила Пенелопа. — Вас ведь довольно много, и это возможно.
— Я дам тебе десять фунтов, если ты сейчас меня не оставишь, — резко сказал Колин.
Пенелопа выпустила воздух.
— Не будь глупым, я —
— Двадцать.
— Идет, — сказала она с улыбкой, не потому что ей нужны были деньги, а скорее всего потому, что ей было до странности приятно вымогать их у Колина.
— Леди Данбери! — позвала она, направляясь к старой леди. — Как приятно видеть вас здесь.
— Никто, находясь в здравом уме, не может считать, будто ему приятно видеть меня, — резко сказала она, — Кроме, возможно, моего племянника, и то половину времени я и в нем не совсем уверена. Но я все равно благодарю вас за эту милую ложь.
Колин ничего не сказал. Но она все равно направилась в его сторону и легонько стукнула своей тростью по его ноге.
— Хороший выбор — танцевать с ней, — сказала леди Данбери, — Она мне всегда нравилась. Больше мозгов, чем у всех оставшихся членов ее семьи вместе взятых.
Пенелопа открыла рот, чтобы защитить, по крайней мере, свою младшую сестру, когда леди Данбери выдала: — Ха!
И после секундной паузы, добавила: — Должна сказать вам, что мне никто не смеет противоречить.
— Я всегда рад вас видеть, леди Данбери, — сказал Колин, улыбаясь ей улыбкой, которой чаще всего награждают оперных певичек.
— Ишь, какой бойкий, — сказала леди Данбери Пенелопе, — Смотри, не упусти его.
— Мне вряд ли это удастся, — ответила Пенелопа, — Он большую часть времени проводит вне нашей страны.
— Видишь! — леди Данбери почти закричала Колину, — Я же тебе говорила, что она яркая и интересная.
— Вы должны были заметить, — мягко сказал Колин, — что не противоречил вам.
Старая леди одобрительно улыбнулась.
— Да, вы мне не противоречили. Я вижу, вы с возрастом становитесь умнее, мистер Бриджертон.
— Следует отметить, что и в юности я обладал хотя бы маленькой частицей интеллекта.
— Хм-м. Самое важное слово в этом предложение, несомненно, маленькая.
Колин посмотрел на Пенелопу, сузив глаза. Она, казалось, с трудом сдерживала смех.
— Мы, женщины, должны смотреть друг за другом, — сказала леди Данбери, не обращаясь ни к кому из них.
Колин решил, что сейчас самое время, чтобы попытаться сбежать.
— Я думаю, мне следует пойти проверить маму.
— Сбежать не удастся, мистер Бриджертон, — повысила голос леди Данбери, — Даже не думайте пытаться еще раз, и, кроме того, я знаю, что ты не сможешь поговорить со своей матерью. Сейчас все ее внимание уделено некоему кретину, умудрившемуся наступить на подол ее платья.
Она обернулась к Пенелопе, которая буквально из последних сил сдерживалась, чтобы не засмеяться, отчего у нее глаза блестели от непролитых слез.
— Сколько он заплатил тебе, чтобы ты не оставила его наедине со мной?
Пенелопа буквально расхохоталась.
— Прошу прощения, — задыхаясь, сказала она, прикрывая рот рукой.
— О, нет-нет, продолжай, — экспансивно пробормотал Колин, — Ты уже мне и так очень помогла.
— Ты не должен будешь давать мне двадцать фунтов, — сказала она.
— А я и не собираюсь давать тебе деньги.
— Всего лишь двадцать фунтов? — задумчиво спросила леди Данбери, — Хм-м. Мне хотелось бы думать, что я стою, по крайней мере, двадцать пять.
Колин пожал плечами.
— Я третий сын. Я боюсь, у меня не особо много денег.
— Ха! У вас столь же пухлый кошелек, как у трех графов, — сказала леди Данбери.
— Ну, хорошо, может не у графов, — добавила она, после небольшого раздумья, — но я уверена, такой же толстый, как у нескольких виконтов и у многих баронов.
Колин вежливо улыбнулся.
— Вам не кажется, что не вежливо говорить о деньгах в нашей смешанной компании?
Леди Данбери издала какой-то непонятный звук, не то хрип, не то смешок — Колин не был уверен, что же это было — затем сказала:
— О деньгах говорить всегда невежливо, будь то смешанная компанию или нет, но когда человек находиться в моем возрасте, он может говорить обо всем на свете.
— Мне интересно, — размышляла Пенелопа, — Что же нельзя делать человеку, будучи в вашем возрасте?
Леди Данбери повернулась к ней: — Прошу прощения?
— Вы сказали, что такому человеку можно делать все, что он пожелает.
Леди Данбери уставилась на нее с недоверием, затем неожиданно улыбнулась. Колин внезапно понял, что сам уже вовсю ухмыляется.
— Мне она нравиться, — сказала леди Данбери, указав на Пенелопу, словно последняя была обычной статуей для продажи. — Я уже говорила тебе, что она мне безумно нравиться?
— Я полагаю, что вы так уже говорили, — пробормотал Колин.
Леди Данбери повернулась к Пенелопе и сказала с совершенно серьезным лицом.
— Насчет вашего вопроса. Я верю, что вряд ли мне все сошло с рук, если бы я решилась на убийство.
Пенелопа и Колин одновременно буквально расхохотались.
— Э-э? — сказала леди Данбери. — Что в этом такого смешного?
— Ничего, — задыхаясь, сумела проговорить Пенелопа.
Что же касается Колина, то он не смог сказать ни слова.
— Как это ничего? — настаивала леди Данбери, — Я останусь здесь и буду весь вечер приставать к вам до тех пор, пока вы не признаетесь в чем дело. Верьте мне, если я говорю, что вам не стоит так делать.
Пенелопа вытерла слезы.
— Я только что сказала ему, — произнесла Пенелопа, кивая в сторону Колина, — Что ему бы все сошло бы с рук, даже если бы он совершил убийство.
— Только что сказала? — произнесла леди Данбери, задумчиво постучав своей тростью по полу и почесав подбородок. — Знаете, я думаю, вы правы. Лондон еще не видел более очаровательного мужчину.
Колин вопросительно приподнял бровь.
— Почему-то мне не кажется, что вы хотели сделать мне комплимент, леди Данбери.
— Конечно же, это был комплимент, глупая твоя башка.
Колин повернулся к Пенелопе: — В противоположность этому, который мне кажется комплиментом.
Леди Данбери просияла.
— Я заявляю, — сказала она (или точнее заявила), это самое забавное, что я слышала за весь Сезон.
— Рад был помочь, — произнес Колин с легкой улыбкой.
— Это был необычайно унылый год, ты не думаешь? — спросила леди Данбери у Пенелопы.
Пенелопа кивнула.
— В прошлом году тоже было несколько уныло.
— Но в этом году дело обстояло еще хуже, — настаивала леди Данбери.
— Не спрашивайте у меня, — весело сказал Колин, — Меня не было в Англии.
—Хм-м. Я предполагала, что ты скажешь, будто твое отсутствие явилось причиной того, что мы так ужасно скучали.
— Я никогда и не мог мечтать об этом, — сказала Колин с обезоруживающей улыбкой, — Но думаю, если такая мысль пришла вам на ум, то так и есть.
— Хм-м. Тогда, несомненно, я скучала именно по этой причине.
Колин посмотрел на Пенелопа, которая, по-видимому, еле-еле сдерживалась, чтобы не засмеяться.
— Хейвуд! — неожиданно громко позвала леди Данбери, маша рукой джентльмену среднего возраста, — Ты не согласен, со мной?
На лице лорда Хейвуда появилось паническое выражение, и затем, когда стало ясно, что он не сможет убежать, он ответил:
— Я всегда и во всем с вами согласен.
Леди Данбери повернулась к Пенелопе:
— Это у меня воображение разыгралось или, действительно, мужчины стали умнее?
Пенелопа в ответ смогла лишь уклончиво и неопределенно пожать плечами. Колин решил, что она, действительно, довольно умная девушка.
Хейвуд прочистил горло, его голубые глаза неистово заморгали на мясистом лице:
— Э-э, а с чем я только что согласился?
— Что Сезон был очень скучный, — услужливо подсказала Пенелопа.
— Ах, мисс Физеренгтон, — шумно сказал Хейвуд, — Я и не заметил, что вы здесь.
Колин взглянул на Пенелопу и увидел, как ее губы складываются в небольшую разочарованную улыбку.
— Прямо здесь, рядом с вами, — проговорила она.
— Да, вы здесь, — сказала лорд Хейвуд весело, — И да, Сезон был ужасно скучный.
— Кто-то говорил, что Сезон был унылый?
Колин глянул направо.
Еще один джентльмен и две леди присоединились к их группе, страстно выражая свое согласие.
— Просто утомителен, — сказала одна из леди, — Ужасно утомителен.
— Я никогда не посещала более банального приема, — объявила другая леди с эффектным вздохом.
— Придется мне передать матери, — резко сказал Колин, он был одним из самых спокойных людей, но такие оскорбления он не мог просто так оставить.
— Ох, я не имела в виду этот прием, — поспешила исправиться леди, — Этот бал словно светлый лучик в череде темных и мрачных вечеринок. Именно поэтому, я только что сказала —
— Остановитесь сейчас же, — приказала леди Данбери, — пока вам еще хватает воздуха держаться на ногах.
Леди тут же замолчала.
— Это странно, — проговорила Пенелопа.
— Ах, мисс Физеренгтон, — сказала та леди, которая до этого ходила исключительно на темные и мрачные вечеринки. — Я и не заметила вас здесь.
— Что странно? — спросил Колин, прежде тем, как кто-нибудь снова скажет, что он не заметили ее.
Пенелопа благодарно ему улыбнулась, перед тем, как объяснить:
— Довольно странно, как может высший свет казаться весело развлекающимся, и при этом, все вокруг говорят, что они ни капли не развлеклись.
— Прошу прощения? — переспросил Хейвуд, выглядя немного сконфуженным.
Пенелопа пожала плечами.
— Я просто подумала, что многие из вас весело проводят время в разговорах о том как вам всем скучно, вот и все.
Ее комментарий встретила полная тишина. Лорд Хейвуд выглядел еще больше смущенным, а одной леди, казалось, попала соринка в глаз, с такой интенсивностью она начала моргать.
Колин не смог сдержать улыбку. Он не считал, что Пенелопа сказала ужасно сложное и не понятное.
— Единственная интересная вещь — это чтение леди Уислдаун, — заявила леди, которая не моргала, причем с таким видом, словно Пенелопа ничего не говорила.
Джентльмен рядом с ней пробормотал свое согласие.
И тут начала улыбаться леди Данбери.
Колин встревожился. У старой леди был довольно странный вид. Пугающий вид.
— У меня есть идея, — сказала она.
Кто-то закашлялся, еще кто-то застонал.
— Блестящая идея.
— Не то, что любая из ваших идей довольно …, но, — медленно проговорил Колин своим самым дружелюбным голосом.
Леди Данбери утихомирила его, махнув рукой.
— Как много тайн встречается в нашей жизнь, не так ли?
Никто ничего не ответил. Пока Колин не предположил: — Сорок две?
Она его даже не удостоила хмурого взгляда.
— Я заявляю всем, здесь и сейчас…
Все придвинулись к ней. Даже Колин. Было невозможно не поддаться драматичности момента.
— Я всех вас беру в свидетели…
Колину показалось, будто Пенелопа пробормотала: — Ну, же.
— Одна тысяча фунтов, — сказала леди Данбери.
Толпа, окружавшая ее, росла прямо на глазах.
— Одна тысяча фунтов, — повторила она, голос ее становился все громче.
Она, словно, играла на сцене.
— Одна тысяча фунтов…
— Казалось, что весь зал замолк, и почтительно слушает ее.
— …тому человеку, который разоблачит леди Уислдаун!
ГЛАВА 3
Ваш автор будет слишком небрежен, если не упомянет о больше всего обсуждаемом моменте, произошедшем на вчерашнем праздновании день рождения леди Бриджертон. Это не было подъемом бокалов в честь леди Бриджертон (с упоминанием ее возраста), а всего лишь дерзкое и не относящееся к делу заявлении леди Данбери, которая предложила тысячу фунтов тому, кто разоблачит … меня.
А не будет ли вам хуже от этого, леди и джентльмены высшего света? Вы, наоборот, не должны были просить открывать эту тайну.
Светская хроника Леди Уислдаун,12 апреля 1824
Потребовалось не более трех минут, чтобы возмутительное заявление леди Данбери облетело все уголки танцевального зала. Пенелопа точно это знала, потому что, когда это произошло, она стояла лицом к большим (и по утверждению Кэйт Бриджертон, чрезвычайно точным) напольным часам, когда леди Данбери сделала свое заявление. При словах ‘Одна тысяча фунтов тому, кто разоблачит леди Уислдаун’, часы показывали десять часов сорок четыре минуты. Длинная стрелка не успела передвинуться дальше сорока семи минут, как Найджел Бербрук наткнулся на быстрорастущий круг людей, окруживший леди Данбери и объявил ее последнюю интригу “улетной шуткой!”.
Уж если Найджел Бербрук это услышал, значит, это услышал каждый, потому что шурин Пенелопы был известен своим интеллектом, своим долгими паузами во время разговора, и своей способностью слушать.
И, усмехнувшись, подумала Пенелопа, своим словарным запасом. Действительно, ‘улетная’.
— Кто же, по-вашему, леди Уислдаун? — спросила леди Данбери у Найджела.
— Не имею, ни малейшей идеи, — признался он, — Все, что я знаю, так это точно не я.
— Я думаю, мы все это тоже знаем, — сказала леди Данбери.
— Как ты думаешь, кто это? — спросила Пенелопа у Колина.
— Я чересчур часто отсутствовал в Англии, что бы мог предположить, кто это.
— Не глупите, — проговорила Пенелопа, — Совокупность твоего времени проведенного в Англии плюс количество времени, проведенного на вечеринках и приемах, хватит на несколько жизней.
Но он только потряс головой.
— Я, действительно, ничего не могу сказать.
Пенелопа уставилась на него на время гораздо большее, чем это было необходимо, или, если выразиться точнее, принято в высшем свете.
Было нечто странное в глазах Колина. Нечто мимолетное и почти неуловимое. Высший свет его считал не более, чем дьявольский соблазнитель, но он был гораздо умнее, чем показывал окружающим, и она готова была биться об заклад на свою жизнь, что он имел несколько подозрений.
Но, по некоторым причинам, он не желал разделить с ней свои подозрения.
— А ты кого подозреваешь? — спросил Колин, не желая отвечать на ее вопрос. — Ты оказалась в высшем свете, примерно в то же время, когда появилась и леди Уислдаун. Ты, должно быть, уже думала об этом.
Пенелопа огляделась вокруг, и ее глаза сначала остановились на нем, затем перешли на всю остальную толпу.
— Я думаю, это вполне могла быть и леди Данбери, — ответила она, — Вот было бы забавно.
Колин посмотрел на старую леди, которая грандиозно проводила время, разговаривая о своей шутке. Она постукивала тростью по полу, оживленно болтая, и выглядя, как кот, объевшийся сливок, свежей рыбки и целой жареной индейки.
— Это имеет смысл, — глубокомысленно сказал он, — Правда в довольно извращенном виде.
Пенелопа почувствовала, как уголки ее рта подрагивают.
— Она ничего, если не учитывать ее выходки.
Она наблюдала за Колином, смотревшим на леди Данбери в течение нескольких секунд, затем сказала:
— Но ты не думаешь, что это она.
Колин медленно повернулся к ней лицо, приподнял одну бровь в молчаливом вопросе.
— Я могу читать по твоему лицу, — объяснила Пенелопа.
Он улыбнулся легкой улыбкой, которой часто улыбался на публике.
— А я думал, что здесь меня никто понять не может.
— Боюсь, — произнесла она, — Ко мне это не относится.
Колин вздохнул.
— Боюсь, это не моя судьба быть мрачным и задумчивым героем.
— Ты вполне можешь оказаться чьим-нибудь героем, — допустила Пенелопа, — Это для тебя. Но мрачный и задумчивый? — она улыбнулась, — На тебя это совсем не похоже.
— Так плохо для меня, — небрежно сказал он, награждая ее одной из своих улыбок, хорошо известной ей — грешной и немного ребяческой. — Мрачные задумчивые герои привлекают всех женщин.
Пенелопа осторожно кашлянула, немного удивившись того, что он обсуждает такие вещи с ней, не говоря уж о том факте, будто Колин Бриджертон мог иметь хоть что-нибудь непривлекающее женщин.
Он улыбался ей, ожидая ее ответа, а она пыталась решить, что будет правильнее — по-девичьи оскорбиться и смутиться или по-глупому захихикать.
В этот момент к ним подскочила Элоиза и остановилась перед ними.
— Вы слышали новости? — спросила Элоиза, затаив дыхание.
— Ты что, бежала? — спросила в ответ Пенелопа.
Это действительно был подвиг в таком переполненном танцевальном зале.
— Леди Данбери предложила целую тысячу фунтов тому, кто разоблачит леди Уислдаун!
— Мы знаем, — Колин произнес это превосходящим тоном, которым часто пользуется старшие братья.
Элоиза разочарованно вздохнула.
— Вы знаете?
Колин кивнул в сторону леди Данбери, все еще стоящей в нескольких метрах от них.
— Мы были прямо здесь, когда это произошло.
Элоиза выглядела крайне раздраженной, и Пенелопа совершенно точно знала, что та думает в этот момент (что, скорее всего, коснется ее на следующий день).
Это была мысль о том, как же она могла пропустить такое важное событие. Это была мысль о том, почему же один из ее старших братьев умудрился присутствовать при таком знаменательном событии.
— Ладно, люди уже вовсю болтают об этом, — сказала Элоиза. — Разговоры, буквально фонтанируют. Я еще никогда не видела таких волнений.
Колин повернулся к Пенелопе и проговорил:
— Вот поэтому я и покидаю часто нашу страну.
Пенелопа пыталась не улыбнуться.
— Я знаю, что вы говорите обо мне, но я не волнуюсь, — продолжала Элоиза, немного восстановив дыхание. — Я могу сказать вам, что свет просто с ума сходит. Каждый размышляет о том, кто же она. Самые умные и сообразительные не хотят признаться в своих подозрениях. Не хотят, чтобы другие победили благодаря их догадкам.
— Я думаю, — возвестил Колин, — Я не так сильно нуждаюсь в этой тысяче фунтов, чтобы волноваться на этот счет.
— Это большие деньги, — глубокомысленно заметила Пенелопа.
Он повернулся к ней с недоверием.
— Только не говори мне, что ты тоже собираешься присоединиться к этой глупой забаве.
Она наклонила голову в сторону, как она надеялась в загадочной — или, если не в загадочной, то, по крайней мере, немного таинственной манере.
— Я не так хорошо обеспечена, чтобы игнорировать одну тысячу фунтов, — сказала она.
— Возможно, если мы поработаем вместе…, — предложила Элоиза.
— Спаси меня Господи, — пробормотал Колин.
Элоиза проигнорировала Колина, сказав Пенелопе:
— Мы можем потом поделить деньги.
Пенелопа открыла рот, чтобы ответить Элоизе, но неожиданно в воздухе промелькнула трость леди Данбери. Колину пришлось резко отскочить в сторону, чтобы избежать удара по уху.
— Мисс Физеренгтон! — прогрохотала леди Данбери, — Вы так и не сказали мне, кого же ты подозреваешь.
— Да, Пенелопа, — сказал Колин, хитрая улыбка мелькнула на его лице, — Ты так и не сказала нам про свои подозрения.
Первым порывом Пенелопы было пробормотать что-нибудь еле слышно и надеяться, что леди Данбери сочтет, что во всем виноват ее возраст и ошибка ее собственных ушей, а не губ Пенелопы.
Но, даже не глядя в сторону Колина, она могла ощущать близкое его присутствие, чувствовать его дерзкую и хитрую улыбку, и она внезапно почувствовала, как распрямляются ее плечи, и задирается подбородок выше обычного.
Его присутствие делало ее более уверенной, более смелой. Его присутствие делало ее более … похожей на саму себя. Или именно такой, какой она хотела, какой она мечтала быть.
— Вообще-то, — сказала Пенелопа, — глядя прямо в глаза леди Данбери, — Я думаю, что это могли быть вы.
Дружный вздох эхом разнесся по залу.
И в первый раз за всю свою жизнь Пенелопа Физеренгтон обнаружила себя в центре внимания. Леди Данбери уставилась на нее, ее проницательные бледно-голубые глаза смотрели на нее пристально и оценивающе. И затем случилась самая удивительная вещь. Ее губы стали подрагивать в уголках рта. Затем уголки ее губ поползли вверх, и только тогда Пенелопа осознала, что леди Данбери улыбалась.
— Ты мне очень нравишься, Пенелопа Физеренгтон! — воскликнула леди Данбери, постукивая своей тростью по носку туфли. — Я держу пари, что половина людей в зале, имеет такое же мнение, как и ты, но только у них не хватает храбрости, чтобы сказать мне это в лицо.
— По-правде говоря, я так не думаю, — сказала Пенелопа, вздрогнув, после того, как Колин легонько ткнул ее под ребра.
— Очевидно, — проговорила леди Данбери со странным блеском в глазам, — Ты так думаешь.
Пенелопа не знала, что сказать на это. Она посмотрела на Колина, который ей ободряюще улыбался, потом снова посмотрела на леди Данбери, та в этот момент смотрела на нее почти … с материнским выражением лица. Что было самой странной вещью, которую когда-либо видела Пенелопа. Пенелопа сильно сомневалась, что леди Данбери вообще могла смотреть с материнским ободрением во взоре даже на собственных детей.
— Разве это — не приятно, — старая леди наклонилась к ней так, что ее могла слышать одна Пенелопа, — обнаружить то, что мы на самом деле совсем не такие, как мы о себе думаем?
И она ушла, оставляя Пенелопу, задающуюся вопросом, могла ли она быть совсем не такой, какой она себя представляла.
Пенелопа наслаждалась традицией дневного чая с бисквитами леди Бриджертон. Это не был широко распространенный ритуал, наоборот, Пенелопа не знала никого, кто ежедневно имел привычку днем пить чай. Но леди Бриджертон настаивала, что она не может делать такой длинный промежуток между завтраком и ужином, особенно если они вечером посещают различные приемы, и едят поздно вечером, почти что ночью. Таким образом, каждый день в четыре часа леди Бриджертон и разное количество ее детей (часто также один или два близких друга) собирались в неофициальной верхней гостиной на чай с бисквитами.
Моросил небольшой дождик, хотя день был довольно теплый, поэтому Пенелопа взяла свой темный зонтик с собой, хотя ей предстояла небольшая прогулка пешком до дома Номер Пять.
Этим маршрутом, она следовала уже сотни раз до этого. Несколько зданий вниз по улице до угла Маунт и Дейвис-стрит, затем по краю Беркли-сквер до Брутон-стрит. Но в этот день у нее было какое-то странное настроение, немного приподнятое и даже ребяческое, поэтому она решила срезать путь, и пошла напрямик прямо через клумбы на северном углу Беркли-сквер. Не было никакой другой причины слушать чавкающий звук, которые издавали ее ботинки по мокрой земле.
Леди Данбери допустила ошибку. Это должно было произойти. Она вела себя вчера слишком легкомысленно, начиная с их первого столкновения вчера вечером.
— Я. Не. Такая. Как. Я. Думаю. О себе, — напевала она себе под нос, шагая по траве, и произнося каждое последующее слово в тот момент, когда ее подошва ее ботинка погружалась во влажную землю.
— Нечто большее. Нечто большее.
Она достигла наиболее влажной и мягкой полосы земли, и двигалась подобно конькобежцу, скользя по траве и напевая (это еще, конечно, мягко сказано; она совсем не изменилась со вчерашнего дня, а до этого, она ни разу не пела на публике).
— Нечто бо-о-ольшее-е, — пела она в тот момент, когда скользила по траве.
И надо же было такому случиться (и это было довольно достоверно — по ее собственному мнению, по крайней мере — у нее был самый худший выбор времени во всей истории цивилизации), именно в этот момент, она услышала мужской голос, зовущий ее по имени.
Она скользнула по траве и остановилась, пылко поблагодарив небеса за то, что она сумела восстановить равновесие в самый последний момент, и удержалась от приземления прямо на пятую точку на влажной и грязной земле.
И, конечно же, это был он.
— Колин! — смущенно проговорила она, стараясь, держатся так, словно она ожидала встречи с ним. — Какой сюрприз, — пробормотала она.
Он смотрел на нее, выглядя так, словно пытался скрыть улыбку.
— Ты танцевала?
А не будет ли вам хуже от этого, леди и джентльмены высшего света? Вы, наоборот, не должны были просить открывать эту тайну.
Светская хроника Леди Уислдаун,12 апреля 1824
Потребовалось не более трех минут, чтобы возмутительное заявление леди Данбери облетело все уголки танцевального зала. Пенелопа точно это знала, потому что, когда это произошло, она стояла лицом к большим (и по утверждению Кэйт Бриджертон, чрезвычайно точным) напольным часам, когда леди Данбери сделала свое заявление. При словах ‘Одна тысяча фунтов тому, кто разоблачит леди Уислдаун’, часы показывали десять часов сорок четыре минуты. Длинная стрелка не успела передвинуться дальше сорока семи минут, как Найджел Бербрук наткнулся на быстрорастущий круг людей, окруживший леди Данбери и объявил ее последнюю интригу “улетной шуткой!”.
Уж если Найджел Бербрук это услышал, значит, это услышал каждый, потому что шурин Пенелопы был известен своим интеллектом, своим долгими паузами во время разговора, и своей способностью слушать.
И, усмехнувшись, подумала Пенелопа, своим словарным запасом. Действительно, ‘улетная’.
— Кто же, по-вашему, леди Уислдаун? — спросила леди Данбери у Найджела.
— Не имею, ни малейшей идеи, — признался он, — Все, что я знаю, так это точно не я.
— Я думаю, мы все это тоже знаем, — сказала леди Данбери.
— Как ты думаешь, кто это? — спросила Пенелопа у Колина.
— Я чересчур часто отсутствовал в Англии, что бы мог предположить, кто это.
— Не глупите, — проговорила Пенелопа, — Совокупность твоего времени проведенного в Англии плюс количество времени, проведенного на вечеринках и приемах, хватит на несколько жизней.
Но он только потряс головой.
— Я, действительно, ничего не могу сказать.
Пенелопа уставилась на него на время гораздо большее, чем это было необходимо, или, если выразиться точнее, принято в высшем свете.
Было нечто странное в глазах Колина. Нечто мимолетное и почти неуловимое. Высший свет его считал не более, чем дьявольский соблазнитель, но он был гораздо умнее, чем показывал окружающим, и она готова была биться об заклад на свою жизнь, что он имел несколько подозрений.
Но, по некоторым причинам, он не желал разделить с ней свои подозрения.
— А ты кого подозреваешь? — спросил Колин, не желая отвечать на ее вопрос. — Ты оказалась в высшем свете, примерно в то же время, когда появилась и леди Уислдаун. Ты, должно быть, уже думала об этом.
Пенелопа огляделась вокруг, и ее глаза сначала остановились на нем, затем перешли на всю остальную толпу.
— Я думаю, это вполне могла быть и леди Данбери, — ответила она, — Вот было бы забавно.
Колин посмотрел на старую леди, которая грандиозно проводила время, разговаривая о своей шутке. Она постукивала тростью по полу, оживленно болтая, и выглядя, как кот, объевшийся сливок, свежей рыбки и целой жареной индейки.
— Это имеет смысл, — глубокомысленно сказал он, — Правда в довольно извращенном виде.
Пенелопа почувствовала, как уголки ее рта подрагивают.
— Она ничего, если не учитывать ее выходки.
Она наблюдала за Колином, смотревшим на леди Данбери в течение нескольких секунд, затем сказала:
— Но ты не думаешь, что это она.
Колин медленно повернулся к ней лицо, приподнял одну бровь в молчаливом вопросе.
— Я могу читать по твоему лицу, — объяснила Пенелопа.
Он улыбнулся легкой улыбкой, которой часто улыбался на публике.
— А я думал, что здесь меня никто понять не может.
— Боюсь, — произнесла она, — Ко мне это не относится.
Колин вздохнул.
— Боюсь, это не моя судьба быть мрачным и задумчивым героем.
— Ты вполне можешь оказаться чьим-нибудь героем, — допустила Пенелопа, — Это для тебя. Но мрачный и задумчивый? — она улыбнулась, — На тебя это совсем не похоже.
— Так плохо для меня, — небрежно сказал он, награждая ее одной из своих улыбок, хорошо известной ей — грешной и немного ребяческой. — Мрачные задумчивые герои привлекают всех женщин.
Пенелопа осторожно кашлянула, немного удивившись того, что он обсуждает такие вещи с ней, не говоря уж о том факте, будто Колин Бриджертон мог иметь хоть что-нибудь непривлекающее женщин.
Он улыбался ей, ожидая ее ответа, а она пыталась решить, что будет правильнее — по-девичьи оскорбиться и смутиться или по-глупому захихикать.
В этот момент к ним подскочила Элоиза и остановилась перед ними.
— Вы слышали новости? — спросила Элоиза, затаив дыхание.
— Ты что, бежала? — спросила в ответ Пенелопа.
Это действительно был подвиг в таком переполненном танцевальном зале.
— Леди Данбери предложила целую тысячу фунтов тому, кто разоблачит леди Уислдаун!
— Мы знаем, — Колин произнес это превосходящим тоном, которым часто пользуется старшие братья.
Элоиза разочарованно вздохнула.
— Вы знаете?
Колин кивнул в сторону леди Данбери, все еще стоящей в нескольких метрах от них.
— Мы были прямо здесь, когда это произошло.
Элоиза выглядела крайне раздраженной, и Пенелопа совершенно точно знала, что та думает в этот момент (что, скорее всего, коснется ее на следующий день).
Это была мысль о том, как же она могла пропустить такое важное событие. Это была мысль о том, почему же один из ее старших братьев умудрился присутствовать при таком знаменательном событии.
— Ладно, люди уже вовсю болтают об этом, — сказала Элоиза. — Разговоры, буквально фонтанируют. Я еще никогда не видела таких волнений.
Колин повернулся к Пенелопе и проговорил:
— Вот поэтому я и покидаю часто нашу страну.
Пенелопа пыталась не улыбнуться.
— Я знаю, что вы говорите обо мне, но я не волнуюсь, — продолжала Элоиза, немного восстановив дыхание. — Я могу сказать вам, что свет просто с ума сходит. Каждый размышляет о том, кто же она. Самые умные и сообразительные не хотят признаться в своих подозрениях. Не хотят, чтобы другие победили благодаря их догадкам.
— Я думаю, — возвестил Колин, — Я не так сильно нуждаюсь в этой тысяче фунтов, чтобы волноваться на этот счет.
— Это большие деньги, — глубокомысленно заметила Пенелопа.
Он повернулся к ней с недоверием.
— Только не говори мне, что ты тоже собираешься присоединиться к этой глупой забаве.
Она наклонила голову в сторону, как она надеялась в загадочной — или, если не в загадочной, то, по крайней мере, немного таинственной манере.
— Я не так хорошо обеспечена, чтобы игнорировать одну тысячу фунтов, — сказала она.
— Возможно, если мы поработаем вместе…, — предложила Элоиза.
— Спаси меня Господи, — пробормотал Колин.
Элоиза проигнорировала Колина, сказав Пенелопе:
— Мы можем потом поделить деньги.
Пенелопа открыла рот, чтобы ответить Элоизе, но неожиданно в воздухе промелькнула трость леди Данбери. Колину пришлось резко отскочить в сторону, чтобы избежать удара по уху.
— Мисс Физеренгтон! — прогрохотала леди Данбери, — Вы так и не сказали мне, кого же ты подозреваешь.
— Да, Пенелопа, — сказал Колин, хитрая улыбка мелькнула на его лице, — Ты так и не сказала нам про свои подозрения.
Первым порывом Пенелопы было пробормотать что-нибудь еле слышно и надеяться, что леди Данбери сочтет, что во всем виноват ее возраст и ошибка ее собственных ушей, а не губ Пенелопы.
Но, даже не глядя в сторону Колина, она могла ощущать близкое его присутствие, чувствовать его дерзкую и хитрую улыбку, и она внезапно почувствовала, как распрямляются ее плечи, и задирается подбородок выше обычного.
Его присутствие делало ее более уверенной, более смелой. Его присутствие делало ее более … похожей на саму себя. Или именно такой, какой она хотела, какой она мечтала быть.
— Вообще-то, — сказала Пенелопа, — глядя прямо в глаза леди Данбери, — Я думаю, что это могли быть вы.
Дружный вздох эхом разнесся по залу.
И в первый раз за всю свою жизнь Пенелопа Физеренгтон обнаружила себя в центре внимания. Леди Данбери уставилась на нее, ее проницательные бледно-голубые глаза смотрели на нее пристально и оценивающе. И затем случилась самая удивительная вещь. Ее губы стали подрагивать в уголках рта. Затем уголки ее губ поползли вверх, и только тогда Пенелопа осознала, что леди Данбери улыбалась.
— Ты мне очень нравишься, Пенелопа Физеренгтон! — воскликнула леди Данбери, постукивая своей тростью по носку туфли. — Я держу пари, что половина людей в зале, имеет такое же мнение, как и ты, но только у них не хватает храбрости, чтобы сказать мне это в лицо.
— По-правде говоря, я так не думаю, — сказала Пенелопа, вздрогнув, после того, как Колин легонько ткнул ее под ребра.
— Очевидно, — проговорила леди Данбери со странным блеском в глазам, — Ты так думаешь.
Пенелопа не знала, что сказать на это. Она посмотрела на Колина, который ей ободряюще улыбался, потом снова посмотрела на леди Данбери, та в этот момент смотрела на нее почти … с материнским выражением лица. Что было самой странной вещью, которую когда-либо видела Пенелопа. Пенелопа сильно сомневалась, что леди Данбери вообще могла смотреть с материнским ободрением во взоре даже на собственных детей.
— Разве это — не приятно, — старая леди наклонилась к ней так, что ее могла слышать одна Пенелопа, — обнаружить то, что мы на самом деле совсем не такие, как мы о себе думаем?
И она ушла, оставляя Пенелопу, задающуюся вопросом, могла ли она быть совсем не такой, какой она себя представляла.
* * *
Следующий день был понедельник, что означало для Пенелопы чаепитие с дамами семейства Бриджертон в доме Номер Пять. Она уже не помнила, когда у нее это чаепитие вошло в привычку, но уже почти десять лет она приходила в понедельник днем на чай к леди Бриджертон. И если в этот раз она там днем не появится, то Пенелопа ожидала, что леди Бриджертон пошлет кого-нибудь привести ее туда.Пенелопа наслаждалась традицией дневного чая с бисквитами леди Бриджертон. Это не был широко распространенный ритуал, наоборот, Пенелопа не знала никого, кто ежедневно имел привычку днем пить чай. Но леди Бриджертон настаивала, что она не может делать такой длинный промежуток между завтраком и ужином, особенно если они вечером посещают различные приемы, и едят поздно вечером, почти что ночью. Таким образом, каждый день в четыре часа леди Бриджертон и разное количество ее детей (часто также один или два близких друга) собирались в неофициальной верхней гостиной на чай с бисквитами.
Моросил небольшой дождик, хотя день был довольно теплый, поэтому Пенелопа взяла свой темный зонтик с собой, хотя ей предстояла небольшая прогулка пешком до дома Номер Пять.
Этим маршрутом, она следовала уже сотни раз до этого. Несколько зданий вниз по улице до угла Маунт и Дейвис-стрит, затем по краю Беркли-сквер до Брутон-стрит. Но в этот день у нее было какое-то странное настроение, немного приподнятое и даже ребяческое, поэтому она решила срезать путь, и пошла напрямик прямо через клумбы на северном углу Беркли-сквер. Не было никакой другой причины слушать чавкающий звук, которые издавали ее ботинки по мокрой земле.
Леди Данбери допустила ошибку. Это должно было произойти. Она вела себя вчера слишком легкомысленно, начиная с их первого столкновения вчера вечером.
— Я. Не. Такая. Как. Я. Думаю. О себе, — напевала она себе под нос, шагая по траве, и произнося каждое последующее слово в тот момент, когда ее подошва ее ботинка погружалась во влажную землю.
— Нечто большее. Нечто большее.
Она достигла наиболее влажной и мягкой полосы земли, и двигалась подобно конькобежцу, скользя по траве и напевая (это еще, конечно, мягко сказано; она совсем не изменилась со вчерашнего дня, а до этого, она ни разу не пела на публике).
— Нечто бо-о-ольшее-е, — пела она в тот момент, когда скользила по траве.
И надо же было такому случиться (и это было довольно достоверно — по ее собственному мнению, по крайней мере — у нее был самый худший выбор времени во всей истории цивилизации), именно в этот момент, она услышала мужской голос, зовущий ее по имени.
Она скользнула по траве и остановилась, пылко поблагодарив небеса за то, что она сумела восстановить равновесие в самый последний момент, и удержалась от приземления прямо на пятую точку на влажной и грязной земле.
И, конечно же, это был он.
— Колин! — смущенно проговорила она, стараясь, держатся так, словно она ожидала встречи с ним. — Какой сюрприз, — пробормотала она.
Он смотрел на нее, выглядя так, словно пытался скрыть улыбку.
— Ты танцевала?